Это мое наказание за то, что я не ценил тебя...

Меня и всех моих сокамерников выстроили в коридоре. Я понял что в коридоре приглушен свет, значит нас разбудили до официального подъема, видимо для того, чтобы сдать кровь. Я наконец буду осмотрен нормально, мне надоело просить у медсестер обезболивающее чтобы справится с головной болью. Вся камера была приведена в лазарет и был приказ встать в очередь, начинают с крови, пока никто не покормлен. Кровь берут из вены, три ампулы, интересно, зачем так много? Что они там хотят найти? Я вновь взялся за голову, это уже на уровне рефлекса. Подошла моя очередь и я сел на стул и задрал рукав своей робы: — Поработайте кулачком — попросили меня. Мои сокамерники были на других стадиях, кому — то уже делали кардиограмму, кому — то уколы. Я почувствовал иглу в своем теле, но даже не сжался от нее, как это было еще месяц назад. Меня теперь ни чем не проймешь. Мне дали вату и сказали держать ее не меньше десяти минут, после чего я пересел к терапевту: — Жалобы есть? — Голова болит — ответил я. Болит голова, почти не сплю, являюсь жертвой постоянного насилия. Терапевт проверил реакцию моих зрачков и встал чтобы проверить мою голову. — Обезболивающее принимаете? — Да. — Повреждений нет- дает итог терапевт — Наружных. Юнги знает как бить аккуратно, не удивительно. Мне назначают томографию, а значит завтра меня отвезут в ближайшую клинику с такой возможностью. Терапевт что — то пишет в моей карте и просит меня встать и поднять рубашку. Он начал слушать меня, несколько раз я задерживал дыхание. По приказу я повернулся к нему спиной, несколько секунд я наблюдал как проходит медосмотр у моих сокамерников. Мне даже не интересно на что они жалуются. Мне бы хотелось чтобы год закончился и я наконец избавился от них. — Легкие в порядке — говорит врач. Я вновь сажусь на стул и он осматривает мое горло и уши, приказывает поднять второй рукав робы и осматривает руки, которые покрыты сигаретными ожогами, после чего замечает один из них на шее: — Как долго вам обрабатывали раны? — спрашивает он. — Достаточно, я в порядке — заверяю я. С этими следами я смирился. Они теперь мое напоминание. Терапевт осмотрел мои руки, нанес на них какую-то охлаждающую мазь и отпустил меня, я прошел на кардиограмму. Сейчас она покажет им всю боль моего сердца и они будут удивляться почему я до сих пор жив. — Лежите спокойно — произнесла медсестра. О каком спокойствии речь? Теперь спокойно я буду лежать только в гробу, но к сожалению похоронить меня будет некому. Я даже не дышал, чтобы обеспечить своему телу нужное «спокойствие». С меня сняли оборудование, после чего я попросил обезболивающее и мне была выдана моя дневная норма. Меня осмотрел стоматолог, спросил меня про жалобы и сказал что мои зубы в нормальном состоянии, я лишь ответил что они меня не беспокоят. Стоматолог был последним врачом на этом осмотре, я вышел из лазарета и отправился на завтрак, радуясь тому что после него не нужно идти в прачечную — в день медицинского осмотра у заключенных выходной. Проверяют десять камер за день. На осмотр одной камеры уходит от часу времени. Я вошел в столовую и встал в общую очередь. Людей было не много, я слышал перешептывания, как оказалось те, кто на осмотре сегодня могут позвонить домой. А есть ли в этом смысл для меня? Я получил еду и сел за стол. Непривычно такое малое количество народу. Я ел медленно, моя голова все еще болела несмотря на то, что я выпил таблетки. Завтра утром меня отвезут на томографию, интересно, что найдут в моем черепе? Или это просто из-за того что я почти не сплю? На воле сон будет еще хуже. Я приостановился и осмотревшись понял что столовая начала заполняться людьми. Мой спокойный завтрак закончился, как только за мой стол села вся моя камера. Аппетит пропал, но у меня не было желания получить подзатыльник, поэтому я продолжал есть, к тому же организму нужны были силы на восстановление от кровопотери — этим я себя и уговаривал. Юнги дал мне сигарету, но сейчас не время тратить ее. Доев, я вышел из столовой: — Я сначала позвоню — сказал я, после чего направился в библиотеку. В библиотеке я взял лист бумаги, карандаш и конверт, положил их в карман, поблагодарил библиотекаря и решил все же попытать счастье в звонке. В переговорной я набрал номер мамы, она подняла трубку после третьего гудка: — Алло, кто это? — спросила она. Конечно, я ведь звоню с незнакомого номера, почему я удивляюсь холодному тону? — Мама, это я — ответил я и после моих слов ее тон стал ледяным. — У меня больше нет сына — произнесла она и повесила трубку, я начал просто слушать гудки. Вот и пригодилась сигарета, ею я постараюсь успокоить оставшиеся нервы. Ничего не изменилось и никогда не изменится, у нее больше нет сына, потому что ее сыном был хороший и воспитанный мальчик, а на суде она увидела его полную противоположность и отказалась от него. Из левого глаза появилась первая слеза и я быстро вытер ее, после чего покинул переговорную. Я вышел во внутренний двор. Достав из кармана сигарету я сел на скамью и прикурил. Из глаз вновь полились слезы. Я остался один. Абсолютно один в этом мире. Мои родители озвучили свою позицию, и я сам сделал так, что бы моя жена ушла к другому. Я сделал первую затяжку, вместе с дымом выпущенным из легких, из моих глаз полились слезы. Плевать мне на то что нужно скрывать эмоции, пусть об этом заботятся те, кого ждут за пределами этих стен. Т/И. Фундамент моего карточного домика который я собственноручно снес. О чем я напишу ей на этот раз? Она знает меня лучше меся самого. Я докурил сигарету, потушил окурок и вернулся в камеру, где достал из кармана робы бумагу и стал писать Т/И письмо, надеясь на то, что мистер Ли даст ей прочесть его. в то же время чувствовал что эти надежды напрасны. Она ведь недавно родила, она не должна волноваться. Но я должен был ей это сказать, поэтому я начал писать слова, которые кричали у меня в голове: » Т/И. Я очень надеюсь что твой отец когда -нибудь отдаст тебе это письмо. Мне все еще жаль, что не знаю твоего нового адреса, хотя возможно это и к лучшему, ведь знай я его, то заваливал тебя безответными письмами. Не отвечай и на это письмо, я знаю что этого недостоин. Надеюсь ты счастлива сейчас и Сын Хен является тем мужем которого ты заслужила. Прости меня, прости меня пожалуйста, я понимаю что сделал тебе очень больно. За время в тюрьме я переосмыслил многие вещи, жаль что это переосмысление не вернет мне тебя. Я знаю что вряд ли когда либо еще увижу тебя, но хочу чтобы ты знала, тебя мне никто никогда не заменит. Свое обручальное кольцо с твоим именем, выйдя из тюрьмы я надену вновь и не сниму его никогда. Потому что буду любить тебя вечно. Пожалуйста, прости меня». Написав его, я запечатал его в конверт, написал адресата и выйдя из камеры вновь пошел в библиотеку, в которой есть ящик для отправки писем. Я поблагодарил библиотекаря вновь и вернул ему ручку, после чего вернулся в камеру. Слезы хлынули новым потоком и я больше не хотел казаться сильным человеком, я дал им волю, уткнувшись лицом в подушку. Сегодня я окончательно сломался. В камеру вошли все мои сокамерники судя по звукам и мне все равно где они все были до этого. Они увидели меня плачущим и начали смеяться, но смех быстро прекратился. Я понял что их остановил Юнги, ведь никто не имеет права насмехаться над его зверьком. — Пак — произнес он, я поднял голову с третьего раза, Юнги протянул мне пластиковый стакан до верху наполненный виски. Как он пронес алкоголь в камеру? Я молча взял стакан и в три глотка прикончил его, после чего вновь уткнулся лицом в подушку. — Еще? — спросил он. — Нет — ответил я, звук глушился подушкой. Бесполезно, сколько не пей, мою боль не заглушить. Они больше не обращали на меня внимания, звуки моих рыданий заглушались их разговорами. Я идиот. Я все потерял. Все уничтожил. А мог бы сейчас наслаждаться счастливой жизнью с любимой женщиной и возможно отцовством. Но я сам уничтожил ее любовь. Блять! Да я действительно заслужил чтобы это наказание было вечным. Я зарыдал с новой силой. Но мои рыдания не слышал никто, у меня больше не было сил на крик.