Терпение - добродетель

      Едва прошли похороны Теодреда, как во все концы Рохана отправились гонцы - объявить о новом правителе и готовящейся свадьбе. По обыкновению, мгновенно начались пересуды и толки, один другого невероятней. Как всегда, правда была где-то посередине, но поскольку Гриму никогда не жаловали, роханцы единодушно сошлись во мнении, что именно он виновен в нездоровье короля, а брак с леди Эовин – удобный способ породниться с родом Эорла и тем самым упрочить свое положение. На окраинах, страдавших от участившихся нападений орков, все громче стали поговаривать о возвращении Эомера как законного наследника престола.       До Гримы эти слухи, конечно же, доходили. Но он давно свыкся с тем неприятным фактом, что в Рохане не любят чужестранцев, особенно тех, кто сумел пробиться на государственный пост. После стольких лет службы он довольно равнодушно относился к злопыхательству черни: и без того масса забот. К тому же, при необходимости эшафот и темницы наведут порядок в сознании подданных.       Необходимость появилась после подписания им первых же указов.       Червеуст начал с того, что изменил положение о военной службе (всем мальчикам старше 12 лет предписывалось обучаться военному делу в действующих войсках), увеличил налоги на имущество, а также обязал крестьян отдать государству четверть урожая. Народное недовольство подогрел и запрет на применение оружия (за исключением необходимой самообороны), фактически означавший, что роханец не смел убить орка до тех пор, пока тот первым не причинит вред.       Но наибольший взрыв негодования вызвал указ о раздаче дунландцам земель на юго-западе Рохана вдоль реки Изен. Хоть серьезные войны с этим варварским народом остались в прошлом, историческая неприязнь была сильна и по сей день, время от времени сопровождаясь кровопролитными стычками, начинавшимися с подачи то одной, то другой стороны.       - Червеуст погубит нас, миледи, – Гамлинг обреченно махнул рукой, дочитав указ. Наряду с остальными он был прикреплен к широкой доске, недавно установленной возле Медусельда, чтобы каждый житель Эдораса мог ознакомиться с новыми порядками - Изенгард и Дунланд просто поделят Рохан на части. Не случайно земли раздаются в таком близком соседстве.       - Что нам делать? – Эовин отчаянно оглянулась вокруг, словно ожидая помощи. Великая страна погибала на ее глазах с легкой руки предателя и самозванца, а она – законная принцесса, не могла ничего предпринять.       Гамлинг слегка помедлил с ответом. Он тоже огляделся, а затем, убедившись, что горожане заняты своими заботами и никто их не подслушивает, наклонился ближе.       - Убить, - тихим быстрым шепотом проговорил он, - пока еще не слишком поздно.       Эовин вздрогнула.       - И кто осмелится? – почти также беззвучно ответила она, - Ты забыл про Леофа? К тому же, Грима отдал приказ казнить всякого, кто лишь покажется замешанным в заговоре.       Комендант Эдораса, нахмурившись, кивнул.       - Я слышал. Вот поэтому это должен быть человек, которому он доверяет. И кого он свободно подпустит к себе, когда рядом нет охраны.       - Но такого не существует!       - Простите, леди Эовин, однако это Вы.       - Ты шутишь? – принцесса скептически подняла брови, однако Гамлинг, хоть и смутился под ее укоризненным взглядом, тем не менее продолжил:       - Простите меня за прямоту, миледи, однако многим известно, что советник испытывает к Вам… особенные чувства.       - Мне это совершенно безразлично – быстро прервала его Эовин.       - Да, Ваше Высочество, но можно обернуть эту страсть в свою пользу.        - Интересно, что же я должна сделать? – возмущенно воскликнула она, уловив в сказанных словах двойной смысл.       - Пожалуйста, миледи, тише – Гамлинг встревоженно поднял руку и снова оглянулся, - я не имею в виду ничего дурного, что могло бы оскорбить Вас. Я только хочу сказать, что если Вы окажетесь с Червеустом наедине (под самым безобидным предлогом), то сможете освободить Рохан от тирана, а себя – от нежеланного брака. Я знаю, Вы ловки в обращении с оружием. А советник едва ли будет ждать подвоха.       Первым побуждением Эовин было решительно отказаться. Она несомненно сумела бы нанести меткий, быстрый удар. Но ведь это не честное сражение, где все однозначно и понятно. Пусть смерть Гримы станет спасением для многих, как она будет жить после такой подлости?        «Грима ведь живет. Убил Теодреда и спокойно живет» - ехидно заметил внутренний голос - «Что он тогда сказал? Сострадание? Милосердие?»       Невидящим взглядом принцесса уставилась на указ о раздаче земель, не читая его. Погруженная в размышления, она машинально проворачивала на пальце кольцо. Изящное золотое кольцо с изумрудом, подаренное ей Гримой на совершеннолетие.       Гамлинг внимательно наблюдал за ней, но не торопил.       - Мне нужно серьезно все обдумать, - наконец ответила она, с трудом оторвав взгляд от подписи в виде переплетенных букв GW и поворачиваясь к Гамлингу. Тот понимающе кивнул.       - Я не стану впредь упоминать об этом, Ваше Высочество. Но в любой момент к Вашим услугам.       

***

      Эовин не могла найти покоя, терзаясь сомнениями. Она тщательно взвешивала «За» и «Против», для наглядности даже выписав их на листе пергамента. «За» получилось больше. Принцесса шумно вздохнула и, поспешно смяв листок, швырнула его в камин.       Ее все чаще стала одолевать бессонница. Ворочаясь в постели, Эовин в красках представляла себе возможные варианты, в том числе и тот, который ждет ее в случае провала. При этой мысли ее пробирала ледяная дрожь, которую не могли унять ни жар растопленного камина, ни уютная мягкость мехов.       Поглощенная раздумьями, она совершенно забыла о прежнем беспокойстве и потому вдруг очень удивилась, осознав, что ни разу за много дней Грима так больше и не потревожил ее, хотя беспрепятственно мог отпереть дверь своим ключом. Она вообще стала довольно редко его видеть, что не могло не радовать.       Но ситуация в стране становилась все хуже и хуже. На днях двое детей, чудом добравшихся до Эдораса, рассказали о нападении орков на Вестфольд, и о том, что город сожжен дотла, а жители убиты или взяты в плен. Чуть раньше в столицу поступили сведения о подавлении мятежа на окраинах там, где обосновались дунландцы: местное население явно не желало такого соседства. Да и дата собственной свадьбы неумолимо приближалась. Надо было на что-то решаться.       В противовес всеобщему мрачному настроению погода стояла солнечная, хотя и довольно прохладная. Эовин страстно захотела выбраться на конную прогулку. В последний раз она ездила верхом очень давно, еще до смерти Теодреда. Принцесса чувствовала: стремительная скачка на свежем воздухе – то, что ей нужно для принятия правильного решения.       На следующий день Эовин привычно собралась в дорогу, вывела из конюшни любимого рысака и, резво вскочив в седло, устремилась к городским воротам.       - Доброе утро, Гама! – кивнула она привратнику, ожидая, когда он по обыкновению отопрет засовы.       Гама поздоровался в ответ, но к ее удивлению не сдвинулся места.       – Мне жаль, но я не могу выпустить Вас из города, - извиняющимся тоном проговорил он, - приказ Гримы Червеуста.       На миг Эовин растерялась, а затем ее охватило глухое раздражение. С какой стати ей запрещено покидать Эдорас? Какое Червеуст имеет право принимать такие решения?       Выпрямившись в седле, она холодно сказала:       - Я – Белая леди Рохана, наследница пока еще правящего дома Эорла. И я требую открыть мне ворота!       - Не могу, миледи! – добродушное лицо Гамы выражало испуг и сожаление – я не смею нарушить его приказ. Вы не хуже меня знаете, как он поступит.       - Что ж, ладно, - с досадой пробормотала Эовин.       Резко дернув поводья, она развернулась и, пришпорив коня, помчалась обратно к Медусельду, оставив Гаму закашляться от поднявшейся пыли.       Спешившись, девушка взбежала по ступеням и, не дожидаясь стражников, сама распахнула двери, ведущие прямиком в Золотой Чертог. Интуиция подсказывала Эовин, что Червеуст должен быть здесь.       Тронный зал встретил ее прохладным полумраком и тишиной. Сперва ей показалось, что никого нет: массивный позолоченный трон, на котором обычно восседал король, был пуст, и это сразу бросилось в глаза, показавшись зловещим предзнаменованием.       «Конец династии Эорла, справедливой и благородной, - подумалось Эовин, - Славные дни Ристании канут в небытие».       Охваченная суеверным страхом, она не могла отвести взгляд от трона, пока вдруг знакомый голос, звучно раздавшийся в гулкой тишине, не привел ее в чувство:       - Вы что-то хотели, моя милая леди?       Эовин поспешно повернулась. Неудивительно, что она сразу не заметила Гриму: он сидел на своем прежнем месте – за письменным столом по левую сторону от трона. Верхний свет, проникающий сквозь высоко расположенные окна, хорошо освещал стол, однако фигура бывшего советника, по обыкновению закутанного в черное, оставалась в тени.       Принцесса стремительным шагом направилась к нему.       - Почему меня не выпускают из города? – требовательно спросила она, перекрывая звонкий стук собственных каблуков.       - Потому что я так решил – Грима отложил перо и откинулся на спинку стула. Привычным движением сцепив пальцы в замок, он одарил Эовин мимолетным, но хорошо знакомым ей многозначительным взглядом, в котором явно читалось восхищение.       Эовин и вправду была особенно хороша. Золотистые волосы она уложила утром в высокую прическу, открывающую точеную шею. Глаза ее сверкали, подобно бриллиантам в серьгах. Изящные руки, облаченные в узкие перчатки, она сердито скрестила на груди, но гнев придал ей лишь больше очарования.        - С каких это пор ты решаешь, что можно королевской семье, а что нет?       - С тех самых, как занял место короля, моя леди, - напомнил Грима.       - Оно все еще свободно, - Эовин выразительно посмотрела на пустой трон.       Грима скептически хмыкнул, проследив за ее взглядом.       - Чтобы принимать государственные решения, необязательно сидеть на красивом стуле. Трон, корона, роскошная мантия – все это не более, чем символы власти, но не сама власть. Она, моя госпожа, в знаках не нуждается. К тому же, - Грима смахнул с лежащего перед ним пергамента несуществующую пылинку, - за столом заниматься делами гораздо удобнее.       - Ты плодотворно потрудился за последние недели…- Эовин не удержалась от язвительного замечания, окинув Гриму неприязненным взглядом.       - Прошу прощения?       - Твои указы. О налогах, раздаче земель и…       - Моя леди, - остановил ее Червеуст, поднимая ладонь, - поговорим об этом позже. Пока запомните, раз Вам запрещено уезжать одной, значит тому есть весомая причина.       - Неужели? – иронично поинтересовалась она, - Быть может оттого, что орки свободно разгуливают по нашим землям?       - Да, именно поэтому.       И снова неожиданная честность слегка сбила с толку. Однако Эовин не сдалась:       - Ты сказал – «одной?» Мне что же, взять охрану?       - Совершенно верно. Об этом я и распорядился. У Вас обязательно должно быть сопровождение.       - Гама ничего не упомянул об этом, - недоверчиво нахмурилась она, - он просто сказал о запрете.       Грима пожал плечами.       - Не моя вина, что некоторые воины не запоминают и пары слов. Видимо, придется написать.       Он устало потер переносицу, откладывая в сторону незаконченное письмо. Затем взял из стопки чистый пергамент и окунул перо в чернильницу.       Пока он быстро выводил строчку за строчкой, Эовин молча наблюдала за ним. Только сейчас она заметила, что Грима выглядит еще более изможденным и осунувшимся, чем прежде. Круги под глазами стали темнее и глубже, точно несколько дней он спал лишь пару часов, а лицо приобрело не просто бледный, а совершенно нездоровый, землисто-восковой оттенок. Где-то в глубине души кольнуло сочувствие. Если он и вправду предатель, то измена явно дается ему нелегко.       Волнистые черные волосы тусклыми прядями свесились на лицо, и Грима откинул их назад, не отрываясь от письма. Привлеченная этим жестом, Эовин перевела взгляд на его руки. Ладони большинства роханцев были натруженными, грубыми, покрытыми мозолями от тяжелой работы или оружия. Руки Гримы, напротив, не имели ни порезов, ни царапин. Белоснежная кожа, даже слегка голубоватая от привычки ежедневно отмывать чернила. Ровные длинные пальцы уверенно держат перо, превращая сложный, утомительный для многих процесс письма в настоящее искусство. Принцесса невольно засмотрелась на его движения: плавные и отточенные.       Закончив, Грима поставил свою подпись, просушил пергамент и аккуратно запечатал его.       - Отдайте это Гаме, - сказал он, вручая получившийся свиток Эовин.       Несколькими минутами ранее она сняла перчатки, и в момент соприкосновения его прохладные пальцы на долю секунды погладили тыльную сторону ее ладони. Прикосновение могло бы показаться случайным, но Эовин знала: Грима намеренно хотел дотронуться до нее. Почему-то эта мысль не показалась противной, как прежде.       - Благодарю, - она повернулась, собираясь уйти. Грима встал и слегка поклонился.       - Я буду ждать Вас, моя леди.       Шагая к дверям, Эовин чувствовала, что он провожает ее взглядом. Она уже была на пороге, когда вдруг за спиной раздался его необычно торопливый, взволнованный голос, точно слова вырвались помимо воли:       - Не отправляйтесь слишком далеко.       Эовин обернулась. Всегда бесстрастное лицо Гримы отчетливо отражало беспокойство. Видимо он уже жалел о данном позволении.       - Не тревожьтесь, милорд, - она взялась за ручку, - солнце не успеет зайти к моему возвращению.       Гриму это заверение явно не успокоило.       - Должен признать, моя госпожа, - со вздохом ответил он, опускаясь на стул и вновь беря в руки перо - я бы охотно принудил Вас остаться во дворце, но, боюсь, это сделает счастливым только меня.       

***

      Что бы ни имел ввиду Грима, говоря об охране, у Эовин не было ни малейшего желания отправляться на рядовую прогулку в окружении дюжины воинов. Она предложила Гамлингу сопровождать ее и на всякий случай взяла меч. Большего и не надо.       Вручая Гаме письмо Червеуста, Эовин почувствовала себя неловко. Впервые за много лет ей приходится отпрашиваться, точно она ребенок. Да и у кого? У человека более низкого происхождения, хитростью занявшего трон.       Гама бегло прочитал письмо и, сунув его в карман, поспешил открыть ворота, пожелав леди Эовин приятной прогулки.       Девушка пришпорила коня, вырываясь на свободу. Как же хорошо! Жаль, что она не мужчина. Ей бы мчаться в бой под трубные звуки горна, навстречу славе и подвигам, достойных остаться в легендах. А вместо этого она обречена выйти замуж за недостойного человека и посвятить семейным заботам оставшуюся жизнь, которая без сомнения станет полной запретов и ограничений.       Если только она не решится…       В глубокой задумчивости Эовин стрелой неслась вперед, не замечая ничего вокруг и совершенно не заботясь, поспевает за ней Гамлинг или нет.       Предположим, она сделает это. Подговорит Алхильда подсыпать ему что-нибудь в питье и лично отнесет бокал…Или, притворившись покорной, уступит его страсти, а когда он потеряет бдительность, вонзит в грудь заранее приготовленный кинжал.       Внезапно перед внутренним взором предстало его встревоженное лицо, а в ушах раздался полный искреннего беспокойства голос.       Эовин тряхнула головой, прогоняя видение. Мягкий звук колыхнувшихся серег опять напомнил о Гриме, подарившем их.       И вдруг ей стало противно от собственных мыслей.       Нет. Она ни за что не сделает этого. Не станет самолично решать чужую судьбу, как он поступил с Теодредом. Не сможет совершить подлое, низкое убийство даже во имя спасения Рохана и собственного будущего. Пусть козни Гримы и достойны такой кары, но если ему суждено погибнуть, то не от ее руки.       В конце концов, он намного старше и, судя по внешнему виду, не отличается крепким здоровьем. Кто знает, как распорядится судьба. А до тех пор придется немного потерпеть…

***

      - Милорд, не прикажете ли подавать ужин?       Грима, чей неподвижный взгляд был прикован к горизонту, пылающему в закатных сумерках, даже не шелохнулся.       - Я же сказал: после возвращения леди Эовин.       Слуга поклонился, пятясь назад и проклиная на чем свет стоит это упрямство. Похоже, сегодня всех ждет бессонная ночь.       Скрестив на груди ледяные руки, Грима пристально вглядывался вдаль. Солнце почти село, становилось все холоднее. Открытая площадка немилосердно продувалась всеми ветрами так, что от колючего воздуха не спасал даже тяжелый бархат, а спутанные пряди волос неприятно хлестали по лицу. Но Червеуст, хоть и продрог до костей, не двигался с места. Лишь изредка он менял положение, делая несколько шагов вдоль невысокого парапета, разминая замерзшие ноги.       Воинам, охранявшим двери в Золотой Чертог, одним из которых в этот час был Гама, Червеуст казался совершенно спокойным. Выражение его бледного лица по обыкновению было абсолютно непроницаемым, тонкие губы привычно сжаты в одну линию. Однако знай кто-нибудь, что творилось у него в душе, такое самообладание показалось бы сверхчеловеческим, ибо сердце Гримы разрывалось от безграничного страха за Эовин. Дай волю, он закричал бы так, как никогда в жизни, изведенный тревогой и многочасовым ожиданием ее возвращения.       Сумерки сгустились сильнее и разглядеть что-либо вдали стало невозможно. Как всегда, в городе и вдоль стен дворца начали зажигать факелы.       Грима слегка повернул голову в сторону:       - Гама! - негромко позвал он.       Роханец покинул свой пост и поспешно приблизился к новому повелителю, почтительно остановившись в нескольких шагах за его спиной.       - Милорд?       - Сколько человек сопровождают леди Эовин?       Гама странно изменился в лице, но Грима, вновь устремивший взгляд к городским воротам, не заметил этого.       - Сколько? – повторил он.       Воин глубоко вдохнул, словно собираясь с духом:       - Один, мой лорд.       - Один? – резко переспросил Грима. Он стремительно повернулся и задержал на Гаме настороженный взгляд - Надеюсь, ты говоришь об отряде?       - Нет, мой лорд, - голос Гамы вдруг зазвучал хрипло, точно горло перехватил спазм, - один человек. Леди Эовин уехала только с Гамлингом.       На несколько секунд наступила звенящая тишина, какая бывает перед грозой. Слышны были лишь далекие голоса горожан и переговаривающейся где-то внизу стражи. Второй часовой, Бергхольд, застыл на посту, переводя тревожный взгляд с товарища на Червеуста. Его, как и Гаму, охватило предчувствие неминуемой катастрофы.       - Только…с Гамлингом – медленно повторил Грима, не сводя ледяных глаз с лица Гамы, и воин почувствовал непреодолимое желание отойти еще на пару шагов. Обманчиво спокойный тон Червеуста навел больший ужас, чем если бы тот сорвался на крик.       - Значит, по-твоему, жизнь принцессы Рохана достойна такой охраны?       - Нет, милорд, - Гама бессознательно вцепился в меч и расширенными от страха глазами следил за каждым движением Червеуста. Грима неторопливо приближался к нему.       - Почему, как ты думаешь, я запретил ей выезжать из города одной?       - Это было бы рискованно.       - Именно, - с опасной мягкостью в голосе подтвердил Грима, останавливаясь - рискованно. Полагаю, не нужно напоминать о Вестфольде? Или о засаде, стоившей жизни Теодреду и двадцати воинам? Двадцать крепких мужчин, Гама, полегло у Изенских бродов. И ты, зная об этом, отпускаешь молодую девушку под защитой одного человека?       - Мой лорд, я не знал, сколько…- начал Гама, но Червеуст поднял ладонь, прерывая его:       - Леди Эовин передала тебе мое письмо, не так ли?       - Да, но в нем ничего не говорилось о количестве…       Грима поднял брови.       - Неужели? - промолвил он.       Под этим сверлящим взглядом Гама заметно вздрогнул и торопливо извлек из кармана сложенный пергамент. Развернув его трясущимися руками, воин еще раз перечитал строчки, написанные четким, ровным почерком.       В ушах вдруг зашумело, а земля точно ушла из-под ног: «…Охрана леди Эовин должна включать не менее тридцати человек, - гласило последнее предложение, - которые пять и более лет состоят на военной службе Рохана и пользуются высоким доверием со стороны командиров».       Гама поднял на Гриму оторопелый взгляд.       - Как важно дочитывать до конца, правда? – убийственно тихо произнес тот. Затем, не дожидаясь ответа, повысил голос и отрывисто приказал:       - Немедленно четыре отряда на поиски.       Гама бросился выполнять поручение, однако Грима вдруг шагнул вперед и с неожиданной силой схватил его за плечи, оказываясь с обомлевшим воином нос к носу.       Маска сдержанного хладнокровия спала, обнажая истинные эмоции. Восковое лицо Гримы неузнаваемо исказилось от неистовой ярости, а дикая злоба, полыхнувшая в льдисто-голубых глазах, казалось, могла испепелить на месте.       - Учти, Гама, - тихо прошипел Червеуст, наклоняясь так, чтобы слышал только он, и тонкие бескровные губы задрожали в жутком оскале - если с Эовин что-то случилось…если я увижу на ней хоть царапину, я лично, повторяю – лично прямо перед тобой убью всех твоих детей. А жену, - взгляд, устремленный на охваченного ужасом Гаму, стал почти что безумным, - жену отдам своим ребятам. Они соскучились по порядочным женщинам…       - Милорд, - Гаму затрясло мелкой дрожью, потому как не было никаких сомнений в том, что Червеуст выполнит свою угрозу, - конечно, я сию минуту…я сделаю все, что в моих силах, обещаю…       По-прежнему страшно улыбаясь, Грима разжал руки и медленно отстранился.       - Тогда вперед, - мягко прошептал он, - у тебя два часа.       Гама выдохнул, дрожа с головы до ног, и машинально попятился назад, не смея повернуться к Червеусту спиной. Затем, точно вдруг очнувшись от оцепенения, бросился бежать вниз по ступеням, ведущим с балкона на нижний ярус дворца.       Уже через несколько минут все в Эдорасе пришло в движение. Город, как по волшебству, озарился множеством факелов. Земля затряслась от топота коней, торопливо выводимых из конюшен, и их громкое недовольное ржание эхом раздавалось в прозрачном вечернем воздухе. Звонко лязгало оружие, шумели голоса. Воины, схватив мечи и копья, поспешно вскакивали в седла, строясь в боевом порядке, согласно указаниям командиров. Послышался скрежет отпираемых ворот.       Один за другим отряды покинули Эдорас. Все еще стоя на балконе, Грима наблюдал, как четыре яркие нити потянулись в разные стороны, осветив сиянием всю долину. Зрелище могло бы показаться торжественным, но Червеусту, снедаемому злостью и отчаянием, было не до того.       Вот к чему привели его желание угодить девчонке и на миг ослабленный контроль! Во имя Моргота, Гама, Гамлинг, опытные воины не могли подумать на шаг вперед, не говоря уже о том, чтобы до конца дочитать его распоряжение! Да и Эовин тоже хороша. Разве она не понимает? Или опять показывает, что ей плевать на него и его приказы. Ну что ж…он еще раз доходчиво объяснит ей, раз прежний урок выветрился из памяти. Лишь бы только она не…       Грима прерывисто выдохнул. Глаза вдруг защипало, и ветер был здесь совершенно ни причем.       Он не спал уже третьи сутки. Каждый день ему приносят донесения о новых беспорядках, будь то грабежи орков или народные волнения. Каждый день он видит косые взгляды подданных и живет в постоянном страхе, ожидая очередного покушения. Он совершенно одинок, не считая тех четверых из личной охраны, да и они не должны знать лишнего. Его приказы саботируются, а жесткие методы, к которым он вынужден прибегать, только увеличивают число врагов. Каждый день требует от него напряженной работы ума и всех своих способностей, чтобы довести задуманное до конца.       Великий Эру, как же он устал от всего этого.       «Откажись», - шепнул внутренний голос, - «Верни Эомера в столицу, забудь о своих планах и живи спокойно».       На миг эта мысль показалась соблазнительной. Грима криво усмехнулся, поднимая глаза к небу. Поплотнее закутавшись в мантию, он достал из кармана белоснежный платок и, неслышно шмыгнув носом, стер горячую влагу со щек.       Нет, обратная дорога для него закрыта. Да и, честно говоря, он нисколько не сожалеет о пройденном пути. Ради своей цели он потерпит столько, сколько нужно. Ему бы только выспаться…