Универ возле дурки

Алиса Пришла в пятницу к знакомому месту. Навещание пациента уже вошло в привычку. Мозг самовольно расчитывал время, чтобы успеть уделить час-другой учёбе, но и не опоздать на прогулку психов. Сегодня, правда, с расчётом вышла осечка, потому я не успела позавтракать сама и не приготовила ничего своему натурщику. Почему-то в голове теплилось желание скорейшей встречи. Когда я спрашивала сама себя о характере желания, мозг упрямо повторял: "Ты хочешь закончить портрет, только и всего. Первый в твоей практике после кипы уже замыленных в голове пейзажей, и первый такой удачный! Детали только вырисовываются, но ты не можешь не признать: получается хорошо. Продолжай в том же духе". Однако сердце... сердце трусливо молчало. С одной стороны я благодарила его за тишину, но затем приходил страх. Почти первобытный страх позволить себе такую ценность и слабость, как чувства. Слишком долго я ни в кого не влюблялась, слишком долго не подпускала к себе ближе, чем на пушечный выстрел. Даже Боре не позволяла себя тронуть, а мы с ним прожили немало радостей и горестей. Но Сайлес был другим. Человек, лишённый права на личную жизнь, закрытый в психушке, которая едва не стала местом его гибели, внезапно захотел расширить границы вполне свободной девушки из внешнего мира. Из мира без железных прутьев решётки и надзирателей на каждом шагу. Я стала первым и единственным посетителем Сайлеса, как он сам сказал, а это значило, на плечи мои возлагалась ответственность за его состояние. Привет, личность Родителя. Тяжёлый груз осел в голове, когда я приблизилась к месту встречи. Мужчина сидел, оперевшись на ограду, подняв голову к небу. Волосы его, такие же длинные, спутавшиеся, закрывали большую часть спины. Со стороны казалось, будто те служили защитой от окружающего мира. Наверняка, так и было, но от меня ему не нужно прятаться. Я бы не смогла причинить боль израненному созданию, который натерпелся боли. В голове вспыла фраза из сна, который я видела после первой встречи. "... но я не стану. Просто не смогу причинить тебе боль". Так сказал мужчина из сна. В мыслях теплилась надежда, что в жизни он настроен так же. Я подошла совсем близко, кашлянула. Пациент вздрогнул, неспешно поднялся. Его рот изогнулся в красивой улыбке, которую хотелось запечатлеть в памяти. Если б я была скоростным художником, уже бы пачкала бумагу. Но момент слишком короткий и честный, чтобы тратить время, потому я неловко улыбнулась в ответ. Вдруг Сайлес поднял правую ладонь, растопырив пальцы таким же образом, как я сделала в прошлую встречу: указательный со средним, безымянный с мизинцем, а большой — отдельно. Из груди вырвался смешок, я отвернулась на секунду. Затем протянула свою руку, медленно, с опаской. Наши ладони соприкоснулись, и я ощутила знакомую дрожь по всему телу. Кровь почти мгновенно нагрелась, обжигая кожу изнутри, а волосы на затылке встали дыбом. Я глотнула слюну, сделала глубокий вдох и постаралась успокоиться. Через несколько секунд даже перестала дрожать. На языке ещё оставался привкус горечи, но, открыв глаза, я встретилась с приветливым взглядом фиолетовых радужек. Как будто цветы петушков, они смотрели на меня и распускали лепестки пышнее обычного. Приветствие закончилось, когда мы опустили руки. — Я сегодня без вкусностей, если что. — Не страшно. Меня в прошлый раз вырвало. — Что? — переспросила, хотя прекрасно слышала ответ. Сайлес посмотрел так, будто его застали за чем-то неприлычным. В глазах мелькало осознание: зря я это сказал. Рот несколько раз открывался и закрывался, пока слух не уловил чёткую фразу. — Ты не виновата, Алис. Я сам загнал свой организм в состояние, когда тот не принимает что-либо, сложнее овсянки. — Жаль, что так получилось. В голове забегали шестерёнки. Думай, Лиса, думай. Надо выйти из дурацкого положения, которое ты спровоцировала своим желанием помочь. На ум сразу пришло что-то дельное. — Тогда в другой раз я подсушу хлеб. Исключим молочку, помидоры, добавим зелень, варёных яиц. Думаю, должно сработать. — Последнее слово всё равно за моим желудком. — Не нагнетайте. Я и так готова провалиться сквозь землю. — Этого нам не надо. Кто же закончит мой портнет? Он посмотрел так добродушно, ободряюще, что на душе сразу потеплело. Кажется, я всё-таки недооценила влияние этого мужчины на меня. — Тогда не будем медлить. Сигаретку? — С удовольствием. Порядок вещей стал настолько привычным, что не нуждался в огласке. Мужчина понимал, что должен делать, иногда помогал мне подобрать нужный ракурс, а тишину разбавлял беседой ни о чём и обо всём одновременно. Его неторопливая, сонная речь действовала успокаивающе. Иногда я забывала, что сижу возле дурки, напротив её пациента, а единственное, что нас разделяет — железная решётка. Просто наслаждалась компанией человека, возможно, самого незаурядного в моей жизни. ... А в то же время, на лестничном пролёте между этажами, замерла Даша Резалова. Она задержалась в универе, чтобы подлизаться к очередному преподу, но даже и мечтать не могла о том, чтобы найти компромат на свою извечную обидчицу. Крашеные волосы метнулись в сторону, когда девушка решила присмотреться к двум силуэтам за окном. В одном безошибочно узнала едкую одногруппницу, но второй видела впервые в жизни. Какой-то женоподобный человек с ужасными волосами, так ещё и... в одежде психбольницы? Идеальная основа для сплетен. Её неестественно полные губы разошлись в радостной ухмылке. Похоже, в грядущей битве она заранее одержала побед и была невозможно довольна собой. Высокие каблучки быстро зацокали по камню. *** Голодание. Неужели я не смогла продумать такой простой момент? Конечно у него имелись проблемы с пищеварением, и не без собственной помощи. Глупая ситуация, глупая я. Достала сигарету, на ходу закурила, быстрым шагом направляясь к общаге. Горькая доза никотина разливалась по горлу, затыкала процесс самокопания за пояс. Я ведь начала курить не по приколу, как большинство людей. Не от скуки или сильного желания. Изначально создала принцип: не курить до совершеннолетия. Я же упрямая, если поставила цель, то достигну её в любом случае. Но с таким ментальным здоровьем и жизненными интересностями долго ждать не пришлось. В первые несколько дней после волшебной — спасительной — цифры купила пачку хороших сигарет. Хороших, потому что не жалела денег на том, чтобы медленно гробить себя; потому что помнила опыт знакомых, которые курили долго и много. В этом процессе не было ничего эстетичного, как многие старались уверить себя и окружающих. Всё цинично и просто: ты тратишь собственные деньги на то, чтобы сесть на крючок, с которого вряд ли слезешь. Если после первой пробы решаешь завязать навсегда, поздравляю, ты счастливчик. Если никотин становится частью твоей жизни — хах — "Welcome to the club buddy". Я забрала пропуск у коменды, поднялась в наш блок. Помещение встретило меня любимой тишиной. Соседки и многие другие обитатели общаги разъехались по домам на выходные, как всегда. Конечно, им нужно было проехать меньше сотни километров, тогда как мне — минимум восемьсот. Но я не расстраивалась по этому поводу. Как там говорится? "Отчуждённость полезна для искусства", вроде. Супер. Мне подходит. Как раз хотела добавить цвета глазам Сайлеса. Пусть основной работы хватало с головой, мне хотелось поскорее выделить отличительную черту мужчины. Он ведь не от мира сего. И каждый раз, смотря в его очи, я убеждалась в том. Космические, нереальные глаза. За свою не слишком долгую жизнь не встречала людей с таким цветом и, думаю, теперь вряд ли встречу. Всё равно они будут после Сайлеса, на второстепенных ролях. Миндалевидная форма делала их более трогательными, яркими, чем у других. Даже глядя на бумагу, я чувствовала, будто мужчина стоял передо мной, всматривался в моё лицо. То ли умения совершенствовались, то ли излишне бурная фантазия играла с хозяйкой. Щёки потеплели, однако я ничего не могла с собой поделать. Что-то приятное разливалось по телу, стоило только глянуть на фиалковые озёра. Пока правая рука выводила теневой контур, левая гладила ногтем место возле уголка глаз. Я не владела собственным телом, но не особо и беспокоилась. Возможно, таким образом оно выражало свою тоску по контакту с окружающими. Я ведь никому не позволяла трогать меня. Кроме Сайлеса. Он нарушил правило, установленное годами ранее. И не просто нарушил — я сама позволила. Могла бы послать, но не стала. Теперь кожа, мысли, кровь просили ещё. Проявляли невиданную жадность, испытывали границы своей хозяйки. Когда серые, почти прозрачные глаза обратились цветом, бесенята внутри затихли. Я смотрела на проделанную работу и глупо улыбалась, точно ребёнок, получивший похвалу вместе с конфетой. Затем взгляд мазнул по настенным часам. 23:14 Чёрт, пора спать. Завтра субботник. Спрятала портрет от любопытных глаз и улеглась в постель. *** Во вторник семнадцатого октября, сразу после психологии всем потоком, началась пара по латыни. Анна Леонидовна была одета очень строго, но со вкусом. Никаких рюшей и вычурных цветов: простой крой и сдержанность фасонов. Минимализм её стиля вызывал уважение. Невольно я осмотрела свою тёмно-серую рубашку, чёрные брюки и осталась довольна. Темой лекции стало Римское право. Не то, чтобы журналисты особо нуждались в подобной информации, но "для всеобщего развития" она подходила весьма. Джун сидел по правую руку от меня. Я строчила конспект, отмечая важные термины маркерами, и периодически помогала одногруппнику с переводом. Наше взаимодействие стало налаженным, как часы, за относительно небольшой промежуток времени. Как по графику: препод говорит слово или фразу, я наклоняюсь к Джуну, перевожу на английский, он пыхтит над своими записями, чтобы не отставать. Сегодня парень надел нежно-голубой джемпер, который ему очень подошёл. Каждый раз, бросая взгляд на соседа, думала о том, как классно сочетались светлые ткани с тёмными волосами и смугловатой кожей. Сайлесу бы точно не пошло. Одёрнув себя, стиснула ручку сильнее. — Тебе очень идёт, — шепнула в очередной раз, когда наклонилась. — Очень идёт... — повторил, записывая слова в тетрадь. — Нет-нет. — Выставила ладонь перед тетрадкой. — В смысле, ты хорошо одет. Мне нравится. Парень неловко улыбнулся. Так, что его глаза почти исчезли за радостными морщинками, почесал затылок. — Спасибо. Я боялся, что это слишком для универа. Вы все такие сдержанные, практичные, а я нарядился прям. — Не парься, Джун. Если другие привыкли быть серыми мышками, это не значит, что и ты должен ею стать. Ты отличаешься, и это круто. Я постаралась улыбнуться ободряюще. Так, чтобы приятель не подумал, будто я его жалею. Видимо, получилось. Джун посмотрел на меня прямо, кивнул головой. — Я рад, что могу называться твоим другом, Алиса. Анна Леонидовна продолжала рассказывать материал, пока я ненадолго выпала из реальности. Кто-то сказал о дружбе со мной, и этот кто-то — не Боря Гринченко? Похвальное достижение для социофоба, вроде меня. Браво, Алиса. Того гляди превратишься в человека, с которым общается больше десяти людей. Ступор начал спадать, и я спрятала улыбку за кулаком. Конспект сам себя не напишет, а трогательные речи могут подождать. — Слушай, я ведь так и не поблагодарил тебя за то, что спасла от хулиганов, — сказал он немного погодя. — Всё нормально. Я не за вознаграждение помогаю другим. — Ещё один повод для уважения, но иначе я не могу. Понимаешь, в моей культуре принято, что если человек делает что-то для тебя, нужно сделать что-то для него в ответ. Тогда не будешь в долгу. — Ну ладно. Раз ты не успокоишься, какие у тебя предложения? — Сходим в клуб. Я угощаю. Брови нахмурились, ручка застыла на бумаге. — Клуб? Не моя стихия, Джун. — Даю слово, мы не будем там всю ночь, и даже напиваться не станем — если, конечно, не захочешь. Просто посидим в шумной обстановке, выпьем чего-нибудь хорошего, а в общагу вернёмся ещё до двенадцати. Что скажешь? Несколько долгих секунд я смотрела в почти чёрные глаза. Думала, насколько это уместно. Насколько я хочу идти в место, которое закрыла для себя, ещё будучи школьницей. Одежду подходящую найти смогу, но как буду себя чувствовать в ворохе незнакомых тел, голосов, запахов? Сомнения полнили голову добрую минуту, но затем я прыснула, тихо стукнула по парте и ответила: — Раз чувство благодарности настолько тебя съедает, зальём её чем-то крепким. — Значит, договорились. Встретимся у ворот в девять вечера. — Я буду в чёрном, — добавила с ухмылкой. Пара по латыни продолжалась, как ни в чём не бывало. И только двое студентов знали о готовящемся штурме заведения с не самой лучшей репутацией. *** Я стояла перед зеркалом, рассматривая себя. Надела прозрачную блузу — которая каким-то чудом оказалась в гардеробе — и спортивный топ под неё. Кожаные штаны на высокой посадке прятали неидеальный живот и визуально удлиняли ноги. В обычной ситуации я бы назвала себя шлюшкой, но в клубе всё было необычно: от самой одежды до поведения людей, как только они переступят порог. Только в подобных зверинцах появлялась возможность раскрыть животную сущность, которую прячешь ото всех. Сегодня раскрыться предстояло и мне. Макияж сделала под цвет одежды. Неидеальный, местами совсем неряшливый, но мне нравилось. Не стала просить Олю или Вику помочь, потому как девчонки упорно готовились к семинару. Бордовая помада отпечаталась на губах, я брызнула духами в области ключиц, ещё раз посмотрела в зеркало. Вон она — первоклассная шмара. С самоиронией, благо, проблем не имелось. Подстебнув себя за развязность образа, я настроилась на нужный лад. Возле ворот общаги ждал ночной спутник. Белая рубашка была расстёгнута почти до груди, на шее поблескивала серебряная цепочка. Я присвистнула, чем привлекла внимание юноши. — Отлично выглядишь, сердцеед. — Как и ты, тёмная госпожа. Обмен любезностями закончился нашим синхронным смехом. Вот теперь я точно была готова нырнуть в омут с головой. Джун повёл меня вверх по улице. Дорогу я не знала, как и не знала, что за клуб он выбрал. Просто доверилась чужому выбору. В мыслях мечтала только, чтобы закончилась ночь не в чужой постели и не с тотальной амнезией. Я-то осмотрительна, но в клубах всякое случается. Меньше, чем через десять минут, мы оказались перед входом в заведение, о котором я раньше ничего не слышала. Что, впрочем, неудивительно с моей натурой тусовщицы. Неоновая вывеска выкрикивала название "Эскапизм". Готова поспорить, владельцы изучали философию в универе. Хмурый охранник оглядел нас с Джуном, пропустил внутрь. Несколько метров мы передвигались в полной темноте, ориентируясь только на звук музыки. Внезапно ядовитый свет ударил в глаза. Смесь зелёного с синим окружала всё пространство. На танцевальной площадке многообразие тел двигалось в такт песни. Барная стойка расположилась прямо за углом входа, и приятель крикнул, привлекая внимание. Поправив блузку, направилась к бару. Посетители то и дело подбегали, заказывая новые напитки, и так же быстро убегали. За самой стойкой сидело человек пять от силы, которые, похоже, дошли до состояния, когда танцевать не особо хочется. Джун наклонился к бармену, крикнул заказ, но я не расслышала. Музыка играла слишком громко, чувствительные уши не успели привыкнуть. Я глядела по сторонам, изучала поведение людей. Действительно: всякие рамки отпадали напрочь. За соседним столиком двое взахлёб целовались, не обращая внимания на других. На танцполе исполняли такие движения, что от одного взгляда можно возбудиться. Однако не в моём случае. Не когда твоё либидо говорит:"Меня не было и не будет, так что успокойся". Всё же я старалась увидеть в контакте чужих людей что-то красивое. Их руки, что изучали гибкие тела, головы, которые вертелись из стороны в стороны, и губы, целовавшие самые разные места. Наконец, Джун окликнул меня, протянул стакан. То был какой-то апельсиновый коктель с шоколадным ликёром. Я сделала глоток — оказалось очень вкусно. Глотнула ещё, поставила стакан. В планах не было напиваться, потому решила растягивать удовольствие. От ничего не деланья начала размышлять. В клубе было много народу. Большие скопления обещали большую наживу для тех, кому она необходима. Вполне возможно, что один небезызвестный гадёныш захотел сегодня кого-то нагнуть. (Гречка — Grillyazh) Взяла напиток в руки, прошлась вдоль стойки, ища глазами знакомое личико. Один стол, второй, пятый — всё не то. Когда надежда почти растворилась в неестественном свете и взявшимся из ниоткуда тумане, взгляд зацепился за кудрявую копну. Бинго! Удача на моей стороне. Вот и он — Артём Легасов собственной персоной. Привлекательный, но опасный тип. Все знали о его непростых делах, и тем не менее летели, как мотыльки на свет. Идиоты. Готовы на любой бред, лишь бы приблизиться к "элите". Мне Артём тоже предлагал дозу на первом курсе, но прицельный удар в промежность быстро остудил его продажную жилку. Жизнь ничему не научила, потому как этот придурок всё ещё сидел на наркоте. Даже сейчас, в кругу своих нахлебников, нюхал какой-то порошок прямо со стола и довольно стонал. Да так громко, что орущая песня казалась шёпотом. Его спутники подбадривающе кричали, кто-то тянул руки, чтобы собрать остатки порошка. Мерзко даже смотреть на действо. Джун оказался за спиной, взволнованным голосом спросил: — Всё в порядке? — В полном. Захотела пересесть. Давай ещё по коктейлю? — Без проблем, я мигом. Пока приятель заказывал добавку, я заняла барное кресло. Скрестила ноги, выгнулась так, чтобы бельё было хорошо видно через блузку, и сверлила Легасова взглядом. Говорят, если сильно постараться и хотеть, человек почувствует ваши намерения. И он почувствовал. Поймал мой взгляд, оскалил зубы. Пока незнакомая девица льнула к нему, призывно облизывая пальцы со следами белого порошка, сам Артём не сводил с меня глаз. Затем вовсе подмигнул. Тебе тогда мало было, или память отшибло? Я выгнула бровь, но игру не заканчивала. Поднесла стакан ко рту, выпила всё до дна и отложила в сторону. Ни на секунду наши глаза не разрывали контакт. Я знала, что он понимал, о чём я думала, что ощущала по отношению к червяку вроде него. Знала, и продолжала смотреть. Его взгляд бегло прошёлся по моему телу. Пусть расстояние между нами было приличным, стало понятно: ему нравилось то, что он видел. Не кружевное бельё, не огромная грудь и даже не идеальная фигура. Ему нравился чёрный спортивный топ, неплоский живот и то, как одними глазами я говорила больше, чем обдолбыши под боком. Незнакомка, что всё время висела у Артёма на руке, заметила, что тот не обращает на неё внимания. Надула губки, точно ребёнок, глянула в мою сторону. Я посмотрела в ответ, всем видом говоря, что мне нет дела до такой пустышки. Тогда она обиженно пискнула, обхватила лицо парня и схватила его губы в цепкий капкан. До чего низкая самооценка. Бедняжка. Я улыбнулась пренебрежительно, вернула внимание на Легасова. Тот вяло целовал подружку, но через секунду снова поймал мой взгляд. Упрямый тип. Как раз подоспел Джун с коктейлем. Я подняла стакан, салютуя наркоше. Сквозь поцелуй он ухмульнулся, а затем переключил внимание на ту, что отчаянно жаждала ласки. Сцена вышла не самой нормальной, но вполне подходящей для места с названием "Эскапизм". В голове моей закрутились мрачные мысли. Надо предупредить Борю. Завтра же. Чует моя задница, что энд у истории будет совсем не хэппи. *** (Marchal: Insight XIV — Julien Marchal) Вернулись в общагу ближе к полуночи, как планировали. Я захотела принять горячий душ перед сном, пока другие жильцы либо дрыхли в кроватях, либо курили на кухне. Сняла и замочила бельё, закрыла двери кабинки, включила кран. Несколько секунд ожидания, пока тёплая вода добежит. В такие моменты я могла быстро подумать. У размышлений есть своя скорость: по крайней мере, в моём случае. Есть мысли, которые я могу пощупать с полминуты, а есть те, которым и полчаса мучений не хватит. Сейчас у меня была установка конкретно на быстрые мысли. Вспомнила, что в холодильнике остался творог, и хорошо бы приготовить сырники. Да, так и сделаю. Вода нагрелась. Дальше следовала любимая часть водного ритуала — поглаживания. Не половых органов или груди с параллельными фантазиями о мужчинах постарше, нет. Я касалась ладонями живота, нежно гладила его. Правая рука, левая рука, вверх, вниз. Траектория от самых рёбер и до лобка. Кость к кости. Пепел к пеплу. Прах к праху... Стоп, Алиса. Какого чёрта такие неуместные ассоциации? Я открыла глаза, нахмурила брови. Но всё было хорошо. Тёплые струи воды скатывались по животу, в то время как пальцы массировали его подушечками. Улыбнулась этой картине. Помню, лет в тринадцать, может раньше, рассказала маме о том, как принимаю душ. Она тогда посмеялась и сказала, что у меня весьма странные привычки. Что ж, пусть так. Всё равно для меня это стало вещью более интимной, чем соитие с кем-либо. Ты совершенно одна, без ненужных людей вокруг, трогаешь что-то настолько беззащитное, хрупкое, и только ты сама. Не знаю, чем вызван такой выбор. Возможно, дело в том, что до рождения все мы пребываем в утробе матери. Самое нежное, родное, кровное место, которое только можно себе представить. Под защитой разве что нескольких слоёв кожи и самого организма — не то, что лёгкие за грёбанным корсетом из костей. А может всё дело в нашем почти сакральном отношении к еде? Всё-таки за последние десятилетия его спокойно можно назвать культом. Сама я давно приняла факт, что умру если не от гордыни, то от чревоугодия наверняка. И, как по мне, это не самый худший вариант.