Шëпот тьмы

Надеты маски часто на людей,

То ангел он, а то гремучий змей!

Чтоб до конца понять нам человека,

Порою не хватает жизни всей!

Маленький мальчик сидел на полу в своей комнате и старательно закрашивал крылья на рисунке. В исполнении ребёнка бессмертные выглядели до удивительного нелепо: большие круглые головы, ноги-руки в виде тонкий палочек, крылья - два овала, как у мухи, за спиной. При этом с такой любовью выведенные линии улыбок на лицах неузнаваемых демонов словно изнутри наполняли семейным теплом и уютом. Такая маленькая капля света посреди большой каменной комнаты... Мальчик знал, что дверь заперта и выйти он сможет только утром, но его это не волновало: очередной рисунок идеальной семьи скоро отправится в ящик стола и будет напоминать о чём-то хорошем, что таилось в сердце малыша. Он уже привык к мрачным, холодным стенам и даже перестал бояться темноты, хотя первые разы отчаянно звал отца: вдруг тот придёт, откроет дверь и выпустит сына, поднимет на руки, прижмëт и убаюкает в объятиях. Нет, такого можно было ожидать только от матери, но и её не было уже несколько недель. Как сказал отец, она тяжело провинилась и теперь находится в тюрьме для страшных преступников. Ребёнок прекрасно понимал, что это не так: клетки тюрьмы ада были для его мамы как бумажные домики. Дунь, и покачнется; чуть-чуть надави - и уже рухнет. Надавливая сильнее на красный карандаш - крылья матери должны быть самыми яркими - мальчик тихо рассказывал сам себе сказку. Мама часто читала её ему перед сном, говоря, что когда-то это станет важным уроком. Он воспринимал это лишь как красивую выдумку, создающую яркие картинки в его голове. А сейчас нежный голос мамы, звучавший в голове и вторивший его собственному, успокаивал и медленно вводил в транс: он вот-вот заснёт прямо на этом полу, а на утро на щеке отпечатается след от карандашей. —Давным-давно жила-была одна девушка. Она была очень доброй и ласковой ко всему живому, но однажды в ней поселилась злоба. Шло время, и злоба укоренялась в сердце девушки, пока полностью не захватила его. Тогда она стала со всеми вокруг ссориться, и вскоре от неё всё отвернулись. Девушка искренне не понимала, почему это произошло: она же всегда была самой дружелюбной в мире. Она решила, что они её предали и должны заплатить за это. Тогда девушка, желая мести, нашла странную книгу, которую раньше нигде не встречала. Она прочитала первое заклинание оттуда, и все её близкие заболели неизвестной болезнью, от которой не было лекарства, и впали в отчаяние. Они начали молить девушку о пощаде, и та уже думала их простить, но тьма прочна поселилась у неё в душе. Тогда девушка прочитала и второе заклинание. Она хотела, чтобы они почувствовали то же, что и она, чтобы они были брошены всеми и остались совсем одни. И всё начали ругаться друг с другом, брат шёл на брата с кулаками. Вслед за скандалами и драками пришло воровство: каждый брал у каждого, не стыдясь и не скрываясь. Тогда уже самой девушке стало страшно, но она не знала, как всё прекратить и вернуть на круги своя. Она долго думала, что делать дальше, и за это время все просто стали убивать друг друга. Когда же девушка поняла, что её желание мести привело к стольким смертям, было уже поздно. Она поняла, насколько была ослеплена ненавистью и забыла о том, что всё жто были её любимые и близкие люди. Она ещё долго оплакивала их, и постепенно злоба в её сердце снова сменилась на любовь и светлую тоску. В порыве гнева она сожгла книгу и сгорела вместе с ней, не оставив ничего после себя. Мальчику всегда нравилось слушать эту историю, потому что каждый раз финал был разный: иногда девушка видела свою ошибку, раскаивалась и искупляла грехи, иногда оставалась одна во всём мире, иногда только после потери понимала последствия своих действий. — Запомни, гнев - самый плохой советчик. —мать ласково потрепала ребёнка по волосам, — И никогда не забывай о тех, кому ты дорог. Верность себе важнее и гордости, и мести. Конечно, малыш ещё мало что понимал, и воспринимал слова матери лишь как интересную историю на ночь и заковыристым выводом, но её трактовка надолго сохранилась в его памяти: это было одно из самых ярких и последних воспоминаний о маме. Он так скучал по ней...

***

Я проснулась на мягкой кровати, жадно глотая ртом воздух, подскочила на постели и чуть не упала. Мир перед глазами пошёл тёмными пятнами, а тело слово окатило холодной водой. —Проснулась, птичка? — я мгновенно повернула свинцовую голову на голос. Чума стояла у подножья кровати, надменно усмехаясь в привычной для неë манере и... Почему-то мне показалось, что в её глазах промелькнуло секундное беспокойство. Возможно, это было вызвано помутнением рассудка после обморока или желанием чувствовать, что обо мне хоть кто-то беспокоится. —Люцифер сказал, что ты справилась с заданием. Признаться, я удивлена. Сегодня я провожу бал в честь начала новой эпохи. Можешь выбрать что-то из этого. — она кивнула головой в аккуратно сложенную на край кровати стопку тканей. Было видно, что вся её доброжелательность напускная и ни капли не искренняя, но даже это казалось мне слишком уж хорошим отношением. Однако ещё больше меня поразил поступок Люцифера - когда это он прикрывал чью-то задницу просто так? —Я не приду. — буркнула я, зарываясь руками в волосы: голова пульсировала и будто раскалывалась на мелкие кусочки изнутри. —Я, кажется, не спрашивала! —глаза всадницы вспыхнули белым, а ногти вцепились в бортик кровати до чрезмерного побеления костяшек. Я промолчала, обречëнно выдыхая. Не сказать, что Чума была довольна таким ответом, но ничего больше она не сказала - развернулась на каблуках и вышла из моей спальни. Немного ещё посидев без движения, я ощутила резкую потребность в глотке холодной свежей воды. На дрожащих ногах я подошла к графину на столе и, даже не наливая в стакан, сделала несколько больших глотков. В горле перестало першить, но в остальном лучше не стало. Следом горсть воды отправилась в лицо и на шею. Прохладные струйки заскользили по ключицами, плечам, спине, пробираясь под одежду. По телу пробежали мурашки, но стало определённо свежее. Я немного прошлась по комнате, разминая затëкшие конечности. Крылья всё ещё были связаны золотой нитью - Чума не спешила давать ни мне, ни Мими хоть какую-то свободу. Взгляд упал на оставленные Всадницей платья. От количества переливающийся пайеток на одном зарябило в глазах, а второе с лёгкостью могло перещеголять по открытости весь гардероб Мими. Я непроизвольно поморщилась, представляя, насколько некомфортно мне будет в любом из них. Уж не знаю, вкус у Чумы такой странный или она на мне отыграться хочет, но эти платья явно были подобраны с больным фанатизмом. До бала, на который я добровольно-принудительно должна была явиться, было ещё достаточно времени, потому, чтобы немного продышаться и развеяться, я решила прогуляться. Так, даже не переодеваясь со вчерашнего задания и не расчесываясь, я вышла из комнаты и монотонно побрела вперёд. Я шла по мраморным коридорам с панорамными окнами и балкончиками, по широким винтовым лестницам, по холлу с колоннами и фресками. Ноги ритмично отбивали по полу - это цоканье гулким эхом разносилось по полупустым залам и, отражаясь, звенело в ушах. Судя по прохладе и лёгкому ветерку, гуляющему по низу и периодически заглядывающему через окна внутрь школы, на дворе было ещё утро: я не обратила внимания на время, когда пришла в себя, но это и к лучшему - я никого не встречу. Проходя через десятки знакомых мест и пустых закоулков, я невольно вспоминала всё, что здесь происходило. Воспоминания тёплым бальзамом ложились на душу и заставляли её покалывать от накатывающей ностальгии. Чувство спокойствия и тихой умиротворëнности покрыли меня с головой и ещё усилились, когда я вышла во двор. Мягкий шелест листвы и редкое чириканье птиц расслабляли и сами уносили вперёд, вглубь сада. Продвинувшись почти до самого конца, откуда был выход только назад и в лабиринт, я замерла у полузаброшенной беседки. Провела рукой по бортикам, ощущая под подушечками пальцев каждую ничтожную царапину и шероховатость. Осмотрела и статую Шепфа в центре беседки - сейчас он был без головы, что чуточку добавляло эпичности и фантастики прошедшей войне. Разумеется, ответ, кто и почему так поиздевался над божеством, был на поверхности: Чума. Никто из учеников или других бессмертных не позволил бы себе подобной дерзости - слишком сильна была в их сердцах любовь к своему создателю - да и силы не хватило бы. Я опустила на скамейку, даже на мгновение удивившись, насколько та оказалась низкой. Разулась, медленно погружая стопы в прохладную и ещё слегка влажную от росы траву. Какое блаженство... В голову побрели снова уже знакомые мысли, но я старательно пыталась отделиться от них. Подобная зацикленность на одном и том же лишь мучала и больше удручала, а я не была готова отказаться от одного из немногих моментов ощущения полусвободы и полного контроля над ситуацией. Я прикрыла глаза, напевая случайно появившуюся в голове мелодию. Тихие мычания удивительным образом сливались во что-то нежное и вполне удовлетворительное. Мозг очистился и даже стал постепенно остывать: стало легче дышать, будто с груди сняли тяжеленные доспехи, перестала болеть голова. Пальцы легонько наигрывали ритм, постукивая по коленке. Я даже не заметила, как вслед за мелодией стали звучать знакомые слова. Я мысленно, или на самом деле, улыбнулась, продолжая воссоздавать в голове текст песни. — It doesn't hurt me You wanna feel, how it feels? You wanna know, Know that it doesn't hurt me? You wanna hear about the deal I'm making You, you and me And if I only could Make a deal with God And get Him to swap our places Be running up that road Be running up that hill Be running up that building If I only could You don't wanna hurt me But see how deep the bullet lies Unaware that I'm tearing you asunder And there's a thunder in our hearts, baby — There's so much hate for the ones we love? Tell me, we both matter, don't we? You, you and me You and me, won't be unhappy If I only could Make a deal with God And get Him to swap our places Be running up that road Be running up that hill Be running up that building If I only could If I only could Be running up that hill If I only could Be running up that hill If I only could Be running up that hill Переливчатый мужской баритон сливался с моим голосом, подхватывая песню и превращая совсем нежную и хрупкую мелодию во что-то очень печальное и в то же время уверенное, зовущее продолжать идти. Я, когда наконец осознала, что не одна, подскочила, резко разворачиваясь к неизвестному. Он стоял у входа в беседку, оперевшись плечом на её опору, слегка покачивая головой в ритм музыки и продолжая петь. В чёрном плаще с меховой нашивкой, плотных кожаных перчатках, высоких берцах - от него за километр веяло силой и властью. Тёмные волосы были немного растрëпаны, но всё равно довольно аккуратно спадали на лоб. Я, хоть и потеряла свою силу, но способности чувствовать энергии никуда не ушли. Это сама собой разумеющаяся черта бессмертных. И сейчас, наблюдая за допевающим последние строчки Малем, я буквально захлëбывалась в исходящих от него вибрациях. Они со всех сторон подхватывали меня, погружая в кокон и наполняя силой, холодным спокойствием, уверенностью... Когда Мальбонте в непривычно тихой и медленной для него манере завершил песню и наконец открыл глаза, я не смогла сдержать улыбки. — Откуда ты знаешь эту песню? Она же с Земли! — я точно никогда её не исполняла в его присутствии. —А ты  считаешь, я никогда не был там? — уголок его губы искривился в лëгкой усмешке при виде того, как моë лицо вытягивается в острый треугольник. Никогда бы не подумала, что величайшему небесному существу когда-нибудь станет интересна человеческая культура. Вдоволь насладившись моим удивлением, он добавил, — Меньше с Мими пей. Вы её каждый раз поёте хором, а из Цитадели вас я несу. — Маль немного помедлил, —Чего тут сидишь? — прошелестел голос, а его владелец прошëл внутрь беседки и уселся рядом со мной. — Нужно было проветриться. Слишком уж много всего произошло за два дня. — а именно столько и прошло с момента моего выхода из темницы. — Рассказывай. —мягко, даже без капли обыденной настойчивости сказал Мальбонте, опираясь локтями на колени. Я запнулась, не совсем понимая, должна ли вообще что-то вот так вываливать на него, да и как-то неуместно: это мои проблемы, а у него и своих хватает. Запнулась, но всё равно заговорила: —Нуу... —я выдохнула, подбирая слова, — Чума принесла мне наиотвратнейшие платья на вечер, и я в принципе лучше провалюсь в преисподнюю, чем надену хоть одно из них. — Конечно, это меня волновало меньше всего, но первой в голову пришла именно такая, непринуждëнная и неотягощëнная страданиями мысль. Маль лишь коротко усмехнулся с подобного начала беседы. —Не беспокойся. Тут ещё много красивых нарядов для тебя. А серьёзно? —он посмотрел мне в глаза, и, наверное, будь я лет на десять младше, то съëжилась бы в микроскопический комочек и укатилась далеко в кусты. Сейчас же, спустя столько времени, в холодном взгляде чёрных глаз сквозило родное спокойствие и защита. — А серьёзно, мне очень больно, что Люцифер убил моего отца. Он, самый близкий мой человек, самый важный, убил того, кто единственный помнил меня до всего этого дерьма. Он, просто вот так, спокойно, свер... — я запнулась, понимая, что возможно выдала правду. Мальбонте лишь усмехнулся, по-доброму. —Ты правда считала, что я не в курсе этого? Ты всё ещё недооцениваешь всех вокруг. — он замолчал, крутя между пальцев одно из массивных колец. Я уже давно заметила его, но ни разу не рассматривала так близко: серебряное, с крупным прямоугольным камнем. Черный, под лучами солнца отливающий фиолетовым, а на нём - руна. При обычном освещение полностью чёрный знак на и без того тёмном камне не выделялся, но сейчас я отчётливо разглядела: похоже на букву "Р", только с более острыми углами. — Да, я явно недооценила всех, когда наивно верила, что вы будете пытаться противостоять Чуме, что-то делать, а не просто склонитесь и будете бегать следом, как щенки на привязи. — устало огрызнулась я, повторяя позу Мальбонте. Тот же отклонился назад, полностью ложась на перила, запрокинул голову, изучая глазами трещинки на куполе беседки. —Когда я был совсем маленьким и ещё не начал управлять магией, мой отец учил меня играть в шахматы. Мне было в удовольствие подвигать резные деревянные фигурки, не задумываясь о тактиках и правилах. Я всегда сильно расстраивался, когда в сотый раз проигрывал отцу за считанные минуты. Иногда он намеренно делал несколько ошибок, давал мне забрать часть его фигур, но потом всё равно ставил мат без шанса на победу. Вот так вот поддавался, водил за нос, а проигрывать не собирался. Он знал, что я в любом случае слабый соперник, но мне нравилось продержаться на пару минут дольше обычного. И когда я единожды спросил, почему он так делает, получил такой ответ: если дать противнику съесть пару пешек и оттянуть конец матча, то тот будет считать себя победителем даже тогда, когда вы заберёте короля. Как резко, однако, Маль меняет тему... Хотя, надо признаться, в шахматы я его ещё ни разу не выигрывала - видимо, слова отца сработали, и теперь он намеренно обводит меня вокруг пальца. Дальше мы оба молчали, наслаждаясь теплом солнца. Я размышляла о собственном будущем, а Мальбонте... Да чëрт его знает, о чем он думает! Я встала с лавки, отряхнулась, зацепила рукой туфли и под тихое "пока" вслед пошла обратно в школу. Уже прошло достаточно времени, чтобы большинство учащихся проснулись и вылезли из спален. Задний двор и коридоры первого этажа кишили бессмертными. То тут, то там по углам, опустив голову, сновали непризнанные - теперь с ними могли сделать почти всё, что угодно. Краем глаза заметила, как незнакомый демон прижимает к стенке одну из таковых, бесцеремонно задрав подол юбки. Я мысленно дëрнулась, чтобы осадить его, но ощущение пустоты от забранной силы сдерживало меня. Я шла дальше, изредка ловя на себе неприятные взгляды студентов. Я теперь тоже считалась непризнанной, низшим сортом, и за издевательство надо мной не последовало бы никакого наказания, но пока никто не решался попробовать: бывший титул Несущей равновесие и остатки авторитета работали. Я вошла в свою комнату, сразу перемещаясь на кухню: дико хотелось кофе. Крепкого, горького, чтобы аж скулы сводило. На небесах он был намного вкуснее, чем на Земле, хотя здешний даже сравнивать нельзя с земным - эти напитки были похожи только названием. Я захватила с полки уже слегка запылившийся блокнот и карандаш. "Не заточен. В универе меня бы за это прибили" - пронеслось в голове. Забравшись на табуретку, поджав к груди одну ногу и скрючившись в форме, похожей на запятую, я начала рисовать. Под восхитительные вкус и аромат кофе творчество шло удивительно легко, хотя я всё ещё не знала, что именно рисую. Постепенно из-под грифеля появился симпатичный профиль девушки. Штрихуя места теней и аккуратно растушëвывая их мизинцем, я не могла выкинуть из головы мысль, что эта особа кажется знакомой. И даже не в целом черты лица, а скорее то ощущение, которое она создавала в моем воображении. Какой-то детской привязанности, восхищения и рационального отвращения или ненависти. Как если ребёнок ненавидит и боиться кого-то из родителей, но всё равно понимает: любит. Развевающиеся волосы быстро заняли около половины листа, губы расплылись в кокетливой или даже хитрой улыбке, на плечах появились тонкие лямки, в ушах и на шее - серьги и колье. Кофе, уже давно остывший, непривлекательной лужицей болтался на дне чашки, карандаш окончательно сточился, а пальцы зудели от давления. Я оторвалась от излюбленного некогда занятия и придирчиво оглядела результат: вполне сносно, может, даже неплохо, учитывая, как давно я не брала в руки грифель. Глаза зацепились за украшения на девушке: там, где должны были располагаться камни, причудливо вписались изломанные значки рун. Два уголка, направленных в противоположные друг от друга стороны настолько захватили моё внимание, что я, как заворожëнная, провела по ним подушечками пальцев. Лёгкое покалывание на самых кончиках, проникающее под кожу чувство надежды и одновременно неизбежности будущего. —Йера... — сорвалось с губ чужим голосом, от чего всё происходящее ещё больше напоминало сон. За стенкой хлопнула дверь. Я вздрогнула, возвращаясь в реальность.