О морской деве и лесном духе

Когда Джейк Салли не видит своего старшего сына в маруи с первыми лучами родившегося дня, то с мрачной отрешенностью понимает все, умудренный собственным опытом. Становится ясно, что за шорох он слышал ночью и почему Ло’ак вернулся так поздно, споткнувшись и разбудив его. Он мягким прикосновением к плечу будит Нейтири, и на сонный вопросительный взгляд отвечает кивком в сторону пустующего места Нетейама и простым: — Тсахейлу. Но вместо бурного мгновенного пробуждения получает только недовольный вздох, и Нейтири, закрывая глаза, кладет голову обратно на грудь мужа. — Надо найти их, — не унимается, собираясь вставать, но его останавливает ленивым движением женская рука. — Мы поздравим их, когда они вернутся. И Джейк решительно не понимает. Он не может не порадоваться за сына в глубине души, но на ситуацию смотрит шире, а потому в первую очередь думает о том, что придется справляться с огромной проблемой. Недовольство и волнение смешиваются в груди неоднозначной кашей, и он не знает, что именно выпустить на первый план. Нетейам снова не послушался его. Новая склонность старшего сына начинает напрягать, потому как двух неконтролируемых паршивцев Джейк не вынесет — удавится сразу же. Впрочем, вспоминая собственную молодость, он не может не понимать, что осуждать сыновей не имеет никакого права. В конце концов, кто отправился к черту на рога, на какую-то далекую планету, только потому, что устал от докторов и их запретов? Кто, будучи человеком, собрал целую армию аборигенов против своих же? Кто увел жену Оло'эйктана? Выходки Ло'ака и Нетейама, положа руку на сердце, совсем не кажутся чем-то из ряда вон на фоне его собственного послужного списка. Нейтири чувствует его напряжение, и, как это принято у них, не может вернуться к спокойному сну, прежде чем не успокоит. — Мой Джейк, — поднимает голову и тыльной стороной ладони гладит его щеку, — если Эйва выбрала их, то мы можем только принять ее решение. Ты забыл? Не забыл. Джейк никогда в своей жизни не забудет тот день, когда и сам пошел вопреки всему, взяв в жены женщину, обещанную будущему Оло’эйктану. Но он не забудет и то, что было, когда об этом узнали, а потому беспокойство склизкой тварью копошится в груди. Он искренне надеялся, что его дети не пойдут по его стопам в этом направлении, но, верно, судьба распорядилась иначе. — Все будет хорошо, — ее поцелуй вселяет каплю уверенности, но заснуть Джейк больше не сможет. Аотейя, просыпаясь, боится открывать глаза, потому что в груди зиждется это неприятное чувство, будто бы все произошедшее — просто сон. Вот сейчас она окажется в маруи, ее проведут к тсахик, и на этом все кончится. Останется только надежда на то, что, когда связь с Аонунгом будет отвергнута Эйвой, ее подпустят-таки к Нетейаму. И это тоже неплохо, но разочарование точно прогрызет дыру в груди, если выяснится, что вчерашний ритуал был всего лишь плодом воображения. Но каменные зубья впиваются в кожу так же, как и вчера, волны шумят совсем под ухом, а шею обжигает сонное дыхание. И косы все так же переплетены. Значит, не сон. Улыбка расцветает на губах сама собою, отдаваясь тихим облегченным выдохом. Она медленно садится, потягиваясь, и затекшее тело отзывается ленивой болью. Оправляет задравшуюся сеточку на груди, тихо зевает, по-сонному мутно оглядывая бухту, и опускает взгляд на Нетейама. Помнится, был однажды момент, когда она точно так же проснулась раньше и имела удовольствие увидеть, как этот могучий воин посапывает безмятежным младенцем. — Ты дыру во мне просмотришь, — он не открывает глаза, но улыбается лениво. Аотейя легонько пихает Нетейама в бок, заставляя тихо охнуть от неожиданности. Первые лучи рассвета косо выглядывают из-за горизонта, и все вокруг покрыто темной ночной дымкой. Только мягкий свет Дерева Душ все так же поблескивает сквозь рябую толщу воды, да Эйва своею тысячью глаз смотрит на них отовсюду. Пожалуй, для пробуждения пока рановато. В деревне встают только тогда, когда морок тьмы полностью уползает прочь до следующего заката, прячась в тени маруи и под сенью древесных крон. Аотейя со вздохом ложится обратно и морщится, чувствуя, как мелкий камушек вонзается в спину. Она не думала как следует о том, что произошло этой ночью — не было времени. Но вот сейчас, когда воспоминания захлестывают смущающей волной, щеки неизбежно начинает жечь густой краской, но смущение странным образом смешивается с торжеством, и такая это неоднозначная и непонятная смесь, что впору рассмеяться. Его рука обвивается вокруг талии, настойчиво притягивая к себе, и Аотейя послушно подползает ближе. — Почему не спишь? — юношеский хрипловатый голос звучит над ухом. Вопрос, признаться, довольно глупый, но ожидать большего от полусонного Нетейама не стоит. В конце концов, верно, он одним глазом все еще видит свои сны, и то, что речь его понятна и связна — уже достижение. Аотейя, когда только просыпается, едва ли может выдать хоть что-то, кроме ворчания-мычания. — Волнуюсь, — она прикусывает губу. Нетейам зевает, ворочаясь, и Аотейя уже не слишком уверена, что он разговаривает с ней, а не просто болтает во сне. — О чем? Какой хороший вопрос. Это как спросить само море, о чем оно волнуется. Ни о чем и обо всем сразу, пожалуй. Только вот как объяснить это сонному Нетейаму? Никак. — Да так, — пространно пожимает плечами, — о всяком. Спи. И, точно Нетейам решил устроить день наоборот, его глаза открываются, мутно глядя на нее из-под слипающихся век. Он приподнимается на локте, часто моргая, и с нажимом проводит ладонью по лицу. И смотрит на Аотейю выжидающе. — Что? — она непонимающе хмурится. — Рассказывай, — Нетейам зевает, растягивая гласные, и прикрывает рот ладонью, — тебе ведь есть, что сказать. Верно. Вчерашний день пролетает перед глазами кислой кашей эмоций, и Аотейя по лицу Нетейама понимает, что он чувствует это. — Я разговаривала с Аонунгом. Нетейам тихо стонет, запрокидывая голову назад, будто бы уже жалея, что разлепил глаза. Действительно, только это имя он и мечтал услышать на грани ночи и дня. Пусть он и понимает, что Аонунг виновен во всем происходящем ничуть не больше, чем кусты на пляже, на языке все равно оседает кислый осадок. — Он…ничего не сказал, — Аотейя не знает, как кратко передать всю суть малоприятного разговора, — почти. Просто хотела, чтобы ты знал. И в голове складывается паззл, в который Нетейаму верилось и верится до сих пор со скрипом. Он не поверил бы ни за что на свете, если бы еще вчера не услышал от матери всеобщую версию произошедшего, мол, всего лишь объятие. Удивление заставляет наморщить лоб, и сон мгновенно отступает водой во время отлива. Впрочем, ненадолго. — Вот как, — Нетейам кивает задумчиво, — я догадывался. Но верилось с трудом. Аотейя коротко улыбается. Ей почему-то — кровь из носу — хотелось сказать ему об этом, да только времени подходящего не было. В конце концов, не во время ритуала же вставлять эту информацию? И после — тоже так себе затея. — Он правда не плохой, — посмеивается, — просто иногда…переклинивает. Нетейам сцеживает улыбку в кулак и тихо вздыхает, отмечая, что дышать стало по-странному легче, будто с груди убрали раскаленный валун. Приятное чувство, надо сказать. Он очень скучал по ощущению отсутствия кинжала, приставленного к горлу. Надо бы запомнить хорошенько эту благодать, чтоб впредь не подписываться на рискованные и мутные авантюры, хотя, верно, единожды вставший на этот путь обратно вернуться уже не сможет. Ну и пусть. Так или иначе, Нетейам думает, что не стал бы ничего менять, даже если бы у него была такая возможность. Он снова зевает, чувствуя, как сон накатывает с новой силой после минутного отлива, и поудобнее устраивается на жестком камне. День предстоит долгий и сложный — негоже вступать в него невыспавшимся. Аотейя укладывает голову на его плечо. — Так мягче, — комментирует со сладкой-сладкой улыбкой, а он лишь ласково щелкает ее по носу, хмыкая. Его рука обвивается вокруг ее талии. — Где они? — хвост Ронал опасно маячит за спиной, уши прижаты затаившейся злостью. Маруи Оло’эйктана больше и роскошнее остальных, но даже так лесные предпочли бы простую хижину из листьев и кожи. Тоновари сидит, скрестив ноги, и копье лежит поперек колен не то символом власти, не то способом успокоения, ибо пальцы нервно перебирают деревянную рукоять. Он исподлобья наблюдает за своей тсахик, зная, что рано или поздно придется брать ее гнев на себя. Впрочем, взгляд Аонунга говорит о том, что это тяжелое бремя они понесут вместе. — Мы… — Джейк примирительно поднимает руки, но договорить ему не дают. Потому что в ход идет второй козырь Нетейама: мать. — Их выбрала Эйва, — Нейтири выходит из-за спины мужа походкой великого торжества, гордо подняв подбородок, — они исполняют ее волю. Джейк сокрушенно накрывает лицо ладонью и шумно выдыхает, готовясь к взрыву. Ло’ак, увязавшийся за родителями исключительно для того, чтобы воочию увидеть концовку своего нового любимого сериала, — что-то вроде «Остаться в живых» с Нетейамом в главной роли, — боязливо отступает назад. Предчувствие подсказывает, что сейчас запахнет жареным, а потому он предпочитает оказаться на достаточном расстоянии, когда все это начнется. Аонунг переглядывается с Тоновари, в одночасье становясь похожим на отца таким же вытянутым от удивления лицом и распахнутыми широко глазами, а после их взгляды синхронно устремляются к Ронал, вросшей в пол маруи. Сначала кажется, что она разучилась говорить. Открывает-закрывает рот, точно рыба, и молчит, собственно, как рыба об лед. Только грудь вздымается рвано и быстро, и с приоткрытых губ срывается тихий хриплый стон. — Что это такое, Тоновари? — ее голос подрагивает нотками бешенства и отчаяния одновременно. А Тоновари подскакивает на ноги, в два широких шага оказываясь подле нее. Он, право, удивлен таким поворотом истории, но в делах тсахик смыслит не так много, а потому и не злится. В конце концов, Меткайина славится своими девами, и найти подходящую тсахик их сыну кажется не такой сложной задачей. — Они прибыли сюда просить Утуру, — Ронал взмахом указывает на кучкующихся Джейка и Ло’ака и на гордо стоящую впереди Нейтири, — и нарушают законы гостеприимства. Что это такое, Тоновари, скажи мне? Тоновари умоляюще смотрит на Джейка, прочищая горло. А что он должен сказать? Или сделать? Погрозить пальцем? Он, может, и мало смыслит в делах тсахик, но ему достаточно слов о том, что Эйва выбрала этих двоих, чтобы пожать плечами и отступить, потому как не имеет он никакого права оспаривать решение Великой Матери. И в этот момент, в этот самый момент, когда Тоновари мучительно пытается понять, как отреагировать на слова Ронал, все головы поворачиваются на два силуэта у входа в маруи. Виновники сего торжества. Держатся бесстрашно за руки, стоя пред Оло’эйктаном и тсахик, и косы их переплетены знаменем победы. Джейк смотрит на это со смесью неодобрения и неохотной отцовской гордости, а Нейтири улыбается хищным оскалом, свысока взирая на Ронал, и во взгляде этом читается торжество. Ло’ак искоса посматривает на тсахик, исподтишка показывая Аотейе и Нетейаму поднятые вверх большие пальцы. — Вы… Ронал подается всем телом вперед, не скрывая яростное отчаяние, и Нейтири бросается на встречу, точно готовясь защищать их собственной грудью, но Тоновари вскидывает руку, не давая своей тсахик ступить ни шага: — Спокойнее, женщина, — древко копья с громким стуком ударяется о пол. Ронал дерзко поднимает взгляд на мужа, задыхаясь от возмущения, но сталкивается с тяжелым взглядом. — Великая Мать вынесла свое решение. Прими его достойно, как тсахик Меткайины. — он поворачивается к Нетейаму и Аотейе, поднося сложенные пальцы ко лбу — Я вижу вас. И, когда сам Оло’эйктан принимает их связь, в сплетенных душах, кажется, начинается ритуальная пляска. Они переглядываются, не скрывая широкой, по-детскому глупой улыбке, и одновременно отвечают на приветствие. — Я вижу вас, — первой включается Нейтири, что, даже со склоненной головой продолжает смотреть на них с материнскою гордостью. Джейк склоняется деревянной куклой, все еще не веря, что все обошлось без крови, драк и убийств, но склоняется искренне, вспоминая себя самого много лет назад. И даже завидно становится, потому как тогда этот теплый искренний момент испорчен был вторжением Небесных Людей и разрушением Дерева Дома. Аотейя крепче сжимает руку Нетейама, когда Ронал последней принимает их союз. И ей кажется, что она видит уважительный кивок Аонунга. Но, быть может, все это — лишь плод разыгравшегося воображения. Главное — что теперь все будет хорошо.