вкуснее лишь малина

— Чон Чонгук! Чонгук неожиданно от этого оглушающего звука, что буквально звенит у него в ушах эхом собственного имени, подрывается на месте, чуть не роняя из рук острый нож. Он по поселению низким бархатным голосом взрослого омеги разносится словно гром среди ясного неба, и никого не волнует, что в вечернее время почти вся стая собирается на поляне меж домов и во всю стоит гул голосов и звонкий визг волчат, носящихся под ногами взрослых как ураган Виктория. Юнги, восседающий рядом с ним на поваленном недавно бревне, громко хрюкает со смеху, дёснево улыбаясь, и сочувственно хлопает альфу по плечу, ворчащего себе под нос. Впрочем, ничего нового: Тэхён с самого детства был шумным, доставучим и непоседливым – Чон с ним намаялся за всю свою жизнь не мало – и, вроде бы, с возрастом он должен был стать чуть смиреннее и тише, но всё это были лишь мечты. Омеге недавно исполнилось двадцать три; казалось, каждый год жизни шёл ему только на пользу – несмотря на свой буйный нрав, он всё же взрослел, смотрел на многие вещи иначе, не так инфантильно и по-детски, смог стать нежным и заботливым супругом, хранящим семейный очаг (Чонгук их свадьбу и первые месяцы после неё вспоминает с щемящим теплом внутри, потому что то, с какой любовью смотрел на него Тэхён и как светились его янтарные глаза, когда их обручили, забыть просто невозможно – таких прекрасных картин не существует ни в одном из миров), но неуёмность присутствовала в нём до сих пор. Природная игривость, азарт к приключениям, неусидчивость… В этом был его особенный шарм, и Чонгуку это ничуть не мешало любить своего мужа, каким бы он ни был. Но, как и всегда, даже спустя года, находилось противное «но». И это «но» заключалось всё в том же волчонке, которого альфа признал своей любимой парой до конца жизни. Ничего почти не изменилось. — Мне уже страшно, — Юнги двигается ближе к Чону, подпирая голову ладонью, и смотрит в сторону дома Чонов, с крыльца которого целеустремлённой походкой к ним направляется Тэхён, скрестив руки на груди. Чонгук устало трёт переносицу, вздыхает, шепча обречённое: «Что на этот раз?», и втыкает нож в бревно рядом со своей ногой, поднимаясь с места. Он натягивает улыбку, надеясь на то, что сейчас он не услышит какую-нибудь очередную глупость, которая определённо не растворится в воздухе, если он скажет своё строгое «нет», и прячет руки в карманы широких льняных брюк. Тэхён останавливается точно напротив мужа, сдувая со лба отросшую волнистую светлую чёлку, и прожигает альфу тяжёлым взглядом. Юнги за спиной Чонгука тихонько смеётся. — Что такое? — альфа старается звучать мягко, потому что злиться на Тэхёна он по-настоящему точно не может. Не сейчас. И протягивает к омеге руку, нежно касаясь пальцами его подбородка. — Я тебе надеру твой пушистый зад, Чонгук-и, — привычный игривый тон не вселяет уверенности. Янтарный взгляд слишком острый. Того гляди, и прирежет без того ножа, который Юнги аккуратно прячет себе за спину. — Ты какого не сказал мне, что ушёл в лес? И вроде такие вот предъявы обычно именно Чонгук высказывал своему омеге, когда тот крутил хвостом и удирал, куда глаза глядят, трепля нервы до первых седых волос в его-то достаточно молодом возрасте, но то, что голос Тэхёна звучит как в детстве звучал голос его отца – строго и пугающе – переставляет их местами. Словно именно альфа любитель найти приключений на вышеупомянутый пушистый зад. Уму непостижимо! Чонгук вскидывает бровь, улавливая тонким слухом очередные фырканья Юнги, и не может сдержаться от того, чтобы закатить глаза. — Я ходил на охоту. — А меня предупредить?! — громко вскрикивает Тэхён, дуя губы. Альфа склоняется чуть вперёд, оставляя на них лёгкий поцелуй с привкусом любимой малины, и притягивает омегу к себе, заключая в объятия, несмотря на то, что тот что-то фырчит ему в плечо и пытается выбраться. Обиделся. — Я волновался, волчара ты бездушная! Ты меня совсем не любишь да?! — Юнги откровенно ухахатывается, хватаясь ладонью за грудь. Тэхён выглядывает из-за плеча Чонгука и бросает теперь ему осуждающий взгляд. — А ты чего там ржёшь, а? Смешно тебе? Я на тебя посмотрю, когда твой муж, не предупредив, свалит на целый день из дома хрен пойми куда! Юнги замолкает, но на омегу совершенно не обижается, только поднимается с бревна и встаёт позади, зачёсывая рукой отросшие волосы. Чонгук качает головой, смиряясь со вспышками чувств, и мягко целует омегу в волнистую макушку, чуть отстраняясь, чтобы заглянуть в любимые глаза. — Тэхён, завязывай, — чуть холодно журит он. — Ты, во-первых, спал, когда я уходил, а будить тебя с утра пораньше себе дороже, — Тэхён на это только морщится. — А во-вторых, я бы и взял тебя с собой, но тебе нельзя. — Это ты виноват, что мне нельзя! — Я? — альфа хитро усмехается. — Это ты хотел в последний раз подольше посидеть на… — Что здесь за сборище? — за спиной Юнги вырастает Чон Хосок – главный лекарь стаи – смотрит на своего омегу, сжимающего в руке нож, и переводит взгляд на Тэхёна, затыкающего рот Чонгуку ладонью на его губах, что через преграду тёплых пальцев тихо смеётся, поглаживая своего мужа по спине. — У Тэхёна вспышки эмоций, — просто отвечает Юнги, прижимаясь к боку своего альфы. — Я поэтому и нож в руке держу, — замечая косой взгляд, оправдывается он. — Мало ли… — Боже, — Хосок шумно выдыхает. — Не утрируй, он никого не зарежет. Он же просто беременный, а не псих. — У меня гормоны, отстаньте! — Тэхён прячет нос в плече Чонгука, получая новый смешок в макушку от мужа. И это выглядит настолько мило, что Чонгук и вовсе забывает о том, что его тут чуть не загрызли из-за отсутствия дома. Тэхён находился уже на третьем месяце, и тот факт, что они скоро станут родителями, приносил альфе то неимоверную радость, то желание закрыться в погребе с соленьями, лишь бы его никто не доставал хотя бы минут пятнадцать. Своего мужа он любил, безумно сильно, и когда Тэхён, почти снеся его с лап во время пробежки по лесу, навалился на Чонгука сверху, принявшись вылизывать от счастья его шерсть, получая за это лёгкие укусы за шею, он тоже был несказанно рад. Даже просто вот так валяться и миловаться в мокрой траве. А уж чего стоил их ночной заплыв по реке, когда омега и сообщил, что скоро они будут воспитывать своего волчонка… Тогда от счастья Чонгук довольно перекатывался в форме волка по песку, не заботясь о том, что весь этот песок ему потом и пришлось вымывать около трёх часов, скрепя песчинками на клыках, и не стесняясь своего немного глуповатого вида. Но и у такого счастья имелась обратная сторона – скачущие гормоны на неугомонный характер омеги действовали как бомба замедленного действия: одно неверное действие или слово, и Тэхён действительно превращался в маленького вредного террориста. Такого, что все его выходки в детстве казались просто ерундой. Чонгуку приходилось лишь терпеть и потакать всем капризам беременного мужа, когда хотелось откровенно повеситься. Что не сделаешь ради любви? — Так, — Хосок вырывает из мыслей слишком резко, — как ты себя чувствуешь? Лекарь подходит к Тэхёну, почти вырывая его из рук мужа, и осматривает с ног до головы, глазами цепляясь за чуть округлившийся живот в свободной рубахе Чонгука. — Хорошо, — Тэхён улыбается смущённо. Ему всё ещё немного непривычно от того, что он всё-таки скоро станет папой маленького волчонка, но этот факт так приятно греет его душу, что и смущение забывается совсем скоро. — Хоть токсикоз по утрам не мучает. Первый месяц он сам готов был взвыть. Просыпаться ни свет ни заря и просиживать в уборной часами он был совершенно не готов. Головокружение и слабость тоже забирали все силы. Он даже поначалу проклинал Чонгука за то, что тот его «обрюхатил» и ходит по поселению довольный, а он, бедный, теперь должен мучиться, вынашивать и рожать, но когда вместо токсикоза случались приливы любвиобильности, Тэхён прощал мужу всё. — Боли в животе не мучают? — Хосок со знанием дела прикладывает ладонь к животу омеги, получая в ответ почти грозный рык стоящего позади Чонгука, и лишь закатывает глаза, прощупывая тонкую кожу, словно пытается там что-то выведать. — А ты не рычи тут на меня, собственник недоделанный, — всё же фыркает он в сторону альфы. — Я в первую очередь врач, — и снова смотрит на притихшего Тэхёна. — Не болит ничего? Чонгук понимает здравым рассудком, что Чон Хосок действительно прекрасный лекарь, который помог появиться на свет ни одному волчонку в их поселении и спас многие жизни, но он всё ещё был альфой, и волк внутри Чонгука никак мириться с этим не хотел – буквально встал в оборонительную позицию и ревел в груди так громко, что закладывало уши. Тэхён лишь его, и касаться его тоже может лишь он. И за «своё» волк готов был рвать и метать. Чонгук его глушил как мог, сжимая пальцы в кулаки и скрипя зубами, пока Хосок смело рассматривал его омегу со всех сторон, гладил живот, прикладывая к нему ухо, отчего Тэхён заливался краской и сжимал пальцами края рубахи. Благо, всё это «испытание», коим окрестил его альфа, закончилось через пару минут, и Тэхён вернулся в объятия мужа, целуя его в шею, чтобы перестал нервничать и злиться. — Ваш малыш растёт здоровым, нет причин для беспокойства, — Хосок с важным видом подходит к Юнги, приобнимая своего омегу за талию. — Только бы мог ещё Тэхён свой зад держать на привязи… — Эй! — возмущается омега, нахмурив брови. Хосок тихо усмехается. — Не тебе говорить о моей заднице! — Так если она не может усидеть на месте, что я сделаю? Я, как твой верный лекарь-наблюдатель, не могу смотреть на то, как ты скачешь без устали. Ты бы о волчонке подумал. Чонгук, — обращается он к альфе, — проследил бы за ним. — За ним не уследишь! — фыркает Чон, снисходительно потрёпывая омегу по светловолосой макушке. — Он как чума. — Сам ты чума! — Ты на прошлой неделе носился по лесу и в третьем часу ночи с головой плескался в реке. Я тебя еле оттуда выловил! — Я хотел освежиться после жаркого дня! — Тёплая вода в бане уже не подходит? — Она тёплая! Понимаешь? — морщится Тэхён. — Не того градуса, которым она должна быть, чтобы освежать! — Боже… Чонгук закатывает глаза под смешки Хосока и Юнги, не обращая внимания на то, что они спокойно уходят к беседке, где двое их волчат пытаются поделить между собой лукошко с ежевикой, и возвращается обратно на бревно, упираясь локтями в колени. Тэхён к мужу не спешит, так и стоит, скрестив руки на груди и дуется, незаинтересованным взглядом скользя по снующим туда-сюда жителям поселения. — Лопнешь сейчас, — удивительно спокойно произносит альфа. Он поднимает глаза на Тэхёна, вдыхая свежий вечерний воздух, тот лишь дуется ещё сильнее, снова напоминая ребёнка, которого Чон когда-то знал, и не может сдержать лёгкой полуулыбки. — Тебе бы правда поостыть. Подумай о малыше. — Я не могу сидеть дома, сложа руки, — обиженно в ответ. — Я просто беременный, а не больной! И в этом всё ещё виноват ты! — То есть то, что в последнюю течку ты с меня не слезал только моя вина? — с ехидной усмешкой. — Ты мог думать адекватно, а я нет. — Да что ты говоришь? Думаешь, я могу здраво мыслить, когда передо мной мой обнажённый муж, распластанный по кровати, умоляет меня взять его, потому что ему плохо и хорошо одновременно? Казалось бы, в этом совершенно ничего такого и нет, это совершенно нормальное явление, но Тэхён, краснея щеками, словно не он в подростковом возрасте не стеснялся соблазнять альфу, молча оборачивается волком, сверкнув своими янтарными глазами, и срывается с места по изученной тропе в сторону леса. Чонгук даже среагировать не успевает, фырчит себе под нос, раздражаясь от нового выкрутаса своего непоседливого, своевольного омеги, и всё же громко рычит, срываясь за ним следом. Найти Тэхёна особого труда не составило – его запах для Чонгука всегда был самым ярким, самым выделяющимся среди всех остальных, а уж с беременностью он стал только ярче и чуть отдавал теперь незамысловатой терпкостью, что навевала мысли о том, что у них скоро родится маленький альфочка – поэтому после пятнадцати минут блужданий, он выходит к знакомой поляне на другой стороне реки, что как и всегда усыпана свежими кустами малины. Омега, развалившись на траве и прикрыв нос кончиком пушистого хвоста, просто лежал и смотрел вперёд, но, заметив Чонгука, он с фырканьем отвернулся и прикрыл лапами уши, намекая на то, что слушать его никто не собирается. Детский сад. Альфе с этого становилось только смешно, потому что порой Тэхён действительно обижался будто ребёнок, куксился и продолжал иногда доводить до белого каления. Он, не обращая внимания на устроенный бойкот, подкрадывается к мужу, укладываясь на траву рядом, и языком начинает вылизывать меж ушек, проявляя нежность и любовь, которые, стоило только взглянуть на белый комочек шерсти, сменили злость и раздражение из-за глупых выходок. И, несмотря на обиду, Тэхён таким ласкам поддаётся сразу. Тепло родного тела, обожаемый запах и гормоны снова берут верх, и своим желаниям у него противиться не получается. Он начинает махать хвостом, а потом и вовсе переворачивается на спину, подставляя под тёплый язык заметный и в волчьем обличии округлившийся живот. Чонгук на него тихо порыкивает, зарываясь носом в мягкую шёрстку, щекочет носом, получая в ответ тихий скулёж, и ложится мордой своему белому волку на грудь, чувствуя небывалое умиротворение. Они лежат так минут пятнадцать, наслаждаясь приятной тишиной, и первым человеческую форму принимает именно Тэхён. Он зарывается пальцами в густую чёрную шерсть на макушке Чонгука, и шепчет в полголоса искренне виновато: — Прости меня. Я иногда не могу себя контролировать, — он улыбается, чувствуя, как альфа мокрым языком проходится ему по подушечкам пальцев, что вызывает смех, и смотрит в жёлтые проницательные глаза. — Я тебя уже замучил, да? — лукаво хмыкает он, но Чонгук мотает головой, фыркая. Дурак. — Да ладно… Всё детство тебе покоя не давал, изводил, вынудил на свадьбу, а теперь своей беременностью ещё терроризирую… Как ты меня терпишь? Тэхён не успевает понять того, как мягкая густая шерсть под его пальцами сменяется на чуть жестковатые привычные человеческие волосы, и ойкает, когда Чон смотрит на него слишком серьёзно тёмным взглядом и потом пихает локтём в бок, но нежно и аккуратно. — Ты в своём уме? — по голосу – твёрдому и решительному – слышно, что он ничуть не шутит. — Тебе совсем заняться нечем? Тэхён от такого тона невольно вздрагивает. — Я не прав? — тем же шёпотом спрашивает омега, перебирая пальцами края рубахи. — Вынудил на свадьбу? Терроризируешь беременностью? Тебе надрать твой пушистый зад? — вскидывает бровь Чонгук. — Чонгук-и… — Ты дурак, нет? Тэхён, родной мой, ты иногда правда мне сильно выносишь мозг, — он теперь старается звучать мягче, кладёт одну ладонь мужу на щёку и нежно большим пальцем гладит скулу, — ты порой просто ужасен, но то, что мы вместе, это не потому что ты меня просто вынудил и не давал мне покоя. Помнишь ту ночь, на реке? — Тэхён устало кивает. Конечно, помнит. — Вот тогда ты меня довёл. Но только до того, что я признал в тебе своего омегу, любимого человека, а не надоедливого волчонка, который просто привязывался со мной как пиявка и мешал свободно дышать, — усмехается Чон, получая такую же усмешку в ответ. — Я злюсь и рычу, потому что переживаю за тебя и нашего малыша, а ты, жопа неугомонная, никак этого не поймёшь, — альфа аккуратно щёлкает его по носу. Тэхён морщится, почёсывая нос ладонью, и широко улыбается. — Я поседел уже, смотри, — и оттягивает пару прядей своих волос, заставляя омегу снова засмеяться. — Всё равно не понимаю, как ты меня терпишь. Чонгук в очередной раз отчаянно вздыхает, нависая над Тэхёном сверху так, что лица оказываются точно друг напротив друга и, сдаваясь обаянию своего глупого мужа, целует его в губы трепетно и глубоко, встречая горячие ладони на шее. — Я люблю тебя, а не терплю, глупый ты ребёнок, — ласково шепчет альфа, целуя в подбородок. — Не зря же ты мне в детстве проходу не давал, — усмешка, — вот, теперь я твой муж, который в тебе души не чает. Ты же этого хотел? — Хотел. — Переставай своим беременным мозгом надумывать всякие глупости, — поцелуй в лоб следует незамедлительно. — Пойдём лучше домой? Примем вместе душ, завалимся в кровать, или поедим чего-нибудь вкусненького… Я сегодня с охоты крольчатинку принёс. — Добытчик мой, — тихо смеётся омега, отбросив все по-настоящему наивные мысли. — Только не хочу я крольчатинку. Волчатинку хочу. — Каннибализм? — Чонгук даже думает, что у него галлюцинации. Только Тэхён кивает, и так серьёзно смотрит, что становится не по себе. — Так и съел бы тебя с ног до головы. — Господи, Тэхён… Чонгук снова тяжело вздыхает, заваливаясь на траву, и смотрит на бесконечное звёздное небо, притягивая омегу ближе к себе. Тот спокойно укладывается головой на крепкую грудь, вслушиваясь в мерное биение сердца, и чувствует себя самым счастливым на земле. Разве могло быть иначе?