Моральная сторона свободы

Сяо помнил свои первые дни в университете. Он всегда плохо переносил адаптацию, а потому смена обстановки часто заканчивалась почти полным моральным упадком и желанием лежать на полу, пялиться в потолок и выть от безысходности. Если бы не зримое присутствие его названной сестры Ху Тао, возможно, ко всему этому набору добавилось бы ещё и безграничное одиночество. Правда, оно всё равно иногда захаживало в его сознание, когда наступал поздний вечер, библиотека закрывалась, и приходилось возвращаться каждому в своё общежитие. Конечно, Сяо ни за что не признается Ху Тао, что только её раздражающее мельтешение перед глазами спасало его от полного уныния в первые дни учёбы. Сейчас, не тая ничего за душой, Сяо был готов признать, что вся адаптация осталась в прошлом. В конце концов, недавно закончились зимние каникулы, которые они с Ху Тао провели в Цинцэ у её дедушки, и вот-вот был готов начаться новый учебный семестр — наконец-то, никаких больше вводных дисциплин, толкующих обо всём и ни о чём одновременно. Он успел порядком устать от бесконечных «Введения в философию», «Введения в этику», «Введения в теорию познания»… Признаться, он не ожидал, что действительно поступит на этот факультет. Он не возлагал никаких надежд на собственные способности, когда подавал документы в лучший университет Ли Юэ. По правде говоря, все начинающие философы стремились в Академию Сумеру; оно и неудивительно, ведь именно там давалось лучшее образование по этому направлению. Сяо никогда не признается в этом вслух, но и он лелеял голубую мечту об учёбе в известной на весь Тейват Академии. Другое дело, что он на дух не переносил большие скопления людей — а в Академии явно стены были резиновые, — скончался бы от тропического климата Сумеру, не выдержал учебной нагрузки и попросту покрылся бы мхом от недостатка социальных контактов. Друзей он заводить не умел — только с Ху Тао и общался, и то, исключительно благодаря дальним родственным связям, которые лучше не отслеживать для собственного психологического благополучия. Сама же Ху Тао поступила сюда, потому что университет славился необычайно удобным местоположением для уроженцев столицы. Она, конечно, проживала в общежитии, поскольку искренне считала, что это поможет ей сделать огромный шаг на пути к полной самостоятельности, о какой с детства мечтала, хотя вполне могла каждый день уходить домой. Сяо её не осуждал. Напротив даже, отчасти он тихо радовался, что ему не придётся прозябать на территории университета после пар в одиночестве. Впрочем, это не мешало ему периодически бурчать на Ху Тао, когда её становится слишком много. Он с детства любил одиночество, но не такое, когда вокруг тебя нет ни души — ему больше нравилось то состояние, когда рядом за столом кто-то сидит, но молча занимается своими делами и лишь изредка подаёт признаки социальной жизни. Ху Тао признаки жизни же подавала порой слишком часто. Наверное, даже хорошо, что они поступили на разные факультеты. Так Сяо мог спокойно погружаться в учёбу, а после неё или в перерывах встречаться с подругой детства в библиотеке или где-нибудь ещё на территории университета. — В расписании стоит когнитивно-поведенческая психология, — произнесла Ху Тао и восторженно повернула к Сяо голову. — Как думаешь, мы будем там обсуждать психологию серийных убийц? — Понятия не имею, — отозвался чуть отстранённо он, рассматривая своё новое расписание на общей доске. Его первая пара по политической философии находилась в кабинете, какой он раньше никогда не видел. Возможно, другой корпус?.. — С такими запросами тебе в криминалистику. Ху Тао с наигранной обидой надула губы. — Сяо-Сяо, я же не собираюсь всю жизнь в трупах копаться! — Бизнес твоей семьи разве не в этом заключается? Ху Тао вздохнула. Они не раз обсуждали эту тему, и она всегда говорила, что семейный бизнес — это одно, а криминалистика — это совсем другое. Ещё в детстве, когда их с Сяо отправляли к дедушке в Цинцэ, она днями не отлипала от радио, надеясь поймать полицейскую волну, и скрупулёзно прочёсывала некролог в газетах. Ху Тао находила работу криминалистов и судмедэкспертов необычайно захватывающей и интересной, а вот дела похоронного бюро «Ваншэн» с ней не имели ничего общего. Где-то на этом моменте Сяо переставал слушать. — Где находится аудитория 405М? — спросил он до того, как Ху Тао снова заведёт эту пластинку. Та заинтересованно склонила голову, заглядывая в расписание Сяо, а затем рассмеялась. — Так у вас ведёт профессор Чжун! — воскликнула она, продолжая похихикивать. Сяо даже не успел удивиться, что она о нём слышала. — Старшекурсницы из соседней комнаты о нём часто говорят. С твоего направления, кстати. Поверь мне, в их словах нет ни капли пристойности, ни капли нравственности! — Какой кошмар, — апатично выдохнул Сяо и с крайне заинтересованным видом возвёл глаза к потолку. В первые дни учёбы он мог простоять тут часами, разглядывая лепнину и написанный на потолке религиозный сюжет. Сейчас привык. — Я так думаю, — продолжила Ху Тао, — что аудитория эта в музыкальном корпусе. Там есть один зал со сценой и кафедрой, а профессор Чжун, говорят, большой фанат выступать на публике с каким-то оттенком театральщины. Хотя, может, дело ещё в том, что там мест много — к нему приходят студенты других факультетов тоже. Сяо глубокомысленно хмыкнул, раздумывая, как долго он будет искать эту загадочную аудиторию. — Если бы здесь платили преподам за посещаемость лекций, то профессор Чжун бы в деньгах купался, — фыркнула Ху Тао, и Сяо, сославшись на необходимость отыскать аудиторию до начала пары, откланялся. Музыкальный корпус всегда был каким-то обособленным. Его явно не существовало на первоначальном плане постройки университета, ибо других причин строить довольно аскетичное в своей архитектуре здание на другой стороне парковой территории Сяо в упор не видел. По правде говоря, он и самих студентов с музыкального направления считал кем-то вроде мифических созданий — вот, вроде, говорят все о них, а вроде и не сталкивался ни разу. Впрочем, не то чтобы он этих встреч искал; о музыкантах отзывы разнились от заносчивых богатых детишек до отголосков древней мондштадской аристократии. Ни то, ни другое, конечно, не произносилось с позитивной коннотацией. В парковой части университета Сяо провёл всю половину осени. После праздников резко похолодало, и он был вынужден перебраться в библиотеку. Сейчас он, конечно же, забыл зайти в общежитие за пальто, а потому ускорил шаг, чтобы не замёрзнуть совсем. Благо, зимы на юге Ли Юэ были довольно мягкими, а потому пальто было вполне достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно — в той же Снежной, наверное, он бы сошёл с ума ещё в конце лета. Будь сейчас весна, Сяо бы наверняка задумался, а стоит ли ему вообще идти на пару по политической философии, когда проходил мимо излюбленного клочка поляны за двумя слитными скамейками. Каким-то чудесным образом поляна в любое время дня находилась в идеальном балансе между светом и тенью — в равной степени можно было как задремать, не боясь солнечных ожогов, так и заняться учёбой или незапланированным пикником, если Ху Тао приносила чего-то из столовой. Правда, сейчас была совсем не весна, а пропускать первую пару у загадочного профессора Чжун он очень не хотел. Музыкальный корпус встретил его аскетичными и явно новыми дверьми — должно быть, в то время, когда он поступал, здесь проходила реставрация. По какой-то причине они всегда были открыты, словно приглашая в свои недра наивных жертв. В коридорах было довольно холодно из-за такого решения, а потому Сяо не стал задерживаться и долго разглядывать окрашенные в светло-голубой стены и ослепительно-белые декоративные колонны. Он изучающим взглядом обвёл всё внутреннее убранство главного коридора — мраморный пол, колонны, статуи деятелей искусства с явным подражанием старине, длинный и высокий стеллаж, за стеклом которого сверкали на послеобеденном солнце многочисленные кубки и прочие награды. Должно быть, местные студенты часто выигрывали в каких-то конкурсах или фестивалях. Этот коридор разительно отличался от внешней строгости музыкального корпуса и так не был похож на дизайн основного здания, каждая деталь которого кричала о своей принадлежности к культуре и истории Ли Юэ. Сяо не знал, как ему реагировать на такие разительные изменения, и всё пытался понять, что именно послужило причиной такого решения и почему всё это кажется ему отдалённо знакомым. Очнувшись, он отправился дальше по коридору, гадая, где может находиться аудитория 405М, если само здание имело всего три этажа. Возможно, здесь был какой-нибудь подвал, и потому третий этаж по номерам аудиторий считался за четвёртый… У приоткрытой аудитории он резко остановился и повернул голову. Он так задумался, что звуки игры на скрипке ворвались в его сознание с небольшим промедлением, но когда он увидел играющего, то все мысли начисто выветрились. Этот человек — если судить по внешнему виду, тоже первокурсник — стоял лицом к огромному окну. В лучах солнца его силуэт казался каким-то расплывчатым, размытым, как будто Сяо стоял на пороге и видел не живого человека, а какого-то призрака. Он был одет в чёрные прямые брюки и некую старомодную белую рубашку, словно вот-вот вышел со сцены после какого-нибудь экзамена, хотя до них была ещё прорва времени. Но вот пальцы, давящие на струны, в отличие от всего силуэта, Сяо почему-то видел слишком уж чётко. То, как они вытаскивали из скрипки такие звуки, какие он не ожидал услышать от слова совсем — если Сяо и удавалось послушать игру на скрипке, то это всегда были вымученные гаммы, похожие больше не на мелодию, а на возню булыжником по грифельной доске — поражало воображение. Появилось ощущение, будто этот человек не играл, но игрался, причём в лучшем смысле. Как будто скрипка для него была не просто инструментом, а порталом в неизведанный мир, познать который можно было лишь собственными руками. Сяо скользнул взглядом к настенным часам, висящим слева от огромного окна, и ужаснулся — он опаздывал на пять минут. Он попятился и задел бедром дверной косяк — игра на скрипке резко прекратилась, и человек обернулся. Правая его рука была обтянута чёрной перчаткой. — Подглядывать нехорошо, слышал когда-нибудь о таком? — беззлобно усмехнулся незнакомец, и Сяо, только и сумев, что кивнуть вместо нормальных извинений, бросился искать аудиторию 405М. Нашлась она на втором этаже, и, должно быть, всё введение в логику прошло мимо Сяо, потому что он не догадался бы о разумности такой нумерации аудиторий даже под страшными пытками, какими и было введение в логику, если так посмотреть. Он осторожно приоткрыл дверь, неловко кивнул говорящему что-то преподавателю в знак извинения за опоздание и уже подумывал забиться куда-нибудь на последний ряд, чтобы никому не помешать своим вторжением, как профессор Чжун обратил к нему своё внимание: — С какого вы направления? — спросил он, и Сяо почему-то показалось, что лицо у профессора сделалось каким-то странно ожидающим. Это заставило что-то в его животе сжаться от неловкости. — Философия, профессор Чжун, — вымолвил он, продолжая стоять в дверях, и преподаватель слабо дёрнул уголком губ. Ху Тао часто шутила, что у Сяо было орлиное зрение, поскольку нормальный человек ни за что не подметил бы подобную деталь с такого большого расстояния. — Приятно, что вам удалось запомнить моё имя ещё до вводного занятия, — произнёс профессор Чжун, и где-то внутри Сяо взвыл. Снова введение. — Поскольку вы являетесь студентом моей кафедры и имели несчастье заблудиться в этих коридорах, повторю ещё один раз: все студенты, которые будут сдавать мне зачёт по дисциплине, занимают первые ряды. Я не могу не восхититься теми студентами, кто осмеливается на такой шаг, как расширение горизонтов собственного познания вне комплексного изучения философии как науки, но всё же предпочитаю активно работать с теми, с кем мы встретимся во время сессии. Ваше имя? Он говорил так много, что Сяо невольно растерялся ещё больше. Причём сейчас он говорил довольно быстро — наверное, оттого, что проговаривал эту информацию в то время, что Сяо упорно искал его аудиторию, — и понять смысл под столькими взглядами было ещё сложнее. — Сяо, профессор Чжун, — наконец, нашёлся он и под приглашающий жест преподавателя поспешил проследовать к оставшемуся месту в первом ряду. Какая-то девушка с его потока убрала с сидения свою сумку и поставила её под ноги. — О чём это я, — задумчиво произнёс профессор Чжун, пока Сяо молниеносно доставал из сумки чистую тетрадь и ручку. — Верно. Вместо долгих предисловий, из-за которых я уже занял добрые десять минут нашей лекции, перейду к задаче. Представьте, что вы ведёте вагонетку… Сяо знал эту философскую проблему, а потому ненавязчиво принялся рассматривать внимательнее аудиторию, в которой, очевидно, будет проводить каждый второй день недели до конца этого семестра. Возможно, и дальше, если не забудет проверить расписание других курсов. Аудитория, стены, полы и потолки которой были покрыты тёмным деревом, разительно отличалась от светлых коридоров, по которым Сяо только что плутал. Должно быть, в свободное от учёбы время здесь проводились какие-нибудь репетиции университетского театра или принимались зачёты у музыкантов. Сидения, одно из которых сейчас занимал Сяо, были обиты светло-коричневым бархатом, и чем дольше он смотрел на размеренно бродящего по сцене профессора Чжун, тем сильнее у него создавалось впечатление, что этот преподаватель переделал зал под себя. Его костюм можно было назвать разве что старомодным. Несмотря на его молодое лицо, он явно не был единомышленником тех преподавателей, что одевались в соответствии с молодёжной модой, тем самым стирая рамки между преподавателем и студентами. Профессор Чжун, должно быть, был человеком властным, свято верящим в некий «учебный тоталитаризм», ратующим за неукоснительную дисциплину и, конечно, превращающим любую сессию в ночной кошмар. Кошмаров у Сяо было довольно много, но он всё же предпочитал встречаться с ними во снах, а не наяву. Вряд ли они с профессором Чжун найдут общий язык. — Стало быть, вы уже обсуждали эту тему с моей коллегой на дисциплине «Введение в этику», — едва заметно кивнул профессор Чжун, когда какая-то студентка далеко справа от Сяо предложила самое банальное решение проблемы вагонетки. — Тогда позвольте изменить исходные этой задачи. Представим, что вы не ведёте вагонетку, а стоите на мосту. Вы смотрите вниз и видите, как эта же самая вагонетка мчится по рельсам, на которых стоят пятеро незнакомых вам рабочих. Вам кажется, что здесь всё довольно очевидно, но вдруг вы замечаете, что справа от вас стоит другой человек и смотрит туда же, куда и вы, перевалившись через перила. Вы его никогда раньше не видели, но не можете не подумать о том, насколько он толстый. Откуда-то с задних рядов послышался глухой смешок, и Сяо закатил глаза. — У вас есть выбор: остаться стоять и смотреть, как вагонетка сбивает пятерых рабочих, либо слегка… подтолкнуть толстяка, чтобы он упал точно на рельсы. Прошу поднять руки тех, кто столкнул бы человека, чтобы спасти жизни этих рабочих. Сяо не стал даже оглядываться. Он понимал, что рук будет явно меньше, чем в оригинальной проблеме вагонетки, но всё ещё достаточно много. Затем профессор Чжун попросил поднять руки тех студентов, кто остался бы бездействовать, и Сяо всё равно продолжил сидеть, рассматривая преподавателя, чуть склонив голову. Он выслушал небольшую дискуссию между той студенткой, которая сидела справа от него, и тем студентом, которого было бы слишком долго выискивать взглядом, и вдруг профессор Чжун повернул голову. — Я заметил, что вы не подняли руки ни при одном пути решения, — произнёс он, посмотрев Сяо точно в глаза. — Должно быть, вы придерживаетесь другой позиции, Сяо? Откровенно говоря, на семинарских занятиях Сяо всегда старался не отсвечивать. Он становился сторонним наблюдателем любой философской дискуссии и словно пропадал телом из любой аудитории, в которой сидел. Похоже, такая тактика явно не сработает на парах у этого профессора, даже лекционных. Он медленно встал и кратко повернул голову, разглядывая других студентов. Их было слишком много — его курс мог занять максимум два ряда, но все остальные?.. — Мы не знаем, решит ли смерть одного человека эту проблему, — твёрдо произнёс он, нахмурившись, покручивая кольцо на среднем пальце левой руки, и профессор Чжун чуть склонил голову в тщательно скрываемом интересе. Если учесть, что предыдущие мнения он слушал обособленно и как-то даже беспристрастно, Сяо мог счесть этот наклон головы приятным комплиментом. Конечно, если бы он был достаточно наивен, чтобы так подумать. — Возможно, я собираюсь извратить весь ваш мысленный эксперимент, профессор Чжун, но один человек, пускай самый толстый, вряд ли заставит в один миг остановиться целый поезд. Не говоря уже о том, что мы с этим человеком можем просто крикнуть рабочим, чтобы они ушли с рельс. Или можно прыгнуть самому. Профессор Чжун слабо улыбнулся, как, наверное, улыбался всегда, когда его студенты выдавали что-то глупое, хотя в глазах промелькнуло что-то болезненное. Сяо подумал, что лучше бы вообще рот не открывал или хотя бы поддержал мнение большинства. — Вы считаете, что введение новых условий поможет решить проблему, когда оба варианта кажутся вам одинаково неприемлемыми с нравственной точки зрения? — уточнил он, и Сяо, встретившись с ним взглядами, кратко кивнул. — Смелый вывод. Нечасто мне попадались студенты, которые прямо говорили о нахождении способа уйти от ответа. — А мне кажется, что в его словах есть смысл. Сяо резко обернулся. На самом верху, привалившись спиной ко входной двери, как будто блокируя все отходные пути для тех, кто сочтёт лекцию слишком скучной, чтобы досиживать её до конца, стоял тот самый скрипач, на которого Сяо имел несчастье наткнуться в то время, когда опаздывал на пару. Верхняя пуговица его рубашки была расстёгнута, что придавало всему его образу какой-то лёгкий оттенок непристойности. Словно он был не музыкантом, а таким же студентом-философом, но достаточным раздолбаем, чтобы на первой же лекции проверить, как препод относится к «взяткам». От этой мысли стало тошно. — Вы придерживаетесь его мнения? — похолодев взглядом, спросил у музыканта профессор Чжун, и тот лукаво улыбнулся. Отчего-то Сяо подумалось, что они друг друга знают достаточно хорошо, но стараются скрываться. Наверное, и мысли о взятках появились не просто так. Возможно, Сяо будет прогуливать политическую философию. — Наверное, многие в этой аудитории скажут, что выбора, как такового, не существует, — продолжил, как ни в чём не бывало, студент. — Но выбор есть всегда. И это выбор между тем, быть человеку линейным или уметь находить дополнительные условия и ресурсы для нелинейного решения ситуации. Я бы тоже покричал с тем незнакомцем на мосту. А я, уж поверьте, могу кричать громко, если захочу. Сяо нахмурился и отвернулся, когда кто-то с середины аудитории не сдержал приглушённого смеха. — В первой задаче я бы повернул руль к тем рельсам, на которых стоит один человек, — заговорил Сяо резко, всем видом не показывая, как этот скрипач ему неприятен. — Это рациональное решение проблемы. Как уже говорили студенты до меня, пять жизней важнее жизни одного. Один спасённый рабочий не сможет выполнять качественно работу за тех, кто погиб под рельсами. Более того, отказ повернуть руль воспринимается как бездействие. Является ли бездействие в данной ситуации куда более безнравственным поступком, чем поворот руля? Профессор Чжун слабо качнул головой, позволяя перевести дыхание и продолжить: — А если предупреждение рабочих во второй задаче не приведут к желаемому результату, то я столкну этого человека. Даже если вы спросите меня, каким будет моё решение, если этот человек будет мне знаком. — Следовательно, в проблеме вагонетки вы будете руководствоваться исключительно рациональностью при принятии решения? — уточнил профессор Чжун, и Сяо кратко кивнул. В выражении лица преподавателя промелькнуло одобрение, которое изрядно шокировало Сяо, чтобы тот сел на место. — Ответ настоящего консеквенциалиста. В таком случае, позвольте мне на некоторое время прекратить обсуждение этой проблемы и перейти к той теме, которую мы будем с вами обсуждать на этой и будущих лекциях — консеквенциальную теорию морали… Сяо заозирался в поисках настенных часов, но не преуспел в своих стремлениях. Ему показалось, что от лекции прошло всего минут десять, но времени утекло куда больше, если судить по усталым лицам его так называемых соседей по ряду. Или, быть может, длительное обсуждение одной и той же проблемы их сильно утомило. Сяо, напротив, понял, что ему ужасно понравилась эта дискуссия, даже если её попытался испортить тот скрипач. Профессор Чжун задал другую задачу: рассказал случай из истории, когда после кораблекрушения четверо моряков оказались посреди бескрайнего океана в одной шлюпке на двадцать дней. Дело происходило ещё во времена после Войны Архонтов, но до падения Каэнри’ах, а потому из-за технологического несовершенства того периода четверо моряков все эти дни провели в шлюпке в открытом море, постепенно сходя с ума от голода. Первые несколько дней они голодали, затем открыли одну банку консервированной редьки из двух, затем съели и вторую, а потом, когда никакой еды не осталось, а поймать рыбу было невозможно, капитан зарезал сироту-юнгу, и оставшиеся моряки питались им до прибытия торгового корабля, который их спас и предал суду. Конечно, профессор Чжун подробно рассказал о том, как капитан принимал решение об убийстве, как предлагал тянуть жребий, а затем молился, прежде чем зарезать юнгу, но Сяо, опять же, видел всё довольно однозначно. В этот раз он думал совсем не как сторонники консеквенциализма. — Если бы капитан действительно раскаялся после убийства, то я бы, скорее всего, был склонен его оправдать, — заговорил Сяо, вновь подняв руку и получив кивок от преподавателя. — В конце концов, ни у кого не было гарантий, что торговое судно наткнётся на них через три дня после убийства юнги, а стремление к выживанию есть у любого живого существа. Юнга был сиротой, без семьи и дома, а ещё он отравился морской водой — такое решение капитана я могу понять. Но на суде он описывал прибытие корабля, как «отвлечение от завтрака», и если он так относится к тому, что отнял чужую жизнь, то он заслужил смертной казни. Подобная беспечность недопустима. — Интересное мнение, — только и сказал профессор Чжун, прежде чем перейти к заключительной части лекции. Сяо старательно записал все вопросы, которые он назвал:       1. Есть ли у человека фундаментальные права?       2. Можно ли оправдать результат честным процессом принятия решения?       3. Какую роль играет согласие в вопросах морали? Если Сяо чему-то и научился за один семестр учёбы, так это мысли, что однозначности не существует. Над этими вопросами он подумает до следующей лекции, которая пройдёт на следующей неделе. Он не успел сложить тетрадь с ручкой в коричневый портфель, когда услышал своё имя и поднял голову. Профессор Чжун попросил его подойти. Сяо поднялся по лестнице на сцену и остановился в нескольких шагах от кафедры, за которой стоял преподаватель. Тот внимательно изучил его лицо, как будто пытался найти какие-то отличия, а затем подобрал с подставки потрёпанную книгу и протянул ему. — Вы задержались, а потому пропустили в начале лекции тот момент, когда я раздавал вашим коллегам материалы для подготовки к следующей лекции, — проговорил профессор Чжун, не сводя с его лица какого-то странного, но не неприятного взгляда. Сяо осторожно забрал книгу и опустил подбородок. «О свободе», автор доктор Эдит. — Вы уже выбрали дополнительный курс этого семестра? Сяо поднял растерянный взгляд с обложки и чуть качнул головой. — Я… пока думаю. — В таком случае, советую вам принять решение как можно скорее. Вполне может произойти, что запоздалость выбора не позволит вам записаться на тот курс, который вы действительно хотели бы изучать. — Профессор Чжун повернул голову. Уголки его губ чуть опустились. — Если ваш друг желает поговорить со мной, передайте ему, что я всё ещё принимаю с семи до девяти каждые вторник и пятницу. Сяо резко проследил за его взглядом. Тот музыкант всё ещё подпирал собой дверь, подогнув одну ногу и склонив заинтересованно голову. Трудно было с такого расстояния сказать, какая именно эмоция отражалась на его лице — на него падала тень с балкона. Сяо поджал губы. — Мы не друзья, — отозвался он ровно, и профессор Чжун вновь посмотрел на него совершенно нечитаемым взглядом. — Значит, я ошибся. Увидимся на следующей неделе. Сяо слабо кивнул и прижал книгу к груди. — До свидания, профессор Чжун. Он спустился по лестнице, подобрал портфель и направился к выходу из аудитории. Он остановился напротив скрипача, который в какой-то момент отошёл в сторону, тем самым переставая загораживать своим телом проход, и теперь смотрел ему прямо в глаза и чуть лукаво улыбался, как будто знал что-то, до чего Сяо ещё не додумался. Сяо не нравилось чувствовать, будто он чего-то не знает. — Профессор Чжун принимает с семи до девяти каждые вторник и пятницу, — сухо сказал он, прежде чем пересечь порог аудитории и выйти в коридор. Скрипач преувеличенно горестно вздохнул и вывалился в коридор вслед за ним. Сяо боковым зрением поглядывал за ним, не собираясь первым заводить разговор. Этот скрипач казался ему чересчур… лёгким, что ли. Он двигался так, словно плыл по воздуху, и в каждом его жесте, когда он закатывал рукава рубашки до локтей, проскальзывало что-то женственное. Наверное, все музыканты были такими. Наверное. Перчатка на его правой руке, оказывается, заканчивалась на локте. — Доктор Эдит, да? — подал голос он, и Сяо невольно опустил взгляд на книгу, какую продолжал прижимать к груди, словно зашуганный подросток. Взяв себя в руки, он опустил плечи и позволил книге тереться о его бедро. — Она забавная. Годами кружила вокруг дерева Веннессы, чтобы написать эту книгу. Искала вдохновения и постоянно просила всех подряд достать ей пару листочков с верхних веток. Сяо нахмурился и вновь посмотрел на обложку. Старая, она вся была испещрена изломами и трещинами. От неё мало что осталось, как если бы кто-то волочил её по асфальту во время поездки на машине. Весь бирюзовый цвет совсем выцвел на солнце. Наверное, и год издания будет соответствующим. — Откуда ты это знаешь? — пробубнил Сяо, снова опуская руку с книгой, и скрипач хитро прищурился, не прекращая знающе улыбаться. Это выражение лица не то чтобы раздражало, но настораживало. — Автобиография Джинн Гуннхильдр, Магистра Ордо Фавониус. «Куда дует ветер», если интересно название. Сяо тихо хмыкнул. — Не думаю, что мне интересно, — сказал он, и скрипач цыкнул. — Если хочешь понять доктора Эдит, то нужно разбираться в контексте эпохи, в которую она жила, — заявил он, первым открыл дверь на лестницу и придержал её, чтобы Сяо тоже прошёл. Тот задержал слегка растерянный взгляд на проступивших тонких косточках на чужом бледном запястье, прежде чем пройти мимо. — Джинн Гуннхильдр — лучший вариант. — А ты, значит, понимаешь доктора Эдит? Голос Сяо отдался мягким эхом. На мраморной лестнице он казался отголоском давно ушедшей эпохи. Они спустились на первый этаж, и уже в этот раз Сяо был тем, кто придерживал дверь. Скрипач мило улыбнулся ему. — Скорее, понимаю философию того, о ком она рассуждает, — прозрачно отозвался он, и Сяо нахмурился. — И о ком она рассуждает? — Сяо-Сяо! Скрипач бросил в его сторону полный загадочности взгляд, но не ответил. К Сяо подбежала Ху Тао, тут же спрашивая, чего это он так задержался, ведь все студенты давно отправились на другие занятия, а поскольку у них по счастливой случайности совпали окна, они могли бы сбегать в город за пельмешками с креветками. Весь этот неожиданный поток информации захлестнул Сяо с головой, и в какой-то момент он заметил, как скрипач повернул к той аудитории, где он занимался до лекции профессора Чжун, а затем лукаво бросил: — Я здесь каждый день с девяти до трёх, Сяо-Сяо! Приходи, если захочешь обсудить труд доктора Эдит. Сяо скрипнул зубами, но решил, что не станет просить этого скрипача не называть его так. Как и не станет приходить в музыкальный корпус в свободное от пар время. На предложение Ху Тао о вылазке в город он ответил ленивым согласием, и уже через полчаса они сидели на скамейке в середине пирса и с отстранённым увлечением разглядывали швартовку не слишком большого судна. Сяо вяло гонял пельмешек по своей бумажной коробочке, не осознавая до конца, что пялится на капитана этого судна, не мигая. У него была забавная борода, которая каким-то образом умудрялась молодить его на пару десятков лет, и аккуратные седые бакенбарды. — Как тебе политическая философия? — спросила Ху Тао с набитым ртом, поэтому Сяо пришлось уделить время, чтобы расшифровать её вопрос и придумать внятный ответ. — Пока без политики, — глухо отозвался он, и Ху Тао прыснула. — Подумываю записаться на его дополнительный курс. — О, дополнительный курс! О чём он? — Без понятия. — Ху Тао снова хихикнула, скрестила ноги на скамейке и откинулась на деревянную спинку. Ей бы форменную юбку поправить, на самом деле. Иногда она забывала, что носит не шорты, из каких не вылезала с самого детства и вплоть до поступления в университет. — Поправь юбку. Ху Тао ойкнула и опустила переднюю часть плиссированной серой юбки, а затем подобрала коробочку с остатками пельменей и вновь повернула к Сяо голову. — Значит, мои соседки по коридору не врали? — хитро протянула она. — Ни капли приличий, ни капли нравственности? Сяо скривился. — Если он запомнит моё лицо, то мне будет проще сдать ему зачёт. Он жёсткий. Ху Тао гнусно хихикнула. Кажется, она собиралась вновь сказать одну из тех вещей, которые заставляли Сяо проникаться желанием утопиться в море или хотя бы провалиться сквозь землю. — Как будто тебе когда-то нравились мягкие. — Заткнись, а? Ху Тао рассмеялась. Сяо запихал в рот оставшиеся пельмени и нахмурился, прежде чем снова начать следить за швартовкой корабля. Все остальные пары прошли, как в тумане, и вечером Сяо обнаружил себя стоящим за порогом библиотеки с «Куда дует ветер» в руках. Он и сам не знал, что именно заставило его прислушаться к рекомендации того скрипача и всё же ознакомиться с автобиографией некоей Джинн Гуннхильдр, но по пути к общежитию он успел прочитать только предисловие от издателя. То кратко описывало особые заслуги Магистра Ордо Фавониус, стоящей у руля Мондштадта аккурат в ту эпоху, когда пала Селестия. Издатель писал, что она была одной из немногих, кто получил благословление Анемо Архонта во время вступления на должность Магистра (до этого она была исполняющей обязанности), а после выхода на пенсию стала меценатом и обратилась к творческой профессии. Он зашёл в свою комнату. Сосед снова куда-то загадочно испарился, оставив после себя на письменном столе кучу раскрытых тетрадей и учебников. Сяо не стал разглядывать, над чем он работал — лишь сдвинул всё в сторону и оставил автобиографию на краю стола. Остановившись взглядом на горе своих бумажек, он аккуратно подцепил самый нижний лист двумя пальцами и вытащил пустой бланк с выбором дополнительных курсов. Задержавшись немного на графе «Философия культуры: специфика интерпретации», он достал ручку и поставил напротив неё размашистую галочку. Он взглянул на настенные часы, которые привёз с собой его сосед по комнате, соединил свои воспоминания о работе кафедры с днём недели, а затем поспешил в здание университета. Кафедра философии находилась в подвале. По идее, это должно было стать объектом насмешек студентов с других факультетов, но Сяо ни разу не слышал, чтобы об этом говорили. Он кивнул охраннику, показал студенческий билет и едва не скатился вниз по лестнице, когда неудачно поставил ногу. Благо, в это время никто из студентов не извращался прогулками по зданию, когда мог провести время в библиотеке или где-нибудь ещё. Поправив сбившийся воротник рубашки, Сяо поспешил вглубь коридора, сразу замечая открытую нараспашку дверь его кафедры. Это хорошо. Значит, он ничего не напутал и вполне мог оставить свой бланк на чьём-нибудь столе. У самой двери он остановился и замер. — Ли Яо? — спросил тот самый скрипач. Сейчас он сидел на деревянном подлокотнике клетчатого кресла, положив локоть на прямую спинку и увлечённо разглядывая бланки, которые у себя в руках держал профессор Чжун. Правая косичка едва не задевала лицо преподавателя, а пальцы заброшенной на спинку кресла руки касались обтянутого старомодным костюмом плеча. — Не бери её. Она дура. — Смелое заявление, — отозвался задумчиво профессор Чжун, разглядывая бланк. Скрипач выдал недовольное: «Ха-ха». — Нет, правда! Ты слышал, что она вообще сказала про того юнгу? Спросить его разрешения, прежде чем зарезать и съесть? Бредятина. Они были так увлечены обсуждением той бедной студентки, что совсем не замечали застывшего в дверях Сяо с выражением невероятного шока на лице. Очнувшись и натянув маску беспристрастности, он постучал одними костяшками по дверному косяку. Скрипач резко поднял голову, отчего-то заалел щеками и соскользнул с подлокотника. — Добрый вечер, — пробормотал Сяо и нерешительно пересёк порог кабинета. Так и хотелось вцепиться в кольцо на левой руке и приняться его крутить туда-сюда. — Хотел оставить свой бланк. Профессор Чжун поправил стопку других бланков и протянул руку. Сяо передал свой и резко одёрнул руку, сжав ею штанину. — Спасибо, — заглядывая в его бланк, отозвался профессор Чжун и тут же отложил его в тонкую-тонкую стопку на правом подлокотнике. — Увидимся в пятницу. Сяо моргнул, совершенно не понимая, почему отбор прошёл так просто, а затем молча кивнул в прощании, неодобрительно зыркнул на скрипача и покинул кабинет. Он умудрился услышать краткое: «Иди» — профессора Чжун и невольно ускорил шаг. — Сяо! Он остановился в самом начале коридора, сам не понимая, почему. Внутри него всё бурлило от неприязненного чувства несправедливости. На внутренней стороне его век отпечатался образ сидящего на подлокотнике музыканта, который так громко вопил о совершенно извращённых отношениях преподавателя и студента, что всё это заставляло Сяо чувствовать искреннее негодование. Он провёл в этом университете всего несколько месяцев, но то, чему он стал свидетелем, было настолько далеко от правильности и субординации, что и говорить было бессмысленно. Его ухватили за рукав, и Сяо вырвал руку. — Это не то, о чём ты подумал, честно! — выдохнул скрипач, глядя ему в глаза с таким волнением, что Сяо ему совершенно не поверил. — И о чём я подумал? — спросил он, и музыкант разомкнул губы, явно не зная, как отвечать. Он направился в сторону лестницы на первый этаж, и скрипач поспешил за ним. — Я не понимаю. Ты не с философии, в чём смысл спать с преподавателем? Скрипач скривился в видимом отвращении и вздрогнул. Сяо нахмурился, повернув к нему голову. — Какая мерзость, — выдавил тот и сглотнул, как будто от одной мысли об отношениях с профессором Чжун у него началась тошнота. — Мы с Чжун Ли… с профессором Чжун просто друзья. Сяо хмыкнул и ступил на лестницу. — Так вот как теперь это называется, — протянул он. — Все друзья выдают такие комментарии, какой ты отпустил на той лекции? Его сжали за плечо, резко развернули. Сяо мог бы вырваться из захвата, может, даже ударить этого наглого скрипача, чтобы он даже и не думал распускать ещё раз руки, но в его лицо вглядывались с таким странным выражением, что все намерения забились в угол сознания. У музыканта были мягкие черты лица, и сейчас они были искажены какой-то застарелой болезненностью, с какой на него смотрел профессор Чжун после ответа Сяо на проблему вагонетки. Глаза его повлажнели, а затем он отрывисто разжал хватку на чужом плече и утёр обеими ладонями лицо. Он шумно выдохнул, а Сяо нахмурился. — Я просто… — натянуто выдавил он, не убирая рук от лица. Резкий переход от бежевого к чёрному казался странным. — Просто поверь мне, пожалуйста. Да, я могу сказать что-то такое, но это ничего не значит. Мне омерзительна даже сама мысль о том, что мы с Чжун Ли… О, Архонты. Он, наконец, отнял руки от лица и взглянул на Сяо с такой ранимостью, что получилось только нахмуриться пуще прежнего. Он не должен так смотреть на Сяо. Так обычно жёны смотрят на своих мужей, когда те обвиняют их в неверности. — Как тебя зовут? — спросил Сяо, понятия не имея, почему он вдруг решил это сказать. — Венти… — тихо отозвался скрипач, продолжая смотреть ему в глаза. — Ты не… Ты не пойдёшь в деканат? Там же вообще разбираться не станут, ты же понимаешь? — Это не моё дело. Он отвернулся от Венти — дурацкое имя — и принялся подниматься по лестнице. Он не хотел думать ни об увиденной сцене, ни о пережитом разговоре. Всё, что он мог только сделать после тяжёлого первого учебного дня — вернуться в свою комнату и уткнуться лицом в подушку. Возможно, пнуть соседа, если он снова начнёт храпеть, ведь тогда Сяо не сомкнёт глаз всю ночь. Спал он очень чутко. — Прочитай «О свободе», — услышал он голос Венти за спиной и обернулся. Тот стоял, обняв себя за плечи, но спина его была прямой и выдавала какую-то странную непоколебимость, какую совершенно нельзя было ожидать после всего этого разговора. — На его занятия надо всегда приходить подготовленным. На этом курсе он всегда начинает с концепции свободы у Барбатоса. Сяо нахмурился, а затем благодарно кивнул. Если он хотел последовать совету Венти — а было бы глупо не последовать, — то до пятницы ему нужно было прочитать не одну, а целых две книги. У обеих было максимум три сотни страниц, так что, если посвятить всё своё время им, то можно было успеть. Другое дело, что, помимо политической философии и выбранного им курса у него были ещё и другие пары. Благо, это только первая неделя, и можно было немного расслабиться. Сосед храпел. Сяо снял кольцо, включил настольную лампу, лампочка в которой периодически мигала, и всю ночь провёл за чтением «Куда дует ветер». Конечно, к утру он чувствовал себя довольно паршиво, а кофе он мог себе позволить купить только после первой пары. Ху Тао снова над ним подшучивала, дескать, Сяо-Сяо так впечатлился новым преподавателем, что решил изучить всю его дисциплину на полгода вперёд, ведь в его мыслях нет ни капли нравственности и пристойностей. Сяо до того устал за бессонную ночь, что не нашёл сил как-то ей отвечать. Неудивительно, что к пятнице он напоминал мертвеца, но зато обе книги были прочитаны от корки до корки. Теперь он вполне разбирался в контексте эпохи, понимал ценность труда доктора Эдит, но сама концепция свободы Барбатоса ушла куда-то за грань его понимания. Дополнительный курс стоял в расписании вечерней парой, и Сяо за неимением другого выхода направился в музыкальный корпус. У порога аудитории он вновь остановился и принялся разглядывать Венти. Тот опять стоял лицом к окну и играл на скрипке — в этот раз что-то мелодичное и лирическое. Он плавно двигал корпусом в такт, чуть прикрыв глаза, и даже так ни одна нота не звучала фальшиво. Его левая рука скользила по грифу, такому же чёрному, как и вся скрипка, словно скользила по льду или кромке воды. В этот раз солнце не размывало его силуэт — то с самого утра скрылось за серыми облаками, предвещая холодный дождь, — но Сяо всё равно видел в нём что-то призрачное. Мелодия резко оборвалась, и Венти цыкнул недовольно. Сяо не видел в его игре хоть что-то, от чего можно остаться недовольным. — Я вижу тебя в отражении окна, — заговорил Венти и обернулся. Сяо снова захотелось стыдливо кивнуть и спешно ретироваться, хотя и сам не понимал, почему. — Нравится за мной наблюдать? В его голосе вновь появились лукавые нотки. Он снял скрипку с плеча и осторожно положил её в чехол, лежащий посреди преподавательского стола. Смычок отправился туда же, и Сяо молча наблюдал, как он садится на стол и скрещивает ноги, прежде чем ответить: — Красиво играешь. Венти ярко улыбнулся и приглашающе махнул рукой в перчатке. Из всех мест, где здесь можно было сесть, была лишь длинная деревянная банкетка у рояля. Клавиши скрывались по ту сторону чёрной крышки, и Сяо положил на неё две книги. — Я прочитал их, — сказал он, и Венти, всё ещё улыбаясь, но уже куда мягче, заинтересованно склонил голову, — но кое-что не понял. — Хочешь, чтобы я объяснил? — спросил Венти, и Сяо мелко кивнул. — Тебе нужно всего лишь попросить меня об этом. Он слабо улыбнулся, когда Сяо нахмурился. Тому начинало казаться всё происходящее затянувшейся шуткой. С одной стороны, он вполне мог встать и уйти, а затем появиться на первом занятии по философии культуры и пытаться руководствоваться теми знаниями, которые точно понял, но… Однозначности не существует. Вдруг он внушил самому себе, что кое-что понял, но в реальности всё совершенно не так? И то, каким тоном это сказал Венти… В его словах не было насмешки или издевательства, словно ему действительно нужна была просьба, чтобы согласиться. — Объяснишь мне философию свободы по доктору Эдит? — спросил Сяо медленно, и Венти чуть надул губы. — Не люблю вопросы, — качнул головой он. Сяо вновь задумался, опустив взгляд в деревянный пол. Он покрутил кольцо на среднем пальце. — Объясни мне философию свободы. — Слишком требовательно, — тихо отозвались ему в ответ. В крови забурлило что-то, отдалённо напоминающее азарт. Сяо было необходимо сформулировать свою просьбу так, чтобы она не прозвучала слишком требовательно или в форме вопроса. Венти явно заставлял его крутиться ужом в поиске нужной формулировки того, что он хочет сказать. Сяо любил думать. Ему подкинули довольно интересную задачу; возможно, ему следовало идти не в философию, а в изучение языков?.. Ему всегда нравилось смотреть на старотейватские иероглифы и видеть в них что-то знакомое. Ху Тао всегда поражалась, когда ему удавалось приблизительно перевести кусочек надписи на фасаде исторического музея Ли Юэ. Кстати, залы, посвящённые истории Мондштадта, очень напоминали коридоры музыкального корпуса. Но Сяо ушёл мыслями в другую сторону. — Я бы хотел разобраться в философии свободы, — едва слышно произнёс он, и Венти улыбнулся, чуть прищурившись, — если бы ты мне объяснил. — Хорошо. Вокруг них уплотнилась камерность, как если бы на инструментальный концерт пришло не больше пятнадцати зрителей. Сяо сам не заметил, когда они начали говорить так тихо. Венти свесил одну ногу с преподавательского стола и чуть покачивал ею, пяткой то и дело врезаясь в нижнюю перегородку. Он не сводил с него какого-то ностальгического взгляда, будто в его жизни уже была подобная ситуация, но так давно, что и времени точного вспомнить нельзя. Воспоминание счастливое и одновременно печальное. Элегический тон, сказал бы Сяо, обучайся он на факультете литературы. — Попробуй объяснить мне основные тезисы доктора Эдит, — заговорил Венти, разрушая всю эту камерность. — Я подправлю, если что-то будет не так. Сяо сглотнул, отчего-то чувствуя странную неуверенность. Его взгляд расчертил мягкое и слегка заинтригованное выражение лица Венти, а затем замер на деревянном полу. Пыльном. — Доктор Эдит… — начал Сяо, а затем задумался, размышляя, с чего начать и как вообще объяснить кратко то, что он прочёл на трёхстах страницах. — Она разделяет философию Бога Свободы на три дихотомии: мотивация, воля, императивы. Долг и склонность, автономность и гетерономность, категорический и гипотетический императивы. Венти чуть вздохнул, и Сяо запнулся. — Попробуй объяснить своими словами, — произнёс Венти, меняя положение ног. Теперь он подгибал левую, а качал в воздухе правой. Он оперся на руки позади себя и запястьем задел узкую часть чехла от скрипки. Слабая пуговица его рубашки сама расстегнулась, открывая угол какой-то бирюзовой татуировки на груди, и Сяо резко отвёл взгляд, не зная, сказать ему поправиться, как говорил Ху Тао во вторник о юбке, или промолчать. — Пока что я слышу выжимку из её трудов. Не могу понять, в чём у тебя трудности. Остатки былой уверенности смешались с пылью на полу. Сяо чуть дрожащей рукой подхватил «О свободе» доктора Эдит и едва ли не судорожно принялся листать её, пытаясь среди огромного полотна пространного текста отыскать дихотомию мотивации. Ему явно следовало делать конспект по книге, ибо зарываться в неё сейчас, находясь под пристальным взглядом Венти, ему было несколько стыдно. Слова сбегали из его сознания, как тюль под потоками ветра ускользает через щель в окне. — Я… — сжав пальцами мягкую обложку, выдавил Сяо, не поднимая головы. Его лицо пылало. — По доктору Эдит… Венти с очевидным сомнением промычал и качнул головой. — Не совсем по ней. Сяо поднял голову. — По Барбатосу? — исправился он неуверенно, и Венти кивнул, улыбнувшись. Его поза выдавала расслабленное спокойствие, и только это помогало Сяо не провалиться сквозь землю. — Он считал, что только один мотив допустим с точки зрения морали. Тот, который, эм… гласит, что необходимо действовать ради того, чтобы поступать правильно. По понятию долга. — Снова выжимка. Кажется, ты не совсем понимаешь, как действовать согласно долгу, если всегда можно найти какой-то корыстный мотив. — Сяо медленно кивнул, глядя ему в глаза, и Венти слабо улыбнулся, как будто услышал посредственную шутку. — Вероятно, люди часто поступают исходя из своих интересов. Эгоистично. Барбатос не стал бы с этим спорить. Но, на самом деле, он считает, что если мы способны действовать исходя из морали, то есть раз наши поступки имеют нравственную ценность… — То мы способны подниматься над склонностями, своими интересами и корыстью, чтобы следовать долгу? — закончил за него Сяо, и Венти улыбнулся чуть шире и кивнул. — Значит, если при принятии какого-то решения мы… опираемся на чувство долга, пускай в нашей мотивации и могут присутствовать личные интересы, то поступок всё равно будет нравственно ценным? Главное, чтобы поступок не истекал из них в первую очередь. Левая рука Венти дёрнулась, как будто он хотел оттолкнуться от преподавательского стола и подняться на ноги, но быстро вернулась на место. Он издал краткий смешок, но в нём не было издёвки. — Всё верно, — сказал он мягко. — Дихотомию мотивации ты отлично понял. — Не без твоей помощи, — пробормотал с лёгким смущением Сяо и услышал тихий смех. — Все философы такие скромные? Мне казалось, вы все из себя возвышенные и отстранённые. Настоящие небожители. — То же самое я слышал о музыкантах, — потерев лоб, отозвался Сяо, и Венти лукаво улыбнулся. — Ладно, эм… Дальше идёт дихотомия воли. Автономность и гетерономность. Я так понял, что Барбатос допускает только автономный вариант свободы. Это… Это означает, что мы свободны, только если поступаем по закону, который сами себе установили. Не то, что нам навязали, а что нам диктует разум независимо от природы, желаний и обстоятельств. Венти медленно и задумчиво хмыкнул. Сяо подумал, что он на верном пути. — Это приводит нас к третьей дихотомии. Категорический и гипотетический императивы. Не думаю, что правильно понимаю эту часть, но… Если мы действуем из-за каких-то личных мотивов, то это гипотетический императив. Например… «Убивать нельзя, потому что убивать больно» — это гипотетический императив. Если мы не будем убивать, потому что считаем, что это плохо само по себе, и не придаём формальным основаниям содержательные соображения, то это категорический императив. И именно его Барбатос считает верным. То есть, допустимым. Венти тихо угукнул. — Категорический императив диктует поступки, оставляя в стороне любые побочные цели и желания, — сказал он, резюмируя всё, что произнёс Сяо. Вдруг он поднял взгляд на настенные часы, и Сяо проследил за ним. Секундная стрелка только-только отметила наступление трёх часов после полудни. — Мне пора. Тебе хватит того, что мы сейчас обсудили, для первого занятия. — Но… — только и смог вымолвить Сяо. Венти спрыгнул со стола, закрыл чехол от скрипки и ухватился за твёрдую ручку. Спешно попрощавшись, он выскользнул из аудитории, явно не собираясь ни закрывать её, ни делать хоть что-то, чтобы официально покинуть её. Сяо показалось, что вся эта аудитория изначально принадлежала ему, и никакому другому музыканту не придёт в голову занимать её для своих занятий. Это было до того странно, что Сяо некоторое время продолжал сидеть на банкетке, разглядывая дверной проём. Очнувшись, он подобрал две книги и в последний раз оглядел аудиторию, словно находился в ней в последний раз. Что-то ему подсказывало, что это не так. На первом занятии по философии культуры он блистал. Он мог видеть, как его авторитет в глазах однокурсников растёт в геометрической прогрессии каждый раз, когда он отвечал на вопросы профессора Чжун и развивал его мысли. Правда, ещё в самом начале лекции он попросил называть его по имени, дескать, в этой аудитории сидят самые перспективные студенты его кафедры, которые теперь официально находились «под его крылом» и считались его коллегами. Это было странно, но Сяо даже понравилось это резкое отхождение от «учебного тоталитаризма». Должно быть, ему — и другим шестерым студентам с курса философии культуры — позволено обращаться к профессору по имени только по пятницам вечерней парой. Студентов было крайне мало. Ещё одна странность. Сяо помнил ту толстую стопку бланков, которую держал в руках Чжун Ли во вторник вечером, и если из всей неё профессор выбрал только семь студентов, то… почему Сяо он взял так быстро? Они совсем не знали друг друга, и только одна небольшая дискуссия во время первой лекции по политической философии позволила ему принять это решение. Сяо никогда не считал себя гением в области философии. Откровенно говоря, чем дольше он учился, тем сильнее подозревал себя в бездарности. — Таким образом, согласно доктору Эдит, человек является целью, а не средством её достижения, — завершил свой монолог Чжун Ли, который Сяо бессовестно прослушал, снедаемый противоречивыми размышлениями. Теперь профессор не бродил по сцене, а восседал в кресле. Он принёс из-за кулис несколько стульев и до начала пары расставил их кругом так, чтобы все могли друг друга видеть. Это снова пробудило в Сяо чувство камерности всего происходящего, словно весь мир сжался вокруг одной сцены в аудитории 405М. Сяо был почти уверен, что не заметил бы пустые ряды, даже посмотри он на них в упор. — Но давайте подумаем об убийствах и самоубийствах. Чжун Ли метнул краткий взгляд на Сяо, и тот нахмурился, вслушиваясь. — Они идут вразрез с категорическим императивом. Почему? Он вновь повернул в сторону Сяо голову, и тот решил, что таким образом ему давали слово. Наверное, ему следовало изображать ветошь с самого начала лекции, потому что точного ответа на этот вопрос он не знал. Затем он одёрнул себя. Однозначности не существует. — Если я убью кого-нибудь, то заберу его жизнь со своей целью, — задумчиво протянул Сяо, не прекращая хмуриться, и Чжун Ли медленно кивнул. — Или ради вознаграждения, может, из-за ненависти или ревности. В любом случае, у меня есть цель, когда я убиваю человека, и это противоречит категорическому императиву. Его однокурсница напротив него распахнула глаза, как будто то, что только что сказал Сяо, было самым умным, что ей довелось услышать за всю жизнь. Как будто он не сказал какую-то банальность, в самом деле. Чжун Ли медленно кивнул опять. — А что насчёт самоубийства? — По Барбатосу, — произнёс Сяо, а затем запнулся. Та самая студентка склонилась над своей тетрадью и принялась что-то записывать. — То есть, по доктору Эдит самоубийство мало чем отличается от убийства. Потому что, забирая чью-то жизнь — свою или чужую, — мы используем человека, как средство. А значит, не уважаем его, как цель. И если я, эм, совершу самоубийство, то извращу понятия разума и человечности, а значит, совершу простое убийство. Чжун Ли молчал несколько секунд, пока не понял, что Сяо закончил излагать свою мысль. Он сложил руки в замок, оперся локтями о подлокотники мягкого кресла и склонил голову. В его взгляде снова промелькнуло что-то болезненное, стоило только Сяо заговорить о самоубийстве. — Что для вас есть уважение? — спросил он, и Сяо неуверенно нахмурился. Ему показалось, что Чжун Ли внезапно начал говорить как-то по-старому. — Для меня? — переспросил он, и Чжун Ли кивнул. Он вцепился в кольцо на левой руке. — Это… отношение к человеку, однозначно не негативное, но я не могу назвать его положительным. Как не могу назвать и нейтральным. Это что-то среднее между… Он запнулся, понимая, что ушёл куда-то в другую степь. Он потёр лоб и качнул головой. — Простите, — пробормотал он, а затем глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. — Я пытаюсь сказать, что те же любовь или сочувствие, например — это признание ценности человека исключительно из-за их личностных характеристик. Уважение не берёт эти характеристики в расчёт. Значит, уважение — это признание человеческой ценности как… фундаментальной константы? Чжун Ли слабо улыбнулся. — Превосходный ответ. Должно быть, Сяо дёрнулся, потому что тетрадь съехала с его колен и оглушительно шлёпнулась на пол сцены. Потупившись, он отрывисто кивнул и поднял её. Из аудитории 405М он выходил с явственным осознанием, что ни политическую философию, но философию культуры он не станет прогуливать ни за какие деньги этого мира. Не то чтобы неожиданная похвала от Чжун Ли заставила его принять это решение, просто Сяо был в неописуемом восторге от понимания, что его мысли не настолько ничтожные, как он изначально думал. Ему необходимо было к следующей лекции перелопатить всю библиотеку в поисках информации о жизни и складе ума Бога Свободы, чтобы понимать, о чём идёт речь. Они собирались обсудить плюрализм интерпретации концепции свободы у доктора Эдит, Барбатоса и других значимых в области философии исторических личностей Тейвата. Значит, нужно было ещё и сделать другой запрос работнице библиотеки. Наверное, к концу семестра она его возненавидит. Или запишет в список лучших друзей, будет предлагать чай и даже разрешит оставаться в стенах библиотеки после закрытия. Сяо перетащит туда свою кровать и сменит место жительства. Этот вариант ему как нравился, так и навевал неподдельный ужас. Проходя мимо аудитории с открытой нараспашку дверью, Сяо повернул голову. Венти внутри не было. Отчего-то он очень сильно захотел ему похвастаться результатами первого занятия или хотя бы поблагодарить за помощь. Возможно, он сделает это завтра в промежуток с девяти до трёх, если отыщет время. В субботу у них не было занятий. Ху Тао планировала праздно шататься по городу, может, сходить на какую-то временную экспозицию в историческом музее, причём она не оставляла тщетных попыток подбить Сяо заняться тем же. Тот тратить время впустую не любил. Особенно, когда библиотекарь выкатила ему с десяток книг по философии, которые ему нужно было проанализировать на предмет полезности к следующей паре по философии культуры. На самом деле, такое выделение в расписании одних дисциплин и полное безразличие к другим должны были его насторожить, но отчего-то совсем не получалось этого почувствовать. С другой стороны, это было естественно. Сяо был готов вешаться от одного только упоминания теории познания. Резко похолодало. Теперь в одном только пальто выйти на улицу было слишком опасно, а поэтому, в очередной раз отклонив предложение Ху Тао пойти гулять по Ли Юэ, он вернулся в свою комнату, надел тёплый свитер, накинул верхнюю одежду и вышел на улицу. Часы едва пробили полдень. В музыкальном корпусе было холоднее, чем на улице. Откуда-то с верхних этажей доносилась оркестровая музыка, но Сяо задержался по другой причине. Он задрал голову и принялся разглядывать религиозный сюжет на потолке. Художник проделал какую-то колоссальную работу, изображая в центре композиции крылатого человека, окружённого драконом, огромным соколом, волком и львом. Человек замер, так и не дёрнув ни одной струны лиры в его руках, а животные вокруг него взирали на него с застывшим во времени вниманием. Такой плафон, как подумал Сяо, должен находиться на потолке мондштадского собора или где-нибудь в музее, но точно не в музыкальном корпусе университета Ли Юэ. — Это Барбатос и Хранители Четырёх Ветров, — тихо проговорил знакомый ему голос совсем рядом, и Сяо угукнул, не повернув головы. — Говорят, художник несколько дней провёл на руинах первого собора Барбатоса, чтобы изучить оставшиеся витражи и фрески и написать этот плафон. Историческая достоверность, всё такое… Об этом факте Сяо не знал. Он изучал в школе всеобщую историю, а потому, конечно, знал, что такого произошло, что все Боги исчезли с лица Тейвата. Всему виной событие, названное Падением Селестии. Многие учёные-историки ломали головы, составляли причинно-следственные связи и пришли к выводу, что Архонты обладали особой связью с обителью небожителей и после разрушения последней в ходе полномасштабной войны, утратив эту связь, либо потеряли божественность и стали обычными людьми, либо бесследно исчезли. Кто-то из Академии Сумеру сформулировал теорию, согласно которой Боги вернулись в свою первоначальную форму, обратившись частью собственных элементов. Доказывало подлинность этой теории существование скалы в Заоблачном пределе, напоминающей своей формой черты высокого мужчины. Может, ветер Барбатоса до сих пор странствует по этому миру. Правда, это не отменяет того факта, что Хранители Четырёх Ветров всё равно погибли. В историческом музее Ли Юэ точно была картина, посвящённая этому сюжету. — Достоверно вышло? — спросил Сяо, неосознанно подхватив общую меланхолию и заговорив на пониженных тонах. Венти слабо дёрнул уголком губ и вздохнул. — Львом Юга всегда был человек. Магистр Ордо Фавониус. — Как Джинн Гуннхильдр? Ответом ему послужило тихое: «Угу». Какое-то время они молчали, разглядывая плафон на потолке, а затем Венти мотнул головой и вернулся в свою аудиторию. Скрипка лежала на столе, конские волосы на смычке чуть натягивались от касания к струнам, как будто Венти специально оставил свой инструмент лежать так, ибо планировал в кратчайшие сроки вернуться к своему занятию. Он уложил скрипку на плечо, сжал её подбородком и подобрал смычок, но играть не спешил. — Я думал, ты на выходных решишь поехать домой, — произнёс Сяо, садясь на облюбованную им банкетку у рояля. Венти сыграл пару гамм с такой скоростью и стремительностью, как будто просто разминал пальцы. Даже это не походило на возню булыжником по грифельной доске, как получалось у всех других скрипачей, чью игру Сяо довелось слышать. — Я стараюсь не ездить в Мондштадт лишний раз, — улыбнулся с лёгкой горечью Венти и взял какой-то аккорд. — Слишком сильная тоска по дому. Сяо явно не понял его логики. Он хотел спросить, что это значит, но Венти принялся играть что-то, и он замолк на полуслове. Эта мелодия… Если Сяо закрывал глаза, то представлял залитое солнцем поле, но оно было не только на небе — под ногами тоже. Всё вокруг пестрило желтизной. Под эту музыку хотелось танцевать. Странно, наверное, ведь он никогда не танцевал по-настоящему. — Ты меня не отвлекаешь, кстати, — заговорил Венти, продолжая играть и заставляя Сяо вынырнуть из странных грёз. — Ты хотел меня о чём-то спросить. Сяо оставил при себе недоумение, как Венти мог хоть что-то видеть, когда стоял спиной к нему и разглядывал вид за окном. — Если ты скучаешь по дому, то почему не возвращаешься? Венти тихо хмыкнул, не отрываясь от скрипки. Выраженная танцевальность сменилась какой-то лиричностью, но не выбилась из основного ритма и… стиля, что ли. Сяо всё ещё мог танцевать под это, если бы умел. — Не хочу сравнивать то, что было, и то, что есть сейчас. Сяо тихо промычал что-то неопределённое и не стал лезть дальше. Венти как будто бы отвечал ему с большой неохотой, словно одна мысль о внутреннем противоречии отбивала всякое желание говорить вообще. Интересно, почему же он тогда решил заговорить об этом?.. Игра на скрипке вновь сменилась на танцевальную. Сяо смотрел на руку, не обтянутую перчаткой, что зажимала струны на грифе, и не мог оторваться. То, как выделялись костяшки и узкие кости на тыльной стороне ладони, то, как прижималась к меди кожа на подушечках тонких пальцев — длинных, созданных для музыки… Сяо находил этот вид чарующим и по-настоящему прекрасным. Даже когда Венти закончил играть и отложил скрипку в чехол, Сяо не переставал сверлить пустым взглядом его левую руку и усиленно думать над мыслью, которая прочно засела у него в голове. — Научишь меня играть эту мелодию? Венти замер, так и не выпустив из пальцев смычок, какой хотел сложить в чехол, и усмехнулся. — Не люблю вопросы, — отозвался он, и Сяо понял, что тот согласится, как только он правильно сформулирует свою просьбу. — Я бы хотел сыграть эту мелодию на скрипке, — протянул он, вставая с банкетки, — если бы ты меня научил. Венти встретил его взгляд и ласково улыбнулся. — Хорошо. Сяо открыл портал в персональную Бездну. Нет, в образе учителя Венти не становился зверем. Он говорил спокойно и размеренно, с удовольствием объяснял снова и снова, если Сяо что-то не понимал, а ещё то и дело рассказывал истории о создании этого инструмента, о выдающихся композиторах или о музыке в целом. Иногда он как будто бы невзначай бросал, что умеет играть ещё и на лире и бамбуковой флейте, и при этом бросал ожидающие взгляды на Сяо, будто тот засмеётся или выдаст что-то неприятное. Сяо не собирался ничего из этого делать. На самом деле, ему отчаянно хотелось увидеть, как Венти дёргает струны лиры или зажимает отверстия традиционной для Ли Юэ флейты. Именно увидеть. Потому что руки Венти были везде. За те две недели, что они встречались в аудитории музыкального корпуса на первом этаже каждый обеденный перерыв и тогда, когда у Сяо не было пар (или была физкультура, если совсем честно), Сяо понял, насколько он, должно быть, ненормальный. Все мысли разом вылетали из его головы, когда Венти мягко касался его, чтобы поправить положение локтя, спины и плеч, пальцев на грифе и кисти. Вроде, он постоянно просил не зажиматься, причём говорил это с таким тоном, будто это была их личная шутка, и Сяо явно испытывал с этим проблемы. Была ещё одна проблема. Сяо отказывался признаваться в её существовании даже самому себе, но ему пришлось сделать это в определённый день, который разделил его жизнь на две половины. Они уже выучили с десяток тактов той мелодии. Венти ещё на первом их занятии сказал, что она называется «Танец среди моря цветов» и что он написал её сам. Сейчас он, явно услышав несколько фальшивых нот, приблизился к Сяо со спины, вытянул левую руку и опустил её на кисть Сяо. Тот напрягся и замер. — Прости, — тихо и смущённо произнёс Венти, и Сяо услышал в его голосе слабую улыбку. — Личное пространство, да? — Нет, — резко выдохнул Сяо. — Просто не ожидал. Венти тихо и задумчиво хмыкнул, прежде чем снова положить ладонь на его кисть. Он передвигал чужие пальцы, ставя их в правильную для игры позицию, а затем второй ладонью обхватил за локоть другую руку, какой Сяо держал смычок. По всему телу волнами разливалась жара, но особенно — в низу живота. И это чувство не было неприятным. Скорее… очень смущающим. Всё тело натянулось тугой струной, когда Сяо сложил два и два и понял, что все эти чувства в нём вызывает Венти. И пока тот мягким полушёпотом, находясь совсем рядом с его лицом, говорил начать играть, не убирая рук, Сяо следовал его наставлениям, сам представляя, как он убирает скрипку с плеча, поворачивает голову, говорит что-то едва слышно и касается его губ своими. И если бы ему было лет пятнадцать, то наверняка бы он бросил скрипку, развернулся и покинул аудиторию музыкального корпуса, чтобы никогда туда не вернуться. Волна горячего стыда окатила его с ног до головы, и дыхание сбилось. Он сумел нормально попрощаться, когда подступило время его занятия по этике, но он его бесстыдно прогулял, сбрасывая напряжение в душе и раздумывая над тем, куда завела его жизнь. На паре по политической философии во вторник он представил, как целует Чжун Ли. Картина вышла настолько отвратительной, что он едва успел сглотнуть подбежавшую тошноту. Потом, уже после занятия, к нему с просьбой одолжить конспект подошёл однокурсник, имени которого Сяо даже не пытался запомнить, и он протянул ему свою тетрадь и представил, как целует его. Немногим лучше. Поздним вечером, сидя у окна в небольшом ресторанчике вместе с Ху Тао и обсуждая какие-то бытовые дела, он представил, как целует уже её. Ничего особенного он не почувствовал. Может, разве что небольшое непринятие, поскольку к ней он относился, как к родной сестре — младшей и немного надоедливой. Потом он подавился салатом, когда представил ещё раз поцелуй с Венти, и увиденное его бросило в разожжённую печь. Ху Тао похлопала его по спине и спросила, всё ли в порядке. Сяо открестился, что слишком быстро ел, а потому еда попала не в то горло. На самом деле, он был совсем не в порядке. В его мыслях Венти выдыхает ему в губы, зарывается длинными, созданными для музыки пальцами ему в волосы, Сяо подхватывает его ладонь и покрывает поцелуями торчащие острые костяшки, слышит тихий вздох, который резко всю кровь с головы приливает к члену, и… Да. Сяо был бесповоротным геем из-за Венти. Или для него. Для верности он представил, как целует молодого низенького официанта. Точно. Для Венти. Ху Тао явно знала об этом ещё до того, как Сяо догадался сам. В конце концов, не просто так же она шутила о совершенно постыдных вещах. Таких, как отсутствие нравственности и пристойностей на парах Чжун Ли, например. Если так подумать, то подшучивать на эту тему она начала ещё в средней школе. Сяо плохо помнит то время; совсем не помнит, если уж на то пошло. — Ладно, — пробормотал он. — Это не проблема. — А-а? — подала голос Ху Тао, не до конца прожевав кусочек варёной рыбы. — Что такое? У кого-то проблемы? Сяо поковырялся палочками в салате с грибами эноки и отодвинул тарелку, не чувствуя аппетита. Палочки он положил на крошечную деревянную подставку. — У меня, — отозвался он и заправил назад волосы. Он не имел привычек скрывать от Ху Тао что-то. Возможно, в долгосрочной перспективе он не скажет самому себе спасибо за такую черту. Может, постыдные шутки от неё появились не из ниоткуда. Ху Тао пододвинула ему тарелку обратно, но не успела спросить, что за проблемы у него вдруг появились. — Помнишь скрипача с музыкального отделения? — спросил он, заглядывая ей в глаза и принимаясь покручивать кольцо. — Ну, который в первую неделю со мной шёл после пары Чжун Ли? — Ещё бы не помнить, — вздохнула Ху Тао, наконец, проглотив рыбу и вперившись преувеличенно заинтересованным взглядом в потолок. — Бегаешь к нему каждый день. Увёл он тебя от меня, вот что! Если бы Сяо вновь притронулся к тарелке с салатом, наверняка бы подавился. Правда, салат он не ел, а потому подпер кулаком подбородок и навёл на Ху Тао взгляд, который очень сильно постарался сделать многозначительным. Вряд ли у него это получилось. — Думаю, он мне нравится. Сяо сказал это вслух и не почувствовал себя так, будто пол под его ногами вот-вот разверзнется. Наверное, всему виной была Ху Тао — она была его названной сестрой, ей он мог сказать, что угодно, и та не кинется на него с осуждениями или яростными криками. Или где-то глубоко внутри Сяо успел принять эту мысль. Как мало для этого понадобилось, на самом деле: две недели занятий по скрипке и пара-тройка безнравственных представлений в голове. — Вот удивил так удивил, — пробормотала Ху Тао, а затем высунула язык и издала неприличный звук. — Ты ведь только о нём и говоришь. «Мы с Венти сегодня», «Венти вчера», «Я завтра буду с Венти заниматься всякими гейскими делами у него в аудитории». Сяо нахмурился. — Такого я точно не говорил. — Ну, знаешь, ты много чего о нём говоришь, — махнула в его сторону палочками Ху Тао. — Могла и напутать. Какое-то время Сяо молча водил грибом эноки по тарелке. К его левой палочке прицепился кусочек моркови. — То есть, ты не против? — наконец, спросил он, и Ху Тао молча и беспристрастно подхватила последний кусок рыбы, запихала его в рот, долго жевала и проглотила с громким звуком. — Не твой профессор Чжун, и на том спасибо. Мои соседки по коридору уже надоели. Сяо даже не захотел с ней препираться в очередной раз из-за Чжун Ли. Только кратко кивнул и принялся доедать салат. Стало ли ему легче после обсуждения этой темы с Ху Тао? Определённо. Конечно, он с самого начала не считал свои внезапно свалившиеся чувства к Венти неправильными, но всё же… Хотя, если так подумать, то чувства были совсем не внезапными. В конце концов, увидев его в первый раз, Сяо счёл Венти настолько красивым, что принял его объятый солнечным светом силуэт за призрачный. И пускай он тогда видел только его прямую спину и левую руку, зажимающую струны на грифе. На следующее занятие по игре на скрипке он пришёл во всеоружии. По идее, сейчас у него должна была проходить пара по теории познания, но Сяо всё ещё был готов вешаться от одной только мысли о её посещении, и останавливало его только то, что Барбатос счёл бы его поступок безнравственным. Или несвободным, если быть более точным. Идиотизм, подумал Сяо и пересёк порог аудитории на первом этаже музыкального корпуса. Венти не играл на скрипке, как делал это всегда, стоило Сяо прийти на занятия. Он задумчиво вглядывался в ноты, впервые, кажется, за всё их знакомство согнув чуть ли не пополам спину и поджав под себя одну ногу. Преподавательский стол явно не обладал неприкосновенностью здесь. Венти подобрал со стола ручку и отметил что-то в листе, а затем поднял голову, ярко улыбнулся и махнул ему рукой. Сяо снова в жар бросило. — Мне надо разобрать одну сонату как можно скорее, — с извиняющимся тоном заговорил первым Венти. — Ты не против, если я немного позанимаюсь сам, а потом, ну… начну с тобой? Сяо непроизвольно облизнул губы, которые вмиг высохли. Он кратко кивнул, и Венти послал в его сторону обезоруживающую улыбку, прежде чем снова с головой погрузиться в разбор нот. Раскрытый чехол со скрипкой касался его правого бедра. Сяо и сам не знал, чего ожидал, когда заваливался в аудиторию вне их обычного графика. Благо, он взял с собой книгу, схватив её с краю стола больше автоматически, чем осознанно, а потому положил пальто на крышку рояля, сел на горячо любимую им банкетку и раскрыл книгу. Он соврёт, если скажет, что не отвлекался. Он то и дело поглядывал, как Венти в воздухе сгибает пальцы, как будто в них лежал гриф скрипки, а затем отмечает что-то в нотах. Он то и дело поглядывал, как Венти изредка выпрямляется и разминает затёкшую спину. Он то и дело поглядывал, как слабо покачивается его нога в воздухе. Его левая косичка скрывала какую-то часть профиля с мягкими чертами, а солнце оконными бликами рассыпалось по его телу, и Венти выглядел в этот момент так красиво, что Сяо совсем позабыл, о чём вообще читал. Иногда их взгляды пересекались, и Сяо утыкался в книгу, как будто не рассматривал Венти всё это время. В один такой раз он пододвинул банкетку ближе к роялю и оперся о крышку, под которой прятались клавиши, спиной. Автор упоминает какие-то «постулаты Барбатоса». Он не приводит их, не цитирует, даже ссылки не оставляет для дальнейшего поиска. Просто говорит об их существовании и о том, что опирался на них для формулирования своего определения свободы. Он писал, что свобода — это право действовать или бездействовать, говорить или думать так, как человек хочет, без всяких препятствий и ограничений. Кошмар какой. Слишком много вещей, которые можно поставить под сомнение. Сяо не нужно было даже посещать философию культуры, чтобы понять, как долго его группа с Чжун Ли будут обсуждать это определение и разносить его в пух и прах. Однако, эти странные «постулаты Барбатоса» его крайне заинтересовали. Он никогда не слышал ни о чём подобном и сомневался, что автор это просто выдумал. О, Архонты. С каждой новой строчкой ощущение, что он зря тратит на эту книгу своё время, только усиливалось. На его книгу упала тень. Он поднял голову и не отпрянул только потому, что и без этого опирался о рояль — Венти навалился руками на чёрную крышку по обе стороны от него и наклонился вперёд. И пускай они занимались игрой на скрипке, явно позабыв о существовании личных границ, сейчас Сяо не мог не ощутить, как лицо пылает. И низ живота тоже. — Привет, — выдохнул Венти, улыбаясь слабо, но не измученно. — Привет. Во рту стало совсем сухо, и Сяо опять облизнул губы. Венти проследил за этим неосознанным жестом, и в движении его взгляда не было ничего неосознанного. — Я думал, ты прожжёшь во мне дырку. — Прости… — Ты хотел мне что-то сказать? Сяо пересёкся с ним взглядами. Он разглядывал глаза Венти и не понимал, какого они цвета — то ли синие, как небо ранним утром, то ли зелёные, как речная вода в период цветения. Он разглядывал его нос — аккуратный, с тонкой костью. Он разглядывал его губы, тонкие и небольшие, совсем не обкусанные, в отличие от тех, какими обладал Сяо. И да, прямо сейчас он очень хотел кое-что ему сказать. — Я бы поцеловал тебя, — выдохнул Сяо и заметил, как глаза Венти чуть расширились, — если бы ты позволил. Эти тонкие губы растянулись в улыбке, какую было невозможно сдерживать. — Позволю, — прошептал Венти на полтона выше обычного. — Конечно, позволю. Он подался всем корпусом вперёд, наваливаясь на руки, но замер на полпути, как будто ждал, что Сяо передумает и попросит остановиться. Сяо не собирался останавливаться. По правде говоря, он был в таком шоке от своей смелости, что сейчас наивно полагал, что его ничто не сможет больше остановить. Так что он поцеловал Венти и прикрыл глаза. О его щёку разбился краткий выдох, и он почувствовал, как тонкие губы разомкнулись и углубили поцелуй. Он, не глядя, закрыл книгу и подтянулся на банкетке, отложил труд автора, чью фамилию ни за что не вспомнит прямо сейчас, на угол сидения, но не рассчитал расстояние. Оглушительный шорох страниц и шлепок обложки о пол остались совершенно незамеченными. Он заправил правую косичку Венти за ухо, обхватил его тёплое лицо всей ладонью, а вторую руку несколько неловко уложил на его грудь. Он целовал Венти и думал только о том, насколько эфемерным и нереальным ощущался этот миг — призрачным и мимолётным. И если во время их занятий везде были только руки Венти, то сейчас везде были его губы. Они едва касались его подбородка, обхватывали сначала нижнюю, затем верхнюю, не оставляли без внимания уголки и пару раз даже прижимались к обеим щекам, словно всего им было недостаточно. У Сяо горело лицо. И всё это ему ужасно нравилось. Когда Венти уселся на его бёдра и пальцами обеих рук зарылся в волосы Сяо, тот только и смог, что издать краткий мычащий звук и отстраниться. Венти замер, будто сделал что-то неправильное. — Дверь, — выдохнул тяжело Сяо, чуть повернув голову. Если кому-то не посчастливится пройти по коридору первого этажа, этот кто-то будет свидетелем, как на банкетке у рояля самозабвенно целуются студент с факультета философии и скрипач, чей талант слишком велик для аскетичного корпуса. — Надо закрыть?.. — Полчаса до обеда, — тихо отозвался Венти и легко коснулся его губ своими. — Не надо закрыть. Он утянул его в очередной поцелуй, обещающий быть таким долгим, каким они только смогут его сделать, и от жара его дыхания Сяо плавился как внутри, так и снаружи. И пускай он ни разу не видел кого-то ещё из музыкального корпуса, но определённо несколько раз слышал, как они проявляли признаки жизни, и рисковать распахнутой дверью он не горел желанием. Точнее, желанием-то он горел, но совсем другого рода. — Может, всё-таки… — едва успел произнести он и снова посмотрел на дверь, и Венти, цыкнув, обхватил пальцами в перчатке его подбородок и развернул к себе. — Сяо, — серьёзно сказал он. — Не всё-таки. От такого звучания собственного имени из уст Венти — категоричного, тихого, но властного — у Сяо что-то в груди ухнуло вниз. Он почувствовал, как в штанах стало слишком тесно, и если Венти придвинется к нему ещё ближе, то Сяо попросту сгорит от стыда. Он опустил по очереди обе руки и сжал пальцы на бёдрах Венти, чувствуя тепло его кожи сквозь плотную ткань прямых брюк. Он мог бы целовать его и дальше, но вдруг услышал тихий всхлип, и поцелуй прервался. Сяо даже не успел спросить, что случилось. Венти наклонил голову, обхватил влажными губами мочку его уха и издал протяжный выдох. Сяо дёрнулся, с его губ сорвался краткий, но оттого не менее громкий стон. Венти, услышав его, вздрогнул, надавил пальцами на его затылок и вновь припал к его губам. Всё нутро Сяо рвалось наружу, и он мог бы провести так не просто полчаса до конца пары, но весь день, но вдруг между уголков его губ проскользнула какая-то капля и упала на язык — солёная. Сяо отстранился, убрал руки с бёдер Венти, обхватил обеими ладонями его лицо и заглянул в глаза. — Всё в порядке? — спросил он совсем тихо. Глаза у Венти были влажными, щёки расчерчивали несколько искрящихся на солнце дорожек из слёз, и Сяо не понимал, что он такого сделал, чтобы заставить его плакать. Венти слабо кивнул и улыбнулся. Глаза его чуть покраснели, как и губы, которые исцеловал Сяо, но улыбку это не делало хуже. — Да, — отозвался эхом он и сжал Сяо в крепких объятиях. — Всё хорошо. Всё в порядке. Он издал тихий смешок, не разрывая объятий, и Сяо обвил его спину руками. Его тревожило то, что Венти почему-то заплакал, но не стал лезть. Расскажет, когда захочет. У него, вон, стояло всё, что только можно, но он тоже не собирался об этом рассказывать. Они посидели так ещё немного, а затем Венти первым отстранился, вытер лицо ребром ладони, оставил невесомый поцелуй на его щеке и слез с его бёдер. Он проявил истинные чудеса тактичности, ничего не говоря, пока Сяо корячился, доставая книгу с пола и раскрывая её так, чтобы видеть текст и одновременно прикрыть стояк. Сяо и без того был готов сквозь землю провалиться. — Ты… — начал Сяо, не зная, как завести разговор так, чтобы после откровенных поцелуев на банкетке любая тема не казалась слишком уж натянутой. — Ты не мог бы объяснить мне кое-что? Венти заинтересованно склонил голову. Его губы опухли, а глаза всё ещё слегка краснели, но он ни жестами, ни выражением лица не показывал, что только что плакал или целовался так, словно делал это в последний раз. Он опять залез на стол, скрестив ноги, и мир вновь стал обычным. — Да, конечно. Что такое? — Здесь автор приводит какие-то «постулаты Барбатоса», но… Венти вдруг рассмеялся. Он прикрыл глаза тыльной стороной ладони и откинул голову, и Сяо соврёт, если скажет, что не пялился на его открытое горло, растеряв в голове все мысли. — Никакие это не постулаты, — отсмеявшись, заговорил Венти. — Называются они так только благодаря вот этому автору, которого ты сейчас читаешь. Барбатос даже не знал, что такое постулат, когда записывал их в первый раз. Сяо вновь уткнулся в книгу, посмотрел ещё раз формулировку определения свободы, а затем нахмурился. — Откуда ты это знаешь? — спросил он, и Венти загадочно повёл плечом. — Барбатос сформулировал их вскоре после свержения аристократии Мондштадта. Он знал, что совершил ошибку, когда не объяснил подробно своему народу, что такое свобода, а потому понимал, что без своеобразной инструкции история может повториться, если он снова исчезнет на долгие годы. Вот он и описал своё понимание свободы в пяти… положениях, что ли. Он подобрал со стола ручку, а затем задумчиво заозирался в поисках чистой бумажки. Не найдя таковую, он подхватил нотный лист, перевернул его чистой стороной вверх — Сяо прищурился и увидел название сонаты: «Три луны» — и принялся быстро записывать. — Ты помнишь их наизусть? — удивлённо спросил Сяо, и Венти слабо улыбнулся. — Конечно. Живу по ним, вообще-то. Сяо смотрел, как правая ладонь Венти сжимает ручку: как указательный палец изгибается, как средний поддерживает стержень, как ребро ладони скользит по плотной бумаге с огромной скоростью — Венти писал быстро, стремительно, наверняка вырисовывал огромные хвосты у некоторых букв, которые сами по себе были крошечными. Когда он закончил, то соскользнул со стола, протянул Сяо нотный лист и уселся на край банкетки. Там, где касалось его бедро, у Сяо покалывало кожу, и он опустил взгляд. Верно, у Венти был изящный и аккуратный почерк, даже когда он сидел на столе, скрестив ноги и положив лист на правое колено. Длинные хвостики у некоторых букв, старомодный наклон вправо. Венти писал так, как писали поэты в прошлом веке. Почему-то Сяо не удивился, но ему пришлось изрядно сосредоточиться, чтобы вникнуть в пять положений на бумаге:       Не делай другому того, чего не желаешь самому себе       Не рассматривай другого человека как средство для извлечения личной выгоды       При выборе двух альтернатив, обе из которых являются злом, найди дополнительные условия, чтобы поступить правильно       Ты свободен, когда разум и сердце живут в гармонии       Только тот поступок, который совершается согласно нравственному закону и во имя долга, имеет ценность и считается свободным Он почувствовал размеренное дыхание Венти на своём плече. Тот наклонился к нему ближе, чтобы перечитать написанные собственной рукой положения, а затем чуть повернул к нему голову. Опять они были слишком близко. Сяо мог податься чуть вперёд и поцеловать его. Теперь, когда он уже сделал это один раз, то постоянно думал только о том, чтобы попробовать ещё. И всё же он не подался вперёд — только повернул к нему голову тоже. Он заметил, как Венти опустил взгляд на его чуть приоткрытые губы. — Как бы ты ответил на проблему вагонетки? — спросил Сяо, и Венти чуть дёрнул уголком губ. — Воспользовался бы свистком, чтобы предупредить рабочих, — ответил он тихо. — Если не сработает, дёрну тормозной рычаг и резко разверну руль. Вагонетка сойдёт с рельс, на такой скорости её, скорее всего, развернёт в другую от рабочих сторону, все останутся живы. — Кроме тебя. Венти слабо улыбнулся. — О, я не умру, — сказал он с такой уверенностью, что Сяо тотчас ему поверил. Он даже не нашёл сил, чтобы поспорить, ведь Венти поцеловал его снова, но уже очень аккуратно, будто боялся, что от лишнего движения Сяо растворится в воздухе и исчезнет. Сяо не успел даже запустить пальцы в его волосы на затылке, когда раздался стук о дверной косяк, и Венти медленно отстранился и перевёл взгляд Сяо за плечо. И если второй был готов сквозь землю провалиться от понимания, что их всё же увидели, то первый воплощал собой оплот всего мирского спокойствия. — Кажется, я помешала, — услышал Сяо голос Ху Тао, облегчённо вздохнул и расслабил плечи. Только после этого он обернулся. — Сяо-Сяо, я знаю тебя много лет, и никогда ещё ты не действовал так быстро и решительно! Ху Тао пересекла порог аудитории. Она была одета в распахнутое коричневое пальто, тёплые шорты, чёрные колготки, какие-то грубые ботинки, а с правого локтя свисала крошечная сумка. Она выглядела так, будто собралась на свидание. Сяо не понял, а пока он раздумывал над её внешним видом, она подошла к их банкетке, протянула Венти руку и представилась. Тот рассмеялся и пожал её. — Быстро и решительно? — переспросил он, и Ху Тао, не выпуская его руки в перчатке, доверительно к нему наклонилась. — Ещё вчера он сказал, что, похоже, влюбился, а сегодня я вижу то, что увидела. Представляешь? Венти рассмеялся снова. Он разорвал рукопожатие и плечом слегка пихнул распахнувшего глаза и залившегося краской Сяо. — О, могу представить, — лукаво отозвался он, с мягкой улыбкой заглядывая Сяо в глаза, а затем вновь повернул голову к Ху Тао. — Слушай, а ты, случайно, не из рода владельцев похоронного бюро «Ваншэн»? Сяо понятия не имел, как относиться к тому, что его подруга детства и Венти сейчас общались так, будто знали друг друга всю жизнь. Пожалуй, ему это нравилось. Другое дело, что они бессовестно издевались над ним в самом начале разговора. И вот это уже Сяо не слишком нравилось. Ху Тао удивлённо вскинула бровями. — Не думала, что ты интересуешься похоронным бизнесом, — сказала она, а затем улыбнулась. — Но да, это я. Венти отразил её улыбку и на краткий миг прикрыл глаза. — Я как-то читал биографию госпожи Ху, твоего предка. Мне кажется, ты на неё очень похожа. У вас даже имена одинаковые. Лицо Ху Тао заинтересованно вытянулось. Возможно, сейчас она попросит Венти одолжить ей эту биографию на время, найдёт все схожие с ней черты и моменты, а затем провозгласит новый пример для подражания. И если госпожа Ху была похожа на его Ху Тао, то Сяо был готов предположить, что её родители этой новой ролевой моделью довольны не будут. — Скажешь мне потом название, — указательным пальцем ткнула в сторону Венти Ху Тао, а затем повернула голову. — Сяо-Сяо, ты голову мне морочишь уже две недели! Я уже собралась и готова идти на выставку, и сразу тебе скажу, что порочить честь этой аудитории ты сможешь до конца обучения, а экспозиция закончится уже завтра! Сяо приложил ко лбу руку, опустив голову, а затем потёр глаза, стараясь этими жестами показать всю бренность и жестокость этого мира. Венти, напротив, рассыпался звонким смехом ещё на первой части негодования Ху Тао, а затем приобнял Сяо за плечи и встал с банкетки вместе с ним. — В таком случае, не буду вас задерживать, — сказал он и незаметно огладил большим пальцем холку Сяо, прежде чем убрать руку. Щёки снова загорелись. — Порочить честь этой аудитории мы сможем в любое время, да, А-Сяо? Сяо подумал, что если Венти ещё раз назовёт его А-Сяо, то он точно умрёт. — Да, — выдохнул он, а затем Ху Тао цыкнула и покачала головой. — Ну нет, — сказала она и надула губы. — Теперь я чувствую себя так, будто разделяю попугаев-неразлучников. Венти, пойдём с нами? Казалось, тот только этого и ждал. Он ярко улыбнулся и кивнул, принимая тем самым приглашение, а затем чуть отвёл в сторону локоть, когда Ху Тао придвинулась к нему. Она сжала пальцы на его плече и первой двинулась в сторону выхода. — А теперь расскажи, как тебе удалось соблазнить наше интровертное солнышко, — произнесла Ху Тао, и Сяо горестно вздохнул. — О, знаешь, это было не так сложно… Скрипку они благополучно оставили в аудитории. Сяо поравнялся с ними в коридоре, и Ху Тао сжала его локоть свободной рукой, отчего вся троица, должно быть, со стороны стала выглядеть так, будто два счастливых отца отводят свою дочь в детский сад ранним утром. — Лао Тао, хватит позорить меня перед другими людьми, — протянул Сяо, и та отпустила его локоть и шлёпнула по плечу. — Э! — возмутилась она. — Какая Лао? Я младше тебя на полгода! Венти рассмеялся, когда Сяо невозмутимо отозвался: — Награда за выслугу лет. Они забежали в мужское общежитие, чтобы Сяо с Венти взяли студенческие билеты и деньги и переоделись, и уже через двадцать минут все трое стояли у подножия стоптанной каменной лестницы исторического музея Ли Юэ. Ху Тао остановилась, тем самым задерживая всю их группу, поскольку знала, что Сяо не откажется от возможности вновь поглазеть на огромную надпись на фасаде здания и попытаться перевести её опять, хотя с прошлого раза так и не начал изучать старотейватский. — Мне кажется, это слово означает «колыхаю», но… — пробормотал Сяо, указав пальцем на второе слово из трёх. — Так и не понял, что означает первое. Что-то там колыхаю я. — Бездну всколыхну я, — отозвался Венти, и оба повернули к нему головы с ошарашенными выражениями лиц. Пару секунд все трое молчали. Между ними повисла какая-то отстранённая задумчивость. — Кажется, я поняла, как ты его соблазнил, — наконец, произнесла Ху Тао, и Венти рассмеялся. — Расскажи мне про госпожу Ху. Сяо отключился от разговора и принялся вместе со всеми подниматься по лестнице исторического музея. В последний раз он был здесь ещё в школьные годы, когда их всех повели на экскурсию. Он помнил, как не отлипал от Ху Тао, как та сжимала его ладонь, чтобы не потеряться в толпе, а ещё он помнил, как ему стало плохо в одном из залов, и он потерял сознание. Ху Тао тогда жутко перепугалась, ровно как и их учительница, но смотритель зала успокоил их, сказав, что многим становится плохо именно в этом зале. Возможно, всему виной остаточная негативная энергия некоторых экспонатов, которая умудрялась пробиваться сквозь толстое стекло. Некоторые люди очень чувствительны к подобным эманациям, или как там сказал тот смотритель. Он не помнил, что именно то был за зал. Наверное, если он до сих пор «чувствителен» к негативной энергии некоторых экспонатов, то поймёт, когда окажется в том самом. — Ты тоже веришь в теорию перерождения? — услышал он заинтересованный вопрос Венти и повернул голову. Оказывается, они уже стояли у кассы. Он поспешил достать из кармана несколько монет и протянуть их кассиру. — Конечно! — отозвалась Ху Тао. — Сяо-Сяо думает, что это чушь полная, но ведь здорово верить, что когда-то в прошлой жизни ты был кем-то… ну, не знаю, выдающимся? Да хоть простым крестьянином. Главное, что был. Венти тихо хихикнул, не размыкая губ. — Готов поспорить, в прошлой жизни ты была госпожой Ху, — сказал он, забирая три билета из рук кассира. — Очень уж похожи. Ху Тао горделиво приосанилась и снова взяла обоих парней за локти. Втроём они направились к гардеробной. — Значит, моя душа настолько прикипела к моей семье, что вернулась, как только подвернулась такая возможность! — О, несомненно. Они оставили свою верхнюю одежду, показали свои билеты работнице музея, выслушали её инструкции о маршруте основной и временной экспозиций и сразу же направились на второй этаж, посвящённый выставке с экспонатами времён Падения Селестии. Ху Тао и Венти всё ещё обсуждали реинкарнации, и на вопрос первой о том, кем он был в прошлой жизни, второй ответил без единой доли сомнения: — Бардом. А-Сяо, а ты как думаешь? И пускай Ху Тао довольно однозначно и точно охарактеризовала его отношение к теории перерождения, Сяо почему-то не смог не задуматься. По крайней мере, в начале всех временных экспозиций всегда находились какие-то горшки и прочая бытовая утварь, которой он совершенно не интересовался, так что мог позволить себе отвлечься от разглядывания. Не говоря уже о том, что Венти снова назвал его А-Сяо — такие вещи законом запрещено игнорировать. — Не знаю, — отозвался он, а затем Ху Тао выпустила его локоть, чтобы подойти ближе к стеклу с какой-то резной шкатулкой. — Вряд ли кем-то особенным. Он почувствовал, как Венти сплёл их пальцы. Его рука была тёплой, хотя прошло слишком мало времени с того момента, как они зашли в музей. Вряд ли она могла бы согреться так быстро. И всё же Сяо сжал его ладонь, отчаянно надеясь, что никто на них не смотрит. — О, ты был самым особенным, — прошептал Венти, наклонившись к нему, и скулы Сяо вновь загорелись. — И сейчас ты особенный. Сяо пришлось вспоминать, что они, вообще-то, в общественном месте. Более того, в музее. В музее не принято целоваться напротив экспонатов. Ху Тао задерживалась у каждого горшка, который только видела, читала все таблички, что подворачивались ей под руку, и в принципе являлась примером идеального посетителя музея. Поначалу она блистала эрудицией и рассказывала всякие интересные факты о той эпохе, когда пала Селестия, но вскоре перестала это делать. Вероятно, когда поняла, что Венти с Сяо ушли далеко вперёд. Они зашли в зал, где столпилось слишком большое для предпоследнего дня экспозиции количество людей. Все окружили какой-то экспонат, и с порога было сложно понять, что это и почему это вызывает такой ажиотаж. Несколько иностранных групп слушали своих гидов, и Сяо, конечно, при должном сосредоточении услышал бы, что они рассказывают, но Венти сжал его запястье и повёл прямо через толпу. Он постоянно извинялся, когда задевал кого-то локтем или плечом, и Сяо явственно чувствовал себя игрушечной машинкой на верёвочке. Наверное, его продолжат тащить вперёд, даже если он завалится набок. Это была картина, но картина необычная. Сяо раньше её никогда не видел, даже в школьных учебниках. Размерами она не превосходила стандартный ватман, но уровень детализации поражал воображение. Он замечал пятна крови на белоснежных крыльях Барбатоса, его перекошенное в застывшем вопле лицо, пальцы, которыми он пытался накрыть огромную рану на животе дракона. В правом нижнем углу картины валялась сломанная лира. Всё было каким-то мрачным и тяжёлым для восприятия. Сяо смотрел на Барбатоса и только сейчас понимал, насколько он и Венти похожи внешне. Разве что у Венти на концах косичек не было какой-то странной бирюзы. И крыльев за спиной нет, естественно. — Если реинкарнация и существует, — произнёс он совсем тихо, — то ты был им. Его запястье крепко стиснули, и он повернул голову. Венти разглядывал раненного дракона, и в глазах его стояли слёзы. — Всё в порядке? — нахмурившись, спросил Сяо, и Венти мотнул головой. — Не люблю музеи, — пробормотал он, опустил низко голову и вытер рукавом лицо. — Напоминают, что все эти люди давно умерли. Я… отойду ненадолго. — Мне пойти с тобой? — Нет, я… Всё в порядке. Скоро вернусь. Продолжая держать голову опущенной, Венти развернулся и, опять расталкивая людей, но уже не извиняясь, покинул зал. Сяо подумывал отправиться за ним, но одёрнул себя. В конце концов, Венти непрозрачно намекнул, что хочет побыть один, а Сяо слишком сильно уважал чужие личные границы, чтобы пересекать их. Вместо этого он вновь повернулся к картине, вслушиваясь в рассказ экскурсовода. Она говорила, что эта картина подверглась разгромной критике современников художника, поскольку, по сути, она является авторским вымыслом на тему смерти Хранителей Четырёх Ветров. За долгие два века не было найдено ни останков защитников Мондштадта, ни других доказательств их физической смерти. Историки склоняются к теории, что они просто исчезли. Сяо тихо хмыкнул и покинул этот зал. Он не знал, как долго бродил на постоянной экспозиции в гордом одиночестве, когда услышал разговор Венти и Ху Тао: — Пялиться надо на экспонаты, а не на посетителей, неразлучник! — О, но ты не можешь отрицать, что эта чёрная водолазка и белая рубашка делают А-Сяо исключительно привлекательным. Он зарделся и опустил голову. — Спорить не стану, ты прав. Для меня он никогда так не наряжался, между прочим! — Хватит, а? — заявил о своём хорошем слухе Сяо и обернулся. Ху Тао хваталась за локоть Венти и глумливо улыбалась, а на лице второго не было ни единого следа, что он плакал. Может, он и не плакал вовсе, и та влага в его глазах Сяо просто показалась. Освещение зала, солнечные лучи, распавшиеся из-за огромных окон… И всё же вид Венти и Ху Тао, стоящих рядом, ему нравился. Возможно, он позволит им поиздеваться над ним ещё пару раз. К концу обхода исторического музея у Сяо нещадно болела спина. Вроде, он не так уж много и ходил, но поясница явно так не считала. Стало быть, она привыкла, что вся активность её хозяина заключается в ненавязчивую прогулку от библиотеки до общежития или от главного корпуса до музыкального и обратно. Благо, им осталось обойти всего один зал, и потом они смогут забрать свои вещи, засесть в небольшом ресторанчике, где они с Ху Тао всегда берут пельмешки с креветками, и как следует отдохнуть. Возможно, Сяо проникнется атмосферой высокой культуры сегодняшнего дня и впервые за долгое время закажет немного рисового вина. При условии, что пить он будет не один. У дальней стены последнего зала он замер. За толстым стеклом на специальных крючках висело сломанное копьё из нефрита, и Сяо вспомнил, что именно здесь он упал в обморок в средней школе. Его голова резко стала какой-то тяжёлой, но, в целом, сейчас он падать никуда не собирался. Он опустил взгляд на табличку под стеклом.

Нефритовый коршун Оружие Охотника на демонов, Война Архонтов — Падение Селестии Мастер неизвестен Подлинник

Резко похолодало, и он скрестил руки на груди. Сяо нахмурился, разглядывая засохшую кровь на древке, на место излома, выглядящее так, будто копьё кто-то с силой ударил о колено. Оружие выглядело каким-то слишком роскошным. Наверное, нелегко было этому Охотнику на демонов управляться с ним. Со стороны копьё казалось больше декоративным, нежели практичным. Может, его брали исключительно на какие-нибудь торжества и церемонии?.. Это объясняло бы золотые узоры на его основании. — Всё в порядке? Между его лопаток легла узкая ладонь с длинными пальцами, и Сяо повернул голову. Венти заглянул в его глаза с выражением искреннего беспокойства на лице. — Ху Тао тебе рассказала? — пробормотал он, и Венти нахмурился. — Сейчас всё в порядке. Просто задумался. — Что она должна была мне рассказать? Сяо цыкнул и вздохнул. Наверное, Ху Тао всё же отыскала в себе остатки тактичности и не стала трепать направо и налево, как Сяо хлопнулся в обморок в средней школе прямо в этом самом зале напротив дурацкого копья из нефрита. А может, она вовсе не помнит ту историю. Он рассказал Венти всё, что помнил о том дне, и в какой-то момент ладонь с его середины спины скользнула ниже и в сторону. Пальцы сжали левый бок, и Венти, действительно, следовало перестать так делать, пока Сяо совсем не потерял остатки самообладания и приличия. — Она всё ещё на тебя влияет? — с некоторым испугом в глазах прошептал Венти, и Сяо качнул головой. — Просто голова потяжелела. Нет нужды беспокоиться. Сжав пальцы на его боку чуть сильнее, Венти прикусил губу и неуверенно кивнул. — Скажи, если станет хуже, хорошо? — произнёс он так обеспокоенно, что Сяо не смог не нахмуриться. — Пообещай, что не станешь молчать. — Всё пройдёт, когда мы выйдем на улицу, — протянул Сяо. — Смотритель тогда сказал, это нормальная реакция на энергию этого зала. Я же не каждый день с этим копьём обнимаюсь. Венти не сдержал усмешки. Лицо его разгладилось, и он отпустил талию Сяо. Тому отчаянно захотелось, чтобы рука вернулась обратно. Совсем незаметно пролетело два месяца. Сяо добросовестно посещал пары, даже теорию познания, сидел, как обычно, в библиотеке по вечерам, а всё свободное время проводил либо с Ху Тао, либо в аудитории музыкального корпуса, где с Венти они почти не разговаривали. Довольно трудно разговаривать, когда засовываешь язык другому в рот. Правда, когда они не целовались, то Венти, как обычно, восседал на столе, либо протирая смычок скрипки канифолью, либо греясь на весеннем солнце. Совсем скоро в свои права войдёт апрель, а там уже Ху Тао вновь потащит Сяо в Цинцэ проводить Цинмин. И когда Венти сидел на столе, Сяо говорил. Почему-то все разговоры всё равно сводились к философии. Венти вытаскивал свой огромный багаж знаний, помогал Сяо готовиться к занятиям Чжун Ли и вёл себя так прилично, как ведут себя студентки института благородных девиц в Фонтейне. Правда, любовные романы не читал и не сгибался в реверансе каждый раз, когда Сяо заходил в аудиторию. — В первую неделю, — вдруг заговорил Сяо, когда они сидели в аудитории музыкального корпуса. Минут через двадцать закончится обед, и Сяо побежит на занятие по этике. Сейчас он восседал на чёрной банкетке, подогнув под себя ногу и опершись спиной о крышку для клавиш рояля. Венти отложил в сторону скрипку, у которой только что поменял лопнувшую струну. — В первую неделю мы пару раз затрагивали тему самоубийств, и Чжун Ли так странно смотрел на меня… Венти чуть нахмурился. — Вы ведь друзья, да? — спросил Сяо, и Венти кивнул. — Не знаешь, почему он так делал? Венти протяжно и задумчиво хмыкнул. Он провёл ладонью по струнам скрипки, проверяя их на что-то, а затем пересёкся с Сяо взглядами. На лице его появилась мрачная задумчивость. — У него был сын, — произнёс он, и Сяо нахмурился. — На тебя чем-то похож. Он… умер. Вот и вся история. — Самоубийство? Венти угукнул и опустил голову, будто всем своим видом желая показать, что не хочет обсуждать эту тему. Сяо не стал настаивать. Когда Сяо вернулся в общежитие поздним вечером, посетив все послеобеденные пары и прочесав несколько книг в библиотеке под аккомпанемент стенающей напротив какой-то монографии по психологии Ху Тао, голова его пухла от переизбытка умственной деятельности. Он бы рухнул лицом в подушку, не размениваясь на очередь в душ, но замер на пороге собственной комнаты. Его сосед — кажется, его звали Ли Вэй, но не факт — носился из угла в угол и активно собирал вещи. Завидев его, Ли Вэй спешно махнул рукой и бросил в квадратный чемоданчик скомканную пару брюк. — Ура-ура, не надо тебя искать по всему универу, — заговорил он, обеими руками утрамбовывая вещи в чемодане и пытаясь закрыть его. — Мне надо срочно уехать домой на недельку-две, так что хотел предупредить тебя, чтобы не терял. — Всё нормально? — протянул Сяо, нахмурившись. Отчасти он был рад, что следующую неделю будет спать спокойно, не мучаясь от чужого храпа, но такая поспешность и наличие учёбы у Ли Вэя, которую он собирался пропустить, не могли его не смутить. — А? — переспросил Ли Вэй, усевшись на чемодан и только так сумев его закрыть. — Да-да, всё нормально. Так вот, если тебе что-то понадобится из того, о чём я говорил ещё в сентябре, то бери и не стесняйся. Только чёрную упаковку не трогай, это мои. Сяо тихо угукнул, не решаясь заявлять, что ничего из того, о чём Ли Вэй говорил ещё в сентябре, ему не понадобится. Дело в том, что сосед его обладает огромным самомнением и маленьким членом. Эти вещи были взаимосвязаны, хотя Сяо поначалу не поверил. Летом, почти сразу после выпуска из школы, Ли Вэй устроил своей даме сердца романтический вечер, под конец которого, как и договаривались, они собирались, скажем так, узнать друг друга получше. И поскольку Ли Вэй обладал огромным самомнением, просить у работницы аптеки презервативы самого маленького размера он постеснялся, а потому попросил всего по одному. Так и получилось, что верхний ящик его тумбочки был забит не только тетрадями и учебниками, а ещё и презервативами самых разных размеров. Другим студентам он их продавал по цене ниже рыночной поштучно, а для Сяо, как его соседа по комнате, сделал стопроцентную скидку, ведь Сяо довольно фаталистично отнёсся к недостатку своего нового знакомого и не стал смеяться. Ху Тао бы, наверное, сказала, что именно так заводят друзей. Сяо бы не назвал Ли Вэя своим другом. Для этого тому следовало хотя бы перестать храпеть по ночам. Ли Вэй попрощался и торжественно смылся, а Сяо всё же реализовал свой план рухнуть лицом в подушку и проспать всю ночь. О, Архонты. Без храпа спать было просто восхитительно. Он выспался впервые за три месяца и высыпался всю неделю, когда понял, что сосед всё же вернётся чуть позже, чем планировал. Он сидел за книгами в своей комнате, сколько хотел, шумел бы, если бы хотел шуметь, включал ту волну радио, которую хотел включать, а в одно утро случайно зацепился взглядом за тумбочку Ли Вэя и задумался. За обедом он, едва оторвавшись от губ Венти, предложил вечером посидеть вместе в библиотеке. Тот неопределённо качнул головой и сказал, что всё равно должен начать готовиться к экзамену по теории музыки. — Мой шеф говорит, пускай я и родился со смычком в руках, завалить теорию мне это не помешает, — хихикнул он, и Сяо прикусил губу. — Ни разу не видел твоего… шефа, — протянул он, и Венти загадочно улыбнулся. — Мы видимся раз в неделю вечером. Ему очень нравится, что я люблю учиться в одиночестве, а он может заниматься своими делами и видеться со мной для галочки. — Венти повёл пальцами левой руки по сгибу челюсти Сяо и запустил их под горло чёрной водолазки, какую тот стал надевать довольно часто после того случая в музее. — Впрочем, я не против. Последнюю фразу он мурлыкнул уже в губы Сяо. Сяо коснулся своим языком его и стиснул его бёдра — сегодня Венти надел длинные шорты из плотной серой ткани и высокие носки, которые вполне можно было назвать чулками, — а затем запустил пальцы под нижние полы шорт и провёл ими по горячей коже. Венти ахнул и прижался к нему ближе. Его плечи напряглись и тут же расслабились, когда он почувствовал бедром возбуждение Сяо. В первый такой раз Сяо был готов умереть от стыда, но его быстро успокоили, что всё в порядке. Венти даже предложил ему помочь, но Сяо упрямо замотал головой. Он не считал, что порочить честь этой аудитории можно так бесстыдно. Он почувствовал, как тонкая рука скользнула по его груди вниз, и перехватил её на середине живота. Венти оторвался от его губ, уткнулся лбом в его плечо и оскорблённо протянул: — А-Сяо, такая твоя категоричность меня убивает. Сяо сглотнул и неуверенно коснулся второй рукой его спины. — Можем пойти ко мне. Венти резко отпрянул от его плеча и поймал его взгляд. Глаза его распахнулись, брови взметнулись, да и всё лицо приняло выражение искреннего удивления, что Сяо вообще решил это предложить. Сяо стушевался под этим взглядом. — Если хочешь, — добавил он совсем уж неуверенно, и Венти моргнул. — А твой сосед? — Уехал неделю назад. Венти изящно слез с банкетки и с бёдер Сяо и отвернулся к преподавательскому столу. — Что же ты раньше не сказал, — пробормотал он, бережно складывая скрипку со смычком в чехол и закрывая его, прежде чем схватиться за ручку. — Идём. Сяо опустил взгляд на свой стояк, раздумывая, как ему с таким видом добираться до общежития, а потом отобрал у Венти чехол со скрипкой и перехватил его так, чтобы со стороны не было слишком уж очевидно, что именно с ним не так. Всю дорогу Венти над ним хихикал, и если бы раньше Сяо разозлился на это, то сейчас был слишком смущён собственными мыслями. Они с Венти собирались сделать это. Вообще-то, именно Сяо был тем, кто предложил это сделать. Он понятия не имел, откуда у него взялась смелость вообще предложить закрыться у него в комнате и, наконец, пойти дальше, чем бесстыдные поцелуи на банкетке у рояля. Он увидит обнажённого Венти. Венти увидит обнажённым его. Это было выше его сил. Он даже не заметил, когда они успели добраться до общежития и пересечь порог комнаты Сяо и Ли Вэя. Перед его глазами стоял пространный туман, пока он складывал чехол со скрипкой на заправленную кровать его соседа, но сознание вернулось к нему, когда он услышал щелчок замка. Он резко обернулся, и Венти, смущённо улыбнувшись, опустил руку с дверной ручки. — Будет неловко, если кому-то придёт в голову зайти, верно? Сяо кратко кивнул. Теперь, когда они стояли в его комнате, его всего охватила такая неловкость, что проще было провалиться под землю, чем даже представить, чтобы подойти к Венти и поцеловать его. Начать снимать с него одежду. Коснуться его горячей кожи. — А-Сяо, — услышал он тихий зов и поднял взгляд. — Не думай. Слишком громко ты это делаешь. Сяо не сдержал смешка, но неловкость никуда не делась. — Я растерялся, — признался он, и Венти улыбнулся. — Сядь на кровать, — сказал он. — Лучше сразу с ногами. Не отрывая от него неопределённого взгляда, он сел, снял ботинки, подтянулся на руках, разворачиваясь спиной к изголовью кровати, и Венти сбросил со стоп туфли и вновь опустился на его бёдра. Он коснулся обеими ладонями его шеи и поймал его взгляд. — Видишь, — прошептал Венти, улыбаясь. — Не так уж и страшно, да? Сяо чуть мотнул головой, и Венти поцеловал его. Сяо сразу разомкнул губы, почувствовал касание языка, кратко выдохнул Венти в щёку, опустил руки на его бёдра, чувствуя, как спавшее за путь от музыкального корпуса до комнаты общежития возбуждение вернулось с новой силой. Его руки тряслись, как при лихорадке, когда он вытаскивал из-под шорт старомодную рубашку Венти и кое-как расстёгивал пуговицы. Его всего колотило, когда Венти оторвался от его губ и спустился к шее, отодвинул ворот водолазки, коснулся губами переката, языком дотронулся до какого-то места, которое ударом тока расползлось по всему телу, сбилось в горле в неясный ком и разродилось кратким стоном. Сяо считал эти звуки постыдными. Венти замирал при них, как будто вслушивался в мелодию, а затем целовал его с куда большим жаром. Сяо чувствовал себя скрипкой; его тело — четыре струны из меди, и Венти давил на нужные лады, чтобы услышать музыку. Не играл, но игрался. Сяо отвёл назад руки, помог Венти стянуть рубашку, а затем отстранился, чтобы помочь снять с себя водолазку, и его вновь всего обхватило смущение, когда тонкая ладонь почти невесомо коснулась голого правого плеча. Венти смотрел на его руку, будто ожидал там что-то увидеть, а затем, на краткий миг зажмурившись, поцеловал его снова. Последняя пуговица на рубашке Венти расстегнулась сама собой, Сяо снял её и снова отстранился. Он разглядывал обнажённое тело перед его глазами: худощавое, аккуратное, как будто призрачное от света солнца. Ни веснушек, ни родинок — чистая бледная кожа, которую солнце словно ни разу и не ласкало. В тёплых лучах едва ли не сверкала бирюзой татуировка — непонятный ромб в центре груди, о значении которого Сяо мог только догадываться. И если длинные пальцы Венти были созданы для музыки, то тело его было создано для любования. — Нравится, что видишь? — услышал он смешок и поднял подбородок. Он положил руки на талию Венти и чуть стиснул пальцы. Взгляд глаз непонятного сине-зелёного цвета был совершенно спокоен. — Очень, — выдохнул Сяо, и Венти улыбнулся. — Ты не против, если я?.. — Не люблю вопросы, — в который раз произнёс тихо Венти, ненамеренно прервав его. — Делай, что сердце и разум велят. — Сейчас они говорят довольно противоречивые вещи. Венти рассмеялся, а затем кивнул, и Сяо, сочтя этот жест разрешением делать всё, что ему только вздумается, коснулся губами его шеи, провёл по ней языком и совсем немного сжал зубами. Ему казалось, что если он оставит на этой коже хоть один след, то испортит её. Опорочит, что ли. Он услышал растерянный вздох над ухом, чуть сгорбился, а затем опустил ладони с талии Венти на его бёдра и потянул вверх. Он услышал сдавленный вздох, осыпал середину груди поцелуями, подобрал языком проступивший пот, счёл себя совсем ненормальным, ведь чуть солёный вкус ему до ужаса понравился. Он и сам не заметил, как оказался на спине, но рассудил по слегка удивлённому взгляду Венти, что утянул их он сам. — Там, эм, — пробормотал он, беспомощно взглянув Венти в глаза, а затем повернул голову в сторону тумбочки соседа. — Там есть то, что нам может… пригодиться? Венти заинтересованно склонил голову, а затем оставил на его губах краткий и аккуратный поцелуй, прежде чем оттолкнуться руками от постели и слезть на пол. Он опустился на корточки, открыл тумбочку, а дальше Сяо только услышал удивлённый вздох, потому что сам закрыл глаза сгибом локтя и поджал колени. Отчего-то сейчас он чувствовал себя фонарным столбом. Длинным и горящим. — Ты хочешь, чтобы я?.. — протянул Венти, и Сяо отрывисто кивнул. — Ох. То есть… Хорошо. — Ты не хочешь? — выдавил Сяо, кое-как справляясь со смущением. Он отнял руку от глаз и повернул голову. Венти подобрал из тумбочки тюбик самого обыкновенного вазелина и упаковку какого-то коричневого цвета. Не чёрная. Радоваться этому или пугаться? — Нет, просто… Венти вытащил из неё блестящий квадратик и бросил упаковку обратно. Несколько секунд, показавшиеся вспышкой молнии, и он уже снова сидит у Сяо на бёдрах и совершенно бесстыдно расстёгивает его штаны. — Я подумал, что в первый раз ты побоишься быть снизу, вот и всё. Сяо понятия не имел, как не проглотил язык от такого прямого ответа. Он чуть приподнял бёдра и позволил Венти снять с него прямые брюки. — Значит, в следующий раз я буду, эм, сверху? — Конечно, — невозмутимо отозвался Венти, аккуратно складывая брюки и убирая их на пол. Он расстегнул ремень своих шорт, снял их вместе с носками-чулками и точно так же сложил, прежде чем снова убрать на пол. Откровенно говоря, Сяо всегда представлял свой первый раз как что-то животное и страстное; он даже не успеет как следует испугаться, а всё уже закончится. Венти вёл себя так, будто собирался заняться с ним сексом уже в тысячный раз. Сяо и самому казалось, что они собирались заняться сексом уже в тысячный раз. — Иначе нам совсем скоро станет скучно, тебе не кажется? Сяо глубокомысленно охнул. Он всё ещё сгорал от смущения, но сама мысль о том, что Венти уже планирует их следующие разы, не могла его не смутить ещё больше. Венти наклонился к нему, чтобы поцеловать, Сяо несколько зажато обхватил обеими ладонями его лицо, а затем их бёдра коснулись друг друга — ровно как и члены через бельё, — и оба не сдержали невнятного вздоха. Сяо подался вперёд, чтобы продлить это новое для него ощущение, не сдержал стона, а затем, помявшись, коснулся одними пальцами края перчатки Венти. Тот резко перехватил его запястье. — Не трогай, — твёрдо произнёс он. Сяо застыл, глядя ему в глаза. — Не хочу, чтобы ты это видел. — Что там? Венти замялся и выпустил его запястье, слегка мазнув по тонкой коже пальцами. — Ничего особенного. Не думай об этом слишком много, ладно? Сяо тихо угукнул, и Венти опять его поцеловал. Все мысли выветрились из головы начисто. Когда обнажённая рука коснулась его рёбер, всё внимание стеклось с губ Венти на его пальцы. Он легко касался кожи, но ощущалось всё это, словно впивался коротко остриженными ногтями. Он обводил рёбра, касался небольшой впадинки на солнечном сплетении, чуть давил на неё двумя пальцами, вырывая из горла Сяо такой звук, что всем соседям на зависть, а затем спускался вниз до дорожки коротких тёмных волос. Пальцы зарывались в неё, словно пробовали. — Мне нравится, — прошептал Венти, оторвавшись от его губ, и Сяо не мог точно сказать, что услышал его. Он запрокинул голову и совсем растерялся, когда эта ладонь накрыла его член через бельё. Хотелось податься вперёд бёдрами, рефлекторно свести колени, впиться пальцами в плечи Венти, притянуть к себе, но точно не разговаривать. И уж точно не издавать краткие стоны, смешивающиеся с неровным дыханием. Он сам не заметил, как они избавились от белья. Венти накрыл его член ладонью, и теперь, когда их не разделяла хлопковая ткань, Сяо едва не задохнулся, хотя, на самом деле, Венти ещё ничего не сделал. Пальцы спустились вниз, к основанию члена, затем исчезли, и Сяо был вынужден открыть глаза и приподнять голову, чтобы понять, что случилось. Он увидел, как Венти выдавливал на пальцы левой руки вазелин из крошечного тюбика, и провалился под землю, но его вышвырнули обратно. Он смотрел на Венти, опустил взгляд на его член и испугался. Впрочем, будь там даже что-то из описаний Ли Вэя о его собственной причине комплексов, Сяо бы всё равно испугался. Если посмотреть с беспристрастной стороны, член Венти был каким-то… обычным, что ли. Не то, что показывали в неприличных журналах, но и не то, что можно было увидеть у древних скульптур. Сяо думал, что все члены некрасивые по своему определению. У Венти он тоже не был произведением искусства. Вряд ли члены в принципе могут такими быть. И всё равно испугался. — Скажи, если будет больно, хорошо? — услышал он голос Венти, кое-как оторвал взгляд от его члена и кивнул. Венти ввёл один палец. Больно не было. Скорее, необычно и немного неприятно, но точно не больно. Сяо нахмурился, поскольку думал, что будет реагировать на всё это более ярко. Венти не сводил с его лица изучающего взгляда, и почему-то Сяо казалось, что только божественное самообладание не давало ему забиться в истерическом хохоте. Потом он ввёл второй палец, и всё встало на свои места. Сяо стиснул пальцами одеяло, напрягся всем телом и запрокинул назад голову. Его брови сами съехали к переносице, веки крепко сомкнулись, а затем он почувствовал дыхание на своей шее и аккуратный поцелуй. — Больно? — услышал он шёпот, больше похожий на простое дыхание, и мотнул головой. — Неприятно, — отозвался он, кое-как оторвал обе руки от одеяла и обвил ими плечи Венти. Если раньше он чувствовал, как пальцы внутри него были чуть разведены в стороны, то сейчас они прилипли друг к другу. — Нет, не там. То есть… Он понятия не имел, как сказать Венти, где именно его преследует неприятное жжение. Если скажет прямо, то точно умрёт от стыда. — Я же так громко думаю, — пробормотал он, спрятав лицо в перекате плеча и шеи Венти. — Прочитай мои мысли, пожалуйста. Ответом ему послужил сдавленный смех. Он разбивался о кожу шеи и разносил по всему телу жар и мелкую дрожь. Внутри него снова разошлись в разные стороны пальцы, и все чувства стеклись именно туда. Он не знал, как долго Венти его растягивал, но когда он кивнул и сказал, что ощущает себя вполне готовым, тот вытащил пальцы, потянулся через всю кровать к презервативу и какое-то время повертел его в руках, прежде чем цыкнуть и разорвать блестящую упаковку зубами. Сяо смотрел, как он растягивает презерватив по члену и размазывает по нему остатки вазелина с ладони, а потом услышал: — Как странно. Комментировать свою фразу Венти, похоже, не собирался. Он в последний раз провёл по своему члену ладонью, а затем правой рукой навалился на постель рядом с плечом Сяо, и уже в следующий миг тот схватил его за рёбра. — Я остановлюсь, если тебе будет больно, — серьёзно сказал ему Венти, глядя прямо в глаза, и Сяо подумал, что он, должно быть, умеет читать мысли. Он не сдержал задушенного всхлипа, когда Венти вошёл в него совсем ненамного. Он помотал головой на тихий вопрос, больно ли ему, и не соврал. Больно не было. Неприятно — тоже. Скорее, очень необычно и крайне странно. Понемногу Венти вошёл в него полностью, и всё это так сильно отличалось от того, что Сяо представлял об их первом разе, что не смог нормально воспринимать реальность. Он перестал следить за тем, какие звуки издаёт, перестал следить за собственным телом. Он двигался так, как считал нужным, но совсем себя не контролировал. Он не сдерживал сдавленных стонов Венти на ухо, когда тот задевал какую-то точку внутри него и покрывал мокрыми поцелуями его шею, но совсем себя не держал в руках. Его колотило, как от лихорадки, но вовсе не от боли. Когда Венти скользнул ладонью, всё ещё липкой от вазелина, по его животу вниз и обхватил пальцами его член, Сяо едва не разорвался на миллион частиц. Ему казалось, что кто-то, должно быть, написал целую энциклопедию его тела, потому что не было другого объяснения, почему Венти задевал точки, двигал рукой на его члене так, будто точно знал, что именно заставит Сяо срывать горло и извиваться так, будто его пытают. Всё это и было пыткой. Но такой прекрасной, что Сяо не хотел, чтобы она заканчивалась. Он весь промок, его сердце колотилось так, словно вот-вот сломает рёбра, во рту и в горле всё давно пересохло, но Сяо потянул Венти на себя, кое-как отыскал его губы, поцеловал его, обрывая громкие звуки и превращая их в нечто горловое и похожее на то, что издают люди, старающиеся тихо плакать, и Венти дрожал, как от озноба, каждый раз, когда эти звуки касались его языка. Сяо впился пальцами в его холку, чуть приподнялся на локте, чтобы быть ещё ближе, и одно это движение взорвало его изнутри. Ощущения в разы усилились, всего стало слишком много, всё стало слишком ярким, отдалённо знакомым, и он был абсолютно точно уверен, что вот-вот кончит, если Венти не перестанет дрочить ему прямо сейчас. Надо было сказать об этом, но Сяо боялся оторваться от его губ, не мог перестать касаться своим языком его и не оставлял попыток добраться до твёрдого нёба. Венти его убьёт. Сяо совершенно точно умрёт, когда это всё закончится. — Я сейчас… — умудрился выдохнуть он, как только Венти оторвался от его губ и низко опустил голову. Он не договорил — Венти поцеловал его ещё раз. У него было тёплое сбитое дыхание, мокрое лицо, солёные от пота губы, трясущаяся левая рука. И Венти явно не собирался останавливаться. Он резко провёл пальцами от основания члена Сяо наверх, центром ладони обвёл головку и стремительно опустил руку, и он совершенно точно не должен был знать, что это движение Сяо сам использовал, когда дрочил, но именно оно заставило его кончить прямо сейчас. Семя попало на его живот, на ладонь Венти, может, даже на постель — без разницы. Потому что Венти ещё несколько раз толкнулся в ослабевшее в один миг тело, прежде чем замереть, зайдя до упора, а затем рухнуть на Сяо сверху. Он осторожно вышел — стало холодно и неприятно. Сяо едва ли видел, как он снимает презерватив и тянется через край кровати, чтобы выкинуть его в мусорную корзину под письменным столом. Вообще-то, туда должны выкидываться только всякие бумажки. Сяо мог бы об этом сказать, но не стал. Он притянул Венти к себе, когда услышал безобразнейший шлепок презерватива о какой-то лист, и обвил его руками. К его мокрой шее прилипло горячее дыхание. Где-то с полминуты они молчали. — Ебать, — выдохнул Сяо, и Венти содрогнулся в неудержимом хохоте. — Технически, это именно я был тем, кто!.. Продолжение он попеременно бормотал и прятал за смехом уже в сгибе плеча Сяо. Тот вдавил его голову одной рукой в своё тело, не желая слушать окончание фразы. Вторую ладонь он поднял со спины Венти, положил ему на макушку и зарылся пальцами в волосы. Хотелось улыбнуться от этого яркого смеха. Он не стал сдерживать свои порывы, а затем издал краткий смешок тоже. Вскоре Венти успокоился и устало похлопал ладонью по середине груди Сяо, как бы говоря, что можно уже выпускать его из плена чужой шеи. Для достоверности он провёл по ней языком и оставил на потной коже звонкий поцелуй. Сяо недовольно застонал и поморщился. — Две вещи, — сказал он, когда Венти удобно устроился у него на плече. — Вода и душ. — О, да. Это ещё и совместить можно. Сяо фыркнул, но не сдвинулся с места. Он понятия не имел, сколько времени прошло, но надеялся, что все его соседи оказались достаточно прилежными, чтобы сидеть на послеобеденных парах всё то время, что они с Венти… Нет, это не был секс. Сяо бы назвал это занятием любовью. Не вслух, конечно. Может, он решится сказать так, но это будет явно не сегодня. Поход в душ превратился в стыдливую комедию. Сяо достал упаковку салфеток из своей тумбочки, тщательно вытер свой живот и левую ладонь Венти, а затем переоделся в пижаму и предложил тому что-нибудь надеть тоже. Тот промычал, что слишком ленится одеваться, и замотался в его одеяло. Выглядел он смехотворно, а ещё Сяо был уверен, что провалится от стыда сквозь землю, если по пути в душ они с кем-нибудь столкнутся, но не мог не подумать, что Венти также выглядел до безобразия мило. Они прокрались в душ, заранее прихватив два полотенца, закрылись в соседних кабинках, и в какой-то момент, уже стоя под горячей водой и задрав голову, Сяо заметил переброшенную через стенку чёрную длинную перчатку. Загадка правой руки Венти казалась ему сейчас важнее фундаментальных вопросов человечества разряда «что есть жизнь» и «что есть я». И всё же он нашёл в себе уважение к чужому личному пространству и не стал лезть со смущающими вопросами. В какой-то момент Венти просунул ладонь через щель между перегородкой и стеной и помахал ему. Сяо не сдержал слабой улыбки. — Возьми меня за руку? — услышал он разбившийся на эхо голос Венти и сжал его тонкую ладонь. В груди разлилось тепло. Они постояли так какое-то время, каждый в своей душевой, разделённые хлипкой перегородкой, но вскоре Сяо услышал тихий и доверчивый шёпот: — Я скучал. Сяо нахмурился, но сжал его ладонь чуть сильнее. Не то чтобы за эти три месяца с момента знакомства они надолго разлучались. Он приходил в аудиторию музыкального корпуса в промежуток с девяти до трёх, как к себе домой, каждый день. На выходных они втроём с Ху Тао выбирались в город. Они только что занимались любовью. Они и правда были теми ещё попугаями-неразлучниками, и Сяо решительно не понимал, как по нему можно соскучиться с таким подтекстом. Но он не стал спрашивать. Слова Венти звучали, как величайшее откровение за всю его жизнь. По возвращению в комнату Сяо замер от характерного запаха того, чем они занимались какое-то время. Постель следовало положить в стирку на минус первом этаже общежития, но даже так этот запах будет преследовать его ещё несколько дней, пускай он и будет держать открытым окно всё это время. Лучше бы Ли Вэю не возвращаться в этот промежуток времени. Засмеёт, наверное. Он открыл окно, потянувшись через письменный стол, но не успел обернуться и отойти, как Венти, уже полностью одетый, прижал его к столу и оставил на губах долгий поцелуй. — Я пойду, — прошептал он ему в губы, и Сяо понял, что осоловело пялится на его открытое горло. Горло, которое он целовал ещё полчаса назад. — Зайдёшь завтра? — Конечно… Венти улыбнулся, и Сяо понял, что он ему не просто нравится — влюбился, как маленький мальчик. Ли Вэй вернулся через два дня. За это время Сяо успел постирать бельё, избавиться от улик в виде использованного презерватива и его блестящей обёртки, но всё ещё ощущал слабый приторный запах. Казалось, его сосед ничего не замечал, и Сяо решил не давать ему лишние идеи. В свои права вступил апрель, и они с Ху Тао уехали в Цинцэ праздновать Цинмин. Своих родителей Сяо не помнил; если верить дедушке Ху, те были замечательными людьми, которые любили друг друга так сильно, что умерли друг за другом — одна от болезни, второй от горя. Сяо раньше ему не верил. Он думал, что, встретившись со смертью, будет жить совсем как Чжун Ли — призраки прошлого будут преследовать его, но он найдёт в себе силы жить дальше за двоих. Теперь, когда он сжигал бумажные деньги на родительской могиле, то думал, что если с Венти что-то случится, то он умрёт в тот же миг. Совсем как попугай-неразлучник, наверное. Они задержались в деревне на неделю. Дедушка Ху после выхода на пенсию увлёкся производством бумажных фонариков. Иногда, когда его совсем заносило за этим делом, то им с Ху Тао приходилось напоминать ему о еде и отдыхе, прибираться в мастерской на чердаке и стараться не дышать напротив ручных изделий из тончайшей бумаги. Больше всего Сяо нравились фонарики в форме птицы Пэн. Они, конечно, были не такими огромными, как легендарное существо, но настолько красивыми, что дух захватывало. Он бы попросил у дедушки Ху один фонарик, но слишком смущался это делать. В конце концов, дедушка Ху вкладывал кусочек души в каждое своё изделие, и просто так просить один было слишком бесстыдно. Вернулись они в середине апреля. Ху Тао тихо проплакала у него на плече всю поездку на автобусе, но Сяо не стал лезть ей в душу. Видел, как трясутся у дедушки Ху руки, какая измученная у него походка и слабое здоровье. Ему осталось совсем немного. Наверное, Ху Тао всей душой не желала возвращаться в университет, надеялась провести последние месяцы своего дедушки рядом с ним, но не могла бросать учёбу. Может, после летней сессии она возьмёт академический год. Сяо поддержит любое её решение, отодвинув в сторону эгоистичное желание не разрушать устоявшийся для него мирок с посиделками в библиотеке и прогулками по городу. В главном корпусе университета на него налетел тот самый однокурсник, который одалживал у него три месяца назад конспекты и которого Сяо целовал у себя в мыслях. — О, привет! Я как раз тебя ищу! Сяо нахмурился и сжал покрепче ручку прямоугольного чемоданчика. Он даже не успел добраться до общежития, когда кому-то срочно понадобился. — Я пропустил последнюю лекцию по политической философии, — пробормотал он, чувствуя себя крайне паршиво после поездки на автобусе. Он вспотел и хотел помыться. И поесть. — Не могу дать конспект. Однокурсник отмахнулся. — Я поделюсь. Услуга за услугу, — сказал он, а затем раскрыл свой коричневый портфель. — Профессор Чжун уехал пару дней назад, попросил передать тебе материалы для самоподготовки. Сяо почувствовал, как что-то внутри него бухнулось к животу. Он жил парами по политической философии. Слова о таком внезапном отъезде его любимейшего преподавателя не на шутку его встревожили. — Что? — спросил он, забирая три тонкие книжки и лист бумаги, совсем не понимая, что вообще двигает рукой. — Уехал? — А, ты же не знаешь, — отозвался однокурсник, закрывая портфель. — В Снежной вот-вот начнётся недельная научная конференция. Его завалили письмами с просьбой принять в ней участие, вот он и поехал. Потом будет защищать докторскую в Академии Сумеру. В общем, вернётся он только к началу мая. Сяо тихо хмыкнул и опустил руку с тремя книгами и каким-то листком. — Жаль, что тебя не было, — продолжил однокурсник. Следовало узнать его имя. — Говорят, на философии культуры вы перешли к теме реинкарнаций. Хотелось бы увидеть хоть кого-то, кто разнесёт эту теорию по камешку. Сяо против воли фыркнул. — Как тебя зовут? — спросил он, и однокурсник обиженно надул губы. — Чэн Ибо, в быту Сяосянь. Сяо слабо кивнул, поблагодарил за всё и откланялся. Должно быть, они представлялись друг другу ещё в самом начале учебного года, но Сяо совсем об этом забыл. Ну, что поделать. Он был склонен забывать имена тех людей, на которых ему было всё равно. Он пересёк порог своей комнаты с таким чувством, будто вернулся с войны. Он слабо кивнул на приветствие Ли Вэя, который лежал в кровати и читал какой-то журнал об экономике, запихал чемодан под кровать с мысленным обещанием разобрать его позже, достал из шкафа чистую одежду и поплёлся в душ. Он тщательно вымылся, надел обычные форменные брюки и простую белую рубашку, понимая, что стало слишком жарко для чёрной водолазки с высоким горлом, повалялся в кровати, подобрал все книги, которые получил от Чэн Сяосяня, пообедал в столовой и поспешил в музыкальный корпус. Должно быть, валялся он дольше, чем предполагал, ведь в аудитории Венти было пусто, а стрелки часов перевалили за половину четвёртого. Без Венти здесь было очень непривычно находиться. Без открытого чехла со скрипкой, кучки нотных листов и призрачного силуэта напротив окна аудитория казалась какой-то мёртвой. И всё же Сяо не стал уходить. Он мог бы открыть сезон валяния на любимой поляне в парковой зоне, но какие-то сентиментальные порывы заставили его разложить все книги на крышке рояля и подогнуть одну ногу. Он заправил отросшую прядь волос за ухо и склонился над тремя текстами, пытаясь понять, с чего ему стоит начать в первую очередь. В листе рукой Чжун Ли был составлен список вопросов, которые они, должно быть, будут обсуждать после его возвращения с научной конференции и защиты докторской. Сяо, наверное, не должен был так себя чувствовать, но он был чрезвычайно горд за своего преподавателя. Если его заваливали пригласительными письмами, а ещё он умудрился написать целую диссертацию по политической философии, то это означало, что Чжун Ли был невероятно умён. И хорош в своём деле. Отмахнувшись от своих мыслей, Сяо углубился в чтение. Автор под псевдонимом Странник размышлял в своей книге, как происходит переселение души в новое тело, остаются ли на ней грехи прошлой жизни и как они проявляются в настоящей. Нельзя было сказать, что он считал реинкарнацию бредом полнейшим, но Сяо был с ним солидарен. Автор ввёл понятие духовного долга и попытался интерпретировать его на примере, то и дело задавая вопросы фундаментального характера. Ху Тао бы сказала, что автор впал в депрессию. Сяо бы фыркнул. Дверь тихо закрылась, и Сяо чуть вздрогнул, но быстро расслабился. Он не слышал шагов в коридоре, а если он их не слышал, то в аудиторию зашёл Венти. Он всегда ходил так, словно плыл по воздуху. И если в первый их разговор Сяо считал его чересчур манерным и женственным, то сейчас был почти уверен, что он не ходит по земле, а плывёт по воздуху. Он не стал оборачиваться, сделав вид, что ничего не услышал, хотя улыбка так и норовила растянуть губы. Он скучал. Они не виделись всего неделю, но Сяо едва выдержал эту разлуку. Наверное, на первых порах у всех так. Он стыдился признаваться в этом вслух, но по утрам в Цинцэ он каждый день стоял в душе, навалившись одной рукой на стену и закрыв глаза, дрочил и представлял, что это не его рука движется по его члену, а длинные, созданные для музыки пальцы Венти. Это представление всегда заставляло его уткнуться в стену лбом и с силой зажать себе рот, чтобы не позволить ни одному громкому звуку сорваться с его губ. Он представлял, как Венти прижимается к его спине, жарко дышит в шею и покрывает её то аккуратными, то влажными поцелуями. Когда Венти прижался к его спине по-настоящему и обнял поперёк талии, Сяо подумал, что это гораздо лучше того, что он представлял в душе по утрам. — А-Сяо, — выдохнул Венти ему в шею, — я скучал. Он сейчас умрёт. — Как ты узнал, что я здесь? — пробормотал он, не отрывая взгляда от текста. Венти уложил подбородок на его плечо и, должно быть, тоже принялся читать труд Странника. — Я не знал, — услышал он задумчивый ответ, но едва ли понял его. Венти ненавязчиво вытащил полы рубашки у него из-за пояса и медленно расстегнул нижнюю пуговицу. — Хотел пойти на теорию музыки впервые за год, но передумал. Решил позаниматься здесь, а здесь ты. Его шею пронзило током от тихого поцелуя. Держать себя в руках было очень сложно. Он вцепился пальцами в крышку рояля и постарался расслабиться, но не позволять предательскому вздоху сорваться с его губ. — Впервые за год? — эхом отозвался Сяо, не замечая, что за время его душевных терзаний Венти расстегнул ещё две пуговицы. — Я хожу только на те пары, которые считаю интересными, — шёпотом произнёс Венти, мазнул носом по его холке и поцеловал туда, где заканчивается линия роста волос на затылке. — Интересной я считаю только спец. Но с шефом мы видимся раз в неделю. Какая досада. Венти медленно расстёгивал его рубашку, и Сяо не мог сказать, как чувствует себя по этому поводу. Ли Вэй приехал, так что предложить снова сделать это у него в комнате он не мог. Венти иногда упоминал своего соседа, который вообще никогда не выходил из комнаты, так что и этот вариант отпадает. Оставалось либо продолжить здесь, либо раскошеливаться на какую-нибудь гостиницу. Но это слишком долго. Сяо так соскучился за эту неделю, что не мог даже подумать, каково ему будет, если он попросит Венти остановиться. В штанах было уже тесно. Он, должно быть, совсем ненормальный, ведь они ещё ничего не сделали. Он чувствовал, как пальцы Венти иногда задевали его горячую кожу на животе, и мышцы напрягались, как от холода. Он чувствовал слабое дыхание, отбивающееся от его шеи, и был готов умереть здесь и сейчас. — Что читаешь? — спросил Венти, и Сяо пришлось вернуться с небес на землю. — Несколько трудов о реинкарнации, — кое-как выдавил он, почувствовал ещё один поцелуй в затылок. — Плюрализм восприятия, культурные интерпретации, всё… такое. Последнее слово смешалось с выдохом. Венти всей ладонью коснулся его правых рёбер и притянул к себе. Сяо не чувствовал его возбуждение, но знал, что это ненадолго. Он услышал, как Венти задумчиво промычал что-то, не отрывая губ от его кожи, напрягся, когда он пальцами провёл по животу, сжал его член сквозь ткань брюк и невинно вернулся обратно к солнечному сплетению, будто хотел услышать сдавленный вздох, сыграть на нём, как на скрипке. — Хочешь узнать, кем был в прошлой жизни? — спросил тихо Венти, поддерживая разговор, а Сяо уже совсем позабыл, о чём он вообще говорил до этого. — Разве так можно? — Есть пара книг. Последняя пуговица расстегнулась под самым горлом Сяо, и тот слегка повёл плечами, помогая её снять, и одновременно попытался повернуться, как его неожиданно резко вдавили телом в крышку рояля. Рубашка перекрутилась на сгибе его локтей, щёку и грудь обжёг холод рояля, а спину — горячее дыхание Венти. — Стой так. Этот шёпот забрался Сяо под кожу и принялся расползаться по всему телу. Он не сдержал слабого и краткого стона, когда Венти навалился на него сверху, наклоняясь, положил правую руку ему над коленом и всей ладонью провёл по внутренней стороне бедра наверх. Его брови изломились, веки сомкнулись. Рояль всё ещё был ужасно холодным, а самого его будто бросили в жерло вулкана. Венти коснулся языком его левой лопатки, явно хотел оставить на ней длинный и влажный поцелуй. Сяо завёл назад руку, попытался прижать его голову ближе, но вдруг рука с его паха исчезла, запястье перехватили и прижали к пояснице. Он вскрикнул больше от неожиданности, чем от боли. — Стой так, — повторил Венти, и Сяо был готов расплакаться от властности голоса, которого не слышал целую неделю. Он почувствовал, как его кожи на спине коснулся кончик носа и скользнул наверх. — У тебя плечи в веснушках. Этот шёпот заставил Сяо едва слышно всхлипнуть. Он на пробу попытался двинуть правой рукой, но её всё ещё крепко прижимали к пояснице. Он стиснул пальцами левой руки обложку злосчастной книги Странника, услышал шелест смятых страниц, но даже не подумал о том, что Чжун Ли будет недоволен порчей своего имущества. — И губы обкусаны, — последовал ещё один шёпот, за которым — мягкий поцелуй в плечо. — Всё такое… новое. — Что ты?.. Левая ладонь резко зажала ему рот, и Сяо не сдержал громкого стона. Ему не было стыдно за эти звуки. Венти явно хотел собрать их губами; он прижался к нему всем телом и сжал зубами толстую кожу на плече. Новый вскрик. — Ничего не говори, — горячо зашептал Венти и снова его укусил, но уже над самой левой лопаткой. — Просто… не двигайся, хорошо? Сяо слабо кивнул, видя, как мир расплывается перед его глазами от того, насколько знакомой ему кажется эта ситуация, и давление на его правом запястье исчезло. Он не слышал шороха собственных брюк, не понимал, что ему расстегнули пуговицу. Все чувства и сознание сконцентрировались на ладони, что всё ещё зажимала ему рот, на груди в рубашке, что прижималась к его спине, на неровном и нервном дыхании на его коже. Эти пальцы давили на его губы, они пахли канифолью и медью, и Сяо не мог остановиться вдыхать их запах, стискивая книгу по философии так, что та вот-вот порвётся. Рука в перчатке коснулась его члена, и Сяо съежился. Неприятно. Слишком грубая ткань; это было почти больно. Венти тут же отнял руку и запечатал осторожный поцелуй между его лопаток. — Извини, — прошептал он коже его спины, и Сяо вздрогнул. Ладонь с его рта исчезла, и от этого захотелось всхлипнуть. Он сжал правую ладонь, что всё ещё держал у себя на пояснице, в кулак и подался чуть назад бёдрами. Он чувствовал возбуждение Венти. Это осознание скрутилось в горле и разродилось тихим стоном. Он приоткрыл глаза вовремя. Венти положил на краю крышки рояля чёрную перчатку, задержался на ней пальцами, явно не замечая, как Сяо задержал дыхание, разглядывая её, а затем сплёл их руки. Эта рука явно хотела коснуться кольца на его среднем пальце, обвести резной узор на печатке в форме символа Мондштадта. Это кольцо досталось Сяо от отца, но он точно знал, что он не был уроженцем этого региона — видел в зеркале каждый день. И всё же он слабо сжал ладонь Венти, почувствовав, как тот вновь коснулся губами его спины. — Прости меня, — услышал он тихий дрожащий голос, как будто Венти вот-вот заплачет, но не успел нахмуриться. Правая ладонь Венти обхватила его член, и Сяо взорвался изнутри. Его кожа была очень нежной и почти обжигающей. Она была бугристой, совсем странной, как будто под перчаткой Венти постоянно носил какое-то мелкое шибари или что-то вроде того. Сяо не мог понять, что не так с его правой рукой, но касания мягкой и нежной, ничем не огрубленной кожи его члена вызывали жар во всём теле. Он вдавил ногти в кожу правой ладони, напряг плечи, стиснул со всей силы левую руку Венти и прикусил губу, чтобы не кричать слишком громко. Он зажмурился, когда правая ладонь скользнула по головке, и шумно выдохнул. Всё это время Венти целовал его плечи и едва слышно извинялся, как будто то, что испытывал он от его прикосновений — плохо. Не помня себя, Сяо кое-как оторвал руку от крышки рояля, поднёс левую ладонь к лицу и обхватил два его пальца губами. Венти напрягся, резко расслабился, сжал зубами кожу на его спине и издал стон такой краткий и дрожащий, что Сяо зажмурился пуще прежнего и обвёл два пальца языком. — О, Архонты, — как будто сорванным голосом бормотал Венти, осыпая его спину беспорядочными поцелуями. Он прижался бёдрами к бёдрам Сяо, и его возбуждение заставило того вздрогнуть и резко податься назад. — Что же ты делаешь, А-Сяо, что ты… Слова его запнулись на ярком стоне. Сяо, всё ещё сжимая его запястье, толкнул два пальца глубже в рот, почувствовал, как они нерешительно сжали его язык сверху и снизу, вздрогнул и едва вскрикнул. Ему уже было всё равно, что они находились в музыкальном корпусе, что их могли услышать все, кому не лень. Он чувствовал, как острые косточки указательного и среднего пальцев царапают его твёрдое нёбо, как к нему сзади прижимается Венти своим возбуждением, как его правая рука — нежная, мягкая, странная, прекрасная — вырывает из его груди такие звуки, какие он не ожидал от себя услышать даже после того дня в комнате общежития. Он чувствовал губы на своей спине, зубы на коже, жар там, где он его уже укусил, знал, что там будут аккуратные красные пятна, которые станут фиолетовыми через день-другой. Они не виделись неделю. Если все их встречи после разлуки будут такими, то Сяо был готов уезжать в Цинцэ хоть каждый месяц. Пальцы Венти на вкус как канифоль и медь. Длинные, тёплые, тонкие, они сгибались и выпрямлялись у него во рту, дрожали и вздрагивали, были мокрыми от слюны и невероятно красивыми, хоть Сяо их и не видел. Крышка рояля стала такой же горячей, как его кожа, струны внутри недовольно гудели совсем тихо, три ножки чуть скрипели, а Венти стонал так громко, прижимаясь к нему сзади, что Сяо хотелось развернуться и заткнуть его горячим поцелуем. У него болели губы, болела челюсть, но он познал пальцы Венти и не откажется от них даже под угрозами смерти. — Прекрати, — жалобно стенал Венти ему в шею, — прекрати, я же сейчас… О, Архонты. Пальцы толкнулись ещё глубже, Венти прижался к нему всем телом, сдавленно вскрикнул в плечо, стиснул толстую кожу зубами, опять провернул тот жест рукой, какой Сяо сам себе делал, резко убрал руку. Сяо был уверен, что кончал на его ладонь. Он забылся и сжал зубами основания пальцев Венти. Те больше не были на вкус как канифоль и медь. Но это не сделало их хуже. — Я люблю тебя. О, Архонты, я так сильно люблю тебя… Сяо замер, распахнув глаза и почувствовав жар на щеках. Два пальца осторожно покинули его рот. Губы заныли, челюсть заныла, Сяо был готов заныть тоже. От навалившейся слабости он не сумел бы стиснуть запястье Венти, хотя отчаянно не хотел расставаться с ним. Ноги его едва ли держали. Он чувствовал, как одной рукой Венти надевает его штаны обратно, как задерживается ладонью на низе живота Сяо, а затем отстраняется. Он слышал какой-то странный звук и не мог дать ему название. Он кое-как поднялся на руках и обернулся, поясницей наваливаясь на рояль. Венти резко отнял от лица правую руку и убрал её за спину, но Сяо успел заметить какой-то всполох нежно-розового цвета и нахмурился. Даже мысль о том, что Венти слизывал с ладони его семя, чтобы не пачкать одежду ещё больше, проскользнула в его голове и быстро исчезла без последствий. Он протянул руку, зацепил пальцами ремень брюк Венти, подтянул его к себе. Он видел искренний страх в сине-зелёных глазах напротив, но всё равно аккуратно сжал его правый локоть и заставил убрать руку из-за спины. Правая рука Венти была мокрой и липкой. От кончиков пальцев до самого локтя тянулся кошмарный шрам, похожий на что-то среднее между ожогом и следом от кислоты. Сяо проводил по нежной и бугристой коже большими пальцами и чувствовал странный ком в горле. Кисть Венти заходилась мелкой дрожью. — Я не… — услышал он тихий дрожащий голос совсем рядом, но не мог оторвать от покрытой шрамами руки взгляда. — Послушай, я… Сяо привлёк правую ладонь Венти к своему лицу и губами коснулся тёплой, мокрой и липкой кожи. Он поцеловал по очереди все костяшки, мазнул носом до кончиков пальцев, осыпал поцелуями их тоже, остановился на основании ладони и забормотал: — Я люблю твои руки. — Венти замер и, кажется, перестал дышать. — Они… одинаково прекрасны. Они созданы для музыки. Я не считаю одну хуже другой. Я люблю их одинаково сильно. И… тебя я люблю тоже. Сказав всё, что только смогло лечь ему на язык из всего беспорядочного клубка мыслей в голове, он поднял взгляд. Венти плакал. Слёзы градом катились из его ярких глаз, он зажимал рот ладонью, не позволяя ни единому звуку сорваться с губ, и плакал так, будто Сяо сказал что-то исключительно особенное. Сам он так не считал, но потянул его руку на себя и позволил Венти спрятать лицо в перекате его плеча, стиснуть пальцами наспех накинутую рубашку и заплакать чуть громче. Сяо обнял его, губами коснулся его плеча, поддержал его за поясницу, когда его ноги чуть подогнулись и вслушивался, как со временем громкие и выворачивающие душу наизнанку всхлипы затихают. И даже тогда он не отстранился, когда ткань рубашки стала мокрой насквозь, сырой и холодной. — Я хочу вспомнить прошлую жизнь, — вдруг сказал он, не дав себе времени, чтобы подумать. Венти замер в его руках и резко выдохнул. — Ты… Что? — едва слышно промолвил он. Сяо не знал, как описать те чувства, что глодали его время от времени. И всё же он постарался это сделать: — Ты… Ты слишком хорошо меня знаешь. И иногда мне кажется, что всё это уже было. Как будто мы знакомы очень давно. Это… странно. Если весь этот бред про реинкарнацию — правда, то… я обязан попробовать. Ты поможешь? Пожалуйста. Венти не двигался в его руках. Сяо был готов решить, что услышит отказ. — Да, но… — выдавил неуверенно Венти. — Ты уверен? Вдруг в прошлой жизни ты… Вдруг всё было не так, как ты хочешь думать? Сяо упрямо сжал его талию чуть сильнее. — Мне всё равно, — пробормотал он. — У того, что я чувствую, должно быть объяснение. Даже такое дурацкое. Венти какое-то время помолчал, а затем слабо кивнул. — Полнолуние в конце месяца, — сказал он твёрдо. — За три дня до него ничего не ешь. Вообще. И занимайся медитацией. Очищай разум. Поверь в то, что у тебя когда-то была другая жизнь. Я сделаю всё остальное. И встреть меня в полночь у руин статуи Защитника Якса с другой стороны горы Тяньхэн. В конце апреля. Если Сяо и опешил от таких инструкций, то всё равно вовремя кивнул. В общежитие он вернулся ближе к ужину. Ли Вэй беззаботно дремал на своей кровати, и Сяо решил быстро переодеться, не скрывая красной спины. Он снял рубашку, опустился на корточки и попытался тихо вытащить чемодан из-под кровати. — О, Сяо, слушай, я так и не спросил, как ты съездил в Цин… О-Архонты-милостивые-что-с-твоей-спиной?! Сяо бросил вещи и резко развернулся. Видимо, чемодан он по полу катал не так уж и тихо, раз Ли Вэй проснулся и теперь таращился на его лицо с таким видом, будто увидел призрака. Сяо не знал, что такого сказать, чтобы оправдать свою искусанную вдоль и поперёк спину, а затем Ли Вэй распахнул глаза ещё шире и охнул. — Стой, я понял, не отвечай, — протянул он и хитро прищурился. — Могу поздравить тебя с выходом из рядов девственников сего универа? И как она, хорошенькая? Сяо опустил плечи и возвёл глаза к потолку. Он задумался, представил лицо Венти, которое исказилось бы прямо сейчас то ли от хохота, то ли от возмущения, и усмехнулся. — Самая лучшая, — отозвался он и надел футболку. Он сделал всё так, как Венти ему велел. Медитации давались ему легко; даже слишком легко, если задуматься над этой способностью всерьёз. У Сяо то и дело возникало впечатление, будто он не раз занимался этим раньше. Эти мысли мешали ему по-настоящему сосредоточиться поначалу, и Сяо был готов злиться на себя за то, что не может держать свой разум в узде и оправдать ожиданий Венти, но с каждым новым вечером ему становилось всё проще. Он не обращал внимания на странные взгляды Ли Вэя, погружаясь в недра своего разума так глубоко, что возвращался в реальность только поздней ночью. За три дня до полнолуния он перестал есть. Если в первый день у него чуть кружилась голова от голода, то дальше он был готов лезть на стенку, будь у него на это достаточно сил. Реальность как будто расслоилась надвое. На периферийном зрении то и дело мелькали какие-то странные образы и силуэты, которых точно не было по-настоящему, и эти галлюцинации его не на шутку пугали. Он перестал видеться с Ху Тао, потому что знал, что она заставит его наесться до отвала, как только наткнётся взглядом на его измождённое лицо, и бессовестно пропускал все пары, потому что не мог думать. Он вообще ничего не мог — только сидеть, медитировать и слышать какие-то отголоски, которых не было в реальности. Он дошёл до того, что всерьёз задумался, что слушал и видел всё это в прошлой жизни, и странный процесс очищения, о котором ему рассказал Венти, истончал тонкую грань между жизнью и смертью его души. Но ведь всё было не так, верно? Или наоборот? До черты города в день полнолуния он заказал такси. Как только его высадили у заправки, которая тошнотворно пахла бензином, он поплёлся в сторону руин Защитника Якса, на которых в детстве играл с Ху Тао однажды, пока её родители их не хватились, не нашли и не надавали таких оплеух, что они ещё долго смотреть в сторону горы Тяньхэн не могли. Венти ждал его на месте. Он раскладывал в огромной железной курильнице какие-то травы и кивнул ему, когда заметил его приближение. Сяо не помнил, чтобы здесь была эта курильница в его детстве. Хотя, может, он просто не обращал на неё внимание. Курильница вся покрылась мхом и ржавчиной, от её краски ничего не осталось. — Привет, — пробормотал он хрипло, и Венти зажёг в курильнице огонь. Запахло сандалом и какими-то приторными травами. Они вызывали тошноту. — Ты уже делал это? Венти взглянул на него и мотнул головой. — Откуда тогда ты знаешь, что был бардом? — неуверенно протянул Сяо. — Я пройду это с тобой, хорошо? — произнёс Венти, проигнорировав его вопрос. — Помогу, если что. Сяо облизнул губы, когда Венти подошёл к нему ближе. — Что мне нужно сделать? — спросил он, и Венти его поцеловал. Это совсем не было похоже на то, что было у него в комнате или в аудитории музыкального корпуса. Руки Венти снова были везде, он царапался телом о молодую траву, у Сяо всё сознание заволокло приторным запахом трав и сандала. Он был опьянён, как от рисового вина, тело действовало отдельно от разума, который забился куда-то на верхушки деревьев, сжался в крошечную точку и испарился. Он был внутри Венти, тот хватался за его тело совсем уж обессиленно, но он совсем ничего не чувствовал. Даже сомневался, что действительно слышал, как стонал Венти. За эти три дня он привык к двойственности реальности, но никогда ещё не ощущал себя таким лёгким и бестелесным. Он даже не мог вспомнить, кончил ли вообще. Его будто бросили на вершину Виндагнира на долю секунды, а затем вернули обратно на землю, и он открыл глаза и не сдержал испуганной дрожи.

***

Это Ли Юэ. Это склон Уван. Но в то же время совсем не тот склон Уван, около которого он вырос. Всё какое-то светлое, живое, густое, пахнущее мёдом и персиками. Он был явно не выше деревянного покосившегося забора и испуганно хватался за ладонь кого-то высокого и большого. Ему приходилось едва ли не вставать на цыпочки, чтобы доставать до его ладони. Он задрал голову и вздрогнул ещё раз. У этого человека не было лица. — Тебя зовут Алатус, — произнёс он неопределённым голосом, и Сяо только и смог, что сглотнуть. Его тело само сделало кивок. — Теперь ты служишь мне. — Да, мой господин, — против воли произнёс Сяо и опустил низко голову. Он даже не понял, что произошло. Его бросило в другое место, и теперь он стал чуть повыше. Это была деревня Цинцэ, но в то же время не совсем она. Эта была меньше, тише, спокойнее, а рисовые плантации — куда уже. Всё его лицо было каким-то липким и мерзким, и вдруг на корточки рядом с ним кто-то опустился. — Ты чего-то боишься? — спросил его профессор Чжун, но это был не тот Чжун Ли, который вёл у него политическую философию. У этого длинные рога росли прямо из головы, глаза отливали чернотой и золотом, а руки до самых локтей были какого-то землисто-чёрного цвета. По его телу скользила белая накидка, на полах в свете солнца темнели брызги крови. — Н-нет, мой господин, — услышал он тонкий голос и едва ли понял, что то был его собственный. Сяо точно не собирался говорить ничего из этого — и всё же говорил. Он не управлял своим телом, даже не знал, как оно выглядит, и мог только осматриваться чужими глазами. Чужими ли? — Властелин Камня, — поправил его Чжун Ли, и Сяо против воли сжался. Он протянул к нему свои землисто-чёрные руки, и Сяо отшатнулся. — Я не смогу тебе помочь, если ты будешь меня бояться. — Вы не убьёте меня? — спросил Сяо в своём-не-своём теле. Эта фраза так странно перекатилась на языке. Неестественно. Разве профессор Чжун мог его убить?.. Он одёрнул себя. Это не профессор Чжун. Это Властелин Камня. Погодите-ка. Властелин Камня. Неужели тот самый? — Разве ты дал мне повод? — спросил тот, и Сяо опустил низко голову. — Вы убили моего хозяина, — произнёс он тихо. — Я служил ему. С его лица принялись что-то стирать. Сяо скосил взгляд на землисто-чёрные пальцы и увидел свежую кровь. Никакой боли не было. Неужели то была чужая кровь? — Ты был ему верен? Сяо какое-то время не отвечал. По правде говоря, он уже понял, что видит свою прошлую жизнь, и все эти полтора эпизода, которые он уже увидел, наталкивали его на определённые мысли. — Мне не нравилось исполнять его приказы, — услышал он собственный голос, — но я не мог ослушаться. Властелин Камня задумчиво хмыкнул, и Сяо вновь отбросило в другое место. Его пугало это всё. Он не мог контролировать своё тело, не мог контролировать свои слова. Ему казалось, что всё его сознание заперли внутри собственного черепа и начали управлять им без его согласия. Он был в полнейшем ужасе, но вдруг почувствовал слабое касание ладони. То было каким-то совсем уж эфемерным. — Я рядом, — услышал он голос Венти и открыл глаза. Венти здесь не было. Вернее… Сяо стоял на вершине Каменных врат среди густых деревьев. Он разглядывал сильную спину Властелина Камня и кое-кого перед его лицом. Он не видел, кто именно то был, но из-за силуэта выглядывали два белоснежных крыла. Он не слышал, о чём они говорили, но не мог подойти ближе. Всё стоял на своём месте и сжимал что-то в руке. Что-то деревянное, толстое и длинное. Вдруг Властелин Камня и этот кто-то пожали руки, а затем из-за сильного плеча показалось лицо этого человека с белыми крыльями. — Подглядывать нехорошо, слышал когда-нибудь о таком? — произнёс Барбатос голосом Венти и лукаво улыбнулся. Сяо провалился сквозь землю, и вышвырнуло его в другом воспоминании. Было темно, как ночью. Он не знал, где находится — всё вокруг поглотил пугающий мрак. Его изнутри раздирало что-то огромное и чёрное, и это что-то заставляло кровь в жилах вскипать, сухую тошноту толкаться в горле, всё тело дрожать, а лёгкие сжиматься. Сяо был весь в крови, грязной и нечеловеческой, он выдернул Нефритовый коршун из земли и поплёлся куда-то, сам не понимая, куда, а затем запнулся о чьё-то тело и повалился на землю. Шёл дождь. Наверное, уже как несколько дней. Половина его тела скрывалась под водой, в лёгкие сразу забилось несколько капель, и Сяо закашлялся, кое-как приподнявшись на слабых руках. Ему казалось, что он вот-вот умрёт. Он из прошлого часто сталкивался с чужой смертью, но никогда не знал, какого это — встретить собственную. Сяо чувствовал страх его собственного «я» из далёкого прошлого и боялся тоже. Он услышал игру на флейте. Его дыхание довольно скоро выровнялось, и он ощутил примерно то же самое, когда впервые услышал игру Венти на скрипке. Воды стало больше. Она накрыла Сяо с головой и тут же исчезла. Он был сух, чист и свеж. Он стоял у старого постоялого двора «Ваншу» — вспомнил фотографию из учебника по истории — и разглядывал верхний балкон. — Как ты себя чувствуешь? — услышал он голос Венти и резко развернулся. — Святой Барбатос, — пробормотал он, традиционно поклонившись, и тот чуть сжал его плечо. — Не кланяйся мне, — сказал он. — Я не твой Бог. Как ты себя чувствуешь? Сяо помялся. Он разглядывал лицо Барбатоса, которое ничем не отличалось от лица Венти — разве что косички блестели в сумраке позднего вечера бирюзой — и не знал, что именно чувствовал. Его прошлое «я», похоже, смутилось. — Всё хорошо, — пробормотал он, и Барбатос слабо улыбнулся. — Это… Это ведь вы играли на флейте тогда? Барбатос цыкнул и улыбнулся. Он слабо кивнул, а затем предупреждающе сжал пальцы на его плече — прямо над татуировкой, — как будто знал, что Сяо собирался вновь поклониться и рассыпаться в благодарностях. — Вы… — неуверенно протянул Сяо и запнулся на полуслове. Барбатос заинтересованно склонил голову. — Вы не могли бы научить меня этой мелодии? Барбатос огладил его плечо большим пальцем, и что-то внутри Сяо вспыхнуло. — Не люблю вопросы, — сказал Анемо Архонт, и Сяо поклонился и извинился. — Да что ты… Просто попроси по-другому. Сяо замялся. Он разглядывал лицо Барбатоса и не мог избавиться от ощущения, что всё это уже было. Правда, это было не просто ощущение. Первые слова Барбатоса, эта нелюбовь к вопросам, эта игра по составлению правильных просьб — всё это уже было, но в другом времени. Всё это уже было между ним и Венти. — Я бы хотел научиться играть вашу мелодию, — неуверенно произнёс он, и Барбатос мягко улыбнулся, — если бы вы позволили. — Хорошо. Мир смазался перед глазами. Всё вокруг стало каким-то жёлтым. Он несколько раз моргнул и услышал мелодию. Ту самую, которую Венти играл на скрипке, «Танец среди моря цветов». Сейчас она игралась на изящной бамбуковой флейте, а Сяо танцевал под неё посреди жёлтого луга, и в груди его расползалось истинное умиротворение. Он понял, что его прошлое «я» всегда мечтало оставить танец сражений и танцевать среди моря цветов под песнь бамбуковой флейты. Сяо не умел танцевать, но его прошлое «я» это совсем не смущало. Смущало, разве что, присутствие Барбатоса в центре поляны, но без него не было бы и музыки. Вскоре и она стихла. Сяо замер, а затем поднял с жёлтых цветов голову, глядя, как Барбатос подходит к нему ближе. — Ты был прекрасен, — услышал он мягкий голос Анемо Архонта и почувствовал жар на щеках. Он помолчал немного, а затем осторожно коснулся одними пальцами локтя Бога. — Я бы поцеловал вас, — произнёс он, совсем не ожидая от себя такой смелости. Барбатос, кажется, тоже был удивлён, — если бы вы позволили. — Хорошо. Губы у Анемо Архонта на вкус были такими же, как у Венти. Он не успел полностью их прочувствовать, как мир опять расплылся. Теперь он лежал на траве, чувствовал чей-то вес на своих бёдрах и сжимал пальцами чью-то кожу. Когда всё вновь обрело чёткость, он не сдержался бы от смущённого вздоха. Его прошлому «я» было вполне комфортно. Барбатос растянул на его груди какой-то лист бумаги и занёс над ним кисть, смоченную в туши. Они же не притащили в лес целый камень для растирки туши, верно? — Что ты делаешь? — спросил он, и Барбатос попросил его придержать бумагу вместо ответа. Он послушно уложил руки с бёдер Барбатоса на тонкий лист, а затем заворожённо наблюдал, как на левой ладони Анемо Архонт призывает крошечный шарик из ветра, а косички его светятся в ночи гораздо ярче. — Эти аристократы совсем извратили моё понятие свободы, представляешь? — спросил Барбатос и принялся правой рукой что-то записывать на листе. — Хочу описать некоторые вещи, чтобы мне не приходилось в будущем снова свергать правительство. Это так утомляет. Сяо молчал, наблюдая, как Барбатос задумчиво выводит что-то на бумаге, но не мог понять, что именно, как бы не прислушивался к своим ощущениям от ползающей над ним кисти. Вскоре Барбатос отложил её вместе с листом в сторону, сложил два крыла, нырнул одной рукой под локоть Сяо и перевернул их так, что теперь Сяо восседал у него на бёдрах. Он чуть приподнялся и распрямил крылья — те прижались к земле, и Анемо Архонт издал блаженный вздох. — Сами они так не расправляются, — жалобно протянул он в ответ на полный замешательства взгляд Сяо. — Это… Это как сидеть с кривой спиной несколько часов, а затем выпрямиться. Лучшее, что можно ощутить. Он вновь призвал ветерок на ладони, косички его загорелись, и Сяо опустил взгляд в лист бумаги, прежде чем подобрать его и расправить уже на обнажённой груди Барбатоса. Он читал положения, написанные тем же почерком, что у Венти, написанные в таком же порядке, что в аудитории музыкального корпуса, и всхлипнул бы, если бы мог. Его прошлое «я» нахмурилось и перевело взгляд на Барбатоса. — Что для тебя долг? — спросил он, и Барбатос слабо улыбнулся и развеял ветра. — Знал, что ты спросишь, — протянул он и положил обе руки на бёдра Сяо. — Мой долг — всегда поступать правильно. Когда я поступаю правильно, то по-настоящему свободен. — Я не понимаю. Что значит «поступать правильно»? Барбатос надул задумчиво губы и чуть прищурился. — Согласно закону, который я сам себе установил, — произнёс он. — Как… Представь, что твои поступки вдруг стали повторять все в этом мире. Если я, предположим, совру, и все вокруг начнут лгать, то правда обесценится. Поэтому я не буду лгать, чтобы правда не исчезла, как что-то основополагающее. Но это не совсем та причина, почему я не буду лгать, потому что в этом случае у меня есть личные мотивы. Я не буду в момент принятия решения думать о том, что будет после. Я просто не буду лгать, вот и всё. Сяо нахмурился пуще прежнего. Его прошлое «я» вдруг ощутило странную неуверенность и какую-то сильную боль в груди. — То есть, если все вокруг будут убивать… — То обесценится ли жизнь? — продолжил за него Барбатос, а затем изломил брови. — Это уже другое. Когда ты убиваешь человека, то делаешь это с какой-то личной целью. У тебя есть мотив. Ты используешь этого человека как средство достижения цели, а не как цель саму по себе. Сяо чуть сжал края тонкого листа. — Я не убиваю людей, — сказал он болезненно. — Ты же понимаешь, что разницы нет никакой?.. Косички Барбатоса перестали светиться, и ночная мгла накрыла Сяо с головой. Его дыхание вдруг сбилось, а сам он вдруг оказался не лежащим на голой земле, а сидящим в какой-то постели. Восприятие реальности приходило обрывочно, но он ощутил вес на своих руках и услышал бессвязную очередь оглушительно громких стонов над ухом. Они были больше похожи на крик. Он двигался быстро, резко, чуть ли не агрессивно. Он стискивал со всей силы пальцы на мягких бёдрах Барбатоса, сдавленно мычал ему в шею, когда тот ногтями царапал его спину и дрожал так, будто находился на грани жизни и смерти. Сяо не нравилась такая близость с Барбатосом. Она была какой-то животной, злобной; в ней начисто отсутствовала всякая нежность, забылась аккуратность. Правда, его прошлое «я» чувствовало мрачное удовлетворение. Он накрыл член Барбатоса и грубо сжал его ладонью, вырывая из горла Бога вскрик. — Пятьсот лет, — выдохнул он Барбатосу в шею, и тот сжал его плечи в каком-то защитном жесте, ни капли не похожем на то, как он царапал его спину секунду назад. — Я знаю, — прохрипел он в ответ сорванным голосом. — Прости, я знаю! Сяо впился зубами ему в горло, Барбатос вскрикнул. Сяо не хотел делать ему больно, но тот, в чьём теле он находился, был слишком рассержен. Озлоблен. А Барбатосу явно было больно. Ни одно движение его тела не выдавало удовольствия от всего, что происходило в какой-то комнатке с зажжённой свечкой у окна. Его щёки были мокрыми вовсе не от пота, пальцами ног он впивался в простыни, крылья его плотно прижались к спине, а руками он всё царапал и царапал спину Сяо. Сяо казалось, что его всего касаются эти руки, не только горящих огнём лопаток, но приятного во всём этом было мало. Он вдруг отнял вторую руку от бедра Барбатоса, другой продолжая дрочить ему, но уже аккуратнее, а затем по самую кисть утонул в груди Бога. Он пальцами касался какой-то странной штуки внутри Барбатоса, отдалённо напоминающей по форме шахматную фигурку, и на ухо ему раздался слабый стон. Анемо Архонт обмяк в его руках, крепко зажмурившись, с губ свистом вылетали тихие вздохи, а Сяо касался его Сердца так бережно, что это никак не походило на то, как он вёл себя раньше. Он замедлился, аккуратно коснулся губами горящей шеи в том месте, где укусил его раньше, и Барбатос сдавленно простонал ему в висок, поцеловал, дрожащей рукой провёл по щеке, пальцами заправил волосы за ухо и уткнулся своим лбом в его. — Я скучал, — прошептал он, и Сяо оставил аккуратный поцелуй на его губах. Его выплюнуло в Гавань Ли Юэ, но та словно сошла с картины мондштадского художника. Альбедо, кажется. Сяо точно помнил, что видел его картины на временной экспозиции в историческом музее. Правда, он был не в самом городе — стоял на вершине горы Тяньхэн чуть позади Властелина Камня и отрешённо разглядывал закрученные крыши. Он видел крошечных людей, куда-то спешащих, и не понимал, куда они могут торопиться. — Подойди ближе, — произнёс Властелин Камня, и Сяо тут же сделал несколько шагов вперёд. — Что ты видишь? Сяо нахмурился. — Город?.. — протянул он и услышал тихий смешок. Внутри что-то всколыхнулось и замерло. — То есть… людей. Спешат куда-то. Властелин Камня слабо кивнул. — Странно, верно? — спросил он, и Сяо чуть опустил подбородок. — Для нас, обречённых на бесконечную жизнь, нет никакой разницы, именно эти люди торопятся куда-то или другие. Сегодня одни, завтра следующие. Нам никогда не понять их срочности, быстротечности их жизней. Сяо повернул к нему голову. Его брови изломились. — Что вы имеете в виду? Властелин Камня задумчиво хмыкнул. — Есть один контракт, над которым я думаю. Полагаю, он даст мне возможность понять этот аспект человеческой жизни. Если, конечно, я его подпишу. Благо, наша старая знакомая из Снежной не стеснена во времени и не назвала сроков ответа. Он слабо дёрнул уголком губ. За несколько веков бытия Адептом Сяо-из-прошлого понял, что означает этот жест, когда дело касается контрактов и временных рамок. Властелин Камня собирался тянуть с ответом так долго, как только сможет. Ему всегда было интересно, как отреагирует вторая сторона, если её будут держать в подвешенном состоянии, и уже от их действий примет решение, подписывать контракт или нет. — Я не понимаю, — признался он, и Властелин Камня повернул к нему голову. — Некоторое время назад я прогуливался по городу. Мне довелось стать невольным свидетелем чужого разговора, в ходе которого один мужчина провожал своего коллегу на пенсию. Мне стало интересно, каково это — отойти от дел. Сяо почувствовал, как что-то внутри него ухнуло вниз. — Вы же не имеете в виду, что… Властелин Камня кивнул, и Сяо замолк на полуслове. — Что ты думаешь об Одиннадцатом Предвестнике Фатуи? — внезапно сменил он тему, и Сяо нахмурился. — Наглый выскочка. Властелин Камня слабо рассмеялся. Его прошлое «я» не знало, когда в последний раз слышало его смех. Это был приятный звук. Размеренный и спокойный — не скажешь даже, что в нём есть хоть капля искренности. И всё же она была — в подрагивающих плечах и прикрытых глазах. — Полагаю, у вас ещё будет время узнать друг друга получше, — отозвался Властелин Камня, когда его смех растворился в воздухе. — Я бы не отказался от чашечки чая. Не составишь компанию этому старику? Сяо распахнул глаза и неуверенно кивнул. — Х-хорошо, — сказал он, и на плечо его опустилась бледная рука. И пускай Властелин Камня выглядел точь-в-точь как Чжун Ли, он всё же не являлся им. Или?.. — Вы не старый, Властелин Камня. — Зови меня Чжун Ли. В глазах резко потемнело. Картины прошлого мелькали перед его глазами, но он не мог задержаться на них, как на многих прочих. Его словно поместили в бочку и сбросили со скалы — в горле встал ком, верх менялся местами с низом, подступала тошнота. Он услышал собственный голос: «Венти? Вот как его теперь зовут», — и вдруг вывалился на горящую поляну. Он стоял на коленях, руками навалившись на прожжённую землю. От его ладоней в перчатках расползалась тьма, губила остатки молодой травы, не затронутых огнём, впитывалась в почву. Сяо всё это видел, но его «я» из прошлого — нет. В ушах гудело, как от сирены воздушной тревоги, изнутри всё разрывалось от тьмы на миллион частиц, он кашлял кровью, и та проедала сухую траву. Он поглотил телом остатки только-только убитого Бога и понимал, что больше не может. Он знал, что рано или поздно дойдёт до точки невозврата, но… Не сейчас. О, Архонты, пожалуйста, только не сейчас. — Сяо! Он опустил голову ещё ниже, его вырвало кровяным сгустком, пальцы впились в сухую землю. Нефритовый коршун двумя обломками валялся под ногами. Сяо смотрел на него в упор и ничего не видел. Голос Барбатоса — Венти — доносился сквозь непроглядную пелену тьмы. Он почувствовал давление ладони на запястье в перчатке и резко отпрянул. — Не трогай! Мир перевернулся вверх ногами. Сяо стиснул пальцами рёбра, будто собирался их раздробить на мелкие кусочки. Его снова вырвало. Он не видел Венти, но слышал его голос, и он взмолился, чтобы всё стало наоборот. — Сяо, пожалуйста, позволь мне помочь, я… Пожалуйста, посмотри на меня, скажи, что мне нужно сделать, ты только не молчи, хорошо? Сяо напряг плечи, поёжился. Венти говорил слишком громко. Его раздражал звук его голоса. Его раздражал он сам. Он чувствовал, как тьма льётся из его глаз, рта, ушей, носа; она выходит из пор на коже, стекает в землю, и если Сяо не запечатает её в своём теле прямо сейчас, то уничтожит всё, что было вокруг него. И Венти тоже. — Уходи. — Нет, я… — Венти протянул руку, Сяо смог его увидеть. За спиной не было крыльев, там полами собирал с земли пепел зелёный плащ. Сяо хотел его убить. — Я помогу. Ты только… Он коснулся ладонью его плеча, хотел резко одёрнуть руку, но Сяо перехватил его запястье и толкнул на землю. Он не знал, когда подхватил с земли обломок Нефритового коршуна, но сейчас он находился в одном пальце от бледного горла под ним. Сяо хотел пронзить им тонкую кожу. Хотел посмотреть, как выглядит кровь Бога Свободы. — Ты даже себе помочь не можешь! — крикнул он, ненавидя себя за эти слова, ненавидя Венти за то, что позволял ему это говорить, стискивая обнажённой ладонью его запястье и прижимая коленом к земле. Венти дрожал под ним, его колотило, по лицу текли слёзы, но он смотрел ему прямо в глаза и сдерживал рвущийся из горла вопль. — Какой Бездны ты здесь делаешь?! Твой город вот-вот превратится в обломки! Его уничтожит Селестия! Что. Ты. Здесь. Забыл?! — Прости меня, пожалуйста, прости меня, я не должен был… — Заткнись! Он стиснул его правое запястье пуще прежнего, и Венти закричал. Его облило ледяной водой, Сяо разжал пальцы и резко отпрянул. Обломок Нефритового коршуна обратился колонной обители небожителей — тяжёлой, неподъёмной, огромной, — но он был не в силах его выпустить из руки. Он смотрел, как Венти пятится, как подгибает под себя ноги, как прижимает изуродованную тьмой Сяо руку к животу, плачет от боли, кричит и извиняется. Так не должно быть. Он не должен извиняться. — Прости меня, я знаю, прости, пожалуйста, я выбрал их, я знаю, я не должен был этого делать… — Замолчи, ради Архонтов, пожалуйста, закрой рот. Венти замотал головой, захлёбываясь слезами и болью. Он опустил низко голову, снова помотал ею, стиснул зубы, облизнул губы, издал неровный из-за плача выдох. Сяо смотрел на него и ненавидел сейчас так сильно, что не мог контролировать своё тело. Он не должен его ненавидеть. Не должен был ранить. Не должен был порочить его. — Стой! — возопил Венти. — Стой, пожалуйста, не делай этого, пожалуйста, вспомни, что я тогда писал, ты не должен… Просто дай мне помочь тебе, пожалуйста! По щекам Сяо текли слёзы. Они обжигали его кожу порчей. Он поднёс лезвие Нефритового коршуна ближе к шее и рассёк её из всех оставшихся сил. Он хотел сказать Венти, хотел сказать ему многое, хотел объясниться, но не находил слов. Если его целью будет спасение всего, что его окружает — особенно Венти, — то он без раздумий превратит себя в средство для её достижения. Это было не так больно, как порча внутри. Это было не так больно, как вскрик Венти. Это было не так больно, как видеть остатками сознания, как тот израненной рукой давит на его рану и шепчет: — Нет-нет-нет, нет, Сяо, пожалуйста, скажи, что это всё не происходит на самом деле, Сяо, пожалуйста. Хватит, вставай, пожалуйста… Далеко в небе раздался громогласный, но гулкий взрыв. Селестия разорвалась на кусочки. Это было красиво.

***

Сяо вырвало раньше, чем он понял, что всё закончилось. Он не ел три дня, его желудок сокращался, но ничего не выталкивал. Его как будто всё ещё молниеносно проносило через тысячи лет воспоминаний, и понять, что он находится уже в своём теле в лесу на руинах статуи Защитника Якса, было крайне сложно. Луна скрылась за деревьями. Небо окрасилось в изматывающий синий. Скоро встанет солнце. Сяо вытер рот от слюны, почувствовал холод и опустил взгляд. Трясущейся рукой он надел бельё, застегнул пуговицу на штанах и поднял голову. — Венти?.. Венти! Тот лежал на земле без единого движения. Одна его рука покоилась на груди, вторая когда-то упала на землю под каким-то мертвецким углом и застыла. На нём не было шорт — те валялись невнятной кучей в траве. Сяо бросился к нему, игнорируя переворот всего мира с ног на голову и обратно, коснулся ладонью холодного расслабленного лица и чуть встряхнул. — Венти? Что?.. Бледные веки чуть дрогнули. Тонкие брови съехали к переносице, сквозь сомкнутые губы пробился недовольный стон. — О, Архонты, какой ты громкий. Я ног не чувствую. Сяо бросился к валяющимся на земле шортам Венти, одел его, застегнул ремень и вновь заключил его лицо в своих ладонях. — Что произошло? — спросил он, чувствуя всего себя натянутой струной, и Венти оторвал от земли руку и поднял два пальца. — Два раза, — прохрипел он, — я терял сознание. Ты вколачиваешь меня в землю, я отключаюсь, потом просыпаюсь, ты всё ещё… О, Архонты. Кошмар какой. Всё это он объяснял, подтягиваясь на слабых руках, и под конец что-то внутри Сяо порвалось. Он не помнил, как проходила их около-ритуальная близость, потому что проживал её всё это время, что провёл в воспоминаниях своей прошлой жизни. И если всё было так, как Венти сейчас рассказывал, то… Сяо всхлипнул и крепко обнял его. Он рыдал, как в первый раз, и совсем не слышал удивлённого вздоха Венти. — Прости, я… — кое-как выдавил он, чувствуя себя худшим во всём мире чудовищем. — Я не контролировал себя. Я не знаю, что произошло, я не хотел сделать тебе больно, я… Я пойму, если ты… Венти тихо вздохнул, сел ровно и обвил его шею руками. Наверное, он поморщился — Сяо щекой почувствовал, как дёрнулся его уголок губ. — Я знаю, — проговорил он едва слышно. — Бывало и хуже. — Это не оправдание! — воскликнул Сяо, правой рукой размазывая влагу по щекам. — Я делал тебе больно, ты терял сознание, и я не останавливался. Я должен был себя контролировать. — Ты бы не смог, — едва мотнул головой Венти. — Больше двух тысяч лет за четыре часа. Всё ещё нормально прошло. В других случаях кто-то постоянно умирал. — Но… — попробовал возразить Сяо, но вдруг замер. Он почувствовал, как его холки коснулся большой палец правой руки Венти, и резко свернул мыслями в другое русло. — Значит, всё, что я видел… Венти тихо угукнул. Сяо резко от него отодвинулся, заглянул в глаза. Его мир прямо сейчас трещал по швам. У него затряслись руки, в голову ворвались мириады мыслей разной степени бредовости, и он отпрянул, навалился на руки, поджал колени к груди. — Нет, — мотнул головой он, и Венти кивнул. Сяо смотрел на Барбатоса, которого знал и которого так омерзительно… О, Архонты. — Этого не может быть. Его голос сорвался на какой-то гортанный шёпот. Он прижал ладонь ко рту, вновь чувствуя подступающую тошноту, но уже вовсе не потому, что вернулся из двух тысяч лет воспоминаний в реальность. Его коробило от омерзения, и он понять не мог, к кому именно. Он даже не слышал, что Венти ему говорил. — Бред, — выдавил он сквозь ладонь, и брови Венти изломились. — Это полный бред! Не говори мне, что ты и Чжун Ли… Венти вздохнул и потёр лоб. Он успел сесть на колени, должно быть, для того, чтобы облегчить боль внизу. — Так и есть, — выдохнул он. — Барбатос и Моракс. Живые и совершенно бессильные. — Неправда. Венти поднял на него хмурый взгляд, прикусив губу, но Сяо всё ещё не мог поверить. Это было просто выше его сил. Он отнял ладонь от лица и насупился. — Селестия пала двести лет назад! — воскликнул он, стиснув пальцами сырую землю и поджав колени к груди чуть ближе. — Почему вы ещё здесь?! Венти невесело усмехнулся. — Мы уйдём, только если нас кто-нибудь убьёт. А так… — Это не… — выдавил Сяо и вдруг разозлился. Не на Венти, не на Чжун Ли, не на Барбатоса с Властелином Камня. По правде говоря, он понятия не имел, что именно вдруг вызвало в нём непривычную злость. — Почему ты здесь?! Ты следил за мной? Узнал, что я собираюсь сюда поступать, и тоже пошёл? Надеялся, что я — это он? Венти на пару секунд прикрыл глаза. Его брови чуть съехали к переносице, а уголки губ чуть напряглись, придавая лицу выражение какой-то неприязненности к словам, которые только что услышал. Сяо было противно за собственные слова, но он не знал, что и думать. — Я не следил за тобой, — уверенно, твёрдо и медленно заговорил Венти, и Сяо мотнул головой, не веря ему. — А-Сяо, я не следил за тобой. Я не знал, что ты собираешься поступать в университет Ли Юэ. Я не знал, что ты вообще переродился. — Я не верю тебе. Венти съёжился от этих слов, опустил взгляд и прикусил губу. Сяо не мог на него смотреть. Он уткнулся лбом в собственные колени, зарылся пальцами в волосы, сглотнул ком в горле. — Так не бывает, — пробормотал он и дёрнулся, когда почувствовал касание к своему плечу. — Это просто галлюцинации от голода и трав. Этого не было. — А-Сяо, — услышал он тихий голос Венти и сжался. — Я знаю, что ты чувствуешь, поверь мне, хорошо? Я… Я многое хотел тебе сказать, но… — Ты не мне хотел это сказать, — выдавил Сяо, стиснув пальцами пряди волос чуть крепче, — а ему. Рука с его плеча поднялась чуть выше и замерла на лопатке. — Разве это не одно и то же? — Не сравнивай меня с ним! — воскликнул Сяо и поднял голову. Брови Венти всё ещё были сведены к переносице; он смотрел на него с застарелой болью в глазах. — Я — не он. Никогда им не был. Я… никогда не сделал бы тебе больно. Он и сам не понял, в какой именно момент слёзы вновь покатились по его щекам. Он опустил взгляд, вытер лицо ребром ладони, поджал губы, коря себя за проявленную слабость. Он не видел, как Венти продвигался к нему ближе, как он клал обе руки на его плечи, а затем одной из них, правой, не обтянутой перчаткой, касался его лица и перехватывал взгляд. У Сяо в глазах всё ещё стояла эта мерзкая сцена в какой-то комнате, а в ушах звенел крик Барбатоса, в котором не было ничего от удовольствия. И Венти, кажется, понял это. — Я исчез на пятьсот лет, — сказал он совсем тихо, не прекращая большим пальцем чуть поглаживать его щеку. — Я не сказал тебе об этом. И такое было всего один раз. — Да какая разница, один или много? — выдохнул Сяо, не в силах отвести взгляд от сине-зелёных глаз. — Тебе было больно, но он остановился, только когда коснулся твоего Сердца. — Я сам тебя попросил быть таким. — Сяо замолк и распахнул широко глаза. Венти нахмурился и серьёзно кивнул. — Ты всегда был склонен много думать. Ты винил себя, что я исчез на пятьсот лет, не верил мне, когда я говорил, что это не так. И я не просил тебя касаться моего Сердца. Ты сам решил… сделать так, чтобы мне было хорошо. Сяо нахмурился. — Почему ты продолжаешь так говорить? — спросил он тихо. — Почему ты всё ещё сравниваешь меня с ним? — Потому что он — это ты. Сяо замотал головой. Из горла вырвался едва слышимый всхлип. — Это не так, — выдохнул он, и мир снова расплылся за пеленой влаги. Он дрожащей рукой чуть сжал запястье Венти и снова качнул головой. — Может, это всё правда. Ладно. Хорошо. Может, я и был когда-то… тем Защитником Якса, но… Сейчас всё не так. Я не понимаю. Венти заправил спутанные волосы ему за ухо и чуть сгорбился, чтобы вновь поймать его взгляд. — Что ты не понимаешь? — спросил он, и Сяо прикусил губу. — Ты… — выдохнул он, а затем запнулся. — Я не понимаю, что из того, что было, правда. Венти непонимающе нахмурился. — Всё? — произнёс он, будто спрашивая, и Сяо стиснул его запястье чуть крепче. — Ты говорил то же самое, что в моей прошлой жизни. Ты вёл себя так же, как тогда. Ты говорил мне то же самое, что говорил ему. Как я пойму, что ты говорил именно мне, а что — своей памяти о нём? Венти тихо охнул. Сяо не выдержал, расплакался снова, почувствовал, как его потянули вперёд, как его лоб уткнулся в худощавое плечо, как его обняли очень аккуратно. Он стиснул пальцами ткань рубашки Венти и крепко зажмурился. Он не был до конца уверен, что правильно услышал следующие его слова: — Назови мне моё первое положение. — Сяо замер, не понимая ничего. — Не спрашивай. Просто назови. Сяо сглотнул ком в горле и некоторое время выравнивал дыхание, прежде чем ответить, не отрываясь от его плеча: — Не делай другому того, чего не желаешь самому себе. Венти угукнул и ласково погладил его по спине. — Как думаешь, мне бы понравилось, если бы тот, кого я люблю, относился ко мне, как к кому-то из прошлой жизни? Сяо не мог сказать, что честно задумался. Он слегка качнул головой больше рефлекторно, чем по своему решению, и почувствовал, как Венти кивнул. — Назови второе. — Не рассматривай другого человека как средство для извлечения личной выгоды. Сяо, сам того не замечая, постепенно успокаивался. Венти заставлял его думать. Он не пытался разубедить его своими словами — Сяо и сам с этим справится, как только всё поймёт. — Если ты — моя цель, как я могу использовать тебя как средство её достижения? — спросил Венти, и Сяо повёл плечом. Ему хотелось поспорить, но он не мог найти для этого слов. — Теперь последнее. Сяо опустил плечи, расслабляясь. — Только тот поступок, который совершается согласно нравственному закону и во имя долга, имеет ценность и считается свободным, — пробормотал он, и Венти угукнул. — Ты бы не стал влюблять меня в себя, потому что тогда это бы противоречило закону, который ты сам себе установил. Ты… уважаешь меня настоящего, даже когда чувствуешь вину передо мной из прошлого. Он отстранился от плеча Венти и заглянул ему в глаза. Тот слабо улыбался, но всё ещё немного болезненно. — Но почему тогда ты говорил всё это? — спросил Сяо совсем уж тихо. — Про подглядывания и просьбы? Улыбка Венти стала чуть шире. — В первую встречу не удержался, — признался он, вытирая последние следы слёз с лица Сяо, — а вопросы я всё ещё не люблю. Конечно, ты отличаешься от того Сяо, которого я знал больше двух тысяч лет. У вас по-разному сложились судьбы, и это повлияло на вас по-разному. У тебя плечи в веснушках — у того Сяо их не было. У того Сяо была татуировка на правом плече — у тебя её нет. У вас волосы разного цвета. И глаза разные. Но Боги влюбляются не в тела и не в характер. Венти положил руку ему на грудь, и Сяо замер. — Они влюбляются в душу, — произнёс он и поцеловал его. Сяо тут же разомкнул губы. В общежитие они вернулись, когда солнце совсем встало. Сяо дотащил Венти на своей спине до заправки, от которой тошнотворно воняло бензином, и тот вызвал такси по таксофону (Да, доброе утро! Мы сейчас находимся на заправке у горы Тяньхэн, вы пришлёте машину? До университета Ли Юэ. Нет, мы не пьяные. А-Сяо, ты пьяный? Говорит, уже нет. Да? Спасибо, мы подождём!). Сяо бессовестно проспал всю дорогу, а потом снова взвалил Венти к себе на спину, хотя тот и не просил. Его ноги едва двигались от усталости, а в голове поднялся туман из-за плохого сна в машине, а потому он совсем не думал, когда приводил их в свою комнату. Ли Вэй ещё спал, а потому утром все трое стали участниками ужаснейшего разговора: — О, Сяо, я даже не заметил, когда ты ве… О-Архонты-милостивые! — М? — А-а-а, ой, то есть… Я думал, у тебя есть де-девушка?.. — А-Сяо, ты назвал меня девушкой? — Он сам решил. Я не стал переубеждать. — Ну и бесстыдник. Меня Венти зовут. — Ли Вэй… Большую часть разговора Сяо, конечно, провёл, накрывшись с головой одеялом и сделав вид, будто его и вовсе здесь не было, хотя нога Венти, заброшенная на его собственные, и характерный щипок на спине во время разговора о половой принадлежности Венти говорили обратное. Он заливался краской и зарывался лицом в подушку, когда слышал, как Венти извиняется за то, что они воспользовались одним из презервативов Ли Вэя, а тот неловко протянул что-то из разряда: «Да ладно, не стесняйтесь». Потом Венти назвал его слишком добрым для этого мира, и Ли Вэй, пробормотав что-то о том, что он опаздывает, предложил как-нибудь поболтать позже и торжественно смылся. — Какой он милый, — услышал Сяо, как только дверь за Ли Вэем закрылась, и горестно вздохнул. — Что? Не нравится, когда твоя девушка говорит такое о других парнях? Сяо стянул одеяло с головы и спрятал лицо в груди Венти. Он услышал сдавленный смешок и крепко обнял его за талию. — Хватит, а? — пробормотал он, касаясь губами края бирюзовой татуировки. — Я просто не хотел объяснять ему подробности своей личной жизни. Вот и не стал переубеждать. Что мне сделать, чтобы ты перестал злиться? Венти издал тихий смешок и зарылся пальцами ему в волосы. — О, есть у меня одна идея, — протянул он глумливо, — но мы слишком устали и голодны для этого. Займёмся позже. Сяо снова покраснел. После того, как они отоспались и съели половину столовой, после того, как Ли Вэй отправился на занятия по экономике, губы и челюсть Сяо болели вовсе не потому, что он терзал пальцы Венти ртом. Поначалу он чувствовал себя ужасно неуверенно, но потом осознал, что всё это ему даже нравится. Особенно то, какие звуки Венти издавал откуда-то сверху и как он зарывался пальцами в его волосы подрагивающей рукой. А в начале мая вернулся Чжун Ли. Он блестяще защитил докторскую диссертацию, но по какой-то причине перенёс их первую пару по философии культуры, пообещав устроить отработку в какую-нибудь другую неделю. Сяо его не видел и не знал, хочет ли видеть вообще. Ему казалось, будто после той ночи у руин статуи Защитника Якса внутри него поселился крошечный он из прошлого и выдавал свою реакцию на некоторые события. Сейчас, когда Чжун Ли вернулся из Академии Сумеру, Сяо чувствовал странную неуверенность, будто самостоятельно искать своего всё ещё самого любимого преподавателя политической философии ему не было дозволено. Сяо не нравилось так себя чувствовать, так что он подхватил три книги по реинкарнации, чтобы у него был хоть какой-то унизительный предлог встретиться, и отправился на минус первый этаж главного корпуса. Дверь в конце коридора была снова открыта нараспашку, и Сяо опять замер на пороге. Он видел, как Чжун Ли сидел спиной к нему и задумчиво заполнял какие-то бумаги. Венти развалился в его клетчатом кресле с книгой в руках, но резко поднял со страниц взгляд, слабо улыбнулся ему и сделал вид, будто его совсем не заметил. — Аякс женился, — вдруг протянул отстранённо Чжун Ли, не отрываясь от своих бумаг, и Венти едва не выронил книгу. В его голосе не было ни единой эмоции, но Сяо почему-то решил, что это была плохая новость. — Женился? — переспросил Венти. — Но… на ком? — Мы встретились на конференции. Он пришёл забрать её в один вечер. Её исследование в области когнитивно-поведенческой психологии заслуживает того внимания, которое оно получило. Полагаю, в ближайшем будущем мы не раз услышим её имя в ряду признанных научных деятелей. — И… — выдавил Венти, снова взглянул на Сяо и сглотнул. — Как ты? Сяо следовало развернуться на пятках и уйти, пока Чжун Ли его не заметил. Определённо, всё обернётся куда большей неловкостью, если его увидит не только один Венти. И всё же он остался стоять на месте, занёс слабо сжатый кулак и постучал по дверному косяку. — Не думаю, что есть какие-либо причины для беспокойства, — только и произнёс Чжун Ли, оборачиваясь. — Добрый день, Сяо. — Здравствуйте, — кивнул он и прикусил губу. — Хотел вернуть вам книги, которые вы передавали через… Чэн Сяосяня? Чжун Ли опустил взгляд с его лица на три тонкие книжки в руках и указал на край своего стола. — Можешь оставить их здесь, если они тебе больше не понадобятся. Сяо был бы рад и дальше вглядываться в его лицо, отыскивая хоть какие-то намёки на то, что они были знакомы в прошлой жизни — более того, что Чжун Ли считал его своим сыном, — но сдержался. Он положил все три книжки туда, куда ему указали, а затем замер. Он огладил пальцами обложку верхней и прикусил губу, раздумывая, будет ли выглядеть совсем уж по-идиотски, если скажет то, что пришло ему в голову. Он решился: — Что я думаю об Одиннадцатом Предвестнике Фатуи? — произнёс он, будто переспрашивал, и Чжун Ли выронил ручку. — Наглый выскочка. Венти за его спиной прыснул, а затем зашуршал книгой и поднялся с кресла. — Оставлю вас, — произнёс он, а затем лукаво взглянул на Сяо. — Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня искать. Сяо едва заметно кивнул, и Венти покинул кабинет. Только тогда Чжун Ли моргнул, подобрал ручку и положил её поверх какого-то бланка. Сяо следил за ним, не отрываясь и ничего не говоря. — Полагаю, наш общий знакомый подговорил тебя вспомнить прошлую жизнь? — наконец, спросил Чжун Ли, и Сяо чуть качнул головой. — Я сам захотел. Чжун Ли тихо хмыкнул и поднялся из-за стола. Что-то внутри Сяо заставило его почувствовать себя маленьким и ничтожным. Он моргнул, и это странное ощущение исчезло, не оставив после себя ни следа. — И как новое знание отразилось на твоём восприятии мира? — спросил Чжун Ли, и Сяо прикусил губу и потёр лоб. — Думаю… — протянул он, а затем снова встретил чужой взгляд. — Думаю, мне больше не нравятся консеквенциалисты. Чжун Ли не сдержал смеха. Он смеялся совсем не так, как на вершине горы Тяньхэн много веков назад — теперь в его голосе было больше искренности. Мягкая улыбка выдавала почти безграничное веселье, и Сяо не понял, что заставило его шагнуть вперёд и осторожно обнять своего преподавателя. Возможно, это Сяо из прошлого сейчас обнимал названного отца. Не хотелось над этим думать. Хотелось думать над растерянным вздохом, оборвавшим смех, над тем, как на его плечи ложатся две руки, а затем прижимают к себе чуть ближе. Сяо подумал, что ему очень нравится обниматься. От Чжун Ли пахло землёй и старыми книгами. От дедушки Ху так тоже иногда пахло, когда он проверял, есть ли ещё порох в пороховницах, и лепил из глины небольшие чайники для традиционной церемонии. — Поздравляю вас с защитой докторской, — пробормотал он, чтобы отвлечься от мыслей о дедушке Ху, и услышал тихий смешок над макушкой. — Сто лет назад я защитил докторскую по истории, — услышал он тихий ответ. — Сейчас — по философии. Интересно, куда меня приведёт ещё через век. — Вы очень умный, — пробормотал он, отчаянно краснея, и обнял Чжун Ли чуть крепче. Всё наконец-то встало на свои места. Как там писал Барбатос в своих пяти положениях? Ты свободен, когда разум и сердце живут в гармонии. Сяо сейчас обнимался с тем, кого много веков назад мысленно называл отцом, а потом отправится в аудиторию музыкального корпуса к тому, кого назвал своей любовью только в этой жизни. Он продолжит учиться на факультете философии и, возможно, когда-нибудь всерьёз посвятит себя этой науке. Может, он пойдёт по стопам Чжун Ли и когда-нибудь тоже защитит докторскую. Сейчас он ничего не знал и ничего не загадывал. Он чувствовал, как сердце и разум зажили в гармонии, и закрыл глаза. Он был свободен.