Танцы на крыше

Да, то про нас спела весна звонким голосом,

Да, это зажглась наша звезда ярким сполохом,

Нет, не удержать тех кто рожден с духом воина,

Мир мы без проблем перевернем, дай только волю нам.

Марко Поло, "Дикая мята"

Ярен сбежала вниз по лестнице и выскочила в холл. Харун стоял у стойки регистрации и разговаривал с Чилек. При виде Ярен его озабоченное лицо осветилось восхищенной улыбкой. - Ну, дорогая, - он взял ее за руки и развел их в стороны, - если бы я был поэтом, то сказал бы… минутку, вот: «Твоя красота сияет так ярко, что затмевает свет солнца. Халиф у твоих ног ослеп от этого света». Ты шикарно выглядишь! Ярен, в разговорах с ним всегда находчивая и дерзкая, смутилась теперь от его слов. Она не могла припомнить, чтобы кто-то так неприкрыто восхищался ее красотой, и теперь не знала, что ответить, кроме банального «спасибо», и принялась оправлять складки платья. - До свидания, Чилек-ханым! – Харун попрощался с девушкой на рецепции и добавил: - И еще раз спасибо вам. Они вышли на парковку к машине. Харун открыл дверцу, порылся на заднем сиденье и извлек аккуратный, но очень изящный букет белых цветов. - Это тебе, радость моя. Она взяла протянутый букет и тихо сказала: - Мне никто никогда не дарил цветов, кроме тебя, - она понюхала нежные бутоны роз, красиво оттененные фрезиями, декоративной зеленью и мелкими полевыми цветочками. – Тот букет, который ты мне подарил на День Влюбленных… он стоял у меня почти две недели. Ей вдруг живо вспомнилось, как проснулась утром после Дня Влюбленных, когда она впервые осознала, что что-то безвозвратно меняется внутри нее – и первое, на что упал ее взгляд, были эти цветы. Как потом они жгли ей глаза, когда она металась по своей комнате, раздавленная мнимым предательством Харуна – но выбросить букет так и не решилась. И как после их примирения в заброшенной усадьбе каждый день меняла им воду и подрезала стебли, чтобы они простояли как можно дольше. Харун поцеловал ее в уголок губ и ответил: - Тогда пусть эти цветы простоят еще дольше. А завянут, я куплю тебе новые. Или, - знакомые хитрые искорки засветились у него в глазах, - ограблю чей-нибудь розарий. - Зачем? – она подняла голову от букета. – Харун, что у тебя за новые дикие идеи? - Ну, как, это же жутко романтично – не просто купить своей женщине цветы, а добыть с риском для жизни… - Ты неисправим, - она закатила глаза. – Я так и представляю себе заголовки в местных пабликах: «Зять Насуха Шадоглу был замечен за несанкционированным проникновением в частный розарий и падением в крапивный куст». - И мидьятцы будут обсуждать это месяц, не меньше. Такого безобразия у вас тут никогда не было, верно?   Они проехали дворами по окраинам Мидьята и выехали на трассу, ведущую в Мардин. Солнце то пряталось за облаками, нагоняя уныние на пустоши, то снова появлялось, подсвечивая пологие холмы, опушившиеся нежной зеленью весенних трав, делая их красивыми, полными жизни. Ярен иногда поглядывала на Харуна, сосредоточено ведущего машину, отмечая, как дорогой костюм красиво подчеркивает его атлетичную фигуру, каким стильным он выглядит с этим галстуком, оттеняющим белоснежную рубашку, и, наконец, спросила: - Харун, почему ты всегда так не выглядишь? Тебе тоже все это безумно идет. - Что идет? – спросил он, не отрываясь от дороги. - Костюм, галстук, это строгое пальто. - Ты предпочитаешь? – усмехнулся он одним уголком рта. - Ну, не то, чтобы я была против твоих курток и джинсов, но сейчас у тебя такой стильный, респектабельный вид… - Что, я красавчик, да? – он явно развеселился. - Красавчик, красавчик. Харун, ну я тебе серьезно говорю. - Это издержки конспирации. Я, как Харун ар-Рашид, предпочитаю вращаться среди народа и не отсвечивать своими сказочными богатствами… - О, Аллах! – простонала она. – Зачем я только спросила? - Ярен, но я же говорю тебе чистую правду. В США считается дурным тоном наряжаться, чтобы выйти за продуктами в супермаркет. На улице ты одинаково можешь встретить и рабочего, и долларового миллионера в старых затертых джинсах и любимом растянутом свитере. - Но ты теперь живешь не в США. - Знаю, поэтому я принял те условия жизни в Турции, которые принять было важно и необходимо. А что касается одежды – ну, я уже слишком стар, чтобы менять свои привычки и каждый день тратить время на наглаживание брюк и рубашек. А вот, кстати, к курильщикам у нас относятся на удивление спокойно. Первое время я был в шоке от того, что могу курить практически везде, и мне ничего за это не будет. - Кто о чем, - проворчала она. – Ладно, если тебе так нравится… Но ты и правда сейчас очень красивый, - она протянула руку и погладила его по щеке. Харун потерся об ее руку в ответ. Некоторое время они молчали, и он снова помрачнел. Пока он бегал за вещами и документами Ярен, у него не было времени на рефлексии, но сейчас мелькание пустошей вдоль дороги, неумолимо приближавшее их к Мардину, заставляло его хмуриться и нервничать. Он никогда не испытывал проблем с решимостью, но теперь речь шла не о выгодной сделке и не о назначении сотрудника на ключевой пост, а о душе – его и Ярен. Он забрал эту молодую девчонку, совсем не знающую жизни, из семьи, увез за собой – не разрушит ли он тем самым ее жизнь? Чем больше он чувствовал доверие Ярен и то, что она отдала это решение в его руки, тем сильнее давил на него груз ответственности. Ярен чувствовала, что с ним что-то творится, и пару раз даже пыталась заговорить с ним об этом, но он отшучивался, и, в конце концов, она от него отстала. Про себя она решила, что он волнуется, как бы все не сорвалось, нашла это вполне естественным и почти успокоилась.   Они въехали в Мардин, и Ярен почувствовала, как у нее засосало под ложечкой, как перед экзаменом. Только сейчас она осознала, что сейчас с ней свершится то, что определит ее жизнь на много, много лет – навсегда. Больше не будет возврата к ее девичеству, которое так часто виделось ей унылым и опостылевшим, к жизни под кровом дедушки и родителей, с которыми она так часто не могла найти взаимопонимания, но с которыми ее связывало неразрывное – родная кровь и плоть. Она вспомнила, как страстно и бездумно желала выйти за Мирана, как хотела сбежать с Фыратом, обманув семью и, быть может, так же бездумно отрезая себе путь к возвращению… Она не понимала, что очень, на удивление повзрослела с тех пор, как Харун вошел в ее жизнь и ее душу, и многие стороны жизни раскрылись перед ней в их подлинной глубине. И про себя думала, что, наверное, надо очень сильно любить мужчину, чтобы в здравом уме уйти из семьи, из отчего дома, из беспечной, отлаженной жизни в неизвестность следом за ним. Любит ли она Харуна настолько сильно? Или полюбит ли настолько сильно однажды? Она попыталась представить себе, что у нее есть выбор, что она не сбежала, отрезав себе путь к отступлению, что не выброшена приливной волной в большой мир. И поняла, что готова отказаться от много в жизни. Что, как Харун когда-то, готова очутиться в другой стране, где респектабельные люди не ходят в костюме в супермаркет и не курят на улицах. Расстаться с известным и привычным. Но она лучше умрет, чем откажется от Харуна. И дело больше не было в страхе, в том, что ее заклеймят распутницей и предадут позору в родном городе, и не в страхе снова оказаться лицом к лицу с яростью деда. Нет, не в этом. Невозможно, научившись летать, как орлица, снова спуститься в деревенский двор и смириться с жизнью обычной курицы. Узнав, каким ярким может быть мир, согретый любовью Харуна, его силой и надежностью, его юмором и добродушием, таившимся под его подчас ядовитыми шутками, - невозможно отказаться. Это все равно, что отказаться от себя, захлопнуть часть своей души. Разве возможно отказаться от самой себя? Харун открыл дверцу пассажирского сиденья, и Ярен удивленно обнаружила, что не заметила, как они подъехали и припарковались у здания муниципалитета. Вложила свою холодную руку в руку Харуна, вышла из машины и вслед за ним вошла за ним вошла двухэтажное здание, на шпиле которого бился на ветру национальный флаг. Харун поискал глазами кого-то в толпе, и тут раздался знакомый голос: - О, а вот и они! Поздравляю, братишка, вы не опоздали и даже приехали раньше. - Аслан? – Ярен недоуменно вытаращилась на высокого черноволосого парня, который когда-то учил ее танцевать в «Крыше». - Собственной персоной, - ответил ей Харун. – А это Озан, познакомься, коллега Аслана и наш с ним общий друг. - Очень приятно, ханым, рад знакомству, - пожал Ярен руку невысокий парень с веселым, озорным выражением зеленых глаз из тех, на которые обычно очень падки впечатлительные романтичные девушки. - Ярен, отлично выглядишь, - от Аслана не укрылся элегантный покрой ее платья и то, как все это к ней шло. - Спасибо, - ответила она. – Надо же, вот уж не думала, что ты будешь нашим свидетелем. Очень рада. А где Ханде? - Ханде в экспедиции, и я пока даже не смог до нее дозвониться. А еще пришлось улаживать тут кое-какие формальности, в общем, у меня было не так много времени. …Харун, все готово, ваши справки у судьи. - Справки? Ох, и правда, мы же их не сделали. Но… как вам все это удалось? – изумилась Ярен. - Пришлось воспользоваться дружеским расположением коллег, - улыбнулся Аслан. - Коллег? – Ярен недоуменно наморщила лоб. – Ах, да! Ты же медик. Психотерапевт. - Да, Ярен, вот такие у вас с Харуном свидетели на свадьбе, - подхватил Озан. – Психотерапевт и психиатр. И, пользуясь случаем, хочу сразу дать вам напутствие в вашу супружескую жизнь: периодически заглядывайте в кабинет к нему, - он заговорщицки улыбнулся и кивнул на Аслана, - и никогда не попадайте в кабинет ко мне. - У нас полчаса до регистрации, - Аслан посмотрел на часы. - И давайте-ка отойдем с прохода. Здесь не Мидьят, но все равно вам с Харуном лучше сильно не отсвечивать. - Здесь есть комната невесты? – спросила Ярен. – Мне надо поправить прическу. - Да, вот там, - Озан показал ей на дверь, где только что скрылась группа нарядных девушек. - Харун, я сейчас вернусь, - она погладила его по плечу и пошла в сторону, указанную Озаном.   - Очень рад вас видеть, парни. И вот что еще, - Харун испепелил обоих взглядом, как только Ярен скрылась в толпе, - никаких шуток ниже пояса и прочей хрени! Ярен из очень консервативной семьи, сделайте так, чтобы она не чувствовала себя неловко. - Ну, все, - Озан присвистнул, - Харуна мы потеряли. Не успел жениться, а уже заделался в монашку. Ты хоть рассказал жене, откуда берутся дети? Ну, чтоб не было сюрпризов… - Думаю, уже и показал, - подхватил Аслан, - по крайней мере, времени у вас было предостаточно, пока я тут водил хороводы вокруг чиновников. …Ладно, ладно, - он увернулся от дружеского Харунова подзатыльника, - буду вести себя, как барышня на выданье, краснеть и падать в обморок, если Озан скажет «жопа». - Вот что сразу Озан? – возмутился тот. – Кстати, мне она не показалась такой уж застенчивой. - Да Ярен совершенно нормальная, - отмахнулся Аслан, - я видел, как она дула коктейли и отжигала в «Крыше», собственными глазами. И Ханде того же мнения. Харун заботится о целомудрии своей жены, но как всегда перестраховывается. - Аслан, я не посмотрю, что ты организовал мне свадьбу, и отрежу тебе язык. - Да успокойся, братишка, я же сказал, мы будем паиньками. Не такие уж мы с Озаном извращенцы и понимаем, кто перед нами. - Спасибо и на этом, - пробурчал Харун. - Харун, расслабься, - Озан хлопнул его по спине. – Ты женишься на такой шикарной девушке, а у тебя вид, как на приеме у стоматолога. …Ой, ханым, вы уронили!.. – он поднял с пола шарфик и бросился за блондинкой в розовом платье, по всей видимости, подружкой невесты на одной из свадеб. - Все, Озан сел на любимого конька, - Харун тихо присвистнул, глядя, как Озан рассыпается в любезностях перед девушкой и накидывает шарфик ей на плечи. - Да она специально это сделала, - усмехнулся Аслан. – Он строил ей глазки все то время, пока мы вас тут ждали, вот она и решила наконец с ним познакомиться. Но вообще-то Озан прав. Братишка, что с тобой, а? Оставшись с Асланом с глазу на глаз, Харун, наконец, дал волю своему страху. - Аслан, что я делаю? Чувствую себя героем какой-то гребаной средневековой драмы, не хватает только вызвать кого-нибудь на дуэль и пристрелить!.. - Тихо, братишка, тихо - Аслан положил руку ему на плечо. – Ты женишься на девушке, с которой у тебя есть все шансы создать крепкую, счастливую семью. - Семью! - застонал Харун. – Аслан, слушай, я просто не верю, что делаю это. Я ничего не хочу сказать, Ярен совершенно сногсшибательна, и в один прекрасный день, думаю, мы бы действительно поженились… но вот так, с тухты-барахты!.. Это даже не Средневековье, это какой-то каменный век! Можешь ничего не говорить, - он с наигранной усмешкой поднял руку, - я знаю: мне досталось поделом… я издевался над Ярен, пугал ее, смеялся, один раз я даже заставил ее поверить, что сверну ей шею за ее проделки, и… - Хватит, - Аслан понял, что в таком состоянии церемониться нечего. – Харун, ты четыре часа назад уверял меня, что все под контролем. Теперь все, прекрати истерику, я умаслил судью, чтобы он поставил вас вне очереди, сделал вам справки и вытащил Озана, так что хочешь не хочешь, но ты женишься сегодня. - Спасибо, папочка, - с несчастным видом ответил Харун. – Папа в свое время говорил мне то же самое, что ты сейчас. Аслан видел то, чего не видел и не знал больше никто: друг отчаянно трусит своего решения, пытаясь скрыть это привычными шутейками и наигранным легкомыслием, делая вид, что это просто очередная авантюра. И дело было вовсе не в неуверенности в своих чувствах, как могло бы показаться человеку, знавшему Харуна чуть меньше. Всю свою сознательную жизнь Харун посвятил работе, карьере, своей американской мечте в попытке оказаться среди тех немногих счастливчиков, кто выдержал, не сломался, видя, как разбиваются иллюзии, как предают люди, выбравшие деньги; с головой окунаясь в пучину цинизма, холодного расчета и жестокости, сопровождающих большой бизнес. Он выжил и сумел остаться собой, но в этом отчаянном заплыве попытки построить семью – настоящую семью с любимой женщиной – остались где-то на задворках его приоритетов. Аслан лучше других знал, как сильно неудачный роман с Дениз ударил по его самолюбию и уверенности в собственных умениях строить семью. И еще он не хотел, чтобы что-то снова так же сильно выбило его из колеи, пошатнуло его молодой развивающийся бизнес. И, встречаясь позже с Хэриетт, он просто реализовывал свою потребность в отношениях с женщиной, не думая о будущем, считая, что поразмышлять об этом можно когда-нибудь потом, когда работа не будет забирать его всего целиком, и у него будет время порефлексировать над своей личной жизнью. Аслан не раз говорил другу, что такой момент не наступит никогда, но, подогретая более чем свободными нравами штата, породившего Голливуд, такая жизнь Харуна вполне устраивала. И он не планировал ничего в ней менять. Пока не встретил Ярен. И теперь Харун, такой ловкий, умный, проницательный, так хорошо разбиравшийся в людях, не боявшийся провалов и неудач в работе, сейчас заглядывал вперед и больше всего боялся промазать, оказаться несостоятельным в семейной жизни, разочаровать свою будущую жену и разочароваться сам. Ибо его представления о настоящей семье оказались весьма туманны – кроме того, что он видел в юности в своей семье. Тут, Ярен, пожалуй, даже могла дать ему фору – ее всю ее сознательную жизнь готовили к тому, что она будет чьей-то женой, хозяйкой, матерью, и их скоропалительная женитьба не вызывала у нее приступа панического ужаса. Аслану было не впервой разгребать подобные проблемы, но сейчас дело касалось лучшего друга, и ему самому было не по себе. Он не хуже Харуна понимал, что такой поспешный, необдуманный брак может завести обоих куда угодно – но других вариантов у них не было, и все, что Аслан мог сделать, это поддержать Харуна в его решении и дать пару дельных советов. - Ну, вот и славно, папа плохого не посоветует. Харун, - Аслан крепко обнял друга и похлопал по спине, - я понимаю, что ты ни разу ко всему этому не готов, но ты взгляни на ситуацию с другой стороны. Вы с Ярен оказались по уши в дерьме и отлично вырулили, постояли друг за друга, не переругались при первом же серьезном испытании, а оказались плечом к плечу. Многие пары и спустя год не знают друг о друге столько, сколько вы уже. Для Ярен ты теперь герой и крутой парень, и она тоже не хныкала, не жаловалась на судьбу и не сложила всю ответственность за происходящее на тебя. Подумай только, эта девочка, не видевшая ничего дальше своего медвежьего угла, согласилась сбежать с тобой, не спросясь у своих гиперопекающих родичей! - В том-то и дело, брат. Она согласилась, она верит, что я весь такой умный и знаю, что делаю. А у меня не было времени даже подумать, как мы будем жить. Я ведь ничего не знаю про Ярен, про ее жизнь, кроме того, что она любит хорошенько поесть и спит, высунув пятки из-под одеяла. Да, и еще она донельзя чистюля. И это все! Мы ни разу не говорили о браке – знаешь, глупо как-то обсуждать на втором свидании, кто будет мыть посуду после ужина. - А, может, это и не самое главное, а? Харун, братишка, я понимаю, что с твоей американской точки зрения это дикость – жениться, не пожив друг с другом хотя бы полгодика, не окунувшись с головой в общий быт, не испытав весь спектр ощущений… Но только это твоя картина мира. Для Ярен это совершенно нормально – выйти замуж за человека, о котором она знает не так уж много. У вас хотя бы была возможность подержаться друг за друга и понять, нравится ли вам это. Будь на твоем месте кто-то вроде Азата, у нее не было бы и этого. Так что с ее точки зрения вы многое успели. Да, что я говорю – ты ей целый мир открыл! Это просто, ну, другая реальность. Поверь, семья – это не так уж сложно, если вы будете слушать и слышать друг друга, для этого не нужно писать диссертацию и защищать докторскую. И такой брак в нашей с тобой Урфе и здесь это норма жизни, а сто, двести, пятьсот лет назад это было нормой везде, люди узнавали друг друга уже в браке, и у них частенько это неплохо получалось. Так что тут ты не открываешь Америку. Харун потер лоб. Так на ситуацию он не смотрел никогда, и без Аслана, наверное, и не смог бы посмотреть. - Понимаешь, ходжа, - медленно произнес он, - если бы я был Азатом, то, наверное, и не боялся бы. Или боялся бы другого. Но у меня уже был опыт, и не слишком удачный, - он криво усмехнулся. - Харун, давай так – опыта брака у тебя не было. У тебя был опыт совместной жизни, а это немного другое, это я тебе говорю как специалист. Если ты сейчас про Дениз, то вы оба хотели невозможного – семью, и при этом продолжать жить, как будто вы оба свободны. А если про Хэриетт… давай по правде – ты просто хотел, чтобы у тебя кто-то был, с кем можно приятно провести выходные, но чтобы тебе ничего за это не было, и вы оба прикрывали это карьерой и… - Ладно, ладно, - перебил его Харун, в свое время наслушавшийся от своего ученого друга, что тот думает по поводу его «гостевого брака». – Ты знаешь, что в то время настоящие отношения для меня были не в приоритете. - И ты просто боялся снова вляпаться, - безжалостно резюмировал Аслан. – Хорошо, а сейчас скажи мне, что для тебя в приоритете? Ты хочешь семью с Ярен? Не потому, что спасаешь ее от дедовского гнева и клейма «распутницы», а просто, сам для себя? Харун задумался на мгновение и неожиданно улыбнулся, вспомнив, как Ярен гладила его лицо и целовала в маленькой комнате, пропахшей цветущими деревьями. - Это считать за положительный ответ? – Аслан тоже улыбнулся, глядя в лицо друга. - Пожалуй, что да, - отозвался Харун. – Знаешь, это ведь первая женщина, которой по-настоящему нужен только я, я это знаю точно. И в то же время она не станет терпеть ничего, что расходится с ее представлениями о жизни, у нее есть гордость и чувство собственного достоинства. – Он задумался над собственными словами. Неужели действительно пришел конец его исканиям, его мечтам, которые, погребенные под грузом карьерных устремлений, никогда не покидали его по-настоящему? Вот так внезапно, рядом с этой девушкой, такой отчаянной и храброй, такой непуганной и ничего не знающей о жизни? Так яростно ему сопротивлявшейся, так горячо в него влюбившейся и так трогательно доверившейся ему? - А еще я от себя скажу вот что, - добавил Аслан, понимая, что добавлять тут нечего, - раз получилось именно так, значит, так оно и нужно. - Ты со своими мистификациями… - Никаких мистификаций. В нашем мире не все поддается логике. Кстати, мама бы со мной согласилась, уверен. - Мама, - Харун вздохнул. – Она ведь еще ничего не знает, и отец тоже. И Ярен ничего не знает про них. Аллах-Аллах! Она ведь до сих пор думает, что тот почтенный бей и те хохотушки, которые корчили из себя моих сестер, - моя семья! Аслан, что мне делать? Если я сейчас начну рассказывать ей, то, боюсь, твои старания устроить нашу свадьбу пойдут прахом. Аслан схватился за голову: он тоже об этом забыл. Нет, Ярен и без того на взводе, если сейчас она узнает, что Харун все это время дурачил ее… - Нет, не сейчас, - Аслан помотал головой. – Потом как-нибудь вместе ей все объясним, спокойно расскажем, зачем оно понадобилось. - Она меня придушит и будет права. Я сам всегда терпеть не мог вранье… - Я скажу, что это все из-за меня – в конце концов, это правда, ты парился с моими делами. Поедете в Урфу, познакомишь ее с мамой, они понравятся друг другу. Мама так будет просто счастлива – она уже, наверное, и не надеялась, что ты женишься на приличной девушке, - Аслан постучал друга по плечу. Харун вспомнил маму – такой, какой он ее видел в детстве: в расшитом жемчугом тюрбане и светлой абайе она сидит на коленях перед лаухом и читает Коран. Ему в это время позволялось тихо играть с игрушками на ковре. Высокая, строгая, стройная, с чуточку печальным выражением темных миндалевидных глаз, подведенных на восточный манер. Утренний солнечный свет пробивается между занавесями, играет на персидском ковре во всю комнату, на шелковом покрывале, которым застелена кровать, на жемчужинах в тюрбане матери, а в воздухе танцуют редкие подсвеченные пылинки. Иногда он оставлял игрушки и смотрел на нее – она казалась ему прекрасной, похожей на ангела, только немного печального, и он думал тогда, отчего мама печальна? Ведь все так хорошо. Много, много позже, когда Харун понял причину ее печали, он частенько задумывался – почему, кроме него, никто этого так и не увидел, не увидел и по сей день. Может, потому, что только ему она позволила увидеть? Он отвлеченно подумал: как получилось, что Аслан так точно увидел его ситуацию глазами матери. - Не иначе как ее молитвами, - задумчиво сказал он. Аслан посмотрел на друга, задумавшегося над воспоминаниями детства. Харун, как всегда, видит только одну сторону… Ярен не понимает, чего стоит Харуну это решение, и сам он, естественно, никогда не скажет ей, что сейчас идет на один из самых больших рисков в своей жизни. Совершает Поступок с большой буквы «П». А еще вступает в конфронтацию с местным могущественным кланом. Харун всегда был таким. В голове Аслана против воли всплыли события девятнадцатилетней давности, о которых он вспоминать не любил, несмотря на годы терапии. Тогда Харун тоже не считал, что делает что-то особенное, не думал, что спасает Аслану жизнь… «Ну, Ярен, - он посмотрел на дверь в комнату невесты, - если ты подведешь Харуна, обманешь его или предашь… твое счастье, если такого никогда не случится. Пусть Харун никогда не пожалеет, что пошел на это ради тебя». - …Слушайте, парни, там такая свадьба, - Озан, жуя пирожное и заедая его бутербродом, появился из соседнего зала, где шумела свадьба на несколько сот человек. – Я бы еще остался, но нам, кажется, пора, - он взглянул на часы. - А ведь вправду пора. Ярен там что-то застряла, - сказал Аслан. - Пойду, добуду ее оттуда, - Харун было решительно двинулся в сторону, где скрылась Ярен, но Аслан перехватил его. - Куда ты собрался? В комнату невесты? Переполошить там всех и получить туфлей в глаз? - Смотри, брат, - Озан ухмыльнулся, - увидишь там чью-нибудь голую задницу, придется жениться сразу на двоих. А поскольку в нашем государстве это запрещено… Ладно, подождите, сейчас я все улажу. Он исчез и тут же вернулся со своей розовой барби, на ходу объясняя, кого ей следует привести: - Ее зовут Ярен, она в зеленом платье – думаю, она там единственная в таком. И волосы примерно как у тебя, джаным. Девушка что-то прощебетала в ответ и, стуча каблучками, скрылась за дверью. Аслан незаметно хлопнул Харуна по спине. - Все, соберись. Харун, you badass, ты утер нос всем и даже меня сумел удивить – а я знаю тебя, как облупленного. Ярен ни с кем не будет счастливее, чем с тобой.   Ярен поправила перед зеркалом выбившиеся пряди и села на тахту у окна. В комнате невесты царило приятное возбуждение, пахло духами и лаком для волос, матери, сестры и подружки невест пришивали к платьям некстати отвалившиеся бусины, перетягивали корсеты, расправляли пены тюля и фатина, пудрили носы, и все это под нескончаемое хихиканье, шушуканье и взволнованные возгласы. Не в силах смотреть на это, Ярен отвернулась к окну. Почему в самый важный день своей жизни она оказалась одна в комнате невесты? Рядом должна быть мать, которая по своему обыкновению будет носиться кругом, перевивать ей локоны, румянить ей щеки, замазывать несуществующие прыщи и ворчать, что она сутулится и не улыбается. И тетя Зехра должна быть здесь, вытирать уголок глаза салфеткой и уверять, что Ярен будет бесконечно счастлива теперь. И Гюль должна носиться вокруг в восторге от того, что ее пустили в этот взрослый женский мир, и пищать, что Ярен самая красивая, ну просто фея. Сейчас Ярен была готова видеть рядом даже свою глупенькую кудрявую кузину. Или своих школьных подруг. Или Мелеке. Лишь бы не сидеть здесь одной, не зная, у кого найти поддержки и совета, не слыша ничьего напутствия в свою новую неизведанную жизнь рядом с мужем. Вот Харун – не один. Да, для него эта женитьба так же внезапна, он так же не уведомил свою семью и близких, но рядом с ним друзья, и, случись что, эти веселые шалопаи превратятся в каменную стену, которая закроет Харуна от опасности. Ярен мало знала Аслана и совсем не знала Озана, но угадывала это чутьем. А между ней и огромным миром, в который ее внезапно выбросило океанской волной, стоит только Харун. Только он один. Впрочем, странно, - она поймала себя на мысли, что сейчас как никогда прежде в своей взрослой жизни чувствует уверенность и защищенность. Было ли дело в Харуне, или в ней самой? Или в них обоих, в их сущностях, так стремительно и крепко переплетшихся друг с другом? Что ж, она выбрала это сама. Сама выбрала – быть покорной, делать то, чего от нее ждут, или идти своим путем. И второе всегда означает изгнание – в определенном смысле. Она вспомнила, как дед Мустафа рассказывал ей о своей прабабке, которая бежала с его прадедом из Персии. Они два дня скакали почти без продыха, спасаясь от ее братьев, пока не добрались до границы и не затерялись в горах. Местному проводнику дали много золота, и он увел их тайными горными тропами, известными лишь козам и немногим горным жителям. На ночь для прабабушки ставили маленькую палатку, и она лежала, кутаясь в мех, слушая, как возлюбленный негромко беседует с двумя своими вернейшими воинами, с которыми он устроил этот побег. Ярен только сейчас представила, что, должно быть, чувствовала эта женщина, никогда прежде не выходившая с женской половины, оказавшись затерянной в бесконечных складках гор в компании трех отчаянных, до зубов вооруженных мужчин. Она больше никогда не видела своих близких, ее жизнь не была простой, прадед с его прямым и гордым нравом нажил себе врагов при дворе султана и едва избежал казни. Но дед Мустафа говорил, что она ни разу не пожалела о своем решении, и до конца дней в глазах ее и ее мужа светилась любовь. Она вдруг почувствовала, как сонмы предков толпятся за ее плечом. Сонмы тех, кто не сдавался, не боялся ошибок, не сгибался под дурной молвой и мнением общества. Быть может, та самая пра-пра-прабабушка сейчас смотрела из вечности на свою далекую внучку мудрыми глазами и шептала: «Ты не одна». Ярен встала. «Что ж, и меня ждут мои трое головорезов», - она решительно двинулась между кучками нарядных взволнованных женщин и увидела, как к ней пробирается белокурая девушка, похожая на бабочку в своем розовом платье. - Ты Ярен? Ярен с недоверием уставилась на кукольное личико. Вряд ли такая может быть опасной, но лучше перестраховаться. Слишком уж она натерпелась всякого за последние сутки. - Да что ты такая напряженная? Меня Озан послал, пойдем, там твой жених уже позеленел без тебя от тоски! – она взяла Ярен за руку. – Я Джемре. Сейчас ваша регистрация. - Сейчас, минутку, - Ярен положила руку на грудь, пытаясь унять колотящееся сердце, глубоко вдохнула и выдохнула. Вот и настал этот момент. Сейчас перед судьей они с Харуном скажут друг другу самые важные слова, и она станет его, а он – ее. Теперь уже официально. - Так, спокойствие, - Джемре обошла Ярен кругом, обдернула ей платье, достала из крошечной сумочки компактную пудру и слегка припудрила Ярен нос, лоб и синеву под глазами. – Не волнуйся. Лучше подумай, что тебя ждет после, - она хитро подмигнула Ярен. – Наша невеста все утро ревела и кричала, что никуда не поедет, хотя они с теперь уже мужем обожают друг друга. А сейчас отплясывает и чуть из платья не выскакивает от счастья. Твой жених, кстати, прикольный: такой милый лохматик, - Джемре хихикнула и убрала пудру обратно в сумочку. – Ну что, идем? - Да, - Ярен тоже нервно хихикнула, услышав про «лохматика». – Спасибо. - Послушай, - она потянула новую знакомую за розовый рукав, - а ты замужем? - Была, - Джемре повела плечом. – Я в разводе. Теперь вот, в свой тридцать один снова порхаю среди незамужних. - А… расскажи, как это было? - Что было? Первая ночь? - Да нет, - отмахнулась Ярен. – В этом я… полностью доверяю Харуну. Я имею в виду… - и она торопливо заговорила, выкладывая этой незнакомой девушке все, что было у нее на душе, - понимаешь, когда-то я мечтала, что выйду за представителя влиятельной семьи в нашем городке, сама стану важной и влиятельной, а потом появился Харун… и все это оказалось такой чушью… Я ведь знаю про брак только в теории. Я имею в виду, про настоящий брак, не все эти фантазии. До этого мы с Харуном только встречались, пили кофе и целовались по углам, а теперь мы будем жить вместе, и я не знаю, смогу ли я, готова ли я… Джемре успокаивающе похлопала ее по руке и вздохнула, вспоминая что-то свое. - Пока не попробуешь, не узнаешь. Я вот не смогла, но я ни о чем не жалею. Ты просто сделай шаг – и все. К этому никогда не будешь по-настоящему готова. Где-то тебе будет трудно, но это такое счастье – просыпаться с мужем в одной постели, вместе завтракать, ходить по магазинам, дурачиться, смотреть кино, лежа в обнимку, вместе сгорать от страсти… Это такое счастье, когда ты можешь прийти в его объятия любая – уставшая, испуганная, разуверившаяся в себе, ненакрашенная и некрасивая, просто прийти и почувствовать его силу. Ты станешь сильнее, Ярен. Просто сделай это. Отбросив все эти глупости про «не готова» - ты ведь хочешь быть с ним? Ярен медленно кивнула. Если она и хочет быть с кем-то, засыпать в чьих-то объятиях, завтракать и дурачиться; если и есть такой мужчина, – то только Харун. Только он. - А теперь идем, - Джемре взяла Ярен за талию. Ярен выпрямилась, расправила плечи и улыбнулась, выходя навстречу новой жизни.   Харун, Аслан и Озан действительно выглядели тремя головорезами, несмотря на свои безукоризненные костюмы и праздничный вид. Едва уловимый жесткий блеск в глубине глаз, подтянутые, напряженные фигуры, как у тигров, пробирающихся в джунглях и каждую минуту готовых к броску: всем троим пришлось здорово побегать в предыдущие несколько часов, и все трое хорошо понимали, что их рисковой затее могут помешать в любую секунду. Ярен не видела, но знала наверняка: у каждого сзади под пиджаком прячется пистолет с полным магазином патронов на случай, если Насух уже пустил по их следу своих людей. Джемре подвела Ярен к Харуну, и он молча взял ее дрожащую руку в свою. Все между ними было уже сказано, но Ярен подняла на него взгляд, в котором смешалось все: решимость, волнение, трепет, доверие, надежда и мольба о помощи, о том, чтобы он поделился с ней своей силой и уверенностью. Харун ободряюще улыбнулся ей одними глазами, пожал ее холодные пальцы и держал до тех пор, пока они не перестали дрожать, затем положил ее руку себе на локоть и двинулся вместе с ней в залу регистрации. В нарядно украшенной зале их встретил судья, чей алый халат так и переливался и сиял в свете софитов. Торжественным султанским жестом человека, привыкшего проводить важнейшие в жизни церемонии, он указал новобрачным на изящные стулья за увитым розами столом, и сел сам во главе, раскрывая перед собой семейную книгу. Аслан с Озаном и Джемре, которую Озан утащил с собой, пристроились на стульях у стены. Ярен увидела, что на столе перед судьей лежат их с Харуном удостоверения личности и документ в красной обложке. Брачное свидетельство, куда вклеены их фотографии и внесены все данные. Она перевела расфокусировавшийся взгляд на судью и едва не хихикнула, увидев на его галстуке узор из красных и розовых леденцов. «А он не без юмора; но надо взять себя в руки, иначе я сделаю какую-нибудь глупость, засмеюсь, ляпну что-нибудь», - она слышала, как судья произносит витиеватую речь о том, что они с Харуном вступают в новую эру своей жизни, в которой им предстоит делить вместе и горести, и радости, поддерживать друг друга, напутствия счастья и прочее, но смысл слов едва ли доходил до нее. Краем сознания она отмечала, что Аслан смотрит на нее пристальным, изучающим взглядом, что Озан держит Джемре за руку, что розы на столе – нежно-сиреневого цвета и источают душный, приторный аромат, от которого еще больше мутится в голове; что судья заметил наконец, как она рассматривает его галстук, и слегка оправил его. Ее голое плечо время от времени задевало плечо Харуна, жесткую ткань его пиджака. Ей казалось, что она слышит стук его сердца – или, может, это ее сердце билось так громко, как океанский прилив, накатывающий на берег? Судья, наконец, прервал свою речь. Сделал эффектную паузу, обвел молодоженов приглашающим взглядом, словно испрашивая их готовность, и обратился к Харуну: - Харун Бакырджиоглу, согласны ли вы по собственной воле и без принуждения взять в жены присутствующую здесь Ярен Шадоглу? Ярен забыла, как дышать. И услышала твердое, спокойное Харуна: - Evet. - Ярен Шадоглу, согласны ли вы по собственной воле и без принуждения взять в мужья присутствующего здесь Харуна Бакырджиоглу? Последнее мгновение, когда можно что-то изменить, когда можно вырваться, ринуться из пугающей и манящей неизвестности в привычное, спокойное, комфортное, как старый свитер. Она хотела сказать так же спокойно, как Харун, но голос не повиновался ей и прозвучал на всю залу: - Evet. Заветное «Evet!» Ярен почувствовала, что улыбается. Вот и сказано, вот и нет пути назад! Ей хотелось расхохотаться, захотелось обнять судью и сказать ему, что у него очень симпатичный галстук. - Пожалуйста, поставьте свои подписи. Харун поднялся и помог встать Ярен, отодвигая ее стул. Она приняла его руку и подобрала подол, думая только, как бы не зацепиться ни за что, не опрокинуть розы и не наступить на платье дрожащими ногами. Они по очереди поставили свои подписи в семейной книге, затем Аслан и Озан подошли и в качестве свидетелей расписались чуть ниже. - Властью, данной мне законом, при свидетелях объявляю вас мужем и женой. После того, как Ярен «по собственной воле и без принуждения» произнесла заветное «Evet!», ей стало легко и тепло, сердце застучало весело и ровно, щеки порозовели, она смеялась и смущенно заулыбалась, когда свидетели с Джемре радостно захлопали в ладоши. Харун чинно поцеловал ее в лобик, как и положено примерному новобрачному, и она подняла к нему лицо, рассматривая, вглядываясь в его светло-карие глаза, словно видя первый раз. Ее муж. Теперь он – ее муж. А она – его жена. Она чувствовала какое-то странное облегчение, ощущение крыльев за спиной, словно боялась пройти по жердочке над бурлящим потоком и вот, наконец, сделала это. Ее немножко трясло от возбуждения, и она незаметно, чтобы не выходить за рамки приличий, прижалась к Харуну. Теперь они вместе, теперь всё – вместе. И эта мысль грела и успокаивала. Судья что-то напомнил, Харун взял правую руку Ярен, снял с нее кольцо и переодел на безымянный палец ее левой руки. Ярен некстати вспомнила свою помолвку: когда-то она думала, что и дня не станет носить это кольцо, и с недоумением смотрела в тот день на свой палец, одним ухом слушая ехидные реплики Харуна. Тогда она меньше всего могла себе представить, что оно станет для нее таким желанным, что однажды она найдет в себе силы и смелость совершить невозможное, выйти за пределы привычного круга в большой мир, решится откинуть все, что более не имело цены – ради этого колечка, которое Харун надел ей на палец. Ради того, чтобы их будущее стало настоящим. Она, в свою очередь, сняла с Харуна кольцо и надела ему на левую руку. Официальная часть закончилась, судья по очереди пожал им руки и вручил свидетельство, улыбаясь хитро и уже не столь официально. Аслан и Озан с радостными воплями сгребли Харуна в охапку, принялись стучать по спине и отпускать шуточки насчет того, что он первым выбыл из их холостяцкой компании; затем уже более деликатно обняли Ярен. Джемре, несколько смущенная тем, что внезапно попала на такую необычную и камерную свадьбу, ласково привлекла Ярен к себе, поцеловала ее в щеку и пожала Харуну руку. - Ярен, ты должна бросить букет, - с хитрым смешком заметил Озан. Все зависли на мгновение, а потом расхохотались, глядя на Джемре, от неожиданности распахнувшую во всю ширь свои кукольные глазки. - И правда, - Харун улыбнулся и шепнул Ярен: - дорогая, не знаю, кому больше повезло с появлением Джемре, тебе или мне, но я всерьез опасался, что меня, помноженного на три, ты просто не вынесешь и сбежишь прямо из мэрии. - Ты себе льстишь, - Ярен смерила его взглядом и ответила так же тихо: - твои друзья намного скромнее тебя, дорогой. В глазах Харуна заплясали веселые искорки, и Ярен подумала, что с ее замужеством ничего кардинально не поменялось. Впрочем, странно было бы предполагать, что ее муж, надев кольцо на левую руку, ошалеет от любви и начнет вести себя как классический герой мечтаний мидьятских девушек. Конечно же, нет. К счастью, нет. Эта мысль теплой волной окатила ее душу, и она незаметно потерлась щекой о его плечо. Ярен вышла на середину залы и повернулась спиной ко всем, держа в руках букет. Неугомонный Озан завопил: - Джемре, лови! Ярен размахнулась и кинула букет через голову, стараясь, чтобы Джемре не пришлось бежать за ним в другой конец залы. Услышав радостный рев трех мужских голосов, она поняла, что букет уже у Джемре, и обернулась. - Вот это да! Джемре, поздравляю, да как тебе удалось? – радостная и непосредственная атмосфера, созданная этими славными людьми, захватила ее, и она начала так же дурачиться и шутить. Они все вместе вывалились из залы, спустились по лестнице в холл, и Аслан обвел всех глазами: - Ну что, официальная часть свадьбы закончилась, началась неофициальная? - Джемре, ты можешь, конечно, сказать, что я обнаглел, но предлагаю тебе ехать с нами, - Озан посмотрел на нее. - Я не могу оставить свою подругу, - Джемре с сожалением похлопала длинными, как у куклы, ресницами. – Ярен, ребята, я правда была очень рада, все так неожиданно и здорово. Но я должна вернуться к своим. - Джемре, мы должны обменяться контактами, - Ярен хлопнула себя по бедрам и вспомнила, - телефон остался в пальто в машине. - Пойдем, я запишу твой и перезвоню, - Джемре попрощалась с Асланом и Харуном, еще раз пожелав последнему счастья рядом с женой, и повела Ярен в залу, где гудела свадьба ее подруги. Озан вызвался проводить Джемре. Аслан повернулся к другу. - Ну что, какие планы? У нас как-то не было времени даже подумать об этом. - Не знаю, - на лице Харуна снова появилось озабоченное выражение, исчезнувшее было во время их с Ярен бракосочетания. – Мы даже в ресторан не можем пойти: придется все время сидеть настороже и ждать, что чья-нибудь любопытствующая рожа доложит Насуху о том, что его внучка прохлаждается здесь вместо сидения с баранами в сарае. Даже если мы снимем отдельный зал. Я что-то не готов прямо сейчас встречаться с этим бегемотом, - Харун взъерошил волосы. – Думаю, мы просто поедем в отель. - Харун, ты от счастья совсем рехнулся? Какой отель?! Считаешь, что любопытствующие рожи водятся только в ресторанах? Или хочешь, чтобы Шадоглу заявились к вам посреди ночи на самом интересном месте? - Хорошо, Асланище, понял тебя, я ляпнул глупость. Только не ори. Поищу какую-нибудь квартирку здесь, в Мардине. Там, кстати, можно будет и отметить немножко. - Квартирку! – фыркнул Аслан. – Знаешь, что, не валяй дурака, и поехали к нам. Там, в ситэ, до вас точно никому дела нет. Соседей я знаю почти всех. Переночуете, осчастливите друг друга, а потом пойдешь воевать с Насухом. Сам найдешь его и поставишь перед фактом, а не он свалится тебе на голову. Аслан снимал апартаменты в современной части Мардина в ситэ на три дома. Озан жил в доме напротив, таким образом, будучи фактически его соседом. - Братишка, ты знаешь, я-то за, - Харун с сомнением покачал головой, - но Ярен будет неловко в чужой квартире. - Я переночую у Озана. Вся квартира в вашем распоряжении. Все, Харун, хватит ломаться, как барышня, решено. …А, вот и Ярен! А где наш герой-любовник? - Прощается с Джемре, - ответила подошедшая Ярен. - Все надеется уговорить ее поехать с нами? - Аслан, не будь гадким. Она действительно ему нравится, - возмутилась Ярен. - Быть гадким – его основное занятие, - уронил Харун. - Да пошел ты! …Впрочем, да. Так что, если ваша семейная идиллия станет слишком сладкой и приторной, обращайтесь. Ярен засмеялась было, но внезапно ей пришло в голову, что ее муж и Аслан совсем не похожи на людей, познакомившихся меньше месяца назад. Да, Харун быстро находил общий язык с теми, кто был ему по душе, но чтобы у людей сложились вот такие отношения полного доверия и абсолютного знания друг друга, нужны годы… - …Придурок, а про подарок ты забыл? – прервал ее размышления Озан, крича через весь холл. – Аслан, где подарок? – он подошел и вопросительно уставился на друга. – Вот, доверь ему что-нибудь! Я ведь сказал: как только переоденут кольца – доставай. Хотел, чтоб мы торжественно вручили… Аслан с виноватым видом достал из внутреннего кармана пиджака продолговатый бархатный футляр. - В общем, мы с Озаном тут немного посовещались… Словом, хотелось, чтобы у вас осталось что-то, на что вы могли посмотреть через много-много лет и вспомнить этот день. Братишка, я, конечно, все не так себе представлял, и если бы у меня было чуть больше времени… - Аллах-Аллах! – не выдержал Озан. – Мне кажется, или этот психотерапевт сломался? Невротическая вина лечится когнитивно-поведенческой терапией. Дай сюда! Носите на здоровье. Сделаете много-много деток и расскажете им, как дядюшка Озан и дядюшка Аслан помогли их папе выкрасть их маму. Харун принял из рук Озана футляр и откинул крышку. Ярен любопытно заглянула и увидела, что внутри лежат две золотые цепочки: одна массивная, но элегантная мужская, другая женская, повторяющая плетение мужской, но тоньше и изящней. Харун растроганно посмотрел на друзей и по очереди крепко обнял обоих. - Дорогие мои засранцы, что бы я без вас делал! - Спасибо вам, - смущенно пробормотала Ярен. Она только сейчас в полной мере поняла, насколько и серьезный, недоверчивый Аслан, и этот разбитной парень Озан любят Харуна, и под их весельем и перчеными шутками скрываются нешуточные усилия, которые обоим пришлось приложить, чтобы эта свадьба состоялась. А они еще и о подарке позаботились – в такой-то спешке! Что-то сердечное и одновременно горькое шевельнулось в ее душе. Ради Харуна друзья были готовы сорваться с места, бросив свои дела, умасливать бюрократическую машину и кое-что состряпать на коленке, рискуя быть разоблаченными, подвергаться опасности и, видимо, даже прикрыть его от пули, если понадобится. Не ставя это себе в заслугу, не рассуждая и не прикидывая, достаточно ли нравственна или честна их затея. Что бы ни случилось, Харун никогда не будет один, ему никогда не придется полагаться лишь на себя. Мир открывался перед Ярен с совершенно новой, неяркой и непарадной, но экзистенциально важной стороны. И это был тот мир, из которого явился ее муж. Ей еще больше захотелось быть рядом. Ведь если она теперь – часть Харуна, все это некоторым образом относилось и к ней. Харун, довольно улыбаясь, взял цепочку из футляра и аккуратно застегнул ей на шее. Ярен погладила новое украшение, поднялась на цыпочки и тоже застегнула на нем его цепочку. - Они такие милые! Я сейчас заплАчу, - Озан с дурашливым видом уткнулся Аслану в плечо. – Доктор-бей, пропишите мне что-нибудь от излишней эмоциональности? - Тебе уже ничего не поможет, - отрезал Аслан. – Друзья, в ситуации, когда одни ошалели от счастья, а другие от собственной дурости, мне придется стать голосом разума и напомнить, что мы уже непростительно долго торчим на самом проходе. Неровен час… словом, нам сейчас лучше избегать людных мест. Поэтому прошу, ханым, беи, ноги в зубы и по машинам! Озан, мы едем к нам в ситэ.