Танцы на крыше

Харун и Ярен возвращались в Мидьят. До рейса Мардин-Стамбул было еще достаточно времени, но Харун то и дело давил на газ – многолетняя привычка оставлять себе запас времени никуда не делась, и еще ему очень хотелось поскорее оказаться в кресле самолета, сосредоточиться на том рискованном деле, которое ему предстояло. Что-то произошло сегодня между ним и Ярен, то, что уже не поддавалось контролю, и эта бледная молчащая девушка в соседнем кресле не давала ему покоя. Нужно было срочно заняться чем-то, что потребует всей его смекалки, ловкости и дерзости, что полностью займет его голову и вытеснит непрошенные мысли. К вечеру изрядно потеплело, от снега не осталось и следа, дорога была сухая и гладкая. Ярен смотрела из окна на россыпь звезд в черном небе, на Млечный Путь, которому здесь, в горах, не мешал ни единый фонарь, кроме фар машины, казавшейся инопланетным существом в этом диком, нетронутом месте. Безумно красиво, но ей в голову пришла шальная мысль, что бы было, если бы снег не прекратился, и им бы все-таки пришлось заночевать в Батмане... Очень не хотелось обратно домой, и очень хотелось, чтобы эта ночная поездка по пустой дороге длилась как можно дольше. Они не сказали друг другу ни слова с того момента, как выехали из Батмана, но близость между ней и Харуном, рожденная на танцевальной крыше, чувствовалась еще сильнее в маленьком замкнутом пространстве салона авто. Это чувство теснилось где-то в груди, очень хотелось протянуть руку и коснуться его плеча, но Харун сосредоточено молчал, и она тоже молчала и не шевелилась в своем кресле. Они проехали спящий Герджюш, потихоньку взобрались на серпантин, …и Ярен внезапно почувствовала, как от перепада высот ей сдавливает виски, а в желудке начинает противно шевелиться. Как такое могло произойти, она ведь выросла в этих горах? Неужели все коктейли? Или она просто переела за фуршетным столом? Перед тем, как уехать из «Крыши», они с Харуном снова поболтали с Асланом и Ханде с обещанием наведаться в Батман в ближайшее время, а Ярен между делом выдула еще парочку коктейлей. Наведавшись в бар в очередной раз, она притащила сразу два и один протянула Харуну. - Ярен, я за рулем, - усмехнулся он. – Хочешь, чтобы я пьяный вез тебя по серпантину? Она хихикнула. Сейчас эта мысль показалась ей очень забавной. Харун оглядел ее с ног до головы и задумчиво откусил кусок пирога. - Я вижу, тебе мало приключений на сегодня? Ладно, на будущее учту. Внезапно он что-то сообразил. - Ну-ка, посмотри на меня, - он взял ее за подбородок и заглянул в глаза. – Это который за сегодня? – кивнул на коктейль и выхватил у нее бокал. – Пьянчужка Эдже потащила тебя в бар и сбагрила Танеру, верно? Офф, и как я раньше не догадался! Она наморщила лоб. И чего он так взъерепенился? Она чувствует себя прекрасно… - Что ты пила? -Пинаколаду, - неуверенно ответила она. - Ну, спасибо Танеру, что не намешал тебе какой-нибудь гадости покрепче. А теперь, Ярен, поешь, пожалуйста. …Хотя, наверное, уже поздно. Ярен послушно взяла кусок мясного пирога. На аппетит она не жаловалась никогда, а после сегодняшних переживаний – в особенности. Тем более, все ужасно вкусно. Она запустила пластиковую вилку в шекерпаре и бухнула себе в тарелку большой кусок. - Да, Ярен, - Харун снова оглядел ее, - знал, что ты любишь приключения, но чтоб настолько. Я отлучился на полчаса, всего-то… Но в его карих глазах она увидела не осуждение, а что-то, похожее на… солидарность?..   Она и правда чувствовала себя прекрасно, по крайней мере, ничуть не походила на Азата, который на ногах стоять не мог после своих возлияний из-за Рейян. Ну, в какой-то момент ей стало жарко и весело, а на улице и это прошло. Но теперь содержимое ее желудка настойчиво напоминало ей, что она все же хватила лишнего. Еще и шекерпаре, нельзя есть столько сладкого. Она попыталась сесть поудобнее и приспустила стекло, надеясь, что холодный воздух прогонит противные ощущения, но от мельтешения скал и кустов на обочине ей стало еще хуже… - …Харун, останови машину! Харун сбавил скорость и включил поворотник. - Что такое? - Меня укачало… Харун, меня сейчас стошнит! – она зажала рот рукой. Он резко затормозил, выскочил из машины и открыл ей дверь, помогая выйти из салона. Ноги гадко дрожали, она всем весом оперлась на его руку, думая только, как бы все успокоилось, и ее не стошнило прямо при нем. Это будет позор похуже истории с юбкой… Харун свободной рукой убрал волосы с ее позеленевшего лица. - Спокойно. Сейчас все пройдет. Через некоторое время она почувствовала, что снова может дышать, и чуть выпрямилась, глотая холодный воздух. - Идти можешь? Возле машины пахнет бензином. Давай отойдем от дороги, посидишь, станет легче. Она кивнула и позволила повести себя в сторону от дороги. Мелкие камешки набивались ей в туфли, жесткие ползучие растения цеплялись за колготки, но здесь и правда легче дышалось. Харун снял пальто, бросил на широкий камень, выщербленный ветрами и весенними дождями, и бережно усадил на него Ярен. Ветер подхватил ее волосы, освежил лицо, принося с собой запах диких трав, просыпавшихся от зимы. Напоминая, что совсем скоро придет весна, и эти горы покроются пестрым ковром из цветов. Ярен вздохнула и поняла, что противные шевеления в желудке успокаиваются, опадают. - Коктейли – такая опасная штука, их пьешь, как воду. Можно пропустить момент, когда тебе уже хватит, - Харун сел рядом с ней. – Лучше? - Да, намного, - она кивнула. – Я еще объелась перед выходом, вот это было зря. Харун усмехнулся про себя на ее неуклюжую попытку оправдаться. Ярен сняла туфли и вытряхнула набившиеся камешки. Выпрямилась, расправляя сведенные мышцы. И наконец заметила пейзаж, открывавшийся с того места, где они сидели. Она с детства привыкла к этим однообразным, пологим, старым как мир горам, изъеденным изнуряющей сушью и жарой. Но сейчас над ними повисло ожидание, жесткие травы пригибались от ветра в неясном предчувствии, тревоге и радости одновременно, позволили себе выпустить мягкие, незащищенные побеги. Все это шуршало, шептало в темноте, а глубоко внизу ущелье прятало крошечную деревушку, светившуюся лишь несколькими огнями, похожими на драгоценные камни. Наверное, там текла река – одна из тех, что наполняются водой только по весне, и по берегам буйно расцветает зелень – маленькая лодочка мерцала носовым фонарем и тихо двигалась по излучине. Может, кому-то в этой деревне не спалось, может, он устал неподвижно слушать эти нескончаемые тревожные звуки весны в своей постели, и встал, и вышел половить рыбы или, может, просто сидел в своей лодке и ветрел незажженную папиросу в намозоленных руках. Все снова было неправдоподобным и слишком живым одновременно… - Мне так часто хотелось уехать из Мидьята, - внезапно сказала Ярен, - с его средневековыми представлениями о жизни, сплетнями, где все всё друг о друге знают, и поэтому стараются быть пристойными на людях. Но, наверное, если бы мне это удалось, я бы вспоминала этот край иначе… Ты скучал по Урфе в своей Калифорнии? - Скучал, - ответил Харун. - И по семье, и по своему донельзя патриархальному краю, …впрочем, я был мальчишкой и не задумывался о том, что моя родина живет какими-то очень строгими и взыскательными традициями. Но у меня не было особого выбора. Когда у тебя нет выбора, смотришь на эти вещи иначе. - Тебя тоже никто особо не спрашивал, чего ты хочешь в этой жизни? - Скажем так, родители не особо церемонились, отправляя меня за океан. Но теперь, спустя годы, я им за это благодарен. Если бы они прислушивались к моему нытью в то время и всякий раз вытирали мне сопли, я бы сейчас, наверное, сидел в отцовском офисе, заключал бы контракты с его партнерами, распоряжался его деньгами. Конечно, я бы приносил пользу компании, но… есть большая разница между тем, когда ты просто продолжаешь начатое, и тем, когда ты всего добился сам. И дело не только в деньгах – хотя в них, конечно, тоже. Словом, чтобы научиться плавать, иногда нужно, чтобы кто-то бросил тебя на глубину. Но твоя ситуация – другая, я понимаю, о чем ты говоришь. Думаю, если бы тебя вот так же бросили на глубину, ты бы выплыла. Тебя душат не трудности, а заборы, настроенные вокруг. Ярен повернула голову, с удивлением посмотрела на него. Никто так точно парой фраз не описывал все, что составляло сложность ее жизни. - Твои родители воспользовались своим родительским правом, но они же и дали тебе свободу, - задумчиво проговорила она. – Пожалуй, в этом есть смысл. - В этом и есть весь смысл. Конечно, отправляя меня в университет, они вряд ли думали о том, что я не вернусь, но когда это стало очевидно – они мне не пеняли и не стали давить на мою совесть и семейные чувства. - Ты не собирался возвращаться? - Нет. То есть, я не ставил себе такой цели, но там это произошло само собой. - Но все-таки ты вернулся. Тебя снова потянуло на родину? - И да, и нет, - сказал Харун после некоторого раздумья. - Как это? Харун долгим взглядом посмотрел на спящую в долине деревню, словно раздумывая, стоит ли об этом говорить. - Понимаешь, я ведь действительно не собирался возвращаться. Там, в Калифорнии, у меня было все. Или почти все – друзья, бизнес, коллеги, партнеры… и личная жизнь тоже была. Дом – двухэтажный коттедж со стриженой лужайкой и бассейном. Не то, что здешние особняки, - он улыбнулся, вспоминая напыщенные особняки Мидьята, - но удобно, современно, комфортно, словом, мне хватало. Я думал, что моя жизнь вполне состоялась – Америка дает огромные возможности тем, кто достаточно смел и амбициозен. - Но я вернулся. Когда сидел в салоне самолета и смотрел на океан внизу, вообще не думал о том, чем встретит меня родина, голова была забита другими вещами. Поэтому я был просто оглушен, я в первый раз задумался, от чего был оторван все эти годы. Голос муэдзина, распевающего вечерний азан* на закате, солнце наконец перестает тебя жарить, и ты идешь куда-то по этим бесконечным петляющим улочкам с магазинами, лавками, кофейнями и запахом кофе… ни в одном доме США тебе не сварят такого кофе, разве что ты придешь к турку в гости или в ресторан. Мальчишки, купающиеся в старинных фонтанах – я тоже когда-то купался. Женщины в коротких платьях рядом с женщинами в хиджабах. Наше море, Акдениз**, белоснежные лайнеры и яхты рядом с рыбацкими лодками и ржавыми катерами, жуткий хаос в порту, где каждое судно и каждый пассажир в итоге находят свое место, запах водорослей и мазута. Прохлада и цветущие сады во дворах ситэ***, и выжженная земля в горах. Я целыми днями бродил по улицам и не мог надышаться этим. Это похоже на… как ты вырос, возмужал, стал состоятельным и давно живешь своим умом, и вдруг возвращаешься в отчий дом, и понимаешь, что ласка матери по-прежнему согревает твое сердце, - он сделал паузу, переводя дух. – Но знаешь, что самое смешное? – он усмехнулся, и Ярен показалось, что смеется над самим собой. – Знаешь, что? - Что? – прошептала она. Никогда раньше она не видела Харуна таким – взволнованным и не защищенным своей обычной броней. - А вот что. Теперь мне снится Калифорния. Дорога, вьющаяся вдоль океана. Друзья, которых я там оставил. Я просыпаюсь по ночам в номере отеля, и мне кажется, что я снова в своем коттедже в Сан-Диего, и пытаюсь услышать, как шумит океан. Стать американцем довольно легко. Америка, она как настырный человек, который не дает себя забыть… не даст никогда. - Мне кажется, я понимаю, - медленно отозвалась Ярен. – Оторваться от привычного – это всегда риск. Вернуться – это риск вдвойне, потому что ты рискуешь своим сердцем. Но если бы у меня была хоть малейшая возможность, …я бы рискнула. Она решила это только сейчас, в эту самую минуту. Невыносимо было думать, что жизнь снова затянется в привычную колею. Места на камне было прилично, но недостаточно для двоих, и они так и сидели – его нога прижата к ее ноге, ее плечо упирается в его плечо. Пока ей было плохо, она не замечала этого, потом забылась в разговоре, а теперь почувствовала с новой силой. Ей совсем не хотелось отстраниться или отодвинуться, а захотелось… почувствовать его руку за своей спиной. Не так, как он тискал ее, пока они валяли дурака перед Асланом и Ханде, а так, чтобы она поняла… Но Харун сидел неподвижно и ничего не делал. Наконец он нехотя взглянул на часы и сказал: - Ярен, если ты в порядке, поехали. Я успеваю в аэропорт впритык.      Они стояли перед воротами особняка Шадоглу, улица была пуста и безмятежна – маленький Мидьят спал. День Влюбленных немного всколыхнул этот городок – чуть труднее было заказать столик в ресторане, чуть больше чаевых заработали официанты, а цветочники с удовольствием оглядывали пустые полки своих лавок – но уже завтра все вернется к привычной жизни. Стабильной, размеренной, невозмутимой. - Можешь поблагодарить меня за вечер, - Харун хотел усмехнуться, как всегда, но усмешка вышла кривой и нервной. Ярен смотрела на него застывшим, растерянным взглядом – она не умела благодарить. Не знала, что говорят или делают в подобных случаях. Ей хотелось сказать ему, что это был сказочный, дивный вечер, что она даже не подозревала, что можно так проводить время, но слова не шли у нее с языка. Харун настойчиво вглядывался ей в лицо несколько мгновений, а потом быстро наклонился и чмокнул в щеку. - Сладких снов тебе, крошка. Развернулся, сел в машину и уехал. Ярен стояла в своем красивом платье, чувствуя, как весенний ветер обдувает ее ноги, и смотрела на пустой поворот, за которым скрылась машина. Что-то рвалось у нее внутри, что-то, не нашедшее выхода, как неслучившаяся гроза, которая ходит и ходит кругами, полыхая неслышной молнией, не в силах разразиться целительным штормом. Ей хотелось снова убежать в пустошь, туда, где никто ее не услышит, где нет этого удушающего спокойствия, снова слушать тревожный шепот трав и кричать, кричать о том, что она запуталась и не знает, заблудилась в трех соснах, кричать, что она счастлива и больна, просто кричать. Когда-то давно, когда и она, и Азат с Рейян были детьми, отец возил их на горные озера, и Ярен бегала по холмам в своем коротком детском платьице, бегала, крича от восторга перед безбрежным простором, пока в легких не заканчивался кислород, пока не начинали саднить ноги, исхлестанные травой. Она давно забыла ту девочку, погребла ее под кучей надуманных целей и ложных ценностей, а теперь та снова рвалась наверх, причиняя боль, руша все, что Ярен привыкла считать значимым. - …Дочка, как ты? Вы хорошо провели День Влюбленных? – Хандан приветствовала дочь, входившую во двор. «Я пила коктейли, танцевала, а еще Харун порвал мне юбку», - захотелось сказать Ярен. - Да, само собой. Мама, я устала, пойду к себе.   *** Проснувшись на следующее утро, Ярен поняла, что сон не принес ей никакого облегчения. За завтраком она сидела с отсутствующим видом и задумчиво ковыряла яичницу, так что Азат в конце концов наклонился к ней и тихонько спросил: - Ярен, с тобой все в порядке? Вы, часом, не поссорились? Ярен отложила вилку и посмотрела на него так, что он отвернулся, прочистил горло и с усердием принялся хлопотать возле Элиф. Тоже ей, психолог! Ярен мысленно намотала вокруг себя толстый уютный кокон, и ей вовсе не хотелось, чтобы кто-то туда лез. Азат добрый, искренне любит ее, желает ей добра и, пожалуй, единственный в семье, кто никогда не поднимет на нее руку, но… он тоже ничего не понимает. Он со своей женой никак не может поладить, вечно, как слон в посудной лавке, - хочет сделать ей приятное, а в итоге она обижается от его слишком уж искусственных маневров. Ну, может, хоть День Влюбленных они нормально провели – по крайней мере, Элиф сидит довольная и благоухает его подарком так, что Ярен слышно даже со своего места. Она доела десерт (как будто никто вчера не объелся сладостей так, что чуть не стошнило!) и вернулась в свою комнату. Если бы в ее жизни было чуть больше веселья, она бы знала, что после хорошей вечеринки всегда чувствуешь себя немного странно. Если бы рядом был психотерапевт вроде Аслана или просто кто-то умудренный жизнью, он бы объяснил ей, что ее внутренние изменения гораздо глубже и сильнее, чем она пытается о них думать. Она считает, что все еще под бдительным контролем своего ума, но это только усугубляет ситуацию. Ее сердце уже дало ростки, и чем больше она будет их сдерживать или отрицать их существование, тем больше дров наломает. Увы, рядом не было никого, кто мог бы ей это объяснить, и она чувствовала только, что не знает, куда себя деть. Пару раз она порывалась позвонить Харуну, но всякий раз отказывалась в итоге от этой мысли. У него в Стамбуле дела, и наверняка нет времени на разговоры. Да и что она ему скажет? «Привет, как долетел?» При мыслях о Харуне она ощущала тянущее чувство неопределенности. Что он в действительности чувствует к ней? Он то доводит ее до кипения, то загоняет в угол, … то бережно, почти нежно заботится, то дежурно целует в щеку и уезжает. Какой он? Где он настоящий? После его трепетных, горячих прикосновений на танцполе и особенно после его исповеди в продуваемой ветром долине, где его плечо тесно прижималось к ее плечу, - почему так бесстрастно коснулся ее на прощанье? Так Азат мог бы поцеловать ее в щечку, желая доброй ночи. Может там, на крыше, это было просто минутное желание, рожденное близостью и хмельной атмосферой танца? Тогда зачем было это все, вся эта сказка Тысяча и одной ночи, какую не дарил ей никто и никогда? А она? Она точно помнила, что в тот момент, когда он торопливо коснулся ее щеки, она испытала щекочущее чувство разочарования. В тот момент она точно знала, что хочет совсем другого. А сейчас? Она побродила по верхней террасе, прогулялась на кухню, к неудовольствию Ханифе ограбив буфет на орехи с цукатами, посидела внизу с отцом и дядей, слушая, как они рассуждают про политические дела – не то чтобы она особенно в этом разбиралась, но их увлеченное, горячее обсуждение как-то взбодрило ее. В конце концов, снова ушла к себе, открыла ноутбук и включила фильм. Время тянулось к вечеру. Ярен даже успела заинтересоваться происходящим на экране, когда услышала внизу щебечущий голосок кузины. Ясно, Рейян с Мираном вернулись из своей романтической поездки. И теперь Рейян спешит поделиться с родителями, как она счастлива. Только почему нельзя делать это у себя в комнате, а не во дворе? Ярен обняла подушку и сделала звук погромче.   Стук в дверь застал ее врасплох. Она успела подумать, что это снова Азат, но дверь отворилась, и Рейян, не дожидаясь ответа, вошла в ее комнату. - Чего тебе? – Ярен захлопнула ноутбук и недовольно слезла с кровати. - Ярен, - Рейян говорила тихо, - мне надо с тобой поговорить. Ярен почувствовала, как внутри сжимается от какого-то нехорошего чувства или предчувствия. - Вот как? И о чем же это? – за своей нарочитой грубостью она пыталась скрыть страх. - Я… мы с Мираном были в Стамбуле, там мы остановились в одном отеле… - Серьезно? – перебила ее Ярен. – Ты серьезно считаешь, мне интересно слушать, что вы с Мираном делали в вашем отеле? Рейян покраснела до кончиков ушей, но все-таки продолжила: - Там мы встретили одну девушку, ее зовут Дениз, она бывшая однокурсница Мирана… Сердце Ярен забилось резкими неровными толчками, словно она уже знала, что услышит в следующее мгновение. - …И мы встретили там Харуна. Мы были очень удивлены, но не в этом дело, - Рейян замерла в нерешительности, затем взглянула кузине в глаза: - Они, эта девушка и Харун, вели себя очень странно… вызывающе. Ярен, я считаю, что ты должна серьезно поговорить со своим женихом. Лицо Рейян качнулось у Ярен перед глазами. Она пыталась остановиться на какой-то мысли из тех, что кружились у нее в голове, как стая шершней, но подумать ей не дали. - …Что? Девочка, что ты сейчас сказала? Рейян вздрогнула. Ярен обернулась. На пороге стояла мать. Рейян в волнении не закрыла за собой дверь. Когда нужно, Хандан умела ходить очень тихо. - Тетя, я говорила с Ярен…, - первой очнулась Рейян. - С Ярен значит, да? Дочка, ты не о туфельках новых говоришь и не о платочке. Ну-ка, выкладывай, что ты там видела. И не строй из себя стеснительность! Ты замужняя женщина, что видела, то и рассказывай. - Тетя, вы говорите гадости! - воскликнула Рейян. – Я сказала все, что знаю. Позвольте Ярен самой решить… - «Позвольте Ярен самой решить»! – передразнила ее Хандан. – Ярен дай волю, она нарешает. …Джихан! - …Что вы так кричите, вас во дворе слышно! – Джихан зашел в комнату. – Нам с Хазаром можно спокойно побеседовать в тишине? Ну, чего у вас опять? - Дочка? – Хазар сунул голову в дверь, недоуменно уставившись на Рейян, которая едва не плакала от отчаяния. Ханифе, несшая поднос с кофейными чашками, остановилась и тихонько пристроилась за его спиной. - Пока ты беседуешь с Хазаром, тут ужасные вещи происходят, - Хандан подбоченилась и кивнула на дочь и племянницу. - И что происходит? Опять что-то не поделили? – устало отозвался Джихан. - Харуна видели в Стамбуле с чужой женщиной. Хандан хотела употребить более крепкое словцо, но пожалела слух незамужней дочери. С лица Джихана моментально слетело усталое выражение, Хазар вопросительно уставился на дочь, Ханифе за его спиной зажала рот рукой. Но Ярен всего этого уже не видела. Она с диким воплем бросилась на Рейян, едва не сбив с ног. Она лупила кузину с отчаянным вдохновением, так, словно хотела вышибить из нее дух. Рейян жалобно закричала, пытаясь вырваться, но силы Ярен, удесятеренные болью, не дали ей ни единого шанса. Все вокруг что-то кричали, увещевали, восклицали, кажется, их пытались разнять. Ярен не видела и не слышала ничего. Кровь шумела у нее в ушах, перед глазами в кровавых трещинах стояло лицо Рейян, произносившей роковые слова. Наконец, какая-то сила оторвала ее от жертвы, поднимая в воздух. Ярен лягнулась изо всех сил и с яростным удовольствием отметила, что попала – противник вскрикнул от боли. Она снова двинула ногой, и тогда Азат просто схватил сестру поперек тела и уложил на кровать, завернув в плед, как котенка. - Ярен, пожалуйста, успокойся, тише, - он пытался обнять ее. Лягаться и бить его она теперь не могла и просто отпихнула всем телом. Дернулась отчаянно и безуспешно, и упала лицом в растерзанную кровать. Вокруг что-то говорили, возможно, даже ей – она не слушала и не слышала. В конце концов, все вышли – кажется, мать их выгнала, - и оставили ее. Снова стало тихо, сумерки за окном сгущались. Ярен лежала в темноте, завернутая в плед. Она не плакала, не кричала, не шевелилась. Ненависть, как темный, тягучий сок ядовитого дерева, по капле вливалась в ее вены. Ненависть ко всем и ко всему. Родители. Дедушка. Азат. Рейян. Харун. «Вот ты и избавилась от него, - мелькнула у нее горькая, злая мысль. - Почему тогда тебе так плохо, почему? Почему?..»   *** Ярен снился кошмар. Она сидела в старой комнате на полу, среди мебели, завернутой в чехлы. Здесь давно никто не жил и даже не помнил, что есть такой дом, она знала это хорошо. Потрескавшиеся стены, паутина, как мочалка, свисающая по углам. Никто не знал, что Ярен здесь, все забыли о ней. Никто не станет ее искать. Она здесь одна, совершенно одна, очень, очень давно. Она позвала маму, сначала робко, как ребенок, потом все громче и настойчивей. Затем отца, дедушку, брата. Но никто не приходил, не слышал ее. Захлебываясь отчаянием, она звала тетю и дядю. Она знала, что это бесполезно, про нее все забыли и не вспомнят, но все равно кричала, чувствуя, что голос не повинуется ей, что она просто открывает рот, изо всех сил напрягая связки… …Ярен в ужасе распахнула глаза. В окно светило солнце, щебетали птицы, внизу мать что-то выговаривала Ханифе, Элиф, кашлянув, прошла под окном. Ярен кое-как выпуталась из пледа, все еще сковывавшего ее тело, и вскочила. Ее мелко трясло с пяток до макушки. Она вслушивалась в сварливый голос матери, как в музыку, ужас потихоньку отступал. Снова этот сон. Снится ей каждый раз, когда она чувствует, что не справляется. И каждый раз так живо, каждый раз у нее просто сердце разрывается от страха и отчаяния… Внезапно она вспомнила: было кое-что новое в ее сне. Она звала Харуна. В самом конце, когда она уже совсем отчаялась до кого-то докричаться, она позвала его. Этого только не хватало. Она умылась, причесалась, переоделась, спустилась во двор. У лестницы стояла мать с крайне скандализованным выражением лица, а чуть подальше – Азат с Элиф, смотревшие на Ярен с нескрываемым сочувствием. - Дочь, - начала Хандан, - …милая, ты только не расстраивайся… Ярен вопросительно посмотрела на мать. - Ярен, твоя помолвка расторгнута.   - Что?! Они снова все решили без нее?! - Мама, как это понимать? Я была в своей комнате, я была тут, рядом, почему никто не зашел, чтобы сказать – сейчас будет решаться важный вопрос, касающийся моей жизни? Моей, не вашей! - Дочь, послушай меня… - Да что? Что ты теперь хочешь мне сказать? Вы тут собрались, чтобы сообщить мне о том, что меня снова никто не спросил? …А ты, - она обернулась к Азату, - почему ты ничего мне не сказал? - Ярен, мы не хотели, чтобы у тебя снова случилась истерика… Истерика! Они действительно ни шиша не понимают?.. - Вот как? ... Когда будешь разводиться с Элиф, потому что не любишь ее – тоже уведомишь ее об этом по почте? Ярен развернулась и пошла обратно. Она видела вмиг изменившееся лицо Азата, знала, что ударила его, что называется, ниже пояса, и теперь скорее всего Элиф с Азатом снова разругаются вдрызг, когда у них только-только начало что-то налаживаться… Пусть. Она готова была жалить всех подряд, без разбора, пока не кончится яд. Зашла в комнату, захлопнула дверь и повернула ключ. Оцепенение вчерашнего дня сменилось жгучей яростью, она буквально выгорала изнутри. Хорошо, родня как всегда приняла решение за нее - было ясно еще вчера, что так и будет, поэтому она и сорвалась так. Но теперь это не настолько важно. Она сама должна что-то сделать. Должна поставить Харуна на место, стереть с его лица эту его самоуверенную усмешку, показать ему, что не он тут единоличный хозяин положения. Нельзя просто так дать ему уйти, не сказав ничего. Она свернулась тугим клубком на кровати, но тут же развернулась, вскочила и забегала по комнате, как тигрица, пойманная в клетку. Выбраться потихоньку из дома, прийти к нему и швырнуть в лицо его букет, который все еще стоял на ее туалетном столике? Нет, глупо, так она только покажет, насколько глубоко уязвлена, даст ему повод насмехаться над собой как всегда. Тогда что? Нет, так нельзя. Харун – подлец, но иногда давал ей дельные советы. Всякий раз, когда эмоции захлестывали ее с головой, он говорил одно слово: «спокойно». И он никогда не сомневался в ее уме. Надо успокоиться  и попробовать пошевелить мозгами. Рейян дуреха, не могла она напутать? Она до сих пор шарахается от своего мужа, когда тот прижмет ее чуть покрепче, может, и «вызывающее поведение» ей приглючилось? С таким-то чистоплюйством! А Харун, приветствуя, спокойно приобнимал женщин в «Крыше» и не видел в этом ничего предосудительного. Да, Рейян могла напутать – но не Миран. Этот сам жил в Америке и хорошо знаком с американскими нравами. И они наверняка обсудили этот вопрос – ее совестливая кузина ни за что не стала бы говорить такие вещи, не будучи уверенной, что эти вещи стоит говорить. Значит, этот вариант отпадает. Но он так спокойно сообщил ей, что летит в Стамбул по делам… неужели у него совсем нет совести? Нет, что-то тут не сходится. Совести у него, может, и нет, зато есть мозги. Если все его «дела» в Стамбуле состояли в том, чтобы навестить ту девицу, он ни за что бы так не подставился. Что он делал в том же отеле, что и Миран с Рейян? Что он в действительности там делал? Даже если предположить, что это фантастическое совпадение свело их в одном из бесчисленных отелей Стамбула – это совсем не похоже на Харуна, позволить себя поймать. Судя по словам Рейян, кроме «вызывающего» поведения ничего и не было – а уж это для него задачка на одно действие. Обвел бы всех вокруг пальца, прикинулся невинной овечкой, убедил бы Мирана и его глупенькую женушку, что он святее всех святых. А ее родителям наплел бы с три короба, так что перед ним еще и извиняться бы пришлось… - …Ярен-ханым, выпейте чаю. Или, может, чего другого вам принести? Ханифе. Пришла поиздеваться над ней. Ярен знала, что из всего семейства Ханифе больше всех ненавидит именно ее. И, честно признаться, было за что. Вместо ответа она схватила с тумбочки тюбик с кремом и что есть силы запустила им в дверь. - Как скажете, - Ярен услышала удаляющиеся шаги кухарки. Вот зараза, даже не сдерживает радость в своем противном голосе. …Чего-то не хватает, какой-то детали. Она сердито ударила подушку. Харун ни за что не подставился бы так, только если… если она ни капельки не дорога ему. Может, ему надоела ее вечная колючесть и осторожность? И он, недолго думая, связался с этой стамбульской стервой, как ее там, и даже не стал запариваться с оправданиями? Может, поэтому так коротко и бесстрастно попрощался с ней в ту ночь – уже тогда решил, что им не по пути? А эта девица, наверное, с радостью запрыгнула ему на шею! Она представила себе эту неведомую Дениз – она, верно, работает, живет, где хочет, видится, с кем хочет, и вовсе не стесняется встречаться с мужчинами в отелях. А она, Ярен, ничего не видела дальше своего края и ни шагу не может ступить без одобрения родни. Выражение ее лица стало угрюмым и злым. Она все-таки позволила эмоциям захлестнуть себя и не видела, что они уводят ее все дальше и дальше от верных рассуждений…