Терпение - добродетель

      На следующее утро Эовин проснулась одна. Открыв глаза, она обнаружила на столике у постели изящный футляр и записку, гласившую:              «Моя леди, я намеревался подарить это позднее, но, учитывая обстоятельства, не вижу смысла более ждать. Прошу тебя надеть его.       Уверен, тебе понравится.        Грима»                      Эовин отложила записку в сторону и с любопытством взяла в руки футляр. Медленно открыв его, она ахнула от восхищения: на бархатной подушечке покоился невероятной красоты кулон овальной формы: крупный алый рубин в обрамлении бриллиантов на витой золотой цепочке. Эовин благоговейно коснулась кончиками пальцев его прохладной сияющей поверхности.       Она осторожно достала украшение и, подойдя к зеркалу, застегнула на шее цепочку. Цвет страсти, цвет девственной крови полыхнул на белоснежной коже.       Эовин задумчиво посмотрела на свое отражение. Совершенно ясно, почему Грима выбрал именно этот камень. И почему требует надеть его.       Как же ей поступить?       А в этот момент Грима бодро шагал к тронному залу, просматривая на ходу бумаги. Он чувствовал себя просто великолепно, хотя проспал от силы четыре часа.       Проснувшись ранним утром, он еще долго смотрел на Эовин, мирно устроившуюся в его объятиях. Мысль именно сейчас оставить ей подарок показалась ему чрезвычайно приятной. Охваченный нежностью, Грима слегка коснулся губами светлых волос и, осторожно разомкнув руки, отстранился. Он выскользнул из постели, быстро оделся и поспешил к себе.       Грима улыбался, пока писал ей записку. Не только потому, что знал – Эовин безусловно понравится его выбор, но и потому, что украшение станет первым наглядным свидетельством того, что эта гордая, неприступная женщина отныне принадлежит ему. Останется лишь уладить законные формальности.       Вновь вернувшись в покои принцессы, Грима застал Эовин все так же крепко спящей. Он аккуратно положил футляр и, поплотнее укрыв ее мехами, бесшумно отступил назад к двери, мягко прикрыв ее за собой.       Его ждал очередной насыщенный день с прекрасным, как он надеялся, завершением. Сегодня предстояло отправить несколько важных писем, в том числе в Изенгард. Посему Грима вновь вернулся к обычному состоянию хладнокровной сосредоточенности.       - Доброе утро, милорд! – несколько нервно поздоровался один из воинов, открывая перед ним дверь в Золотой Чертог.       - А-а…Гама! – Грима поднял глаза от свитков. Его тонкие губы растянулись в улыбке, придавшей бледному лицу выражение мрачного удовлетворения - Тебе невероятно повезло. На леди Эовин и вправду не оказалось ни единой царапины.       Гама ошарашенно уставился на него, осознавая действительный смысл сказанного. Червеуст поймал этот взгляд и холодно рассмеялся.       - Да-да. Ни единой, - повторил он, а затем, многозначительно ухмыльнувшись, скрылся в полумраке тронного зала.       

***

      Закончив утренние дела, Эовин первым делом отправилась навестить Гамлинга. Чувство вины немилосердно начинало жечь ее всякий раз, как мысли отвлекались от Гримы и событий вчерашней ночи.       Она сошла с центральной улицы города и углубилась внутрь узких улочек, по обеим сторонам которых стояли невысокие деревянные дома. Навстречу ей попадались редкие прохожие. Они кланялись принцессе и спешили дальше по своим делам. В это тревожное время люди перестали задерживаться на улице дольше, чем того требовала необходимость. Никто не останавливался поговорить друг с другом, опасаясь доносчиков «Змеиного языка», матери не выпускали из дома детей. Эовин не раз замечала их прильнувшие к окнам скучающие лица.       Наконец она нашла нужный ей дом и постучала. Спустя минуту, дверь осторожно приоткрылась, и Эовин увидела худенькую женщину в простом сером платье с русыми волосами, забранными в низкий пучок. Она была еще молода, но лицо ее уже имело неизгладимый отпечаток усталости.       - Ваше Высочество! – узнав гостью, женщина широко распахнула дверь и поклонилась, - Какая честь! Прошу Вас, входите.       - Благодарю, - Эовин зашла внутрь и огляделась. Женщина запирала за ней дверь, - Альмира…я правильно помню?       - Да, миледи. Вы должно быть хотите увидеть моего мужа?       - Как он? – Эовин снова ощутила укол совести. Едва ли Альмира не знала, при каких обстоятельствах пострадал ее супруг. Но даже если так, женщина ничем не выдала своих чувств.       - Держится бодро. Перелом не такой опасный, как казалось. Лекарь надеется, что кости срастутся правильно. А так…сильные ушибы, синяки…это все пройдет. Могло быть гораздо хуже. Прошу сюда, Ваше Высочество.       Альмира провела Эовин через узкий коридор в соседнюю комнату. Она была небольшой и затемненной: свет проникал сквозь единственное узкое окно, выходящее на унылый задний двор. Немногочисленная, но опрятная мебель отличалась простотой: никаких резных витиеватых украшений или позолоты, как в ее покоях. Эовин впервые подумала, что видимо, несмотря на высокую должность, доходы Гамлинга весьма скромны. «Надо попросить Гриму, чтобы ему выплачивали жалование, пока он не вернется на службу…»       Сам же Гамлинг сидел спиной к вошедшим и вырезал из дерева игрушку для сына, вертевшегося рядом. Они о чем-то разговаривали, и мальчишка громко смеялся. Одна нога коменданта была накрепко перебинтована и лежала вытянутой на соседнем стуле.       - Мой господин, леди Эовин.       Смех тут же прекратился. Гамлинг обернулся:       - Миледи? – в голосе его прозвучало радостное удивление.       - Галмир, - обратилась Альмира к сыну, - пойдем, Ее Высочество желает поговорить с твоим отцом.       Галмир восторженно посмотрел на принцессу и, покраснев в ответ на ее улыбку, в смущении убежал в коридор. Альмира неторопливо последовала за ним, закрыв за собой дверь.       - Не надо, Гамлинг, - поспешно сказала Эовин, видя, что комендант хочет приподняться, чтобы поприветствовать ее, как требовал титул. Она подошла ближе и осторожно присела на краешек кровати, оказываясь напротив.       - Как ты? – виновато спросила она, с сочувствием окидывая взглядом его покрытое синяками и кровавыми ссадинами лицо.       - Нормально, - отмахнулся он, - Мне, можно сказать, даже повезло. Уж лучше нога, чем шея.       - И то правда. Но все-таки я должна извиниться, что оставила тебя одного.       - О нет, миледи, - покачал головой Гамлинг. – Это мне следует просить прощения. Ваша жизнь намного дороже моей. Я слишком опрометчиво согласился, и к тому же позволил Вам так отдалиться. Если бы нас ждала засада, вдвоем мы были бы обречены…тем более после моего падения. Великое счастье, что встретился Фастмунд со своим отрядом.       - Это Грима послал его.       - В самом деле? – удивился Гамлинг - Ну что же, хоть одно доброе дело.       Он исподлобья взглянул на Эовин:       - Ваше Высочество…Червеуст, должно быть, был в ярости? Лекарь рассказывал, что вчера вечером этот господин разговаривал с Вами довольно жестко, а во время ужина у Вас вышла ссора…       - Алхильд так сказал? – Эовин была неприятно задета. В конце концов, лекарю совсем необязательно оповещать всех и каждого о том, что его совершенно не касается. Гамлинг кивнул, и тогда она беспечно пожала плечами, стараясь придать лицу равнодушное выражение:       - Оказалось, что Грима дал Гаме четкие указания относительно воинов, которые должны были отправиться вместе с нами. Но Гама не дочитал его письмо, а я и вовсе не подумала его открывать. Так что да…он разозлился, и мы действительно повздорили, но ничего страшного не случилось.       - Мало кто может повздорить с Червеустом без последствий – осторожно заметил комендант, и Эовин слегка напряглась. Она не имела ни малейшего желания развивать эту тему.       - Миледи…- Гамлинг понизил голос, тревожно всматриваясь в ее лицо – если он Вам угрожает…       Эовин мельком взглянула на него, и решила, что самым мудрым будет сказать часть правды. Иначе подозрения Гамлинга только усилятся.       - Он запретил мне покидать Эдорас и Медусельд – ответила она.       Принцесса ожидала, что комендант придет в такое же негодование, как и она, когда Грима объявил ей о своем решении, но к ее изумлению, Гамлинг усмехнулся, поудобнее поправляя ногу на стуле.       - Эомер сделал бы то же самое.       - Но я не хочу сидеть взаперти! – с жаром воскликнула она.       - В наших краях неспокойно. Даже в Эдорасе Вы можете не быть в безопасности. Кроме того, - добавил Гамлинг, поразмыслив, - если я прав, то Ваша безопасность для Гримы всего дороже, поскольку Вы – несомненно, его обещанная награда за предательство.       - Я – предмет торговли? – возмущенно переспросила Эовин, скрещивая руки на груди.       - Король никогда по собственной воле не отдал бы Вас в жены такому человеку, как Грима Червеуст – просто ответил Гамлинг, - Сын Галмода Вам не ровня. Я уверен, что разум Его Величества околдован, а Грима каким-то способом ослабляет его физически. Может подливает в еду медленно действующий яд.       Эовин вся похолодела. Грима не раз недвусмысленно говорил ей о своих способностях в отравлении.       Гамлинг наблюдал за ней, ожидая ответа. Принцесса понимала: он хочет узнать, приняла ли она решение относительно их давнишнего разговора.       - Пока это всего лишь предположения, - сказала она, стараясь, чтобы голос звучал ровно, - я не стану ничего предпринимать до тех пор, пока не буду абсолютно уверена в измене.       - Это мудрое решение, моя госпожа, - Гамлинг почтительно склонил голову, но в голосе его звучало сомнение, - боюсь только, что доказательства могут обнаружиться слишком поздно.       

***

      Позднее, попрощавшись с Гамлингом и его семьей, Эовин в раздумьях направилась обратно ко дворцу. Мысль об убийстве, вновь вызванная напоминанием коменданта, вчера казавшаяся естественной и справедливой, сегодня вызвала лишь тошнотворное отвращение. И отнюдь не из-за угроз, на которые Грима действительно не поскупился.       Эовин окончательно запуталась в своем отношении к этому человеку. Голос разума взывал к возмездию за проданную страну, жестокость к поданным и собственную поруганную честь.       Но Эовин не могла не признать, что у нее нет ни единого достоверного подтверждения его предательства, кроме странных указов и непонятных действий. Но разве в многовековой истории Рохана Грима единственный, кто применяет жесткие методы? Да, он первый, кто стал Регентом при живом короле. Кроме того, он чужестранец. Слухи и домыслы, ходившие вокруг его мрачной фигуры, никогда не отличались доброжелательностью, но разве можно обвинять человека в измене только из-за этого?       Изгнание Эомера (тут Эовин ужаснулась своим мыслям) тоже было законным, потому что посягательство на ближайшее и доверенное лицо короля стоило виновнику либо жизни, либо изгнания с лишением всех прав состояния и реквизицией имущества.       А что касается ее самой…В глубине души Эовин отчетливо понимала: то, что произошло между ними, не было насилием. Не было, потому что с недавних пор она захотела быть подчиненной, захотела, чтобы Грима наконец заставил ее уступить. И он знал это. Каким-то непостижимым образом выходило так, что Грима Червеуст – единственный человек, способный понять ее без слов.        Эовин вышла на главную улицу Эдораса и медленно побрела к Медусельду. Тусклое солнце слабо проглядывало сквозь дымчатые облака, едва касаясь скупыми лучами деревянных построек. Колючий ветер поднимал пыль под ногами, беспощадно трепал прическу и норовил сорвать с плеч широкую шерстяную шаль.       - Передашь лично в руки! – вдруг раздался хорошо узнаваемый голос. Эовин подняла глаза: незнакомый ей всадник коротко кивнул Гриме, принимая из его рук конверт. А затем хлестнул коня и промчался мимо нее к городским воротам, оставляя за собой лишь столб пыли.       Принцесса остановилась. Она надеялась, что Грима сейчас развернется и поднимется обратно во дворец: перспектива разговаривать с ним повергла ее в сильное смущение. Но Червеуст уже заметил ее. Он издали поклонился, направляясь навстречу.       - Добрый день, моя леди, - льдисто-голубые глаза скользнули по высокому вороту ее платья, украшенному тонким золотым ожерельем, и остановились на ее лице – Вы очаровательно выглядите.       Ответные слова словно застряли в горле, и Эовин лишь коротко кивнула в знак приветствия. «Он мой любовник» - пронеслась голове одна единственная мысль - «Грима Червеуст – мой любовник».       Так странно неловко было стоять друг против друга здесь, во дворе Медусельда, и обмениваться обычными светскими любезностями после разыгравшихся в ее спальне событий.       Грима, казалось, в точности знал, о чем она думает. Он всматривался в нее, слегка наклонив голову, и на тонких губах играла ироничная, понимающая улыбка.       - Что с нашим комендантом? – наконец поинтересовался он, первым нарушив тишину.       - Выглядит вполне неплохо. Надеюсь, он быстро поправится, - ответила Эовин, удивляясь, что Гриме известно о ее утренней прогулке.       - Рад это слышать.       - Я хотела спросить...- Эовин решила воспользоваться моментом, - можно ли сохранить ему жалование, пока он не вернется к службе?       Грима удивленно поднял брови.       - На каком основании, моя госпожа?       - Но иначе как его семья будет жить?       - Точно так же, как семьи других воинов. Сомневаюсь, что у них нет сбережений. Видите ли, - терпеливо продолжил Червеуст, видя, что Эовин намеревается возразить, - если выплатить…назовем это компенсацией…одному, то таких же прав совершенно справедливо потребуют и другие. Не спорю, Ваша идея благородна, но подобные расходы сейчас непозволительная роскошь.       Эовин поджала губы, охваченная досадой.       - А что Ваш…твой…человек должен передать? – после недолгого молчания спросила она, махнув рукой в сторону ворот - И кому?       Грима слегка прищурился.       - Вы слишком любопытны, моя госпожа.       - И все же? – настояла она, стремясь добиться своего хотя бы в этом.       - Я не обязан Вам отвечать.       Эовин ошеломленно уставилась на него. Поистине, его дерзость переходит все границы!       Едкая фраза вертелась на языке, и принцесса открыла рот, собираясь произнести ее, как вдруг сильный порыв ветра, словно воспользовавшись замешательством, мгновенно сорвал с нее шаль, которую она так старательно удерживала все это время.       Ахнув, Эовин дернулась, пытаясь схватить ее, и в тот же миг ее ладони накрыли прохладные руки Гримы. Червеуст поймал платок, вновь набросил ей на плечи, обернув более длинный конец вокруг ее шеи, и плотно запахнул его на груди.       - А как Ваше самочувствие, моя леди? – осведомился он, отстраняясь и пряча руки в карманы накидки.       - Я не обязана тебе отвечать, - выпалила она, стараясь не покраснеть.       - Неужели? – его голос сделался опасно мягким, и по телу Эовин прошла дрожь, не имеющая никакого отношения к холодному ветру – Уверяю, Вы глубоко заблуждаетесь.       Он вынул из кармана одну руку, смело взял ее ладонь и поднес к губам.       - Я непременно напомню, что Вы отныне должны.       Запечатленный им поцелуй послал жаркие волны, но отнюдь не в сердце взволнованной Эовин, а гораздо, гораздо ниже. Она могла поклясться, что Грима это почувствовал. Он насмешливо посмотрел прямо ей в глаза, и с такой самодовольной улыбкой, что Эовин внезапно захотелось стереть ее кулаком.       - С удовольствием займусь этим вечером, - проговорил он, отпуская ее руку, - а сейчас прошу простить, моя госпожа, у меня еще много дел. И не забывайте: после наступления темноты Вы должны быть во дворце.       Не дожидаясь ответа, он слегка поклонился, а затем повернулся и зашагал к Медусельду, оставив Эовин растерянно смотреть ему вслед.       

***

      Как ни странно, но приближение вечера не вызвало в Эовин ни капли страха. Она понежилась в горячей ванной, накинула свой любимый муслиновый пеньюар и опустилась на мягкий табурет перед зеркалом, начав неторопливо расплетать волосы.       Мерно потрескивал камин, зажженные свечи мерцали, создавая теплый полумрак. Эовин медленно расчесывала золотистые локоны, прислушиваясь, не раздаются ли за стеной знакомые шаги.       Тишина.       В последний раз проведя расческой по волосам, Эовин отложила ее в сторону, и, помедлив, взяла со столика футляр. Алое золото вспыхнуло, стоило ей открыть его, бриллианты засияли ослепительным блеском. Осторожно Эовин извлекла цепочку из бархатного ложа и застегнула на шее, почувствовав, как кулон приятной тяжестью ложится на грудь. Устремив взгляд на свое отражение, Эовин коснулась пальцами украшения, любуясь им и поглаживая. Оно действительно прекрасно. Грима всегда умел дарить подарки.       Погруженная в размышления, все теми же ласкающими движениями Эовин машинально повела руку ниже, проскальзывая под ткань. Из уст вырвался вздох наслаждения, когда пальцы очертили контуры груди и слегка сжали ее.       Эовин закусила губу…Интуиция подсказывала, что сегодня Грима вряд ли придет, уже слишком поздно. Так что…почему бы и нет?       Правой рукой высоко подняв подол, она осторожно прикоснулась к себе, лаская плавно и неспешно. Тело расслабилось, отдаваясь сладкой неге. Эовин выдохнула, закрывая глаза.       Воображение делало свое дело. Очень быстро ее пальцы стали мокрыми, и влажные звуки отчетливо раздались в тишине комнаты.       Ощущения полностью завладели ею. Дыхание и движения Эовин участились. Перед внутренним взором стояли будоражащие видения, главной фигурой которых был худощавый мужчина с ледяными сверкающими глазами, бледным лицом и черными как ночь волосами.       Вот он срывает с нее тонкий халат и толкает на постель. Она падает, и в следующий миг он уже на ней, прижимая ее своим весом. Его умелый язык жадно исследует ее рот, пока она стонет и пытается сопротивляться. Ее тщетная борьба только сильнее заводит его. Он что-то шепчет, убеждает, уговаривает, его ладони оглаживают все ее тело. Но она продолжает отталкивать его, и тогда одной рукой он резко заламывает ей руки, второй нетерпеливо стягивает с себя бриджи, а затем, грубо раздвинув ей ноги, он…       - О, пожалуйста, Грима…- застонала она вслух, запрокидывая голову и сильнее ведя ладонью между ног.       - Да, дорогая?       Точно удар молнии прошел по телу, заставив подскочить. Эовин вскрикнула, в ужасе распахивая глаза и рывком опуская подол. Ошибки быть не могло: позади нее, прислонившись к двери, стоял тот, чье имя только что слетело с ее искусанных губ. Она отчетливо видела в зеркале его ухмыляющееся отражение.       - Как…как ты вошел?! – воскликнула она, стремясь скрыть замешательство. Дыхание никак не могло успокоиться, щеки предательски порозовели.       - У меня есть ключ, - мягко напомнил Грима. Он с интересом смотрел на нее, - Но ты была так занята собой…       - Я…я…- Эовин не знала, куда деться со стыда. Она не могла заставить себя обернуться. Грима подошел совсем близко. Он убрал ее волосы на одно плечо, открывая шею. Его легкое, почти невесомое прикосновение послало искры туда, где и так полыхал огонь. Эовин сильнее сжала колени.       - Думала, я не приду? – его пальцы нежно начали массировать шею, - Думала, я не сдержу слова?       Эовин пробормотала в ответ что-то неопределенное.       - Тебе понравился мой подарок? – наклонившись, прошептал он ей в ухо, и девушка вздрогнула всем телом, ощутив горячее дыхание. Не находя сил ответить, она лишь кивнула.       - Я рад, моя леди. Но кажется я просил надеть его утром? – Червеуст неторопливо обвел кулон длинными белыми пальцами, - Ты сделала так, как я сказал?       Эовин промолчала. Ладонь Гримы поднялась выше, обхватывая ее шею.       - Сделала? – переспросил он, поглаживая ее горло. В голосе появились жесткие нотки, и сердце Эовин забилось еще сильнее.       - Нет, - тихо проговорила она, наблюдая в зеркале за его движениями.       - Громче.       - Нет, - отчетливо повторила она, - Я не сделала так, как ты сказал.       - Признание – первый шаг к исправлению, - губы Гримы коснулись ее щеки, а ладонь вновь спустилась ниже, пробираясь под вырез, в точности повторяя путь, который чуть ранее проделывала сама Эовин, - Запомни, моя леди: хорошие девочки слушаются старших. А плохих всегда ждет наказание.       Принцесса едва не застонала. Ткань под ней уже пропиталась влагой, ноющая, пульсирующая боль между ног стала нестерпимой.       Неожиданно Червеуст убрал руку и отстранился. Он отошел на несколько шагов, и, расстегнув бархатную мантию, небрежно бросил ее на ближайшее кресло.       Эовин медленно поднялась.       Грима обернулся в тот самый момент, когда ленточка, удерживающая пеньюар на груди Эовин, развязалась, и тонкая ткань на его глазах с мягким шелестом упала к ее ногам.       Червеуст замер. Его Эовин, божественно прекрасная, совершенная Эовин, абсолютно обнаженная стояла перед ним в теплом полумраке. Длинные волосы ниспадали до точеной талии, изящные руки прикрывали соблазнительно округлые бедра, а в ложбинке груди переливался и сверкал ярко красный рубин - знак ее принадлежности ему.       Дыхание Гримы участилось. Как зачарованный, он приблизился к ней, протягивая руки. Эовин не остановила его и не отодвинулась, следя за каждым его движением. Грима дотронулся до ее волос, коснулся плеч, погладил спину и привлек к себе.       - Эовин, - хрипло выдохнул он ей в шею. Его ладони спускались все ниже - О, моя Эовин…       Она мягко высвободилась из его объятий и, одарив загадочным взглядом, направилась в другой конец комнаты. Грима тут же повернулся, готовый в любую секунду броситься следом. Эовин открыла дверцу гардероба, вытянула у одного из платьев атласный пояс. Затем вновь подошла к Гриме и молча вручила ему свою вещь. Вожделеющим, полным обожания взором Грима следил, как Эовин ложится на постель и заводит руки за головой в немом, но красноречивом жесте покорности.       Тогда он усмехнулся, принимая правила игры.       - Ну что же, моя принцесса, - холодно промолвил он, наматывая пояс на кулак, словно веревку, - я с удовольствием снова займусь твоим воспитанием...

***

      «Вечерние визиты», как однажды назвал их Грима, действительно превратились в традицию. Странным образом между ним и Эовин воцарилось перемирие, и принцесса смогла взглянуть на Червеуста другими глазами.       Ее отношение к нему, окончательно утратив презрение, прочно закрепилось на границе уважения и страха. Она не могла не восхищаться его проницательным умом, образованностью, меткостью его суждений, а проявление им твердости и власти усиливало ее физическое влечение.       Впрочем, в постели он охотно менялся с ней ролями, и Эовин будто оказывалась в одной из своих прежних фантазий. Грима целовал ее ноги, умоляя о снисхождении, а она холодно смеялась ему в лицо, а затем безжалостно наматывала на пальцы волнистые волосы, пока его ловкий язык демонстрировал ей все свои способности к убеждению.       В иные вечера Червеуст мог ограничиться легким поцелуем, прежде чем занять кресло у камина и поинтересоваться, как его леди провела день. А иногда он сам принимался рассказывать, и тогда Эовин садилась возле его ног на мягкий ковер, клала голову ему на колени и слушала, затаив дыхание, пока его пальцы медленно перебирали ее волосы.       Прекрасно зная ее тайные помыслы, Грима поведал ей о великих битвах так правдоподобно, что Эовин не только в красках представила себе события далекого прошлого, но словно сама стала их непосредственной участницей.       А еще она поняла, что может обсудить с ним самые разные, даже деликатные вопросы, не боясь осуждения. Так, в один из вечеров Эовин заявила, что не хочет иметь детей, по крайней мере в ближайшем будущем. Она ожидала, что он примется горячо убеждать ее в обратном, доказывая то, о чем не раз твердил Эомер: «Дети – есть смысл, предназначение и счастье каждой женщины», но Грима лишь пожал плечами:       - Я бы обрадовался. Но это твое право, моя леди. Значит я буду готовить тебе отвары.       Единственной запретной, но посему самой волнующей темой, были его действия. Как бы принцесса ни старалась узнать, какова его истинная цель и замыслил ли он что-то против Рохана, Грима либо немедленно уводил разговор в сторону, либо, если она продолжала настаивать, довольно резко обрывал ее.       Это обстоятельство непреодолимым барьером стояло между ними, вынуждая Эовин постоянно напоминать себе, что человек, под чьими ласками она выгибается и стонет, с которым ей так уютно проводить вечера, с большой вероятностью является шпионом и предателем.       К ее облегчению и его досаде намеченную дату свадьбы не раз пришлось отложить: ее наряд никак не могли закончить. Было ли это саботажем роханских мастериц, не желавших Белой леди такого союза, или же кропотливый труд действительно требовал больше времени, можно только догадываться.       Грима скрипел зубами от злости и собственного бессилия: прикажи он бросить лентяек в темницы, работа остановилась бы окончательно. Да и любой неоправданный арест, учитывая напряженную обстановку, становился все более опрометчивым поступком. Верные ему отряды уже не раз подавляли мятежи, и волна возмущений постепенно докатывалась до столицы. Оценивая ситуацию своим хладнокровным и расчетливым умом, Червеуст понимал, что времени у него остается совсем немного.       Когда Эовин узнала, что ее платье в прямом смысле должно было быть расшито золотом, она ужаснулась:       - Это же огромные расходы! В казне нет таких денег!       - Мне лучше знать, сколько денег у страны – спокойно ответил Грима, поднимая глаза от книги, - и как она их получает.       - Значит на мое платье средства есть, - нахмурилась принцесса, - а для жалования раненым воинам нет?       - Эовин, - устало вздохнул Грима, - затраты на одно платье, каким бы красивым и дорогим оно ни было, не сопоставимы с тем количеством денег, которое ты хочешь раздать тысячам людей.       - Но зачем? Разве мне нечего надеть? Или мы ждем на церемонию гостей?       - Не ждём, - сухо отозвался он, - Я всего лишь хотел тебя порадовать.       Эовин бессильно развела руками.       - Ты удивительный человек, Грима.       Червеуст скептически посмотрел на нее и вновь углубился в чтение.       - А знаешь…Эовин опустилась на колени и, лукаво улыбаясь, взяла его руку, - Эомер прочил мне брак с младшим сыном Денетора.       - Мальчишка! – презрительно фыркнул Грима, глядя как Эовин выводит невидимые узоры на тыльной стороне его ладони, - Он не смог бы дать и сотой доли того, что даю тебе я.       - И что же?       - Безопасность, - не задумываясь ответил Червеуст, - и свобода.       - Одно с другим плохо сочетается. Ты запрещаешь мне покидать город, и считаешь, что даешь свободу?       - Свобода не ограничивается лишь пространством, моя дорогая. Даже в темнице у человека есть свобода, если он может быть самим собой.       Эовин вопросительно посмотрела на него, но Грима покачал головой. Отложив книгу, он погладил ее по щеке.       - Я знаю тебя много лет, моя леди, и безумно люблю. Я готов исполнить любое твое желание. Ну…почти любое, - добавил он, поймав ее ироничный взгляд, - Не сомневаюсь, что Фарамир любил бы лишь образ благовоспитанной девушки с возвышенными, чистыми помыслами. Такой была его мать. Он упал бы в обморок, обнаружив, что ты мечтаешь о сражениях, испытываешь наслаждение от грубой близости и не плачешь в умилении при виде малышей.       - Возможно ты прав…- Эовин на миг прижалась губами к его пальцам и отпустила руку, поднимаясь на ноги – Но я не вполне тебе доверяю. А это основа всего.       Грима вдруг ухмыльнулся, его льдисто-голубые глаза сверкнули.       - Взаимно, моя леди. Когда я открыл дверь, ты что-то второпях сунула под подушку. И я не уверен, что это не очередной кинжал.       - Да как ты…       - Проверим?       Червеуст вскочил на ноги, подошел к постели и бесцеремонно отшвырнул подушки в сторону.       Эовин закусила губу, сдерживая улыбку.       - Так-так…и что это у нас здесь? – протянул он - Подумать только…       Грима извлек ночную сорочку: прозрачное тончайшее кружево, сквозь которое отчетливо просвечивала его ладонь. Эовин как раз любовалась ей перед его приходом.       - Вот это, моя принцесса, – самое смертоносное оружие – серьезным тоном заявил он, демонстрируя находку. – Получше любого кинжала. Почему я еще не видел тебя в ней?       - Она для особого случая, - уклончиво ответила Эовин.       Принцесса подошла к Гриме, выхватила сорочку из его пальцев, и бережно сложив, убрала в гардероб.       - Обещаю, моя леди, - раздался за спиной его вкрадчивый голос, когда она закрывала дверцу, - «особый случай» наступит ровно через три дня, даже если мне придется собрать всех швей королевства.