will we meet again?

Бомгю — один из немногих членов семьи Чхве, который смог вырваться из оков нищеты в высокое общество и добиться признания среди людей знатных родов. Утончённые манеры, умение красиво говорить и небольшое пристрастие к лести — вот она натура Чхве Бомгю. Находя новых друзей и приобретая полезные знакомства, он открывал для себя новые горизонты. Медленно и постепенно он находил себя в искусстве. С ранних лет он шёл к тому себе, каким является сейчас, и теперь трепетно относится к тому, что с таким трудом выстраивал годами.  По постулатам искусства он размеренно планирует минуты своей жизни, что так печально скоротечна, и движется по её течению, словно та была рекой. И река эта не горная и порожистая, в которой любая осечка может стоить жизни, а река равнинная, своими водами покрывающая целые долины и несущая жизнь. Всецело он отдаётся «увлечению», которое за много лет стало главной целью его существования, его причиной. Семья не одобряла его пристрастия, ведь на него уходили все доходы, отец сетовал, хватаясь за голову, а мать лишь смотрела печальными пустыми глазами, не выказывая ни толики эмоции. Не то время, не то место, кажется, так говорила тётушка? И Бомгю до сих пор сожалеет об этой утрате.  Но теперь, когда он сбежал, как последний трус, не в силах больше пытаться переубеждать родню и продолжать бороться, Бомгю способен обеспечить себя сам, своими же руками, лишь с помощью холста и пары кистей. Стоит нанести пару мазков мастихином, и твою работу оторвут с руками и ногами, только потому что у тебя есть известность и имя. Да, Бомгю безмерно горд собой. И тётушка была бы очень горда, но Бог не дал ей шанса застать восхождение новой звезды. 

***

Тяжёлые веки никак не получается открыть, а тело, будто налитое свинцом, намертво приклеилось к кровати. Покрывало кажется сделанным не из нежного шелка и лёгкого пуха, а из сплава осмия и иридия. Голова кажется каменной, и Бомгю ощущает себя статуей с острова Пасхи. На самом деле, он был бы не против прямо сейчас оказаться на берегу теплого моря и распластаться на горячем песке, чтобы забыть обо всём на свете и заснуть под ласковый лепет волн. Но в реальности последствия ночных кутежей явно не обходили стороной Бомгю, и его это не устраивает, но что он во власти сделать с этим? Ничего. Вот и Чхве быстро смиряется с этим фактом и снова предпринимает попытку встать — уже более удачную. Тело ломит так, будто он решил в очередной раз узнать свойства моноплана и бесстрашно сиганул с вершины Пизанской башни. В глазах нещадно мутнеет и вновь проясняется каждые несколько секунд. Где он опять? Парень оглядывается по сторонам, но комната не выглядит знакомой от слова совсем.  Странные, криво сколоченные из грубо обработанного дерева, шкафы и тумбы, статуэтки, изображающие языческих богов всевозможных религий: вот восьмирукая Дурга, сидящая на свирепом тигре, рядом с ней расположился Анубис, чьи шакальи глаза заглядывали прямо в душу, будто напоминая о том, что век, отмеренный судьбой, ох как короток; на другой полке рядом друг с другом стояли Коатликуэ, родившая луну и звёзды, и супруг её, Мишкоатль, хозяин Млечного Пути. Бомгю хоть и мог похвастаться огромными познаниями в области древнейшей истории, но остальные глиняные и каменные фигурки, расставленные по всему помещению, он не смог признать. Окна завешаны плотной, на вид дешёвой тканью, которая даже не пыталась подражать шторам, а была похожей на простой отрез габардина, прикрепленный к гардине, которая, в общем, тоже не внушала никакого доверия и грозилась упасть с минуты на минуту. Она выполняла свои функции - не давала солнечному свету проникнуть в мрачное помещение, да и Бог с ней. Единственное, что придавало этому не очень приятному месту вменяемый вид, так это весьма привлекательный молодой человек, лежащий рядом на кровати и разглядывающий Бомгю сонными глазами. Темные волосы, сумбурно разбросанные по подушке, частично спадали на его лицо. Пряди деликатно скрывали его смеющиеся глаза, будто нарочно желая придать образу таинственности. Острые ключицы выглядывали из-под атласного покрывала, будто совсем не стесняясь своей наготы. Весь вид его был наполнен богичностью рококо, будто он сошел с полотен Франсуа Буше, наполненных роскошью, что обильно наполняла картины и вытекала через край.  — Доброе утро, - лицо незнакомца украшает ухмылка, будто она была там с самого его появления на свет - так хорошо смотрится, а сам он протягивает руку для знакомства, - Ёнджун. К сожалению или к радости, но мне вчера ты так и не дал представиться. Сразу завалил меня, и я даже испугался, что ты можешь попытаться меня придушить в порыве страсти, - он смеётся, а вот Бомгю совсем не до смеха.  — Бомгю, - брюнет с опаской пожимает предложенную руку, скомкано выплюнув своё имя и выдавив из себя что-то похожее на доброжелательную улыбку, но желание поскорее покинуть это место, странное и отталкивающее, убивает всё самообладание, стирает в порошок и развевает над центральным каналом Венеции, - мне очень жаль что так вышло, я ничего не помню, поэтому просто надеюсь, что не сделал ничего ужасного. Прощай.  В голове стремительно появляются картинки, на которых чётче, чем Бомгю хотелось бы видеть, изображены сцены прошедшей ночи. Горячие прикосновения в тех местах, к которым даже партнера не сразу допустишь; одежда, грубо откинутая в сторону, как самый ненужный элемент; дыхание, адским жаром опаляющее кожу и заставляющее сердце биться быстрее. Мутное от алкоголя сознание не даёт никакой возможности контролировать себя, а воля полностью подчинена чему-то свыше. Бомгю заливается краской, пока наспех собирает с пола свои вещи и пулей вылетает из дома, оставляя Ёнджуна и ещё каких-то людей за спиной. До него доносятся отрывки разговоров: «… художник?… кажется, да… был тут… ушёл с… не видели…», - но парень даже не думает оглядываться, хоть и понимает, что это про него. Да, он добился успеха и был востребованным специалистом. Его приглашали на открытия экспозиций других творцов искусства, как специалиста, а иногда и просили открыть свою выставку в скромных стенах главных городских музеев. В общем, Бомгю знали многие. Наконец, он спешно выходит на главную улицу, петляя по узеньким проулкам между домами, явно не претендующими на высокий уровень содержания, по пути, еле как справляясь с завязками рубашки, которые никак не хотели поддаваться трясущимся пальцам. Улицы совсем не кажутся ему знакомыми, а люди будто говорят на совсем другом языке. Ну не мог же он за ночь очутиться в другой стране? В глубоких размышления юноша бредёт туда, куда зовёт сердце, просто надеясь выйти из этой забытой Богом части города. Незаметно для себя он выходит на широкий бульвар, и его сердце со скоростью света срывается куда-то вниз, но даже не близко к изящным кожаным башмачкам, нет, ниже, чем мощёная мостовая, ниже, чем самый древний слой земли. «Неужели Виа Монтенаполеóне?», - в его голове мысль сверкает, словно молния, а разум говорит о абсолютной безумности его существования, если всё так и окажется.  Куча мелких торгашей, снующих туда-сюда, и многоуважаемых купцов, статно прогуливающихся вдоль своих лавок, звонкоголосые зазывалы и плутоватые мальчишки, вид которых точно не внушал доверие. Жизнь на центральной улице Милана кипела, как и всегда, а Бомгю лишь хотелось дать себе крепкую затрещину за такую безответственность. Где это видано, чтобы за ночь из Венеции чудесным образом переместиться в Милан, и не помнить об этом абсолютно ничего! Когда-нибудь такая жизнь погубит Бомгю, когда-нибудь он уже не проснётся в таком прекрасном месте в компании такого же прекрасного незнакомца. Его точно когда-то в лучшем случае обокрадут и оставят в одних панталонах, а в худшем прирежут в подворотне, как самую последнюю крысу. От осознания сложившийся ситуации и от некой усталости, которая внезапно разлилась по всему телу, парень присаживается на выступ ближайшего здания, даже не позаботившись о состоянии своих штанов. Он опускает голову на руки и нервно массирует виски, пытаясь понять, что делать дальше. Для начала было бы неплохо найти того, кто согласится довезти его обратно в Венецию, или хотя бы до Вероны, а уж там он сможет заглянуть к своим приятелям, от которых добраться до дома будет в разы проще. К огромному облегчению Бомгю, узелок с монетами всё ещё был при нём, а это значит, что он как минимум не станет бродягой. Всё ещё оставался вариант идти пешком, но преодолеть залпом практически четыре сотни километров юноша был не в состоянии.  — А я думал, что художники имеют больше совести и манер, - знакомый насмешливый голос раздаётся где-то сверху, и Бомгю не остаётся ничего, кроме как поднять голову и чуть нахмуриться, - а ты взял и разрушил все мои понятия. Теперь придётся считать представителей искусства полными невежами.  На его лице всё ещё сияет ухмылка, которая и не собирается гаснуть. В отличии от их последней встречи, он одет, причем гораздо приличнее, чем Бомгю мог бы предположить. Тёмно-коричневые шорты-бермуды открывали вид на его голени, закрывая лишь часть ног до колена; холщовая рубашка цвета слоновой кости свободно висела на нём, рукава были длиннее, чем его руки, поэтому закрывали утонченные кисти, а на пальцах красовалась пара перстней; его талия была перетянута узким кожаным корсетом с замысловатым узором по верхнему краю. Обувь у него тоже выглядела не дёшево - темная кожа мягко переливалась в лучах солнечного света, а позолоченные пряжки слепили взгляд, бесстыдно бликуя. Выглядел он скромно, но в то же время дорого. Ёнджун выглядит точь-в-точь, как заносчивый лакей в доме соседей, которого считали все, может быть, даже сами хозяева, пренеприятнейшим существом. Но что-то в нём всё же было такое, что тянуло к себе, заставляло задержать взгляд ещё на долю секунды; желать слушать его речи, при том внимать со всей сосредоточенностью, чтобы не упустить ни малейшей детали. Юноша тянул к себе, хоть Бомгю и пытался внушить самому себе обратное.  — Извини, - резкость его слов заставляет Ёнджуна мысленно отшатнуться, но он тут же смиряется с этим, приняв настроение Бомгю целиком и полностью, - я был не в духе.  — Да ты и сейчас выглядишь так, будто тебе луковицу к носу привязали, - он смеётся и треплет Бомгю за волосы, - не напрягайся так сильно. Если не знаешь, где проснулся, то лучше спросить у того, с кем провёл ночь. Судя по твоему настроению, ты уже понял где находишься, не так ли? — Именно, - художник вновь роняет голову на ладони, - до моего дома отсюда около четырехсот километров.  Бомгю уже по привычке делает вид, что испытывает только неприязнь по отношению к собеседнику, но где-то в глубине души он очень рад тому, что в огромном незнакомом городе есть тот, кого хоть и с натяжкой, но можно назвать приятелем. Наверное, ему стоит начать вести себя более спокойно и разумно, иначе такая импульсивность может пойти против него самого. Парень прикрывает глаза, делает пару глубоких вдохов - чтобы точно успокоиться, поправляет волосы, растрепавшиеся из-за суеты, захватившей его в последние пару часов, завязывает в узел завязки рубашки, которые достали его так сильно, что он просто хотел их оторвать, и направляет взгляд на Ёнджуна.  — Мне нужна твоя помощь, - он, наконец, находит в себе силы, чтобы, пересилив себя, произнести себе под нос эти жалкие слова, что доказывали его слабость и уязвимость. Как же сильно ему не хотелось признавать это, но если он продолжит строить из себя непонятно что и будет идти на поводу у гордости, то, скорее всего, просто так и останется сидеть тут до скончания времён.  — Так бы сразу, - Ёнджун по-доброму улыбается и протягивает руку Бомгю, чтобы помочь тому подняться. Он снова окидывает его взглядом с ног до головы, снова взлохмачивает волосы и продолжает улыбается так доброжелательно, что Чхве начинает сомневаться в искренности его намерений. Неожиданно для Бомгю, Ёнджун не просто берёт его за руку, а ещё и переплетает их пальцы, от чего румянец покрывает щёки и уши художника, а сам он лишь в силах потупить взгляд. Ёнджун идёт вдоль торгового ряда, игнорируя выкрики чумазых торгашей, совсем не обращая на них внимания, и держит Бомгю за запястье так крепко, что там точно останутся следы от пальцев - видимо, чтобы точно не затерялся среди толпы, иначе, быстро найти его будет невозможно. Чхве переполняет возмущение, ему хочется сказать что-то, но он может лишь молчать и послушно следовать за Ёнджуном, властно ведущим его в неизвестном направлении. В любом случае, сейчас у нашего героя нет выбора, и он предпочитает довериться.  — А ты кто вообще по жизни? - Бомгю задаёт вопрос, который волновал его с самого утра, - я имею в виду, кем работаешь или что-то вроде.  — Это сложно объяснить, потому что часто меня не так понимают, - Ёнджун подаёт голос, как только они заходят в более тихий переулок, и ему больше не приходится повышать голос, чтобы перекричать шум оживлённого бульвара, - я за деньги провожу время с богатыми господами. Составляю им компанию для посещения званых обедов, просто беседую о жизни или молча сижу рядом. Зависит о того, что попросят и сколько заплатят.  — Ты типа парень по вызову? - Бомгю сводит брови к переносице и обрабатывает полученную информацию.  — Ну типа, - он закатывает глаза, передразнивая интонацию собеседника, - оказываю эскорт-услуги, слышал о таких?   — Я понял. Знаю об этом.  — Хоть что-то.  — А я заплатил тебе…? - спустя несколько мгновений неловкого молчания, Бомгю вновь подаёт голос, нервно сминая в руке несчастную тесьму от рубашки.  — Нет, - Ёнджун резко останавливается, от чего Бомгю чуть не влетает ему в спину, - с тобой я из личного интереса.  Проводник кидает быстрый взгляд через плечо, в который не вкладывает никакого особого смысла, а внутри Бомгю переворачивается всё несколько раз, словно волна прибоя с силой бьётся о скалу, пытаясь подвинуть то, что доказывает полное превосходство природы. Он начинает чувствовать себя особенным, хоть это и является невероятно глупой мыслью. Погруженный в свои мысли, с глупой улыбкой на лице, он не замечает, как они заходят в небольшую таверну, вход в которую никак не обозначен, и видимо, она тут только для тех, кто посвящен в тайну её местонахождения. Небольшой, но очень звонкий колокольчик оповещает мужчину за стойкой о новых посетителях, и он сразу поднимает голову, окидывая взглядом обоих парней. Он жестом манит их к себе, лёгким движением выставляет пару стаканов рядом и наполняет их тёмно-красной жидкостью, поблескивающей от тусклого света свечей. Бомгю хоть и с опаской, но подносит стакан к лицу, ощущая резкий запах миндаля, смешавшийся с ароматом вишни.  — Не отравлено, - бартендер смотрит на него с насмешкой, - для новых гостей первый бокал фирменного амаретто бесплатно.  Чхве удивляется тому, как потрепанный жизнью стакан был бессовестно обозван бокалом, но всё же осторожно делает первый глоток и прикрывает глаза, ощущая жар алкоголя во рту, а затем и в гортани. «Неплохо», - думает он, отставив посудинку в сторону, и окидывает взглядом помещение таверны.  Первый этаж плохо освещен свечами, покоящимися на канделябрах, совсем не подходящим под атмосферу этого места, а потолки кажутся слишком высокими для заведения такого типа. Может быть, раньше тут была бальная зала? Окна плотно закрыты ставнями, поэтому солнечный свет проникает в зал тонкими полосками, ложась на столы и пол. Но закрытые окна не являются помехой для расположения вокруг них штор: тяжелая и дорогая бархатная портьера обрамляет закрытые ставни, будто указывая на их ничтожность своим великолепием. Бомгю вновь возвращает взгляд на барную стойку. Она кажется совсем не подходящей обустройству комнаты, но всё равно каким-то образом гармонирует с ним. У бартендера, между прочим, были нежные и утончённые черты лица, от чего он казался принцем, сбежавшим из замка и спрятавшевшегося в этом невзрачном месте, чтобы его не нашли. За ним на полках, бесконечно длинных, покоились ряды бутылей с выпивкой - разных форм и размеров, с содержимым разнообразных цветов. «Интересно, как он не теряется среди всего… этого?», - думает Бомгю и вновь, удивившись мастерству этого парня,  возвращает свой взгляд в сторону зала, где сидело некоторое количество поситителей, но он решил не утруждать себя подсчётами.  Местный контингент сразу становится понятен Бомгю и он чуть ёжится, наблюдая за происходящим в небольшом темном помещении. За одним из столов сидит мужчина тучного телосложения, на нём надета белая рубашка с вычурным жабо, а манжеты перетягивают его пухлые запястья. На его голове почти нет волос, зато на лице красуются тонкие усы, о которых он явно заботится. Мужчина с явным наездом говорит с парой девушек, которые сидели на стульях напротив него, потупив голову и сложив руки на коленях. Провинились? До Бомгю долетают отрывки фраз о прибыли, клиентах, невыполненном плане и ужасном воспитании. Теперь ясно, куда Ёнджун привёл нашего героя. Чхве ёжится, ощущая дискомфорт и кидает взгляд, полный жалости и мольбы на своего проводника, мол, сделай что-нибудь уже, пожалуйста.  — Субин, - парень, наконец, обращается к бартендеру, - у меня тут просьба к тебе.  — М? - он даже не утруждает себя поднятием головы и продолжает молча натирать стаканы.  — Моей потеряшке нужно вернуться домой. Не знаешь, будет в ближайшее время какая-нибудь оказия, чтоб он смог добраться до… - Ёнджун замолкает, осознав, что так и не спросил о том, куда же нужно вернуться.  — До Венеции, - Бомгю подхватывает, почему-то виновато поглядывая на обоих юношей.  — Да, до Венеции.  — Пока не знаю, - парень за стойкой поднимает голову, наконец, отложив стакан в сторону, - последнее время поставки в Венецию прекратились. Сеньора заметили прямо во время сделки и донесли главе Карабинеров. Сейчас он вынужден скрываться. Очень надеюсь, что он вообще жив до сих пор, - парень откладывает в сторону работу и вовлекается в беседу.  Лицо Ёнджуна внезапно покрывает пелена обеспокоенности и какого-то глубокого отчаяния, когда он полными печали глазами смотрит на парня за стойкой. Бомгю замечает это, но предпочитает никак не реагировать. Это не его дело, да и смысл ему переживать из-за человека, которого он знает не больше суток. Но то, как у Ёнджуна, до этого момента сохранявшего спокойствие, внезапно затряслись руки и участилось дыхание, Бомгю никак не мог выкинуть из головы. Это по-настоящему разбивает ему сердце. Неужели, этот Синьор настолько дорог Ёнджуну, что он так переживает? Неужели, такой милый парень, который занимается весьма безобидными вещами, связан с незаконной деятельностью? Конечно, Бомгю и сам был не против побаловаться морфием, от которого становилось невероятно хорошо: тело поглощало тепло, конечности слабели до невозможности, а в голове пропадали все мысли, и оставалось лишь возвышенное и неконтролируемое чувство счастья. В любом случае, никто не в праве осуждать способ заработка других, ведь как говорила тётушка: «Il faut travailler pour qui veut manger». И Бомгю был с ней полностью согласен.  — В таком случае, - Ёнджун замолкает, будто собираясь с мыслями, - мы пойдём. Извиняюсь за беспокойство.  Парень первый отрывается от стойки, и Бомгю даже может поспорить, что он лишь одними губами произносит: «Береги себя», - прежде чем развернуться и стремительно направиться к выходу, не оглядываясь. Чхве следует за ним, неловко кланяясь в благодарности, и словно тень, покидает помещение. Погода снаружи так и осталась прелестной: солнечный свет слепит глаза, от чего слёзы выступают в уголках глаз, а лёгкий ветерок треплет волосы. Несмотря на это, на душе всё же остаётся гаденькое чувство. Будто что-то не так, будто всё внезапно изменилось, и явно не в лучшую сторону. Бомгю был невероятным эмпатом и тонко чувствовал состояние людей рядом. Ёнджун не стал исключением. Его поза, выражение лица, напряжение в мышцах говорили о многом, и Бомгю сделал некоторые выводы для себя, но постарался не заострять на полученной информации внимание. Сейчас перед ним стояла более важная проблема — надо попасть домой. И желательно к завтрашнему утру.