Всё, и моё, в придачу, сердце

      Прогулка домой отрезвила Ируку гораздо быстрее, чем ему хотелось бы.       Он гадал, о чём думает Какаши, пока они молча брели в прохладной безлунной ночи под слабым светом уличных фонарей. Руки джонина свободно свисали по бокам, и, пока они шли, Ирука чувствовал тепло чужой ладони рядом со своей. Ирука не сделал никаких попыток взять её. Он не знал, что это значит, не знал, чего хочет мужчина, кроме очевидного, но он знал, чем это не являлось. Здесь не было ни начала, ни будущего. Возможно, им обоим это просто было необходимо. В конце концов, ни один из них так и не получил завершения, всё оборвалось слишком рано. Может быть, в этом и было дело. Должное прощание.       Улицы оказались не совсем пусты, несмотря на поздний час. Они столкнулись с Хико-саном — одним из родителей его учеников — который поклонился им, нетвёрдой походкой направляясь домой, лукаво ухмыльнулся Ируке и подмигнул, после чего, пошатываясь, прошёл мимо них, сжимая в руках свою бутылку. Ирука снова взглянул на Какаши, но выражение его лица было отрешённым, и он не обращал внимания на взгляды, которые бросал в его сторону Ирука.       Или нет, поскольку после очередного взгляда он тихо сказал:       — Не передумай, Ирука.       Ирука отвёл взгляд, сглотнув. Но нет, он не собирался менять своё решение.       Он впустил их обоих в свою квартиру, не заботясь о том, что подумает Какаши о скоплении книг и всякой всячины, составляющей его жизнь. Входная дверь захлопнулась с лёгким шорохом, и Ирука на негнущихся ногах прошёл по коврикам татами в свою спальню, зная, что джонин находится прямо у него за спиной.       Он не стал зажигать свет и повернулся лицом к Какаши в довольно тесной комнате. Прогулка сняла его возбуждение, но он всё ещё был наполовину твёрд и в тусклом свете, проникающем снаружи, увидел, как взгляд Какаши опустился на его эрекцию. Он не мог заставить себя начать действовать первым.       Какаши сделал шаг вперёд, затем ещё один, пока не оказался вровень с Ирукой, их жилеты соприкоснулись. Маска и хитай-ате джонина уже исчезли, хотя Ирука и не заметил, когда это произошло. Какаши наклонился и прижался губами к губам Ируки. Никаких других прикосновений, лишь это.       Ирука рефлекторно откинул голову назад. Почему-то это не входило в его планы. Он не ожидал поцелуев.       Какаши обхватил его челюсть, вынуждая замереть, и встретился с ним глазами, без слов спрашивая разрешения. Ирука медленно выдохнул и неуверенно кивнул. Нежные губы снова нашли его, встречаясь, скользя, прижимаясь. Ирука задохнулся, открывая рот навстречу Какаши, наслаждаясь теплом и близостью, и застонал, когда язык Какаши проник внутрь, исследуя его. В первый их раз они не были так осторожны, так аккуратны.       Их губы разошлись с мягким, влажным звуком, от которого сквозь Ируку волнами прокатилось тепло, а дыхание обоих стало резче. Руки Какаши взялись за жилет и медленно потянули молнию вниз, расстёгивая с осторожностью, словно обнажая что-то хрупкое, и отодвигая его назад, пока тот не упал с тихим стуком. Пальцы Ируки повторили движения Какаши и тоже взялись за жилет джонина, снимая его, и губы при этом не произнесли ни слова. Между ними царила гробовая тишина, но Ирука не мог её нарушить. Слова могли всё испортить. Или сделать ещё лучше. И то, и другое было опасно.       Ирука снова придвинулся вплотную, сталкивая их тела, соединяя мягкие углы и твёрдые грани, прикусил губу, чтобы не застонать, когда его возбуждённая плоть коснулась бедра Какаши, и он почувствовал ответный жар. Он поднял голову, беззвучно прося, и Какаши снова поцеловал его, но теперь в этом поцелуе была некая срочность, потребность, его руки вцепились в бёдра Ируки и потянули вперёд, почти до боли стискивая их вместе.       Ирука скользнул руками по плечам Какаши, углубляя поцелуй, агрессивно проталкивая свой язык к его и не-слишком-нежно прикусывая губу. Какаши с томной усмешкой отстранился, затем прижал их лбы друг к другу, просунул пальцы под форменную рубашку, чувствуя тёплую кожу. Он дёрнул за ткань, приподнял, спрашивая. Ирука отступил назад и схватился за край своей рубашки, стягивая её через голову, затем, не теряя времени, быстро и ловко снял с ног обмотки, оружие тихо звякнуло, как ветряные колокольчики, когда он кинул его поверх сброшенного жилета.       Ирука выпрямился и стащил с себя штаны, стащил с себя всё и небрежно отшвырнул в сторону, обнажившись. Он облизал свои губы, пробуя джонина на вкус. Как странно, что ни у кого больше не было такого вкуса, как у Какаши. Ирука становился зависимым.       Джонин быстро разделся, затем повернулся к Ируке, держа кунай в одной руке. В его глазах был вопрос. Он не хотел быть полностью безоружным в случае угрозы. Ирука закатил глаза. Вряд ли это было необходимо при том количестве АНБУ, которые несомненно охраняли его, хотя Какаши не прожил бы столь долго, будь он беспечным. Ирука согласно хмыкнул, наблюдая за тем, как джонин подошёл к кровати и положил кунай в пределах досягаемости матраса.       — Иди сюда, Ирука, — пробормотал он, заставив того вздрогнуть.       Боже. Слишком давно он не слышал этой возбуждённой хрипотцы в голосе Какаши. Слишком давно он не видел это стройное, крепкое тело, обнажённое для его глаз. Какаши выглядел… худощавее, закалённее. Он напоминал отточенный клинок, и у Ируки болели пальцы от желания прикоснуться к нему.       Он сделал шаг вперёд, беспрекословно следуя мягкому приказу. Он никогда не был из тех, кто слепо следует за кем-то, но в этом джонине было что-то такое, что заставляло его отбросить тщательно разработанные правила в окно. Даже сейчас, когда он знал, насколько это может быть болезненно.       Он сократил расстояние и позволил Какаши притянуть себя ближе, резко вдохнув, когда тёплая обнажённая кожа встретилась с его руками. Его пальцы нащупали несколько уже известных шрамов на спине джонина, и он тихонько выдохнул, испытывая глупое облегчение, когда не обнаружил новых.       Руки Какаши потянулись к резинке и стянули её, пальцы зарылись в распущенные волосы, массируя кожу головы. Ирука подался навстречу умелым рукам и постарался не расплавиться.       Они повалили друг друга на футон, член Какаши скользнул по бедру Ируки, заставив его стиснуть зубы, чтобы не закричать от охватившего его пламени. Он перевернулся на спину, с удовольствием позволяя этому телу накрыть себя, и застонал, когда мужчина спустился ниже, а затем ещё ниже.       Какаши поцеловал его грудь, игриво лизнул живот, заставив Ируку вздрогнуть. Он прикусил его бедро, затем лизнул и поцеловал, успокаивая крошечное жжение, и Ирука сдавленно вздохнул, опустил руки вниз, зарываясь пальцами в густые серебристые пряди. Он потянул, стараясь не дёргать в нетерпении. Пожалуйста. Мне это нужно. Какаши почти незаметно кивнул и повернул голову, целуя запястье Ируки, затем разомкнул губы, тёплое дыхание маняще коснулось эрекции, заставляя Ируку напрячься. Но Какаши не заставил себя ждать. Джонин открыл рот, позволяя члену Ируки прижаться к тёплому влажному радушному жару его языка, и бёдра Ируки дёрнулись. Он вскрикнул, когда Какаши переместился и заглотил его до упругих завитков у основания члена, всасывая, проникая в самое его сердце, заставляя дрожать, трепетать и стонать, пока он не потянул за серебристые волосы, отталкивая Какаши, чтобы не кончить слишком рано.       Какаши приподнялся на локте и посмотрел на Ируку горящим взглядом.       — Всё, что захочешь, — тихо сказал он. — Всё что угодно.       Ирука сглотнул.       — Во мне, — прошептал он, подобно исповеди, и потянул джонина за руку. — Я хочу, чтобы ты был внутри меня.       Какаши потянулся к маленькой чёрной картонной коробке, которую Ирука держал рядом со своим футоном, и достал крошечную янтарную стеклянную баночку со смазкой. Ирука ненавидел, с какой уверенностью тот надеялся найти всё в том же месте, как и три года назад. Как будто для Ируки время замерло. Как будто он ничуть не изменился и просто ждал возвращения Какаши.       Ему было неприятно, что крошечная часть его самого задумывалась о том же.       Какаши не стал тратить время на смазывание себя, возможно, он не хотел давать ни одному из них возможность усомниться в разумности этого поступка. Он прощупывал вход Ируки скользкими нежными знающими пальцами, заставляя его прикусить губу от желания закричать. Умолять о большем.       — Боже, просто сделай это, — застонал он после ещё одного такого ласкового проникновения, выгибаясь дугой на прохладных простынях от восхитительного жжения.       Пальцы Какаши продолжали терпеливо, тщательно растягивать.       — Ш-ш-ш, — пробормотал он, прижимаясь губами к виску Ируки. — Я не причиню тебе боли.       «Да, причинишь», — но он не сказал этого вслух.       Наконец, Какаши счёл, что он готов, и ввёл свой член, без неловких тычков и толчков, одним движением, надавливая на отверстие Ируки, пока тот не начал медленно и глубоко дышать от избытка ощущений, бёдра дрожали от усилия сохранить неподвижность.       — Ирука, — простонал Какаши. Похоже, ему было больно. Он наклонился вперёд и поймал губы Ируки своими, хотя они оба были слишком разгорячёнными для искусных поцелуев. Он снова толкнулся, надавил тазом, раздвигая ноги Ируки ещё больше, освобождая место для себя и устраиваясь там. — Ирука, — дыхание джонина участилось, стало сбивчивым. — Я скучал по этому. Я скучал по тебе, — горячо, яростно шептал он, прижимаясь к его губам. — Боже, как мне тебя не хватало.       Ирука отвернул лицо. Он не мог. Это было слишком. Он и так чувствовал себя слишком уязвимым в этот момент. Ему нужно было усмирить свою боль, иначе он снова позволит этому мужчине подобраться слишком близко.       — Посмотри на меня, Ирука, — Какаши не шевелился, член вошёл в него лишь наполовину, его жар, сладость заставляли разряды вспыхивать в точке их соединения. — Посмотри на меня! — резко сказал он, когда Ирука закрыл глаза.       Ирука распахнул глаза, гнев сражался с желанием, заставляя их разгораться, когда он посмотрел в тёмные глаза над своими.       — Какаши, — он предупреждающе прикусил губу, а затем потрясённо вскрикнул, когда Какаши вошёл в него до упора, яйца слегка шлёпнулись о ягодицы Ируки, заставив его зардеться и застонать от ощущения растянутости и полноты.       — Да, — зашипел джонин. — Ещё раз.       Ирука застонал и сдвинулся, заставив обоих вздохнуть. Он был уже слишком близок к этому, он слишком долго ждал этого, чтобы сдерживаться.       — Какаши, пожалуйста, — умолял он, уже не заботясь о том, что поклялся никогда больше так не делать, и всё же его гордость была подавлена тёмными эмоциями, бурлящими в этом пронзительном взгляде.       Тем не менее, джонин сдерживался, пока Ирука не обхватил ногами стройные бёдра, не притянул его к себе сильнее, приподнявшись, и не произнёс «Какаши» в приоткрытые губы, цепляясь пальцами.       Этого было достаточно, потому что Какаши застонал, удовлетворённый, и вышел, — плавно, тягуче, — от чего Ирука задрожал, почувствовав пустоту, затем он снова вошёл мучительно медленным скольжением, снимающим барьеры и вновь утверждающим.       Ох. Ирука рухнул назад, конечности утратили силу. Нет, это было не то, чего он хотел. Он не собирался позволять этому мужчине овладеть собой. Он не собирался так просто сдаваться. Но Какаши брал его снова, и снова, и снова, проникая в него, минуя ту защиту, которую он воздвиг слишком поздно.       — Вот так, — сдавленно пробормотал он. — Давай, Ирука.       Он со стоном распахнул рот, задыхаясь, пот струился по его пояснице, и он слишком опрометчиво позволил себе упасть, когда Какаши поднялся на одной руке и обхватил его член, поглаживая хорошо знающей рукой.       — Кончи для меня, любимый, — потребовал джонин, и Ирука кончил, потрясение охватило его, вынудив сжаться вокруг Какаши, вырвав у него стон, заставив задрожать и бурно кончить.       Ирука не знал, сколько времени он пролежал в этом сизом облаке вялости — не больше минуты или двух, конечно, — но он опомнился, когда Какаши тихо застонал, вытаскивая член, перекатился на другую сторону и вытянулся.       Дыхание Ируки замедлилось, выровнялось, пот на его теле остыл, оставив холодок в промозглой ночи. Он не смотрел на Какаши. Они уже почти не касались друг друга, единственной точкой соприкосновения была рука Какаши, слегка обхватившая его плечо, большой палец мягко двигался вперёд-назад в почти безучастной ласке. Он чувствовал на себе пристальный взгляд джонина, непоколебимый, пристальный.       Ирука закрыл глаза, напряжение медленно возвращалось в его расслабленное тело. Он… ослышался. Верно?       — Ты хочешь, чтобы я ушёл, Ирука? — слова прозвучали тихо, без особой интонации, хотя пальцы на его руке сгибались и разжимались.       У него было твёрдое намерение избавиться от Какаши, как только они закончат трахаться, но теперь он колебался. Хотел ли он, чтобы Какаши ушёл? Нет. И именно это его пугало.       Неужели что-то изменилось? Будучи джонином, Какаши не был заинтересован в серьёзных отношениях, и Ирука представлял, что в роли Хокаге он будет ещё менее склонен к этому.       Ирука вздохнул, позволил ползучему напряжению вытечь из своего тела и признался себе, что уже простил этого человека. О, Какаши по-прежнему поступал крайне сволочно, но теперь Ирука мог принять тот факт, что он связался с ним осознанно. Как бы больно ему ни было это признавать, но его тянуло к Какаши именно потому, что они были такими разными. Джонин казался таким же далёким от надёжности, правильности и непоколебимости, как звёзды от Конохи. Жизнь Ируки стала довольно… предсказуемой. Примитивной. Какаши, напротив, был захватывающим. Он был головокружительным. Впрочем, такое же головокружение Ирука испытал в десять лет, когда запустил фейерверк «Пламенная ракета» на окраине города. Это было завораживающее зрелище, такое красивое, новое и безумное. Потом вокруг него посыпались искры. Тепло превратилось в пылающий ад, когда вблизи загорелся сухой кустарник. Он выжил только потому, что несколько чунинов прибежали и взяли возникшее пламя под контроль. Он задумался, что говорит об их отношениях тот факт, что это — единственное, что пришло ему на ум, чтобы описать время, проведённое с Какаши.       — Ирука? — снова спросил Какаши, не отпуская его руку. За нейтральным взглядом мелькнула искорка боли, прежде чем погаснуть, и джонин поднялся, садясь.       Ирука повернулся к нему лицом и закинул руку на грудь.       — Останься.       

[Любимый — Рубаи Омара Хаяма].

Любимый, наполни кубок мне в обед,

Сегодня он сотрёт всех горьких сожалений след.

А завтра, спросишь? Завтра, может быть,

Я буду там, где прошлые семь тысяч лет.