На что готов ради любви безумный учёный

      С потускневшего ярко-зелёного костюма ручьями стекает речная вода. Об пол с тяжёлыми глухими хлопками ударяются комья тины и водорослей, а самого его колотит до невозможности сильно. На удивление ровной походкой Эд шагает по паркету поместья, оставляя мокрые следы и молясь, чтобы ему хватило сил дойти хотя бы до дивана. Хотя, в принципе, ему всё равно. Он готов лечь на пол посреди коридора и не двигаться плюс-минус вечность, если не больше. Лечь и в муках умереть от истощения — то, против чего он точно сейчас ничего не имеет. Он уже истощён изнутри до последней капли чувства, эмоции и мысли, так зачем ему этот бесполезный мясной мешок поверх полумёртвой души? Но он чисто на автомате делает шаг за шагом в направлении давно потухшего камина, запихивая куда подальше только-только всплывающие воспоминания.       По пути к заветной, но такой необязательной, почти бесполезной цели, Эд проходит мимо массивного стола и, тихо звеня тяжёлым металлом, пистолет ложится на лакированную поверхность. В нём больше нет ни одной пули, он, словно копируя хозяина, абсолютно пуст. Но если бы обойма не была истрачена, то Эд, наверняка, был бы не против пустить себе пулю в висок прямо сейчас. И всё бы прекратилось, всё бы кончилось. Больше никакой путаницы, вины и лишних тяжёлых мыслей вперемешку с ненавистью к каждому собственному вдоху. Эд то был бы не против смерти, но вот…       — Что же ты натворил на этот раз, Эдди? — и тёмная фигура возникает в углу гостиной, слишком медленно, но фатально приближаясь, как только Эд, в невозможности сделать больше и шага, наконец, впечатывается лицом в жёсткие диванные подушки.       Его по-прежнему неимоверно колотит, но не от холода воды, которая до сих пор стекает с пиджака, брюк и рубашки... Ему холодно от осознания. Тяжкого осознания слишком многих вещей, никак не укладывающихся в голове. Чувства мешают мыслям, провоцируя старые воспоминания, врезающиеся в совсем свежие.       А вот Загадочник, наоборот, опрятен до нервного тика. Идеально, самовлюблённо аккуратен. Никакой тины и воды, только выглаженный костюм и сверкающая улыбка, не сходящая с лица ни на секунду.       — Хотя, я и так знаю, в чём твоя проблема, — Загадочник продолжает говорить и говорить, но у Эда нет сил ни отвечать, ни даже слушать. Просто «Заткнись» весит, кажется, тонну. — Я же там был.       Да, был. Где был Эд, там и Загадочник. Действия одни на двоих, воспоминания, а вот точки зрения на произошедшее… Загадочник в корне не согласен ни с одной из мыслей Эда. Херово жить, зная, что в любой момент тебе может предъявить вторая часть тебя. Каждое его слово — очередная твоя мысль, которую ты всем существом отрицаешь. И вся эта ситуация жестоко и мучительно медленно рвёт на части, не даёт спокойно даже дышать, потому что Загадочник появляется каждый раз, когда Эду…       — Совсем плохо. Отвратительно, не так ли? — и он аккуратно садится на край дивана, поправляя лацканы пиджака и элегантно проводя по полям шляпы котелка. — И ты обязательно будешь просто лежать вот так, здесь, часами, днями, неделями… Правда ведь? Потому что ты — слишком слаб, чтобы разгребать последствия собственных импульсивных решений. Тряпка, — и Загадочник брезгливо подхватывает пальцами в кожаных перчатках куски водорослей, чтобы звонко кинуть их на пол, ломая возникшую, такую давящую тишину. — Мокрая, никчёмная половая тряпка Эдвард Нигма. Или мне лучше сказать Эдди Нэш—       — Заткнись. — Эдвард смог осилить вес в тонну, произнеся это. Потому что он зол и беспомощен. Потому что Загадочник отчасти прав, и это злит в два раза больше. Пару минут назад можно было подумать, что сил даже на эмоции нет, но этот сукин сын знает, как вывести из себя. — Закрой. Свой. Рот. — Эд чеканит каждое слово ни то от злости, ни то от тяжести говорения.       — И в чём же я не прав? — зато Загадочнику говорится проще некуда. — Только стоит появиться реально стоящей проблеме, как ты замыкаешься в себе, забиваешься в угол и абсолютно ничего не делаешь, размазня, — и он скалится на грани широкой улыбки. — Всё из раза в раз одинаково, как и десять лет назад, так и на протяжении прошедших лет. Так и сейчас. Всё время. Постоянно. Не можешь дать отпор ситуации или найти выход... Например, помнишь тот переломный случай, кажется, классе в…       — Тут есть и твоя вина, самовлюблённый ты ублюдок, — Эд переводит тему обратно, не в силах погружаться в ещё одни саморазрушительные воспоминания. — Тебе, конечно же, легче смотреть со стороны, выжидая момент, когда можно начать издеваться.       — А вот тут ты снова осёкся, дорогой, — и на лице Загадочника неподдельное удивление, не наигранное, такое ярко выраженное, что почти комично. — В отличии от тебя, я знал, как он нам дорог. Как он нам нужен. Я знал, а ты — нет. Впрочем, как обычно.       — Знал и ничего не сделал,— к глазам начинают подступать слёзы, но Эд ни за что не позволит им выступить тяжёлыми каплями, стечь по щекам. Потому что тогда Загадочник окажется прав. Он сам окажется прав, заслуженно себя унижая и тыкая носом в собственный, самый огромный в жизни провал. Почти конец всего, вместо изначально задуманного нового начала.       — Вот видишь, всегда именно я должен что-то делать, — улыбка пропадает с лица, оставляя в одиночестве противоречивое осуждение. — Потому что ты сам даже в себе разобраться не можешь. Сам ты можешь только создавать проблемы, но не решать их. Для этого тебе и нужен я. Бесполезный кусок—       — Заткнись. Я пытался всё исправить. Я сделал всё, что мог, настолько, насколько мог. Дальше — только умереть от переохлаждения и загнуться на том самом пирсе.       — А ещё ты мог, например, ну… не убивать того, кто тебе до невозможности дорог? Мог раньше разобраться в себе, мог ещё тогда… Да слишком много чего ты мог, дорогуша, но не сделал, — Загадочник насмехается без следа улыбки, потому что сказал правду. Он ему и правда дорог — и был, и будет. Дорог им. — Да и ты хотя бы не умер от пули, полученной от любимого человека. Ты и сейчас думаешь только о себе, а не о нём. Бедный, несчастный Эд Нигма… но ты хотя бы жив. — в голове быстро проносятся картинки воспоминаний, которые не хотелось бы видеть больше никогда. — Жив и можешь позволить себе такую роскошь, как обвинение себя и бесполезное лежание на чёртовом диване, — и Загадочник наслаждается знанием, что сейчас Эд вспоминает тот самый совместный вечер, когда они сидели у камина на этом самом диване, а он заботился о нём. Когда они обнялись и едва не соприкоснулись губами, врезавшись в преграду страха быть отвергнутыми.       — А что я могу сделать?! — несмотря на почти лихорадку и то, что состояние у Эда такое, что он вот-вот отключится, Нигма резко садится на диване, ощущая сильную головную боль и слабость. Он будет спорить до последнего. С самим собой. — Я сделал всё, что в моих силах. Я нырнул следом, не прошло и двух минут. Я провёл в ледяной воде с химикатами столько, сколько мог выдержать, в панике и истеричных поисках...       — «Возникающая Мультивселенная» Дэвида Уоллеса, вот твой ключик. Вспоминай, Эдди.       И Загадочник с тяжёлой, нагнетающей улыбкой, наконец, пропадает. Бесследно исчезает, оставляя очередную головоломку сознания, чтобы вскоре вновь вернуться, чтобы напомнить, что без него ничего не выходит. Крик истерики и беспомощности Эда до сих пор бьётся о стены особняка, но ему плевать. Он хочет кричать настолько громко, чтобы голосовые связки порвались и он захлебнулся в крови.       Когда последние силы уходят на крик и вертикальное положение во время минутного спора с самим собой, в глазах медленно темнеет. И последнее, что Эд успевает подумать перед тем, как отрубиться — он надеется, что навсегда — это Теория Квантового Бессмертия.