Цепной пёс

      Тойя просыпается от того, что его плечо грубо толкают. Спит он чутко, а поэтому вскакивает моментально, уже готовый будить Акито - хотя, тот скорее всего уже и сам не спит - когда до него доходит: его толкает именно сам Акито.       Он лежит на боку, сжимая в кулаках с побелевшими костяшками простынь, и тяжело дышит. Ударил он Тойю, скорее всего, переворачиваясь, не просыпаясь еще пока до конца. И младший видит, как под бледным лунным светом с натянутого, как струна, плеча катится капля пота.       Акито издает низкий паникующий звук, зажмуривая глаза, на секунду затихая, и Тойя осторожно касается дрожащей руки.       В следующую же секунду глаза спящего распахиваются, и в них застыл удушающий ужас. С криком, застрявшим в горле, Акито - его Акито - на рефлексах хватает протянутую к нему руку. Еще секунда - и раздастся хруст запястья.       И в зеленых глазах, полных ужаса и ярости, проскальзывает первая искра трезвого разума. Горячая рука на его запястье разжимается, и мужчина потирает быстро краснеющее место. — Блять, Тойя-.. — Старший сдавленно выдыхает: слабый дрожащий звук заглушает его хриплый голос, бормочущий проклятия под нос: — Черт… Я-.. Больно? — Не переживай, — Так же тихо отвечает Тойя, снова дотягиваясь до своего партнера и подцепляя пальцами лямку его ошейника: сентиментальный дурак даже спит в нем. Он подтягивает рыжего к себе поближе, всматриваясь во все еще подрагивающее лицо: — Снова кошмары?       Акито рвано кивает.       Глупцом будет тот, кто подумает, что он - монстр, которого не мучают кошмары. И эти покрытые рубцами сильные руки не дрожат ночами, вспоминая каждую сломанную ими шею. Под маской кровожадного мстителя с безжалостными глазами скрывается все тот же самый мальчик. Грязный, напуганный, желающий жить. Тот же самый мальчик, поставленный на колени, с невыплаканными слезами, застывшими над ремнями позорных оков.       Тойя проводит по чужой щеке, на которой все еще видны старые продолговатые шрамы. Даже сейчас намордник все еще с ними, как напоминание об обещании, данном на темной парковке: жизнь в обмен на жизнь. — Все хорошо, Акито, — Шепчет он, чувствуя, как безжалостный «цепной пес» мокро вздыхает, сжимая его руку в своей. Рыжая макушка утыкается под его подбородок. Сильные плечи подрагивают от рваных всхлипов.       Акито - убийца. Это так. И никакие законы не оправдают его за его преступления. Как и Тойю. И пусть все раны и удары Акито принимает на себя, душа главы якудза истерзана столь же сильно, сколь и тело его любовника.       В такие тихие ночи Акито дрожащим шепотом признается, что ненавидит убивать. Ненавидит запах крови на своих руках, но еще сильнее ненавидит видеть его, Тойю, раненным. И лучше уж он будет страдать от преследующих его по ночам кровавых рук и беспомощных серых глаз, чем позволит пострадать своему единственному близкому человеку. Акито устраивает эта цена, эта жертва, и это разбивает сердце.       Тойя может только кивать, зная, что и его самого часто преследует холодный взгляд отца и «что, если он не вернется из следующего задания?». Он ненавидит тот факт, что защитить Акито ему сложнее с каждым разом - как и наоборот.       Но оба они знают, что все станет только тяжелее. Но они не могут сдаться. Не сейчас. Не будучи так близко к своей цели. Они оба мечтают избавиться от веса, ходить по улицам, как обычные люди.       Только Акито знает, что Тойя мечтает сходить в аркаду и выиграть им плюшевых котят; хочет посадить мяту в маленьком саду возле речки; хочет держать Акито за руку, наблюдая за цветением подсолнухов на летнем поле. Только Тойя знает, что Акито любит петь; мечтает открыть свое маленькое кафе и печь панкейки по утрам; хочет выходить на прогулки по ночному городу, не опасаясь засады.       И дыхание убийцы, монстра, преступника - Акито - в нежных объятиях младшего выравнивается. Тойя улыбается совсем открыто и беззащитно, прижимая его широкую ладонь к своей груди. Он хочет поцеловать каждый рваный шрам, свежий и старый, каждый новый синяк и уже зажившее о нем напоминание. Но даже так невозможно передать благодарность, которую он чувствует. — Мы справимся. Правда?.. — Лишь одними губами спрашивает Тойя у ночной тишины.       Ночной город миролюбивой гирляндой мигает из-за широких окон, освещая первые молчаливые слезы.       Как-то так получилось, что стойкий и далекий от чувств Аойяги-сама будет беспомощно и тихо плакать в лохматые рыжие волосы, пока его глаза не устанут, и он не уснет привычным им обоим тревожным сном. Утром он коротко прильнет к теплой шершавой руке, стирающей сухие следы слез с острых скул; уйдет на работу, надев черный плащ и безэмоциональную маску, спрятав пистолет и теплые мечты под сердце.       А внимательные зеленые глаза не оставят его ни на минуту.