К бывшим не возвращаются?

It's hard to believe

That it came to this,

You paralyzed my body

With a poisoned kiss

      Оглушительная тишина в трубке затягивается настолько, что Арс успевает пожалеть, что вообще всё это затеял, приехал какого-то хера, нарушил их негласную границу в виде исключительно онлайн общения, чтобы вечером стоять под чужим подъездом с пакетом апельсинов и надеяться хоть на какой-то внятный ответ. Они общаются всего ничего, а Арсений уже мчит на всех парах, ведь так сильно хочется увидеть, прикоснуться, обнять.       После смазанной встречи в ресторане появилось стойкое желание позаботиться о несдержанном Антоне, но при этом не напороться на его гнев, поэтому лучшим выходом виделось просто ожидание. Ждать, пока тот остынет, сам выйдет на связь, в чём Арс не сомневался, хотя написать в тот же вечер хотелось неимоверно, узнать, всё ли в порядке, нужна ли какая помощь.       Часы ожидания скрашивались воспоминаниями об этом невыносимом парне, что никак не желал уходить из головы, и как-то теплее становилось тогда, когда Арсений вспоминал о самом начале их отношений, как точно так же тонул в глубокой зелени глаз напротив, что смотрели так честно, с интересом и едва уловимой нежностью. Кажется, тогда, в машине, на прощание Антон подарил ему точно такой же взгляд, и осознание этого совершенно не даёт сосредоточиться на рабочих процессах. К чёрту работу, когда невероятный парень так смотрит прямо в душу, ожидая теперь шаг с твоей стороны. Или нет? Или это всё глупые игры разума, где Арсений сам себе придумал заинтересованность Антона, особенно учитывая их бэкграунд, или действительно тот может испытывать симпатию к нему? Почему-то очень хочется, чтобы испытывал. А пока Арс не находил себе места, слоняясь по кабинету из стороны в сторону в томительном ожидании. Почему он был так уверен, что Антон напишет? Потому что знает его, не чужие люди всё-таки. Антон вспыльчивый, местами чересчур эмоциональный, но при этом всегда честный и быстро отходчивый, на это и ставка.       Услышав уведомление о входящем сообщении, Арс лихорадочно схватил телефон и, увидев отправителя, сердечко сделало кувырок, а пальцы быстро набрали ответ, что незамедлительно был отправлен. Наверное, тогда же он понял, что ему нужно не столько отпущение прошлых грехов, сколько вновь ощущать себя таким лёгким, окрылённым, отдавать внимание и заботу, и совершенно насрать, что только один конкретный человек может дарить такие чувства. Разве он мог когда-то добровольно отказаться от всего этого? Кретин.       С каждым отправленным сообщением всё меньше становился страх, что ему не ответят, что это его последнее сообщение для Антона, потому что тот отвечал почти сразу, писал развернуто, пытался шутить, просил посоветовать фильм, и в целом Арсений не замечал часов, что безвозвратно уплыли, пока всё его внимание было приковано к телефону. Алёна лишь снисходительно улыбалась, никак не комментируя поведение начальника, но определённо она рада, что Арсений наконец горит ещё кем-то, а не одной лишь работой. Все выходные он глупо улыбался буквам на экране, с трепетом набирая пожелания спокойной ночи и доброго утра, и жадно рвался читать новые сообщения сразу же, как слышал пиликанье. А тут, в понедельник вечером, Антон пишет о неудобствах, что доставляет пораненная рука и необходимости её перевязать, и Арсений, всё ещё чувствуя вину за это происшествие и желание помочь, уже находясь в пути с работы домой, выворачивает руль и мчит в другую сторону, благо, что в памяти навигатора сохранился адрес. Безусловно, это невежливо, вот так без предупреждения заявляться в гости, но игнорировать такой внезапный порыв собственного сердца выше его сил. К тому же, идея купить апельсинов для Антона кажется милой и призвана показать его заботу.       Арсений примчался сразу же, как только увидел в сообщении Антона намёк, который возможно вовсе и не подразумевался. Арсений хоть и считает себя человеком здравомыслящим и рассудительным, но только не когда это касается Антона, потому что в голове сейчас пустота. Снова он тот самый азартный игрок, зависимый лудоман, что ставит последние штаны на самый маловероятный исход, ведь коэффициент один к миллиону, и уповает лишь на благосклонность госпожи Фортуны.       — Двести пятьдесят восемь… Четвертый этаж, — сдавленный голос Антона складывает все карты в восхитительный флеш-рояль.       Какая-то наивно-детская радость наполняет его сознание, такая же, когда ещё ребенком он слёзно просил у мамы купить очередную игрушку, и та наконец соглашалась. Ура, ура, ура, разрешено, позволено, можно. На адреналине он пробегает ступеньки до указанного этажа, игнорируя лифт и, запыхавшись, замирает перед Антоном, который успел открыть входную дверь, встречая его. Он выглядит до безобразия домашним, в застиранной футболке с американским флагом и тёмных штанах с растянутыми коленками, смотрит смущённо, поправляя челку и выставляет руку в приглашающем жесте, проходи мол.       — У меня неубрано, я не ждал гостей, так что… — закрыв за Арсением дверь, Антон пожимает плечами, извиняясь.       — Всё в порядке, это я сам, можно сказать, напросился, поэтому… — в узком коридоре их разделяет не более пары десятков сантиметров, и Арсений запинается, ловя взгляд зелёных глаз, которые смотрят так пронзительно, будто изучая его. Они при встрече не пожимают друг другу руки, как принято у товарищей или коллег, не обнимаются, как делают близкие друзья, не целуются, как любовники, хотя Арсению жуть как хочется это сделать, но вместо этого они лишь стоят непозволительно близко друг к другу, боясь сделать шаг, пока нарастающая с каждым мгновением неловкость не заставляет прервать гляделки и наконец вспомнить о цели визита. — Держи, это тебе, — Арсений протягивает пакет с цитрусами и вновь умиляется робко кивающему Антону.       — Не стоило. Я же не умирающий пациент больницы, чтобы апельсины мне таскать. Но все равно спасибо, — аккуратная полуулыбка появляется на лице Антона, когда он забирает апельсины, а Арсений улыбается в ответ. — Проходи.       Арсению нравится. Нравится такой теплый и мягкий Антон, что смотрит робко, нерешительно, а в движениях нет нервозной резкости, да и квартира нравится — просторная и светлая, с большими окнами, кухня-студия, синтезатор в углу и большой телевизор напротив широкого тёмно-синего дивана. Через приоткрытую в спальню дверь видно угол незаправленной кровати и Арс ухмыляется, думая, что люди всё же не изменяют своим привычкам даже сквозь годы. Когда-то он ругался на беспорядок в их постели, причитая, что это некрасиво, неудобно и негигиенично, а Антон в ответ лишь прижимал к себе крепко, зарываясь пальцами в волосы, и звонко чмокал в нос, а потом смеялся заливисто, когда Арс в ответ ворчал что-то про безалаберность, самостоятельно застилая одеяла.       — Может, чаю?       — Как насчёт кофе?       Они начинают говорить одновременно и сразу же замолкают, вновь играя в гляделки, Антон снова смущённо опускает глаза, а Арса размазывает от этого жеста, потому что такого Антона хочется прижать к груди, согревая теплом, и лёгкими поцелуями касаться его лица, и обязательно чтобы тот довольно мурчал, прикрывая глаза от нежности и уюта.       — Могу сварить кофе, но предупреждаю, это будет не так быстро, у меня тут вот, — и поднимает повреждённую руку, а лицо такое извиняющееся, что хочется простить ему все грехи человеческого рода.       — О, так давай я. А то приехал помочь тебе, а сам эксплуатирую. Садись уже, — Арс подходит вплотную к Антону, забирая из его руки турку, на секунду касаясь холодных пальцев. — Только скажи, где у тебя кофе.       — В верхнем… в верхнем ящике, да, — говорит он, садясь на стул, и Арсений замечает румянец на его щеках. Мило.       — Ты будешь чай? — спрашивает Арс, не оборачиваясь, и включает плиту.       — Да, чёр…       — Чёрный, три сахара и половина дольки лимона, я знаю, — он сам не успевает сообразить, но эта фраза как будто вышибает весь воздух из лёгких, причём у обоих. Такая мелочь, а всё ещё осталась в голове. Секунда промедления, глубокий вдох, и чайник отправляется на плиту закипать.       Снова чёртово неловкое молчание. Арс спиной чувствует взгляд Антона, но сейчас от него не хочется бежать и прятаться, а наоборот, есть желание показать себя, распушить хвост и покрасоваться, наслаждаться вниманием. Но максимум, что в его положении можно сделать — нарочито сильно оттопыривать задницу в обтягивающих штанах, шарясь по шкафам в поисках сахара, намеренно не спрашивая хозяина квартиры о его местоположении, и надеяться на правильную реакцию. Да, именно такую, которую он и замечает на лице Антона, когда резко поворачивается, — полуголодный взгляд, направленный отнюдь не в глаза, а потом сразу же смущение и опущенные глаза в пол. Как школьник, честное слово. Арсению безусловно льстит такое внимание, но ещё больше бьёт в голову осознание того, что это именно Антон пытается так беспалевно на него пялиться и у него ничего не получается. Хочется, чтобы этот Антон смотрел в глаза открыто и доверительно, не стесняясь собственного желания, чтобы похоть искрилась, чтобы до мурашек; как раньше, когда смотрел прямо в душу, опускаясь перед ним на колени, и расстёгивал пряжку ремня; когда под расширенными от возбуждения зрачками было трудно разобрать цвет радужки; когда прижимал ногами ещё крепче, давя пятками на поясницу, и не отрывал взгляда даже когда захлёбывался стоном; когда просил открыть глаза, что были зажмурены от напряжения в преддверии оргазма, и кончать, утопая в этой притягательной зелени.       Чёрт. От ярких вспышек этих воспоминаний горячая волна проходит по позвоночнику, а внизу живота приятно сводит внутренности, намекая на зарождающееся возбуждение и сбивая дыхание. Нет, нельзя. Антон всё ещё делает вид, что ему интересно разглядывать узоры ламината на собственном полу, а Арсений решает всё же больше не смущать его, хотя ему очень нравится раскрасневшийся Антон.       Когда чашка с дымящимся чаем становится на стол перед Антоном, тот вздрагивает, как будто мыслями был вообще не здесь и совершенно не обращал внимания на происходящее вокруг. Арсений садится напротив с ароматным кофе и глядит в окно, не решаясь прервать тишину. Градус неловкости в ней поубавился и сейчас её можно назвать даже комфортной. Кофе горький, с тонкой кислинкой на послевкусии. Когда-то давно они тоже сидели так за небольшим столом, только кухня была слишком тесной, да и кофе растворимым, но атмосфера была потрясающе уютной, особенно когда Антон складывал свои длинные ноги на колени Арса, а тот мягко поглаживал лодыжки и массировал пальцы. Совершенно без слов, часто даже обращая внимания больше на телефоны, чем на друг друга, но в этом жесте было гораздо больше интимности и доверия, чем во всех громких признаниях в любви. Сейчас хочется сделать так же, положить ноги Антона на себя и бездумно гладить ступни, залипая в ночной пейзаж за окном, но нельзя. Сейчас нет. Арс чувствует, что не позволено, и ухмыляется с легким оттенком горечи. Слишком много «нельзя» за один вечер.       — Что вспоминаешь?       — Почему ты думаешь, что я что-то вспоминаю? — не поворачиваясь.       — Я тоже знаю, Арс, — ложка бьётся о стенки чашки, размешивая сахар в чае.       — Тебя. И нашу маленькую кухоньку в советской хрущёвке, — врать не получается, да и не хочется. — Как сидели точно так же, напротив друг друга. И твои вечно холодные ноги на моих коленях. Кофе тот гадкий, но в твоей компании он был восхитительным.       — Знаешь… — он глубоко вдыхает, будто боясь говорить дальше, — у меня тоже не получилось забыть, хотя я пытался… Сильно пытался.       И смотрит опять своими глазищами, пытаясь прожечь дыру в его голове. Арсений чувствует это висками, не осмеливаясь отвернуться от окна и глянуть в ответ. Трус ёбаный. Что ты боишься увидеть в этих глазах? Боль? Презрение? Ненависть? Всё сразу? Что ты хочешь от парня, если страшно даже увидеть то, что ты с ним сделал, не говоря уже о прощении. Чувствуешь же, что после таких разговоров там совершенно не нежность отражена на его лице? Антон переводит взгляд в окно через каких-то пару секунд, подражая теперь Арсу, а тот сразу же ощущает чёртово облегчение, когда на него не смотрят так… так.       — Антон, как рука? — срочно нужно выруливать. — Давай перевяжу.       — Я уже справился, спасибо, — чай остаётся нетронутым.       — Покажи, — Антон лишь удивлённо приподнимает одну бровь, а Арс наконец решается посмотреть на него. — Пожалуйста, я помочь хочу, одной рукой неудобно же, может зафиксировал плохо…       Антон протягивает руку и, кажется, немного расслабляется, пока Арс пристально рассматривает местами неровные складки бинтов.       — Вот тут узел ни к чёрту, развяжется быстро. Я переделаю. Ножницы есть?       — Вроде на диване бросил, пойдём, там и свет поярче.       Ножницы и в правду нашлись на диване, и Арсений с аккуратностью, выкрученной на максимум, срезает неудачный узел. Он разматывает бинт и с неизменной скрупулезностью заматывает обратно, чтобы все слои ложились ровненько, один на другой, при этом не забывая о комфорте Антона, чтоб не сильно туго получилось. Довольный результатом, завязывает небольшой узелок и вновь осматривает руку. Почему-то тот факт, что Антон совершенно не протестует и безропотно доверяет ему повреждённую из-за него же руку, греет душу. Не всё потеряно. Возможно, что-то сегодня «льзя».       — Ну, мне пора, наверное, — на самом деле не хочется уходить, но надо помнить о правилах приличия и тактичности.       — Давай проведу.       Пока Арс шнурует ботинки, Антон стоит рядом, оперевшись плечом на стену, и устало улыбается. В принципе, ничего плохого не произошло, они нормально коммуницируют, да, не без «запретных» тем, но ведь и Москва не сразу строилась, верно? Понемногу, потихоньку, и всё будет хорошо.       Антон делает шаг и тянется здоровой рукой к двери, прижимаясь к Арсу, и узкий коридор не даёт места для отступления. Арсений невольно задерживает дыхание, боясь пошевелиться, а Антон не отходит назад. Всё стоит слишком близко и всё бегает глазами по его лицу, как будто ждёт чего-то.       — Спасибо за чудесный кофе, — шёпотом выдыхает Арс и хочется самому себе дать пощёчину за самую подходящую фразу в самый подходящий момент.       — Так ты его сам себе и сварил, — Антон отвечает тоже шёпотом, от которого по спине бегут мурашки.       — Дело совершенно не в кофе, — боже, какую хрень он говорит, но складно формулировать мысли сейчас видится задачей со звёздочкой, особенно когда Антон приоткрывает рот и проводит кончиком языка по сухим губам.       Слишком близко. Можно рассмотреть бледные веснушки на носу и щеках. Антон не смотрит в глаза из-под опущенных ресниц, дышит неглубоко и кажется, что можно расслышать стук его сердцебиения. Не делает ничего, не желая отходить и не осмеливаясь продолжать. Арсений не дурак, а Антон явно сейчас не готов ничего решать, и это сбивает с ног, не позволяя просто развернуться и уйти. Очередная ставка на миллион и он, движимый азартом, снова в игре.       Рука соскальзывает с дверной ручки и опускается на чужое плечо, но не сжимает, не удерживает, давая время Антону. Тот не двигается с места и не дёргается, и Арсений прощается с последними тормозами в голове, накрывая губы напротив своими. Сердце колотится как бешеное где-то в горле, и Арсений чувствует себя неопытным юнцом, что решился наконец на свой первый неловкий поцелуй, но он готов скулить от восторга. Охуеть, он целует Антона. Своего Антона. Господи, он вернулся домой.       Всё ещё есть страх, что Антон сейчас психанет, отталкивая его, брезгливо вытрет рот тыльной стороной здоровой ладони и всё же пошлет нахуй, но этого не происходит ни сейчас, ни когда Арсений на пробу проводит языком по его нижней губе. Кажется, это движение что-то перемкнуло в Антоне, и тот начинает отвечать на настойчивые ласки, шевеля губами и пропуская между ними чужой язык. Арса размазывает к чёртовой матери от этой податливости, и тихий стон тонет между ними, переплетаясь с тяжелым дыханием. Вся робость Антона наверняка осталась на кухне, потому что сейчас именно он пытается ускорить их неторопливые движения, сжимая губы чуть сильнее и двигая языком всё быстрее. Пальцы зарываются в волосы Арса, сжимают волосы на затылке, не позволяя отстраниться и поцелуй становится несдержанным, мокрым и жадным, не дающим перевести дыхание. А оторваться от таких настойчивых губ невозможно, кажется, что они сразу же исчезнут, да и вообще всё происходящее окажется сном.       Антон жмётся всё сильнее к нему, а Арсений обхватывает его талию, притягивая ещё ближе, увеличивая площадь соприкосновения двух тел. Пусть и через слои одежды, но чувствуется жар, исходящий от Антона, а протяжное «м-м-м» весьма красноречиво. На остатках здравомыслия Арсений осознаёт, в какую плоскость их может завести этот поцелуй, и это совершенно не пугает, а лишь наоборот, приятная тягучесть возбуждения вновь скручивается внизу живота, сбивая и так рваное дыхание.       Отдаваясь одному лишь желанию и осознанию того, что Антон позволяет сейчас это делать, Арс отрывается от столь желанных губ и начинает покрывать поцелуями шею Антона, наслаждаясь тонкими всхлипами, что тот издаёт. Рука, что была на талии, начинает медленное движение вниз и сжимает ягодицу, заставляя пахом впечататься в него. И в этот же момент чужая ладонь твёрдо упирается ему в грудь, принуждая прекратить все ласки и отодвинуться на расстояние вытянутой руки.       Арсений растерянно смотрит в затуманенные глаза напротив и решительно не понимает, что происходит. Он что-то сделал не так? Не сдержался? Слишком рано? Почему, чёрт возьми, его остановили, когда до этого момента лишь распаляли, подначивая на большее?       — Нет… — Антон смотрит загнанно, его зрачки всё ещё расширены от возбуждения, но в глазах явно читается решительность. — Арс, пожалуйста…       — Что такое? Я сделал тебе больно?       Арсений не отрывает взгляда от Антона, цепляясь за весь спектр эмоций, который может отразиться на его лице. И сейчас там промелькнул страх. Неужели Антон боится его? Чёрт, ну почему, почему этот человек не может нормально всё сказать словами через рот?       — Нет, нет, всё в порядке, — хочется придушить за «всё в порядке», сказанное таким голосом, когда явно нихуя не в порядке. — Тебе лучше уйти.       Ебучие игры в угадайку. И не скажет ведь ни слова, пока сам не соизволит, можно даже не пытаться. Почему-то сейчас это раздражает, а виноватый вид Антона заставляет кулаки сжиматься. Видимо, не судьба сегодня сердцу биться в нормальном ритме, потому что сейчас оно вновь стучит набатом, только теперь от злости. На Антона, на его молчаливость, на его переменчивое настроение, а ещё на себя, дурака, который каждый раз ведётся на эти провокации. Заебало. Хочется вмазать кулаком по стене, чтоб было больно.       Видимо, эти эмоции слишком явно отразились на его лице, потому что Антон начал осторожно пятиться вглубь квартиры, подальше от Арсения, нервно поглядывая на его сжимающиеся кулаки. Это становится последней каплей, потому что просто невыносимо и секунду более находиться рядом, и Арсений вылетает из квартиры, громко хлопнув дверью. Бежит по ступенькам вниз, вновь игнорируя лифт, стремясь поскорее вдохнуть поглубже вечернего воздуха в попытках успокоить дыхание.       Снова нестерпимо хочется курить и, как назло, ни одного прохожего в поле зрения.       Ставка не сыграла, и он в полной жопе. Интересно, найдётся ли у него еще хоть что-то ценное, что поможет отыграться?