will we meet again?

— Как-то же я сюда попал, значит и уеду также - Бомгю начинает говорить, когда они снова выходят на шумную улицу, и ему приходится чуть повысить громкость голоса, - вещей у меня нет, поэтому уеду за более низкую цену. Нам надо в речной порт.  — В порт? Там же лодки… - Ёнджун сводит брови к переносице и смотрит на Бомгю так, будто тот умалишенный.  — Там много разных людей. Кто-то точно будет ехать в Венецию, не важно даже каким образом. Мне ведь просто надо домой, - парень улыбается и смотрит на солнце. Уже полдень.  Им требуется около часа на то, чтобы, наконец, достигнуть нужного места. В порту людей в несколько раз больше, чем на Виа Монтенаполеóне, и Бомгю начинает нервничать. Ему не впервой решать проблему со способом проезда куда-либо и с кем-либо, но почему-то именно сейчас его чуть потряхивает. Какая-то непонятная тревога заполняет всё тело, обдавая холодком. Неприятно, однако.  Бомгю направляет взгляд на толпу людей, снующих туда-сюда, на лодки, ровно выстроенные вдоль границы канала. Где-то стоят обычные деревянные, где-то стоят каноэ, а где-то даже парусники, что кажутся ну очень некстати тут. Скорее всего, богатые господа просто поставили их тут, чтобы показать своё состояние. Разнообразие снастей увлекло Бомгю и он уже готов был достать маленький альбом для зарисовок, но вспомнил, что вещей с собой у него нет и запечатлеть чудную сцену городской жизни у него не выйдет. В расстроенном состоянии души он начал спрашивать у прохожих, есть ли кто-то, кто держит путь в Венецию. Один толстый и очень угрюмый господин держал путь в Пизу; милый старичок с тростью из тёмного дерева с золотым наболдажником ехал в Рим, чтобы: «Последний раз увидеть чудесный город перед смертью»; семья состоятельных рыбаков намеревалась совершить путешествие на Сицилию через Неаполь. В общем, все, кого Бомгю удалось опросить, ехали в абсолютно противоположную сторону, и это очень подкосило его уверенность в том, что дома он будет завтра утром.  — Я думал, Венеция - востребованное направление, - Бомгю потирает глаза и мотает головой. Он невероятно устал от бесконечной беготни, - как же так. Где я мог просчитаться… Юноша присаживается на деревянный ящик и смотрит уставшими глазами на Ёнджуна, который словно сияет под ярким светом солнца. Его волосы переливаются, словно осколки карбонадо, а кожа, каким-то образом остававшаяся невероятно светлой, была похожа на перламутр морских ракушек, которые Бомгю нравилось собирать на пляжах Адриатического моря. Он поймал себя на мысли, что просто обязан хотя бы на небольшом холсте запечатлеть образ этого странного парня, который стал таким близким за недолгое время их общения, ведь его красота с первых же секунд запала в душу. Эта мысль теплилась внутри Бомгю с самого начала, и именно поэтому он абсолютно бесстыдно пялился на юношу, чей светлый лик мог бы сравниться с самим Аполлоном. Ему так хотелось запомнить абсолютно каждую деталь, каждую мелочь, что могла показаться совсем незначительной. Бомгю боялся, что забудет. Забудет быстро, и эти мимолётные мгновения рядом станут пылью прошлого, не оставив после себя и песчинки, что могла бы напоминать о чём-то. Бомгю боялся забыть самого Ёнджуна, поэтому он решил каждую свободную секунду посвятить созерцанию прекрасного облика, чтобы он отпечатался на подкорке мозга, потеряв возможность попасть в забытье.  — Абсолютно никаких манер, - Ёнджун бросает осуждающий взгляд, смотря сверху вниз, - прекращай так бесстыдно пялиться на меня. Я, конечно, понимаю, что очень красивый и всё остальное, но ты, вроде как, очень сильно хотел попасть домой. Лично у меня закончились все варианты, и теперь я буду точно бесполезным. Могу помочь не потеряться в городе, а остальное - на твоих плечах.  — Так и у меня. Кто же знал, что мой родной город не выгоден ни для кого и ни в каком из возможных аспектов, - Бомгю снова роняет на руки голову, ставшую невероятно тяжелой.  Венеция - слово, наполненное теплом и светлой тоской по чему-то неизвестному. Чудесное место, которому Бомгю отдал своё сердце — он был по истине влюблён в свой родной город. Сеть каналов, пронизывающая город, словно сосуды и артерии человеческое тело, заставляла Бомгю считать город живым. Прекрасные небольшие домики, тесно вставшие рядом друг с другом по краям дорог из воды, роскошные театры и галереи, мосты, соединяющие части районов — всё это великолепный лик матери венетов. Чхве вырос здесь, и как бы ему ни нравилось путешествовать и смотреть на другие места, все дороги всегда приводили его обратно домой. Другие люди никогда не казались ему прекраснее и приветливее венецианцев, архитектура других городов и стран часто поражала своим великолепием, но она никогда не смогла бы сравниться с Венецианской. Паста, которую готовили в Венеции, по мнению Бомгю была самой нежной и изысканной - его дом на вкус был именно таким и никаким другим. Ассоциации плотно ложились в сознании одна на другую, лишь укрепляя образ чудесного города. Определённая нота, запах или слово могли заставить Бомгю наполниться тёплыми воспоминаниями о малой Родине. Каждый закуток города был на вес золота, каждый кирпичик  немногочисленных мостовых был чем-то неотъемлемо важным. Бомгю был не против находиться здесь вместе с Ёнджуном, но как говорится: «Rien ne vaut son chez soi», поэтому желание скорее попасть домой затмевало собой абсолютно всё.  Внезапно чужая тень закрывает солнце, а Ёнджун прекращает говорить, обращая всё своё внимание на подошедшего. Как только Бомгю огромнейшим усилием воли заставляет себя отвлечься от глубоких размышлений и поднимает голову, тот начинает говорить: — Вам нужно в Венецию? Я по чистой прихоти судьбы услышал, что вы испытываете некоторые трудности и решил, что в силах вам помочь.  — Мне нужно в Венецию, - юноша подскакивает с ящика, кидая взгляд то на своего спутника, то на незнакомца. У него волосы словно встают дыбом, а тело покрывается мурашками от предвкушения того, чего он безумно хочет последние несколько часов.  — Я с радостью возьму вас с собой, - незнакомец делает длинную паузу, - но за небольшую плату.  — Да, конечно, я согласен, - Бомгю чуть ли не с объятиями кидается на торговца, но Ёнджун удерживает его, лишь коснувшись плеча. Касание обжигает получше камней на пляже, что сутки за сутками проводят под палящим солнцем. Невербальные знаки заставляют Чхве прийти в себя, отбросив нахлынувшую нервозность, смешанную с воодушевлением, что заставляли художника полностью игнорировать критическое мышление, - но сначала мне нужно попрощаться с моим другом. Будьте так любезны, подождите немного.  Юноши отходят на несколько шагов, вставая под тень навеса какой-то лавки. Как же сильно хотелось Ёнджуну дать сильнейшую оплеуху Бомгю, как же ему хотелось отругать его за такую опрометчивую доверчивость, но чужой, чуть испуганный взгляд говорил о многом в одно и то же время, и парень не смог сделать ничего из всего, чего так желал. Он тяжело вздыхает, укладывает свои руки на нежные плечи, сокрытые зелёной атласной рубашкой, и одним сильным движением притягивает Бомгю к себе. Жар чужого тела волнует сердце. Осторожно касаясь ладонями лопаток, сильно выпирающих на фоне всего рельефа спины, парень шепчет тихо-тихо, будто боится что их услышат в самый оживленный час. Говорит от всего сердца, кончиком носа касаясь нежной кожи на шее.  — Ты такой дурачок, на самом деле, - он чуть улыбается, отводя взгляд в сторону, - Будь осторожнее. Не хочу с тобой прощаться, поэтому просто скажу - до встречи. Буду надеяться, что сегодня мы видимся не в последний раз, - Ёнджун губами касается разгоряченного кожи, сияющей под солнцем, - удачи.  Он разворачивается на каблуках и молча уходит, оставляя Бомгю наедине со своими мыслями, а сам несёт тяжесть на сердце, предчувствуя неладное. Место поцелуя горит, и юноша касается его кончиками пальцев, которые внезапно стали невероятно холодными. Никогда он не мог подумать о том, что невесомый поцелуй, не значащий абсолютно ничего, мог оставить так много пустоты и неприятного ощущения в глубине души после себя. Он скучает? Прошло лишь пару ничтожных мгновений после столь сумбурного расставания, а Бомгю уже готов броситься вслед и умолять остаться. Может не стоит ему так скоро возвращаться домой? Ведь ещё пара дней в Милане не сделает хуже никому. Никаких проектов не предвидится, да и дома его никто не ждёт.  — Вы закончили? Не думал, что ваше прощание продлится так долго, - блондин говорит с усмешкой, когда Бомгю медленно, на ногах, что почему-то перестали слушаться, подошёл всё к тем же ящикам из фанеры, - вы с ним довольно близки, как я вижу. Я успел пустить слезу, наблюдая за вашим разговором, - Чхве не понимает насмехается он над ним или просто имеет такую специфичную манеру разговора, но то, что Бомгю понял точно - он никогда бы не захотел встретиться с этим торговцем снова. Облик весь его отторгал от себя, заставляя чувствовать омерзение, будто он был облит помоями и источал зловоние. Но он вовсе не был грязным: его светлые одежды были идеально сочетаемы между собой, идеально выглажены, будто с самой искренней материнской любовью, и пахло от него какими-то цветами. Аромат напоминал белую сирень, что по весне волновала сердце нежного юноши, явные горьковато-сладкие ноты клементина придавали свежести всему облику, а мягкий, словно пудровый аромат фиалкового корня добавлял той самой элегантности, коей и была пропитана каждая весна. Светлое очарование мужчины влекло к себе, но Бомгю изо всех пытался противиться — он не мог позволить себе поддаться искушению.  — Я думаю, это немного странно с вашей стороны интересоваться моей жизнью таким образом, хотя я даже не знаю вашего имени, - Бомгю хмурится, и старается вложить в свои слова совсем немного порицания, но так, чтобы его было четко видно, - для начала стоило бы познакомиться и обговорить рабочие моменты, а затем уже и говорить об обыденном. Хоть я и не терплю обилие праздных разговоров, в свободную минутку я могу уделить внимание нашей беседе.  — Ох, прошу прощения. Мне совсем не хотелось в ваших глазах предстать невежественным и бестактным человеком. Кай Камал Хюнин, - он протягивает руку, нацепив доброжелательную улыбку, - рад знакомству.  — Чхве Бомгю, взаимно, - осторожно пожимает руку, едва касаясь чересчур нежной ладони. Как его кожа не огрубела за счет работы, которую он выполняет? Но какая-то неведомая сила не позволяет ему коснуться чужой руки в полной мере, хоть ему и хотелось почувствовать бархатистую поверхность своей ладонью, поэтому он просто надеется, что его новый знакомый не подумает ничего ненужного. Ох уж эти формальности, которые только и делают, что усложняют жизнь — мог бы подумать Бомгю, если бы был воспитан по-другому. Сейчас же он испытывал некую вину за такое неуважение к собеседнику, но что поделать - так нужно.  — Предлагаю отметить наше знакомство, заодно и обговорим все детали? Я знаю одно очень приятное место. Там подают чудесный вермут. За мой счет, конечно же, - он подмигивает, а слащавая улыбка всё ещё сияет на его лице, но это не то же самое, что было с Ёнджуном. Тот задевал все струны души своей хитрой улыбкой, заставляя внутри желать соперничать и гнаться за недосягаемым. Эта же была мерзко приторная, схожая с дорогим медом, который Бомгю, если честно, ненавидел всей душой. Такая же тягучая и густая, будто сдавливающая горло, не дающая никакой возможности вдохнуть полной грудью. Настолько сладкая, что опасна для жизни.  — Обойдёмся без любезностей, господин Хюнин, - его голос принимает небывалую жесткость, а сердце покрывается сталью, укрывая в себе все нежные чувства, - просто скажите цену и время, когда собираетесь выезжать.  — Так грубо с вашей стороны, но как пожелаете. Моё дело предложить - ваше дело отказаться, - молодой человек подходит ближе и безо всякого стеснения кладет руку на талию Бомгю, - проведёте время со мной, и я не возьму с вас плату в обычном смысле этого слова, - жар, что источали кончики его пальцев сбивает дыхание, и в ту же секунду липкий ужас охватывает Чхве, а невозможное чувство отвращения позволяет ему приобрести силу, которой у него никогда не было, и резко оттолкнуть мужчину. Тремор присваивает себе все возможные полномочия в управлении телом, что стало похожим на обычный тюфяк с соломой, а паника накатывает сильнейшей волной, поглощая всё вокруг, заставляя утопать в черной жиже.  — Уберите руки, - Бомгю категоричен до предела, а его возмущению нет конца, - я в состоянии оплатить проезд в обычном смысле этого слова, как вы выразились. Так что будьте добры, соблюдайте дистанцию, - юноше тяжело не сорваться на крик, поэтому он с силой сжимает челюсти вместе, чтобы не позволить себе сказать лишнего; абсолютно каждая мышца напрягается, готовая дать отпор, при возможных активных действиях со стороны мужчины.  — Понял. Прошу простить великодушно, - он поднимает руки, будто на него направили пистолет и явно переигрывает, будто специально заставляя Бомгю выйти на конфликт. И как же ему хватает совести продолжать вести свои мерзкие игры? - Выезжаем через час. Возьму с вас сто сольди. За красивые глазки, - получив очередное осуждающий взгляд и горстку монет, Хюнин ухмыляется и прячет их во внутренний карман жилета, - пойдёмте. Кибитки уже заложены, и лошади запряжены.  — Ублюдок, - юноша гневно шепчет себе под нос, прежде чем проследовать за Каем. С каждой секундой уважение всё сильнее таяло на глазах, а внутри закипала страшная ненависть. Чхве более чем не хотелось иметь дело с этим мерзким мужчиной, не знающим меры, и ведущим себя, не то чтобы невежественного, а в полной мере непростительно.  Они идут среди большого количества людей разных национальностей и возрастов, которые занимаются абсолютно разными вещами, но их связывает общая цель - купить подешевле и продать подороже.  Речной порт находился на самом краю города, поэтому Бомгю был очень рад, что не окажется снова в центре этого места. Бесспорно, архитектура здесь была неописуемо красива, но не самые приятные воспоминания почти полностью убили в нём какое-либо желание оставаться тут. Секунда тянулась за секундой, совсем не торопясь, словно он стоял около кибитки не около пяти минут, а все три часа. Ожидание мучало его душу, и он в нетерпении притопывал носком ботинка, поправлял и так правильно сложенный воротник, теребил завязки на рукавах, которые так усердно завязывал утром. Ему было абсолютно нечем заняться. Хотя ему и показали его место на ближайшие несколько часов, он не желал сидеть там и стоял снаружи, наблюдая за суетливыми рабочими. Бомгю искренне поражался их силе и выносливости - носить тяжелые ящики днями напролет может точно не каждый. И он не смог бы. Интересно сколько они зарабатывают? Очевидно, немного. Они ведь будут безумно рады жалким трём флоринам в месяц: им нужно всего лишь не умереть от голода и иметь рубаху, которую они заносят до дыр, прежде чем купить новую. Бомгю передергивает только от одной мысли, что он мог быть с ними в одной ситуации, что он мог быть таким же жалким оборванцем без всего, пытающимся выжить, хватаясь за любую, даже самую грязную работу.  Тем временем один из слуг Хюнина подзывает юношу к кибитке, в которой им предстоит ехать. Он оповещает, что всё готово к выезду, и предлагает свою помощь, чтобы тот забрался вовнутрь, но гордый Чхве отказывается и сам не без труда преодолевает бортик повозки, чуть не перевернувшись из-за того, что запинается о лежащий прямо по центру сверток. Сделав вид, что ничего не произошло, он переступает через товар и пробирается к своему уголочку, где ему заботливо положили небольшое покрывало на мешок соломы, чтобы сидеть было чуть удобнее, чем просто на голых досках. За сто сольди можно было организовать что-то более приличное, но придётся довольствоваться тем, что есть. Бомгю успокаивают только мысли о том, что скоро он будет дома. По его подсчётам к полуночи они уже точно минуют Верону, а утром будут в Венеции.  Закончив производить одно умозаключение за одним и устав так усердно думать, Бомгю поднимает глаза и очень жалеет, что сейчас у него нет с собой бумаги и хотя бы кусочка угля, не говоря уже о кистях и красках. Парень и не заметил, как они пересекли черту города и оставили последние жилые дома позади. Теперь перед ним открывался вид на бескрайние поля и извилистую дорогу, у горизонта змейкой уходящую куда-то в небо. Какая-то часть угодий была приспособлена для выпаса скота, и Бомгю даже сумел разглядеть вдалеке стадо коров; другая же часть была засеяна какими-то культурами, но понять что это было нельзя - земля только-только вспахана. Редко растущие деревья у самого края дорожки смотрелись тут чужеродно, но без них было бы абсолютно пусто и даже нелепо. Далеко от дороги были построены дома фермеров, имевших в своём владении по несколько гектар земли. Все эти территории принадлежали кому-то, и Бомгю это невероятно удивляло - как же сложно всё это содержать в порядке. Наверное, эти люди невероятно богаты, раз имеют возможность содержать всё это богатство!  Хоть Чхве было не так хорошо видно всё, что сейчас окружало их, но даже самого небольшого клочка этого красивого и спокойного места Бомгю хватало с лихвой. Он старался сделать мысленный набросок у себя в голове, чтобы по приезде быстро изобразить всё-всё, что он увидел и пожелал запомнить. Лишь бы не запамятовать и не упустить детали, ведь они — самая важная составляющая абсолютно каждого полотна. Вы можете быть хорошим живописцем, но если вы не уделяете достаточно внимания детализации своих картин, то вас ожидает провал в скором времени. Поэтому тратить огромное количество времени на проработку каждой, даже самой не важной, на первый взгляд, детали невероятно важно.  Бомгю замечает, что его уже не так интересуют окружающие его красоты, голова становится тяжелой, а веки слипаются вместе, и открывать глаза становится с каждой секундой всё сложнее. Этот день, несомненно, вымотал его, поэтому сон рано или поздно настиг бы его.