Повседневная романтика или романтическая повседневность

      МинХо просыпается от странного звука в комнате, которого тут по определению не должно быть. Он поворачивается к окну. Шторы не задернуты, в комнату льется свет от фонаря, вырисовывая причудливые тени на потолке. Обе створки окна закрыты, значит, звук пришел не снаружи. МинХо смотрит в сторону второй кровати и тут звук раздается снова. Он отбрасывает одеяло и спускает ноги вниз. Деревянный пол приятно холодит ступни, в комнате жарко. МинХо в один шаг преодолевает расстояние между кроватями и наклоняется над соседней. Несмотря на свет от окна, человека на кровати плохо видно, и он включает ночник. ДжиСон лежит, завернувшись в одеяло как в кокон. Щеки горят, на лбу испарина. Несколько прядей челки прилипли к мокрому лбу, дыхание прерывистое. Спустя пару секунд всхлип раздается снова. МинХо кладет ладонь на лоб и понимает, что температура никак не меньше тридцати девяти. Он обходит кровать и выходит в коридор, направляясь на кухню, где у них, по традиции, лежит аптечка. Прохладный воздух кухни приятно освежает — ребята не забыли приоткрыть окно на ночь. МинХо идет к крайнему шкафчику, где на верхней полке стоит коробка с самым необходимым — лекарствами, пластырями и, конечно, градусником. Он достает жаропонижающее и градусник, наливает воды в стакан и ставит все это на поднос. Аптечка возвращается на свое постоянное место. Скрипит петля закрывающейся дверцы. Ей вторит половица под ногами МинХо, направляющегося обратно в комнату. После прохладного воздуха кухни, жаркий воздух комнаты будто обжигает. МинХо ставит поднос на тумбу рядом с ночником и идет к окну — комнату срочно нужно проветрить. Приоткрыв одну створку, он возвращается и садится на край кровати. ДжиСон все так же спит, завернувшись в одеяло. Из приоткрытого рта вырывается горячее дыхание. МинХо понимает, что друга надо будить, чтобы дать лекарство. Он наклоняется и тихо зовет его по имени. Обычно этого достаточно, но, видимо, не сейчас. ДжиСон в ответ всхлипывает, но не просыпается. МинХо берет ДжиСона за плечи и поднимает с кровати. Тот медленно открывает глаза, пытаясь понять, что вообще происходит. — Хён?.. — ДжиСон-а, ты заболел, у тебя очень высокая температура, — МинХо снова трогает его лоб, пытаясь определить, насколько она высокая, но решает все же воспользоваться градусником. — Вот, держи, жаропонижающее. Запей только, — он подает ДжиСону принесенное лекарство и стакан воды. ДжиСон жадно пьет воду, пока не выпивает весь стакан. — Так сильно хочешь пить? Ещё принести? — МинХо беспокоится, что принес мало воды, нужно было весь кувшин сюда брать. — Нет, я уже напился, спасибо. — Я принесу еще, вдруг опять пить захочешь. Он укладывает ДжиСона назад на подушку и откидывает край одеяла. — Нужно измерить температуру. Руку немного подними. — Лучше дай мне градусник, я могу сам. ДжиСон оттягивает горловину футболки и просовывает руку с градусником. МинХо улыбается этому детскому жесту. — Ты же так совсем горловину растянешь и будет у тебя футболка спадать на одно плечо. — Ничего ты хён, не понимаешь, футболка на одно плечо — последний писк моды. — Ну, разве что только «писк», — смеется МинХо, поправляя одеяло. — Полежи десять минут спокойно, хочу понять, насколько сбивать тебе температуру и есть ли необходимость утром вызывать врача на дом. — Брось, хён, ну какой врач? Это же обычная простуда. — Обычная она или необычная, не тебе решать, — МинХо включает старшего и пытается быть строгим хёном для больного. Но разве можно быть строгим, глядя на это лицо. Губы сами собой снова растягиваются в улыбке. — Ты вслипывал во сне. Что-то болит? — Вроде ничего, — взгляд ДжиСона становится расфокусированным. — Точно ничего не болит. Просто общее состояние не очень, из-за температуры, слабость сильная. — Сейчас, лекарство дойдет и легче станет. Я пока еще воды принесу. МинХо берет поднос и возвращается на кухню. В окно уже начинает пробиваться первый лучик рассвета, на часах 5 утра. С улицы залетают запахи свежей зелени и влажной земли. Ночью прошел небольшой дождь и прибил городскую пыль. Где-то в коридоре щелкает замок двери и раздаются тихие шаги. Чан проснулся. МинХо берет кувшин с водой и ставит его на поднос. Потом идет к холодильнику, вроде там оставались мандарины. Свет из распахнутой двери холодильника падает на Чана, застывшего в проеме двери. — МинХо? Ты чего так рано встал? — Чан ерошит пятерней и так порядочный бардак на голове. — Не спится? — Если бы…. — тянет МинХо, доставая оранжевые фрукты и укладывая их на поднос. Трех хватит, пожалуй, они довольно большие. — ДжиСон заболел, температура высокая. Лекарство ему уже дал, ждем пока спадет. Чан молча разворачивается и идет в комнату ДжиСона и МинХо. ДжиСон, завидев лидера в проеме двери, натягивает одеяло до самых глаз. — Мне надо сказать «А я говорил?» или и так понятно? — В голосе Чана скорее усталость, чем реальный гнев. Это же его «дети», и они редко бывают послушными, как и положено детям, хоть они и выросли уже в таких огромных лбов. — Не надо, — раздается тихое из-под одеяла, — я сам уже понял, что не следовало бегать в магазин под дождем без зонта. Чан садится на кровать и губами прикасается к горячему лбу. Температура, действительно, высокая. — Само собой, ты сегодня на репетицию не идешь. Но и одного тебя оставлять нельзя… — Я останусь, присмотрю за ним, — МинХо возвращается в комнату и ставит на тумбочку поднос с водой и мандаринами. — Градусник давай. ДжиСон снова оттягивает ворот футболки, достает градусник и протягивает его МинХо. По пути его руку перехватывает Чан. — Так, и что тут у нас? — Чан всматривается в мелкие цифры, но в комнате полумрак и видно плохо. МинХо замечает проблему и включает верхний свет. Ночник тоже уже не нужен, поэтому выключает его. — Все равно уже никто не спит, — он пожимает плечами, садится и начинает чистить мандарин. — 39 и 4, — читает Чан показания на градуснике. — Все же мне хочется сказать «А я говорил!» Он укоризненно смотрит на ДжиСона и тот отводит взгляд. Ну, виноват, что уж там. — «Да я быстро, туда и обратно. Намокнуть даже не успею» — передразнивает Чан младшего, который не послушался вчера. — Ну, хё-ё-ён… — тянет ДжиСон виновато, — я же не знал, что дождь так сильно пойдет на обратной дороге. Я когда из дома выходил, он еле накрапывал, и я думал, что успею вернуться, пока он совсем не разошелся. — А «возьми зонт, ты же промокнешь» я говорил закрывающейся двери, да? — Чан все никак не может успокоиться из-за того, что его вчера проигнорировали, а ведь он хотел как лучше. — Он уже все понял, хён, — встает на защиту ДжиСона МинХо. — Видишь, как мучается, бедненький. Он меня своими всхлипываниями разбудил. — У тебя что-то болит? — тут же начинает суетиться Чан. — Я сейчас обезболивающее принесу. — Ничего у меня не болит, хён, все хорошо, — Хан улыбается кривоватой улыбкой и аккуратно берет в ладони руку Чана. — Спасибо тебе за беспокойство. Иди завтракать, не переживай за меня, это обычная простуда. Чан треплет младшего по волосам, улыбается и поднимается с кровати, направляясь на кухню. Завтрак сам себя не приготовит. МинХо с другой стороны кровати начинает скармливать ДжиСону почищенный мандарин. — Рот открой! — он запихивает Хану сразу две дольки. ДжиСон делает круглые глаза и пытается прожевать этот дар острова Чеджу. Прокушенная долька брызгает соком. — Ты не белка, ты поросенок, — смеется МинХо и вытирает младшему рот салфеткой. — Не можешь поесть, чтобы не заляпаться. ДжиСон сердито сопит, но шуточное оскорбление проглатывает вместе с мандарином. Потом открывает рот, чтобы что-то сказать в ответ, чем и пользуется МинХо, заталкивая бедолаге еще пару долек. — Витамины, — комментирует свои действия тот и начинает чистить еще один мандарин, попутно съедая дольки, оставшиеся от предыдущего. — А ведь фкуфно… Спустя полчаса и три съеденных на двоих мандарина, МинХо уходит на кухню варить кашу, больного нужно кормить. На кухне достаточно шумно, ведь все остальные уже встали, а такая толпа не может не производить достаточно шума. Слышится звон посуды, кипение чайника, шипение масла на сковороде — ЧанБин вызвался делать на всех гренки, и даже пообещал никого не отравить. — Ты сегодня нянькой волонтёришь? — усмехается ХенДжин, попутно уплетая первую партию гренок. — А неплохо у тебя получается, хён, — это уже ЧанБину, который сегодня за повара. Тот лишь усмехается, но никак не комментирует признание своих кулинарных способностей. — Ну не могу же я его больного одного оставить, — высказывает, казалось бы, очевидное МинХо. — МинСоны такие МинСоны, — закатывает глаза ХенДжин. На что в него летит деревянная лопатка из рук Ли. — Эй, — возмущается ХенДжин, — она же вся в масле! — И начинает безуспешно вытирать испачканную футболку салфеткой. — Ну вот, теперь стирать все. — В следующий раз будешь думать, прежде чем говорить, — Чан, как всегда, категоричен, когда обижают младших. — А чего сразу я? — возмущается Хван и сердито натыкает на вилку гренку. — Их так Стей называют, это не я придумал. — Не всегда нужно повторять то, что слышишь или видишь, — МинХо тоже включается в воспитательный процесс. — Я же не называю вас с СынМином- Договорить он не успевает, потому что возле него как из-под земли материализуется сам СынМин и закрывает МинХо рот рукой. — Хён, ты же сам сказал, что не все нужно повторять. Так ведь? — СынМин сейчас глас разума и все с ним согласны. Чан кивает одобрительно и забирает из рук ЧанБина тарелку со свежеприготовленными гренками. — Развлекаетесь? — скорее констатирует, чем спрашивает ЧанБин, присаживаясь ко всем за стол. — Со мной поделитесь, кого там и как называют Стей? Мне жутко интересно. Он с шумом прихлебывет кофе из огромной кружки и вгрызается в гренку. — И правда, вкусные получились. — Там и про тебя, есть, хён, — сообщает ХенДжин. — Но я тебе ничего не скажу, потому что я еще молодой и жить хочу просто пиздец как. На блондинистую голову тут же прилетает воспитательный подзатыльник от МинХо. Кто-то никак не научится следить за словами. Гренки исчезают с тарелки в мгновение ока, остается только немного крошек. В кастрюльке кипит куриный бульон из грудки, припрятанной в морозилке как раз для таких случаев — когда нужно сварить полезную кашу больному. Ловкие руки нарезают овощи, пока в мойке промывается под струей воды рис. Спустя пять минут все это засыпается в кастрюльку, солится совсем немного и накрывается крышкой. Специи там не нужны. — А мне ты никогда такую кашу не варил, — ХёнДжин никак не может угомониться и получает еще один укоризненный взгляд, но уже от СынМина, сидящего напротив него. — Что? — не понимает ХёнДжин причину таких взглядов, не особо он чувствительный насчет такого. — Хён, у тебя язык как помело, честно, — вздыхает СынМин, догрызая последнюю гренку. — Такую кашу тебе варил я, если ты забыл. Только я не забыл и мне обидно. - Угу, — соглашается ЧанБин кивая головой. — Я хорошо помню, потому что посуду тогда я мыл. Кое-кто (не будем показывать пальцем) заляпал всю кухню, пока эту самую кашу готовил. И она, кстати, пригорела. Я эту кастрюлю задолбался потом отмывать. — О чем спор? — в проеме двери вырисовывается худая фигура. Феликс трёт заспанные глаза и пытается пятерней пригладить торчащую прядь, заправив ее за ухо. После нехитрых манипуляций голова выглядит уже более-менее прилично, прядь поддается уверенным движениям и ведет себя как положено. Феликс облегченно вздыхает и плюхается со всего размаха на свободный стул. Несчастная мебель поскрипывает и грозит развалиться от такого обращения. Прядь снова выскакивает из-за уха и поднимается вверх. Теперь Феликс вдыхает обреченно и забивает на это неблагодарное занятие в виде приведения себя в порядок. Всем вокруг пофиг как он выглядит с утра. Ну, или почти всем. ЧанБин бросает на него незаметный взгляд из-под отросшей челки. Феликс и так выглядит чрезмерно мило с утра, но эта торчащая прядь придает ему особое очарование. Он мысленно умиляется, стараясь, чтобы это не отразилось на его лице. Свои непростые чувства он пока не готов никому продемонстрировать. — А еды больше нет? — тянет разочарованно Феликс, осматривая столы на предмет чего-то съедобного. Но там нет ничего, от слова «ничего». — Это я голодный, получается, останусь? — Ты же у нас солнышко, а солнышки гренки не едят, — хихикает ХёнДжин и ловит уже угрожающий взгляд от ЧанБина. — А давайте ХёнДжина оставим сегодня без обеда? — громко спрашивает ЧанБин и тычет вилкой в сторону младшего. — Он сегодня все утро нарывается. — Я думаю, это будет полезно, в воспитательных целях, — БанЧан отодвигает стул и встает. — А еще он моет сегодня посуду. Ты ведь уже поел, да? — Да, хён, — ХёнДжин надувает губы и идет надевать фартук. Спорить с лидером бесполезно, только нервы тратить, все равно ничего не добьешься. Зато можешь нарваться на новое наказание за болтливость. — Я ему помогу, — вызывается СынМин и идет к поникшему другу. — Я буду вытирать. Возражений ни у кого нет, но все забыли про Феликса. Ну, или почти все. — Я пожарю еще немного гренок, потерпи, хорошо? — говорит ЧанБин и идет к холодильнику, за молоком и яйцом. — Зато получишь горячие, прямо со сковороды. Лицо Феликса озаряет счастливая улыбка. А ведь неплохое утро, правда? МинХо выключает кашу и достает половник, накладывая кашу в миску. Сверху посыпает зеленью и кладет туда же ложку. ДжиСон, наверное, уже заждался. — Хён, а для кого каша? — спрашивает Феликс, замечая, что делает Минхо. — И где ДжиСон? — Он приболел немного. Хочу его покормить. — Ясно. Я могу отнести, все равно гренки еще не готовы. — Да не нужно, я сам, спасибо. — Тогда я просто с тобой пойду. — Ну, пошли. — Хён, а больше ничего нужно взять. Фрукты там, сок? — Я все уже отнес, пока больше ничего не нужно, идем. — Вы как будто не кашу несете, а в поход собираетесь, причем на неделю, не меньше. Может вам палатку с собой дать? — ХёнДжин сегодня в ударе, за что и получает от стоящего рядом СынМина тычок в плечо, причем довольно болезненный. — Айщ, ты чего? Больно же! — Так тебе и надо! Мой посуду и не лезь куда тебя не просят, хён. — Ты тоже сегодня против меня, да? — ХёнДжин обиженно сопит, но послушно домывает последнюю тарелку и передает ее СынМину. Тот вытирает ее и ставит на положенное ей место. Полотенце возвращается на крючок. СынМин оборачивается, сканирует взглядом пространство кухни, и, понимая, что никто на них не смотрит, тихонько оглаживает ладонью место на плече ХёнДжина, которое стукнул минуту назад. — Прости, — говорит СынМин настолько тихим шёпотом, что даже рядом стоящий ХёнДжин его не слышит. Тот читает слово по губам и благодарно улыбается, наклоняя голову, чтобы эту улыбку видел только СынМин. МинХо возвращается в комнату вместе с Феликсом. В руках у него миска с кашей. Феликс помогает открыть дверь и пропускает старшего внутрь. МинХо заходит и ставит миску с кашей на тумбу рядом с кувшином с водой. В комнате очень тихо, несмотря на приоткрытое окно, город еще не проснулся. — ДжиСон-а, ты как себя чувствуешь? — Феликс идет к кровати и половица под его ногами издает жалобный скрип. — Да чтоб тебя! — Он пугается от неожиданности и слегка подпрыгивает. — Ты чего? — удивляется МинХо, ведь полы у них в доме уже довольно старые и тут полно скрипучих половиц. — Да я просто не ожидал. Но, хён, ДжиСон спит, похоже. — Ну, значит, будет холодную кашу есть. Она и холодная вполне съедобная. — Идем тогда обратно? — Идем, — МинХо выходит из комнаты последним и выключает верхний свет. На кухне почти ничего не поменялось, разве что Чана и ЧонИна уже нет, они, видимо, ушли собираться. — Солнышко, гренки твои готовы, — ЧанБин ставит на стол тарелку и туда сразу же лезет чужая рука. — Ты ел уже, не твоё! — ЧанБин снова берет тарелку и ставит ее подальше от ХёнДжина. — Я одну только, хё-ё-ён, не жадничай, — ХёнДжин делает жалобное лицо. — Я же сегодня без обеда, значит нужно плотно позавтракать. — А кто виноват, что ты остался без обеда? Ты сам. Вот и не гунди теперь. ХёнДжин надувает губы и демонстративно отворачивается к сидящему рядом СынМину. — Видишь, СынМин-а, не любит меня тут никто. Голодом морят, ругают постоянно. СынМин вздыхает сочувственно и гладит хёна по блондинистой голове. Тот зажмуривается, как кот и подставляет голову под ласку. — Солнышко, — снова зовет Феликса ЧанБин и постукивает ладонью по стоящему рядом стулу, — иди сядь здесь и ешь быстрее, пока теплые. Феликс буквально расцветает от этой заботы и садится на предложенный стул. Кончики его ушей отсвечивают алым. ЧанБин подпирает голову рукой и с умилением наблюдает как тот поедает плоды его кулинарных усилий. — Вкусно? — Очень! — Вот и ладненько. Ешь, я пойду собираться. Всем уже пора собираться, — говорит ЧанБин, проходя мимо ХёнДжина с СынМином. — Заканчиваем брачные игры. Увлекшиеся младшие суетливо вскакивают со стульев, задвигают их под стол и несутся в свою комнату. Дверь хлопает об косяк, становится тихо. ЧанБин ухмыляется и косит глаза на завтракающее чудо. Прядь все еще торчит вызывающе. Он подходит к Феликсу и заправляет прядь за мгновенно ставшее малиновым ухо. — Тарелку в мойку потом поставь, МинХо помоет. — Я могу и сам ополоснуть её, хён, не грузись. — Хорошо, солнце. ЧанБин улыбается во все тридцать два и быстро ретируется с кухни, пока еще есть силы держать себя в руках. МинХо наблюдает за всем этим детским садом и понимает, что любит их всех безмерно, даже психованного ХёнДжина. А еще болтливого и гиперактивного ДжиСона. Особенно ДжиСона. Феликс доедает завтрак и идет мыть посуду. Включается вода, слышен скрип губки по поверхности тарелки, гремит в железной мойке упавшая вилка. Посуда ополаскивается, протирается и ставится на место. Феликс промокает руки полотенцем и идет одеваться на репетицию. В комнате бардак — ЧанБин устроил модное дефиле, он никак не выберет, что надеть. На кровати лежат горой вещи, вытащенные из шкафа. Беспорядок и в самом шкафу. Старший стоит возле зеркала во всем черном с белой футболкой в руках. — Хён, ты чего, выбрать никак не можешь? — Феликс подбирает с пола синие джинсы и кладет их в кучу на кровати. — Вот скажи мне, почему я так странно выгляжу в этом? — Со тычет пальцем в джинсы, которые на нем надеты. — Я не могу понять. То ли они сели после стирки, то ли я поправился, то ли они всегда так выглядели, а я не замечал? — А ты меня не убьешь? — За что? — ЧанБин поворачивается к младшему с изумлением на лице. — Если я скажу тебе правду. — Как тебе в голову такое пришло? Что я могу тебя обидеть. Да хоть сто правд можешь мне сказать, я совсем не против. — Ну, раз так, то …. Ты поправился. Немного. — Феликс на всякий случай скрывается за дверью открытого шкафа. — Но тебе идет, ты так выглядишь… ммм… не знаю… Брутальнее? Феликс не слышит реакции на свои слова и аккуратно выглядывает из-за двери. На улице сверкает молния и гремит раскат грома. Феликс от испуга подпрыгивает на месте и вжимает голову в плечи. Где-то от сквозняка хлопает дверь. Мгновение спустя на улице нарастающим звуком слышится шум дождя. Буквально за несколько секунд дождь превращается в ливень. В комнате становится темно. — Я так понимаю, что мы никуда не идем, — устало выдыхает ЧанБин и садится на единственный свободный от одежды краешек кровати, все еще держа в руках белую футболку. — Дождь закончится и поедем, наверное, — Феликс выходит из-за двери, раз бури от старшего удалось избежать. А буря на улице им не грозит. — Ты же не обиделся на меня, хён? — Он садится рядом с ЧанБином и заглядывает тому в глаза. — Я не могу на тебя обижаться, ты же знаешь. Но зачем ты прятался за дверью? Ты боишься меня? — голос у Со такой расстроенный, что Феликс не может такое слышать. Он встает на колени между ногами ЧанБина и обхватывает того руками, прижимаясь горящей щекой к сильной груди. Старший наклоняется и чмокает Феликса в макушку. — Я немного беспокоюсь, что могу тебя расстроить. Наверное, это защитная реакция организма — прятаться от проблем, а не решать их. — Я ничего не слышу, что ты там бубнишь мне в живот, — ЧанБин обхватывает лицо младшего руками и целует его в лоб. — Все, перестань себя накручивать. Договорились? — Хорошо, — шмыгает носом Феликс. — Я постараюсь быть смелее. ЧанБин улыбается и ерошит мягкие волосы младшего. Упрямая прядь выбивается из-за уха и снова закручивается наверх. ЧанБин смеется. Феликс начинает смеяться вместе с ним, заражаясь этим смехом, хотя совершенно не понимает его причину. Но для них причина не важна. Важно, что другой человек понимает и принимает тебя таким, какой ты есть. Ведь это и есть счастье.