О морской деве и лесном духе

Нетейам просыпается в одиночестве. Потягивается, стирает с лица остатки сладкого сна и тихо зевает. Над головой кто-то по-утреннему весело стрекочет, а волны шепчут что-то по-своему, блестя вдалеке в отблесках света. Аотейя ушла. На это он и рассчитывал, честно сказать. Было бы, пожалуй, странно, вернись они утром вдвоем, и он понимает это, а потому не расстроен. Только вот нос сам собою морщится почему-то, когда Нетейам смотрит на всклокоченный ее следами песок. Но это неправильно, правда? Так нельзя, так быть не должно, да? Тело затекло после сна, и Нетейам деревянною куклой поднимается, едва не скрипя суставами. Думает иронично, что начинает стареть, и кружащаяся голова согласно совершает еще один оборот вокруг своей оси. Ладонь ложится на ноющую спину, и Нетейам с тихим стоном потягивается. Может, оно и к лучшему, что Аотейя ушла? Еще бы застала эти его утренние судороги, и тогда — пиши пропало. Может, оно и к лучшему, да только Нетейам тяжко вздыхает, смотря на тонкую вереницу ее следов на песке. Так быть не должно? Это неправильно? С этой мыслью он возвращается в деревню, с этой мыслью выслушивает нотации отца о безответственности, с этой мыслью идет к морю ездить на илу, и вот вроде бы он здесь, вместе со всеми, ходит, дышит, разговаривает даже, но ощущается словно неуловимый привкус сна поутру. Так эфемерно — толкни его, и рука пройдет сквозь призрачное тело. Такова природа: положи перед человеком — или На’ви — с десяток одинаковых львиных ягод, скажи, что одна из них под строжайшим запретом, и испытуемый, конечно, сразу потянет к ней руки. Нетейам никогда не был из тех, кто идет наперекор запретам, — за это в их семье отвечает целиком и полностью Ло’ак, — но раз в столетие и лук стреляет пулями. — Смотри, какой камень, — Ло’ак с гордостью выставляет перед собою ладонь с гладким блестящим камушком. Аотейя висит на шее его илу, дрейфуя лениво на волнах. Она флегматично смотрит на Ло’аковскую находку и кивает без особого энтузиазма. Подумаешь, сокровище нашел. — Спорим, — он подбрасывает камушек и споро ловит, — что я попаду им в Ротксо? Они синхронно с опаской косятся на Нетейама, но тот выглядит крайне погруженным в собственные мысли. Ло’ак для пущей уверенности машет ему, но никакой реакции не получает. И хорошо, иначе точно пресек бы их веселье. Когда они понимают, что никакой угрозы не намечается, то переглядываются злорадно, и судьба несчастного Ротксо решается в мгновение ока: — Спорим, — Аотейя хищно склабится. Ло’ак щурит один глаз, заводит руку за спину, примеряясь, и со всей силы бросает камень в сторону ничего не подозревающего Ротксо. Импровизированный снаряд прорезает воздух под испытующими их взглядами и…с тихим «плюх» исчезает под водой в нескольких метрах от цели. — Мазила, — Аотейя притворно разочарованно цыкает. — Ну, знаешь ли. — Ло’ак скрещивает руки на груди и горделиво задирает голову, — Он просто кривой. Аотейя заливисто смеется, отпуская илу и чуть не уходя под воду, а он смущенно поджимает губы и ворчит что-то под нос. — Это ты кривой, — парирует, добивая оппонента, но перепалка их шуточная, так что Ло’ак только фыркает в ответ. Она оборачивается на Нетейама, и Ло’ак замечает это. Он ведь не слепой, в конце-то концов, а то, что между ними происходит, не увидеть очень и очень трудно. Он набирает воздух, чтобы что-то сказать, и вид у него по-серьезному любопытный. Главное — зайти издалека. — Что ты с ним такого сделала? — спрашивает с долею осторожного ехидства. Аотейя недоуменно моргает, откидывая прядь волос с лица, и Ло’ак поясняет: — Он с самого утра не с нами. Все в себе, знаешь. Она пожимает плечами, отводя взгляд, и по лицу ее видно, что продолжать этот диалог она не хочет до скрипа зубов, а потому в голове Ло’ака зреют яркие картинки-догадки, расплываясь по лицу ухмылкой. — Я его туда не загоняла, очевидно. Она ныряет, плывя в сторону Нетейама, а Ло’ак, подстегивая илу следом за нею, передразнивает себе под нос: — Очевидно…мало ли, что тебе там очевидно. — Нетейам, проснись, а то утонешь, — Аотейя выныривает рядом с илу и кладет ладонь на его колено, чтобы удержаться над водой. Он встряхивается, вытравливая из головы лишние мысли, и животное под ним как-то облегченно вскрикивает, словно вся эта тоскливая ерунда затрудняла дыхание им обоим. — У тебя отлично получается, — она одобрительно кивает, — не хуже, чем у воина Меткайины. — Ничего особенного, — качает головой, — учителя хорошие. Аотейя шутливо цыкает, демонстративно закатывая глаза, и, воровато оглядевшись по сторонам, слабо щиплет его бедро. — Льстец. — Вовсе нет. Нетейам чувствует, что они становятся ближе, и это настораживает. Теперь в их приятельской гармонии совсем явно сквозит что-то другое, и от этого надо бежать, потому как до добра оно не доведет, но интуитивно кажется этот процесс неумолимо неотвратимым — точь-в-точь несущийся магнитопоезд, иначе и не скажешь. Ло’ак цыкает, закатывая глаза. — Ну, началось. Поцелуйтесь еще, что уж там. Аотейя пригвождает его к месту одним взглядом, и он, понимая, что дальнейшие шуточки могут окончиться плачевно, и что плавает он намного хуже рифовой, неохотно поднимает руки, демонстрируя свой профиль, мол, молчу. — Отдохни, — она кивает самой себе, глядя на задумчивое лицо Нетейама, — торопиться некуда. Не мучай илу — загонишь насмерть. И ты, Ло’ак, тоже. — Да ладно тебе, — он подплывает ближе и заговорщически ухмыляется, — мы еще не попали камнем в Ротксо. — Каким камнем? — Нетейам смеряет брата строгим взглядом. — Кривым, — Аотейя прыскает и поворачивается к Ло’аку, — хочешь еще раз проспорить? — Я два раза не промахиваюсь, — он подбоченивается, выпрямляя плечи. Нетейам скрещивает руки на груди, смотря на них с требовательной внимательностью отца, заставшего детей за шалостью. Переводит взгляд с одного на другого, ожидая ответ, и по Ло’аку видно, что долго он не продержится. — Мы так шутим, — Аотейя улыбается сладко-сладко с самым невинным выражением лица. Нетейам не верит, разумеется, и тяжелый его вздох — прямое тому подтверждение. Он берет себе на заметку, что этих двоих без присмотра оставлять нельзя даже на несколько минут. — Давайте, — она отплывает в сторону, — отдохните хоть чуть-чуть. С самого утра здесь торчите. — Найди мне подходящий камень, — Ло’ак бросает через плечо, и Аотейя хихикает ему в спину. — Научись кидаться, — и уши его обиженно прижимаются к голове. Нетейам коротко улыбается ей на прощание и направляет зверя к берегу, но вдруг останавливается, оборачиваясь к ней с робкою надеждой: — Ты…не пойдешь со…с нами? Аотейя укоризненно смотрит исподлобья и, не будь руки заняты, поддерживая тело на плаву, точно скрестились бы на груди. Он виновато кивает, понимая ее без слов и мысленно отвешивая себе оплеуху. Ему нельзя и смотреть на нее — не то, что звать куда-то с собой. По крайне мере, не при всех. А не при всех она и сама его позовет — это он тоже понимает без слов, по одному лишь взгляду. В какой момент Нетейам стал таким беспечным и в какой момент он стал игнорировать напрочь запреты отца? Он опускается на песок, подставляя лицо теплым дневным лучам. Житие с Меткайиной — не то, чтобы из рук вон отвратительно, но чувствуется в их нахождении здесь что-то до боли неправильное. Они, лесные, всегда будут чужаками в морских землях, и с этим нужно просто смириться, хотя теперь их чуждость ощущается уже не так явно, и на том спасибо. — Вы целовались? Нетейама второй раз за день выдергивают из размеренного потока мыслей, и ему это не нравится. Он вскидывает голову, едва не сталкиваясь носами с братом. — Что? Ло’ак расхлябанно плюхается рядом, требовательно вглядываясь в глаза, будто бы рассчитывает найти там ответ. — Вы целовались? Когда вчера… Нетейам награждает младшего слабым подзатыльником, и тот быстро отпихивает его руки от себя. — Нет, — пожимает плечами, откидывается на песок и подкладывает руки под голову. Ло’ак нависает над ним, косичками щекоча щеки, и подозрительно щурится, точно детектив на допросе, потому как ну не укладывается в его голове такой расклад. — Врешь, — почти выплевывает, а Нетейам только прикрывает глаза. — Нет. Ему вовсе не хочется заводить этот диалог, потому что ни к чему хорошему он не приведет, но Ло’ак, верно, считает иначе, ибо даже с закрытыми глазами Нетейам видит его тень перед своим лицом. — Что, даже за руки не держались? — в голосе сквозит разочарование. — А я думал… — Что думал? — Нетейам дразнит, нарочито любопытно приподнимаясь на локтях. Ло’ак мнется, неловко смотря куда-то в сторону, и он бьет ниже пояса: — Пестики-тычинки, как у Норма на компьютере? Смущение младшего возносит его до величайшего блаженства. Был один случай пару лет назад, когда Нетейам катастрофически не вовремя зашел в человеческий блок и застал там прилипшего к экрану Ло’ака, да только последний старается не вспоминать об этом. Как и о том, что именно было на экране. После этого, конечно, возникли некие вопросы к ученому, хранившему нечто подобное на рабочем компьютере, но Нетейам предпочел их не задавать — себе дороже. — А почему бы и нет? — Ло’ак парирует, беря себя в руки, и неловко становится уже Нетейаму. — Ты слышал, что сказал отец? Она станет тсахик Аонунга. — И что? Нетейама, признаться, порою поражает до глубины души непреклонная натура Ло’ака, и страх за его будущее копошится в груди, потому как такое отчаянное стремление идти напролом обещает обернуться весьма плачевно. От удивления он распахивает глаза: — Что значит «и что»? Для него разговор был закончен еще на фразе про отца, а потому дальнейшее развитие диалога покрыто туманною тайной. Как и цель, которую Ло’ак преследует, наседая на него. — Она же тебе нравится, — Ло’ак не сдается, растягивая фразу и акцент делая на каждом слове, будто говорит с сумасшедшим. И что-то больно колет в груди от этих слов. Нетейаму хочется оглохнуть на несколько часов или таинственным способом стать невидимкой, потому что этот разговор начинает надоедать. Он мягко отталкивает брата от себя: — Не путай приятельство с чем-то другим, — давит улыбку, стараясь сохранять блаженное выражение лица. Ло’ак пихает его в бок, словно пытаясь растрясти, и эта его настойчивая…забота? Эта его забота — или что бы там ни было — даже умиляет отчасти. — А то я ничего не вижу, — парирует, но Нетейам непробиваем. — Видишь что-то не то, — хмыкает, — зрение подводит? Младший удрученно вздыхает, и Нетейам наверняка сказать может, что хвост его раздраженно метелит песок. — Хотя бы себе не ври, — фыркает, и тень его пропадает. Нетейам не открывает глаза, только вслушиваясь в шелест отдаляющихся шагов, и морщит нос. Привязался, как колючка к набедренной повязке, будто бы его слова магическим образом что-то изменят. Может, она ему нравится. Нетейам впервые произносит это про себя, пробуя слова на вкус, и кажутся они абсолютно правильными. Из груди вырывается тяжелый полу-стон полу-вздох. Он знал это в глубине души, но ему нравилось заталкивать эту информацию поглубже и с чистой совестью думать, что его руки и помыслы чисты, и что он и представления не имеет, что происходит. Ему нравилось думать о львиных ягодах, запретных плодах и прочем, потому что тогда можно было ничего не делать и идти на поводу у эмоций. А потом пришел Ло’ак и нарушил его подвешенную идиллию, чтоб ему пусто было. Может, она ему нравится. И что с того? Когда очередная тень застилает свет, бьющий в закрытые веки, Нетейам шумно выдыхает, недовольно всклокочивая песок хвостом. Ради всего святого и грешного, дадут ему сегодня спокойно подумать? Разве ж он много просит? — Ло’ак, ну что еще? — Оцениваю. Нетейам резко садится, когда слышит голос Аонунга, и голова недовольно кружится, бирюзовую фигуру рифового размывая в пятно. Вежливое жестовое приветствие получается смазанным, но, верно, Аонунг пришел и не за милой беседой у моря. Нетейаму он не нравится просто сокрушительно, хотя отношение такое вызвано вовсе не поведением: ничего из ряда вон Аонунг пока не сделал, не считая едких шуточек, но если клеймить злодеем каждого, кто любит съязвить, то чистых душ не останется совсем в целом мире. Они смотрят друг на друга, и какое-то неуловимое напряжение висит в воздухе, вонзая иглы в легкие. Они смотрят друг на друга, точно два оскалившихся танатора, готовые к прыжку в любой момент, только вот Нетейам не уверен, что его клыки достаточно остры. Главное — попытаться решить все мирно, что бы ни было в голове Аонунга сейчас. Первым сдается Аонунг. Исподтишка сцеживает язву в кулак, примирительно разводя руками, точно хочет обнять и Нетейама, и пляж, и самую деревню, но по напряженным ушам и угрожающим взмахам хвоста ясно, что его спокойствие шаткое и обманчивое. Он всегда такой — визуально непробиваемый, расслабленный, только в глазах демоны пляшут ритуальные танцы. Аонунг не плохой, это верно, но чувствуется в нем вечная дремлющая угроза. Хотя, быть может, это только Нетейаму так кажется: в конце концов, на воре и шапка горит. — Спокойнее, спокойнее, — Аонунг делает шаг к нему, и Нетейам споро подскакивает на ноги. — У тебя ко мне какое-то дело? — хмурится, осматривая рифового с головы до пят. — Ну, — Аонунг пространно жестикулирует, — я бы так не сказал. Просто слежу, чтобы будущей тсахик ничего не угрожало. Все-таки походы ночью в лес — опасная идея. И он оценивающе качает головой, точно подтверждая справедливость своих слов в споре с самим же собой. Смотрит на Нетейама как бы в поисках поддержки и согласия, а тот теряется лишь на секунду, прежде чем собраться и натянуть на лицо свое выражение вселенского безразличия с крохотной толикой удивления. — Верно. — Хорошо, что она была не одна, — объявляет с отстраненным облегчением, точно о погоде говорит. — Хорошо, — кивает, не зная, куда ведет этот разговор и к чему следует готовиться. — И хорошо, что никто не знает, — их взгляды пересекаются, и Нетейам чувствует зудящее раздражение, — иначе было бы неловко. В конце концов, что толку ходить вокруг да около? Есть что сказать — так говори, а не растекайся мыслью по дереву, как пресловутая смола. Аонунгу, верно, нравится пускать собеседников своих на лезвие ножа. — К чему это? — прекращает надоевшую сцену резче, чем хотелось бы. — Подумай, — рифовый почти доброжелательно улыбается и дергает плечом. Нетейам сдержанно кивает, и на душе скапливается неприятный гнусный осадочек. Аонунг, может, и не совсем уж плохой, и понять его можно, да что-то не хочется.