Дневник с твоей мелодией

***

Люди часто сталкиваются с разногласиями. У кого-то одна позиция, а у кого-то она может быть другой, но неужели это повод растерзать друг друга? Порвать глотки, как стервятники, накричать, как бешенные собаки, и расцарапать сердце, словно ты бродячий, брошенный кот. И речь идет о людях. Сколько животных они способны уместить в себе? Достаточно. И речь идет не о бессконечности, которую считают в минутах. Потому что Хван считает ее в фантиках из-под карамельных конфет. Всю свою жизнь Феликс не любил ссоры и переносих их очень тяжело. Особенно с близкими ему было не просто. Если он уважал и ценил человека, то ему всегда было не просто спорить и отстаивать свою точку зрения, прибегая к жестоким методам. Он не такой. Он не способен на такое. Блондин хоть и не долго встречается с Хенджином, но парень успел привязаться к нему и полюбить так, как никого и никогда не любил раньше. Он добровольно раскрыл свое сердце для теплых объятий старшего с мучительно розовыми волосами, но тот просто взял его и убежал. Он обещал остаться, быть рядом, поддерживать, но не смог справиться даже с самим собой. Как же быть. С того дня Феликс так и не разговаривал с Хенджином. Они не писали, не звонили друг другу, даже не поджидали у подъезда. Каждый страдал в одиночку, думая, словно проблема рассосется сама, но, кажется, ничего не меняется. Обоим только хуже и хуже с каждым днем. Груз на плечах чувствуется, но ни у кого нет сил скинуть его. На здравое мышление тоже сил не осталось. Ли не мог ни спать ни есть несколько дней. Давненько он так не страдал. Живот кололо и тянуло от ноющей боли, потому что топливо в рот последний раз поступало… он сам не помнит когда. Но это точно было давно. На тренировках парень постоянно падал в обморок, потому что в желудке было пусто, как и в душе. Бан Чан стал отпускать его раньше остальных, никто и не возражал. Все видели жуткие синяки под глазами у Феликса, но старались лишний раз не спрашивать, все равно он только и делал, что молчал. Солнечный, мягкий, веселый, громкий Феликс — днями напролет молчит. Он, конечно, сам по себе не часто приходит с хорошим настроением, однако сейчас другой случай. Он темнее тучи, глаза чернее угля, а лицо опухлое и убитое. Любые вопросы парень игнорирует, а если и говороит что-то, то это своего рода чудо. Все это время он ходил полумертвый, недоубитый. Недобитый кем-то. Каждый раз все занимались со страхом в сердце: лишь бы Феликс снова не упал на холодный пол, или, хотя бы, остался жив, по возможности. Одно-два падения в обморок у Ли за сутки стали нормой, привычным делом. Но так обычно было, если удача была на стороне парней. А они, видимо, не очень везучие. Каждый старался хоть немного поговорить со светловолосым, или спросить что случилось, посочувствовать, поддержать, или наехать за безделие, но ничего не выходило. Ничего не действовало на парня. Складывалось ощущение, что только его тело посещает зал, а сам он уже смирился со своей смертью где-то в уголках музейно-малиновой квартиры. — Феликс, ты давно ел? — в перерыве спрашивает Крис, сидя со скелетом за одним столиком в столовой. Но безжизненное тело никак не реагирует на его слова, продолжая втыкать пустым взглядом в цепочку на шее у старшего. — Эй, парень, покушай, пожалуйста. Ты поледнел. Хочешь я куплю тебе что-нибудь? Что-нибудь вкусненькое? — только Чан теперь мог себе позволить поразговаривать с Ли, ведь если он что-то изредко и отвечает, то только ему. — У тебя что, умер кто-то?! Феликс, что случилось? Где мой угрюмый лучик солнца? — не выдержал он. — Лучше бы умер, — еле шевеля губами ответил тот, после чего Крис резко оживился. — Кто? — Ублюдок, — тихо ответил он и громко выдохнул, — но я, почему-то, все еще люблю его. Видимо, если эта красивая скотина и умрет, то только от моей любви. Я слишком хорошо его знаю. Хотя кого я обманываю, я могу найти сто одну причину своей любви к нему, — растекся по пластиковому дешевому стулу блондин, слушая гармонию болезненных звуков из его живота, сил поесть просто нет. — О ком ты? Так ты так из-за любви что ли страдаешь? — облегченно выдохнул Чан, смеясь над самим собой. Все так долго гадали в чем же дело, но так и не смогли прийти к очевидному. — Ох, Феликс, забудь о нем. Продолжай жить как раньше. Подумаешь, этих придурков ты еще встр… — Забудь, — усмехнулся Ли, повторяя за старшим. Первая его эмоция на людях за столько дней. — В этом и проблема: в памяти. Я не хочу забывать его… не хочу, чтобы он забыл меня. Я хочу помнить любовь. Но он не может пообещать мне того же. — Что ты имеешь в виду, парень? — Не важно, всего лишь мысли вслух. Сколько бессонных и голодных ночей прошло? Не так много в жизни, но для Феликса жизнь теперь только и состояла из них. Для него они были нескочаемые, бесконечные. Хенджин полностью игнорировал его существование. Не подходил, ничего не говорил, не слушал, не смотрел, не вдыхал аромат волос как раньше, не обнимал, не любил, не ненавидел, не кричал, не обижался, не злился. Его лицо было как у пластиковой куклы: всегда одинаковое и всегда красивое.

«I've lost my mind, I've spent the night crying on the flor of my bathroom, But you're so unaffected, I really don't get it, But I guess good for you» «Я сошла с ума, всю ночь проплакала на полу в туалете, А с тебя как с гуся водя, я не понимаю, Но ты это молодец» Olivia Rodrigo

Парень оставался все таким же хлоднокровным, беспощадно оставляя Феликса в слезах гадать о том, что же он сделал не так. Казалось, что только Ли мучал себя, рвал волосы от безисходности, неосознанно расцараповал кожу на пальцах. Казалось, что только он пытался поговорить. А Хенджин что? Он проходил мимо, словно Феликс не стоял прямо перед его вверх поднятым носом, и притворялся, будто ему плевать. Он пытается забыть парня, проигнорировать, но все понимают, что это невозможно. Имя Феликса вызжено на груди розововолосого, его голос теперь всегда будет громко шуметь в ушах, а глаза всегда видеть любимый образ. А сердце? Замечая блондина поблизости — оно громко стучит, бьется о ломкие ребра, выбивается наружу, изливается кровью. Но ведь все знают, что в конце оно все равно намертво остановится. Теперь для Хвана не существует жизни, если в ней не будет светлой головы. Оба знают об этом, но что не так, почему Хенджин делает вид, что Феликса не существует? Почему старается не замечать как он мелькает перед глазами? Почему убегает, когда слышит его звонкий смех? Почему все еще не смеется сам над собой? Он так глуп, но, почему-то, Ли все еще не оставляет попытки поговорить, ведь он знает, что Хенджин просто запутался, он напуган. Неужели парень больше не любит Феликса, как любил раньше? Как бы Феликс не старался успокоить себя, он не мог игнорировать происходящее вокруг. Парень видел как Хенджин стал плохо выглядеть: мешки под глазами, уставшее лицо, еле открывающиеся глаза, замедленная реакция, постоянно переспрашивает людей, исхудал. Если коротко, то все как у блондина. Они добровольно убивают друг друга своими руками. Это только то, что заметил блондин, возможно все еще хуже. Теперь Хенджина не застать одного без наушников. Каждый перерыв он надевает их и куда-то уходит. Хотелось бы Ли узнать куда, но он не хотел преследовать его. Розововолосый много перерабатывал, поэтому его даже после работы было тяжело подловить. Он перестал щадить себя. Феликсу бы следует обижаться на Хвана, но он не может себе позволить этого. Возможно, поставив себя на его место, Феликс бы тоже не смог рассказать. Это тяжело морально, особенно, когда ты любишь кого-то и боишься потерять. Это определённый риск, на который больной человек должен решиться, и рассказать близкому. Но ведь Феликс не из тех, кто вот так просто сбегает, и Хенджин знает об этом. В чем тогда дело? Хван так любил смотреть на угосающий огонь в чужих глазах, но каждый раз так сильно боялся обжечься. А ведь блондин любил в нем все и ничего одновременно: мягкий аромат от волос, чудоковатость, странные разговоры, неозвученные любовные мысли, мелочи дополняющие хрупкую душу, даже непостоянное настроение. Каждый раз оно менялось до непредсказуемого, но что поделать, когда ты любишь до потери здравого сознания. Буквально ты теряешь его, сходишь с ума, чудишь, а всё потому, что ты разучился мыслить. Феликсу нравилось смотреть на воду, бесконечную, холодную, уходящую сквозь пальцы: так успокаивает, ты даже чувствуешь себя живым, но что в этот раз? Почему теперь так больно? Больно от онемевшего холода. Борьба за жизнь, за тепло, за чувства, которых было и не найти вовсе. Они скрыты за темной пеленою. Ли горел жгучей любовью к этому парню, а он шарахался, потому что боялся огня. А ведь он никогда не оставлял ожоги — каждый раз только согревал своим теплом. Но, кажется, ему и так было жарко. Кислый пот уже стекает с виска, но он молчит, ведь глаза его все так же горят от искр любимого. Он уже на исходе, сил критически мало, но он продолжает любить, убивать обоих. Чувства Хвана ранят как острое лезвие. Он не хочет поступать так с Феликсом, просто иначе у него не выходит. Хван уже давно чувствует горечь на языке, вместо того сладкого привкуса. Он давно задумывается, просто ли обитает он в этом мире или вкладывает какие-то силы в свое существование? Живет он, или частично бывает в этом мире? Юноша не понимает что происходит вокруг него, куда ему податься. Почему этот мир так сложен для его понимания. Почему даже самые простые вещи так сложны? Это ведь просто разговор. Ничего не случится. Разве что, он снова может остаться один. Хенджин готов признать, что избегает Феликса. Ему достаточно увидеть знакомое личико, как сердце стучит тысячи болезненных ударов и пытается выпрыгнуть. Ему страшно, очень. Он никогда раньше не рассказывал кому-то о себе так много. Он никогда не рассказывал, что болен. Розововолосый готов признать, что убегает сразу, как только видит пшеничные волосы, даже если они не того самого. Парень практически не спит и перерабатывает, чтобы не видеть любимые глаза, подсвеченые болью и любовью из-за него. Хотел бы он стереть это измученное выражение с его лица. Хотел бы он обнимать его как раньше, хотел бы целовать как раньше, болтать о всякой чуши как раньше, немного рассказывать о своей любви, и так же слушать о ней в ответ. Хван стал курить и пить в разы больше. Он и не замечал, как стал засыпать теперь только в ужасно запущенной, грязной квартире, пьяный до состояния, что не может дойти до собственной кровати. Он засыпал либо на полу, либо на ковре, иногда за столом на кухне, а если повезет — на диване — под отвратительный запах сигарет в прокуренной квартире. Хотя обычно, он по итогу падал с него и все равно оказывался на грязном ковре. Спустя неколько дней такой жизни, он понял, что что-то идет не так и, кажется, раньше он так не жил. Он никогда так не жил. Точнее, он больше так не живет. И его пугало то, что происходит в его голове. Думается, что такими темпами он не доживет до хорошей жизни, как бы она не выглядела. А без Феликса, она никак не выглядит: тусклая, неинтересная, нелюбимая, бесполезная.

«Your love is an abyss for my heart to eclipse, now Might be over now, but i feel it still» «Твоя любовь — бездна, от которой гаснет мое сердце. Может, теперь, все в прошлом, но во мне все еще горит огонь…» Portugal. The man

***

Сейчас Хенджин решительно настроился поговорить с Феликсом и рассказать ему все как есть без прекрас. Приведя себя в порядок, он отправился на работу. По пути он думал о том, как подойти к блондину после всего, что творил в последние дни. Пришел он к тому, что лучше будет позвонить ему. Стоя в пробке, он стал искать нужный номер и дрожащим пальцем нажимать на кнопку вызова. Бессконечные гудки заложили сомнения в Хване о том, что Феликс вообще хочет видеть его, но когда он услышал голос по ту сторону, то замер, не в силах сказать хоть слово. — Хенджин, — удивленно и тихо сказал басистый голос. — Феликс, — только и смог сказать Хван, нервно растирая кожаный руль руками, не замечая, как долго молчал. — Почему ты позвонил? — холодно спросил Ли, ожидая ответа. — Скажи хоть что-нибудь, Хван! — Феликс, я… дело в том, что, — вытягивал из себя слова тот, — я хочу поговорить с тобой, это важно. Мы не можем больше бегать друг от друга. Я не могу. — Неужели тебе надоело? — Я полный идиот, но, пожалуйста, я должен все объяснить. Увидимся вечером? — спросил Хенджин и согласившись, Ли сбросил звонок. Вечер быстро наступил, поэтому снова созвонившись, парни решили увидеться в любимом кафе Феликса. Хенджин приехал раньше и стал ждать светлую голову. Просидев не больше десяти минут, он услышал звонок колокольчиков, а затем и самого парня, который выглядел сейчас не лучше директора без привычного макияжа: невыспавшийся, исхудавший, с измученным взглядом. Но в глазах Хвана он был всегда прекрасен, иногда, он даже видел нимб над его головой и белые крылья. В такие моменты он понимал насколько опьянен любовью. Блондин сел напротив парня, слегка отводя взгляд в сторону, чтобы не пересекаться с этими настойчивыми глазами. — Я заказал тебе чай, — вымолвил Хван. — Спасибо, — тихо ответил тот. — Как ты поживал? У тебя все хорошо? — с интересом спросил он, встречаясь с блестящими глазами. — Я… ну я… да так, все как обычно, более менее, — смущенно ответил Хенджин, пытаясь спрятаять глупую улыбку за прозрачной чашкой с чаем. — А ты как? Не болеешь? Феликс не ответил на вопрос. Он сидел и откровенно рассматривал Хенджина, его действия. Что бы Ли не думал, он ничуточку не изменился. Та же улыбка и легкая неуверенность, которую видит только Феликс. Только ему позволено увидеть искревленные губы в счастливой улыбке и искрящиеся глаза то ли от света, то ли от слез, то ли от волнения. — Расскажи мне правду, Хенджин, — сразу перешел к делу тот. — Да, думаю мне стоит начать. Это будет не просто, но я хочу быть честным с тобой в полоной мере, насколько смогу, — прятал глаза Хван, нервно перебирая пальцы, но продолжил после того, как его руку накрыла такая теплая, родная ладошка, а голова со светлыми волосами кивнула. — Как ты уже знаешь — у меня болезнь альцгеймера, в переводе куча проблем с головой и очень короткая память. Если подробно, то, в моем случае, поздний альцгеймер — это чайный набор из проблем с паматью и другими неприятными дополнительными добавками: апатия, потеря интереса к жизни, беспочвенная агрессия, у некоторых депрессия, немного сабоумие, ну или не немного — всё это про меня. Еще я бы добавил к этому списку постоянные перепады настроения. Доктор говорит, что у меня так же нарушение ориентации во времени и пространстве, но знаешь, я бы так не сказал, но не могу отрицать, что просто не замечаю этого. Я действительно много чего могу не заметить вокруг себя, если случайно уставлюсь на что-нибудь. Как оказалось, так я теряюсь в пространстве, — посмеялся Хван, не излучая прежднее веселье и заразительность. — У кого-то болезнь проявляется потерей интереса к хобби и сопровождается бесцельностью, но я наоборот, — всегда ухожу с головой в работу, избегая реальность, хотя я бы не сказал, что имею какую-то цель. Однако при всем этом врачи говорят, что мне повезло, что у меня довольно ясный рассудок при всей тяжести ситуации. Запутанно немного, да? — Хенджин, но, — запнулся Ли, собирая мысль воедино, — ты же еще молод, из-за чего у тебя… развилась болезнь? — старался тактичнее спросить парень, не в силах отвести взгляд от подрагиваюей нижней губы старшего. — У меня была черепно-мозговая травма, после чего развился альцгеймер. А из-за того, что я не занимался болезнью, я бы даже сказал упорно усугублял ситуацию, теперь у меня последняя стадия. «Почему именно эти слухи оказались правдой…» — Ох, Хен, наверное поэтому у тебя часто болит голова, — догадывался тот. — Нет-нет, совсем нет, — помедлил. — Я часто чувствую ту адскую боль в голове, но это не из-за альцгеймера. Какое-то время назад мой психиатр сказал мне, что у меня депрессивное расстройство, а мерзкая боль может возникать как раз из-за этого, но у меня она появляется на почве сильной усталости и затраты большого количествва нервов. Мне предлагали какое-то лечение, ходить на массажи, но я как-то смерился, что вряд ли проживу долго, поэтому просто попросил выписать курс таблеток, чтобы не мучиться. Но, как ты знаешь, я постоянно мучаюсь, потому что постоянно забываю пить таблетки. — Господи, Хенджин, если бы я только мог облегчить твою боль… — сочувственно говорил он и сжимал чужую ладонь, чтобы не заплакать раньше времени. — Ликси, мое солнце, благодаря тебе и только тебе я больше не пропускаю время принятия лекарств, — обхватил второй рукой небольшую ладонь блондина Хван, ощущая мелкую дрожь. — Благодоря тебе я стал жить настоящим моментом и ценить его, пока в итоге не забыл. Благодаря тебе я понял, что ничего не вечно. Особенно моя память. — Джинни, тебе же не больно? У тебя ничего не болит кроме головы? Может тебе слудует… — Не беспокойся за меня, ничего страшного нет, — перебил светловолосого старший. — Осталось по мелочи, но это не стоит твоего внимания. Тепло улыбался он, так тепло, что становилось пусто внутри. Чувство захватывало разум Ли и не давало выкоробкаться. Эта влюбленная улыбка так давила на него и не предвещала ничего хорошего. Хотел бы он не волноваться за парня, но ведь всем понятно, что он нагло врет, несмотря на обещанную честность. Он так хотел уберечь Ли от боли, но не понимал, что делает этим только хуже. Говорит, что все хорошо, что он способен справиться один, ему не нужна помощь, ему никто не нужен. Но зачем врать? Зачем врать Феликсу? Он ведь осознает, что светловолосый не верит ни единому его слову. Но почему снова и снова пытается уберечь его? Если бы только блондин понял, что таким образом юноша любит. Хенджин выражает любовь — когда огорождает свое солнышко от проблем, а себя, как бы не было прискорбно, он считает главной проблемой. Хван боиться расстроить, обидеть, навсегда оставить Ли одного, плачущего, не в состоянии помочь. Он действительно боиться забыть его. Сделать больно Феликсу для него равно пойти против своих же принципов. Его мечта сделать младшего счастливым, а он просто ранит его изо дня в день, делясь головными болями. Знал бы Хенджин, как много хорошего сделал для Феликса, знал бы как тот ценит его, но он замечает лишь свои промахи и падения, несмотря на то, как тяжело поднялся потом и даже полетел, не обращая внимания на общипаные, местами сломаные крылья. — Хенджин! Я знаю, что ты не договариваешь, скажи мне всю правду, как она есть. — Тебе правда не о чем волноваться, — выдох. — После травмы у меня появилась слабость в теле и конечностях. Ну и по мелочи… — метнул глазами на Ли он, и увидев, что парень не успокоится продолжил. — Небольшая боль в голове и теле, нарушение сна, тревожное расстройство. — Я знаю какая у тебя «небольшая» боль в голове! — слабо бил Хенджина Феликс куда дотягивался упираясь в стол. — Почему снова привераешь?! Значит и тело тоже сильно болит… — стал додумывать. — Голова у меня со временем так болеть стала. Честно! — Иди ты со своей странной честностью, в которой от честности только слово и сплошные недоговоры. «Значит… все это время ему было больно, но он терпел ради меня» Теперь до Феликса стало доходить, почему Хенджин сам на себя иногда не был похож. Иногда Хван днем и Хван ночью так отличались, что казалось, словно Феликс сроду не знает одного из них. Так странно, а оказалось, что это всего лишь диагноз: альцгеймер, — который управлял его разумом, чувствами и настроением. Всего лишь болезнь, без лишних загадок. Они обсуждали то, что имеют на данный момент, но у каждого был свой взгляд на проблему, из-за чего постепенно завязывался узел спора. — Однажды какой-то парень сказал мне, что хотел бы всё забыть и вернуться чистым как лист в новый день. Но он не знает насколько это ужасное чувство! — переходил на эмоции Хван. — Чувство, что в один день ты можешь встать с пустой, якобы новой страницей в жизне, но, что, если ты бы хотел написать книгу, а не короткую историю на листе А-четыре, и, выкинкиув его, достать новый лист. Глаза постепенно наливались жидкостью, а ком неприятно мешался в горле. Хотелось выдавить из себя хоть слово, но не выходило, только эмоции сейчас перепутывались. Никто не ждал спокойный разговор, но неужели они не способны рассуждать хотя бы без слез. Хенджин никому не рассказывал о своих чувствах раньше, никто и не интересовался, или вовсе не слушал. Феликс первый человек, который заинтересовался в нем и до сих пор не сбежал, что удивляет Хвана. Поэтому он решил помочь ему убежать, рассказав о себе худшее, покзав это, но не сумев скрыть светлые стороны. Они светились как самое яркое и горячее слонце, что грело, когда тебе холодно, успокаивало, но больно обжигало, если подойти слишком близко. А ведь солнце думало, что является луной: холодной, ночной, пустой, бесполезной, некрасивой, поэтому и не прятало свои теплые лучи днем, думая, что это обыденность, но кто бы знал, что Феликс неосознанно заметит их, когда замерзнет больше всего. Такие яркие, жизнерадостные, чудны́е чу́дные лучи, исходящие прямо из его теплой улыбки, полной холодной пустоты, боли и кромешных кошмаров. «Ты говорил какие горькие бывают твои дни, а мне так хочется подсластить их, хоть немного. Хочется избавить тебя, навсегда от этого привкуса и сделать твою жизнь приторно сладкой, чтобы твои зубы болели так же приятно больно как мои, чтобы нос мило морщился, а глаза сверкали при свете как солнца, так и луны. Прямо как мои, когда я вижу тебя. Откуда я знаю? Ты же всегда говорил мне, что в моих глазах искорки. Ты увидел их в моих глазах, но почему же не можешь раглядеть в своих» — Что делать, если я хочу написать несколько чертовых томов, Феликс? — нервно кусал губы он, стараясь сдержать слезы. — Любовь для меня состоит только из боли, но что мне терять, если я всё равно всё забуду. Так уже было и не один раз, — сделал глубокий вдох. — После этих случаев… я стал вести дневник, чтобы вспомнить время, которое я проводил с человеком, но, какая ирония, я постоянно забываю туда смотреть, — выпустил руки из чужих ладошек и впутал в свои волосы, слегка оттягивая их. — Каждый раз я привязывал песню к человеку, надеясь, что вспомню его, когда буду слушать её, но я забывал человека, а песня казалась мне всего лишь красивой мелодией, — поднял глаза на Ли. — Фильмы, музыка, люди, родственники, коллеги, любимые — все они забываются в один момент. И меня пугает, что ты можешь быть одним из них.

«Tell them I was happy And my heart is broken And my scars are open Tell them what I hoped would be impossible, impossible» «Расскажи им, что я был счастлив, Но теперь мое сердце разбито, И раны не заживают, Расскажи им, что я надеялся на невозможное, невозможное» James Arthur

***

Всю ночь Феликс размышлял над словами Хвана и своими чувствами. Он пытался понять, что думает на самом деле об этом, возможно, что думает об этом Хенджин. Ли кажется, что мыслей у парня точно не меньше чем у него самого. Он рассказал Феликсу, то, что скрывал годами. Он доверился ему, поэтому необдуманно отвечать сейчас нельзя. Однако в голове крутится настолько много мыслей, что даже глаз сомкнуть не выходит. Все это время Феликс так любил его, и не ождал, что все может так обернуться. С него словно не просто сняли розовые очки, их будто вдребезги разбили на много мелких осколков, о которые он больно порезался. И снова ему нужна помощь друга. Того, кто никогда не подведет и не выкенет чего-то неожиданного. Того, кто поддерживал Ли изо дня в день несмотря ни на что. Того, кто помогал и направлял. Ночь прошла не спокойно, но другого Феликс и не ожидал, потому выпив кружку кофе с тостом отправился на встречу. Друг ждал его на лавочке, напротив его любимого кафе, на той самой, где впервые встретил карие глаза, что поблескивали медным оттенком при свете луны и розовые губы, что пытались поддержать несмотря на холодный ветер и ледяное сердце блондина. — Сынмин, ты снова ждешь меня? — посмеивался Ли, замечая раздраженное лицо друга. — Надоел уже опаздывать, ты что там у себя дома делаешь, что пораньше выйти не получается? — раздражался тот. — Не злись, Сынмин-а, — сказал Феликс и, сев рядом, положил голову другу на плечо, заключив того в крепкие объятия и прикрыв веки. — Что это с тобой? — удивился тот, уставившись на блондина на его плече с закрытыми глазами. — Минни, мне снова нужен твой совет, — сказал он, чувствуя, как слезные железы начали работать. — Ликси, мой запутавшийся Ликси, — стал гладить его по голове брюнет, наклонив голову в бок к его. — Хенджин? — спросил он, но в ответ услышал лишь тихие всхлипы. — Расскажи мне что случилось, а я постораюсь помочь, — переместил руку на плечо, приобнимая черную джинсовку, внутри которой утопал в слезах Ли. — Понимаешь… Хенджин… ты… ты был прав, Сынмин, только все оказалось куда хуже, — не смог сдержать слез светловолосый, оставляя мокрые дорожки на легкой курте друга. — Он болен. Он по-настоящему болен. — Черепно-мозговые травмы? — Альцгеймер, Сынмин, — спокойнее сказал блондин, после чего темноволосый широко распахнул глаза. Ли не выдел парня, но точно знал какая реакция у него. — Какая-то там последняя стадия, при которой у человека неясный разум и серьезные провалы в памяти, вплоть до потери памяти о близких. Минни, есть риск, что он навсегда забудет меня, — друг продолжал гладить плечо, надавливая большим пальцем. — И что ты будешь делать? — Я не знаю, я боюсь делать что-то. Я так сильно люблю его, но так боюсь стать незнакомцем для него. Мне безумно страшно, — еле договорив последнюю сразу стал рыдать Ли, пряча лицо и лишние звуки в плечо брюнета. — Все хорошо, Феликс, все хорошо, что бы ты не решил, я всегда буду рядом, — положил свой подбородок тот на светлую макушку, чтобы тщательнее спрятать своего маленького цыпленка от внешнего мира. Он в свою очередь перестал громко плакать, почувствовав родные духи, напоминающие свежесорванные цветы. — Что мне делать?.. Я так запутался, — пробурачал, еле шевеля губами младший. — Что бы ты не выбрал — будет правильным решением, слышишь? Ничего страшного в любом случае не случится, он же не присмерти, — легко прижимал затылок блондина рукой к своему плечу тот. — Молодые люди с альцгейм-м-мером живут не б-больше одинадцати л-лет, — снова громко заплакал Ли, запинаясь о каждое слово, когда Сынмин понял, что лучше бы помолчал, — а Хенджин ещё и п-пьет, и к-курит как не в с-себя. Дай бог, п-пять лет проживе-е-ет, — продолжал изнывать он, воя на последнем слове. — Я думаю, что все не так плохо, Ликси, — тихим голосом мурчал он. — Все очень плохо, — не мог остановиться плакать он, но вдруг Сынмин отцепил его от себя, взял за плечи и стал рассматривать красный носик и опухшее от слез лицо. — Так, — решительно начал он, — ты собираешься что-то делать, или так и будешь на мне сопли размазывать? — Сопли… — тихо сказал он и шмыгнул носом-кнопкой. — Ну Феликс-а-а! Где мой Ликси? Ты когда таким размазней стал? А ну верни мне моего Феликса, негодник! — тряс того за плечи Сынмин, тем самым рассмешив грустный комочек солнца. — Перестань, Сынмин! А то я продолжу слюни на тебе оставлять, — смеялся блондин и друг прекратил встряску. — Ну как, помогло? Мозги на месте? — Конечно, на месте, где-то в кустах валяются, — но когда Сынмин сердито посмотрел, то светловолосый решил завязывать. — Да шучу я, их и не было у меня никогда. — И то верно, — прервался брюнет и вернул руки на плечи блондина, притянув поближе к себе. — А тебе отвечай, пользуясь только сердцем и тем, что называется чувствами. Ты любил Хвана или нет? — Любил. — А сейчас любишь? — Очень люблю. — Ну так чего протираем попу на холодной лавочке, а не на его бедрах? — спросил он, чем снова засмущал блондина, у которого и без того было красное лицо. — Ким Сынмин! — надул губы в своей манере он и «грозно» посмотрел. — Не мешай терапии и отвечай! — прикрикнул тот. — А вот и не буду! — так же громко ответил он, но продолжил значительно тише. — Боюсь я, боюсь! — Он что тебя съесть пытался, почему ты так боишься его? Феликс, елки-палки! — Послушай… а если… он, — запинался блондин. — То есть ты действительно лучше откажешься от него? — поднял брови темноволосый. — Ты понимаешь, что если ты бросишь его, то это навсегда. Ты больше не сможешь обнимать его, брать за руку, целовать, болтать с ним, ты даже видеть его не сможешь, потому что сердце будет разрывать от боли на две части. Ты понимаешь это? — Сынмин… — Но если ты останешься с ним, он может никогда и не забудет тебя. Это риск, но с другой стороны ты можешь навсегда потерять его, отказавшись от своей любви. — Дело в том, что если я расстанусь с ним, то заранее подготовлю себя к… — Ты никогда не будешь готов, Феликс, — перебил того Сынмин. — Трудности всегда будут преследовать тебя, особенно в любви. На мой вгляд проще будет приглядывать за Хваном, чем искать себе нового олуха. Так еще и с твоей медийностью и ориентацией… круг сужается до мизера. Будешь ли ты готов этому? — Я не знаю, — казалось, что все слезы уже выплаканы, но одна одинокая слеза все-таки скатилась с личика. — А Хенджин что говорит? — Намекает, чтобы я бросил его, ведь он безнадежен, — опустил голову блондин, перебирая пальцы в замочке. — Алкоголик, курильщик с депрессивным расстройством, которое сейчас находится в ремиссии, да еще и с альцгеймером. — Расклад не очень, согласен, но, знаешь, у тебя всегда будет выйграшный вариант, если что-то пойдет не так. — Какой? — поднял голову Ли, вскидывая брови. — Если он забудет тебя, то ты всегда сможешь познакомиться с ним снова, — лицо светловолосого смутилось, но голова все же кивнкула. — Я решил, — подскочил с лавочки он. — В чью пользу? — Я люблю Хенджина, поэтому прямо сейчас поеду к нему и скажу, что брошу его только после того, как окажусь в руках патологоанатома, не раньше. — Ура, мой Феликс вернулся! Нужно почаще тебе такие встряски устраивать! — улыбался парню брюнет. — Даже не мечтай!

***

— Конечно, я приеду, — взволнованно говорил голос по другую сторону телефона. — Где ты? — Хенджин, не торопись ты так. Я нахожусь напротив кафе на лавочке, где… — не успел договорить Феликс так как звонок сбросили. Блондин сразу позвонил Хвану после разговора, поддерживая уверенность подбадривающим взглядом друга. Он решил сказать Хенджину о своем решении и не тянуть такое дорогое время. Медленно убрав телефон от уха, Феликс понял, что обратного пути нет, что он действительно принял решение и совершенно точно не собирается менять его. Сынмину хватило одного туманного, слегка блестящего от слез взгляда, чтобы понять, что пора ему идти и дать Ли возможность поговорить с возлюбленным. У них такая запутанная история любви, но Сынмин все равно так восхищался ими. Судьба совсем не хочет принимать их, встает на пути, вставляет палки куда ни поподя, а эти двое все так же любят друг друга, и даже не планируют расставаться. Они скорее расстануться из-за своей глупости и попыток защитить друг друга. Их любовь вечна. И даже если один из них забудет о ней, она всегда будет напоминать о себе. Если не в этой, то в следующей жизни. Конец заслуживает быть, как и в любой грустной истории о любви, но парни не заслужили его, надеясь на невозможное, на то, что этого времени им будет достаточно, но им и вечности будет недостаточно. Тогда как парни не заслужили конец, так и грустный конец не заслужил их измученные, вафельные, карамельные и совсем немного забывчивые сердца.

« — Как ты думаешь, вечно — это сильно долго? — вдруг спросил Феликс, но Хван словно ждал такого вопроса. Потому что сам думал о нем.

— Достаточно.

— Достаточно для чего? — вопросительно взглянул Ли.

— Для того, чтобы ненавидеть свою жизнь и начать любить её. Не верить в любовь и начать любить.»

Вечер постепенно наступал, а Феликс все сидел на этой холодной, и такой несчастной лавочке, с которой все началось. Он смотрел на розовое небо и думал о том, что Хван бы выдал сейчас что-то на подобии: «как думаешь, это небо с малиновым окрасом или малина с небесным?», но блондин бы ничего не ответил, продолжая слушать бархатный голос, который все продожал болтать без умолку: «если малина таково же цвета как небо, то они тогда и на вкус одинаковые»… или… «а сладкая вата на вид прям как облака днем, значит и они тоже одинаково сладкие?». А Феликс даже бы не знал, что ответить на такие утверждения, ведь они слишком обоснованы для того, чтобы сказать что-то против. Такие детские, но такие разумные. Хван умел совмещать в себе то, что для Ли являлось недоступным. И это сто вторая причина его любви к этому волшебнику, который любил надевать небесно-голубое пальто на розовую рубашку, заправленную в штаны с лампасами, напоминающие обычные спортивные, но такими не являющимися, потому что он не обычный человек, он — Хван Хенджин: страдающий провалами в памяти, туманным разумом и заливистым смехом. «А вот и он» — подумал Ли, держа холодные руки в карманах кофты и наблюдая за бегущим парнем, что внес такие же краски в его жизнь, что и надевал на себя ежедневно. — Феликс, долго ждешь? Я так торопился… — щебетал тот, опирая руки о колени. — Садись рядышком, Джинни, — прервал того Ли, улыбаясь настолько широко, насколько позволяли продрогшие от холода губы. — Не стоит. Я знаю что ты решил, — сделал паузу Хван, поджимая губы, чтобы нежданная слеза не вышла их глаз. — И я согласен с тобой, так будет правильно. — Откуда ты узнал, что я решил? Ты научился читать мысли? И давно? — продолжал улыбаться он, смотря на непривычно грустное лицо. — Это очевидно, Феликс. — Правда? А я думал, что ты обладаешь волшебством. — Хватит, нам будет только больнее, если мы будем тянуть. Скажи мне то, что хотел и я уйду. — Почему ты так старательно пытаешься убежать от меня? Ты ведь все равно не спрячешься от моей любви, — смотрел стеклянными глазами в чужие светловолосый, сжимая ткань карманов изнутри. — Ты делаешь мне больно каждый раз, когда пытаешься оставить меня. Мы же оба понимаем, что ты не сделаешь этого. — Ликс… — Я люблю тебя, — перебил того парень, вставая напротив любимого, пока его губы так и оставались приоткрытыми. — Я люблю тебя, — повторил он, приближаясь к жертве, как хищник. — Я люблю тебя, — их лица были на расстоянии десяти сантиметров, но никто не отступал. — Феликс, зачем ты говоришь мне это?.. — шмыгая носом говорил Хван, сжимая губы вместе. — Потому что мне кажется, что ты забыл об этом, — уверенно говорил Феликс, пока жевалки играли на его лице. — Думаешь я здесь, чтобы бросить тебя? — Я уверен в этом. — Тогда ты слишком плохо знаешь меня, — сокращал и так маленькое расстояние между их лицами. — Я хочу быть с тобой, а на остальное мне плевать. Я не переживу, если с тобой что-то случится и меня не будет рядом. Хван ничего не говорил какое-то время, но затем первый сдался в безмолвную игру в глядели и сел на лавочку, пряча руки в карманы бежевого пальто. — Феликс, — тихо начал он, обессилено опуская голову, — я хочу помнить как плакал в детстве, потому что мама наругала меня, я хочу помнить смешной фильм, как упал и сломал ногу с друзьями, — поднял взгляд он, прерываясь и показывая глаза, с которых стекали мокрые дорожки. — Я хочу помнить свою любовь. Я действительно хочу запомнить тебя. Я хочу помнить тоску, если ты будешь далеко от меня, и запомнить боль, если ты разобьешь мне сердце, или то, как мы смотрели фильмы всю ночь напролет. Я бы хотел оставить в своей памяти всё, особенно всё, что связано с тобой… — с силой зажмурил глаза он, чтобы не заплакать сильнее, чувствуя болезненную дрожь. — Но я не могу. Слышишь? Это невозможно. Ты лишь будешь терять время со мной. — Не говори так, мы справимся с этим, вместе, — постепенно уголки губ падали не в силах больше держать улыбку. — Это глупо, Феликс. — Сам ты глупый, а я просто влюбленный, — говрил Ли, опускаясь рядом на лавочку. — Я достаточно взрослый, чтобы принять это решение. — Я могу в любой день прийти как с чистого листа и забыть тебя, дурак! Я могу забыть свое собственное имя и кто я вообще такой! — злился Хван. — Значит я познакомлюсь с тобой снова, если ты забудешь меня, и помогу тебе вспомнить твое имя. Хенджин молчал. Он не знал что ответить парню, который уже все решил для себя. Кажется, его уже не отговорить. — Феликс, пойми, чувство deja vu незнакомо для меня. А Феликс промолчал. У него не было слов, чтобы сказать что-то. Он все понимал, но, кажется, только сейчас осознал. Это не значит, что он откажется от своих слов, совсем нет, просто… он понял, что любит Хвана даже сильнее чем думал. И, видимо, это не лечится, ещё и заразно.

«I have died every day waiting for you Darling, don't be afraid, I have loved you For a thousand years I'll love you for a thousand more» «Я умирала каждый день в ожидании тебя Дорогой, не бойся Я любила тебя тысячу лет, Я буду любить тебя еще тысячу лет» Christina Perry

— Помнишь как мы впервые встретились на этой самой лавочке? — прервал давящую тишину Ли. — Мне было так плохо, я горько плакал. Ощущение было, что я наелся противной соли, из-за которой мое горло больно разъедали химикаты. Было так больно, но я даже не мог устроить громкую истерику, позволяя себе только тихую, одинокую, но болезненную слезу. Она словно насквозь прожигала мои щеки прямо до костей. Но появился ты, — грустно улыбнулся блондин, поворачивая голову к соседу по лавочке, — такой простой, яркий, приторный. От тебя пахло жизнью, Хенджин. Я даже удивился, что такой как ты заметил такого угрюмого меня, — уголки губ снова упали. — Все, что я чувствовал это спокойствие: звук волн, потрескивание дров, дождь, бьющий по асфальту, — называй это как хочешь, но я впервые ощутил, что такое разговор по душам. Точно не понял, но почувствовал, — глубокий выдох и нервный смех, затем Ли продолжил. — Я понял, что ты на меня намекал, когда говорил о парне, что хочет прийти в жизнь белый как лист. Я помню как сказал тебе об этом в нашу первую встречу. Прости меня, я был тогда немного глупее чем сейчас, не ценил что имею, — продолжал нервно трепать карманы пальцами, поджимая губы от некотрой вины. — Так это был ты! — удивился Хван, раскрывая глаза в удивлении. — Я не помню деталей, к сожалению. Я, видимо, все забыл с нашей первой встречи, но сейчас я понял, что тот парень сидит передомной, — его глаза снова улыбались как раньше, поэтому улыбался и сам Ли. — Я только записал в дневник, что встретил парня, что он был грустный и хочет начать жизнь с нового листа, что-то в этом роде. Но я не записал деталей, ведь не ожидал что вот так сразу забуду тебя. Я даже дату не записал, — облизнул сухие губы он, растягивая их в еле заметной улыбке. — Странная судьба штука. Наверное оно к лучшему, — посмотрел в глаза светловолосому тот. — Зато я записал наш первый поцелуй. Точнее то, как ты первый раз поцеловал меня в щеку, я тогда так переживал, мне казалось, что ты насквозь прожег её. А потом я расписал и наш настоящий поцелуй, тот что произошел у меня в квартире. Я исцеловал все твое лицо в попытках насытится, но с каждый прикосновением мне словно становилось только хуже, — вздохнул. — Я будто знал, что забуду об этом… это было так важно для меня. Если бы не мои записи, я бы даже не понял почему ты тогда злился на меня так долго. Я поступил неправильно, прости меня, но я все равно ни о чем не жалею, — посмеялся розововолосый. — Стой, то есть, когда я впревые встретил тебя как своего директора… ты тогда забыл о нашей первой встрече возле этого кафе, — свел брови переносице блондин. — Я думал, что ты дураком притворялся, когда делал вид, что мы не знакомы, хотя, честно, мне так было даже удобнее. Меня никто не успокаивал от истерики раньше, я ужасно стеснялся, поэтому и попросил тебя тогда продолжать делать вид, что мы не знакомы, — усмехнулся своим мыслям Ли. — Ты сказал, что никому не расскажешь, у меня аж камень с плеч упал. Ты ведь тогда еще и шантажировал меня! — засмеялся светловолосый, наблюдая за надвигающимя возмущением на лице Хвана, но не дал ему высказаться. — Ты ведь даже не знал что произошло, хитрый лис! — теперь смеялись оба, вспоминая абсурдную ситуацию. — Честно говоря, — стеснительно начал розововолосый, — я по началу подумал, что мы вместе где-то напились и переспали, — все-таки рассмеялся он, в то время как у младшего широко распахнулись глаза в удивлении, — но когда я поближе узнал тебя, то понял, что такая недотрога не отдалась бы мне за один вечер, и придется приложить немного усилий, — улыбался во все зубы Хван. — Так ты изначально меня затащить в постель хотел?! — возмущался Ли. — Да не то что бы… я думал об этом, — задумался тот, — но особо не надеялся, — сразу отсек, когда понял, как выглядит, — а оно вон как получилось, — Хенджин поджал губы, чтобы не показать, что его, так называемый план, все-таки воплотился, но Феликс лишь звонко рассмеялся, утыкаясь лбом в родное плечо, которое уже тоже подрагивало от заразного смеха. Тишина наполнила улицы своеобразной атмосферой. Они сидели рядом, прямо как в тот день и наслаждались лишь редкими звуками природы, да чистым воздухом. — Очень часто я по контексту говорю людям, что помню какую-то ситуацию, — тихо начал Хван, — хотя, возможно, даже не знаю этого человека, чтобы люди не интересовались что со мной не так, и почему я часто что-то забываю. Я уже даже привык. — Мне жаль, что я никак не могу помочь тебе, Хенджин, — сочувствовал блондин, пока его голова лежала на чужом плече, а руки обнимали. — Не надо, не говори так, — стал поглаживать светлую макушку он. — Со мной происходили и веселые истории из-за альцгеймера, их куча, я мог бы хоть каждый день рассказывать тебе о них, — хихикнул тот. — Тогда расскажи, — обиженным тоном пробубнил Ли, пока его пряди перебирала чужая мягкая рука. От этого было сложно обижаться, но он упорно старался. — Не веришь мне? — бархатным голосом прошептал на ушко розововолосый, вызывая муркшки на теле младшего. — Не верю, — только и смог сказать он. — Так, ну одна из самых веселых историй случилась со мной в офисе, — отпрянул от уха Ли Хван, забирая с собой такое горячее и щекочащее дыхание. — Я помню как много работал в тот день и заснул днем, но, проснувшись под вечер, забыл, что я делаю в офисе, да еще и в костюме, да и в целом кем работаю, поэтому собрал вещи и домой пошел, а у меня была назначена важная встреча, — засмеялся он, заставив блондина улыбнутся. — Мужик тогда уже приехал, а я прям у него под носом прошмыгнул. И как он меня только не заметил. — Это не смешно. — Да ну, почему ты тогда улыбаешься? — прожигал взглядом любимую макушку старший. — Потому что ты улыбаешься. — Глупенький, — усмехнулся Хван, делая мягкие поглаживания по светлой голове. Они сидели вместе, но каждый думал о своем; слушали одни звуки листьев, но ощущали их каждый по-разному; они имели одну любовь на двоих, но каждый делил и берег её по-своему. Однако сейчас, вместе наблюдая за природой, у обоих прожигало глаза от слез. Таких жгучих и горьких. Хоть Хенджину и казалось, что он выплакал остатки жидкости, но сейчас его глаза снова стеклянные и такие разбитые, что он бы не хотел, чтобы Феликс увидел его таким: сломанным и потерявшимся. Он же всегда был его светом в конце туннеля, а теперь свет гаснет… — Феликс, у меня ощущуение, что я постоянно притворяюсь веселым, являясь чернее черного внутри, — слезы скатились по щекам, но теперь Хван не мог сдержать эмоции, что всегда оставлял вдали от светловолосого. — У меня всегда было ощущение, что я тону во лжи, но никто не способен услышать мои крики, потому что моя голова под водой, — всхлипывал он, — но ты будто смог сделать это, ты помог мне не увязнуть в этом. Каждый раз я все спихивал на болезнь, но кажется дело не в этом. Дело во мне. Может быть мне просто плевать на людей? Ты ведь первый, кто вызвал у меня такие чувства за долгое время. — Хенджин, ты не плохой, просто ты запутался, — блондин обнимал его руку, но теперь свободной ладонью решил потянуться к месту, где сплеталось солнце. Сплошным движением он добрался до плеча, затем спустился к груди, ощущая дрожь той через пальто, а затем спустился к животу, отодвигая ткань верхней одежды и оставляя на не очень теплом, дергающемся от слез и прикосновений свитере, ладонь. Он стал гладить его по кругу, словно избавляя от боли, но он всего лишь хотел помочь Хвану с плохими мыслями через живот. Розововолосый молчал, но ему было безумно приятно ощущать такую заботу, он как кот готов был замурлыкать в теплых объятиях Ли, но смог лишь перестать лить слезы, что было большим достижением для младшего. «Я видел цель — перезапустить игру, начать чёртову жизнь сначала, и мне дали этот шанс, не спрашивая согласия, не предлагая кнопку, уверен ли я, готов ли я продолжить, готов ли я пожертвовать всем. Как оказалось, я задал не тот вопрос, поэтому получил не тот ответ» — думал Хван. — Что бы ты спросил у вселенной, если бы у тебя была бы возможность узнать ответ на любой твой вопрос? — вдруг решил спросить Ли, словно чувствуя мысли любимого. — Не уверен, что вообще стал бы делать это, — успокоившись ответил Джин. — Я доволен своей жизнью, я восхищаюсь природой, имею крышу над головой. И у меня есть ты, — ненадолго утих, но продолжил. — Тебе, наверное, интересно, какого это: жить с альцгеймером? По началу было легко, ведь, считай, что о каких-то прблемах ты можешь забыть и не париться, но потом, — болезненно выдохнул он, — с каждым разом я понимал насколько это ужасно. Я начал курить и пить, хотя мне это противопоказано. Все-таки, я мечтаю вернуть все как раньше, на свои места. «Теперь ему так мало надо для счастья» — думал Ли. — Зато теперь ты замечаешь прекрасное, то, что обычные люди не могут, — улыбнулся Феликс, сверкая былыми искорками. — Ты и твоя жизнь изменились, но ты счастлив, возможно, даже счастливее чем раньше. А это ведь самое главное, — теперь и Хенджин невольно улыбнулся, потому что он не мог не улыбаться смотря в такие блестящие глаза. И теперь они не блестели от грусти, они блестели от искр.

«슬픈 날들은 내 곁으로 와 기대요 내 품에.

따스히 꽉 안아줄게요

나를 떠나지 마요

너의 예쁜 웃음 잃지 않게 해줄게요»

«В грустные дни подойди ко мне и упади ко мне в объятия.

Тепло и крепко обниму,

Не оставляй меня,

Я не позволю тебе потерять красивую улыбку»

Stray Kids (I.N)

— Ты настолько прекрасен, что я до сих пор не могу поверить в твою реальность, — пронзал чужие глаза Хван. — Феликс, моя ещё одна мечта — навсегда запомнить эти глаза и щеки, осыпанные веснушками. — Ты сжигаешь меня инутри, Хенджин, — не отводил взгляда светловолосый. — Каждый раз, когда ты смотришь на меня — твои глаза сияют ярче звезд в небе. Очи старшего не могли оторваться от чужих, пока руки тянулись к заветным, слегка розоватым, щечкам, чтобы обхватить их ладонями. — Твои глаза всегда должны блестеть от радости по утрам, от звонкого смеха днем и от любви холодным вечером, — молвил он, — а я всего лишь хочу быть рядом в эти моменты. Я не могу вот так просто отпустить тебя, ведь если ты готов бороться, то и я тоже, — Феликсу показалась, что на губах Хвана мелькнула грустная улыбка, но он всего лишь пытался не заплакать от горечи и обреченности своей же любви.

«The smile that you gave me Even when you felt like dying» «Ты дарил мне улыбку, Даже когда ты чувствовал, что умираешь» Billie Eilish

Руки, что согревали чужое личико теперь подрагивали от холода, отдав остатки тепла красным щечкам. Они любили покоиться там, чувствуя, что нужны кому-то, что изящные пальцы созданны не только для держания сигарет, а руки не для стакана с виски, который раньше был одним целым с рукой Хвана. Пухлые губы накрыли чужие напротив, передавая всю нежность, мятность, ягодность и конфетность поцелуя, на столько, на сколько могли. Они не пытались настойчиво доказать свое мнение, всего лишь показать свои чувства словами любви, чувственно, насколько позволяли подрагивающие губы. Было холодно, но они по-настоящему пылали, оставляя отпечатки в памяти друг друга, пусть у некоторых они и временные. — Если мы расстанемся, вспомни меня однажды, когда тебе будет скучно, или что-то в этом роде, — шептал розововолосый, оставяляя невидимые следы из горячего дыхания. — Я приду сразу, как услышу зов твоей любви. — Не говори такого, — нахмурил брови. — Я тоже постараюсь вспоминать тебя время от времени, — проигнорировал слова младшего Хенджин. — Я не обещаю, но постараюсь сохранить хотя бы частичку тебя в своей голове, — чувственно обнял он, крепко-крепко, насколько хватало сил. «Почему ты не можешь солгать мне? Я просто хочу услышать сладкую ложь и обещания, которые ты, вероятно, не выполнишь. Это все, чего я хочу сейчас, Джинни, неужели ты не понял?..» — Пойдем домой, мой сверкающий Ликс.

***

Теперь Феликс, как раньше, проснулся в привычной музейной обстановке у Хенджина дома. Теплое, мягкое одеяло обнимало Ли, пока его хозяин пропадал где-то в стенах дома, не боясь смотреть на обжигающее глаза солнце, но боясь увидеть лучик от этого солнца, что лежал на его матрасе, как когда-то раньше. В эту ночь Хван, наконец, спал без проблем. Точнее, хочется отметить, что он спал, что уже достижение. Долгое годы его мучили разные кошмары, иногда тревога, а иногда навязчивые мысли, и это ужасно. Ему было так неспокойно все это время, но Феликс пришел к нему в жизнь как спасательная таблетка, и поэтому он хочет доверить этому парню все-все, даже если это невозможно. Он доверит ему свою жизнь, часть себя и своей души, просто чтобы Ли видел, как розововолосый ценит его, и то, как боится отпускать, хоть и постоянно пытается. — Просыпайся, Ликси, — звучало где-то в светлой голове эхом, но голос был настолько красив, что не хотелось выполнять просьбу, — мне нужно отдать тебе кое-что, открой глазки, — настаивал он, вызывая улыбку на лице, — пожалуйста, посмотри на меня, мой лучик, — и Феликс открыл, но только один глаз, всего лишь чтобы убедиться, что это не сон. А оказалось, что это не сон только после того, как его веко накрыли мягкие губы. Он рад, что Хенджин стал следить за состоянием своих губ, после долгого надоедания Феликса. Теперь они перестали быть обветренными и такими сухими, как раньше, теперь их обвалакивала любовь. Наконец, блондин поднялся на лотях, заспанный и любимый, или влюбленный, сейчас это не так важно. Он рассматривал сладко-ватного Хенджина, что не мог оторвать глаз, пересчитывая реснички на родных глазах. — Возьми, — практически прошептал он, протягивая злосчастный, бордовый блакнот. Ли уверен, что все проблемы были только из-за него, но почему даже сейчас у него чувство, что это не конец, что блакнот переходит к нему в руки не просто так, что он словно запятая в предложении, но точно не точка. — Пусть он побудет у тебя. Хочу, чтобы ты чувствовал, что я рядом, даже если я не рядом, — хихикнул Хван, скрывая глаза и на мгновение приподнимая уголки губ. — Прочитай его на досуге, когда будешь готов и захочешь сделать это. Там мои мысли, которые я боялся доверить другим, — замешкался Хван. — Ты тоже можешь делать пометки там, — улыбнулся он. — Наклеивай стикер и пиши, что сам чувствовал или думал в тот момент времени. Если у тебя будет желание, конечно, — опустил глаза. — Я разрешаю тебе оставить его у себя, но если ты решишь отдашь мне дневник обратно, то мне было бы интересно почитать, что ты чувствовал тогда, — поджал губы. — Спасибо, Хенджин, — только и смог сказать Ли. — За что? Все хорошо, не стоит, — снова рассмеялся Хван, но светловолосый не смог. — Я знаю, как он важен для тебя, и знаю, что это решение было не простым. Но я ценю твое доверие, и постораюсь доказать, что достоин его, — серьезно говорил он. — Я понял, что люблю тебя достаточно сильно. — То есть навечно сильно? — уточнил Ли. — Да.

«I can't used to living without, Living without, living without you, by my side» «Я не могу привыкнуть к жизни без, К жизни без тебя рядом со мной» Queen

***

Прошел день. Феликс дома. Он был очень взволнован тем, что Хенджин подарил ему свой дневник, но, почему-то, до сих пор даже не открыл его. Ему казалось, что он знает о парне достаточно. Всё, о чем он должен знать — Хенджин ему уже рассказал, а если нет — значит ему не нужно знать. Ли думал о том, что розововолосый решился на это только чтобы доказать свое доверие Ли, но он не нуждался в этом. Он видел как Хенджин любит, а другого ему и не нужно было. После бессконечных ссор, ему очень хотелось снова обнять Хенджина, почувствовать такой родной аромат от шеи, потрогать мягкие волосы, услышать юродивые слова из уст вместо обычных разговоров; ощутить яркие чувства, находясь рядом, и отдать их взамен. Ему хотелось многого, чему не суждено было сбыться. У Ли был долгожданный выходной, поэтому он мог делать весь день что захочет, но блондин решил, что пойдет на работу к Хвану. Он подумал, что тот не будет против, по-крайней мере, он его не выкенет оттуда точно. Дождавшись, когда у него будет обед, младший стоял на входе в корпус, выучив, во сколько Хенджин каждый день выходит на улицу. Но его долго не было, долго в голове светловолосого. Он ходил взад и вперед, не находя себе места, но вдруг его мысли прерывает парень с огромной стопкой книжек, что сбивает его, а те в свою очередь разом подлетают в воздух и падают на уже лежачего на земле юношу. Было ужасно больно, от чего Феликс даже вскрикнул, но, разлепив глаза, боль сразу сошла на нет, увидев напротив себя сидящего на земле любимого, что спускал наушники на шею, морща нос от такого же болезненного падения. — Простите, я не хотел, просто торопился, — помедлил он. — Вам не больно? «Что? Почему Хенджин разговаривает со мной так формально?..» — думал Феликс, не понимая, что произошло. — Вот мой номер, возьмите, книжки упали вам на ногу, обследуйте её пожалуйста, и скажите мне, если вам потребуется оплатить лечение, — протягивал визитку Хван, которую Феликс дрожащей рукой и с особыми усилиями забрал из рук парня, который уже поднимался с места, подбирая литературу. — Ох, — вдруг замер он, уставившись в шокированные глаза напротив, — не знакомы ли мы случайно? Решил спросить, потому что у меня ощущение, будто я уже видел вас где-то, — с интересом спрашивал Хван, в то время как Феликс даже рот не мог открыть от удивления и страха, что перемешались в нем. Словно губы заклеили клеем, в составе которого тревога и волнение. — Знакомы ли мы?.. — тихо переспросил он, надеясь, что это всего лишь злая шутка, но парень и глазом не моргнул, что означало только одно. — Хенджин… — казалось, словно с каждой буквой его голос становился все тише и неувереннее, в то время как глаза бегали по силуэту, в спину которого светило солнце в такой яркий, ничего не предвещающий день. — А, эм, — поджл губы и тоже поднялся на ноги, — нет, думаю нет, — неуверенно выдавил из себя младший, сдрживая нахлынувшие слезы путем нервного смеха, — точно нет. «Дурак! Зачем ты сказал это?! Ты ведь знаешь его, ты любишь его, как ты можешь? Как ты можешь лгать ему в глаза, что вы не знакомы?» — кричал голос в голове Феликса, что уже запутался в реальности, до последнего не веря в неё. — Но вы ведь знаете как меня зовут, — смутился он. — Правда? Угадал наверное, — ненадолго улыбнулся Ли, но скатившаяся слеза выдала его. Феликс не мог поверить, что это случилось, по-настоящему. Хотелось вскрыть свою кожу от боли, которая мучала её, разрезать живот и выжить оттуда всех бабочек дихлофосом с ядом. Так больно Ли ещё не было никогда, он знал, что в любом случае не будет готов к этому, но он не знал насколько больно будет в конце их любовной истории. Он действительно не мог осознать происходящее с ним. Несколько мокрых дорожек из слез сами появились на побледневших щечках, на которых Ли всё ещё ощущал поцелуи пухлых губ, что теперь забыли про эту привычку. Он думал о том, что, то беззаботное время закончилось, больше он не поговорит с этим чудны́м чу́дным парнем по душам. Больше этого не будет. — Ты плачешь? Это из-за меня? Сильно больно? — завалил вопросами хрупкого юношу незнакомец, что раньше любил парня с пшеничными волосами сильнее, чем собственную жизнь, от чего слезы стали бежать активнее. — Может я сказал что-то не то? — Нет, нет… это из-за… воспоминаний, — выдавливал себя слова младший, — о любимом человеке. Прости. Хенджин стоял в ступоре, ведь этот солнечный мальчик плакал, а он даже не знал как может помочь. Смотря на расстроеное лицо, он все думал: «Я будто уже давно знаю тебя. Надеюсь я не обещал тебе что-то, что не смог выполнить. И почему же я все думаю, что дело во мне? Скажи хоть что-нибудь. Не трать свои слезы, пожалуйста». Однако Хван продожал просто стоять. Ему казалось, что единственное, чем он может помочь это уйти куда-нибудь, где его не будет видно. И на самом деле, он был отчасти прав, ведь новая слеза падает каждый раз, когда глаза увидят родное лицо. Но при этом оставив блондина, ему станет ещё больнее. Ситуация не из легких.

« — Я люблю тебя достаточно. — Я тоже буду вечно любить тебя, Джинни» « — Ты запачкал меня своей любовью, Хенджин, — сказал Феликс и скрепил их ладони в замок. — Я люблю тебя. — Навсегда. — Пока смерть не разлучит нас. — Нет, звучит плохо. Пока забвение не разделит нас, — улыбнулся Хван, но к сожалению, его глаза не расплывались в той же улыбке. — Навсегда… — сделал паузу юноша. — …И забвение не разлучит нас. — Никогда… — такую же паузу сделал Хван. — …Не забуду тебя, парень, что не́когда сидел в моей голове, а теперь никогдá не выходит из нее, — сказал Хенджин, не отрывая взгляд. — Ты заполнил всё мое сердце.» «Он решился взглянуть на светловолосого, но его глаза уже были прикрыты, а нос посапывал. Это означало только одно — парень снова заснул. —…Я… люблю тебя, — выдохнул старший, сменяя мысль на другую. — Я люблю тебя, Феликс, и я никогда не забуду тебя, что бы не случилось, — тихо всклипывал он, — ты навсегда останешься в моем сердце, в моей очень плохой памяти. Обещаю, что ты будешь жить там, — говорил Хван, продолжая смахивать слезы. — Видимо, сейчас не тот момент, малыш, так что… спи, Ликси, и пусть тебе снится то, о чем ты мечтаешь, и пусть это не буду я. Хенджин старался сдержать поток слез, который готов был выйти наружу, но некоторые слезинки все же падали из глаз без разршения» « — Моя голова разрывается от боли. От любви к тебе, — шептал Хван, прикрыв веки. — Я никогда не забуду тебя, что бы не случилось, я обещаю, — на последнем издыхании сказал он.»

«Ты обещал! Ты обещал мне, Хван, что забвение не разлучит нас! Так почему ты не держишь слово?! Почему я страдаю сейчас, смотря в глаза со всей любовью, зная, что те больше не способны показать мне это? Почему так больно…» — думал Феликс. — Извини, мне нужно идти, — бегал испуганными глазами Ли, пытаясь зацепиться за что-то, но безуспешно, ведь единственный выход, который он нашел — побег. И он сбежал. С позором и, образно закиданный помидорами, убежал от холодного взгляда и преследующей в будущем боли.

***

С трудом дотащив себя до дома, он завалился на кровать от бессилия. Он был пуст как апельсин без сока, как кружка, на дне которой таилась вода, покрывшаяся плесенью, — такой же ненужный. При этом он гнобил себя за то, что трусливо сбежал. Но он бы долго не продержался под взглядом Хвана, что был так вежлив и переживателен даже к незнакомцу. Наверное, разрыдаясь Феликс у него на глазах, он бы позвал его в парк развлечений и купил бы сладкую вату, не сказав даже своего имени. Это так бесит Ли, что он начинает понимать, почему влюбился по уши. Пролежав на диване какое-то время, блондин понял, что дневник Хенджина так и лежит у него на столе нетронутый. «Я так и не прочитал твой дневник. Я так и не прочитал его, точно» И, кажется, он понял, зачем парень решил отдать его ему. Дело было вовсе не в попытке доказать свое доверие, а показать как он слаб рядом с Феликсом, как боится потерять его. Розововолосый всего лишь без слов рассказал о своих самых сокровенных страхах. Он знал, что когда-нибудь забвение случится с ним, поэтому передал частичку себя любимому, чтобы тот не скучал. Но, чувствует Феликс, что это подействует скорее как соль на свежую рану, но при этом он не может не воспользоваться этой возможностью. Подняв тяжелое тело, он потащился в комнату, в которой когда-то Хенджин ругал его за незнание основ алгебры и пил чай с печеньем, которое приготовил для него младший, а теперь комната пахла одиночеством и печалью. Казалось, словно воздух все ещё есть в стенах только благодаря небольшому бордовому блакнотику, на который падал желтый свет настольной лампы. Подойдя ближе, Феликс притронулся к твердой матовой обложке, что передавала всю боль автора и его переживания, боль, таила секреты, которые Ли собирается увидеть.Так много всего спрятано в таком неприметном блакнотике, что таит в себе целый мир, полный ярких красок, фруктовых жвачек, разноцветных сигарет, в особенности розовых, а так же душевных разговоров с самим собой. И все это поместилось здесь. Весь мир Хван Хенджина. Сев за стол, он открыл дневник на первой странице, ощущая запах старых книжек, чернил и запутавшегося Джинни. Первый шаг сделан, впереди ещё весь вечер, а затем ночь. Почему бы не посвятить это время любимому, что так охотно любил любовь и верил в неё, даже в те моменты, когда она так жестко обходилась с ним. — Начнем.