Терпение - добродетель

      Гроза, разразившаяся утром, бушевала не только за пределами Медусельда.       Едва Эовин помогла Гриме переодеться и сесть в кресло, как мощный удар в дверь чуть не заставил обоих подпрыгнуть.       - Успокойся, - тихо произнес Грима, глядя в ее испуганные глаза - этого следовало ожидать. Открой дверь.       Принцесса вцепилась в его руку:       - Подождем. Пусть подумают, что никого нет.       В дверь бабахнули еще раз, так, что дрогнули петли.       - Эовин! – раздался яростный голос Эомера - Немедленно отопри, или, клянусь, я ее выломаю!       - Надо открыть, моя леди, - настойчиво повторил Грима, размыкая ее пальцы, - в таком состоянии он стену проломит.       Нехотя подчинившись, Эовин поднялась и, подойдя к двери, повернула ключ. Едва она успела отойти, как Эомер ворвался внутрь. Несчастная дверь с оглушительным треском грохнула об стену и отскочила от нее.       - Я так и знал! – вскричал Эомер, указывая на Червеуста - Что ОН делает в твоих покоях?!       - В данный момент сидит, - прохладно отозвался Грима.       - Ах ты…       Эовин схватила брата за локоть:       - Послушай…       - С тобой я позже поговорю, - резко оттолкнул ее руку Эомер, - никогда бы не подумал: моя сестра покрывает предателя! Эта тварь тебе не муж!       - Это не так, он не сделал ничего плохого! – Эовин умоляюще выставила вперед руки, не давая Эомеру пройти дальше.       - Отойди в сторону! – рявкнул он, прерывая ее, но сестра упрямо покачала головой.       - Моя леди, - негромко произнес Червеуст - будь добра, позволь нам побеседовать.       Эовин обернулась через плечо и увидела, что Грима поднялся на ноги и стоит, удерживаясь за спинку кресла. Он слегка кивнул ей. Эовин недоверчиво нахмурилась, но все-таки отошла в сторону. Впрочем, она встала так, чтобы оказаться между мужем и братом. Скрестив руки на груди и не сводя с Эомера настороженного взгляда, молодая женщина замерла в ожидании.       - Итак, - спокойно сказал Грима, воспользовавшись замешательством маршала, который не ожидал от сестры столь явного послушания - мой лорд Эомер, у тебя есть все основания считать меня предателем, трусом и негодяем. Я изгнал тебя из Рохана, занял место короля, принял свои законы, вступил в переписку с Саруманом и посмел взять в жены Леди Рохана. Ты готов убить меня сейчас же, не дожидаясь обещанного суда. У нас действительно нет времени на справедливое правосудие, однако же позволь мне объяснить то, что я сделал, а потом реши, как со мной поступить. Я не стану тебе препятствовать.       Эомер сжал кулаки. Его подмывало расправиться с мерзавцем на месте, собственно, ради этого он и помчался в покои сестры, едва узнал о бегстве Гримы из темницы. В устах Гримы даже отъявленная ложь звучит чистой правдой, верить ему – безумие. Но, с другой стороны, расправиться с ним он может хоть сейчас. А может и это не понадобится: Червеуст сам того гляди упадет замертво. Ничего не случится, если он выслушает то, ради чего за него вдруг стал ходатайствовать Гамлинг и так рьяно заступается сестра.       - Рассказывай, - приказал он, - Прямо и без утайки. Что ты задумал?       И Грима пересказал ему все, что раньше услышала Эовин. И о своем плане обрести союзников и выиграть время, о двойной игре против Сарумана, и о подготовке крепости к осаде.       Как прежде Эовин, Эомер выслушал его молча. Все, что сказал Червеуст, показалось ему хитрым и противным природе роххиримов, привыкшим действовать открыто, руководствуясь честью и отвагой. Он сам предпочел бы славную смерть на поле боя, а даже тень подозрения на братание с Саруманом оказалась бы страшным позором. Однако, - нехотя признал Эомер, - при одной и той же цели – сохранить страну и народ – план Гримы куда более состоятелен.       - Тем не менее, ты совершил два убийства, - сурово произнес он, когда Червеуст закончил.       Грима, утомленный долгим рассказом, обессиленно опустился в кресло, не заботясь более о правилах ранга. Эовин сделала невольное движение, намереваясь подойти к нему, но Грима предупреждающе поднял ладонь, и женщина замерла на месте.       - Если я и виновен, - ответил он, - то только в том, что избавил принца от мучений. Я не причастен к смерти короля или его болезни.       - С трудом верится, - жестко ответил Эомер, услышав в словах Гримы признание убийства Теодреда - убрать королевского наследника, а затем и короля, чтобы самому занять трон. Кому еще выгоден такой расклад, как не тебе?       Грима посмотрел на него.       - Тому, кто меня не-на-ви-дит, - по слогам произнес он последнее слово, словно пытался объяснить очевидное, - Начиная со знати и заканчивая слугами. А точнее, одним слугой. Давайте подумаем, кто случайно оставил Теодреда в душной комнате с ядовитыми испарениями? Кто таинственным образом первый оказался возле умершего короля? Кто усердно распространяет слухи обо мне по всему городу, пользуясь своим положением?       - Кто?       - Лекарь – догадалась Эовин.       Грима кивнул:       - Алхильд искусный врач, талантливый алхимик. Он мог понадобиться Саруману, а звонкая монета и обещание сохранить жизнь помогли договориться. Возможно Саруман приказал, чтобы после моего «задания» меня убрали свои же. Пользы я бы больше не принес, но понимаю слишком многое. Гораздо проще иметь дело с тем, кто покорно смотрит в заданном направлении и не задает лишних вопросов.       - Тогда его надо схватить, - нахмурившись, сказал Эомер, - он может знать еще что-то о планах Сарумана.       - Он не знает ничего, - терпеливо объяснил Грима, - я же только что сказал: Алхильд из тех, кому говорят не больше положенного. Всё, чего вы сможете добиться – признание, размер вознаграждения, способ связи и, быть может, план моего убийства. Впрочем, - Червеуст болезненно поморщился, - если его арестуют, я возражать не стану.       Эовин укоризненно взглянула на Эомера:       - Тебе не кажется, что следует принести извинения?       - За что? Грима признался в убийстве, в содействии врагу. За одно это казнят. И суд вынесет обвинительный приговор, несмотря на все заслуги.       - Это нечестно и жестоко! – яростно воскликнула Эовин.       - Это – наша традиция и закон, - отрезал Эомер, - поблагодари лучше за то, что я не прикажу снова бросить его в темницу.       Женщина едва не задохнулась от возмущения, а Грима криво усмехнулся, отворачиваясь в сторону.       - И я все еще не уверен, - продолжал Эомер, - что в Хорнбурге нас не погребут заживо.       - Если это произойдет, под землей вы окажетесь с едой и оружием, - мрачно напомнил Грима, - Дунландцы уже выступили на подмогу, эльфы из Ривенделла тоже. Соберите юношей, мужчин, всех, кто способен держать оружие. Надеюсь, за эти месяцы они успели чему-то научиться. И поторопитесь.       - Я не нуждаюсь в твоих советах, - холодно ответил Эомер, - и не могу оставить Эдорас незащищенным. Если на город нападут…       - Сарумана не интересует столица – устало возразил Грима, закрывая глаза и потирая опухшие веки, - пока не будет разгромлена крепость. Он знает, что это главное место обороны, куда короли издавна уводят войска. Выиграете битву у Хельмовой Пади - Эдорасу не понадобится защита. А проиграете – нам ничто не поможет.       Эомер собрался сказать еще что-то, но Эовин опередила его:       - Ты просто не хочешь быть ему обязанным! Несколько месяцев Грима рисковал жизнью, выведывая планы врага и тайно от него готовясь к войне, а ты делаешь вид, что все это совершенно неважно!       - Мне не за что быть ему обязанным, - вспылил Эомер, - он всего лишь выполнял свой долг. Как это делаем я, Гама, Гамлинг и все остальные. А что до тебя, сестра, у тебя тоже есть свои обязанности!       - Идти с войском до крепости в качестве кухарки, отдавая дань идиотской традиции? Ни за что! – в свою очередь разъярилась Эовин, - или в битву, или никак!       - Никак! – рявкнул Эомер, - у меня не так много людей, чтобы кто-то выпал из строя из-за твоей стряпни! Ты останешься в Эдорасе и будешь править в мое отсутствие. Надеюсь, это у тебя получится лучше. И никаких Регентов на троне, ясно? – последние слова относились к Червеусту, который молча наблюдал за перепалкой.       - Разумеется, милорд, - прохладно ответил он.       - И еще я настоятельно рекомендую тебе не выходить отсюда и тем более не показываться в городе.       - Жаль, - отозвался Червеуст, - а я так хотел прогуляться по окрестностям, подышать свежим воздухом. После темницы, говорят, очень помогает.       Эомер неприязненно посмотрел на его избитое, бледное лицо, но ничего не ответил. Напоследок сухо кивнув сестре, он ушел, громко захлопнув за собой дверь.       Только когда затихли его шаги, Грима позволил себе расслабиться. Скованные напряжением плечи опустились, и внезапно наряду с вернувшейся болью он ощутил сильнейшую слабость.       - Тебе надо бы лечь – встревоженно сказала Эовин.       - Я не дойду один, - глухо пробормотал он.       Тогда Эовин взяла его за руки и помогла подняться.       - Позволь мне позвать кого-то из учеников лекаря, - попросила она, осторожно ведя его до постели.       - Это лишнее, моя леди.       Он присел на кровать и Эовин опустилась на колени, снимая с него сапоги.       - Может завтрак? – робко предложила она, - Ты ничего не ел.       - И не хочу, - поморщился Грима.       - Тогда чем я могу тебе помочь? – в отчаянии спросила она.       - Не волнуйся, моя леди, - проговорил Грима. Протянув руку, он погладил ее по щеке. Эовин перехватила его ладонь и нежно прикоснулась к ней губами, - Не сиди возле меня. Иди. Твоя помощь нужна в сборах.       - Я боюсь оставлять тебя одного. А вдруг…       - Не умру я – заверил Грима, правильно истолковав ее мысли, - Слишком много радости будет твоему брату.       Эовин слабо улыбнулась.       - Тебе правда ничего не нужно?       - Абсолютно, моя леди. Ступай, без тебя они провозятся неделю.       Когда Эовин ушла, Грима опустился на подушки и сцепил руки на груди, стараясь не шевелиться. Тупая боль, мучившая его все это время, разлилась в полную силу. Он стиснул зубы, пытаясь отвлечься, не думать о ней, но безуспешно. Ко всему прочему его начало знобить. Видимо, разговор с Эомером потребовал от него слишком много напряжения.       Начиная дрожать от холода, Грима подтянул к себе меховые шкуры и покосился на камин: наверное, стоило попросить Эовин подбросить в огонь поленьев. Преодолеть это расстояние самому казалось непосильной задачей.       Тем не менее, он заставил себя встать и медленно сделал несколько шагов. Голова сильно закружилась, и Грима быстро схватился за спинку ближайшего кресла.       Нет, меньше всего он хотел бы испугать Эовин, если она, вернувшись, обнаружит его лежащим без сознания посреди комнаты.       Поэтому Грима с трудом добрался обратно до кровати и лег, поплотнее закутавшись в одежду и укрывшись шкурами до самого подбородка.       Он смежил веки в надежде заснуть, и тут же будто провалился в давящую пустоту, а к горлу подкатила отвратительная липкая тошнота. Невыносимое ощущение. Грима сглотнул и нехотя снова открыл глаза.       Блуждающий в поисках точки опоры взор прошелся по комнате, скользнув по столику с лекарствами, высокому резному шкафу, напольному зеркалу в богатой золотой раме. Сколько всего произошло в этих покоях за последние месяцы. И как здесь уютно, в отличие от его комнат.       Наконец Грима остановил взгляд на языках пламени, неистово пляшущих в камине. Вверх-вниз…вверх-вниз…будто причудливые языческие танцы, погружающие в транс…       Он смотрел на огонь, пока в отяжелевшей голове одна за другой возникали спутанные мысли и образы прошлого.              …в детстве он часто болел. Мать выхаживала, как могла, а отец злился:       - Слабак! – презрительно бросал он, проходя мимо постели сына, - Хуже бабы!       Маленький Грима молчал, сдерживая слезы, боясь сильнее рассердить отца. Измученный жаром и ломотой в теле, он старался не шевелиться, не привлекать к себе внимания. От пренебрежительных отцовских слов ему становилось еще хуже. Причитания матери, изнуренной домашним трудом и нападками мужа, положения не облегчали.       - Что же ты у меня такой…- раздраженно говорила она, в очередной раз меняя ему мокрую от пота рубаху, - у всех сыновья, как сыновья…       - Больно! – шептал мальчик.       - Терпи! – обрывала его мать - Терпение – добродетель.              И Грима научился терпеть. А еще – ждать.       Он безропотно сносил побои от отца и тычки сверстников, зная, что однажды отомстит им за все унижения.              Много лет спустя, хладнокровно всаживая нож в спину одного из обидчиков, Грима не испытывал никаких угрызений совести. Кто сказал, что подкараулить врага в темном переулке – это бесчестно? А пятеро на одного при свете дня – благородно? Двойную мораль этого мира Грима тоже усвоил прекрасно…              …пляшущие в камине языки пламени продолжали завлекать его в туман болезненных воспоминаний….              И еще он понял, что его язык – самое меткое и острое оружие, способное отослать человека к праотцам не хуже кулака. И именно туда отправился его собственный отец, убитый в драке, умело затеянной по его наводке. Было ли ему жаль? Нет, нисколько.       Стоя у могилы вместе с матерью со скорбно опущенной головой, как и полагается порядочному сыну, в душе Грима ликовал от счастья, наполняясь новым чувством собственного могущества и свободы. Пусть он не так силен и атлетически сложен, каким надлежит быть мужчине, но уж обращаться с кинжалом умеет, а главное – обладает острым умом, красноречием, честолюбием и невероятной изворотливостью, помогающей в жизни получше грубой силы.       Мир еще узнает, кто такой Грима Червеуст. Он займет такое высокое положение, какое еще никогда не удавалось выходцам из его сословия. И может быть, когда-нибудь, судьба множества людей будет зависеть от его слова.              Сейчас, оглядываясь назад, Грима с гордостью мог сказать, что проделал огромный путь, добившись поста королевского советника, а после и вовсе почти заняв место короля. Пусть на непродолжительный срок, но его слово было законом. Его боялись и уважали.       О, ничто так не греет самолюбие, как страх в глазах тех, кто сильнее и знатнее тебя. И возможно, так все и осталось бы, если б не чертов Эомер со своим войском.                     …Становилось жарко. Грима шумно выдохнул, отбрасывая меховые шкуры. Он закатал рукава черной туники, перевернулся на спину и уставился в потолок, вновь погружаясь в размышления…       Эомер…баловень судьбы. Понятия не имеет, что значит добиваться высокого положения своим трудом, что значит не спать ночами, корпя над кипой свитков, а днем пытаться втолковать полезность преобразований тем, кто смотрит на тебя равнодушными глазами, мечтая лишь об охоте да сытном обеде.       Да что вообще королевский племянничек знает о Рохане?       Не легенды и сказания о славных ратных подвигах, а то, какие районы благоприятны для земледелия, а где нужно защищаться от наводнений. Как рассчитываются ввозные пошлины для купцов и налоги для собственного населения. Где наиболее высок риск крестьянских восстаний и почему.       Именно он, Грима, поддерживал порядок и спокойствие в стране, насколько было в его силах. И только благодаря ему войска Сарумана еще не прошли победным маршем по Рохану, сжигая деревни и грабя города.       Действительно ли Эомеру нечем быть ему обязанным?       «Поблагодари лучше за то, что я не прикажу снова бросить его в темницу…»              Унижение и животный ужас вчерашнего дня, явственно всплыли перед глазами. На лбу выступила испарина. Задыхаясь от бессильного гнева, Грима резко перекатился на бок, стискивая простынь в побелевших пальцах.       Энергия ярости и злобы всегда подпитывала его изнутри, поддерживая жизненные силы в худощавом жилистом теле. Вот и сейчас помчавшийся по венам адреналин притупил мучившую боль.       В красках Грима вспомнил день изгнания Эомера. О, какое это было наслаждение! Какой триумф! Жаль, подобное нельзя повторить дважды…              И тут, словно луч маяка, в воспаленном сознании вспыхнула мысль, от которой сердце забилось чаще: а что, если роханцы одержат победу, но Эомер не вернется из Хельмовой пади? Ведь может такое случиться?       «Пожалуй, - мстительно подумал Грима, - это был бы самый благоприятный расклад».       Как законный супруг роханской княжны и единственной наследницы дома Эорла он станет полноправным королем и даст начало новой, собственной династии.       Король Грима I Мудрый…или Грима Красноречивый…       О, он наведет в стране порядок. А угроза жизни в лице Эомера, чего он так опасался последние месяцы, исчезнет в принципе. В его окружении будут лучшие люди: умные, хладнокровные, находчивые, способные вовремя схватить судьбу за хвост. Владычество закостеневшей феодальной аристократии уйдет в прошлое.              Почувствовав, что замерзает, Грима подтянул к себе меховые шкуры и забрался под них, дрожа от лихорадочного озноба. Но расчетливый ум, охваченный жаром болезни, продолжал напряженно работать.       «Да, если бы Эомер погиб, все сложилось бы просто идеально. Достойное возмездие, и для меня никакого риска».       Но вдруг…- при этих мыслях ухмылка, игравшая на его губах, померкла, - вдруг он больше не сможет быть мужем Эовин в этом смысле. И она не родит ему детей?       Ужас, охвативший его, был настолько велик, что на несколько секунд он даже забыл, как дышать, и лежал в полном оцепенении.       Нет…это исключено. Его не калечили, а только били. Через несколько месяцев он оправится полностью. Иного даже допускать нельзя.       «Жаль, - с досадой подумал Грима, - что Эовин не забеременела за все это время. Пусть она не желала этого, и обстоятельства не самые подходящие, но будь я более дальновиден, уж конечно воспользовался бы случаем».       И так было бы спокойнее: будущая мать не станет рваться в битву, хоть близость опасности и приглушила этот молодой романтический порыв.       «Ничего, - холодно заключил он - если понадобится, подсыплю ей снотворного и укрою в безопасном месте. Если Саруман победит, дам летальную дозу. Она не должна страдать».       «А если победим мы…- при этой мысли глаза влажно сверкнули нездоровым блеском – и Эомер каким-то чудом останется жив, я найду способ исправить это недоразумение».       Грима порывисто сел на кровати, откинул со лба взмокшие черные волосы и, прищурившись, посмотрел на угасающий огонь.       «Странным образом мне до сих пор везло. Пусть же повезет и на этот раз».