Терпение - добродетель

      Кризис болезни миновал. Благодаря невероятной живучести, спасавшей его в детстве, Грима и в этот раз ускользнул от костлявых рук смерти. Двое суток он промучился в лихорадке, а на третий день проснулся с ясной головой и ощущением, что боль в теле потихоньку отступает. Будучи человеком действия, он отверг предложение Эовин остаться в постели и после завтрака отважился выйти на свежий воздух.       Грима толкнул тяжелые двери, ступил на парадное крыльцо Медусельда и мгновенно зажмурился: в глаза ударил дневной свет. Сколько же дней он его не видел?       Неторопливо он спустился по каменным ступеням и пошел по главной улице города. Собственно, было все равно, куда держать путь.        Справедливо говорят, что все познается в сравнении. Он жив, свободен, может пойти, куда захочет. И сейчас этого вполне достаточно.       Однако, кажется, того гляди хлынет дождь. Тяжелые серые тучи, низко нависшие над городом, усилили и без того гнетущую обстановку. Из Хорнбурга не было известий и весь Эдорас будто замер в тревожном ожидании, скованный пугающей неопределенностью. Грима и сам посматривал в сторону главных ворот: не виднеются ли вдали роханские стяги или вражеские копья?       Зря Эомер советовал ему не высовываться: из редких прохожих ни один не выказывал ни малейшей неприязни. Кто-то мельком бросал любопытный взгляд на его лицо, все еще покрытое ссадинами, но остальные просто проходили мимо, спеша по своим делам. Людям явно было не до него.       Одну новость, наверное, все-таки обсуждали: арестовали придворного лекаря. Это произошло в тот же день, когда войско ушло в Хельмову падь. Как говорила Эовин, Алхильд возмущался и отрицал обвинения, уверяя, что единственный предатель – бывший советник. Впрочем, допрос с пристрастием применять не стали, якобы пока нет оснований. Грима иронично хмыкнул, слушая это.       Уж он-то прекрасно знает, что дело не в достаточности улик, а в важности сведений, которые арестованный может выдать. Он сам сказал Эомеру, что лекарь не знает ничего о планах Сарумана. И видимо маршал не понял, кто отправил кузена и дядю в мир иной, раз не приказал допросить Алхильда с такой же жестокостью. Ведь известное дело, в темнице безнаказанно отыгрывается личная неприязнь. Что ж, упрятали крысу за решетку – и на том спасибо.       Дойдя до конца улицы, Грима развернулся. Пожалуй, на сегодня прогулки хватит. Он начал уставать и замерзать. А еще ему хотелось заглянуть в свои покои и может быть взять несколько книг.       Как он и ожидал, стал накрапывать дождь, ветер усилился.       Грима натянул капюшон и, придерживая его, ускорил шаг, насколько позволяло его состояние.       Было что-то ностальгически приятное - войти в сухое тепло дворца, снять мокрый плащ и пойти по извилистому коридору в левое крыло. Туда, где он жил много лет. Как бы ни было уютно в покоях Эовин, сейчас хотелось оказаться именно у себя – дома.       Он миновал знакомый гобелен, вынимая из кармана ключ. Замок привычно щелкнул. Грима слегка улыбнулся и повернул ручку.       Почти мгновенно улыбка погасла. Ошеломленный, он медленно переступил через порог, оставив дверь тихонько хлопнуть за спиной.       Все в его комнате было перевернуто вверх-дном.       На переворошенной постели кучей валялись скомканные простыни и разодранные в клочья подушки. Белоснежные перья ворохом усеяли пол. Шкафы стояли пустые, с широко распахнутыми дверцами. У одного, как Грима смог заметить, пытались отодрать заднюю стенку. Одежду разбросали по креслам и вывернули карманы.       Самым болезненным оказалось издевательство над письменным столом, который Грима всегда держал в идеальном порядке. Кто-то остервенело перетряхнул все ящики вместе с содержимым. Тщательно отсортированные по стопкам пергаменты перемешались, а некоторые листы оказались безнадежно испорчены чернилами. Осколки разбитой чернильницы сверкали рядом на паркете.       Книги бесцеремонно сбросили с полок, не погнушавшись, видимо, пройтись по ним. Их измятые переплеты и скомканные страницы жалко распластались по полу, словно погибшее войско. А ведь он собирал редчайшие рукописные экземпляры!       Шок сменился яростью. Грима стиснул зубы. О, желал бы он узнать, кто осмелился на это грязное дело. Едва ли Эовин таким образом искала лекарства и чистую одежду.       Гнев переполнял его. С крепким ругательством Грима треснул ладонью по столу и пнул ящик, некстати оказавшийся у ног. Легче не стало.       Внезапно его охватила ужасная слабость. Он добрёл до уцелевшего стула и опустился на него, опершись лбом на руки.       Черная фигура застыла посреди царившего хаоса.              Сам он никогда не поступал подобным образом. Нет, он не моралист и заглядывал в чужие комнаты без зазрения совести, если требовала необходимость. Но любой обыск проводил настолько чисто, что хозяин об этом не догадывался. Тот, кто был здесь, явно хотел причинить вред, а не только найти что-то. Или очень спешил.       Кто мог это сделать? Лекарь? Он арестован. Люди Эомера? Нет смысла, маршал все знает. Хотя…откуда уверенность, будто Эомер поверил ему на слово?       Моргот бы побрал их, почему нельзя оставить его в покое! Он рискует жизнью ради Рохана, а в ответ получает обвинения в шпионаже, жестокое избиение, а теперь еще и это.       Обида и раздражение вновь всколыхнули мысли, вспыхнувшие во время болезни. Грима запустил пальцы в волосы, задрожав от бессильного гнева.       «Рискнул бы кто-то сделать подобное раньше. Мерзавец уже был бы на эшафоте. Все знали, расплата неминуема, кто бы ты ни был, как тот несчастный Леоф. И пусть я внушал только страх, никто больше не пошел против меня. А теперь? В моих вещах безнаказанно роются, меня самого вероятно отправят на казнь. Если бы не защита Эовин, я умер бы в подземелье. И что дальше? Ждать снисхождения? Унизительно! Отыграть бы все назад. Я навел бы надлежащий порядок...Однако хватит, - Грима резко оборвал внутренний монолог и поднялся, откидывая со лба длинные черные волосы, - Нет смысла дольше сидеть. Сначала надо навести порядок здесь».       Еще раз оглядевшись, он со вздохом человека, примиряющегося с неизбежным, принялся за дело.       Грима убрал разорванные подушки и перестелил простыни. Сложил одежду и повесил ее обратно в шкаф. Затем подобрал с пола пергаменты и попытался разобрать их. Это оказалось самым сложным и поначалу он подумал, что дело безнадежно. Отчет о продовольственных запасах перемешался с проектом земельной реформы и письмом в Эстфолд. Сводка о состоянии казны почти полностью оказалась залита чернилами. А ведь какая трудоемкая была работа!       Прошло больше часа, но в итоге Грима сумел отсортировать оставшиеся бумаги и вновь аккуратно сложил их на стол. Убрать что-то внутрь уже не получилось бы: осмотр ящиков дал понять, что теперь ими можно разве что топить камин.       Постепенно комната приобретала более-менее опрятный вид и горькие мысли о масштабе урона отошли на второй план, уступив место прежним.       Странно, он почти всегда твердо знал, чего хочет и как получит, а сейчас его часто одолевают сомнения.       Грима присел на корточки и начал собирать с пола осколки чернильницы и потрепанные перья для письма.       В чем же дело?       Хочет ли он на самом деле трон? Едва ли. Он не лукавил, когда говорил об этом Эовин. Положение советника или регента его более чем устраивало, ведь при меньших условностях он получал больше влияния и свободы действий.       Хочет ли он неограниченной власти? Вот здесь однозначно да.       Грима задумчиво провел кончиком пера по губам. Власть – тяжкое бремя, стоившее ему бессонных ночей, нервов и постоянного опасения за свою жизнь, несмотря на все меры предосторожности. Был момент, когда он думал собственноручно вернуть Эомера на трон, предоставив ему самому разбираться с Саруманом. Но то была лишь минутная слабость.       Нет, Эомер никогда не станет дальновидным правителем. Он хороший воин, но не видит картину целиком и при всем этом не любит слушать чужое мнение. С Теоденом было проще: король царствовал, олицетворяя традиции, пока ближайший советник действительно правил. Король доверял ему, прислушивался к советам и довольно часто ставил подписи под нужными указами. А вот Эомер никогда не подпустит настолько близко ни к себе, ни к власти.       Грима принялся разбирать книги.       Он настолько привык к такой жизни, что уже не сможет иначе. Опасность дворцовых интриг всегда приятно возбуждала, и сладкий вкус победы ни с чем не сравним. В политических играх ему нет равных. Здесь он действительно хорош, даже враги не станут отрицать. Это его место.       Но как его сохранить?       Попробовать сойтись с Эомером, предложить дружбу? Вряд ли. Слишком сильна взаимная неприязнь.       Вот бы он не вернулся из Хельмовой пади…       На миг Грима представил собственный триумф. Его коронуют. Почетный караул воинов выстроился в Золотом Чертоге. Возле колонн жмется аристократия, не ожидавшая такого поворота событий. Дворяне и народ приветствуют радостными возгласами. И все смиренно склоняются перед ним – безоговорочно легитимным правителем. Он садится на трон, обводит взглядом своих поданных… И в первых рядах видит бледную, заплаканную Эовин, потерявшую последнего родственника.       Грима поднял с пола очередную книгу, осторожно расправил ее и поставил на полку.       Нет.       Как бы он ни относился к Эомеру, именно он – законный король Рохана, а теперь и его шурин. Этим все сказано. Никакие личные амбиции не стоят страданий Эовин. Она и так потеряла родителей, кузена, дядю. Что же он за чудовище, если ради власти желает гибели ее родному брату? Так он ее любит?       Гриме стало стыдно. Эовин сейчас очень тяжело. Все последние дни она ухаживала за ним и занималась текущими вопросами, управляя дворцом и городом. То, что раньше делал он, свалилось на нее, а ведь Эовин в это прежде не вникала. Он еще утром заметил, какой усталой она выглядит. Ну ничего, теперь он ей поможет.       К тому же, что толку думать о будущем, когда жизнь Рохана висит на волоске? И кто знает, быть может отряды Сарумана его уже перерезали.       Грима круто обернулся. Как он мог забыть! По крайней мере одна идея, пришедшая в болезненном бреду, продолжала казаться здравой.       Он подошел к шкафчику, где хранил лекарства и настойки. К счастью, здесь почти все осталось целым и многое ранее забрала Эовин.       Червеуст несколько раз просмотрел надписи на оставшихся бирках. Потом открыл две склянки темно-фиолетового и темно-синего стекла, и понюхал содержимое. Странно. Он точно помнил, что хранил в одной сильно концентрированный настой белладонны, а в другой – стрихнин. Специально на тот случай, если обстоятельства потребуют собственного или чужого отравления. И он строго наказывал Эовин ни в коем случае не брать их. Теперь же в склянке вместо стрихнина оказалась настойка из ромашки, а другая просто была пуста.       В баночке из-под сушенных трав Грима нашел снотворное. Он часто делал из валерианы, мяты или пустырника успокоительный настой, а для большего эффекта добавлял в него несколько капель экстракта белладонны или дурмана, а иногда болотного багульника – получившееся средство помогало скорее уснуть. И Грима точно помнил, что просил Эовин принести его. И ведь она принесла! – осенило его. Откуда же оно взялось, если не из его личных запасов?       Под ногой вдруг что-то хрустнуло. Грима наклонился и заметил под сапогом темно-зеленую склянку из-под этого самого снотворного. Становится все интереснее…       Он сел на кровать, машинально крутя баночку в руках. Кто-то намеренно подменил его лекарства. Однако он принимает их несколько дней и выздоравливает. Значит в том, что принесла Эовин, яда не было.       Или ему просто повезло. Грима вспомнил, ведь он ни разу не пил предполагаемое снотворное. Когда вернется, сразу проверит, что там за снадобье и узнает, откуда Эовин его взяла.       Он спрятал баночку с настоящим снотворным в карман туники.       Как известно, яд определяет доза. Если окажется, что роханцы обречены, он, как и обещал, не допустит для Эовин мучительной смерти. Этого настоя вполне хватит, чтобы ввести ее в безболезненный, но беспробудный сон.              Потратив еще час на уборку, Грима наконец удовлетворенно огляделся по сторонам. Не идеальный порядок, конечно, но по сравнению с тем, что было, значительно лучше. Сделав в уме заметку послать служанок отмыть пол и заказать столяру новую мебель, Грима задержался еще на несколько минут, чтобы взять пару книг, как и хотел. При виде помятого переплета сердце вновь болезненно екнуло, и он клятвенно пообещал себе найти виновника. Закрывая дверь, он искренне пожелал, чтобы подобное больше не повторилось.       Гриме не терпелось рассказать Эовин о произошедшем. Он торопливо зашагал в сторону ее – нет, теперь уже их общих покоев.       До чего же приятно идти туда, где тебя любят и ждут. Он всегда знал, что рано или поздно женится на Эовин. Но мог ли надеяться, что получит не просто красивую любовницу, а настоящего друга, которому сможет полностью доверять. Сколько в ней силы и самоотверженной смелости! Как она умна и находчива. А такой заботы и нежности он не видел даже от матери. В Эовин будто воплотилось все, что он мечтал найти в женщине. И слава богам, ее отношение к нему все-таки переменилось.       Пожалуй, Эовин сумела разглядеть в нем что-то хорошее, и он безгранично благодарен ей за это, хотя не осмелится произнести вслух. Равно как признаться, насколько сильно боится потерять ее. Бывало, спросонья его обдавала холодом мысль, что все это – ее принятие и понимание – очередная греза, которая исчезнет, стоит только открыть глаза. И он вновь останется совсем один.       Да, у него были верные союзники, преданные слуги, но ведь это все не то…       Полное одиночество бывает невыносимым. Ненавистный, постыдный страх, о котором никто никогда не должен узнать. Ведь любая слабость – оружие, которое с удовольствием используют против тебя. А Грима даже себе не любил признаваться, насколько жаждал быть кому-то нужным. Мучительно переживая отвержение, он привык притворятся холодным и неуязвимым. На удивление, Эовин каким-то внутренним чутьем поняла, в чем он нуждается и смогла дать ему это ненавязчиво и деликатно.       Дверь в ее покои была гостеприимно приоткрыта. Сейчас ему не нужно стоять здесь в тревожном размышлении, как несколько месяцев назад.       - Не боишься незваных гостей? – подначил Грима, входя. - Кто-то может расценить это как приглашение.       - Например ты? – улыбнулась Эовин, поворачивая голову на звук голоса. Она наливала воду в высокий посеребренный кубок, - Хотя тебя и запертая дверь не останавливала.       - Я – исключение из всех правил.       - Это верно. Ты все это время провел в городе?       Грима положил книги на комод.       - Нет, я зашел к себе, - ответил он, проследив, как Эовин подносит кубок ко рту, - И можешь представить, что там!       Она отрицательно покачала головой.       - Жуткий погром. Столько вещей испорчено… Три часа пришлось наводить порядок.       - Мне так жаль! - Эовин сочувственно посмотрела на него, потом вдруг поморщилась и вновь потянулась к графину, - Когда я приходила, все было нормально. И дверь заперта.       - Сегодня тоже, - Грима начал ходить по комнате, сцепив руки, – я не знал, пока не открыл. Значит, у этого человека есть ключ.       - Ты даже никому из слуг не даешь ключи. Как сделали дубликат, если твой всегда при тебе?       - Это мне предстоит выяснить, - он неопределенно пожал плечами.       Эовин опустилась в кресло и задумалась.       - Наверное, искали переписку с Саруманом или что-то подобное.       - Скорее всего да. Хорошо, что мы все сожгли.       - Алхильд арестован, - рассуждала она, повторяя его собственные мысли, - Эомер и так все знал. Кто еще настолько сильно тебя ненавидит, что мог бы сделать такое…       - Да кто угодно! Меня все ненавидят. Я же шпион, предатель и тиран.       - Будь чуть скромнее, - успокоила Эовин. Она прикрыла глаза и расслабленно откинулась на спинку, положив руки на живот - между прочим, о тебе начинают говорить добрые слова. Подожди, еще станешь «спасителем Рохана».       Грима ничего не ответил, продолжая неспешно ходить взад-вперед. «Спаситель Рохана»…Приятно звучит. Шансы на победу все-таки есть, быть может он обретет долгожданное признание.       На душе даже потеплело. Улыбнувшись, он случайно взглянул на столик с лекарствами. И вдруг вспомнил:       - Эовин, а где тот флакон со снотворным?       Она выпрямилась в кресле.       - Вон та, зеленоватая склянка. Только…       Грима взял пузырек, на который она указала, открыл его и заглянул внутрь.       - Только что? – рассеянно спросил он, принюхиваясь к содержимому.       - Там осталось не очень много. Я взяла половину, а то у меня так разболелась голова. Но тебе хва…Что такое? - Эовин испуганно замолчала, потому что Грима резко захлопнул крышку и повернулся к ней с выражением нескрываемого ужаса.       - Когда ты приняла этот порошок? – очень тихо спросил он.       - Вот только что, когда ты пришел. Очень горький, пришлось запить несколько раз.       - Кто дал его тебе? Откуда ты его взяла?       - Алхильд – растерянно ответила Эовин - я столкнулась с ним в ту ночь у твоих покоев. Его позвали к слуге, а я соврала, что не могу заснуть. Тогда он дал мне это, сказал успокоительное.       Она встревоженно смотрела на него:       - Грима, это не так?       - Нет. Эовин…там …       Он не смог договорить. Сказать ей, что она у него на глазах выпила смертельный, быстродействующий яд?       Идиот! Почему он сразу не проверил эту злосчастную склянку?!       Ледяными, негнущимися пальцами Грима нащупал в кармане баночку с настоящим, но бесполезным теперь снотворным. Единственное, чем можно нейтрализовать действие стрихнина - это атропин, а кто-то предусмотрительно опорожнил ту темно-фиолетовую склянку из его запасов.       Но надо же что-то делать!       Эовин вдруг ахнула и вскочила. Грима беспомощно проследил, как она бросилась в соседнюю комнату, захлопнув за собой дверь. Через мгновение до него донеслись звуки сильного кашля, переходящего в рвоту.       Великий Эру, что ему делать!? Для противоядия счет идет на минуты! Атропин может быть в лекарских запасах, но бежать через весь дворец слишком долго. Думай…думай…       И тут Гриму осенило.       Сорвавшись с места, он опрометью бросился в коридор и помчался в бывшие покои Теодена. Ворвавшись туда, Грима метнулся к столику у постели и начал перебирать все стоявшие на нем склянки.       По традиции в комнате покойного ничего не трогали полгода, так что все лекарства так и остались пылиться здесь. Грима точно помнил, что видел среди них настой белладонны и вероятно именно им лекарь отправил Теодена в мир иной. Знал бы он тогда, что Гриме придется искать тот же пузырек с прямо противоположной целью!       Лихорадочно открывая и закрывая склянки, Грима вдруг услышал отдаленный вскрик. Затем опять. И опять.       Разрываясь между желанием броситься к Эовин и необходимостью искать дальше, Грима невероятным усилием заставил себя продолжить. В панике он задел локтем несколько флакончиков. Они градом посыпались на пол, разлетаясь на осколки и забрызгивая одежду, но Грима даже не обратил внимания. Это не то…и это тоже…       Совсем отчаявшись, он схватил предпоследнюю склянку и – всемогущие Валар! Нашел!       Зажав драгоценный флакон в руке, Грима ринулся обратно.       Он застал Эовин лежащей вдоль кровати с запрокинутой головой. Ее больше не тошнило, но все тело били страшные конвульсии, во время которых она изгибалась дугой, упираясь на затылок и пятки. Девушка плакала и пыталась звать его, насколько позволяли сведенные судорогой мышцы.       Грима подлетел к ней.       - Эовин…- дрожащими руками он поднес к ее рту флакон, - Все хорошо, я здесь…Выпей это…тебе станет легче.       Она доверчиво потянулась к нему, но ее так трясло, что не получалось сделать глоток, и спасительная жидкость тонкими струйками потекла по подбородку.       - Давай еще раз, попытайся! – он придержал ее голову, но очередная волна боли так приподняла ее над кроватью, что невольным движением Эовин едва не выбила склянку из его рук.       - Все будет хорошо! – отчаянно воскликнул Грима - Это пройдет…пройдет! Потерпи еще немного…       Он лгал и знал это. Но снова и снова между приступами спазмов пытался дать противоядие. Несколько капель все же попали внутрь, но разве могли они остановить необратимый процесс?       Не в силах ничем помочь, Грима в конце концов просто сел рядом и держал ее, не замечая, как сам плачет. Она неистово кричала и билась, а он уговаривал, обещал, успокаивал, пока ее силы не иссякли настолько, что измученный организм уже не мог сделать вдох.       На щеках выступил яркий румянец. Задыхаясь, она начала хватать ртом воздух, цепляясь за его руку.       - Нет, Эовин…нет, не уходи!       Она перевела на него воспаленный, но до боли осмысленный взгляд. «Все кончено» - говорил он.       - Нет…Я столько не успел тебе…       Она уже не слышала его. Сведенное судорогой тело исступленно боролось за жизнь, но Грима знал, что живительный кислород в легкие не поступит. Из ее горла вырывались жуткие предсмертные звуки.       Он больше не мог этого вынести.       Крепко обняв ее, Грима наклонился и поцеловал покрытый испариной лоб. Он прошептал что-то. Эовин под ним слабо вскрикнула, ее руки на миг взметнулись к его груди. И вдруг она затихла и разом вся обмякла. Когда Грима выпрямился, рыдая, и отбрасывая окровавленный кинжал, она уже смотрела на него пустым неподвижным взглядом.