верхний слой пыли

      На складе все собираются ближе к вечеру того же дня, выспавшиеся и радостные от предстоящей «тусовки». Меньше всего рад только Чонин, который был вынужден тащить пакеты с выпивкой и закусками на автобусе в эту дыру, не говоря уже о количестве налички, выложенной на прилавок за такой скромный стол. — М-да, так не пойдёт, — выдыхая говорит Хёнджин где-то совсем рядом с ухом, когда Чонин вытряхивает из пакета оставшиеся пачки чипсов с солью (самых дешёвых), — ты морепродукты ешь? Супер, закажу кимпабы, — и удаляется к Феликсу, активно клацая отросшими ногтями по экрану айфона.       Чонину неловко до одури буквально до первого глотка пива, потому что потом разговор завязывается магическим образом сам по себе, а местами хмурые лица разглаживаются в морщинах, занимая себя и свой рот чем-то более вкусным, чем обычное недовольство. Чан сидит ровно напротив на каких-то деревянных ящиках и молчит всё время, изредка отпивая из своей бутылки. — Чонин, а расскажи о себе, — пихает в плечо сидящий рядом Джисон, активно переводя тему с бурного обсуждения чего-то мерзкого, что мешало тому есть, — ну там, на кого учишься, с кем живёшь, есть ли у тебя кто-то…       Быть центром внимания Чонину не впервой: он всегда был довольно экстравагантным, хотя порой не понимал сам себя, потому что собственное поведение и рамки дозволенного часто варьировались от «промолчу, отстанут» до «поговорю, отхватят». И сейчас Ян был настроен на первый вариант, так как после пары глотков пива мозг совершенно отказывается придумывать любую специальность и факультет кроме того, в котором он уже отучился. Чан смотрит напрямую, будто бы читает мысли и слышит, как в голове маленькие Чонинчики бегают по кругу и паникуют в попытках выдать максимально похожую на правду ложь, и в какой-то момент даже усмехается, когда Чонин, заикаясь, говорит: — Окончил университет на стилиста, — одного взгляда на жжённые волосы лидера «стаи» хватило, чтобы выдать такую глупость, — жил раньше с мамой, сейчас один. Подрабатываю тем, что стригу людей, — эта скудная история мало чем отличается от реальности, что порождает в груди максимально жалкое чувство бесполезности собственной жизни. Самое интересное с Чонином происходило только на работе, а коллег назвать друзьями язык не поворачивается, — люблю гонять в клубы и танцевать, — нагло врёт Ян для приукрашивания своего вымысла, стараясь не смотреть на горлышко полупустой бутылки, почему-то вся уверенность грозится исчезнуть под пристальным взглядом Чана, явно скучающего от чужого монолога. — О, подстрижёшь меня как-нибудь? — улыбается Чанбин и поднимает бутылку вверх, — выпьем за то, что судьба послала в нашу компанию стилиста.       Чокаясь со всеми, Чонин понимает, что кажется чокнулся самостоятельно. Какой в жопу стилист? Чонин сам сжигал свои волосы несусветное количество раз, но это совершенно не делает его кем-то хоть на каплю разбирающимся в этой теме. Надо было наврать, что он дизайнер или повар. Хотя тогда попросили бы принести поесть, с этим Чонин бы точно провалился.       Центр всеобщего внимания постепенно смещается, пропадая вовсе со второй бутылкой пива. Говорить о чём-то одном восьми парням попросту неудобно, и в какой-то момент Чонин оказывается зажатым между двумя группами, разговаривающими на совершенно разные темы. Одним ухом слышится что-то про политику, а вторым — обсуждение премии МАМА.       Постепенно Чонин расслабляется, хотя чувствует себя довольно странно: ему никогда в жизни не доводилось строить из себя кого-то другого, и сейчас, когда он должен максимально следить за своими словами и поступками, он попросту не понимает, как себя вести. Со стороны он явно выглядит довольно дико: в первую их встречу он показал себя саркастичным и уверенным в себе нахалом, во вторую — трудолюбивым и неловким парнем, в-третью вообще жаждущим до справедливости героем. Чонин пытается успокоить себя тем, что каждая личность многогранна и действует по-разному в зависимости от настроения и обстоятельств. Хотя о чём он вообще сейчас думает? Он явно не для рефлексии ехал сюда двумя автобусами двадцать песен в наушниках подряд.       Становится смешно от осознания, что Чан сидит, чуть ли не подражая Чонину. Вокруг того тоже — болтающие увлеченные люди, а во взгляде едва уловимые нотки интереса и какое-то умиротворение. Возможно, ему тоже стало хорошо от выпитого пива, а возможно он просто любит быть сторонним наблюдателем.       Чонин отодвигает от себя бутылку, понимая, что та вовсе не способствует быстрой работе мозга и всё больше отдаляет его от первоначальной цели этого вечера. Чан внезапно встаёт с насиженного места, вынуждая доски дряхлого ящика противно затрещать, хлопает по карманам штанов и безучастно бросает: — Я курить.       Чонин, не задумываясь, вылетает следом.       На улице прохладно и уже темно: Чонин постепенно приходит в себя, хотя и выпил не так много. Ветер отвешивает звонкую пощёчину, а Чан, эмоции которого практически невозможно прочитать, даже не реагирует, стоит Чонину оказаться рядом. — Угостишь? — спрашивает Ян достаточно тихо, неотрывно наблюдая за тем, как Чан поджигает конец сигареты. Есть люди, которым тупо идёт курить, и вот Чан как раз-таки в их числе.       Молча протянутая сигарета и зажигалка явно дают понять, что продолжения у этого разговора не будет, но никотин проникает в лёгкие Чонина вместе с уверенностью в своих силах и развязностью в словах. — А когда будет следующая миссия? Вы уже выбрали «жертву»? Это снова будет кто-то из предложенных людьми? — Чонин интересуется практически детским голосом, чтобы не вызвать подозрений, хотя единственное, что он вызывает в Чане — это желание потушить сигарету и вернуться внутрь. — Нет, только в следующем месяце, — Чан затягивается, и пинает щебёнку носком кроссовка, оставляя остальные вопросы без ответа. Чонин рядом с ним чувствует себя надоедливым младшим братом, с которым никто не хочет проводить время. Это удручает, в особенности мешая чётко поставленной задаче: убедиться, что «стая» работает исключительно на себя. — Мне кажется, или ты меня невзлюбил? Почему? — Чонин проходит подальше, как бы приглашая старшего на продолжение их диалога. Затылком чувствуется чужая усмешка. — Я просто тебе не доверяю, разве не логично? — Логично, а то я уже подумал, что это из-за того, что я гей, — Чонин бросает это не подумав, рассчитывая разрядить атмосферу глупой «шуткой» и тем самым расположить к себе старшего, но тот в ответ только хмурится, да так явно, что сведённые вместе брови будет видно, даже если с неба исчезнет луна. — Не имею ничего против геев, что за тупость, — действительно тупость, Чонин это понимает, но за эту тупость отвечает далеко не он, а выпитое ранее пиво, — докажешь, что достоин моего доверия, и я начну относиться к тебе по-другому.       Чонин кивает, мысленно понимая, что проблема явно не в этом. Относиться с недоверием и относиться презрительно вещи совершенно разные, но Чан предпочитает показывать их обеих и вперемешку, путая Чонина окончательно. — Я обязательно докажу, — сигарета обжигает пальцы, а Чонин поднимает взгляд, встречаясь с интересом (вау, неужели?) в глазах напротив. Как же хочется понять, что у парня на уме, — Чанни-хён.       Уменьшительно-ласкательное обращение меняет что-то на чужом лице, и Чонин мысленно ликует собственной победе, постепенно выстраивая план о получении чанового доверия. Тот молчит правда, медленно докуривая, но не выглядит при этом так, будто бы ему противно от чужих слов. — А Чанни-хён, ты кстати, случайно, не гей? — Чонин мысленно матерится выбранной тактике и понимает, как тупо сейчас звучит. Для вида делает пару шагов и оступается на ровном месте, растягивая улыбку ещё шире, будто бы минутой назад не говорил совершенно трезво. Больше не пить на задании. Больше не пить… — А это случайно не твоего ума дело, — ожидаемо отвечает Чан, и выкидывает окурок подальше от себя, прерывая все шансы Чонина продолжить диалог. — Ну вот, а то Чанни-хён мне сразу понравился, — Чонин едва поспевает следом и снова показушно спотыкается, хватаясь за чужой рукав на манер матёрого пьяницы. Рефлексия и пиво явно сделали своё дело, не говоря уже о секундном сомнение в чужом лице. — Ты придурошный, — говорит Чан совершенно искренне, но не отталкивает, несмотря на свою откровенную неприязнь, крепнущую с каждым последующим «Чанни-хён» из уст Чонина. Если Чонин совершенно недавно не мог понять самого себя, то понять Чана ему в два раза сложнее, тот по крайней мере не может выложить всю свою подноготную, чтобы облегчить чониновы страдания.       Ян решает до победного играть в пьяного и в какой-то момент понимает, что не играет совсем. Чан всё так же сидит напротив, тяжело вздыхая на каждую направленную ему улыбку, давая почву для сомнений Чонина касательно выбранной им тактики. Конечно, он говорил всю эту чушь, не рассчитывая на то, что Чан сразу кинется ему в объятья и тем самым подарит своё доверие, просто такого рода «откровения» и идиотский флирт всегда делают своё дело, так или иначе располагая любого человека в твою сторону.       Ну или Чонин просто не успел нормально подумать и запаниковал. Одно из двух, да.       Заказанная Хёнджином еда гораздо вкуснее пресных снеков, купленных Чонином на последние деньги. Сытый и пьяный организм обязывает к бесполезным разговорам и Чонин в них тонет с головой, забывая о том, что должен строить из себя кого-то другого. В конце концов с остальными ребятами из «стаи» он тоже обязан подружиться, ведь так?       За непринуждённой беседой выясняется, что ногти у Джисона содраны, потому что тот играет на гитаре, Хёнджин комплексует из-за того, что люди видят в нём только внешность, а Чанбин вообще мечтает пройти курсы по готовке, но боится, что его приёмный отец узнает и засмеёт. Даже Сынмин изредка подаёт голос, красными щеками давая понять, что ему хватит, так как изо рта вылетает что-то помимо сарказма, а богатый синонимами лексикон резко скуднеет до одного вымученного «пиздец».       Осознание, что все участники «стаи» — простые в своей сути и не представляют никакой угрозы появляется и исчезает слишком быстро, в отличие от желания поцеловать какого-нибудь Хёнджина, которого Чонин с радостью бы посадил в тюрьму по причине владения слишком красивым смазливым лицом. Алкоголь со стола будто бы не пропадает, но увеличивается в объёмах в чониновом желудке, напрягая не только печень, но и попытки скрыть собственную ориентацию, проваленные ещё на неловком разговоре на улице. В какой-то момент Чонин забывает о собственной миссии, а сознание с лёгкостью внушает, что всё вокруг — всего лишь комфортная посиделка с друзьями, которых у Яна никогда не было.       Последнее, что помнит Чонин — обсуждение его половой жизни (вернее её отсутствия) с Феликсом и парочка явно смущающих фактов, которые обязательно должны умереть, если не вместе с Феликсом, то жить с ним и только с ним долго и счастливо до очередного большого взрыва.       Просыпается Ян чуть позже, чем головная боль и дикий сушняк дают о себе знать. Локация вокруг отличается от одинокой однокомнатной квартиры, где пыль живёт гораздо дольше и счастливее, чем сам парень, вечно пропадающий на работе. В первые секунды после пробуждения хочется верить, что мысли о том, чтобы поцеловать Хёнджина материализовались прошлой ночью и перетекли в нечто гораздо более интересное, чем то, что обсуждалось с Феликсом.       Комната вокруг маленькая, но довольно уютная, окна закрыты настежь, и удушающий воздух высасывает из Чонина последние отголоски мозга. Напротив мягкой двуспальной кровати стоит длинная тумба с комнатными цветами, а тёмное одеяло не прикрывает никого, кроме Чонина, в чём тот убеждается, слабо хлопнув рукой по матрасу где-то справа от себя.       Преодолевая благодарность организма за выпитый ранее алкоголь, Чонин, немного шатаясь, доходит до тумбы, изучая множество наград и медалей, затесавшихся меж цветов и брошенных будто бы впопыхах в попытке удивить парня сразу после пробуждения. Чонин даже не читает выгравированные надписи, утыкаясь немигающим взглядом в фотографию маленького Чана и Чанбина, улыбающихся в недавно прорезавшиеся зубы и держащих огромную склизкую рыбину, вид которой наверняка лучше чонинового на данный момент.       То, что это комната Чана, подтверждает и запах мужского одеколона, врезавшийся в голову подобно вихрю, как только глубокий вдох носом раскладывает правую ноздрю. На стул брошена чёрная худи, на полу валяется парочка носков, а на подоконнике вместо домашнего животного уютно расположился гаечный ключ. Чонина передёргивает от осознания, что окружение целиком и полностью пропитано словом «гетеросексуальность».       За дверью слышатся стуки тарелок о бетонную поверхность, изредка прерываемые негромкими разговорами, которые отвлекают Чонина от рассматривания чужого убранства и напоминают о собственной профессии и мотивах нахождения где-то вдали от дома. Ян аккуратно прижимается ухом к двери и пытается вслушаться, забивая на витающие в воздухе вопросы, пульсирующие чуть менее сильно, чем острая боль в голове от похмелья. — Мы не можем взять ещё одно дело так рано, это слишком опасно и для нас, и для него, — голос Чана звучит как холодная сталь, вынуждая сжаться даже в не проветриваемой комнате, — у нас тупо нет «цели», на это уйдёт гораздо больше времени, чем он хочет. — Ты же знаешь, что ему на это плевать, — Чанбин говорит чуть мягче, но Чонин и его напряжённый слух всё же улавливают чужое беспокойство, — придётся прибегнуть к старым методам и найти очередную жертву быстрее, чем хотелось бы.       Чонин не сразу понимает, о чём речь, потому что попросту не может провести нужные параллели, расходящиеся довольно быстро, стоит только сопоставить парочку фактов. — Этот идиот просто хочет, чтобы мы сели за решётку чуть раньше чем он, — Чан отодвигает от себя посуду и снижает голос, — ладно, обсудим позже, не хочу, чтобы Ян услышал. — Да, ты прав, нужно его разбудить, а то уходить скоро, — отзывается Чанбин, и Чонин долетает до кровати в считанные секунды, принимая с завидным успехом вид человека, чей труп только что выловили со дна глубокого озера. Дверь в комнату открывается чуть позже, чем Чонин осознает, что работа «стаи» производится не только из личных побуждений её участников.       Чонин окончательно приходит в себя только когда первый глоток кофе неприятно обжигает язык. Ян определённо не думал, что у него получится позавтракать в квартире Чана сразу после признания в собственной ориентации и парочки неловких подкатов, брошенных не по делу, а по глупости. Чанбин успевает в красках рассказать о том, как сильно Ян вчера надрался, старательно надрывая и тело, и горло, лишая себя возможности связно назвать собственный адрес, за что трезвый Чонин определённо сам себе как-нибудь скажет спасибо. Не хватало ещё Чану смотреть на тупой мудборд, в котором младший постепенно собирает досье на каждого, где сухие факты вынуждены тесниться рядом с фотографиями Джэхёна из nct, находящиеся там просто для вдохновения и моральной поддержки.       Ян понимает, что его не бросили на улице помирать от сушняка только благодаря Чанбину, потому что Чан своей угрюмой миной буквально кричит о том, что недоволен фактом того, что на младшего уходят драгоценные яйца, умершие в яичнице, приготовленной Чанбином впопыхах. — Значит вы братья, верно? — осторожно интересуется Чонин, когда Чанбин перестаёт рассказывать увлекательную историю того, как тащил тело Яна на пятый этаж по лестнице, — просто видел в комнате Чанни-хёна фотографию. — На самом деле я приёмный сын, — отзывается Чанбин совершенно спокойно и улыбается так искренне, будто бы не сломлен из-за этого глубоко внутри, — но если смотреть с моральной точки зрения, то да, никого ближе Чана у меня нет.       Это объясняет парочку пьяных фраз, брошенных Чанбином прошлой ночью, но совсем не объясняет, как такой светлый человек, ака эта гора чистого счастья, ещё не убил противного и злючего Чана, пьющего сейчас из кружки так, будто бы там не зелёный чай, а раскалённый литий. — Я всю жизнь мечтал о братике, — Чонин пытается разрядить атмосферу, но в этом поможет лишь кувалда, которая свалится с потолка прямо Чану на голову, чтобы тот прекратил дымиться ещё больше, чем кофе в чониновой кружке. Возможно, он злой из-за недавнего разговора, возможно, из-за присутствия Чонина в квартире, возможно, из-за пресловутого «Чанни-хён», кто знает? — а где вы работаете? Сорри за столько вопросов, просто вчера толком не узнал ни про кого, кроме Джисона. — Ничего страшного, не извиняйся, — Чанбин ловко выстраивает диалог, огораживая Чонина от молчаливого Чана, сидящего на соседнем стуле, — мы работаем в авто-мастерской механиками, хён у нас старший механик, практически самый главный там. — Я почему-то сразу подумал, что у Чанни-хёна золотые руки, — Чонин постепенно возвращается в образ, наслаждаясь любым шансом старшего побесить, пусть тот и выглядит как бультерьер, в любую секунду готовый откусить руку по локоть. — А ты говорил, что работаешь парикмахером? У меня как раз волосы отросли, не поможешь? — Чанбин забрасывает последний кусок яичницы в рот и глубоко смеётся, Чонин даже не сразу понимает, почему тот сделал столько ошибок в слове «полицейский». — Да, как-нибудь напомни мне взять с собой все инструменты, — Ян вымученно смеётся, думая о том, что его единственные ножницы, которые тупее чем он сам, вряд ли смогут сделать кому-то нормальную причёску, их судьба в лучшем случае стать холодным оружием и вонзиться в жертву не глубже, чем на два сантиметра. — Вот и отличненько, хён, помой, пожалуйста, посуду, я пойду переоденусь, — Чанбин сбрасывает тарелку в раковину и постепенно удаляется с довольно просторной кухни. — Чонин, ты прости, что мы такие не гостеприимные, просто скоро смена начнётся, уходить нужно. — Да брось, хён, спасибо за заботу, я ваш должник, — Чонин улыбается и переводит взгляд на Чана, который безучастно отправляет грязные кружки на очищение от всех мирских грехов. Они молчат, Чанбин захлопывает за собой дверь во вторую комнату, а Чан включает воду, звуки которой вновь побуждают в Чонине головную боль, почему-то игнорируемую до этого момента. — Слушай, хён, то есть до следующего дела у нас есть где-то месяц отдохнуть, да? Ну, ты вчера говорил вроде, — Чонин проговаривает это чуть громче, чем должен, чтобы старший наверняка услышал. — Скорее всего придётся начать гораздо раньше, с утра получил интересную информацию, — бросает Чан сквозь зубы, на что Чонин незаметно кивает в ответ на свои ранние догадки.       И замечает на кухонном столе седьмой айфон.       Парень боязливо оборачивается через плечо на чужую напряжённую спину и аккуратно хватает телефон, понимая, что количество тарелок прямо пропорционально количеству времени, которое у него осталось. На заставке траурный чёрный фон, а пароля, к счастью, не оказывается. Чонин, не думая, заходит в контакты, вымученно выдыхая, когда не находит там ничего подозрительного. Всё до печального просто: номера всей «стаи», контакт «брат», контакт «отец» и номер оператора телефонной связи для осуществления обещанного платежа. — Какого хера ты делаешь? — Чан утыкается руками по обе стороны от Чонина, заставляя его почувствовать себя в два раза меньше, чем он есть на самом деле. В телефон не смотрит, сверля взглядом щёку перепуганного до смерти парня. В первые такая близость с мужчиной Чонина напрягает до усрачки похлеще самых неожиданных скримеров.       Секундное замешательство даёт Чонину начать вбивать собственный номер в чужую записную книжку. — Просто хотел, чтобы у тебя был мой контакт, Чанни-хён, — Чонин в подтверждении своим словам поворачивает экран лицом к владельцу, — прости, что взял без разрешения, хотел, чтобы сообщения от меня стали приятным сюрпризом. — Больше так не делай, — раздражённый Чан отодвигается, давая Чонину возможность сделать вдох и подписать новый контакт как «Чонинни <3», Чан следит за этим слишком внимательно, практически незаметно закатывая глаза.       Чанбин очень вовремя выходит из своей комнаты, и Чонин вылетает из их квартиры, едва успевая позвонить с чужого телефона на собственный и ещё раз поблагодарить за гостеприимство.       Дома Чонин не выдыхает, хотя и ловит себя на мысли, что не появляться каждый день в участке ему нравится до трясучки. Эта операция под прикрытием всё больше напоминает жизнь, о которой Чонин мечтал, запираясь каждый день в своей однушке. Нет, мечтал не о мелком дебоширстве и потенциальных проблемах с законом, а об общении с друзьями, групповых выпивках и даже о так необходимой телу и мозгу гиперфиксации на влюблённости в холодного закрытого парня, о котором Ян грезил ещё после первого просмотра «Сумерек». В глубине души Чонин жалеет, что всё это — не больше чем «игра» и работа, с мимолётной грустью печатая отчёт капитану своего отдела. Капитан отвечает практически сразу, воспринимая слова Яна о том, что можно поймать «рыбку покрупнее» довольно положительно. Возможно, после всего этого его будет ждать премия, которую он без зазрения совести потратит на новый спортивный костюм. Интересно, в отделе по нему скучает хоть кто-нибудь?       Конечно, об этом Чонин не спрашивает у Хонджуна, который не маячил даже в сообщениях какао тока последнюю неделю, ранее делясь с Яном эмоциями по общим делам. Но Чонин всё равно сам ему пишет, не интересуясь, как у старшего дела, лишь милыми эмодзи выклянчивая взять его мотоцикл на пару деньков «для дела». Хонджун выглядит милым и по общению почти парня не бесит, но относится к тому типу людей, которые дают имена своей технике, поэтому Чонин дико сомневается в том, что ему позволят взять одну из хонджуновых «малышек».       Вопреки всему Хонджун, спустя тысячу чониновых «пожалуйста», с радостью даёт попользоваться мопедом, возраст которого давно перевалил за отметку «покатайся, он не развалится точно». Чонину выбирать не из чего, потому что для осуществления его недавно родившегося плана по внедрению всех своих флюидов Чану в мозг и сердце, явно не подойдёт полицейский мотоцикл, который чисто в теории можно было бы получить опять-таки «для дела».       Обходными путями Чонин узнаёт адрес авто-мастерской, в которой сквозь пот и слёзы медленно, но верно убивают свою молодость Чан с Чанбином. С божьей помощью и тихими мольбами Ян поздно вечером доезжает до нужного района на мопеде, останавливаясь за квартал в безлюдном закоулке, чтобы со всей силы отпинать ногами чужую собственность. Это становится неплохим способом выпустить из себя весь накопившийся пар, оставляя мысли о том, покроют ли выделенные «на дело» деньги ремонт хонджуновой «малышки» и замену пары гаек, выкатившихся из-под этого гроба на колёсиках после очередного сильного удара.       До авто-мастерской Чонин буквально докатывается и чудом не остаётся доживать последние деньки в яме после попавшегося под колёса камня. Здание, к которому Чонин приближается, выглядит ничуть не лучше чем склад, именуемый штабом «стаи». Вокруг ни единой души, но за входной дверью кипит жизнь в жилах работников и в луже с бензином, отдаляющей Яна от этой глупой затеи. — Здравствуйте! Могу я вам чем-то помочь? — Чонина окликает рослый парень, активно вытирающий краем собственной майки руки, перепачканные чем-то чёрным и наверняка очень вонючим, прерывая все возможные пути отката от практически непродуманного плана. Ян подкатывает мопед чуть ближе и задумывается о том, как нелепо смешно выглядит рядом с этой жертвой старых технологий. — Здравствуйте, да, вот моя «малышка» что-то заглохла посреди дороги, и я так удачно наткнулся на вашу мастерскую, — нагло врёт Чонин, осматривая помещение на наличие Чана или хотя бы Чанбина. Те ничего не писали в общий чат, так что с вероятностью в сто процентов должны быть заняты работой. Не могут же у них быть другие дела, верно? — Твоя кто? — звучит насмешливо из-под рядом стоящей машины, откуда постепенно, начиная с ног, происходит недолгая загрузка всего Бан Чана. — Ты что здесь делаешь?       В потной майке, с кудрявыми волосами и пятнами на одежде Чан выглядит совершенно иначе чем в их первую встречу. Гримаса недовольства и отвращения остаётся неизменно вытатуированной на молодом лице, что совсем не вяжется с таким «домашним» видом. Чонин старается как можно более натурально сыграть удивление, прикрывая рот ладонями для пущей убедительности. — Чанни-хён, неужели вы работаете именно здесь? Это определённо судьба заставила мою «малышку» сломаться рядом с твоим салоном, — Чонин хлопает по сиденью мопеда, и Чан недоверчиво косится, всё же вставая с бетонного пола. — Юнхо, занимайся дальше своими делами, я с ним разберусь, — бросает Чан накаченному незнакомцу, явно заинтересовавшемуся развернувшейся картиной, — не знал, что у тебя есть права.       Права есть почти у всех полицейских, — думается Чонину, — вот только разрешение на пользование служебных машин и мотоциклов выдаются кому-то явно по-умнее и по-старше чем он. — Берегу свою «малышку», она у меня уже старенькая, так чисто за продуктами гонять, — Чонину кажется, скажи он ещё раз слово «малышка» у него на лбу волшебным образом появится гравировка «тотальный девственник», — не посмотришь на неё? Последний километр как-то странно барахлила и вот недавно совсем заглохла.       Права Чонин получил давно, а машинами и прочим никогда сильно не интересовался, однако талант наглого лжеца у него развит гораздо больше, чем знания в тех или иных сферах. Чан осматривает мопед пока чисто поверхностно, отдавая ему в дар гораздо больше положительных эмоции, чем когда-либо награждал Чонина.       Благо особо врать дальше не приходится, потому что из боковой двери очень вовремя выходит Чанбин, чуть более удивлённый и обрадованный их «неожиданной» встречей, отправляя Чана разбираться с мопедом и дальше, даже несмотря на чужие пререкания о возможности работать только с крупногабаритной техникой. Чонин уж было подумывает в Чанбина влюбиться, когда тот предлагает чашку кофе и занимает всё чониново внимание, изредка подшучивая над копошащимся рядом Чаном. — Я, наверное, отвлёк от крупной работы, — Ян отпячивает нижнюю губу, попивая из предложенного стакана, — просто не знаю, как мне теперь добраться до дома. — Ничего страшного, я уверен, что с твоей «малышкой» всё в порядке, правда, хён? — воодушевлённо отзывается Чанбин, обращаясь к старшему, который сейчас выглядит как какой-то бунтующий подросток. Он такой в принципе или его поведение прямо пропорционально нахождению Чонина в радиусе трёх метров? — Кажется, каких-то деталей не хватает, возможно отпали при передвижении, удивительно, что он вообще до сюда доехал, — бросает Чан через плечо, и Чонину всё больше начинает казаться, что тот просто создаёт видимость работы, чтобы от него отстали. — Как хорошо, что я попал именно к вам, — не унимается Чонин, — в другой авто-мастерской с меня наверняка содрали бы кучу денег, я совершенно ничего не понимаю в этом всём.       Чанбин в ответ как-то странно улыбается, будто бы хотел провернуть всё тоже самое пару мгновений назад. — Нужно будет купить запчасти, иначе этот драндулет не сдвинется с места, — умозаключает Чан, отходя от мопеда, — но магазины уже закрыты, поэтому его придётся оставить здесь до завтра. — Как же так? — Чонин искренне удивляется, но больше удивляется силе своей ноги, которая смогла всё же отбить пару запчастей, хотя, возможно, именно в таком состоянии Хонджун без зазрения совести и вручил мопед Чонину. — Я разорюсь на такси в такое время. — О, да не волнуйся, хён тебя отвезёт, я как раз обещал ему небольшой перерыв, — Чанбин смеётся, по-отечески похлопывая Чонина по плечу. Чан после этой фразы встаёт как вкопанный и одними бровями пытается показать, как ему эта идея неприятна. Становится странно от того, что старший не возмущается и принимает все слова Чанбина как должное, хотя в виду своего характера вполне ожидаемо мог бы гаркнуть и почти тактично отказаться, — правда ведь, хён? — Мгм, — кивает Чан и отодвигается от мопеда, — надеюсь, ты живёшь недалеко.       Чонин сразу парня успокаивает, называя практически рандомный адрес, от которого не так тяжело и долго будет дойти до дома поздним вечером. — Спасибо за помощь, не знаю, как справился бы без вас, — Чонин комично жмёт Чанбину руку, которая в четыре раза больше, чем его собственная, пока Чан надевает джинсовую куртку прямо на перепачканное потное тело, выглядя при этом как какая-нибудь модель Calvin Klein, жаль только торчащая из-под треников резинка боксеров явно другого производителя.       Они быстро выходят на задний двор к чановому мотоциклу, в руки всучивают единственный шлем, надевать который Чонин уже приловчился. Чан молчит, и рушить эту идиллию как-то не хочется, хотя изначально Ян планировал эту вылазку, чтобы нудным шквалом вопросов выудить из старшего нужную информацию.       Оно и лучше: меньше подозрения к своей персоне он вызовет, тем не менее всегда будучи на виду и в мыслях, кто знает, вдруг ему такими успехами доверят какую-нибудь тайну вселенского заговора?       Чан седлает своего железного коня, и Чонину на секунду становится интересно, есть ли у того смазливо-мерзкое имя. Прижиматься к старшему со спины уже не кажется чем-то диким, а чужие мышцы впредь не так сильно напряжены из-за нежелательных прикосновений. Очень хочется положить голову на широкую спину и почувствовать себя защищённым. — Держись крепко, дороги почти пустые, я поеду быстро, — Чан говорит это вялым уставшим голосом, но Чонин всё равно расценивает это как своеобразную заботу о сохранности его пятой точки.       Возможно, ему изначально нужно было выстраивать всё дело вокруг Чанбина, подружиться с которым, кажется, не составит никакого труда. Чонин уверен, что нет ничего такого, связанного с Чаном в этом мире, чего не знает Чанбин. Но никто и не говорил, что будет просто, Чонин сложности любит, Чонин с потом и кровью добивался своей должности.       Чан не намерен терять ни секунды своего драгоценного перерыва, поэтому мотоцикл заводит быстро, слишком резко дёргаясь с места, Чонин сжимает чужую куртку как беззащитный крохотный котёнок, и практически машинально прижимается ближе со временем увеличения скорости. Благо Чан на это никак не реагирует.       Ехать по ночному Сеулу на мотоцикле, обнимая накаченного парня за талию — предел мечтаний Чонина в любом возрасте. Мысли о деле уходят куда-то в тартарары, будто бы задача «сблизиться с Чаном» — это не часть работы, а простое личностное желание. Возможно, участок дико опростоволосился, отдавая эту операцию несмышлёному парню без друзей и личной жизни.       На улице холодно, прижавшись к спине Чана даже немного тепло. Ветер пробирается под одежду, а голова постепенно пустеет, всё ненужное вытесняется, оставляя только рёв мотора и как картинки мелькающие пейзажи. Чан привычно молчит даже на светофорах, но нет в этом молчании чего-то неловкого, удручающего. Начинает казаться, что чем больше времени они проводят рядом, тем легче будет в своё время парня разгадать. — Приехали, — бросает Чан, когда мотоцикл останавливается, чем выводит пригревшегося Чонина из состояния транса, тот даже не сразу узнаёт местность, которую называл впопыхах, — ты дома. — Спасибо большое, Чанни-хён, — жизнерадостно произносит Чонин, высвобождая собственные волосы из тугого плена шлема. — Мне правда как-то неловко, давай я тебе заплачу, за бензин там, все дела.       Чан усмехается уголком губ, но черты его лица в противовес смягчаются, а сам он выглядит как главный герой плаксивой дорамы, в которой главная героиня никак не может разглядеть достойного спутника жизни, вечно выбирая мудаков. — Забей, мы же в одной команде, — выдыхает Чан без лишней злобы и принимает из рук Чонина свой шлем, — ещё успеешь пригодиться, я надеюсь. — Может обнимемся? — неожиданно даже для себя выдаёт Чонин. — Ну, на прощание. Или это слишком по-гейски? — Пока, Чонин. Завтра после обеда можешь забирать свою развалюху, ой, то есть «малышку», — Чан выдаёт слабое подобие улыбки, и Чонин спокойно выдыхает. Кажется, лёд наконец-то тронулся.       Провожая взглядом мотоцикл Чонин думает, что не поймёт в своей жизни всего троих людей: себя, собственного отца и теперь уже Бан Чана. Все трое слишком сломлены и разбиты где-то глубоко внутри себя, чтобы открыться на встречу чему-то неизвестному так быстро.       Время, проведённое не в кругу стаи, течёт так же медленно как и мёд из старой стеклянной банки, которую Чонин отрывает в закромах своей квартиры, чтобы хоть как-то подсластить тотальное одиночество, обрушивающееся на него с тройной силой из-за недостатка живого общения. Парень разговаривает с мамой по телефону несколько раз в день, отвечает на сообщения в общем чате и от нечего делать пытается подружиться с Хонджуном, мопед которого Чан с лёгкостью превращает в практически безопасный способ передвижения.       Информации о новом деле практически не поступает: Чан лишь обрывками предложений намекает на то, что на этот раз всё будет намного серьёзнее, чем было раньше. Чонин как верный пёс закона чужие сообщения скринит и вставляет в свой отчёт капитану, чтобы создать видимость работы и заодно хоть какими-то путями узнать о настроении в участке.       На третий день тотального одиночества Чонину безумно хочется лезть на стенку, и стать ещё одним представителем вымирающего вида людей, протирающих пыль на верхушках шкафов и наверняка располагающих массой свободного времени. Благо ситуацию вовремя спасает Хёнджин, рассказывая что-то про успешно сданный экзамен, Чонин толком в чужое сообщение не вчитывается, слово «бар» ловко вытесняет остальной ненужный мусор, и вот Ян уже влезает в свой парадно-запивной аутфит, подводя глаза так же ярко, как подводил когда-то мать в школьные годы.       Естественно возможность напиться в составе «стаи» в очередной раз — всего лишь неплохой способ выведать хоть что-то про новое дело, рассказывать подробности которого Чан пока не считает нужным. Чонин напоминает себе об этом в такси и вдалбливает в голову, пока они постепенно собираются за длинным столом, и выясняется, что Чанбин и Сынмин отказались от посещения этого мероприятия. Чан приходит под конец и, кажется, только для того, чтобы следить за остальными или действительно поздравить Хёнджина с сдачей важного экзамена.       Мысли снова плывут по быстрому течению не в то русло, и Чонин начинает задумываться о том, что на самом деле общение ему было необходимо так же, как и свежий воздух в этом душном и будто бы пыльном баре. Всю жизнь парень довольствовался короткими разговорами с матерью, обсуждением работы на работе и гробовой тишиной собственной квартиры, это был лимит его коммуникаций, расширить который никогда банально даже не хотелось. И вот сейчас он расспрашивает Джисона про какое-то аниме, слушает сугубо недовольное мнение Минхо касательно этой темы и думает, что так намного лучше. Гораздо лучше, чем быть одному.       Один коктейль он всё же выпивает, потому что нельзя игнорировать прилив хёнджиновой щедрости, чьи губы начинают манить, стоит алкоголю аккуратно коснуться дна желудка. Свою меру Чонин знает, планирует сегодня с ней не ссориться, по крайней мере, пока не удастся выжать из Чана хоть какую-то информацию. Он же здесь только ради этого, верно?       Чан же снова сидит напротив, как античная статуя, аккуратно потягивает виски с колой из тонкого стеклянного стакана, способного треснуть при любом всплеске эмоций этого каменного изваяния. Брови разглаживаются с каждым глотком, и постепенно демоническая аура рассеивается, позволяя смотреть на Чана как на простого человека, а не на место преступления, перекрытое лентой «осторожно, опасно». Чонин предполагает, что старший наконец расслабился, а потом и вовсе теряет его из виду, когда на дне собственного стакана лёд начинает танцевать в гордом одиночестве.       Видимо пошёл курить, — думается Чонину, поэтому за время чужого отсутствия он решает подготовиться к разговору основательно: бросает контраргумент в шуточном споре с Феликсом и направляется в сторону туалета, чтобы предстоящей коммуникации не помешали внезапные сюрпризы собственного организма. — Эй, красавица, хочешь угощу тебя коктейльчиком? — раздаётся за спиной чей-то прокуренный голос, стоит ладони опуститься на заляпанную потными пальцами ручку двери. То ли Чонин надеется, что не сразу узнал голос Хёнджина, то ли считает, что такое прозвище подходит ему целиком и полностью, потому что в конечном итоге разворачивается, открывая своему взору тотального незнакомца. — А ты не баба что ли? А хули глаза намалевал? Из этих что ли? Из пидарасов?       Такой поток откровенной чуши из чужого рта вынуждает Чонина поморщиться и быстренько подумать о том, хочется ли ему пачкать белую шёлковую рубашку чужой кровью и соплями. Рука как-то машинально тянется за пояс, но парень вовремя вспоминает, что полицейский значок и табельное оружие не появлялись там после того случая с «кражей» стирального порошка. — Ты оглох что ли? Ты нахуя глаза намалевал, клоун?       Чонин помутневшим от алкоголя взглядом оценивает карикатуру человека напротив себя и думает, что оставлять чужую необразованность безнаказанной совсем не хочется, в принципе, как и пачкать свою любимую рубашку. Придётся использовать приёмы ниже пояса. Во всех смыслах. — Ты кого клоуном назвал, долбоящер? — искромётные оскорбления пытаются добраться до мозга, но взбунтовавшийся алкоголь выстраивает перед ними каменную стену. — Я тебе сейчас яйца на кулак намотаю и заставлю посмотреть на календарь, где, о вау, 2023 год, а ты, неандерталец, из какой пещеры вылез, раз несёшь такую хуйню? — Чонин наступает ближе и начинает тыкать пальцем в чужую грудь, своими словами и действиями вызывая шок на лице незнакомца, — если ты думаешь, что накрашенные глаза у парней это что-то плохое, то я чётко дам тебе понять, что отсутствие нескольких зубов и выбитая челюсть — гораздо хуже.       Незнакомец переваривает информацию гораздо медленнее, чем его организм пропускал в себя алкоголь и внезапное желание подраться с кем-то проигрывающим ему в габаритах. Чонин пользуется явными проблесками чужой тупости и напирает ещё больше, в любую секунду готовый воспользоваться силой своих острых колен, одерживающих победу и не на над такими развалинами (взять хотя бы хонджунов мопед). — Что здесь происходит? — за спиной вновь раздаётся голос, вот только теперь Чонин точно знает, кому тот принадлежит. — Чонин, тебе нужна помощь?       Чонин последний раз бросает взгляд на ничего непонимающее быдло и разворачивается к Чану воплощением слабости, моментально прячась за широкую спину лидера «криминальной» группировки. — Чанни-хён, он хотел меня побить за то, что я гей! — Чонин говорит это противным писклявым голосом, который всё-таки приходится понизить для того, чтобы их незамысловатый «междусобойчик» не привлёк внимание других недоразвитых посетителей этого бара. Чан действует сразу как бойцовская собака, стоит только заметить испуг в глазах Чонина, который пару лет назад явно должен был идти на актёрское.       Непонятно одно: мотив старшего, который для профилактики умудряется прописать в чужую челюсть и доступно объяснить, что геем быть не стыдно и абсолютно нормально, будто бы пьяный, не соображающий парень с выбитой челюстью сможет связать больше двух слов и построить в голове даже примитивную логическую цепочку. Чонину нравится смотреть на то, как Чан бьёт кого-то, кто не он, пусть это и длится одно ничтожное мгновение, из которого младший готов выжать всё до единой капли, представляя, что Чан поступает так, потому что действительно волнуется и хочет помочь, а не потому что так «надо».       Благо на эту потасовку никто не сбегается, и им удаётся спокойно ретироваться на улицу «освежиться», потому что Чонин мастерски играет сломленного парня, которого якобы унизили и растоптали честь в пух и прах. В полицейском участке это делают с большим рвением и успехом, обвиняя Чонина если не за накрашенные глаза, то просто за существование. — Спасибо, что заступился, он меня действительно напугал, — Чонин показушно дует губы и опускается на холодный пыльный бордюр. Чан протягивает ему сигарету из своей пачки, и от этого простого действия хочется прыгать и кричать, будто бы Чан ему действительно нравится. На улице не так холодно, чтобы дрожать, но достаточно, чтобы привести мысли в порядок, хотя Чонин не испытывает ни страха, ни сожалений. — Забей, я бы заступился за любого, — каменное изваяние под именем Чан снова пытается испортить настроение, но Чонин не обращает на это внимание. «Ты не особенный» — слышится в чужих словах, но игнорируется где-то в глубине души, пока Ян поощряет стремление старшего спасти всех слабых и немощных. Они похожи чем-то с Чонином, только пришедшим в стены полицейского училища.       Сигареты у Чана слишком крепкие, ведёт тот себя хоть и не так грубо, как при первой встрече, но всё ещё недостаточно дружелюбно, чтобы отвечать на необдуманные вопросы. Чонина раздражает факт того, что к лидеру не подступиться, что тот вот он, рядом, руку протяни, но так далеко, что на своих двух точно не добраться.       Может наплевать на всё, дождаться дела, проследить за Чаном и связать всех на «горяченьком», да и дело с концом, верно? И не надо будет пытаться залезть в чужую душу, растопить сердце снежного короля и пробраться через рёбра поближе к грудной клетке, ломая по одному, чтобы узнать, от какого именно воспоминания станет больнее всего.       Спросить про дело, попрощаться со всеми и уйти. Ситуация для разговора складывается идеальная, потому что Чан не так сильно раздражён присутствием Чонина, чтобы сразу же дать отпор и послать куда подальше.       Спросить про дело.       Нужно всего лишь спросить про дело, думает Чонин и, воткнув ногти себе в ладонь, выдыхает: — Чанни-хён, а расскажи о себе?       Чан поворачивается, будто бы в замедленной съёмке, с таким перекошенным лицом, что Чонин хочет убить себя на месте, лишь бы не видеть эту гримасу больше никогда. Идеальная обстановка разрушается моментально, старший затягивается сигаретой, усмехается со сведёнными бровями и выглядит при этом так, будто бы Чонина макнули лицом в навозную кучу. Чувствует тот себя примерно так же. — Я уже успел пообщаться со всеми, а ты единственный, о ком я так мало знаю, — Чонин включает фирменное обаяние, которое действует на всех людей на свете, кроме этого. — Я лишь хочу подружиться, только и всего.       Чан молчит, затягивается ещё раз и смотрит куда-то вперёд, делая момент ещё более неловким. Чонину иногда кажется, что у старшего лимит на использование слов в тот или иной промежуток времени, настолько он их бережёт в нужные моменты. — Ты ведь не отстанешь, верно? — спрашивает Чан уже без наигранной злобы, хотя Чонин в любую секунду был готов психануть и убежать обратно в бар выклянчивать у Хёнджина ещё один коктейль, пересказывая историю недавнего «буллинга». — Что именно ты хочешь знать? Мой любимый цвет — чёрный. — Спасибо, мне было не трудно догадаться, — Чонин скрещивает руки на груди, пытаясь отключить наглое желание канючить, — а более существенные факты будут?       Чан предпринимает ещё парочку попыток пошутить, а потом всё же рассказывает. Совершенно обыденно, не углубляясь в подробности, рассказывает о своей жизни так, будто бы это краткое содержание драматической книги одного из русских классиков. Чонин едва не прослушивает половину, поражённый чужой открытостью, пускай и слышит сухой набор фактов, которые, однако хотя бы немного оправдывают чужое поведение и служат неплохим перечнем причин для создания «стаи».       Старший сухо рассказывает про несчастливые подростковые годы, про унылую юность и про первые мысли о «стаи» — единственного, чем Чан гордится больше всего на свете. Чонин впитывает чужие слова, старается запомнить каждый вздох и не отрывает взгляда от чужого профиля, на середине монолога понимая, что старший безбожно пьян. Об этом говорит буквально всё: глупая улыбка, появляющаяся время от времени, расфокусированный взгляд и банальное желание с Чонином вести беседу, длящуюся чуть больше чем ничтожное «ничего».       Возможно, завтра Чан не вспомнит и слова из сказанных откровенностей, которыми так охотно сейчас делится с Чонином, и это идеальный шанс для того, чтобы выведать хоть что-нибудь, что можно будет красными нитями связать с делом. Чонин не так сильно пьян, он точно всё запомнит, и в благодарность за его стальное воздержание от отличной возможности уйти в запой будет ждать какая-никакая, но всё-таки премия.       Чан замолкает, когда интересных фактов практически не остаётся, и смотрит на Чонина внимательно таким осознанным взглядом, будто бы сидит здесь по собственному желанию, а не из-за развязанного алкоголем языка. Чонин утыкается мертвенно на чужие губы и почему-то сравнивает их с хёнджиновыми. — А ты? — Чан разрушает такую комфортную тишину, и Чонин от неожиданности вздрагивает, будто бы сейчас за этот разговор придётся платить очередным уроком по «самообороне». — А что я? — Чонин нервно смеётся и буравит носом туфель затоптанный недавно окурок. — Я рассказал о себе, теперь твоя очередь, — Чан снова смотрит вдаль, будто бы ему вовсе не интересно. Чонин не рассказывал о себе даже коллегам по работе, только секретарше капитана как-то проболтался о своём знаке зодиака, что при желании можно было узнать по дате рождения в личном досье. Что ему рассказать о себе? И о каком «себе» ему рассказывать? В жизни Чонина полицейского нет ничего кроме работы, а в жизни Чонина — участника «стаи» нет никакой правды.       «Я люблю находиться дома, мне нравится смотреть детективные сериалы и завидовать присутствию у героев личной жизни, люблю покупать и сочетать красивую одежду, читать в свободное время книги и пить кофе в пять утра, мечтая о домашнем животном, а совсем недавно я был на сто процентов уверен, что мне нравится быть одному» — Кажется, что с приходом к вам я получил то, чего мне не хватало всю жизнь, — выпаливает Ян совершенно неожиданно, понимая, что разговор с каждой секундой становится для него всё менее выгодным. Чан смотрит понимающе, будто бы не осуждает и живёт этими же мыслями.       Потребность говорить и выпытывать что-то на счёт предстоящего дела резко пропадает. Чонин вытянутой рукой просит сигарету, и мир вокруг них снова погружается в тишину. В горле встаёт ком из нежданных переживаний и мыслей, а Чан даже не пытается хоть как-то нарушить атмосферу своим уставшим голосом, довольствуясь моментом, когда они оба друг друга не раздражают. После очередной выкуренной сигареты они аккуратно поднимаются и уходят обратно в бар, оставляя этот разговор лёгким слоем пыли на холодном бетонном бордюре.