К бывшим не возвращаются?

Evil, am I evil?

Or are your eyes deceitful?

      — Я натворил глупостей, — опустив голову, виновато говорит Антон в ответ на вопросительный взгляд Димы, когда тот видит его перебинтованную руку.       — Надеюсь, это не… Ты чё, морду кому-то набил? — неверяще спрашивает он.       — Нет, тут… посложнее, чем разбитые костяшки, — как будто в оправдание, Антон демонстрирует Диме руку со всех ракурсов, наконец решаясь посмотреть на него. — В общем, перевязать сможешь? Я пытался сам, но одной левой, да ещё и растёт она у меня из жопы. Блять, чувствую себя инвалидом.       — Шаст, ты же в курсе, что пришёл в стоматологию? И я не перевязочная медсестра.       Примерно с такими же мыслями часом ранее Антон решался обратиться за помощью к другу, а он не откажет, но явно потребует объяснений, которые давать не хотелось от слова совсем. Разобраться бы со своими тараканами самостоятельно, а их со вчерашнего вечера значительно прибавилось. С одной стороны, он был зол на неудавшиеся извинения и слова о последней встрече настолько, что даже не почувствовал боли от раздавленного бокала в собственной ладони, а с другой стороны его тронуло внимание и забота Арсения, который сперва привёл его в чувства, пожертвовал наверняка дорогущим галстуком, отвёз в травму, а потом и домой. Это было неожиданно и… приятно, хотя он всё ещё не понимает до конца мотивы и намерения. Но каждое движение больной руки теперь прочно ассоциируется с Арсением, причём не в том негативном ключе, где он и стал причиной травмы, а скорее с благодарностью, что именно он помог взять себя в руки и не бросил разбираться с проблемой своими силами. И, как оказалось, самостоятельно Антон справиться не может.       В конце концов, Дима же врач, пусть и стоматолог, который наверняка умеет делать перевязки. Промучавшись с бинтами самостоятельно, пытаясь одной здоровой рукой снять старую повязку, Антон лишь пыхтел и шипел от боли, случайно задевая швы, так и не размотав бинт до конца. Тогда он, смирившись с собственной рукожопостью, решился довериться профессионалу и, имея в друзьях лишь одного врача, кое-как забинтовал обратно руку и потопал в сторону стоматологии, где и работает Дима. Конечно, предварительно он позвонил на ресепшн и уточнил, свободен ли Дмитрий Темурович, чтобы принять его. Когда девушка на том конце провода спросила о причине визита, он на секунду подвис и сообщил о нестерпимой боли. Почти не врал, ибо ладонь болела ощутимо, если он пытался ею шевелить.       — Дим, ну ты же врач, ты же клятву давал. Помоги, а? Болит пиздец, — Антон пытается придать своему лицу максимальное сходство с котом из Шрека. — Бинты я купил, и мазь вот…       — Ох, горе луковое, садись уже, — Дима кивает на стул и надевает перчатки. — Чё случилось-то?       — Да там… — как-то не хочется прям сразу вываливать всю информацию о встрече с Арсением, учитывая, что Дима явно не будет в восторге, — порезался, одним словом.       — Ебааать, — тянет Поз, когда разматывает старый бинт и изрезанная рука с шестью швами предстаёт во всей красе, — ты проиграл бой с человеком-блендером? Спасался от маньяка с ножом, но он успел потыкать в твою ладошку? Снимал рысь с дерева, но она была не рада? Как, блять?       Волна стыда накатывает на Антона, заставляя заалеть даже кончики ушей, хотя Дима не спрашивает ничего сверхъестественного. Почему-то сейчас кажется слишком личным, даже интимным, рассказывать ему о собственной несдержанности и её причинах. Об одной черноволосой и голубоглазой причине.       — Случайность просто. Бокал там… в руке лопнул и вот… осколки, — стараясь не смотреть Диме в глаза, говорит Антон.       — Просто так бокалы в руках не лопаются, — философски отвечает Поз, нанося заживляющую мазь, а Антон невероятно благодарен другу за то, что тот не давит и не настаивает объяснять прямо тут и прямо сейчас. — Как с работой-то? Бинты явно не вписываются в твой сценический образ.       — Отменил все занятия на следующую неделю, как и ресторан… оу, больно, — он неосознанно дёргает руку, когда Дима неосторожно зацепил безымянный палец, но тот держит крепко и, извинившись, продолжает обрабатывать швы. — Надеюсь, что будет полегче.       — Ну, да, тут как минимум неделя нужна. Ничё, заживет, будешь ещё лучше на своих пианинах лабать.       Антон лишь широко улыбается в ответ, переводя взгляд на окно и мысли об Арсении вновь заполняют его голову. Теперь, когда удалось пообщаться с ним дольше десяти секунд, Антон с уверенностью может сказать, что тот совершенно не изменился. Даже морщинки лишней не появилось в уголках глаз, или в его воспоминаниях хранится недостоверная картинка. Костюм с иголочки, идеальная укладка, галстук в цвет глаз, ещё бы, этот человек любит себя и умеет другим показать свою красоту. Хотя остался всё таким же придурком, который так и не научился нормально приносить извинения, дожив до своих лет. Но всё же почему-то окончательно добило Антона так неосторожно брошенное обращение «Шаст», которое позволительно использовать только близким людям, и Арсений прекрасно об этом знает. Можно мозги себе сломать, пытаясь понять Арсения. Сначала говорит, что это, возможно, их последняя встреча, а потом пытается показать, что Антон ему не чужой человек. Сначала доводит до белого каления, а потом отвозит домой, всю дорогу бросая заинтересованные взгляды на Антона и думая, что это останется незамеченным. С него станется, Арсений такой, что и на чашку чая может напроситься. Тогда бы Антон точно ему втащил, даже несмотря на травму.       — Слушай, а… — Дима мнётся, пытаясь сформулироваться.       — М?       — Как там Арс? — выпаливает он, боясь услышать ответ и принимается бинтовать руку, сосредотачивая всё внимание только на этом.       Антону сначала кажется, что ему послышалось, но мурашки всё равно пробегают по спине, заставляя вздрогнуть. Он что, вслух рассуждал об Арсении? Или это Поз научился читать его мысли? Или просто, блять, его жизнь теперь крутится только вокруг Арсения?       — А что Арс? Не знаю, хорошо, наверное.       — Виделся с ним? — Дима отвлекается от бинтов и смотрит в глаза Антону, он всегда так делает, когда пытается уличить его во лжи. И всегда у него это получается, поэтому Антон решает сказать правду своему проницательному другу.       — Да, — Антон нервно сглатывает, а Поз всё так же пристально вглядывается в его лицо, очевидно ожидая продолжения.       — Понятно, — коротко отвечает тот, осознав, что друг не собирается пояснять больше, и вновь склоняется над рукой Антона, фиксируя бинт.       Вот так просто? Антон ожидал как минимум — недовольные подколки, а как максимум — душетрепещущий спич, призывающий пересмотреть отношение к Арсу и к жизни в целом. И не то чтобы Дима не прав в этом вопросе. Конечно, прав, он беспокоится за Антона и совершенно не желает ещё раз вытаскивать его из всего того дерьма, что произошло после разрыва с Арсением. Антон готов внимательно выслушать всё, что Поз думает по этому поводу, и даже согласно кивать, обещая подумать о собственном поведении, но просто не сегодня. А тут Дима сам облегчил ему задачу, удивительно.       Поз наконец заканчивает колдовать над его рукой, а Антон от всей души благодарит друга за помощь и уже идёт в сторону двери, размышляя о необходимости зайти в магазин за сливками для кофе, как вдруг тихий голос друга заставляет его остановиться в проходе.       — Ты скажи только, он того стóит?       Губы как будто сами растягиваются в усмешке, и Антону на секунду кажется, что он знает ответ на этот вопрос, хотя даже не успел подумать.       — Спасибо тебе ещё раз за всё, — отвечает он другу и закрывает с обратной стороны дверь стоматологического кабинета.

* * *

      Чёткое осознание собственной беспомощности приходит внезапно, откуда не ожидаешь — элементарная попытка сделать бутерброды себе на завтрак, задача, с которой справится даже третьеклассник, но не Антон. Палка салями как будто издевается над ним своей неприступностью, когда он пытается порезать её колечками левой рукой, а получаются рубленые куски неопределённых форм. Хорошо хоть хлеб сразу нарезанный покупает, а кусочек сыра так и остается одиноко лежать нераспечатанным в холодильнике. Ещё одним огорчением становится попытка сварить кофе — пока Антон сражался с салями, он благополучно сбежал из турки, неровными пятнами разливаясь по плите, но тут уже из-за невнимательности, а не временно отсутствующего функционала правой руки. В любом случае, отмывать это всё и варить новый кофе совершенно нет желания, поэтому в ход идёт обычная бурда из пакетика «три в одном», который, кстати, пришлось открывать зубами, просыпая порошок на стол. Блять. Как много, оказывается, обычных повседневных вещей мы делаем каждый день, используя обе руки. Бесит.       Позавтракав хлебом и кусками колбасы (его творение нельзя назвать бутербродами) и запив это всё отвратным пойлом, где от кофе лишь одно название на упаковке, Антон осознал вторую и, очевидно не последнюю вещь, с которой возникли трудности — пользование телефоном. Мало того, что одной рукой, да ещё и левой, которая совершенно не приспособлена к таким манипуляциям, Антон чувствует себя неандертальцем, которому впервые в жизни дали в руки что-то технологичнее камня. Более менее просмотреть соцсети выходит лишь положив телефон на стол и, склонившись на ним в три погибели, указательным пальцем листая ленту. Конечно, мышечная память сама заставляет правую руку неосознанно выполнять привычные для неё действия, но острая боль при попытке схватить чашку или почесать коленку настойчиво напоминает вообще забыть о том, что у него есть правая ладонь и пальцы на ней.       Следующим огорчением становится мимолетно брошенный взгляд на синтезатор, что стоит в зале. Мда, явно пока что-то сложнее «Кузнечика» сыграть будет сложно, хотя хочется. Антон чувствует себя спортсменом, получившим травму, который из-за неё не может заниматься любимым спортом. Руки сами тянутся к клавишам и Антон с грустью наигрывает того самого «Кузнечика» левой рукой раз двадцать, с каждым прогоном меняя скорость игры или октаву. На басовых клавишах получается даже забавно. Ну а что ещё делать, занятия отменены, вряд ли его ученикам нужен преподаватель, который и сам не в состоянии сыграть то, чему пытается научить.       Следуя наставлениям врача, Антон пробует самостоятельно сменить бинты на руке, и это очередное огорчение выбивает из колеи сильнее прежних. Если на завтрак он может сварить яйца, например, уж с этим-то одной рукой можно справиться, может привыкнуть пользоваться телефоном только левой, просто нужно больше времени, а синтезатор за неделю от него никуда не убежит и вряд ли за это время он растеряет всё мастерство игры, то с перевязками он без посторонней помощи не справится. Мерзкое чувство беспомощности и стыда за собственную немощность разжигает внутри только злость по отношению к самому себе. Он же не лежачий больной, за которым нужен круглосуточный присмотр и не инвалид, который вынужден каждый день сталкиваться с тяготами жизни, с ограничениями, поэтому он должен справляться как-нибудь. Антон обязательно научится, просто не сегодня. В конце концов, перевязки в его жизни задержатся ненадолго, поэтому можно попросить друга о помощи, потому что обращаться в больницу как-то стыдно.       Вернувшись домой со сливками из магазина и новыми бинтами на руке, Антон пробует второй раз сделать нормальный кофе в турке. Настроение улучшается, когда превосходный напиток дымится в его чашке, и такая простая вещь как сварить кофе, оказывается, может приносить столько положительных эмоций. Определённо, это победа, он справился, а значит, со всеми остальными бытовыми моментами не должно возникнуть трудностей. Интересно, как быстро он сможет помыть посуду одной левой? Чёрт. Превозмогать трудности это, конечно, прикольно и в принципе Антон этим всю жизнь и занимается, но мытьё посуды — за гранью добра и зла. Тут и со здоровыми руками не самое приятное занятие, что уж говорить о теперешнем положении. Мда, отложить покупку посудомоечной машины на следующий месяц было явно не лучшим решением.       Решив убить двух зайцев одним выстрелом, Антон пролистывает список доставок, выбирая блюда на обед, ужин и если повезет, то и на завтрак. Доставка еды на дом — лучшее изобретение человечества, и готовить не надо, и посуду мыть тоже, чему он радуется как никогда раньше.       Курьер приезжает буквально через час, и Антон суетливо шарится по карманам джинсов и толстовок в поисках налички, чтобы оставить чаевые за такую быструю доставку. Он находит деньги в пиджаке, который вчера был выбран для похода в ресторан, а ещё тот самый галстук, который был небрежно запихнут во внутренний карман. Рассчитавшись с курьером, Антон кладёт галстук на колени, рассматривая сложные витиеватые узоры, вышитые на голубой ткани, местами покрытой тёмными пятнами. Вещь безнадёжно испорчена, и он чувствует лёгкий укол вины, ведь это его кровь оставила эти некрасивые следы на дорогой ткани. Особо ни на что не надеясь, он кидает галстук в стиралку, всё равно хуже уже не будет. Отчего-то появилось стойкое желание как-то отблагодарить Арсения за помощь, пусть даже и он косвенно виноват. Чёрт, а ещё Антон не заплатил за свою часть вчерашнего ужина, а Арсений не его парень, чтобы платить за него в ресторанах. Некрасиво как-то получается.       Арсений как назло не пишет и не звонит. Хотя он и не должен, наверняка посчитал Антона истеричным дурачком, что не может контролировать эмоции. За что боролись, на то и напоролись. Всеми силами пытаясь не дать Арсению увидеть неравнодушие и трепет от встречи, Антон сам загнал себя в рамки. Он совершенно не привык прятать радость под маской равнодушия, а злость гасить в молчании или ехидных комментариях. Это был не он. Будучи по жизни человеком открытым, искренним, он сам для себя вчера устроил целый квест по эмоциональному выживанию, который с треском и провалил. Конечно, он не кидался бы Арсению на шею с поцелуями и криками о том, как он соскучился, но был бы более дружелюбным, что ли. Но как же страшно вновь быть искренним с человеком, который когда-то не оправдал оказанного ему доверия.       Антон чувствует себя будто между молотом и наковальней. Противоречивые чувства не дают определиться, чего он вообще хочет от Арсения. С одной стороны, совершенно нет желания самостоятельно вкладывать ему в руки новый меч, которым он сможет повторно разрубить всё то теплое, что начинает чувствовать Антон. К тому же, хоть он и давно отпустил их ситуацию, оставив её в прошлом, но один маленький червячок в мозгах настойчиво требует извинений и раскаяния. А с другой стороны, глупо обманывать самого себя и отрицать зарождающуюся симпатию. Или она просто тлела, не затухая все эти годы, лишь ожидая?       Руки сами тянутся за телефоном и Антон тихонько матерится, когда на автомате пытается залезть в карман правой рукой. Блять, когда-нибудь он привыкнет, а пока открывает диалог с «Неизвестным номером» и сразу же сохраняет его в контактах, подписывая «Арс».       Я: Привет. Хотел поблагодарить тебя за помощь, правда, спасибо. А ещё прости за галстук, я знаю, он наверняка тебе дорог.       Ничего особенного, просто обычное сообщение, над текстом которого думалось не больше пары минут. Конечно, набирать его было сложновато, что давало фору на подумать гораздо бóльшую, всё ещё оставляя шанс на тишину, но оказалось, что она не нужна и кнопка «Отправить» была нажата раньше, чем в принципе возник такой вопрос.       Арс: Привет. Всегда пожалуйста, кстати, как ты вообще? Как рука? А насчёт галстука не беспокойся, ты ни в чём не виноват.       Ответ приходит быстро, буквально через пару минут, как будто получатель сидел и ждал, пока Антон напишет ему. Кто знает, может так и есть, но он рад, что ему отвечают. Взгляд цепляется на вопрос о его самочувствии, и в груди разливается тепло, потому что о нем беспокоятся. Это приятно.       Я: Спасибо, я в порядке настолько, насколько можно быть в порядке с одной недееспособной конечностью. На самом деле, даже это сообщение неудобно писать левой рукой, но я привыкаю, грустно глядя на синтезатор. А ты как?       Арс: Мне правда жаль, что так получилось вчера. Надеюсь, что совсем скоро рука заживет и ты вновь вернёшься к полноценной пианистской жизни, так что не унывай, пожалуйста. А я разгребаю вот завалы мейлов, скопленные за неделю, чтобы завтра со спокойной душой отдыхать. Кстати, может подскажешь новые интересные заведения в центре, думаю заглянуть на обед.       Антон искрится от удовольствия, что их диалог не потухает в неловкости и незнании, что же сказать дальше. Кажется, что они и не расставались на эти долгие пять лет, общаются не как лучшие друзья, конечно, но как хорошие приятели. Арсений успевает рассказать о нерасторопной секретарше, что случайно пролила чай на наброски, о прекрасной пасте, которую он попробовал в одном из заведений, что посоветовал Антон, а еще о таинственной Алёне, которую Арсений описал как «незаменимая, ответственная и вообще прекрасный дизайнер и отличная подруга». И нет, Антон совершенно не почувствовал даже малюсенького укола ревности, а жгучее чувство в груди определенно связано со съеденной на обед острой лапшой. В свою очередь, Антон рассказывает о преподавательстве, что он уже достаточно известный в профессиональных кругах учитель и что ему невероятно нравится такая работа, про выступления в ресторане, которые больше для души, чем ради заработка, а ещё полушутя пожаловался, что застегивать ремень одной рукой весьма проблематично.       Переписка несётся непринуждённо, и к вечеру Антон замечает, что набирать текст одной левой становится гораздо проще. А с его лица не исчезает довольная улыбка, от которой, кажется, ещё немного и треснет лицо, когда он пробегается глазами по новым полученным сообщениям от Арсения. А сообщение «Спокойной ночи, не грусти» и улыбающийся смайлик, которые догнали Антона уже в кровати перед сном заставляет засмущаться и с трепетом набрать ответное пожелание, а щемящее чувство нежности обволакивает прямо с головой, гарантируя действительно спокойный сон.       Они общаются все выходные напролёт, беседуя обо всём и ни о чём одновременно. Не сговариваясь, ни один из них не затрагивает тему их дурацкого расставания, как будто между тёплыми воспоминаниями из времён их житья вместе и теперешней перепиской просто промотали те годы, словно ничего и не происходило. Арс тоже почти ничего не рассказывает о Франции, больше акцентируя внимание на своей нынешней работе, а Антон и не лезет с расспросами. Сам захочет — сам расскажет, Антона это нисколько не задевает. Почти. Тот самый червячок в голове продолжает настойчиво требовать извинений, но Антон с не меньшей настойчивостью запихивает его куда подальше, концентрируясь на лёгком и непринуждённом дружеском общении.       Он настолько поглощен перепиской, что лишь в понедельник вечером, закончив просмотр фильма по рекомендации Арса, вспоминает, что ему нужно снова поменять повязку. Рука уже не так сильно болит при каждом неосторожном движении, поэтому в принципе Антон решается вновь попробовать своими силами перебинтовать руку. У него даже получается с первого раза снять бинты, из-за чего Антон невероятно горд собой. Полдела сделано, но совладать с новым рулоном не так просто, как показалось, потому что волокна цепляются друг за друга и просто размотать бинт нужной длины одной рукой — та ещё задачка. Но теперь это почему-то не вызывает раздражения и злости, лишь странный азарт разгорается, что он непременно справится. Параллельно он с напускной ворчливостью жалуется Арсу на свои вынужденные страдания, фоткая стол, усыпанный бинтами, с которыми не получилось. Тот долго не отвечает, но это не смущает Антона, мало ли, чем человек может заниматься, не всё же ему круглые сутки в чате с ним проводить.       В конце концов, Антон одерживает победу над бинтом, перевязав руку. Не так качественно, как это делал Дима, но для первого раза весьма достойно. Он уже хочет вновь сделать фото для Арса, чтобы показать результат своих стараний, как раздаётся мелодия входящего вызова. Увидев, что звонит Арс, брови Антона невольно взлетают вверх от удивления. В какой момент они перешли на стадию звонков перед сном? Любопытство вновь побеждает волнение, и Антон принимает вызов, хриплым голосом приветствуя собеседника.       — Алло? Арс?       — Да, привет. Номер квартиры своей скажи, а то я понял, что не знаю его, только когда уже приехал.       — Ты… что? Приехал? Зачем? — Антон совершенно не понимает, что происходит.       — Апельсинку тебе привез. И помочь тебе с рукой твоей. Так что, пустишь в гости?