Универ возле дурки

Сорок девятый Очередные пытки закончились после полуночи. Откуда знал время? Любезный санитар сообщил, когда выдавал чистую форму и связывал руки на выходе. Из-за новой палаты без окон и часов я потерял счёт времени, перестал различать, когда ночь, а когда — день. Режим сна канул в червоточину, из которой не видать надежды. Сил не осталось совсем. Я превратился в жалкую копию прежнего себя. Той версии, которую по кусочкам собирала Алиса. Мне приносило большую боль то, что её старания свелись к нулю. Участие Симонова, его верно служащих псов вернуло меня в исходное положение, где я — бледный худосочный скелет. Как только моё тело вышло из белой камеры, глаза ощутимо заболели. Окружающий мир хранил в себе слишком много цветов, и длительная пауза сделала организм чувствительным к их восприятию. Когда меня вывели на этаж главного корпуса, живот пробила тошнота. Слишком ярко, разнообразно, резко. Приходилось идти с закрытыми глазами, но санитары тащили меня, так что не беда. Когда доктору доложили о последствиях, он сжалился и выдал мне убогие солнцезащитные очки, стёкла которых делали мир темнее и немного тусклее. Первые минуты я хотел разбить их о ближайшую стену, но быстро смекнул, что тогда стану беспомощным кротом. Сцепив зубы, всё же принял "презент" и понемногу возвращался в реальность. На обеденном перерыве ко мне подсел Смуглый. Его лицо радостно-удивлённо вытянулось. — Тебя давно не было. — Заметил? — съязвил я. Вилка ковыряла овощной салат. Я убеждал себя в необходимости поесть, но пока не притронулся к еде. — Ну да. Месяц прошёл скучнее без единственного друга. Понадобилась пара секунд, чтобы осознать услышанное. Взгляд воткнулся в Смуглого. Месяц? Прошёл чёртов месяц с моего "уговора"? И всё время без Алисы... Я не стал заражать приятеля удивлением. Он, как ни в чём не бывало, жевал свежий хлеб и смотрел на меня. — Хреново выглядишь, друг. — Чувствую себя не лучше. Конечно, сложно не заметить следы ожогов и исчезающие гематомы. Кисти, запястья, шея и область груди — все участки хранили в себе следы от бережного обращения. Тёмные мешки под глазами засели так глубоко, что даже стёкла очков не скрывали их достаточно хорошо. Форма висела на мне, будто я украл её у человека большей комплекции. Хотя такой же размер я носил до момента, когда сдал себя в рабство чужой жестокости. — Что нового? — спросил на автомате. Возможно, не хотел знать ответ, но сейчас цеплялся за малейшую возможность общения. — Прибыли двое. Старик из тринадцатой помер, хоронили на днях. — Жаль. Классный был дед. Ненадолго воцарилось молчание. Я всё же собрал вилкой салат и силком прожевал. На вкус оказалось лучше, чем на вид. А главное — никакого риса или овсянки. Цветастые, сочные овощи, которые знатно соблазнили вкусовые рецепторы. Смуглый наклонился, заговорил на порядок тише. — По больничке тут слух прошёл. Расскажешь, что за девочка, с которой ты ворковал на прогулках? — Алиса. Милая Алиса. Та, ради кого я вынесу ещё столько же страданий. — Посмотрел на него, выдержав паузу. — И больше, если понадобится. Сегодня приятель был спокойнее обычного. Не говорил о своих странных снах, не дрожал периодично, как это бывало перед срывом. Возможно, врачи сменили комплекс лекарств, но спрашивать не хотелось. Сейчас я хотя бы не боялся вилки в его руке, а за это можно приспать беспокойство. За столом чувствовалась недосказанность, и пускай тело моё оставалось бессильным, язык хотел активности. Начал издалека. — Знаешь, почему паутина так устроена, Смуглый? — Тот кивнул вопросительно. — Она состоит из многих нитей, связей, которые помогают сохранять целостность. Если одна нить оборвётся — паутина уцелеет, ведь есть множество других. На лице распустилась улыбка, которую я и не думал прятать. — Алиса соткала во мне эти связи. Крепкими нитями удержала на земле, подарила утраченные радости жизни. Она — мой светлый паучок. Смуглый протянул руку через весь стол и сжал моё плечо в знак поддержки. Улыбнулся в ответ. — Я рад, что она появилась в твоей жизни, друг. Ты сам светишься, хоть с нашего знакомства походил больше на призрака, чем на человека. Коротко посмеявшись, мы продолжили трапезу. Тишина и покой растекались по организму, подобно крови, и мозг почти забыл о последнем месяце. Почти. Но отметины на теле и чувствительность глаз служили острым напоминанием. Впрочем, молчание не продлилось долго. Пациент за дальним столиком схватил ложку и замахнулся на своего соседа. Всё действо сопровождалось протяжным криком. Мы со Смуглым повернулись, глядя на сцену. Санитары поспешили разнять шумных больных, но другие пациенты вскоре подключились. Стали запрыгивать на столы, истерично смеяться, бросаться едой. В моё лицо прилетели зёрна гречки. Смуглый поднялся с места, используя разнос, как щит, и я последовал его примеру. Потасовка превращалась в настоящее представление безумия. Внезапно меня схватили за плечи и потянули назад, подальше от беспорядка. Смуглый остался в столовой. Глянув через плечо, я узнал санитара. — Андрей? Какого хрена возишься со мной? — Док сказал, что тебя нужно беречь. Я фыркнул. Его слова действовали на нервы. Беречь? Вот уж действительно забота. Хозяин беспокоится о том, чтоб его игрушку не мучал кто-нибудь ещё? Пусть так, Симонов. Ты ведёшь партию. По крайней мере, эту. Я позволил крепкому работнику тащить меня, вытирая гречку со стёкол очков. *** Алиса Конец декабря пришёл так быстро, что я не успела осознать. А с ним и этап, к которому готовилась не один месяц — закрытие зимней сессии. Конечно, я не могла даже расчитывать на низкие оценки. Во-первых, упорство, с которым выгрызала пятёрки на каждом предмете, чтобы получать стипендию и не слететь с бюджета (привет, мама с ножом). Во-вторых, личная гордость, желание быть "первой во всём". Каждый третий психолог сказал бы, что таким образом я избегаю реальности и появления проблем, которые могут возникнуть при активном общении с кем-либо. Но знаешь, меня устраивает такой расклад. Жизнь и без того тяжкая, чтобы дополнительно её усложнять. Я предпочту плыть по течению. Две недели сессии пролетели в приятном пространном состоянии. Беготня с зачётками, испуганные лица первашей и перекур между экзаменами — у этого периода свой собственный запах, вид, своё ощущение. Наконец, когда напротив всех предметов стояли оценки с росписью, я со скоростью света собрала вещи. Оля и Вика уехали на день раньше, и я смогла насладиться тишиной блока. Собирала баночки со средствами, конспекты за семестр, забежала в магазин за едой в дорогу. Дважды перепроверила время прибытия поезда и электронный билет. Вечером позвонила маме, предупредила, что скоро посадка. Она ответила сонным голосом, после двойной смены, но в интонации слышалась лёгкая улыбка. В десять часов заказала такси, прибыла на вокзал. За сорок минут до прибытия поезда. Благо, наушники прекрасно скрашивали ожидание. Из динамиков звучала спокойная музыка, которую я специально подбирала для дороги, вокруг собирались люди, что, как и я, ждали транспорт. Заметила светловолосую девочку с отцом. Она сжимала мужскую ладонь, льнула к родителю, чтобы спрятаться от незнакомцев. Картина пробудила размышления в голове. Не скажу, что у меня было идеальное детство. Это неправда. Было ли оно счастливым? Давай посмотрим. У меня имелся кров над головой, еда на столе каждый день, вода, одежда, редкие прогулки в кино и музеи. Вроде неплохо. Более чем, ведь миллионы детей по всей планете не имели и половины из перечисленного. И всё же жалость к себе пробивалась сквозь стену разума. Я была совершенно одинока, пусть и в полной семье. Мама вечно пропадала на работе, отец периодически имел проблемы с веществами, пока не забил в собственный гроб последний гвоздь. Конечно, его смерть подкосила идиллию семьи. Ма отстранилась, брала бесконечные смены, только чтобы реже бывать дома. У меня не было брата или сестры, дабы справиться с давлением. Каждый приход домой отзывался иглой в сердце, спёртым дыханием. (Greyish tapering ash — Balmorhea) Хотя надо отдать должное работе: благодаря ей мама смогла оплатить учёбу в хорошем универе, о котором я мечтала не один год. Она не признается в том, но я хорошо понимала: ма хотела, чтобы дочурка вырвалась из мглы, которая затягивала всё сильнее. В том возрасте я не могла бы справиться с тьмой, зато сейчас принимала её за старого приятеля. Поезд прибыл, началась посадка, а мысли растворились в какофонии звуков и голосов. Через пять минут я уже раскладывала вещи на своей койке, прятала рюкзак с чемоданом. Мои брови поползли вверх, когда в проходе застыл мужчина с ребёнком, которых увидела немногим ранее. — Здравствуйте. Здесь двенадцатое и тринадцатое место? — Да-да. Это здесь. Я отошла в сторону, указав на номерные таблички. — Отлично. Тогда едем вместе. Меня зовут Виталик, дочу — Катя. Мы обменялись рукопожатиями. — Алиса. У вас прекрасная дочка. Малышка неуверенно показала личико из-за широких штанин мужчины. Я улыбнулась, она вновь спряталась. Через минуту в нашем плацкарте оказалась женщина, последняя попутчица. Компания, признаться, хорошая. Будь здесь три мужчины, я бы предпочла лечь в коридоре или у самого туалета, лишь бы не ловить сальные взгляды или чего хуже — прикосновения. Сперва осторожные, почти случайные, но если не отрубить голову сразу, будь готова к мерзким рукам незнакомца на своём теле. И тогда касания потеряют намёк на невинность. Но я быстро отогнала неприятные мысли. Сегодня мне повезло. Тихий рокот поезда расслаблял, покачивания из стороны в сторону пробуждали затерянные воспоминания из детства, когда родители кочали коляску. В соседних плацкартах люди говорили на самые разные темы, смех щекотал слух. Моя нелюбовь к человечеству слабела в такие моменты. Я радовалась возможности увидеть кого-то, кого больше не встречу. Услышать многообразие голосов, заметить интересный орнамент на футболке или слишком вычурную татуировку. Да, у путешествия поездом определённо имелся собственный шарм. Конечно, невозможно забыть про характерные запахи, вроде носков, немытых тел или странной еды, однако видеть только плохое тоже неправильно. Я старалась думать позитивно. Прошёл почти час, мы довольно легко разговорились. Выяснили, что все четверо едем в один город. На секунду захотелось победно поднять кулак. Двенадцать часов дороги пройдут в приятной компании без страха. После перерыва на ужин я стала свидетелем трогательной сцены. Катя теперь чувствовала себя более уверенно, спокойно. Прыгнула с верхней полки — мужские руки ловко подхватили её. — Какая бесстрашная! — сказала попутчица. — Ну папа же ловит. Знает, что поймает, вот и рвётся вниз, — ответил мужчина. Он с улыбкой прижимал к себе девочку. Верно. Папа ловит. В ту секунду я завидовала ребёнку. Крохе, которую не волновало ничто, кроме щекотки отца и маленького кусочка яблока, которое она небрежно покусала. Я давно вышла из возраста, когда уместно прыгать на ручки отца, да и самого его нет на земле. Он как раз покоится на полтора метра под ней. Наверняка, его тело вовсю смаковали разные организмы, которые имели право на жизнь. Ждали своего часа, чтобы избавиться от лишнего. Из праха будешь рождён — и в прах вернёшься. Я хорошо представила себе вид обглоданных костей, погребального костюма, который так же кто-то испробовал. Отец был красив, даже когда крышка гроба закрыла его от нас навсегда. Подобные мысли вызвали непрошеное уныние. Я силой натянула улыбку, чтобы не привлечь лишнее внимание. К счастью, никто не заметил мой хмурый взгляд и напряжённую эмоцию. Игры с подхватыванием продолжались ещё минут десять. Катя каждый раз смеялась искренним, заливистым хохотом, Виталий безошибочно ловил её. Они пребывали в собственном мирке, который излучал радость, безмятежность, заботу. Попутчица с нескрываемым обожанием наблюдала за сценой, редко комментировала, хлопала в ладоши. Внимание раззодорило девочку, и от прежнего стеснения не осталось следа. С округлого лица не сходила улыбка, глаза точно искрились. Я улыбнулась напоследок, достала наушники и продолжила путешествие в мире музыки. Какое-то время смотрела на дочку с отцом, но вскоре обратила внимание на вид за окном. Для чтения книги было слишком темно, но звёздная ночь так и завлекала к себе. Какая бумага со словами в сравнении с бесконечным полотном серебристых искр в тёмном небе? Они поблескивали через плотное окно поезда, казалось, подмигивали. Голова уткнулась в прохладное стекло, в динамиках играла мелодия, которую точно создали для этого момента. Сонливость понемногу опускалась в сознание. Я продержалась ещё полчаса, пока голова не упала на подушку и дала команду "отбой". *** Одиннадцать часов утра застали меня сонную, немного вымотанную на пороге дома. Я тянула за собой чемодан и рюкзак, достала ключи и открыла заветную дверь. Сразу услышала звуки с кухни. — Мам, я дома! — крик, который жадно рвался из груди не первый месяц. Наконец, смогла сказать фразу-панацею. Сонная макушка показалась из-за двери. В руках — большая кружка кофе, на плечах тёплая кофта. Под глазами залегли тени усталости. — Привет. Как учёба? — Хорошо. Закрыла сессию на одни пятёрки. — Даже не сомневалась. Ты всегда была смышлёной. Её слова звучали устало, без особого участия. После того, как отец ушёл, мама сильно изменилась. Больше обычного пропадала на работе, перестала быть такой разговорчивой, да и вообще замкнулась в себе. Она не винила меня, нет. Не я дала отцу в руки шприц, так что всё честно. Однако прежний порядок остался далеко позади, и с ним невозможно что-то сделать, если ма сама не захочет. Печальные мысли загоняли в состояние, из которого я выходила первый год с его смерти. Тряхнув головой, спросила: — Хочешь, приготовлю шоколадный кекс? Твой любимый, с орехами. — Да, но я сейчас на работу, так что вернусь поздно. Можешь отдохнуть, привести себя в порядок. В общем, всё, что захочешь. Я много чего хотела. Горячий душ, тёплую постель и лицо в подушку, например. Но вместо того бросила чемодан в свою комнату — позже разберу — переоделась и затаилась на кухне. Яйца, сливочное масло, сахар, мука. Грецкий орех, конечно. Я почти забыла, как приятно готовить на своей кухне, с нормальной духовкой и всеми приборами под рукой. На лице засела дурацкая улыбка, пока я включала музыку для готовки. Что-то из заводных 60-х. Тесто забавно липло к пальцам. Сладкое, цвета какао, оставалось мазками на коже. В какой-то момент я соединила ладони, проверяя консистенцию. Пальцы растопырились на смешной манер, в голове блеснула страшная догадка. Всё, как с Сайлесом. Указательный к среднему, безымянный к мизинцу. Наше странное, инопланетное приветствие. Музыка на фоне почти полностью стихла, в ушах звенели помехи, как с телевизором. Я нависла над столешницей, воткнула взгляд в руки напротив. В глазах образовалась влага. Не успела проконтролировать, как одна беглая слезинка скатилась по щеке. Упала прямо в сладкое тесто. Импровизированный милиграмм соли в десерте. Не по рецепту, но по состоянию души. За первой последовала вторая беглянка, третья. Истерики не было, однако пришлось шмыгнуть носом. Утёрла лицо рукавом свитера. Ты не будешь сегодня плакать. Обещала себе, что сохранишь стойкость. Он бы не хотел, чтобы ты плакала. Давай, соберись. Закрыла глаза, посчитала до пяти. В коридор вышла мама, обула сапоги. — Алис, ты плачешь? Встрепенулась, развернула корпус. — Не. Просто лук режу. Наглая ложь. Никакого лука, никакой резки. Зато горькие слёзы, пусть совсем немного. Я потеряла бдительность, не услышала, как со спины подошли. Ма устало клюнула меня в макушку, задержав руку на волосах. От неожиданности я дёрнулась, но сразу почувствовала нежность, которая разлилась в груди. Тело по-прежнему хотело, жаждало ласки и любви, пускай хозяйка отыгрывала роль чёрствой недотроги. — Не жди меня. Ложись после ужина. — Хорошо, — ответила на автомате. Ладонь матери исчезла с волос, как и сердечное тепло. Я удержала себя от того, чтобы развернуться и посмотреть вслед. Она заметит мокрое лицо, забеспокоится — это лишнее. Мысли метались десяток секунд, пока дверь не закрылась, и в замочной скважине не проскрипел ключ. Только тогда мелькнула догадка. Чёрт. Лук. Подбежала к холодильнику, на верхней полке красиво лежала куриная грудка. Уже неплохо, в магазин можно не идти. Из-за надуманной отмазки пришлось готовить котлеты. Ну и ладно. Что может быть лучше сочного мяса на обед? После еды смыла с себя дорожную усталость, с завидной скоростью разобрала вещи. Ничто так не расслабляет, как обыденные процедуры в родных стенах. Я заметила счёт за воду в коридоре, сняла деньги с карты и положила на кровать маме. Надо как-то оправдывать наличие пенсии по утрате кормильца. Благо, по пути не встретила знакомых, так что настроение до конца дня оставалось хорошим. Во время ужина включила какую-то программу по телику, как в школьные времена. Мда-а, в то время всё было совсем иначе. Печальная улыбка настольгии мелькнула на лице, и в голове мелькнуло имя. Весьма конкретное. Я взяла телефон, зашла в мессенджер и отправила короткое сообщение. "Привет, Борь". Сердце застучало быстрее. Я ждала, что он ответит. Вот сейчас, через секунду. Но молчание тянулось минуту, две. В телевизоре некий Алехандро выяснял отношение с Карлосом, но моё внимание сосредоточилось в небольшом экране перед глазами. Ещё одну попытку. "Барбариска..." Рука потянулась ко рту. Я почти поддалась дурацкой привычке покусывать ногти и кожу пальцев. Знала, что буду жалеть, глядя на кровоточащие, раненые кусочки мяса, потому опустила ладонь на кровать, сжала край одеяла. С другой стороны продолжалась тишина. Обидчивая сучка. Решил играть в молчанку? Что ж, играть могут двое. "А сама-то, Лис? Когда он написал тебе, пробовал наладить отношение, послала его, как дворовую шавку. И это после трёх лет дружбы, поддержки, которую Гринченко оказывал каждый раз, когда ты ввязывалась в хреновую ситуацию". Я помню. Помню, что он мой лучший друг, не смотря ни на что. Однако в решающий момент именно Боря оттолкнул меня. Показал острые зубы, когда я была наиболее уязвима. У меня тоже есть гордость. "Советую засунуть гордость поглубже в задницу, если не хочешь остаться совсем одна. Сайлес ясно дал понять, что вы, вероятно, больше не встретитесь. Решила и Борю потерять? " Тихий голос шепнул:"Нет". Я обхватила телефон обеими руками, застрочила сообщение. "Мы одиоты, Боря. Ты идиот, я — идиотка. И всё же мы слишком долго были вместе, чтобы вот так просто разойтись по сторонам. Либо ты мой друг, либо не жилец, помнишь? Слишком много знаешь, чтоб я отпустила так просто. Помни, что я рядом. Что бы не произошло, какие бы слова не вылетели в порыве ссоры, мы нераздельны. Пиши мне, звони, когда будешь готов или понадобится помощь. Я буду здесь. Обещаю". Текст загорелся в диалоге, я улыбнулась своим мыслям. Личность Родителя победила, я была не против. С души как будто свалилась тяжесть, которая держала на дне долгое время. Со спокойным чувством выставила таймер на телевизоре, и, выполняя наставление мамы, заснула почти сразу после ужина. Только сейчас в полной мере ощутила усталость.