Художник может быть один

      Машка была красивая. Вытянувшаяся в струнку, она держала в одной руке скрипку, а во второй, зажав между указательным и средним пальцем, смычок. Балу, как-то неестественно напрягшись, глядел на молчащего Горшка, который все еще пытался переварить сыгранную мелодию. Яша откровенно таращился, неловко взъерошивая волосы. Андрей же просто с интересом наблюдал затянувшуюся паузу, в которой каждый присутствующий испытывал свои, только им одним понятные эмоции. Не проявлял никакого интереса только Пор, с тихим звоном подкручивающий что-то на своих тарелках — его даже из-за установки видно не было, казалось, что та жила своей жизнью, как висящая в мастерской «музыка ветра», которую Миха собрал из подручных и подножных материалов.       — Вроде, вполне себе круто, — нарушил тишину Балу, неловко дергая струны на неподключенной гитаре.       — Круто-то круто, — Миша задумчиво прочертил сигаретой в воздухе, — а вот тебя родители дома не заругают, что с панками связалась?       Если задуматься по-настоящему, Маша действительно выделялась среди них. Одетые в шмотье кроя «с помойки», они словно силой затащили в одно с собой пространство нежную девочку в белых носочках.       — Ну, это уже будут мои проблемы, — она с легкой полуулыбкой склонила голову.       — Дерзкая какая, — послышалось из-за барабанной установки, — альфа, что ли?       Балу только собрался кинуть в сторону Поручика убийственный взгляд, как Маша буднично откликнулась:       — Омега, и что с того?       Повисла еще более гнетущая тишина. Яша тихо крякнул, продолжая таращиться на Машку во все глаза.       Андрея вдруг взяла зависть. Не тяжелая такая, когда то ли хочется, чтобы у тебя это было, то ли чтобы у другого не было; а светлая и тоскливая. В группе до сих пор знали только Горшок и Балу и не то чтобы Андрею хотелось менять этот порядок вещей.       — Что скажешь, Князь? — подал голос Миха.       Андрей как-то слишком резко развернулся на Горшка.       –…по музыке, — поспешил уточнить тот.       Маша стояла напротив них в абсолютном спокойствии. Андрею она слабо улыбнулась, будто пытаясь по нему прочесть, зачем ее продолжают мурыжить здесь, если она не подходит?       — По-моему, охренительно, — он ободряюще подмигнул ей, — может, нам именно ее и не хватает.       Миха молчаливо посмотрел на Андрея, затем на Машу.       — Номер телефона есть?       Горшок нервно ходил из стороны в сторону.       — Блин, а если вдруг из-за нее такое начнется? — он вскинул руки и осекся, глядя на Андрея.       — Какое «такое»? — завелся Балу, явно переживавший за судьбу скрипки в группе. — Мы че тебе, животные, что ли?       Миха продолжал как-то виновато смотреть на Князева, потом щербато улыбнулся и, стараясь разрядить атмосферу, брякнул:       — Ну, не знаю, как ты, а вот Яха…       — А че сразу Яха?! — взвыл тот, оскорбленный до самых глубин души.

***

      С Машкой как-то сразу нашелся общий язык — Андрея пленило ее уверенное спокойное обаяние. На фоне остальной группы, которая как цирк на выезде, крушила все вокруг себя и устраивала переполох на ровном месте, она казалась сущим ангелом. Ее хотелось защищать, в них всех просыпалось что-то мальчишески-рыцарское — было приятно держаться вокруг нее, бесцельно шатаясь по городу, чтобы никто и не подумал пройти мимо и отпустить какую-то сальную шутейку или того хуже — облапать. Наверное, именно такое желание оберегать Машку обратило отношение каждого к ней в до очарования трогательно-братское. А, как известно, младшие сестры те еще занозы.       — Это что за херня?! — послышался вой из гостиничного номера, где поселились музыканты.       Андрей сразу замолк, Миха нахмурился. Голосил явно Балу. Пришлось отложить тетрадь и рассказ о горном тролле до выяснения обстоятельств и направиться к источнику криков.       За открытой дверью открывалось воистину поразительное зрелище: Поручик скорчился за комодом, пытаясь перевести дыхание от непрекращающегося хохота, Яша в истерике ползал по полу. В дверном проеме, в легком тумане запаренной ванной, стоял Шура, отсвечивая зелеными волосами.       — Кикимора болотная, — прохрипел Поручик, пытаясь подняться с пола.       Миха только успел открыть рот, как его тоже прорвало на дикий смех — он сполз по дверному косяку, закрывая лицо руками.       — Вы че, собаки?! — взвыл Балу. — Вот я узнаю, кто это сделал, я того…       — Это я сделала, — Машка материализовалась в дверном проеме, за плечом Андрея.       — Что? — ошарашенно выдохнул Балу.       — А кто ляпнул тому парню из клуба, что у меня пизда с зубами и он останется без конца, если только попробует ко мне подкатить? — она сложила руки на груди, продолжая буравить взглядом Шуру.       Яша что-то невнятно простонал, а потом снова принялся угорать, глядя на растерянное выражение балуновской физиономии.       — Это был вообще какой-то сомнительный тип, я не хотел, чтобы он катил к тебе яйца, — возмущенно отвечал Балу.       — Я очень тронута такой заботой, но впредь я сама буду разбираться со всеми ухажерами, хорошо? Если тебе не хочется перепробовать у себя на голове все оттенки радуги, — она лучезарно улыбнулась.       Балу только стоял, открывая и закрывая рот, как выброшенная на берег рыба.       — Не боись, царевна-лягушка, это зеленка. Через недельку смоется, — Машка потрепала по мягким волосам стоящего рядом Андрея и исчезла в гостиничном коридоре.       Вернувшись в номер, Миха все еще всхихикивал время от времени — перед глазами у него явно стоял зеленовласый возмущенный Балу. Через несколько минут он вдруг посерьезнел и уставился на Андрея:       — А к тебе подкатывают, ну, всякие ухажеры?       Андрей вскинул брови.       — Че это тебе вдруг стало интересно?       — Ну, вон к Машке подкатывают, — не дождавшись от молчащего Князя ответа, Миха дернул того за рукав, — я серьезно, вдруг подкатывают, а тебе, ну, неприятно, ты скажи, чтобы я знал…       — Что, хочешь, как Балу Машку, теперь меня оберегать? — Андрей почесал нос, чтобы скрыть непонятно откуда взявшееся смущение.       — Если ты обещаешь не подливать мне в шампунь зеленку, — Горшок заржал.       — Не подкатывают, Мих. Если пьяные в хлам девчонки на концертах не считаются, то вообще не подкатывают, — почему-то в голове всплыл противный Гога с его мерзкими ручками — но Андрей тут же выкинул его из головы.       Горшок серьезно разглядывал Андрея, будто только его увидел.       — Че такое? — Князев нервно улыбнулся.       — Да странно вообще, что не подкатывают, — Горшок пожал плечами, — ты ж красивый вон какой.       От него это прозвучало так буднично, но у Андрея все равно перехватило дыхание от такой откровенности.       — Скажешь тоже, — он отмахнулся. — Вон, Машка красивая, Яха красивый, а я обаянием беру, блин, ясно?       Почему-то Андрей начинал злиться из-за этого разговора. Он был каким-то неприятно-обнажающим, что ли. Комплименты внешности вообще раздражали Князева — тот любил корчить рожи на фотографиях, буянить на тусовках, изображая лешего, а тут нате! — красивый он, видите ли.       — Ты чего это завелся, я же серьезно говорю, — пытаясь успокоить разнервничавшегося Андрея, забубнил Миха.       — Серьезно он говорит, — ворчал Князев.       — Серьезно я говорю, — уже твердо и как-то обиженно повторил он.       — Ты из-за этой своей серьезности тогда ко мне полез, да?       Андрей брякнул, не успев подумать, а после пожалел, что не закрыл рот раньше. Миха сразу изменился в лице — смотреть на него стало больно. Он все еще терзался чувством вины за тот случай, но Андрей давно его простил, отчего это ворошение прошлого казалось ему маленьким мерзеньким предательством.       — Прости, Мих, прости, я не это имел ввиду.       — Ты тоже прости, мне не стоило заводить этот разговор, блин. Я не хотел, честно.       — Давай забудем, пожалуйста, ладно? Будто ничего не было, хорошо?       Миха молча закивал, а Андрей, неловко переминаясь с ноги на ногу, вдруг порывисто обнял его. Они стояли так секунд десять, пока Андрей не почувствовал, как под его руками трясутся Михины плечи. Он разомкнул объятия и обеспокоенно глянул на уставившегося в пол Горшка.       — Мих, ты че это?       На что ржущий Миха поднял глаза и открыто лыбясь, ляпнул:       — Вот теперь ты точно мне зеленки в шампунь набадяжишь!       — Ой, дурак, — Андрей, улыбаясь, закатил глаза.

***

      — Он мне не нравится, — пробубнил Яша, настраивая гитару перед концертом.       Андрей сидел рядом, пытаясь относительно ровно подвести глаза.       — Он странный тип, но вроде проблем от него не так много, Ях. Нас тоже, — он обвел руками сидящих рядом Поручика и Балу, — паиньками хрен назовешь.       Поручик хмыкнул, а Шура продолжал сидеть на полу, угрюмо рассматривая шнуровку на собственных ботинках.       Андрей задержал на нем взгляд, оглядывая печальную сгорбленную фигуру в отражении зеркала. С того момента, как появился Гордей, Балу становился все печальнее и печальнее — в Андрее зрело подспудное чувство, что Машка была ему явно небезразлична, но влезть и порасспрашивать Балу почему-то было неудобно. Наверное, сказывалось то, что Шура рассказывал многое и редко держал в себе что-то, что его беспокоило, а тут не было ни слова, ни намека на душевную тяжесть — только стремительно потухающие глаза, когда заходила речь о Машке или о Гордее.       — Пойду, передам оргам, пусть подключат, — Яша поднялся на ноги и понес гитару на сцену.       Поручик отряхал и поправлял помятый килт.       — Я ссать, — бодро уведомил всех он и двинул в сторону двери.       — Подожди, я с тобой, — Балу вскочил с пола и посеменил вслед за Сашкой.       Андрей оглянулся на уходящих друзей — Балу, кажется, почувствовал его беспокойство и решил уйти от потенциальных расспросов в прямом смысле. Их шаги быстро удалились, но тут же послышалось, как кто-то, шаркая, шел к гримерке. Дверь распахнулась и на пороге возник лохматый и злой Миха.       — Че, никак? — хрюкнул от смеха Андрей, разглядывая колтуны на горшковской голове.       — Твоя взяла, — тот выпихнул Князева с табуретки и сел, чинно сложив руки на коленях.       Андрей заржал, глядя на нервного Горшка.       — Ну, ты вон какие патлы отрастил, тут знамо дело одному не поставить.       Он привычно взялся за расческу и достал из спортивной сумки мусс, который ему так любезно на днях подогнала Машка. Отточенные до автоматизма движения аккуратно распутывали колтуны, липкие от мусса руки плавно проходились по жестким прядям. Миха ощутимо расслабился с этих прикосновений — Андрей с какой-то неведомой тоской наблюдал в зеркале его разгладившееся лицо. Пряди у лба и на макушке уже знакомо топорщились, пока что, влажно поблескивая. Он перешел к затылку, где Миша, видимо из-за хренового обзора устроил полный кошмар — казалось, будто в его волосах запуталась белка и прямо там сдохла. Стараясь не снять с него частично скальп, Андрей аккуратно начал руками распутывать слипшийся начес.       — Мгхм, — не открывая глаз, простонал нахмурившийся Миха.       Андрей замер. Ему нравилось слушать Мишкин голос на сцене, в повседневных спорах, но этот голос был все равно несколько иным, когда у него были посторонние слушатели. Более глубоким, иногда резковатым, но, когда они сидели вместе, разбирая князевские стихи, или, когда Горшок приносил новую мелодию, на которую ему позарез, вот прям сейчас, требовался текст, порой в его голосе проскальзывало что-то до боли юное и наивно-открытое. И вот сейчас, именно в присутствии Андрея, человек, шутки ради влезавший во все там-тамовские драки и радующийся любому их исходу, не скрывал такой плевой, по сравнению со всем остальным в его жизни, боли.       — Прости, больно? — он вынырнул из собственных мыслей.       — Да не, не особо, Андрюх, — он покачал головой, все так же не открывая глаз.       Андрей продолжил распутывать уже более податливые пучки, стараясь не дергать слишком сильно. Он уже почти не смотрел на то, чем заняты собственные руки — взгляд остановился на Михином лице — в редких морщинках собрался белый грим, делая их глубже, а самого Мишку будто старше; порой он принимался нервно жевать губы, съедая белила, отчего рот снова трогательно розовел. Вся эта возня казалась Андрею донельзя умилительной. Он на автомате разобрался с последней прядью — осталось начесать и поставить оставшиеся шипы. Не успев подумать, он запустил пятерню в распутанные волосы и нежно потрепал измученный затылок. Миша подался в его сторону, прижимаясь слегка склоненной вбок головой к ладони, отчего пальцы Андрея чуть съехали на обнаженную кожу шеи. Он завороженно возил руками по Михиному загривку, порой проходясь пальцами чуть ниже, задевая безволосую теплую кожу.       Сердце от такой порывистой нежности стучало где-то в горле. Казалось, что все это происходило вне времени, будто безлюдное пространство, замершее вокруг них, решило предложить им недолгую передышку в тишине. Андрей смотрел, как зашеек шел гусиной кожей от его прикосновений, как смешно качались перед глазами порядком подсохшие шипы. Он упустил момент, когда Миха открыл глаза — Андрей взглянул в зеркало, когда Горшок уже некоторое время таращился на него с нечитаемым выражением лица. Андрей не нашелся, что сказать, только будто воровато отнял руку.       Сердце продолжало бухать, когда Миша не позволил ему отойти в сторону, только перехватил ласкавшую его до этого ладонь и, как дворовой кот, боднул виском тыльную ее сторону. Руку пачкал грим, Андрей в оцепенении стоял рядом, боясь лишний раз вздохнуть. Казалось, будто любое неосторожное движение может разрушить странное очарование этого момента. В душе разливалась отчаянная кисловатая нежность, от которой одновременно хотелось и уйти, и раствориться в ней без остатка. Горшок поднял на него глаза, будто выжидая чего-то. Князь разомкнул пересохшие в мгновение губы.       — Ты как дворовый кот ластишься, Мих, — сипло озвучил последнюю свою мысль Андрей и осекся, глядя на Горшка — обиделся или нет?       Тот поморгал и обезоруживающе улыбнулся. Настойчиво потянул Андрея за руку, которую все еще сжимал в своей ладони. Андрею пришлось немного наклониться, прежде чем с глухим звуком ткнуться в Мишин лоб.       — Ты сейчас весь грим себе смажешь, блин, — прошептал Андрей. Внутри продолжало что-то кричать и колотиться, будто сейчас должно было случиться что-то непоправимое.       — Ну и нахер грим, Андрюха, — он улыбался лукаво, собирая в уголках глаз лучики-морщинки.       Вопреки всему происходящему, Андрей потянулся первый и полуслепо ткнулся в почти-уже-не-белые губы Горшка. Он не находил в себе сил окончательно закрыть глаза и продолжал в прищуре разглядывать расслабленное Михино лицо. Тот шумно дышал, покусывая слабо андреевские губы, мягко тыкался крупным носом. Голова закружилась, словно уходя в свободное плавание; казалось, будто заходящееся сердце было слышно на всю гримерку, на весь жужжащий в ожидании концертный зал. Не дав раскрыть собственные губы в этом неловком поцелуе, Андрей отстранился. Миша выглядел растерянно и как-то даже обиженно, что ли. Андрей, недолго думая, ухватил его за голову, прижимая ладони к Михиным ушам — чтобы тот не отвернулся.       — Дай мне чуть времени подумать, пожалуйста, — голос слегка дрожал от напряжения.       Миха нахмурился и дергано закивал — шипы заколыхались в такт кивкам. Андрей снова развернул его к себе затылком и поспешил закончить с прической — до выхода оставалось всего ничего.       По репродуктору объявили о пятнадцатиминутной готовности. Кто-то шагал в сторону их гримерки — дверь приоткрылась и Балу просунул лохматую голову.       — Погнали, пацаны, все наши уже там.       — Мы готовы, — Андрей хлопнул Горшка по плечу и отошел в сторону, чтобы тот встал из-за зеркала.       Тот с явным удовлетворением посмотрел на себя и резво проскользнул мимо Балу в коридор. Андрея же Шура слегка затормозил, придержав за плечо. Князев вопросительно изогнул бровь, глядя на него.       — Сначала белила с морды вытри, Андрюх, — он обвел на своем лице рот и как-то лукаво подмигнул. Андрею показалось, что у него запылали уши.       Он вернулся к зеркалу и еще несколько секунд разглядывал разводы горшеневского грима на своем лице, потом, устало вздохнув, принялся растирать его по щекам и подбородку, понимая, что салфеток он сейчас точно не найдет.       Балу продолжал стоять в дверном проеме, опершись на косяк. Его глаза поблескивали плохо скрываемым интересом, но он упорно продолжал молчать. Князев ощущал этот взгляд затылком и понимал, что, если начнет говорить, выдаст с потрохами и себя, и Горшка, а пока что собственные мысли еще не успели уложиться в голове, делиться ими не особенно хотелось.

***

      В номер Гордея Андрей с Шурой влетели чуть ли не с ноги — в одномоментье Балу схватил директора за грудки, прижимая того к дверце гостиничного шкафа.       — Я тебе сейчас ебальник сломаю, слышишь меня, — Балу пыхтел от напряжения, комкая в кулаках гордеевскую рубаху.       Тот, высокомерно вздернув нос, смотрел на Шуру сверху вниз.       — Это не твое дело, Балунов, не лезь, куда не просят, — он почти что шипел.       Андрей закрыл за собой дверь и нарочито спокойно подошел к ним.       — Когда дело касается Машки и ее благополучия, Гордейка, это наше дело, — в противовес разрываемому от злобы Балу, Андрей говорил вкрадчиво и тихо. — Поэтому, пока вы разбегаетесь, ты даешь ей время все обдумать и если она решит отправить тебя пинком под зад из своей жизни, да даже, блин, из жизни группы, — обманчивое спокойствие начинало потихоньку рассеиваться, — мы все машем тебе ручкой, и ты исчезаешь, понял?       Балу продолжал бешено сверкать глазами, сильнее вдавливая Гордеева в скрипящий шкаф. Тот скривил лицо, но молчал.       — Понял? — нажимом повторил Андрей.       Гордей кивнул. В коридоре послышалась ругань и в номер ворвался беснующийся Яша. Андрей, недолго думая, обхватил Яху со спины, прижимая его руки к бокам.       — Пусти меня, пусти, — кряхтел тот, — я его убью!       — Успокойся, Яша, мы все решили, — Балу наконец отпустил Гордея, демонстративно вытирая руки об его рубашку.       — Я еще ничего не решил, — Яша продолжал дергаться в руках Андрея, пытаясь пнуть того в колено, чтобы вырваться, — из-за него Машка там плачет, из-за дерьма этого!..       Балу открыл дверь и помог Князеву выволочь неистовствующего Яху из номера.       Машка задумчиво поджимала губы, пока Андрей закрашивал ей жуткий лиловый фонарь черным и старался повторить то же самое на втором глазу; в тишине слышно было как тикают настенные часы.       — Спасибо, — Машка слабо улыбнулась, когда Андрей закончил с гримом.       — Да, сегодня ты не Мышь и не Белка, ты сегодня Панда, — он закрывал палитру и вытирал руки о замызганный носовой платок.       — Я не об этом, — она обвела пальцем лицо, — точнее, не только об этом.       Андрей нахмурился и серьезно уставился на Машу.       — Послала бы ты его нахер, Машуня, — он легко коснулся ее тонкого запястья, поверх которого пришлось надеть кожаный шипастый браслет — под ним так же темнел синяк.       — Тебе легко сказать, — печально улыбнулась она, — у меня нутро другое, Пуш, понимаешь?       Андрей заколебался — она иначе воспринимает его сейчас, но ее печаль была так близка, да и сама Машка близким была человеком, поэтому он наклонился к ней ближе и сказал тихо и уверенно:       — Ничего не другое, у меня такое же.       Она вскинула брови:       — Нет, ты не понял, я о…       — Я понял, Машка, я об этом тоже.       Она как-то неверяще уставилась на Андрея.       — Подожди, а разве не все в группе, ну, альфы?       Он улыбнулся и печально покачал головой.       — Они знают? — она как-то заговорщицки покосилась на закрытую дверь.       — Неа, — Князь нахмурился, — не все. Только Балу и… и Горшок.       Машку будто смутила эта секундная заминка.       — И чего?       — Да ничего, — буркнул он, — мы вообще сейчас про тебя говорим, ты же помнишь?       — Прости, просто не каждый день узнаешь, что брутальный Андрей Князев — омега, — она улыбнулась, — значения для меня это, конечно не имеет никакого, — она поспешила пояснить, — но для тебя, судя по всему имеет.       Андрей нахмурился. Он так и не определился, судит ли он людей по их принадлежности или нет, возможно, это было некоторым лицемерием, когда хотелось, чтобы никто не обращал внимания на его статус, но при этом он сам, бывало, пытался как-то упростить для себя человека, зная его принадлежность.       — Я только знаю, — она доверительно сжала его ладонь, — что нам влюбляться тяжелее. У остальных сердца, ну, будто, — она махнула рукой в воздухе, пытаясь подобрать подходящее слово, — зеркала, понимаешь? Перестанет человек перед ними маячить и все, уже и забыли про него. У нас не так. У нас как свежий асфальт, если не попытаться самому разровнять — останется след.       Андрею стало от этих слов тоскливо. Машка виновато огляделась.       — Прости, не хотела нагонять грусть перед концертом, — она мягко потрепала его по щеке.       Сейчас она казалась Андрею кем-то гораздо старше себя, кем-то познавшим все горести этой жизни.       — Все в порядке, — он прижал ее ладонь плотнее к своей щеке, — это вообще я тебя должен был успокаивать и поучать, а получилось наоборот.       После выступления Машка технично смылась в номер. Настроения у остальных тоже не было, хотя зал орал песни до исступления и в меру теснил несчастный ОМОН у сцены. Все разбредались по комнатам, решив отметить хорошее выступление завтра.       — Ну, чего такое? — он обернулся и уставился на Горшка в нескольких метрах от их двери — он с минуту плелся позади него молча, буравя взглядом андреевскую спину.       — Чего нас с Поручиком и Реником на разборки не позвали, е-мое? Мы тоже с ними часть коллектива, блин, а все узнаем потом через Яшу, — когда он нервничал, «ш» выходило каким-то до смешного шепелявым.       — Миха, да не до сбора консилиума было, когда Машка влетела в номер с фингалом, блин. Ты че, серьезно из-за этого бесишься?       — Да может, мы чего дельного предложили бы, может, не лезли бы, блин, на Гордея с кулаками.       — Миш, ты че несешь, он Машку избил, мы что должны были сделать? — Андрей ошарашенно смотрел на Миху.       — Слушай, я, когда вот с Анфисой жил, — начал он.       — О, нет, даже не начинай, Миха, — Андрей поднял руки, — ты со своей Анфисой вообще в качестве отрицательного примера можешь только упоминаться.       — Да ты дослушай сначала, блин, — рыкнул он, — вместо того, чтобы перебивать. Мы с ней тоже иногда что ни день — барагозили, там и она в синяках ходила, и я с расцарапанной рожей…        — И че ты мне это рассказываешь, будто я этого не знаю? Если бы мы не влезли, чем бы эта херня кончилась, Миш?       — Да не перебивай ты меня, блин, — он уставился разозленно на Андрея, — я к тому, что мы конфликты все не через ваши советы гасили, а через разговоры друг с другом, и наверное, если бы не герыч, то…       — …прожили бы вместе долго и счастливо. И сдохли в один день, — мрачно закончил за него Андрей.       — Ты-то сам вообще много об отношениях знаешь? Хотя бы опыта поднабрался, прежде чем за остальных решать, е-мое.       — Ну спасибо, — Андрей скривился как от зубной боли.       — Ну пожалуйста, — Миха стремительно проскочил мимо него и грохнул дверью в их номер.       — Вот и поговорили, — Андрей грустно усмехнулся, прижимаясь к холодной стене, ощущая, как облупившаяся краска колко врезается в разгоряченную кожу.