Универ возле дурки

Алиса — ... у каждого человека есть свои травмы, душевные раны. Мы старательно делаем вид, что здоровы, но стоит копнуть глубже и понимаешь, что во всех имеется мрачный уголок. Я слушала мужчину, старательно выводя линию рта. Сегодня беседа приобрела нотки философии. Сразу вспомнились лекции со второго курса. "Болтология ни о чём и обо всём одновременно". Размеренный голос Сайлеса успокаивал бурю, которая волновала мою душу не один день. Перепалка с Борей выбила из колеи на какое-то время, но жизнь не останавливала бег. С наступлением пятницы я взяла себя в руки. Пришлось, чтобы продолжать работу с портретом, не забивать на учёбу, потому что желающих получать стипендию хватало с головой. А мужчина продолжал свои размышления. — Наивные полагают, что знают всё о своих близких, что им ничего не угрожает. Но как можно быть уверенным в том, над чем ты не властен? Верно сказано: чужая душа — потёмки. И всё находится под мнимым контролем, пока мать не зарежет собственное дитя или коллега не скинет тебя с крыши офиса. Брови сомкнулись у переносицы, карандаш замер на короткое время. Как же быстро разговор о желтизне листьев перетёк в размышления об убийствах. Я сдержала нелепую улыбку. Сейчас она была совсем неуместна. Сайлес подумает, будто тема позабавила меня. Но я же не идиотка, чтобы смеяться с такой серьёзной темы. И пусть уже несколько минут собеседник не смотрел на меня, однако сейчас взглянул, явно ожидая ответа. Кашлянула, собралась с мыслями. — Я знакома с этим получше многих. Мой отец был из тех, чьи мысли оказались скрыты ото всех. Даже от нас с мамой. Он нахмурил брови, посмотрел на меня теперь открыто и не скрывал удивления. — Хочешь рассказать о нём? — Когда вы поделились своей историей, я сказала, что поделюсь чем-то в ответ. Почему не сейчас? Тем более, что тема подходит. — Резонно. Мужчина поёжился от порыва ветра. Я сразу вспомнила, что взяла с собой на очередную встречу. Немного резко отложила альбом, потянулась к рюкзаку. Выудила тёплый комок ткани, уверенно протянула меж прутьев. Сайлес пребывал в ступоре десяток секунд, но затем принял вещь. Недолго рассматривал, обернул вокруг шеи. В голове моей что-то тихо щёлкнуло. До чего хорошо. Изумрудный определённо ему к лицу. К этому бледному, утончённому лицу. Радужки фиалкового цвета оттеняли шерстяное переплетение, в голову сразу пришло осознание, что вот она — осень. Пыталась вспомнить, когда в последний раз видела этот шарф на отце. Пять лет назад? Больше? Запах совсем исчез, и оттого лишь больнее. Я не могла почувствовать, как от него пахло. И больше не почувствую, потому что единственная вещь, которую мама не выбросила, сейчас согревала другого человека. С другим запахом, привычками, травмами. Глаза вдруг намокли, я поспешила сморгнуть влагу. Губы разошлись в улыбке. — Это его шарф, кстати. Мужчина посмотрел на меня с неприкрытым опасением. — Я не смею носить такую вещь. — Поднял руки, чтобы развязать его. — Вам идёт, Сайлес. Оставьте. — После паузы добавила: — Пожалуйста. Худые запястья замерли на полпути. Он раздумывал, глядя прямо в мои глаза. В глаза отчаянного ребёнка, что ненадолго вернулся в светлое прошлое. Я почти умоляла его не заканчивать игру в счастливую жизнь. Без слов, без жестов. Одним взглядом. И мужчина позволил игре продолжиться. Медленно сел на деревяшку, готовый слушать исповедь единственной визитёрши. Я глубоко вдохнула, собираясь с силами. Наши глаза не контактировали, и это придало крохи уверенности. — Мой отец был хорошим. Правда. Настолько, насколько принято считать в обществе. Он дал мне жизнь, обеспечил нормальное детство. Не бил нас с мамой, старался быть достойным родителем. Я понимала это, и любила его. Когда заметила дёрганные порывы куда-то идти, с кем-то встретиться, не забила тревогу. И когда в первый раз увидела в неадекватном состоянии, продолжала любить. Не говорила маме, чтобы она не нервничала. Дурой была, знаю, но тогда решение казалось правильным. Поджала губы. В голове осколки мозаики складывались в сюжетную картинку. Снова боль, снова всё, как годы назад. В носу защипало. Пообещала, что не разрыдаюсь прямо здесь и сейчас. Слёзы пролиты давно, с избытком. Наконец решилась посмотреть на мужчину. — После очередного наркотического трипа собирала его по кусочкам, пока мама работала в три ночные смены. Так продолжалось какое-то время. Каждый раз отец говорил, что бросит, а я, наивная идиотка, вытирала его слюни, кормила с ложки и верила, что волшебный день настанет. Совсем скоро, обязательно настанет. А отец за своей зависимостью не понимал, что тело в один прекрасный день может поссориться с ним. Однажды я вернулась из школы, увидела его в очередном припадке. Мама застала отца первой, и я со скоростью света видела, как наша прежняя жизнь летела к херам. Успели вызвать скорую, но напрасно: сердце не выдержало и послало окончательно. — Ты винишь себя в его смерти? — Не я подсадила его на иглу, но я могла предотвратить такой итог. — Не могла, — возразил уверенно. — Почему? — Нельзя помочь человеку, когда он не понимает, с чем имеет дело. Если бы твой отец действительно захотел, боролся бы с зависимостью. Насильное вмешательство никогда не приводило к хорошему результату. — Хотите сказать, я в любом случае не могла сохранить ему жизнь? — Скорее всего, нет. Мне жаль, Алиса, но это событие сделало тебя той, кем ты являешься сейчас. Замкнутым социофобом, который презирает само существование? — Сильной девушкой, которая может постоять за себя, но не отказывается от чувств. Редкое сочетание. — Что ж, поверю на слово. Я почти отмахнулась от ситуации. Взяла альбом, принялась выводить новые линии. Как вдруг Сайлес спросил: — После его смерти ты искала отцовскую любовь в других мужчинах? — Искала конечно. Впрочем, травмированная психика в какой-то момент просто закрыла меня от внешних контактов. С тех пор я перестала быть прежней. — Губы сжались в ровную линию. Разговоры на такую тему нагоняли уныние. Пока карандаш исполнял выверенные движения, мозг генерировал разные идеи, о чём поговорить. Но прежде, чем я смогла выбрать что-то лёгкое, ненавязчивое, вырвался шёпот: — У вас красивые губы. Ненавязчивое, да, Алис? — Считаешь? Конечно, он услышал. Как не услышать? Тёмные радужки обратились к моему лицу, и я молила всех богов, чтобы не раскраснеться, как помидор. Надо как-то перевести внимание. — В смысле, рот. — Сказала чуть громче. — Не слишком узкий, с ровной линией зубов. — Я понял, понял. Снова он смеялся. Коротко, расслабленно. И так по-доброму, что я готова была добровольно выставлять себя дурой, чтобы вызвать смех мужчины. Не похожий на то, что слышала раньше. Как и он сам: раненое, истерзанное создание по другую сторону решётки. (Flightless Bird, American Mout — Iron & Wine) — Можем устроить перерыв? — Без проблем. Отложила несчастный альбом, глаза беспорядочно бегали из стороны в сторону. Мужчина не сводил с меня взгляд, я чувствовала его. — Что-то не так? — Давай потанцуем. Пару секунд мой мозг обрабатывал услышанное. Фраза казалась эфемерной, невозможной. Пришлось собрать всю выдержку, чтобы не прыснуть смехом. Но улыбка всё же вырвалась наружу. — Здесь? Сейчас? — Почему нет? Кто знает, когда появится второй шанс. — Но как же?... — Кивнула на ограждение. — Мы закроем глаза и представим, что его нет. Он подмигнул мне. В душе мелькнуло позабытое чувство озорства. Я быстро поднялась, достала телефон и включила подходящую песню. Не слишком громко, чтобы не привлекать внимание. Ветер щекотал ветви деревьев, разноцветные листья шуршали под ногами, дыхание сделалось ровным. Сайлес первым закрыл глаза, я последовала примеру. Подняла руки, как бы держа плечи партнёра, и стала плавно покачиваться из стороны в сторону. Представила худые ладони на своей талии. Он держит аккуратно, даже невесомо, соблюдает границы. До того осторожный, что стоит мне сказать слово — руки исчезнут. Но я молчу. Придвигаюсь ближе сама, слышу аромат медикаментов, и душа странным образом успокаивается. Отцовский шарф ему правда идёт. Я двигаюсь неуверенно, потому что всегда была не особо пластичной. Со стороны движения кажутся нелепыми, смешными, но стоит посмотреть на партнёра и сомнения рассеиваются. Потому что он не смотрит на мои ноги, на то, как руки едва касаются тощих плечей. Аметистовые радужки глядят аккурат на моё лицо. Спокойно изучают его, задерживаясь на конкретных участках. Подбородок, губы, скулы и, наконец, глаза. Взгляды встречаются, и я поднимаюсь над землёй. Мы оба. Разделяющая решётка внезапно исчезает, растворяется в реальности, из которой двое сбежали. Кладу голову на мужскую грудь, в тайне мечтая о том, чтобы шарф связал нас воедино. Молчание нарушил тихий вопрос: — Тебя не смущает, что я практически в отцы тебе гожусь? Поднимаю голову, чтобы вновь встретиться с его очами. — Если только в очень молодые. Мне же не пятнадцать лет. — Ну так и мне не тридцать. Интересно, сколько же? В глазах загораются искорки любопытства. Партнёр наверняка заметил, но я не могу упустить возможность ответить. — Вы мыслите ограничениями, Сайлес. А надо — возможностями. С лукавой улыбкой возвращаю ему фразу, сказанную в прошлую встречу. Снова этот бархатный смех греет мою тёмную душу. От непривычки хочется сбежать, вернуть всё, как прежде. Однако в голове мелькает осознание: я не хочу — не могу — его ненавидеть. На миг стало страшно, но чужая ладонь обнимает сильнее, и опасение сходит на нет. Глаза прикрыты, и вдруг я почувствовала, как зацепилась ногой за камень. Подскользнулась, но равновесие удержала. Глаза распахнулись, фантазия развеялась в момент. Сайлес обеспокоенно посмотрел на меня. — Порядок? — Да. Просто неуклюжая. Песня как раз подходила к концу. Я схватила кофту, закурила сигарету. Прозрачный дым тянулся струйкой вперёд, оставляя горечь на губах. Сайлес выставил руку между прутьями, я протянула свою в ответ. Один чёрт знал, что в его голове крутилось, но страха не было. Он обхватил руку левой ладонью, правой выудил сигарету. Неторопливо затянулся, смыкая губы там, где совсем недавно покоились мои. Снова проникновенный взгляд, снова игры с непрямым поцелуем. И почему сердце трепетало так, будто мне снова шестнадцать? Вдруг его лицо опустилось к моей руке. Я успела только вдохнуть перед тем, как на коже отпечатался след сухого и горячего поцелуя. Почти ожог. Его дивные глаза с вызовом посмотрели на меня, ладонь продолжала держать руку. — Одна прекрасная девушка сказала, что у меня красивые губы. — Очень. Красивые, — поправила, едва не задыхаясь. Особенно, когда целуют мои руки. Сердце забилось ещё быстрее, но на сей раз я не боялась такой реакции. Я знала, что иной просто не могло быть. *** Симонов Прошло две недели, как я попросил Андрея наблюдать за Сорок девятым. Пускай новостей от него не имелось, я сохранял терпение. Тот, кто выжидает, получит больше. И в один из вечеров Вселенная ответила на мои молитвы. — Арсений Виталиевич? В проходе показалось округлое лицо. — Заходи, Андрей. Санитар вошёл в кабинет, когда я корпел над бумагами. Еженедельные отчёты любого сведут с ума, но за время работы у меня выработался иммунитет. Наконец, можно отдохнуть пару минут. Откинулся на спинку кресла, жестом указал садиться. — Есть для меня что интересное? — Вас это не порадует. — Чего тянешь резину? Выкладывай, что узнал. Подчинённый устало выдохнул. Вид его говорил о том, что он не желал попасть под гнев начальства. Но что ж я зверь какой? Тех, кто служит верой и правдой, я держу близко. Сложил пальцы в замок, воззрился на гостя. — В общем ходит она к нему. Два раза точно, как раз в дни посещений. В остальное время не замечал. Сорок девятый тратит на неё весь час прогулки. — Хорошо. Что насчёт действий? Что они делают, о чём говорят? — Девчонка постоянно рисует в альбоме, подкидывает ему сигареты. О чём разговаривают не знаю — пришлось бы подойти близко, а так точно вызову подозрения. — Верно, верно. Молодец. Очки пришлось поправить, чтобы скрыть растущее раздражение. Устраиваем свидания, значит? В моей больнице? О нет, Сорок девятый, ты не понял, насколько плачевно твоё положение. И не думай, что я позволю лучику света в образе милой девчушки скрасить твою жалкую жизнь. Снова глянул на санитара, тот вздрогнул. — Прогулка закончилась? — Буквально только что, — ответил, прежде глянув на часы. — Идём со мной. Нужна грубая силая. Я почти бежал по коридору, чтобы успеть перехватить наглеца до того, как он спрячется в своей комнате. Когда добрались до входа, заметил нужную мордашку. Он шёл медленно, опустив голову и странно перебирая ногами. Я огляделся по сторонам, приблизился к пациенту. Андрей не отставал. Тогда же отдал приказ: — Подойди и ударь его в живот. — Но док... — Ты должен просто выполнять. Этим и займись, будь добр. Крупный сотрудник сделал в точности, как я передал. Когда приблизился к Сорок девятому, тот поднял голову. На лице его горела довольная улыбка, но в следующую секунду всё изменилось. Санитар нанёс прямой удар в живот, и бедолага скрутился пополам. Из груди вырвался болезненный хрип. Я втянул воздух, представляя, насколько болезненными были ощущения. Пациенты и персонал находились чуть поодаль, потому мог насладиться небольшим триумфом. Присел, чтобы лучше рассмотреть чужие страдания. — Ну и как оно? Приятно наглеть, зная, что после придёт расплата? Вместо ответа послышалось что-то вроде гортанного вздоха. Я нахмурил брови и ловко успел отступить прежде, чем на траву вылилось содержимое его желудка. С чувством отвращения заметил кусочки филе и листьев салата. Рот непроизвольно скривился. Когда рвотным позывам настал конец, чёрные волосы взметнулись в мою сторону. — Ублюдок. Ты хоть представляешь, чего мне стоило съесть это и заставить желудок переваривать? Ненормальные глаза сияли искренней злобой. Горячей, густой, всеобъемлющей. Улыбка сама расплылась по лицу. Поправил очки перед ответом. — Представляю, и очень хорошо. Не зли меня, Сорок девятый. Дальше хуже будет. Андрей остался помочь пациенту, но я получил максимально возможное удовольствие от ситуации. Отнял у него такую мелочь. Как конфетку у ребёнка. Тощего, бледного ребёнка. Видя его скрюченное тело, бесенята внутри радостно посмеивались. Понял, что хочу отнять у него ещё, больше. Отнять то, что зажгло в нём желание продолжать жить. А девчонка хороша. Слишком хороша для него... Что ж, как говорится, любовь зла. Придётся разлучить голубков. Не сейчас, конечно. Пускай воркуют, пока тяжесть реальности не свалится на них в самый неожиданный момент.