Терпение - добродетель

      Грима довольно усмехнулся, осторожно прикрывая за собой дверь.       Определенно, дело сдвинулось с мертвой точки. Кто бы мог подумать, что Белую леди – воплощение гордости, достоинства и благородства – так возбуждает необходимость подчиняться? Воистину, чужая душа – потемки, даже если кажется кристально чистой. Теперь ясно, почему его прежние старания не увенчивались успехом.       Что ж, в скором будущем он сполна наверстает упущенное и охотно удовлетворит все желания своей леди, тем более, что неограниченная власть и собственническое обладание принцессой – самые заветные его помыслы, которые почти воплотились в жизнь.       Он вправе в любой момент, хоть прямо сейчас, вернуться в спальню Эовин, и мучениям, терзающим его много лет, придет конец. Если бы он захотел, уже этой ночью она принадлежала бы ему. Никто не услышал бы ни криков, ни стонов, как не было их слышно несколько минут назад.       Но именно осознание действительной возможности сделать это и охладило разгоряченное тело, а страсть не позволила мыслям утратить ясности.       Еще не время. Если девочке нравится игра в насилие, он безусловно подыграет, однако овладеть полусонной, по-настоящему испуганной или сопротивляющейся Эовин в его намерения не входит. В ее глазах не должно быть ни страха, ни отвращения, ни безучастной покорности каждый раз, как он прикоснется к ней. Даже с сегодняшней показательной поркой он остановился бы намного раньше, если бы не наглядное свидетельство ее удовольствия.       Как бы там ни было, завтра он все-таки отнесет ей настойку календулы. Вероятно, Эовин встретит его бурным всплеском гнева или наоборот, демонстративной холодностью, однако и то, и другое вполне естественное следствие…       Тихий, еле уловимый стон прервал его размышления. Грима повернул голову, прислушиваясь: нет, не показалось. Советник прошел дальше по коридору к покоям Теодреда, откуда доносился звук, и увидел, что дверь приоткрыта.       - Милорд? – негромко позвал Грима, входя внутрь. Прежде, чем глаза успели привыкнуть к полумраку, в нос ударил тяжелый, дурманящий запах. Грима слегка поморщился: и здоровому человеку стало бы плохо. Комната освещалась всего одной свечой на столике у постели раненого, но Гриме хватило одного быстрого взгляда, чтобы понять: дела принца плохи.       Лицо Теодреда, облепленное длинными, мокрыми от пота волосами, приобрело не просто бледный, а синеватый оттенок, черты заострились. Он лежал, разметавшись на кровати, сбив в лихорадочном беспокойстве тугие повязки, что останавливали кровотечение. Грудь его тяжело вздымалась, словно для каждого вдоха требовалось неимоверное усилие, и воздух вырывался изо рта со страшным, рваным хрипом.       Грима подошел к окну и распахнул его, впуская поток свежего воздуха.       Теодред, кажется, почувствовал чужое присутствие. Открыв глаза, он повернул голову и остановил помутневший взор на черной фигуре советника. Пересохшие губы разомкнулись, словно принц хотел что-то сказать.       Заметив это, Червеуст подошел к постели и склонился над умирающим. В следующее мгновение Теодред с неожиданной силой вцепился в его руку, притягивая ближе.       - Помоги мне… - с трудом, умоляюще выговорил он.       Грима не ответил. Посмотрев через плечо, он увидел на столе среди бинтов и влажных полотенец несколько открытых пузырьков. «Вероятно, белладонна или опий», - подумал он, а затем вновь перевел взгляд на принца, пристально вглядываясь в его лицо.       - Пожалуйста, - прошептал тот, сжимая ладонь советника железной хваткой.       Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Наконец, тонкие губы Гримы дрогнули в едва заметной улыбке.       - Разумеется, милорд.       

***

      Эовин проснулась и, не открывая глаз, с наслаждением потянулась всем телом. Давно она не спала так крепко! Что же ей снилось? Нечто странное…ах да. Грима, вторгшийся в ее покои и заявивший о праве жениться на ней. Его поцелуи, ее непокорность и последовавшее наказание. Девушка невольно закусила губу, охваченная сладкой дрожью, едва в голове всплыли подробности. Великий Эру, какой развратный сон…Испытать наслаждение, будучи почти что изнасилованной! И кем? О таком наутро и подумать стыдно. Какое счастье, это лишь плод воображения, иначе не перенести такого позора.       Она облегченно выдохнула, переворачиваясь на бок. Однако вместо теплой простыни ступни вдруг ощутили неприятный металлический холод. Что такое? Слегка поморщившись, Эовин села на постели и откинула в сторону укрывавшие ее меха.       Улыбка медленно сползла с лица.       Ремень. Черный кожаный ремень с крупной серебряной пряжкой лежал на постели там, куда Грима отбросил его прошлой ночью. И тут же, словно в доказательство того, что зрение ее не обманывает, ниже спины разлилась саднящая боль.       «Нет! Не может быть!»       Эовин спрыгнула с постели и бросилась к зеркалу. Высоко задрав подол сорочки, она посмотрела через плечо на свое отражение. Так и есть: на коже красовались длинные красные полосы.       «Ублюдок!»       Вспыхнув, девушка метнулась обратно, схватила с кровати ремень и, рывком открыв дверцу гардероба, затолкала его поглубже на полку.       «Ты мне за это ответишь, змей!»       Поглощенная поиском кары, подходящей для такого мерзавца, как Червеуст, Эовин извлекла первое попавшееся платье и зло бросила его на спинку стула, того самого, на котором вечером советник оставлял бархатную накидку. Мелькор его побери, несколько дней она едва ли сможет нормально сидеть, а про конные прогулки – единственную оставшуюся радость – подавно придется забыть!       Старясь унять раздражение, Эовин подошла к приоткрытому окну и глубоко вдохнула свежий утренний воздух. Рассвет только занимался. Она проснулась раньше обычного, служанка, помогавшая с туалетом, придет еще нескоро.       Принцесса села на постель и глухо застонала, уронив лицо в ладони. Она сгорит со стыда, когда снова увидит его. То, что он сделал, отвратительно. Но хуже всего другое. Он понял, что ей это понравилось. Эовин так и видела самодовольную ухмылку на его бледном лице.       «Я ненавижу его, ненавижу!» - твердила она себе, - «Он омерзителен!»       «Однако тебе не были противны его прикосновения, - вдруг вкрадчиво шепнул другой голос - «Тело не врет. Такого удовольствия ты еще не испытывала».       Эовин выпрямилась, в задумчивости начав перебирать пальцами волосы. В самом деле, ни одна ее ночная фантазия не заканчивалась столь потрясающим финалом. Его умелые руки и завораживающий голос сотворили нечто доселе невообразимое.       Смятый кусок пергамента возле ножки стула привлек ее внимание. Подойдя, Эовин подняла его и, осторожно расправив, разложила на столе. Это тот самый злополучный указ о собственной свадьбе.       Нет, мысль о браке с Гримой все так же невыносима, несмотря на изощренные ласки. Осталась единственная надежда – поговорить с дядей, умоляя не отдавать ее в жены этому коварному человеку. Не может быть, чтобы Теоден не сжалился над любимой племянницей!       Однако есть еще одна проблема. Ничто не помешает Гриме снова прийти к ней и завершить начатое вчера. Надо что-то придумать. Запирать дверь уже бессмысленно: у него есть ключ, но что если положить под подушку кинжал…       Внезапно за дверью послышались торопливые шаги, и раздался настойчивый стук. Вздрогнув, Эовин опрометью бросилась к двери, предусмотрительно схватившись за ручку.       - Кто? – настороженно спросила она.       - Миледи, простите, что беспокою так рано, - глухо раздался женский голос, - но Его Высочество…       Сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Эовин поспешно отперла замок и, распахнув дверь, оказалась лицом к лицу с одной из своих служанок, бледной и встревоженной.       - Что случилось?       - Моя госпожа, принц Теодред…скончался.       - Откуда ты знаешь об этом? – спросила Эовин, удивившись твердости своего голоса.       - Лекарь просил сообщить Вам. Он пришел сменить повязки и…       - Можешь не продолжать. Принеси теплой воды и помоги мне собраться.              

***

      Меньше чем через час Эовин стояла перед дверью в покои Теодреда. Ей совсем не хотелось заходить туда и видеть то, что она должна была увидеть. Ни боль, ни сражение не страшны так, как потеря близкого человека. Вот где настоящий ужас.       Впервые она столкнулась со смертью, будучи ребенком. Ее отца, точно так же, как раненого Теодреда, принесли чуть живым с поля битвы, и он умирал несколько дней. Когда Эовин привели попрощаться, она, плача от страха и цепляясь за платье матери, отказывалась подойти к лежащему: его лицо было изувечено до неузнаваемости. А вскоре умерла и мама: обезумев от горя, она целые дни проводила в запертых покоях среди отцовских вещей, отказываясь от еды и не желая никого видеть. Ей уже не было дела ни до маленькой Эовин, ни до сына. Эовин не хотела верить, но ходили слухи, будто бы леди Теодвин покончила с собой.       Однако, как бы тогда ни было плохо, рядом с ней оставались дядя и старший брат, а теперь никто не защитит ее и не поддержит.       - Моя леди, - раздался за спиной мягкий глубокий голос.       Эовин вздрогнула. Она не слышала шагов. Щекам вдруг стало очень жарко.       - Полагаю, Вы знаете? – Грима обошел ее и остановился напротив, внимательно всматриваясь в ее лицо пронзительно-голубыми глазами, - мои искренние соболезнования. Какая трагедия для всех нас и в особенности для короля. Единственный сын и наследник…       Принцесса молча кивнула, разрываясь между желанием расплакаться у него на груди и послать куда подальше.       - Если желаете, я могу побыть с Вами…- участливо предложил он, беря ее ладонь.       Прикосновение прохладных пальцев послало искры в самое сердце. Эовин инстинктивно отдернула руку, некстати вспомнив, где именно были эти пальцы прошлой ночью.       - Н-нет, благодарю, - ответила она, стараясь не смотреть на него.       Грима ничуть не смутился, как будто именно этого и ожидал. Слегка поклонившись, он отошел в сторону и почтительно распахнул перед ней дверь.       - Тогда не смею Вам мешать, моя госпожа. На мне лежит тяжкий долг сообщить печальную весть Его Величеству…                     

***

      Теоден воспринял известие о смерти сына именно так, как и предполагал Грима: практически безучастно. Здоровье короля таяло день ото дня, но вопреки расхожему мнению, что виной тому пагубное влияние советника (а может и не только влияние), для Червеуста такая стремительная перемена тоже оставалась загадкой. Впрочем, ломать над ней голову Грима не спешил, ведь этот расклад его вполне устраивал: чем слабее становился Теоден, тем больше влияния приобретал он.       Когда король физически более не способен управлять страной, его ради блага государства надобно заменить другим. Кем? Законными наследниками. А если их не осталось?       Грима слегка облизнул губы, разворачивая перед Теоденом свиток и аккуратно вкладывая в негнущиеся пальцы перо.       - Осталось подписать только один указ, мой государь, и я Вас больше не потревожу…              

***

      Эовин закрыла дверь в покои Теодреда, утирая слезы. Она не знала, сколько времени провела на коленях возле его постели, целуя ледяные пальцы и прощаясь.       Многие прочили им помолвку, но они с кузеном лишь посмеивались, ибо были скорее братом и сестрой, чем влюбленной парой. Теодред – друг детства, верный участник отчаянных затей, втайне от Эомера научивший ее управляться с оружием, совсем еще молодой мужчина, который должен был стать однажды королем, теперь лежит безмолвно и неподвижно, а ей предстоит отдать распоряжения насчет его похорон…Немыслимо.       - Миледи, - вдруг окликнули ее.       Эовин обернулась и увидела Алхильда – придворного лекаря. Он поспешно приближался к ней.       - Мои соболезнования, госпожа, - торопливо произнес он, почтительно поклонившись и опасливо оглядываясь по сторонам, - могу ли я переговорить с Вами наедине?       Получив утвердительный кивок, Алхильд толкнул дверь в пустые покои Эомера, и пропустив Эовин, плотно закрыл ее за собой.       - В чем дело, господин лекарь?       - Простите мне мою неучтивость, Ваше высочество, и позвольте сразу перейти к сути.       - Да, конечно.       - Видите ли, уходя вчера вечером от господина Теодреда, я закрыл окно. Холодный воздух мог лишь усилить страдания Его Высочества, и без того мучавшегося лихорадкой. Дверь я оставил приоткрытой, иначе в покоях стало бы слишком душно.       - Однако, - продолжал Алхильд, - утром дверь оказалась плотно закрытой, а окно – распахнутым настежь. И принц лежал без малейших признаков жизни. Вы меня понимаете?       - Может быть приходила служанка? - неуверенно предположила Эовин – Она могла раскрыть окно, чтобы ему стало легче дышать, но было слишком поздно.       Алхильд отрицательно покачал головой.       - После меня никто не заходил, я уже опросил слуг. Есть еще кое-что…, - он понизил голос, и Эовин пришлось подойти почти вплотную, чтобы расслышать.       - На столе я оставлял почти нетронутый пузырек с опием. Я давал опий для облегчения болей. Но утром пузырек оказался пуст. Более того, я заметил, что зрачки Его Высочества неестественно расширены. Такое бывает от белладонны.       - Значит, Вы думаете - медленно проговорила Эовин, - что кто-то этой ночью дал ему яд?       - Именно, - подтвердил Алхильд, - и боюсь, мы с Вами знаем, кто это мог быть.       Эовин похолодела, озаренная страшной догадкой. Видимо, она изменилась в лице, потому что Алхильд как-то странно взглянул на нее и спросил:       - Миледи, не был ли Грима Червеуст здесь вчера вечером?       Вопрос, заданный скорее утверждающим тоном, прозвучал почти бестактно, и Эовин на миг растерялась. Сказать правду? Нет. Ни за что.       Старик пытливо смотрел в ожидании ответа, не сводя умных глаз с ее лица.       - Я не знаю, - быстро ответила она, стараясь, чтобы голос звучал естественно, - я рано легла спать.       Лекарь вздохнул.       - Жаль. Как бы я желал ему расплаты за причиненное зло. Умоляю, госпожа, будьте осторожнее с этим человеком. Не принимайте ничего из его рук и не оставайтесь с ним наедине.              

***

      Когда Эовин простилась с Алхильдом, ее буквально трясло от гнева. Попадись в тот момент Грима ей на глаза – она растерзала бы его голыми руками. Двуличный мерзавец! Подлец! Она стонала от наслаждения под ласками убийцы!       Хоть Эовин и дала обещание быть осторожной, ее подмывало найти Червеуста и выкрикнуть ему правду в лицо: она знает, что он сделал, и обязательно сообщит об этом. Чудовищные деяния не остаются безнаказанными, тем более, что есть неоспоримые доказательства.       Как назло, когда принцесса сама желала встречи с советником, тот словно исчез: за целый день Эовин ни разу не столкнулась с ним ни в городе, ни во дворце. Не увидев его и за вечерней трапезой, она твердо решила, что не ляжет спать, пока не поговорит с Червеустом, тем более, что клокотавшая внутри ярость все равно не дала бы уснуть.       Закончив ужин, принцесса вышла из трапезной и в раздумьях остановилась. Она смутно представляла себе, где живет Грима. Возле его покоев она была только один раз, да и то выполняя поручение дяди. Вроде бы они находились в западной части дворца, а рядом с дверью стену украшала широкая шпалера с изображением битвы при Келебранте.       Эовин решительно зашагала по извилистому коридору, повторяя про себя заранее обдуманную речь. Страха она совершенно не чувствовала, лишь лихорадочное возбуждение. К тому же, не желая повторить вчерашнюю ошибку, принцесса предусмотрительно повесила на пояс кинжал, прикрыв его ниспадающим слоем юбки и возблагодарив затейливость женских нарядов, обычно доставлявших лишь массу неудобств. Не то, чтобы она хотела использовать его, но, если вдруг Грима схватит ее, она будет готова.        Быстрые шаги отчетливо раздавались в вечерней тишине Медусельда. В данный момент Эовин не заботила даже собственная репутация, если вдруг кто-то увидит ее в поздний час возле покоев советника. Наконец она миновала ту самую шпалеру и остановилась перед массивной черной дверью.       Не давая себе времени на сомнения, принцесса набрала в грудь воздуха, и громко постучала. Прошло совсем немного времени, прежде чем по ту сторону послышались движение и скрежет отпираемого замка.       - Моя леди, - удивленно произнес Грима, распахивая дверь и окидывая гостью быстрым цепким взглядом, - какой приятный сюрприз. Кажется, вечерние визиты становятся нашей маленькой традицией.       - Могу я войти, советник? – Эовин сделала вид, что не расслышала последние слова.       - Разумеется, - посторонился Червеуст, пропуская ее, - прошу сюда, моя госпожа.       Он предложил ей мягкое кресло у пылающего камина, и сам непринужденно уселся напротив. Привычным движением сцепив пальцы в замок, Грима испытующе посмотрел на гостью, ожидая, что она первой начнет разговор. Однако воинствующий пыл Эовин угас так же стремительно, как появился. Мысль о том, чтобы закричать на него показалась вдруг детской и совершенно неуместной. А поскольку заготовленная речь начиналась с хлестких обвинений, Эовин окончательно растерялась.       - Вы хотите поговорить о смерти кузена, не так ли, моя леди? – мягко подсказал Грима, видя ее замешательство.       Эовин подняла на него изумленный взгляд.       - Откуда…?       - Помилуйте, моя госпожа. Ваше присутствие здесь могла вызвать только исключительная причина. Итак, я внимательно слушаю.       - Утром я разговаривала с Алхильдом, - начала принцесса, стараясь не обращать внимания на слишком пристальный взгляд Червеуста, - и он поведал мне нечто весьма странное.       - Неужели?       Эовин пересказала ему то, что сообщил лекарь. Грима криво улыбнулся.       - Я понимаю, о чем Вы, моя госпожа.       - Следует учесть, - голос Эовин задрожал, - что вчера только ты мог оказаться в покоях Теодреда поздним вечером, потому что…потому что…       - Занимался Вашим воспитанием почти в это же самое время, - Грима помог закончить фразу, избавив принцессу от необходимости подбирать слова, - и?       Эовин смерила его негодующим взглядом.       - И я думаю, что Теодред не просто умер. Это ты убил его.       - Что ж, серьезное обвинение, - Червеуст слегка наклонился вперед - и что моя госпожа намерена делать?       - Сперва ответь мне, это правда?       Грима слегка прищурился.       - Правда – понятие относительное. Если избавление раненого от мучительной агонии означает убийство, то да – я действительно убил.       Эовин застыла, поражённая честным признанием. В глубине души она готовилась услышать очередную сладкую ложь о том, что вовсе не Грима, а стечение обстоятельств, стали причиной смерти кузена.        - Хотя с моей стороны, - продолжал Червеуст, - видится лишь проявление милосердного сострадания.       - Сострадания? – ошеломленно повторила Эовин, - с каких пор лишение жизни считается благодеянием?       - Участь Его Высочества была предрешена, - спокойно проговорил Грима, скользя по ее лицу холодными голубыми глазами, - и Вы, моя принцесса, поняли это в самый первый день, как только увидели его раны. Так что действительно лучше? Мучиться от болей, задыхаться в бреду или обрести вечный покой?       Принцесса не ответила. Ей не хватило духу признать, что в чем-то он прав.       - А теперь мне бы хотелось узнать, объяснил ли Вам Алхильд, почему запер окно?       - Потому что холодный воздух был бы вреден…       - Скажите, моя леди, - поинтересовался Грима, - Вы замерзаете ночью при растопленном камине?       Эовин открыла рот, но ничего не сказала. Вентиляция во дворце работала исправно, и комнаты быстро прогревались, даже становилось жарко. Она сама давно спала с настежь открытой форточкой. У Теодреда камин разжигали ежедневно, так что промозглый холод, обычно царивший в отсутствие отопления, был не страшен, и действительно ничто не мешало оставить окно хотя бы чуть-чуть приоткрытым.       - Алхильд мог не подумать об этом, - наконец возразила она.       Грима иронично посмотрел на нее.       - Человек, посвятивший жизнь лечебному делу, должен был подумать об этом, Вам так не кажется? Равно как и оставлять открытыми склянки с ядовитым веществом…       - Тем не менее, убийство совершил ты, - перебила Эовин, - а убийство наследника престола не сойдет с рук даже приближенному советнику.       Грима искренне рассмеялся.       - Вы обличите меня перед королевским судом? А если спросят, откуда Вам известно, что поздним вечером именно я был на половине монарших особ? Вам, моя маленькая леди, в столь поздний час полагается сладко спать в своей постели. Если, конечно, Вы там одна…       Эовин вспыхнула, задетая колкостью.       - Алхильд может засвидетельствовать отравление - парировала она.       - Конечно, - согласился Грима, и в голосе послышалась неприкрытая насмешка, - отравление смертельной дозой опия, данной им самим несчастному принцу ввиду чистейшего недоразумения. Кому поверят охотнее? Простому лекарю или Регенту Его Величества? Смею заметить, у последнего много других, более важных занятий, чем необходимость вмешиваться в дела целителей.       Смысл последней фразы дошел до принцессы не сразу.       - Что значит – «Регент Его Величества»?       - Ах да, я же Вам не сказал…- демонстративно спохватился Грима, наслаждаясь произведенным впечатлением, - король подписал указ о назначении меня своим преемником, дабы ни у кого не возникало сомнений в моих полномочиях.       - Что?!       - Да, моя принцесса. Отныне я – полноправный и единственный правитель Рохана. Разумеется, до тех пор, пока здоровье нашего государя не поправится…       Эовин не могла поверить своим ушам.       - Это незаконно!       - Я что-то пропустил? – Грима поднял брови, - Вы, как и я, десять лет были придворным легистом?       - Нет, но…       - Вот и замечательно.       - Мерзавец!       - Моя леди, - предупредительно покачал пальцем Грима, - сегодня Вы так хорошо владели собой. Прошу, не разочаровывайте меня.       В полумраке комнаты Грима, худощавый, закутанный в черное, выпрямившийся в алом кресле так, словно уже восседал на троне, казался Эовин олицетворением злого гения. В ледяных глазах угадывался изощренный ум, на точеном бледном лице, освещенном бликами пламени, застыла холодная улыбка. Весь его облик отражал власть, силу и влияние. Трудно было устоять против этого мрачного обаяния.       Некстати в памяти воскресла картинка вчерашнего вечера, и, смущенная, Эовин отвела взгляд в сторону. Ее внимание привлек стол, на котором возвышалась стопка книг, лежали несколько развернутых свитков и большая карта роханских владений с какими-то рукописными чертежами и пометками, очевидно сделанными самим Червеустом. Грима проследил за ее взглядом.       - Полагаю, вопрос исчерпан, моя леди? – спросил он, поднимаясь и подавая ей руку, - прошу меня извинить, но завтра я принимаю послов из Дунланда и хотел бы подготовиться к встрече.       - Дунланд?! – вновь не удержавшись, вскричала Эовин в гневном изумлении, - вассалы Изенгарда, грабящие наши земли! Как можно принимать их в Медусельде!       - Терпение - добродетель, моя госпожа, - уклончиво ответил Грима, подходя к столу и доставая из ящика темную склянку с какой-то жидкостью. Эовин с опаской покосилась на нее.       - Не бойтесь, это лишь настойка календулы. Заживляет порезы и ссадины. Нанесите перед сном и утром…сами знаете, куда.       Видя, что Эовин колеблется, Грима настойчиво протянул ей лекарство:       - Берите. Или я сам займусь этим. Прямо здесь и сейчас.       Зная, что он и впрямь так поступит, Эовин судорожно выхватила склянку из его рук.       - Вот и хорошо, - мягко произнес он, окидывая ее взглядом, от которого по телу побежали мурашки.       Он подошёл ещё ближе, и на краткий миг Эовин показалось, что он ее поцелует. Но Червеуст лишь подчеркнуто учтиво проводил ее к выходу и распахнул перед ней дверь. Стоя на пороге, Эовин с досадой обернулась. Все вышло совсем не так, как она предполагала! Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но Грима опередил ее.       - Доброй ночи, моя леди, - ласково произнёс он, - истинное удовольствие видеть Вас у меня. Заметьте, ничего плохого с Вами не случилось, так что в следующий раз кинжал можете не брать.       И прежде, чем принцесса успела что-либо возразить, он поклонился и закрыл за ней дверь.