О морской деве и лесном духе

— Что?! Ло’ак раскрывает рот, едва не давясь воздухом, а Нетейам скромно пожимает плечами, просеивая мелкий песок между пальцев. Он не из тех, кто делится моментами столь личными с кем бы то ни было, но из каждого правила есть свои исключения, и внезапное благословление Эйвы — одно из них. Дело даже не в пресловутом желании похвастаться, но в том, скорее, что нужно понять, как быть дальше. И ради этого можно вытерпеть победные усмешки брата вроде «я же говорил». Ло’ак стучит себя кулаком по груди, откашливаясь и глотая жадно воздух, и Нетейам понимает, что произвел впечатление своим рассказом. Он опустил, разумеется, кое-какие детали, — почти все, — но и этого достаточно, чтобы заставить с недоверием повести бровью кого угодно. — Ни хрена себе… Вот это я понимаю, решил проблему. И чем это ты привлек внимание Эйвы, а? Тем, что залез куда не надо? —ехидничает, хотя голос намного тоньше, чем должен быть, похожий на писк. — Ну, пока еще не залез, — не время для шуток, да и Нетейама нельзя назвать фанатом пестико—тычинкового юмора, вот только оно само как-то вырывается. На нервной почве. И за это хочется отвесить себе добрую пощечину: шутка просто отвратительная. Такая, что Нетейам буквально слышит свист своего полета на самое дно и то, как дно это с оглушительном треском разбивается, пропуская его еще глубже в бездонную яму позора. — Давай без подробностей, — Ло’ак кривит лицо, — не хочу это знать. Врет. Иногда Нетейаму кажется, что за ним и Аотейей младший смотрит еще внимательнее, чем на Цирею, точно следит, не начнут ли они вдруг совокупляться ни с того ни с сего. Подростковая озабоченность чем-то подобным, впрочем, вовсе не удивительное явление, да и Ло’ак за их взаимоотношениями наблюдает, как за сериалом. — Да ну? — усмехается. — Не ты ли спрашивал… — Заткнись. Лучше вот что скажи: что делать-то будешь? Нетейам снова пожимает плечами, задумчиво обращая взгляд к морской глади. — Если б я знал, то меня бы тут не было. Ло’ак обиженно фыркает. — Ну, спасибо, очень приятно. Я похож на…авдоката? — Адвоката, — поправляет машинально, вспоминая эту земную терминологию, — и это другое. — Да какая разница? Никакой. — Если так подумать, — Ло’ак прикусывает губу, — то ничего не поменялось. Нет, то есть… Это все с Эйвой, конечно, охереть, какой поворот, но… Он проводит большим пальцем у своей шеи, показывая, что именно ждет Нетейама, когда это вскроется. И с этим трудно не согласиться, хотя, конечно, очень хочется верить, что все закончится миром, дружбой и задушевными разговорами у вечернего костра. Нетейама, интересно, можно назвать чересчур наивным? Хотя нет, едва ли. — Но у отца прокатило, — не унимается. — Знаешь что? Просто подгадай момент. Увидишь шаттлы Небесных Людей — сразу беги во всем признаваться. Нетейам уже жалеет, что рассказал об этом брату, хотя, признаться, предложение забавное. Он уже видит, как — упаси Эйва, разумеется, — днями и ночами ждет на берегу моря того самого момента, чтобы побежать в деревню и кинуться в ноги Оло’эйктану и тсахик под яростный гул моторов. Тогда-то, конечно, то, куда он залез — или пока не залез — не будет казаться чем-то из ряда вон непозволительным. — Ну, или, не знаю, брось вызов Аонунгу? Битва самцов за самку, все дела. — А потом — ритуальная оргия? — Нетейам хмыкает, а Ло’ак взрывается смехом и сгибается пополам. — А что? — давит с трудом, — Победитель…проигравшего… И младший роняет голову, всхлипывая истерично, а кулак яростно барабанит песок. О, вот он — любитель грязных шуточек с поводом и без. — Как раз…потренируешься…если победишь…продемонстрируешь навыки… Нетейам морщится в омерзении, слабо пихая дрожащего Ло’ака в бок, а тот заливается, точно морская птица, хрипит, пытаясь отдышаться, и лбом вжимается в песок, придавленный неподъемным весом собственного хохота. — О, я никогда это не развижу, — Ло’ак утирает слезы, приподнимая голову, чтобы посмотреть на Нетейама и снова забиться в припадке. — Ты ужасен, — впрочем, крупица улыбки вползает предательски на уголок его губ. И Ло’ак рад бы что-нибудь ответить, но истерика его выходит на новый, беззвучный уровень, и со стороны, верно, может показаться, что он плачет. Впрочем, Нетейам бы тоже расплакался, если бы представил что-то такое. Может, даже захотел бы вырвать себе глаза, хотя едва ли такой опрометчивый шаг помог бы. Ну, по крайней мере, теперь он точно знает, что будет сниться ему в кошмарах. — Уж не хуже тебя, — Ло’ак героическим усилием выпрямляется, душа смех, и грудь его вздымается рвано, как после бега. И то верно. — Ну, — младший потихоньку успокаивается, — в любом случае, назад уже нельзя. Если Эйва так сказала, то вам надо…связь. — Сейчас? — Нетейам косится на Ло’ака. — Нет, подожди еще лет десять, времени-то полно! — он язвительно всплескивает руками. — Чем быстрее, тем лучше. И говорит он не очень связно, как это бывает обычно, когда его переполняют эмоции, но говорит по делу, хотя, конечно, предложение его довольно смущающее. Нельзя сказать, что Нетейам имеет что-то против, — напротив, Эйва отчасти упростила его жизнь, — но не на такую скорую и стремительную развязку он рассчитывал. И тем не менее, от разрушительного гнева это предложение его не спасет. — Если Эйва дала знак, то так и должно быть, не ломайся, как… — осекается, понимая, что грязного юмора на сегодня достаточно. — У тебя нет выбора. Или на эксперименты вдруг потянуло? Тогда надо было начинать с кого-то другого — уж больно серьезную мишень нашел. Нетейам с усмешкой швыряет в лицо брата добрую горсть песка, и тот усиленно отплевывается. Может, он и сам бы до этого додумался, но этот разговор ослабляет удавку на шее, и дышать становится легче. Если подумать, то ничего не изменилось: Аотейя все так же обещана Аонунгу, ему все так же нельзя о ней даже думать, — не то, что получать божественное благословление, — но теперь путь отступления отрезан намертво, и идти можно только вперед, к зловещей неизвестности. Выходит, если раньше он был вором, вторгающимся в чужие владения, то сейчас таковым является Аонунг. И это, признаться, забавно. Надо крепко поразмышлять обо всем. Он поднимается, отряхиваясь от песка, и, не прощаясь с братом, идет медленно прочь. — Знаешь, — бросает Ло’ак вдогонку, — в этот раз ты меня обошел. Интересно, что скажет отец. А отец обязательно что-нибудь скажет, потому что рано или поздно все тайное становится явным. Нетейам не хочет думать, что именно сейчас эта истина кажется мрачной угрозой. Но, с другой стороны, ему ведь сказали делать что хочется, верно? Если это не тот исход, на который рассчитывал отец, то, верно, ему стоит формулировать свои мысли четче. Он не видел Аотейю со вчерашнего вечера, и они не успели поговорить о том, что произошло — языки прилипли к небу намертво, когда они возвращались в деревню под покровом давящей ночи. И, пусть обсуждать здесь особенно нечего, Нетейаму все равно хочется, потому что, как ни крути, а поворот серьезный, охереть какой серьезный, — спасибо Ло’аку, что подсказал наиболее точное слово. Нетейам проходит по тканевым мосткам между гигантских корней, на которых бусинами-ягодами висят маруи, но Аотейя точно под землю провалилась, и нет нигде ни следа ее, ни намека на присутствие. Не везет ему сегодня. Впрочем, повезло вчера, и, верно, на этом все везение вышло — дальше придется справляться самому. Нетейам вздыхает, бредя в сторону пляжа, и окончательно убеждается в том, что божественное покровительство покинуло его, когда слышит насмешливые возгласы. Ругается про себя, ускоряя шаг, и, завидев только бирюзовые силуэты, кучкующиеся вокруг одного, ярко-голубого, уже знает, что именно происходит. Ло’ак мечется птицею в клетке между нескольких рифовых, не успевая защищать спину свою от толчков, и хвост его то и дело оказывается в чужих руках под раздражающее улюлюканье. Кири стоит в стороне, съежившись, и растерянно смотрит на начинающуюся неизбежно потасовку. — Оставьте нас в покое! — и рифовые даже не слышат ее. Нетейам толкает Аонунга в плечо, и тот едва не теряет равновесие, пятясь назад. — Вы что, не слышали? — голос сочится предупреждающим ядом. — Оставьте их в покое. — А, старший брат пришел… — нападка заканчивается, не успев начаться, напряженным жестом Аонунга. Нетейам нечасто злится. Вывести его из себя — задача не из легких, но, когда это случается, из мягкого и доброго старшего братца с легким привкусом нравоучений он превращается в нечто совершенно другое, внушающее напряженное беспокойство как минимум, и только в такие моменты видно с особою четкостью, что он — уже не мальчишка, но почти взрослый На’ви, охотник и воин, готовый, если придется, на все. — Отвяжитесь, — его палец врезается в грудь Аонунга так, будто Нетейам хочет пробить грудную клетку и вырвать его сердце. Время останавливается. Мутный желтый взгляд встречается с оценивающим голубым, и сгустившаяся тишина потрескивает колючим электричеством, вдавливая в землю и мокрою рукой поднимая волосы на загривке. Нетейама трудно разозлить, очень трудно. И слава Эйве, потому что в его гневе узнаются яростны черты отца. Потому что его гнев лучше не видеть вовсе. Несколько секунд — и Аонунг с усмешкой поднимает руки. Побежден, но не сломлен — вот о чем говорит его лицо, но это уже не имеет никакого значения. Нетейам резко разворачивается, встряхивая головой, и жестом зовет брата и сестру за собой. Он не жестокий, нет, но почему-то именно сейчас ему до боли хочется вгрызться в глотку Аонунга, разрывая мясо, и почувствовать теплый соленый привкус на языке. Он не замечает, вытравливая лишнее из мутной своей головы, что Ло’ак заискивающе-сладко говорит что-то рифовым, но, слыша влажный хруст за спиной, замирает на месте. Божественное покровительство точно покинуло его сегодня. Секунда промедления — и Нетейам врезается в потасовку стихийной бурей, впечатывая стиснутый кулак в висок Аонунга. У него не пять пальцев, как у Ло’ака, это верно, но бьет он, подгоняемый проснувшимся гневом, еще сокрушительнее, и рифовый отшатывается назад. Запах свежей крови на костяшках заполняет разум песнью мрачного торжества, и отступить уже нельзя. Он теряет понятия места и времени, ведомый одним лишь желанием защищать, смешанным с пламенными нотками злобы, и все сливается в единый поток рук, ног и хвостов: вот он хватает чью-то голову, со всей силы прикладывая ее о свое колено, вот кто-то утробно выдыхает, получив от него под дых, и падает, задыхаясь. Нетейам не жестокий, нет, но семью свою будет отстаивать до последней капли крови, и, если потребуется, снесет ко всем демонам парочку голов. Раздается хлесткий удар — Ло’ак получает плоским хвостом по лицу и вскрикивает в яростном отчаянии, сваливая оппонента на землю и цепко хватаясь за его уши. — Что здесь происходит? — девичий крик растворяется в шуме драки. Плечо Аонунга врезается в его грудь, и Нетейам летит на землю, поцелованный колючим песком. Видит приближающийся кулак и готовится ударить наотмашь, но все меняется в одну-единую секунду, и удар его приходится в воздух. — Вы что устроили? Аотейя сидит верхом на Аонунге, прижимая плечи его к земле намертво, и хвост ее злобно мечется из стороны в сторону. Она не поднимает взгляд от побитого его лица, но вопрос адресован явно всем. Нетейам садится, потирая разбитые костяшки, и слизывает, морщась, кровь с губы. Все тело распалено дракой донельзя, и грудь вздымается рвано и быстро в ритме заглушающего собою весь мир пульса. — Спокойнее, — Аонунг дергает плечом, глядя на Аотейю снизу вверх, — все хорошо. — Хорошо?! — она задыхается возмущенною злобой. — Ты это называешь «хорошо»?! — Они первые начали, — жалуется кто-то из рифовых, но Аотейя оборачивается с такой яростью в глазах, что продолжить фразу невозможно физически. — Заткнись, — цедит, — мне плевать, кто это начал. Ведете себя как дети. Глупые, бестолковые дети. Аонунг осторожно выползает из-под нее, руки держа на виду, и усмешка не сползает с разбитых губ ни на секунду, выполняя скорее роль своеобразного щита, чем настоящего презрения. — Тише, тише, — успокаивает, отходя на шаг назад, — мы уже закончили, правда? Окидывает взглядом остальную побитую компанию и получает неуверенные кивки в ответ. — Видишь? Не злись, твоему прекрасному лицу больше идет улыбка. Аотейя не отвечает, напружинившаяся дикою кошкой. Аонунг хмыкает и жестом показывает рифовым, что пора уходить. Только бросает последний взгляд на нее, как-то по-странному качая головой. Когда их силуэты исчезают за рядом маруи, она оборачивается к успокоившимся было Ло’аку и Нетейаму: — А вы? — Они издевались над Кири, — Ло’ак утирает кровь под носом, указывая на сестру. Аотейя стискивает пальцами переносицу. Глубоко вдыхает. Выдыхает. Хочется хорошенько встряхнуть их обоих, чтоб зубы застучали и дабы неповадно было, но им и без этого досталось, а потому она вслушивается в мерный шепот волн, стараясь успокоить военные барабаны в ушах. — Идиоты, — выплевывает, раздраженно морщась, и, кажется, смягчается, — как вы? Они синхронно пожимают плечами с виноватым видом. — Живы, — Нетейам прочищает горло. — Зла не хватает, — Аотейя качает головой, и уши ее раздраженно дергаются. — А вот у меня очень даже хватает, — Ло’ак злобно смотрит рифовым вслед, и кулаки его призывно сжимаются. — Хватит с тебя на сегодня, — она смеряет его тяжелым взглядом. Аотейя подходит ближе, и Ло’ак отступает на шаг назад, боясь получить профилактическую оплеуху, но она лишь давит ладонями на их плечи, заставляя сесть. — Все в крови, — бормочет себе под нос, придирчиво осматривая голубую в красных разводах кожу, а Ло’ак, поняв, что она собирается делать, спешно поднимается: — Нет, это вы без меня. Кири, идем отсюда. Он ящерицей уворачивается от ее руки и споро подскакивает к Кири, хватает ее за плечи и, сверкая пятками и оборачиваясь с опаской, ведет ее прочь. Принудительная забота, сдобренная ворчливым укором ни разу на его памяти не входила в стандартный план на день, вне зависимости от того, кто был ее источником — старший братец или его новоявленная пара. Нетейам успевает только подумать о том, чтобы встать, когда натыкается на строгий взгляд Аотейи. — Сиди. Она опускается перед ним на корточки, осматривая разбитую губу, ссадины на виске, и взгляд задерживает на алых подтеках на плечах. — Это не моя, — Нетейам виновато объясняет. Аотейя смотрит на него с неодобрением чересчур заботливой матери, и это так непривычно, что впору засмеяться. Смотрит, а потом вдруг кладет ладони на его плечи и, прикрыв глаза и тяжко выдохнув, прислоняется своим лбом к его. — Идиоты, — повторяет, а Нетейам легонько кивает. Ее губы смазанно касаются кончика его носа, прежде чем она встает. — Идем. И тянет его за руку.