Танцы на крыше

Харун осторожно вел машину по извилистой грунтовой дороге между скал, гравий хрустел под высокими колесами Асланова внедорожника, за окнами то и дело мелькали оливковые рощи, спокойно переносившие особенности горного климата. Где-то внизу временами выглядывала узкая лента шоссе. Теперь, когда Ярен получила главное – свободу, все прочие потребности организма разом напомнили о себе: противная слабость и дискомфорт во всем теле, как бы она ни пыталась устроиться в удобном кожаном кресле; в рот словно песка насыпали, руки гадко дрожали. И, хоть Харун и дал ей понять, что не обращает внимания на ее вид и запах, ей все равно не давало покоя, что она сидит рядом с ним вот такая неопрятная, потная, в домашних трениках. Это она-то, всегда одетая с иголочки, с ноготками, похожими на лепестки… - Харун, я ужасно хочу пить, - наконец не выдержала она. - Сейчас выедем на трассу, и через десять километров будет заправка. Там куплю тебе подкрепиться. - О-о, - она застонала и откинулась на подголовник, - десять километров! Я засохну, как верблюжья колючка! В моем организме не осталось ни капли воды! Она мужественно держалась, пока сидела одна в сарае. А теперь можно было ныть, плакаться и проситься на ручки – ей и правда казалось, что она не продержится больше ни минуты. - Ярен, ну где я возьму тебе здесь воду? Потерпи немного. - Я тебя сейчас укушу. - Кусай, только не сейчас, я немножко за рулем, - он чуть прибавил газу – настолько, насколько позволяла дорога. Они вывалились с грунта на трассу, и стрелка спидометра поползла вправо. Харун подумал о том, как бы снова не нарваться на патруль: не хватало еще стоять тут и объясняться с полицией, почему он получает второй штраф за сутки. Впереди показались очертания заправки, похожей на оазис здесь, среди горных пустошей. Харун припарковал машину, наклонился к Ярен и залез за отворот куртки, которую Ярен уютно устроила на своих плечах: - Что ты делаешь? – возмутилась она. - Ищу свое портмоне. …Все, уже нашел, не волнуйся, - он запахнул ей куртку. - Посиди, я мигом. Посиди! Ярен отстегнула ремень, вылезла и села на капот, подставляя тело солнцу, светившему с безоблачного синего неба. Как немного нужно, чтобы начать ценить такие простые вещи, как солнечный свет и свежий ветер! Не говоря уже о воде и еде, любой, хоть какая-нибудь гадость вроде пюре быстрого приготовления. Что угодно, чтобы набить пустой живот! Харун действительно появился практически спустя мгновение, неся ей полуторалитровую бутылку воды. Ярен выхватила у него бутылку, сбила крышку и опрокинула в себя разом полбутылки, захлебываясь, булькая и проливая воду на себя. - Как хорошо, что я всего этого не знал, пока разговаривал по телефону с этой ведьмой, - Харун покачал головой. - Ты с ней разговаривал? – Ярен вытерла рот и уставилась на него. - А как, по-твоему, я до тебя добрался? - Но как ты узнал ее номер? - Украл телефон у твоего деда. Не сам, кое-кто мне в этом очень помог. …Там готовятся твои кебабы, пойду посмотрю, что с ними. Ярен смотрела ему вслед, разинув рот. Странные мысли теснились у нее в голове. Она и раньше знала, что Харуна не сильно заботят вопросы морали, но все это было до того, как она влюбилась в него, и в то время она никогда не упускала случая поддеть его, называя льстивым притворщиком и безнравственным психопатом. А теперь выходит, он единственный, кто наплевал на аморальность ее поступка и просто не позволил ее мучить. Более того, пошел ради нее на поступок, от одного упоминания которого любой в ее семействе немедленно упал бы в обморок. И говорит он об этом так, походя, будто рассказывает, что ел на обед. Что-то сильно ломалось в ее мировоззрении, но пустой желудок мешал понять, что именно. Честное слово, ее как будто даже стало меньше мутить. Она поставила бутылку на капот и пошла к зданию заправочного магазина. Зашла в уборную, вымыла руки, умылась, вытащила солому из волос, почистила одежду настолько, насколько это было вообще возможно. Женщины косились на странную замарашку с огромным бриллиантом на пальце, но Ярен решила, что ей все равно. Харун принес ей два горячих кебаба, кофе в бумажном стаканчике и пакет со сладостями. - Приедем в отель, накормлю тебя нормальным обедом. А пока… Ярен выхватила у него кебаб и вцепилась зубами в горячую баранину. Метафора «сейчас я могла бы съесть быка» обрела для нее вполне реальные очертания. - Харун, тебе повезло, что здесь эта заправка, - пробубнила она с набитым ртом. – Иначе я съела бы тебя. - У тебя еще будет такая возможность, только не здесь, здесь люди. …Ярен, ешь нормально, не надо заглатывать еду. Да тебе плохо станет, особенно после такой голодовки!.. - …Харун, отстань, - она увернулась от его руки. – Дай второй! Харун вздохнул и махнул рукой, глядя, как она уничтожает кебаб, почти не жуя, и, обжигаясь, запивает кофе. Может, и правда, ничего с ней не будет. Его желудок, испорченный стрессами и перекусами кое-как, такого издевательства не выдержал бы точно. Но у Ярен с пищеварением дело обстоит, наверное, получше… Ярен залезла в пакет со сладостями, вытащила кадаифи и откусила сразу половину, чувствуя на губах любимый вкус меда и орехов. Глубоко вдохнула и зажмурилась от удовольствия. На заправке отвратительно пахло бензином и дорожной пылью, но этот воздух казался ей лучшим в мире – запахом свободы. Она вытерла руки об пустой пакет и удовлетворенно расплылась в улыбке. - Все, теперь я самый счастливый человек в мире, - она перебралась поближе к Харуну и положила голову ему на плечо. - Вот и славно, - он обнял ее за плечи. – Еще чего-нибудь хочешь? - Ох, - она посмотрела в сторону магазина, - нет, лучше расскажи мне, как ты все-таки меня нашел? Ты разговаривал с Гизем? Как тебе удалось выбить из нее, где она меня держит? - Ну, сначала мы с Азатом пытались выяснить, где тебя держат, используя законные методы… - С Азатом? – перебила она его. – Ты хочешь сказать, Азат в это впрягся? - Признаюсь честно: без Азата я искал бы тебя намного дольше. Но главная заслуга тут принадлежит Элиф. Это она его растормошила. - Элиф? – она изумленно взглянула на него. – А ей какое до меня дело? - Элиф – славная девочка, честная и смелая. И если Азат что-то и поймет в этой жизни, то лишь благодаря ей. Искренне надеюсь, что ему хватит ума перестать лить слезы по той, которой до него дела нет, и оценить, что за сокровище его жена. И что это понимание не придет к нему слишком поздно. - Но я все еще не понимаю. Мы с ней двух слов не сказали друг другу с тех пор, как она вышла за Азата… - Знаешь, я не люблю читать назидания, но вы, Шадоглу, были к ней несправедливы. Ну, да, она обманом вошла в вашу семью, но никаких дурных целей она не преследовала, напротив. И она очень любит Азата, а для такого шалопая, прости, как твой брат – это огромный плюс, что такая славная девчонка решила в него влюбиться. Она очень одинока в вашей семье, но от этого не изменила себе. Словом, Элиф посчитала, что с тобой обошлись несправедливо – и поэтому решила вмешаться. Ярен вспомнила огромные глаза Элиф, смотревшие с ужасом и гневом, и как она стала похожа на Азизе в тот момент. Азизе, с ее обостренным чувством справедливости, заставляющим ее делать с людьми то, что они, по ее мнению, заслужили. Только у Азизе компас сбит. Но эта маленькая тихая Элиф оказалась похожа на свою грозную бабку больше, чем кто-либо еще. Больше, чем Миран, больше, чем Генюль. Харун с интересом наблюдал за мыслями, как облака, сменяющими друг друга на ее лице, и между тем продолжил: - Азат и Элиф помогли мне выкрасть телефон твоего деда. А дальше надо было просто заговорить Гизем зубы. Я представился твоим отцом, разыграл лицемерного идиота, которого вопросы собственного благочестия волнуют больше, чем благополучие дочери, и походя узнал, где она тебя прячет. - Харун, - она подняла на него глаза, полные восхищения и благодарности, - ты даже не представляешь, от чего ты меня спас… - Ярен, - он посмотрел на нее, и глаза его хитро заблестели, - а я вот не уверен, кого от кого спас – тебя от старухи Гизем или Гизем от тебя. - Что ты несешь? – возмутилась она. – Ты подумай: что я ей сделала? А она морила меня голодом! - Да? А она на тебя жаловалась, между прочим. Сказала, что папочка плохо тебя воспитал, и ты грубиянка и шпана подзаборная. - Это я-то грубиянка? Да я как могла себя сдерживала! Ну, ладно, когда она в очередной раз не дала мне еды и воды, я обозвала ее садисткой и послала в психушку и в клуб бдсм, но… - Куда-куда ты ее послала? – расхохотался Харун. – Ярен, а ты хоть знаешь, что это такое? - Ну, - пробурчала она, - там же что-то про садистов, разве я не права? …Ну, и что же это? Объясни мне, умник! - Объясню, только можно в другой раз, ладно? Кстати, Ярен, когда я тебя увидел, мне показалось, ты совсем меня и не ждала? - Ты не представляешь, как я тебя ждала. Но я понимала, что только дед знает, где я, и не представляла, что ты сможешь из него это вытрясти. Он же специально сделал так, чтобы никто не знал. И еще, - она помялась, - он сказал, что подумает, устраивать ли вообще эту свадьбу. - Ну, это он в сердцах сказал. Но вот сейчас было обидно. Я столько раз загонял тебя в невозможные ситуации, а ты так и не поверила, что я хитрый и опасный мерзавец, способный на что угодно. Эх, для кого я старался!.. Он сделал притворно-раздосадованное лицо, и Ярен рассмеялась – легко и весело. - Я поверила, - она обняла его за пояс. – Поверила, что ты совершенно аморальный тип, несносный и…, - она сделала паузу и кокетливо повела длинными ресницами. - И? - И милый, - она уютно устроилась у него на груди. - Обалдеть! – Харун обнял ее крепче и потерся подбородком о ее макушку. – Так мало людей в этом мире считают меня милым!..   Торопиться никуда не хотелось. Эти полтора дня принесли много неприятностей и переживаний обоим, оба много передумали и перечувствовали в неожиданной разлуке, и теперь, под весенним солнцем, стремительно набирающим силу и тепло, все ушедшие проблемы казались обоим не столь значительными. Они будто перепрыгнули определенный этап, и перепрыгнули его успешно, держась за руки. Ярен отлепилась от Харуна и снова потянулась за бутылкой воды, и только сейчас заметила, что они сидят на капоте совершенно незнакомого внедорожника. - Харун, ты что, обзавелся новой машиной? - Это машина друга. Пришлось одолжить у него, чтобы мы с тобой не застряли в горах, как твой дед. Кстати, можешь позлорадствовать – Насух-бей на обратном пути сломал подвеску на заднем колесе и с большим трудом дотянул до шоссе. А там ему не удалось подцепить ничего, кроме трактора, который буксировал его до самого Мидьята. Глаза Ярен сузились. - Мне нет дела до того, что случилось с Насух-беем. - О, это уже серьезно! – протянул Харун. – Крошка, а что, собственно, произошло? Как случилось, что ты так глупо попалась? Мне казалось, ты всегда успешно водила своего деда за нос, да и все семейство в придачу. Ярен внимательно вгляделась Харуну в лицо. За эти полтора дня она узнала о нем больше, чем узнала бы за несколько месяцев, если бы они так и продолжали встречаться в гостиной Шадоглу – так ей, по крайней мере, казалось. Она ведь попалась только потому, что была слишком занята, рассуждая, как Харун посмотрит на ее поступок. Запуталась, как ей быть, и лгать ему не желая, и не желая показаться ему мерзавкой. Ей вдруг захотелось рассказать ему все, но страх снова накрыл ее своей тенью. - Ты, наверное, уже знаешь, что произошло, - неуверенно начала она. - В общих чертах – из того, что рассказала Элиф. Честно говоря, я был очень зол – прежде всего на тебя. Ты пишешь, что должна сказать мне что-то важное, потом исчезаешь с радаров, я приезжаю к вам домой, где Насух выставляет меня за дверь, звоню твоему папочке, он затирает мне что-то вроде «дедушка не подвергнет внучку опасности», в чем у меня уверенности нет совсем, и я начинаю понимать, что ты попала в какое-то фантастическое дерьмо. И в тот момент меня особенно интересовало, чего ты сразу мне все не рассказала? Что на тебя нашло? Мы бы избежали многих проблем. Ведь ты об этом хотела сказать мне в то утро? - Да, я… Понимаешь, ты рассказал мне тогда про то дело и человека, которому ты помогаешь прекратить вражду и помирить наши семьи. Когда ты уехал от нас вечером, я решила, что должна расстаться с письмом, вернуть его туда, где оно нужно. Продолжая прятать его, я мешала тебе и …словом, раньше я хотела доставить Рейян как можно больше неудобств, но теперь в этом не было никакого смысла. Да и, если поразмыслить, ей и без того досталось куда больше, чем мне. Я хотела подбросить письмо деду в комнату и избавиться уже от этой истории. Сняла картину, за которой оно лежало, - но там его уже не было. Сначала я подумала, что, может, оно выпало и куда-то закатилось, все перерыла. Но в итоге мне пришлось прийти к мысли, что его вытащили намеренно. И картина висела криво, я бы не оставила висеть кривую картину в собственной комнате. - Ясно. Но я все еще не понимаю, почему ты сразу мне не позвонила? Пока твои все спали, и я был в Мидьяте? - Была ночь на дворе… - И? Раньше ты как-то не стеснялась будить меня в любое время суток.  - Харун, я… - она посмотрела ему в глаза – будь что будет, она скажет все, как есть, так же честно, как он честен с ней. – Я не хотела, чтобы ты думал, что я такая гадина, выкрала письмо, которое было для дяди вопросом жизни и смерти. Ты единственный, кто не думал обо мне плохо. Хотела расправиться с этим вопросом самостоятельно и закрыть эту тему… - …Но не смогла, - закончил за нее Харун. – Аллах-Аллах! Ты что, хочешь сказать… ты всю ночь сидела и молчала, потому что испугалась, что я плохо о тебе подумаю? Харун в голову пришла мысль, что было что-то парадоксальное в том, что возмездие настигло ее именно в тот момент, когда она честно попыталась все исправить. - Ну, ты же не считаешь, что это очень правильный и хороший поступок – вытащить важное письмо из пиджака дяди, лежащего без сознания от потери крови, - угрюмо сказала она. - Да нет, ничего хорошего в этом нет, только… - Только – что? - Только я не очень понимаю. Окей, предположим, ты мне рассказала про не очень хороший свой поступок. И думала, что я – что? Повернусь к тебе своим оскорбленным задом? Скажу: «ах, фу, я не могу дышать одним воздухом с такой нехорошей женщиной»? - Я не думала, что ты сделаешь именно так, но… - Или, может, ты боялась, что я стану таскать тебя за волосы и запру в сарае? - Харун, зачем ты так… - Затем, что либо я чего-то не понимаю, либо ты. Кто я для тебя, Ярен – близкий человек или манекен, перед которым нужно притворяться и разыгрывать хорошую девочку, чтобы получить желаемое? Благодарю покорно, я насмотрелся в своей жизни на подобные браки и отношения! - Это не так, - она робко взяла его руку и посмотрела ему в глаза. Услышанное сильно потрясло ее, ведь это было то, о чем она давно запретила себе думать, выучив, что хорошие поступки надо показывать, а плохие – как можно тщательнее скрывать. – Я только сейчас поняла, что именно перед тобой никогда ничего не разыгрывала, а если и разыгрывала, ты всегда это знал. Ты знаешь про меня столько всего, что… наверное, это и правда было ужасно глупо, пытаться скрыть это от тебя. Просто мне в тот момент и правда захотелось стать лучшей версией себя… и дядя, он же ничего мне не сделал… - Первый блин вышел комом, - резюмировал Харун. – Пойми ты, наконец, - это будет хуже всего, если ты будешь мне врать или молчать о своих проблемах. Молчать до утра, до обеда, до следующей недели, до морковкина заговенья, пока не сорвет все клапаны. И совсем хреново, если ты будешь молчать из недоверия или страха – что, впрочем, одно и то же. Это… я не знаю, как тебе объяснить, но такое отношение женщины просто унизительно для мужчины. …Я имею в виду, для нормального мужчины. Я не Миран, который вдруг осознал свои грехи и пытается отмыть их о чистоту и безгрешность души своей жены. Я вполне себя устраиваю в том качестве, в котором я есть. И ты знаешь про меня достаточно всякого, только раз ты сидишь рядом в моих объятиях – тебе глубоко на это наплевать, верно? Почему с моей стороны должно быть как-то иначе? К тому же, как бы тебе сказать, жизнь такая штука, она немного сложнее, чем бинарная система. Ярен растерянно смотрела перед собой. Смысл сказанного Харуном постепенно проникал в ее сознание, мироощущение. Мать никогда не боялась отца, и действовали они всегда заодно. Тогда почему она так привыкла ко лжи из страха быть отвергнутой? Харун совершенно прав, она знает про него столько всего, что хватило бы на вагон обвинений. Только вот ей действительно все равно. - Мы все не подарки, и я – в особенности, - примирительно сказал Харун. – Ярен, если бы все в жизни было так просто: сделал плохой поступок – стал плохим, сделал хорошее – и ты снова хороший. Мы все в жизни наживаем такое, от чего потом не спится ночами. Вовремя не подставленное плечо, не поданная рука, порванная с кем-то связь, которая никогда не зарастет. Равнодушие, нанесенная кому-то обида, ревность, которая убивает и тебя, и того, кого ты приревновал. Твой собственный эгоизм, нежелание слышать, потому что это лишает тебя привычного комфорта. Понимание, что ты сбросил кого-то с узкой тропы, потому что вместе вам не разойтись. То, что хотелось бы забыть, нажать на кнопку и все стереть, как на компьютере. Если бы так было можно, как просто было бы жить. Рука Харуна машинально опустилась в карман. Внезапно он вспомнил, что они на заправке, и сунул сигареты обратно. - В каком-то смысле тебе повезло, - тихо сказал он. – Твой дядя благополучно выздоровел и сейчас, наверное, уже разговаривает с Мираном о Дильшах. Знаешь, моя мать говорила, что Аллах порой обращает зло в добро – исправляет наши ошибки. Ты скрыла, что Миран собирался опозорить Рейян, и она вышла за него замуж. Но он действительно ее полюбил, и это стало началом их общей истории. Вот если бы Хазар-бей умер тогда в больнице, а Рейян вышла в окно от разбитого сердца – тогда я бы тебе не позавидовал. Не в плане осуждения от людей, все это можно скрыть, выставить в совершенно ином свете. Но есть такая штука, как память – ты смотришься в нее, как в зеркало, и понимаешь, что время утекло, и едва ли можно что-то исправить или изменить, беги, не беги. Ярен закусила палец, но слезы все равно потекли по щекам. Оказывается, в жизни есть что-то страшнее, чем осуждение, страшнее, чем физическое наказание. И это что-то не перехитришь никакими уловками и ложью. Харун обнял ее и прижал ее голову к своему плечу. - Ярен, ну, хватит реветь. Я ведь не для того сказал, чтобы тебя напугать, а чтобы ты меня поняла. - Я поняла, - всхлипнула она ему в плечо. – Я поняла… - Тогда поехали в отель. Хватит уже тут сидеть, как два идиота. Ярен вытерла слезы и подняла на него испуганное лицо. - Харун, в отель нельзя! Там же все меня знают, да и тебя тоже. Они сдадут нас деду и глазом не моргнут! - Да ладно тебе, никто нас не заметит, - на лице Харуна появилось некое подобие улыбки. - Ты с ума сошел? – она недоуменно уставилась на него, и тут до нее дошло. - Харун, какой ты гадкий, зачем ты издеваешься надо мной? Я ведь в таком состоянии, - она хлюпнула носом, - не могу воспринимать твои шутки. - Ну, спасибо, до тебя быстро дошло, что я все же не дурак и не потащу тебя в отель Шадоглу. Успокойся, после той истории в Стамбуле я живу в маленьком тихом отеле на выезде из Мидьята. Так что вытирай нос и поехали! Он достал салфетку и начал было вытирать ее покрасневший нос, но она вскрикнула и оттолкнула его руку. - Что такое? Я тебе сделал больно? Я же едва прикоснулся… Ну-ка, посмотри на меня! Он осторожно повернул к себе ее сердитое лицо. Так и есть, один глаз как будто меньше другого. Он аккуратно коснулся ее щеки, чувствуя под своим пальцем отек, внешне почти не заметный. Ему самому по жизни не раз ломали нос и разбивали лицо, и он прекрасно знал – такие травмы не всегда видны, и даже перелом носа порой можно определить только на рентгеновском снимке. - И не надо смотреть на меня волком. Это Гизем тебя так? - Дедушка постарался, - зло ответила Ярен. - Что?! Слишком жив был в его памяти рассказ Ярен о том, как Насух избивал Рейян после ее неудавшейся свадьбы. А ведь Ярен «согрешила» не меньше… Он вскочил с капота и поставил ее на ноги. - Куда еще он тебя ударил? Ярен, это может быть опасно! - Да никуда. …Харун, прекрати это, - она взвизгнула и попыталась вырваться, потому что Харун безо всяких церемоний задрал ей свитер, осматривая ее бока и живот в поисках синяков. – Харун, мне холодно! Не надо так делать… ай, я же без лифчика! Да я клянусь тебе… Харун! Харун, прекрати! Харун, хватит, ты что, хочешь раздеть меня здесь при всех?.. - И раздену, если понадобится, - свирепо ответил он. – А это что? – он поднял ей рукав и кивнул на запястье, на котором мелкими лиловыми синяками отпечаталась железная хватка деда. - Дед тащил меня за руку. Харун, ну я клянусь тебе чем угодно, не бил он меня больше! Поедем в отель, пожалуйста, я хочу есть и вымыться, наконец! Харун молча дернул дверцу пассажирского сиденья, и Ярен поспешно залезла внутрь. Собрал с капота весь мусор от ее трапезы, закинул на заднее сиденье, сел в салон и разъяренно хлопнул дверцей. Он тронулся с места так резко, что она едва успела щелкнуть ремнем. Она понимала, что его гнев направлен не на нее, но чувствовала себя крайне неуютно – первый раз на ее памяти Харун разозлился по-настоящему. Не зная, как разрядить обстановку, она просто уставилась в окно и поковыряла пальцем царапину на кожаной обивке салона. Аслан любил покататься по бездорожью – в одном из таких путешествий он и встретил Ханде – и за год уделал машину так, что она уже не выглядела новой, хоть и была по-прежнему комфортной. Харун, нахмурившись, смотрел на дорогу перед собой. Когда Ярен рассказывала ему о побоях, нанесенных Рейян, это было омерзительно, но сейчас кто-то поднял руку на его женщину. Переломать бы мерзавцу пальцы! Ему вспомнился просторный каменный двор с фонтаном, где было так прохладно после июльской жары в Урфе, молодое лицо отца, его строгий голос… Тогда Харуну было шесть лет, и он с другими детьми носился и играл в тупике узкой средневековой улочки, откуда можно было залезть на древнюю стену и походить по крышам. К тому времени у него выпали два передних молочных зуба, и соседская девочка бегала кругами и дразнила его беззубым сусликом. Возразить на это было нечего, поэтому Харун просто взял и поколотил ее. Девчонка убежала в слезах, а вечером к Ибрагиму-аге пришли ее родители жаловаться на его сына. - Харун, сынок, я понимаю, что ты еще ребенок, быть может, я сам тебе чего-то не объяснил, – когда соседи ушли, Ибрагим сел с сыном на каменную ограду фонтана, – но ты хоть раз видел, чтобы я поднял руку на твоих сестер? А Барыш? – Барыш был садовником в доме Бакырджиоглу, и его сестры работали на кухне. – Бить женщин – дело, недостойное мужчины. Даже если они нас очень сильно раздражают. В тот вечер Харун сидел за семейным ужином, мрачно ковырял ложкой кашу и думал с досадой, что из-за этой дуры он сделал нечто недостойное, чтобы зваться мужчиной. А ему очень хотелось поскорее стать мужчиной – таким, как отец, ну или хотя бы как Барыш – для начала. Все вокруг постоянно твердили, что он единственный наследник и продолжатель рода, и хотя он и не очень понимал, что это значит, это чрезвычайно подстегивало его чувство собственной важности. А теперь он опозорился как мужчина! Пусть только попробует еще что-нибудь сказать эта вертлявая козявка – он пройдет как мимо порожнего места, будто ее вообще не существует! С тех пор утекло много воды, но этот маленький эпизод его безоблачного детства врезался ему в память, и даже более поздние разговоры с отцом не смогли перебить его значимость. «Женщины иначе реагируют на физическую угрозу, - объяснял Ибрагим-бей, когда Харуну было четырнадцать. – Ты вот иногда лезешь в драку специально – и не спорь со мной, все я знаю. И не думаешь о том, что тебе в очередной раз разобьют нос. А женщины цепенеют от страха, когда чувствуют угрозу со стороны более сильного существа. Сынок, не буду тешить тебя иллюзиями, тебе в жизни придется столкнуться с разными скверными вещами. Но одно из самых унизительных для мужчины – если женщина станет бояться тебя из-за угрозы расправы». Привычка бить жен и дочерей, прочно укоренившаяся в некоторых семьях, по возвращении на родину шокировала Харуна едва ли не больше, чем в свое время Америка с ее свободными нравами. Не сказать, чтобы в США битье жены или подруги было чем-то исключительным, но здесь, в Турции, некоторые главы семейства считали такие методы воспитания чуть ли не своим священным долгом. Уродливое искажение традиции, признающей власть мужа над женой. Мужчина, не умеющий утвердить свой авторитет в семье ничем, кроме грубой силы, был в глазах Ибрагим-бея, а за ним и Харуна, жалким и омерзительным существом. В своем ханжеском ослеплении эти люди забывали, что власть – прежде всего ответственность, а не повод творить какую угодно дичь… И надо же было такому случиться, что жизнь столкнула Харуна нос к носу с подобным блюстителем чужой нравственности, что его Ярен всю жизнь жила бок о бок с этой мерзостью! Они молча въехали на парковку за двухэтажным отелем, утопающим в цветущем миндале и абрикосах. - Какое чудесное место! – вырвалось у Ярен. – Харун, ты по ночам цветочки нюхаешь? - Вроде того. Они вошли в маленький холл, и девушка на рецепции встала со своего стула за стойкой. - Добрый день, Харун-бей! - Добрый день, Чилек-ханым, - Харун взял у нее ключ. – Оформите мой номер на двоих, я сейчас спущусь и доплачу. Ярен поймала на себе внимательный взгляд девушки и подумала, что в отеле Шадоглу дед бы отчитал работницу за такой затрапезный вид, но здесь это, пожалуй, смотрелось уместно. Харун впустил Ярен в небольшой, но уютный номер на втором этаже. - Приложи это к лицу, - он вытащил из минибара холодную бутылку и протянул Ярен. – Только ненадолго, иначе заработаешь насморк. Располагайся. Я пойду, доплачу за номер, закажу обед и вернусь. Харун сбежал вниз и подошел к стойке. - Сколько с меня? И обед, пожалуйста. Чилек молча протянула ему чек. Харун приложил карточку и хотел уже уйти, как она сказала, понизив голос: - Харун-бей, простите, но вы же понимаете… Ярен Шадоглу – внучка Насуха-аги… Харун поднял на нее взгляд, и глаза его стали холодными. - Продолжайте, ханым. Слушаю вас. - Вы же отдаете себе отчет… - она совсем смешалась. – У нас маленький отель, но об этом скоро все равно станет известно, не сегодня, так завтра. Будет скандал. - Сколько вам нужно за ваше молчание? Она всплеснула руками. - Дело же не в деньгах… - Да полноте, ханым. Дело всегда в деньгах. Вернее, в их количестве. - Харун-бей, - она выпрямилась, - зачем вы так? Я понимаю, что вам неприятно, что я лезу в ваши личные дела, но вы нездешний и многого не понимаете. У нас маленький город, а Насуха Шадоглу знают в каждой подворотне. И его семью тоже. Я могу молчать и не спрашивать, почему вы привезли сюда Ярен-ханым, но все – молчать не будут. Вот там наш садовник, - она кивнула в окно, - и он наверняка видел вас. А это наш повар, у него сейчас перерыв, - она осторожно указала на парня, расположившегося на диване и роющегося в телефоне. – И ваши деньги тут не помогут. Никому не хочется связываться с Насухом-агой. Вы уедете, а им здесь жить. Харун посмотрел в ее простоватое честное лицо – наверняка приехала подзаработать из соседней деревни – и ему стало неловко за свое поведение. Слишком уж он привык в США, что все или почти все решается деньгами. - Простите, Чилек-ханым. Я что-то увлекся, - он потер подбородок и спросил больше себя, чем ее, - так что же мне делать? - Я не знаю. Я могу поговорить с Мехметом, - она посмотрела на садовника, стригущего кусты у входа, - но вы должны быть готовы, что слухи все равно поползут. - Я понял вас. Спасибо. И еще раз простите. Мне нужно подумать. …Да, и обед – можно вас попросить отнести его в номер самой? – он снова полез за портмоне, но она всплеснула руками. - Да перестаньте вы уже! Я в жизни не брала взяток и не собираюсь, Аллах за это наказывает. Мне что, сложно поднос отнести? Харун улыбнулся одними глазами, кивнул ей и вышел во двор. Сел на скамейку и закурил. Вот значит, как. Маленький Мидьят. Городок, где все знают всех. Он вспомнил слова Ярен, сказанные в ночной темноте пустоши: «Мне так часто хотелось уехать из Мидьята с его средневековыми представлениями о жизни, сплетнями, где все всё друг о друге знают, и поэтому стараются быть пристойными на людях…». О чем он думал, везя Ярен сюда? Надо признать, он не думал ни о чем, кроме того, чтобы добраться до нее и вытащить из того дерьма, в которое она попала. А дальше все должно было как-то сложиться само собой. Как мальчишка, право слово. Его извиняет только то, что раньше он почти не сталкивался с обществами, где девушку готовы были растоптать за то, что муж счел ее негодной, как это случилось с Рейян. И с Ярен случится то же самое. Даже хуже – Рейян, по крайней мере, вышла замуж, и, кроме безобразного поступка Мирана, у Насуха не было никаких оснований называть Рейян распутницей. Можно, конечно, снять для Ярен отдельный номер, но кому что потом докажешь? Надо признать: Насух, сам того не желая, загнал его в ловушку. А он радостно залез в нее и захлопнул за собой дверцу. Насух, Ханифе, Ярен, он сам. Череда ошибок, неточностей, нелепостей и стечений обстоятельств. Все перемешалось, как в шекспировской драме. Вот, что бывает, когда в идеально продуманный план вмешиваются чувства. Эх, проф, как же ты был прав – он вспомнил своего друга и преподавателя, того самого, чьи слова он вспоминал после того, как привез Ярен из ночного кафе, – ты был удивительно, невозможно прав! Только иногда этого не предотвратить. Выходит, выход только один. Он выкинул окурок и снова достал сигарету. Ему невпопад вспомнилось, как он ругался с отцом много лет назад, когда тот узнал, что Харун живет с девушкой и не собирается жениться. «Сынок, я закрывал глаза на все: на то, что ты куришь, что тусуешься в клубах и пьешь там, что забыл все, чему я учил тебя дома. Я считал, что раз ты делаешь успехи в учебе, все это не имеет значения, в конце концов, я сам отправил тебя в страну, где это считается нормой. Но теперь я не могу молчать, это мне держать ответ перед Аллахом, что мой сын живет с женщиной и не видит в этом никакого порока. Я понимаю, ты молодой мужчина, но если так невтерпеж, женись! Я заранее даю тебе свое благословение…» Он тогда сильно поссорился с отцом, заявив, что все это касается только его самого, и решать он будет сам. К тому времени он уже вполне проникся духом американской свободы и, как и большинство его друзей, считал, что жениться следует не раньше, чем сколотишь достойный капитал, зарекомендуешь себя в профессии, станешь успешным. И все свои силы, всю энергию и талант Харун направил на то, чтобы выбиться в лидеры в этой гонке. Его вполне устраивало, что рядом с ним были женщины вроде Дениз – в меру легкие, самодостаточные и не сильно озадаченные матримониальными планами. И он даже не догадывался, какой, в сущности, насмешкой над Шадоглу, семьи, освященной традициями и почтением к семейным ценностям, был их с Асланом план. От религиозности Харуна мало что осталось с тех пор, как он семнадцатилетним мальчишкой покинул отчий дом. Но сейчас по хребту у него пробежал холодок: может, он так расплачивается за свое легкомыслие? За то, что заставил Шадоглу принять его в семью, назвать сыном в то время, когда он еще и не помышлял жениться на Ярен? Они с Ярен так мало знают друг друга, между ними было так катастрофически мало всего, а теперь времени нет. Харун достал телефон и набрал номер, который всегда набирал, когда ему приходилось трудно. - Да, братишка. - Ты где? Чего делаешь? - Закончил прием пациента, у меня перерыв два часа. Домой ехать бессмысленно, сижу, копаюсь в архивах Мидьята. Понимаю, что это глупое занятие, но думал, хоть какая-то зацепка… Но нет, все, как мы и предполагали: узнавать, у которого из ее детей однажды родился сын Аслан, придется у самой Азизе. Она хорошенько все подчистила, комар носа не подточит. - Ну, а что ты хотел? Если Азизе за что-то берется… Ладно, потом об этом поговорим. Мне нужна твоя помощь. Похоже, мне придется жениться на Ярен раньше, чем собирался. - Да? И когда? - Сегодня. - Погоди… - было слышно, как Аслан что-то с грохотом уронил. – Так, братишка, постой, давай по порядку. Что произошло? Шадоглу обнаружили в ее постели твою голую задницу? - Если бы. Все гораздо хуже. - Хуже? Уже залетела? Да ты, смотрю, время зря не терял… - Асланище, да уймись ты. Мне сейчас не до смеха. - Можно подумать, я смеюсь. Я просто в ужасе. Валяй-ка по порядку. Интересно, что еще я должен думать… - Я был зол тогда и дал Ханифе пинка, чтобы она нашла уже наконец это хреново письмо. И она его нашла. Угадай, у кого? - У Ярен?.. – Аслан поперхнулся. – Но зачем оно ей? - Хотела таким образом напакостить своей любимой сестре. А когда я ей рассказал, что в действительности делал в Стамбуле… Аслан, ну хватит нудить, мы уже говорили об этом – ты можешь водить Ханде за нос, это твое дело, но я так не могу. В общем, Ярен решила, что не должна мне мешать, и решила подбросить письмо деду. Но, как ты уже понял, Ханифе к тому времени вытащила письмо из ее тайника. Я поверить не могу, Ярен опоздала на каких-то несколько часов со своим решением! А я ничего не знал. - И Ханифе все рассказала Насуху? Только я все еще не пойму, почему тебе вдруг приспичило жениться сию минуту? - Брат, такого дерьма я в жизни не видел. И надеюсь, больше не увижу. Дед зазвездил ей так, что у нее вся щека разбита и, скорее всего, сломан нос. Но этого мало, он отвез ее в какую-то дыру, посадил под замок, и там какая-то старуха заставляла ее чистить кошару и не давала еды и воды. Знаешь, я все понимаю, она сильно подставила дядю, …но если б мне придумали такое наказание, я бы после забил им это письмо в глотку, каждому по очереди. - Ясно, - медленно проговорил Аслан. – Ты достал ее из этой кошары, привез к себе и теперь, как честный человек, обязан жениться. Выкрал свою женщину из сарая. - Да. Иначе ничего хорошего ее не ждет. Я не могу везти ее к Шадоглу, дед снова ее упечет туда же или еще подальше, он же упертый, как баран. И сломанным носом она уже не отделается, она мне рассказывала, как этот живодер избивал Рейян, когда Миран ее вышвырнул. А если она у меня тут проведет ночь, без брачного свидетельства дома ей лучше не появляться. И вообще в Мидьяте. Меня тут предупредила одна милая девушка. - Fuck, - коротко выразил свое мнение Аслан. – Послушай, может, вам просто уехать? - А ты? Останешься один на один с двумя сумасшедшими семейками? - Да ты за меня не беспокойся. Меня ждет любящая бабушка, которая будет рада обнять своего внука… - Угу, ты главное, следи, чтобы она тебя не задушила в объятиях. Нет, Аслан, это не выход. Во-первых, ну, для Ярен это позор, представь Вильдан на ее месте. А во-вторых, не привык я ни от кого бегать. Не хочу, чтобы Шадоглу думали, будто я украл их дочь и смотался, как подонок. Аслан на том конце провода замолчал. Он хорошо понимал, что Харун прав, но… - Харун, ты хорошо подумал? Назад пути не будет. Вернее, вы, конечно, сможете развестись, если не сойдетесь, но… дерьма будет больше, чем сейчас. - Да брось, дружище, - Харун усмехнулся. – Это все равно произошло бы рано или поздно, никто не дал бы мне окучивать ее по полгода, такие уж у них тут порядки. Ты бы видел их лица, когда я заикнулся, что нам с Ярен до свадьбы неплохо бы пообщаться, походить куда-то без присмотра родни. Если кто-то и смотрит на вещи хоть немного трезво, то это, как ни странно, мамаша Хандан. Но Ярен ей тут такого наплела, что и она носится кругами по потолку. - Тогда скажи мне одну вещь. Она рада? Ярен рада, что выходит за тебя? Харун вспомнил испуганные глаза Ярен, когда она просила его поторопиться с примирением с родителями, потому что боится, что ее сосватают за другого. Ее решимость, когда они вдвоем состряпали на коленке эту ложь, позволившую Харуну снова стать официальным женихом. Ее сумасшедшие поцелуи на темной кухне. И, наконец, ее признания на пропахшей бензином заправке… - Да. Уверен в этом. - Хорошо. Тогда скажи, что я должен делать. Быть твоим свидетелем? Найти второго? - Это тоже, но мне нужно еще кое-что. Сам понимаешь, в Мидьяте мы зарегистрироваться не можем, у Насуха тут все схвачено. Организуй мне регистрацию в Мардине и без лишнего шума. - Через сколько ты можешь быть в Мардине? - Мне нужно купить Ярен какую-то одежду. И достать ее документы из особняка. - Ханифе тебе поможет? - Да, разумеется. …Кстати, о Ханифе. Я не очень понял, что она мне наговорила, но твоя тетушка глубоко несчастна. Советую сделать с этим что-нибудь. - Несчастна? Впрочем, я не удивлен. Похоже, и она, и Азизе так и не смогли реабилитироваться после… - Аслан, прости, но я сейчас не хочу погружаться в психологические проблемы Азизе. Короче, мы будем в Мардине часа через три-четыре. - Хорошо. И фотографии ваши мне пришли. - Да, точно, фотографии. …Постой, а что делать с медицинскими справками? Мы так и не успели их сделать. - Да сделаю я тебе. Как хорошо, что доктора Мардина – одна большая дружная семья, - Аслан усмехнулся. - Да, братишка, - Харун улыбнулся, - не первый раз я радуюсь, что мой лучший друг – почтенный ходжа. В общем, жди нас. - Хорошо, брат. - Спасибо, брат. - Да, Харун, и давай уже наконец обменяемся машинами. Я не привык сидеть чуть выше тротуара. - А я не привык, что моя задница не вписывается ни в один поворот, - в тон ему ответил Харун, и оба рассмеялись.   Харун и без Аслана понимал, что поступает поспешно и необдуманно. Время с помолвки до свадьбы на то и дано, чтобы люди могли узнать друг друга, хорошенько все обдумать, взвесить и, если что-то пойдет не так, без лишних драм разойтись в разные стороны. В свои тридцать четыре он научился мыслить именно так – не торопиться, не терять головы, чтобы потом не было мучительно больно. Но всегда было что-то еще, помимо холодного рассудка, - то, что толкает на отчаянные поступки вопреки всякой логике. То, что однажды толкнуло его вернуться на родину, хотя все говорили, что он просто сошел с ума. Даже Аслан, с которым они когда-то дали друг другу клятву, что однажды отыщут его родню, отговаривал его: «Харун, нам было пятнадцать, в пятнадцать лет можно наобещать все, что угодно. Я вовсе не собираюсь тащить тебя за собой теперь, аргументируя это тем, что ты когда-то что-то мне пообещал». У Харуна был налаженный бизнес, который приносил прибыль и обещал принести еще больше плодов в обозримом будущем, была устроенная, стабильная жизнь, были друзья, проверенные временем, тот образ жизни, к которому он привык. Была Хэриетт и гостевой брак – он больше не хотел той близости, которая могла ранить и помешать ему идти вперед, добиваться успеха. Но, сидя в шезлонге на террасе своего комфортабельного коттеджа и слушая, как рокочет непогода над океаном, он, вопреки логике, чувствовал – нет, не чувствовал – знал, что если откажется от мысли о возвращении, то безвозвратно что-то потеряет. Пошел бы он на этот шаг со свадьбой, если бы дело было только в логических выкладках разума? Еще в первую их с Ярен встречу она зацепила его – жгучее, упрямое пламя, загнанное под крышку. Она не знала и не осознавала себя, свою страсть и силу, не находивших выхода, и попросту сбежала от него, испугавшись сама себя на террасе Шадоглу. Это потом первое впечатление было испорчено грубостью, тем, как бесцеремонно, пренебрегая всеми условностями и общепринятой вежливостью, она давала ему понять, что ему нечего делать рядом с ней. Тогда-то он и окрестил ее про себя сумасшедшей, принялся злить, дразнить и пугать, порой переходя границы гуманности. А в разговорах с Асланом говорил о ней с неизменной насмешкой. Но теперь, когда маски были сняты, карты раскрыты, а предохранители сорваны, он снова чувствовал, как ее пламя разгорается в унисон с его собственным. Женщина, которая не испугается той жизни, которую он может ей предложить, той стихии, которая живет в нем самом. А еще он видел в Ярен доверие и безграничную веру в него. Ни с Дениз, ни с Хэриетт он не чувствовал, что нужен им так, чтобы нельзя было обойтись. А для Ярен он внезапно стал единственным, и, наверное, она не сильно соврала матери, что пойдет на все, чтобы этот брак состоялся. Харун медленно поднялся на второй этаж. Ярен сидела с ногами в кресле, на столике стояли пустые тарелки и чашки. Когда он вошел в номер, она выскочила из кресла и бросилась к нему. - Харун, где ты ходишь? Сказал, что только оплатишь номер, а сам исчез на полчаса! - Надо было сделать пару звонков, - он взъерошил волосы. - Ох, я объелась, как не знаю кто. В жизни столько не ела, - она погладила свой живот. – Как же хорошо! Извини, я съела все, что было – если хочешь есть, закажи еще один обед. И знаешь, я подумала, может, нам и здесь не стоит оставаться? Мы же не должны жить непременно в Мидьяте. Эта девушка, Чилек, мне кажется, она меня узнала, и моя репутация… - Ярен, забудь о ней, ее больше нет – твой репутации. С того самого момента, когда ты подала мне руку, выходя из сарая. Нет, конечно, ради сохранения твоей репутации я могу отвезти тебя обратно, твой дед, думаю, еще не хватился… - Харун! Ты можешь хоть раз в жизни быть серьезным? Если она расскажет кому-то… - Крошка, я серьезен как никогда. Собственно, отсюда у тебя есть только один выход. Догадываешься, какой? - О-о! – простонала она. – Харун, я всю ночь спала на земле в обнимку с баранами, я грязная и воняю хлевом. Оставь свои шарады для другого случая, ладно? - Хорошо, скажу прямо. Домой ты вернуться не можешь – ты дольше меня жила здесь и, думаю, понимаешь, что тебя ждет. Так что дорога у тебя только одна – в мэрию под ручку со мной. Сегодня. Сейчас. Ответом ему были голубые глаза, в одно мгновение сделавшиеся огромными, на пол-лица. - Прямо сейчас? Но почему ты сразу мне ничего не сказал? - Потому что я не знал. Чилек действительно тебя узнала и по доброте душевной намекнула, что твои родственнички рано или поздно доберутся до нас. А что, - он внимательно посмотрел на нее, - если бы я сразу озвучил тебе свой план, ты бы осталась в приятной компании овец? - Ох, какой же ты дурак! Харун, когда я месила навоз в том сарае, меня утешала только одна мысль: что я сбегу и доберусь до тебя, и мы уедем куда-нибудь или что-то в этом духе… - Ты хотела сбежать и добраться до меня? Ярен, у тебя же не было с собой ни денег, ни телефона, вообще ничего. - Подумаешь! У меня на плечах была голова, этого достаточно. Поймала бы какую-нибудь попутку, сочинила бы душещипательную историю… - Вот этого я больше всего и боялся. - Я что-то тебя не понимаю… - Не понимаешь? Тебе когда-нибудь приходило в голову, что на попутках ездят разные люди, не всегда хорошие? Тебя, ты уж прости, могли изнасиловать, могли снять с тебя твое золото, огреть по башке и бросить в ближайшее ущелье, могли, в конце концов, узнать тебя, увезти куда-нибудь, заклеить рот скотчем, снять на видео и отправить твоему деду, или мне, или нам обоим. И трясти деньги, ставить свои условия и все, что угодно. Так что да, я больше всего на свете боялся, что ты сама о себе «позаботишься» и влипнешь в еще большие неприятности! - Ну, хватит орать на меня, - сказанное Харуном не приходило ей раньше в голову и сейчас заставило неприятно поежиться. – Ты что-то съехал с темы. - С тобой съедешь, - проворчал он. – Ты сумасшедшая. - В таком случае мы отлично друг друга дополняем. Ты предложил мне выйти за тебя прямо сейчас? Хорошо, я согласна. Только мне надо все-таки принять душ и надеть на себя что-то приличное. Харун не мог этого знать, но Ярен приняла все намного проще него самого. Ей было двадцать три, ее жизнь была почти что белым листом, на котором только предстояло что-то написать, она еще не узнала горечи поражений, не научилась мыслить трезво и осторожно. Жизнь еще не успела щелкнуть ее по носу и научить, что она не всесильна. И она с готовностью последовала за своим первым подлинным чувством, с легкостью выпорхнула в неизвестность вслед за любимым. И Харун улыбнулся против воли – ведь это было почти то же, о чем он говорил Элиф сутки назад. Если жизнь, этот базарный пройдоха, подкинул тебе подобный поворот, есть только один верный путь – принять это. Принять то, что дает Всевышний, взять за руку любимую женщину и попробовать создать с Ярен счастливую семью. - Отлично, - ответил он. – Я тоже согласен. Но, Ярен, у меня есть одно условие. - Вот так-так, уже и условие, как будто это я все это время тебя преследовала с упорством маньяка. И какое же условие? Наденешь на меня абайю и хиджаб? - Нет. Ты можешь носить короткие юбки, вырезы до пупка и все, что тебе заблагорассудится. Я слишком долго жил в США, и с моей стороны было бы, пожалуй, ужасным лицемерием пытаться надеть на жену мешки. Мое условие касается другого. Ярен невольно посерьезнела от его тона. - Никаких интриг за моей спиной. Никаких пакостей другим, кем бы они ни были. Я ни одной минуты не собираюсь быть одураченным мужем, который разгребает за женой последствия ее непродуманных интрижек. И, Ярен, я не шучу. Все честно и по-взрослому. Ярен почувствовала, что ее раздирает надвое: постоянные запреты выработали в ней привычку сопротивляться любому воздействию, навязываемому извне, неважно, на пользу оно ей было или нет. Но сейчас женская интуиция подсказывала ей безошибочно: либо она примет в общем-то честные условия Харуна и пойдет с ним вверх по тому пути, на который только что вступила; либо, как глупый ребенок, поддастся собственным капризам и увязнет в болоте – в одиночку. - Идет, - сказала она наконец. – Никаких интриг. – И добавила не без озорства: - Если решу кому-то напакостить, сначала посоветуюсь с тобой. Некоторое время они смотрели в глаза друг другу – и себе. Харун наклонился и поцеловал Ярен – бережно и аккуратно, и улыбнулся. - Ты, наверное, ждала совсем другого, да? Девичник в хамаме, ночь хны, красивое платье, шумное торжество? - Харун, мне некого звать на этот девичник – все мои школьные подруги либо замужем, либо за границей, им не до меня. Разве что позвать мою чокнутую кузину, - она улыбнулась в ответ. – А ты сам? - Скажем так – я представлял нашу свадьбу несколько иначе, но раз так вышло, что ж, жаловаться не стану. Мужчины ко всей этой мишуре относятся куда спокойнее. Не выходит у нас с тобой пожить спокойно, ничем не рискуя. - Я уже сказала тебе тогда, - она протянула руку и погладила его по щеке, - оторваться от привычного – это всегда риск. Но если бы у меня была хоть малейшая возможность, я бы рискнула. Ты помнишь? - Я помню, - он чуть улыбнулся и на мгновенье прикрыл глаза. – Я помню тот наш разговор в пустоши от и до. Ведь там все и началось, верно? - Верно. И еще немного раньше – с танцев на крыше.