Плейлист

      Нет ничего бескомпромисснее, чем время. Никакими силами не возвратить ни одной… минуты…       В угнетающей тишине бьётся в сознании лишь одна мысль — да такая громкая, что, кажется, вот-вот и череп рассыпится в пыль. Понуро ссутулившись, всецело поддавшись ощущению того, что он — Билд, самое ничтожное существо на всей планете, Чакрапан сидит на уже не скрипящей койке, крепко прижимая колени к груди. Сколько часов или уже дней он находится в таком состоянии? Счёт времени уже сбился. Есть только чёткое ощущение тяжёлых цепей, что связывают его руки и ноги. И нет ни одного шанса достичь свободы.       Зябко и влажно в каюте, тоскливо и мучительно на душе. Даже собственное физическое недомогание отходит на задний план. Какое у него есть влияние перед тем, что сейчас происходит с сердцем? Да и знал ли Билд, что будет настолько плохо? О, как он пытается поселить в себе мысли, что его поступок правильный, что он ни в чём не ошибся, что думать и сожалеть не надо.       Но им нет места в его голове.       Билд сглатывает, подавляя очередной приступ тошноты. Как он вообще дошёл до того, что перестал ощущать собственное тело? Оно словно всё затекло, неприятно покалывает и неприятно тянет. Кто бы ему сказал, что благородные и честные поступки способны вызывать такую реакцию… Хах.       Сердце тягостно колотит по рёбрам, то ускоряя, то замедляя свой темп — ужасно мучительно.       Нездоровая улыбка появляется на сероватом лице.       Байбл так и не пришёл… Не пришёл ни в комнату к Чакрапану, не пришёл он и попрощаться с ним…       Крупные слёзы стекают с глаз, хотя Билд едва ли осознаёт это. Нормальны ли настолько противоречивые чувства? Он же сам набрался смелости всё закончить, он хотел этого, сказал правильные и логичные слова. Так от чего же так тяжко в груди от понимания того, что Байбл всё-таки не пришёл. Неподконтрольно зарождается мысль, что Чакрапан ошибся, что поступил совсем неправильно. Ему не нужно было говорить этого Вичапату, не нужно было, смотря в его прекрасные глаза, говорить о том, что они не смогут справиться. Поддался ли Билд тогда эмоциям? А что если он был не в праве принимать такого серьёзного решения, находясь в таком эмоциональном состоянии?..       Внутри всё скручивает.       Это уже паранойя начинается? Или он всё-таки ошибся? Неужели это его проклятие — снова и снова принимать неверные и эгоистичные решения, что разрушают не только его, но и дорогого ему человека?       Он мог бы остаться с ним, мог бы позволить Байблу поехать за ним, но дал ему возможность остаться там, где он так хотел оказаться, остаться в месте, ради которого он так упорно трудился многие годы.       Чёртовы мысли вот-вот сведут Чакрапана с ума. Истерический смех тонет в подушке, что уже пропитана слезами. Билду часто бывало больно после расставаний: и вынужденных, и добровольных, но сейчас это не просто боль, это пустота. И тошно, так тошно. Наверняка, потому что укачивает.       Свернувшись комочком, в попытке убежать от раздирающей его сознание реальности, Билд прикрывает влажные ресницы, стараясь успокоить подступающую истерику. Но это чувство такое же спонтанное и дикое, как снежные бури, и контролировать их невозможно.       В такт ледяных волн пульсирует сердце. Под тихий шёпот ветра разрастается эгоистичная надежда, что Байбл всё-таки выберет его.       «Я и правда отвратителен».       Сон наваливается неожиданно и массивно. Словно пытается помочь Билду пережить это время, даёт ему возможность проспать тяжёлый момент разлуки, вот только… Человек столько спать не может. И если остаток пути до Таиланда Билд отсыпается, лишь изредка раскрывая глаза и поднимаясь с койки, то, вернувшись на землю, спать уже не хочется вовсе. Может, царство Морфея подло посмеялось над ним? Ведь складывается чувство, что Чакрапан отоспался на несколько месяцев вперёд… Когда же ему отдыхать от тянущих по Байблу мыслей?       Ха-а-а-а-а!       Этот дурдом, как оказалось, только начинался.       Время на корабле — было затишьем. Отец ни разу не зашёл в каюту к Билду, не посмотрел он на сына и когда они выходили с корабля. Что позабавило Чакрапана, искренне рассмешило, так это показательный жест отца: готовая машина, пафосная посадка, и одиноко стоящий Чакрапан на пристани, смотрящий вслед уезжающей машины. Смех прорывался сам по себе. И это ведь даже неудивительно. Что ещё можно было ждать от этого человека?       Билду тогда пришлось тяжко. Заказать такси проблемой не оказалось, но другой вопрос физического состояния Чакрапана. Из-за сильного морального давления и душевных переживаний, Билд не особо чувствовал проявление морской болезни, однако и моральное давление, и душевные переживания как ни что другое влияют на физическое состояние — этакий прекрасный замкнутый круг, и Билд просто в шоковом состоянии пытался не потеряться в пространстве, не потерять ощущения себя. Хотя, впрочем, очнулся он тогда в больнице под капельницей. И тройку дней он в ней и провёл, пока приходил в себя. Отцу он не сообщал ничего, хотя тот и не интересовался, добрался ли сын до дома вообще — цель старшего Чакрапана выполнена: сын страдает, сын лишён любви.       Сильное раздражение вызывали доктора: с чего-то вдруг один из них решил, что у Билда прогрессирующий приступ депрессии. Сколько советов о врачах и лечение! И так тошно, и так на душе беснуется буря, а все эти люди… Они ничерта о нём не знают! Лицемерные попытки помочь… Все они…       Закрадывается тоска по базе… Пусть он был там и не так долго, как остальные, да и не являлся незаменимым участником команды, всё же всё и все там стали такими родными, настолько, что теперь Билд с тёплой улыбкой вспоминает, какие ужасы он себе фантазировал, пока направлялся на ледяной материк, как пугали его люди, с которыми нужно было работать, как он боялся погрязнуть там в одиночестве. А от этого больно сейчас, ведь, как оказалось, по-настоящему одиноким он был именно здесь, а там начал обретать себя…       Справиться с этим состояние помогает Апо. Чакрапан уже и забыл, как давно не брал в руки телефон, и сам себе удивился, что тот не вызвал прежних эмоций. Блог, плейлисты… Всё это оказалось настолько неважным. До простого смешно.       Наттавин позвонил неожиданно, сходу заваливая вопросами. Билд лишь улыбался, едва находя силы на ответы. Но своё местоположение назвать смог, и Апо лично приехал забирать Билда из больницы, он же и помог ему доехать до дома.       Возвращаться в Бангкок оказалось не так радостно, как Билд себе фантазировал. Совсем не так сладко. Напротив — горько. Огромный, яркий и живой мир вдруг показался пустым и бесцветным. Некомфортно — это мягко сказано, и даже собственная квартира, что раньше была лучиком света и уюта для Чакрапана, сейчас казалась чужой и… одинокой.       Но Наттавин друга не оставил. Видел же, да и понимал, как никто другой, что происходит и почему. А чтобы лучше говорилось, прикупил парочку (а может, чуть больше) бутылочек шампанского, фруктов и морепродуктов, посадил Билда напротив себя и потребовал объяснений случившемуся. Чакрапан сам не ожидал, что выдаст всё как на духу: и про чувства, и про странное чувство единения с Байблом, и про внеплановый приезд отца, побои и угрозы, ужасающие последствия для Вичапата и базы, если бы Билд не подчинился, и расставание, которое оставило осадок и сомнения. Слёзы, словно град, падали с глаз, а дрожащие пальцы крепко сжимали бокал, но слова произносились до удивления просто, и до недопонимания становилось легко на душе — но сердце болело лишь сильнее. А Апо молча слушал, когда надо подливая игристого в пустой стакан, если нужно одобрительно поддакивая. Билд так хотел, чтобы Наттавин поругал его, чтобы объяснил непутёвому ассистенту, что тот поступил эгоистично и неправильно, но… Апо так не поступил. Напротив, он поддержал решение Билда. Вернуться было правильным решением — бороться с отцом здесь ему будет в разы проще, оборвать все связи, если Билд уж решился. И более чем правильно было дать Байблу выбор. За это было обиднее всего. Билд сильно и долго плакал, но Апо не мог подобрать иных слов. Вичапат жил наукой и исследованиями, и, конечно, очень хорошо, что он смог впустить в своё сердце кого-то, но… Спонтанно отказываться ото всего… Байбл ведь мог и возненавидеть себя за это, а ещё хуже, самого Чакрапана.       Правда всегда такая тяжёлая?..       В какой-то момент и слёзы остановились. В какой-то момент Билд спрашивает у Апо, связывался ли он с Байблом. И хоть ответ положительный, он совсем не радует — Вичапат не отвечает ни на звонки, ни на смс. Наттавин даже вытащил из чёрного списка Майла, пытаясь узнать всё происходящее от него, но… Едва ли эта информация дала Билду утешение. Байбл работает, не покидает исследовательскую, ни с кем не общается и на контакт не идёт. Но это значит, что он в порядке — маленькое утешение, но вызывает тёплую улыбку. Для Билда главное, чтобы с Байблом всё было хорошо, а он… он как-нибудь справится. Видимо, не такой он уж и плохой человек, раз его утешает то, что дорогой сердцу человек в порядке.       Хотя… Вичапат уже говорил Билду не спешить с выводами. В этой ситуации, слишком очевидно, но Чакрапану хочется верить в то, что Байбл не переживает, но никто не может знать: ни полярники, ни сам Билд, что у гидролога в голове, на душе и сердце. Просто… если Билд только представит, как мучается Байбл, как тяжело ему из-за случившегося, то… сам сорвётся. Это неосознанно — психика себя защищает. И кому-то всё это покажется глупостью, этакие любовные страдания без причины, но людям ведь только дай причину осудить и поучить.       В какой момент Билд замечает, уже прошло пятнадцать дней с момента его возвращения? Он одновременно в ужасе и неверии, ведь совсем не почувствовал летящего времени, всё словно длинные минуты, тошнотворно медленно перетекающие в часы. Истерика вновь находит Билда. Она ещё сильнее, чем была во время отъезда, чем при разговоре с Апо — потому что осознанная. А вишенкой на торте становится плейлист, который Билд успел собрать за всё время, проведённое на южном полюсе. Тоска оказалась слишком удушающей, и хоть сердце разрывается на части после каждой пропетой строчки, это единственный глоток свободного и живительного воздуха, в котором Билд так нуждается. Снова и снова он проигрывает их, то подпевая им, то прячась под одеяло в притуплённой истерике, но не может остановиться, потому что только эти песни, эти слова и мелодии теперь окутывают его сладким запахом персиков и пробирает морозной свежестью от горячих воспоминаний — бабочки в надежде беснуются в животе.       Он же решил бороться за свой голос — и вот вновь он делает то, что хочет кто-то другой.       Он же так хочет быть нужным, услышанным, нуждается в этом, вот только почему Байбла он не услышал? Байбл, Байбл, Байбл… Любая мысль сводится к Вичапату! Чёрт… Билд бредил о собственном месте в этом мире, в своем собственном пути, с ошибками, с падениями — но с его личным выбором, с его желаниями. И что же… Вот оно — мечта исполнилась, только почему никто не предупредил, что ноша ответственности настолько тяжела и губительна?       Находясь под давлением, человек, порой теряется. Теряется в людях, теряется в качествах, теряясь в желаниях и чувствах, теряется в мечтах, теряется в самом себе. Ужасно, но так и происходит. Билд потерялся. Потерялся где-то на просторах бескрайней, ледяной пустыни. И потерялся он там против своей воли, вновь не сдержав слово, данное самому себе. Видимо, слабому человеку не суждено стать сильным, как бы он того не желал.       Отвечая на сообщения Апо, влажные пальцы, кажется, совершенно случайно касаются новинок, и песня, которую раньше Билд никогда не слышал, вдруг играет продолжением плейлиста, конец которого… невозможен.

Не оставляй меня, не причиняй мне боль. …Вернись ко мне, и я снова буду улыбаться.

      Чакрапан заливается хохотом, сползая на пол. Даже музыкальное приложение издевается над ним! Решило, добить его этой песней!

Приди и высуши эти слёзы, Я хочу, чтобы ты меня обнял.

      Эти крепкие и безопасные объятия… Билд до сих пор чувствует их, до сих пор покрывается дрожью от воспоминаний — вкус этой защищённости поразителен. И вот он лишён этого… Это же просто невыносимо! Как вообще может быть настолько тоскливо и больно от расставания?! С этим же невозможно справиться!

Не разбивай мне сердце…

      Снова истеричный смех. Да кто кому ещё разбил? Разумеется, Билд Байблу. Как он мог оставить его одного?! Он же… бросил его! Бросил!!! К чёрту понимание и правильность. Билд просто задыхается…

Верни радость в мою жизнь, Не оставляй меня здесь…

      Как в бреду, дрожащие пальцы пытаются попасть по нужному контакту. Во время он, конечно, решается позвонить Вичапату, да ещё и в таком неадекватном состоянии, но… Что ему делать-то остаётся, когда он буквально задыхается от удушающей его паники из-за расставания и разлуке, в которых, частично, повинен сам Билд?!

Приди и поцелуем прогони прочь эту боль…

— Абонент вне зоны дей… — Блять…

И жизнь жестока, если тебя рядом нет…

      Телефон летит в сторону вместе с этой угнетающей, ужасной песней! Никогда, ни за что Билд не добавит её в плейлист! Никаких плейлистов больше не будет! Всё это накопление бессмысленно, пагубно, глупо!!! Они хранят в себе его переживания, они помнят каждые эмоциональные моменты, они помнят, чтобы Билд не мог стереть все чёткие грани и силуэты, чтобы было больно…

Не разбивай моё сердце…

      Пошатываясь, едва стоя на ногах, Билд трёт рукавами кофты и без того опухшие глаза, вяло идя за телефоном. Даже решившись на правильный поступок, Чакрапан вновь поступает неверно. Значит, и надежды нет. А как бесит тёплая живучесть этой глупой, абсолютно нелогичной надежды!!!

Дорогой, любимый…

      Голова начинает кружиться, и Билд едва сохраняет равновесие, начиная медленные и глубокие вдохи. Ему нужно успокоиться, иначе он попадёт в больницу с нервным срывом, ему нужно хотя бы сообщить Апо о своём самочувствие, но сначала… немного холодной воды с мятой…       Стук в дверь кажется каким-то далёким и чуждым, но инерционно ноги ведут Билда к источнику звука. Он-то, вроде, никого не ждёт, хотя, может, Апо…

Я не могу жить без тебя…

      Клавиши, фортепиано, чудесная история про русала, полярное сияние, горячие поцелуи…       Набрав в грудь побольше воздуха, Билд безынициативно звенит ключами, поворачивая их по часовой стрелке. Пустой взгляд скользит в раскрывающуюся дверную щель, касаясь человека, что неожиданно нагрянул к нему, от вида которого сердце сжимается до размера атома, а дыхание перехватывает.

Не могу…

      Лишь короткий взмах ресниц, лишь агонией скрученные мышцы в теле, лишь желанный, мягкий, обволакивающий безопасностью голос: — Здравствуй.