Инди, синти-поп и рэп

Бездушный город, каменные джунгли, куча расплывающихся огоньков из окон многоэтажек. Старые постройки, неудобные трамвайные пути, светофоры, заставляющие застыть на девяносто секунд, и пробирающий мороз, из-за которого приходится поджимать пальцы ног. Дома наверняка отопление не вытягивает, хоть посреди квартиры разводи костер. Юнги шмыгает обветренным носом, готовый по приходе часами стоять у зеркала в приспущенных штанах, чтобы отодрать кусками отваливающуюся кожу с лица. Дело не спасает даже подаренный мамой шарф, натянутый по самые глаза. Тот неприятно колет кожу из-за замерзшего конденсата и только. В наушниках играет старая синти-поп песня, провод от них застыл несгибаемым колом, остается только молиться, чтобы тот не сломался — других у Юнги нет. В голове крутится заданный провокационный вопрос с семинара: «Почему каменный век закончился, а камень — нет?». Юнги скользит по нерасчищенному льду, глупо взмахивая руками, и в самый последний момент восстанавливает равновесие. Не упал. Около подъезда на него смотрит сосед и бывший одноклассник, попивая на холоде из стеклянной банки пиво. Чокнутый. Электронная мелодия заканчивается, сменяясь на живой и грубый рэп. Юнги подходит к Чимину, держа руки в карманах куртки, где убавляет звук на телефоне, и пинает того в некогда белые кроссовки. — Чего расселся? Чимин в огромной дутой куртке выглядит комично. Шапочка, совсем не пригодная для зимы, а скорее для пантов на райончике — у кого из пацанов уши опухли больше и краснее. Это как мериться членами в детстве, только сейчас все перешло на количество мозгов. По крайней мере, так считает Юнги. Чимин обычно отвечает «мода», чтобы тогда уже Юнги противным голосом добавить «хуеда». — Тебя жду. — Много чести. — Будешь? — Чимин протягивает бутылку, и Юнги, не задумываясь, берет, отпивая. Шутка про силиконовые губы так и вертится на языке, но у соседа всегда те были дутые и мягкие. И сладкие. Так уж вышло, что Юнги проверял. Внутри оказывается лимонад, обычный выветрившийся дюшес и от того чересчур приторный. — Это японский, сегодня в аниме-магазинчике купил. — А питаться мы тараканами будем? — Мы же не в общаге, у нас их, к несчастью, нет, — Чимин кончиком красного носа зарывается в воротник и горбится. Отсидел себе уже всю задницу на этой скамейке, ожидая друга, а тот недоволен. — Ничего, — бормочет Юнги. — Сегодня готовка на мне, что-нибудь найду. И уходит в сторону подъезда, ожидая, что Чимин зайдет попозже, когда покурит. Последнее ему никогда не нравилось, но бывший одноклассник всегда любил связываться с плохими компаниями и поддаваться под чужое влияние, будто ему там намазано. В этом был весь Чимин. Протяни ему маньяк конфетку, тот бы купился. Юнги всегда исполнял в их скромном тандеме роль охранника, мозгоклюва и противной язвы, потому что кто, если не он? С сигаретами только не прокатило, Чимин подсел с первой затяжки и слезать не собирался. Может круто, а может не хотелось. В квартире оказывается теплее, чем на улице, и это единственное, что радует. Юнги не закрывает дверь, зная, что его горе луковое, недо-друг, недо-сосед, недо-парень заскочит через минуту-две. В их жизни все было случайно. Случайно их матери дружили, случайно подружились и они. Случайно попали в один класс и за одну парту. Случайно поцеловались в девятом, случайно переспали на выпуск. Квартиру, однако, снимают они вместе намеренно. Никто ничего не подозревает, никто из них ничего не афиширует. Юнги говорит про однокурсниц при маме, чтобы та раньше времени не отчаивалась, а Чимин даже некоторых приводит домой на выходных, знакомя, но не отвечая на провокационное «подружка?». У стариков почему-то всегда имеется точная интонация, за которой скрывается нечто большее. Чимин ее отлично читает и многозначительно улыбается. Наушники летят на пол, так же как и портфель, и квартиру наполняет мягкая мелодия с ленивым голосом вокалиста. Юнги первым делом бежит в их ванну, суя красные пальцы под холодную воду, но все равно ощущает ту кипятком. В коридоре слышится поворот замка и через минуту в комнату проникает Чимин в растянутой футболке и дурацкой шапочке. Он сует руки не под воду, а под свитер Юнги. Ледяными пальцами пробегается по теплой коже боков и смыкает ладони на животе, прижимаясь к чужой широкой спине. На все недовольство Юнги, Чимин тихо посмеивается, целуя того в шею, а после утыкаясь носом. У Юнги по всему телу мурашки от холода и он вздрагивает каждый раз, стоит Чимину прижаться прохладной щекой или подбородком. — Об… ними… меня, — тихо подпевает Чимин. — Мне страшно. — Я чувствую себя… Всегда… Неважно, — вторит тихо Юнги, стесняясь своего ломанного и не музыкального голоса. Их вечера всегда одинаковые. Тихие и размеренные. Они редко наполняются серьезными разговорами, ссорами или драками. В квартире постоянно играет музыка, за окном все больше появляется каменных титанов, несмотря на то, что каменный век прошел. У Чимина каждый день сладкие губы, хоть тот и курит противные сигареты. А Юнги так, наверное, и никогда не полюбит свидания. Среди одиноких квартир, наполненных искусственным светом, внутри Юнги, из самого сердца, рвется любовь к другому нахальному мальчишке. А тот не дает громогласных обещаний. Вместо этого Чимин прижимает своего недо-парня к себе и крепко-крепко обнимает, чтобы тот все понял без слов. Страха в их мире нет.