Наследники. Санаркс

Голова казалась одновременно ватной и тяжёлой, в висках пульсировала боль, и сложно было сосредоточиться на делах. Порой Хелена даже откидывала ручку, расслаблялась и смотрела, как ни с того ни с сего дрожат пальцы. Сначала она думала, что это от духоты, но вот окно было открыто, пальцы — прижаты к вискам, и ничего не менялось. Хелена попыталась холодом заглушить боль, но её на место пришли слабость во всём теле и легкая тошнота.       Хелена рвано вздохнула, пальцы дёрнулись, и с них сорвались крошечные снежинки. И это отчего-то напугало: выбросы её магии и раньше были эмоциональными, но никогда не бесконтрольными. Может, она заболела?       И тут в её размышления вторгся импульс, странный, знакомый, полный интуитивно понятной энергии, от которой по спине пробежали мурашки. Один. Только… где? Он был не рядом, это ощущалось бы иначе. Хелена нахмурилась, вдохнула и прислушалась, заставляя на мгновения боль и усталость отступить. Один всколыхнул опутавшую замок паутинку и порвал её, но прозрачные нити всё ещё тянулись за ним, и когда Хелена поняла, куда они ведут, у неё рухнуло сердце…

***

      Эдвард работал с утра. Намёки сэра Рейверна, будто случайные упоминания Академии Филиппом, воспоминания о разговоре с отцом и его увещевания об ответственности, будто Эдвард был маленьким ребёнком и ничего не понимал, — всё это так раздражало, что, устав закатывать глаза, Эдвард решил заткнуть их всех. Пока он с этим успешно справлялся, закрывая последний несданный семестр Академии. Никто об этом не подозревал, и Эдвард предвкушал, как изменятся их лица, стоит показать им идеальный табель.       Эдвард хмыкнул: он не страдал от излишнего перфекционизма, как Филипп, учёба давалась ему легко, он был талантлив в магии и обладал хорошо подвешенным языком. Никогда бы он не подумал, что хорошие результаты станут настолько важны, но разве король может позволить себе что-то, кроме «отлично»?       С этой ублажающей самодовольство мыслью Эдвард подписал очередное эссе, зачаровал и послал секретарю (лист бумаги ловко проскользнул под дверью кабинета в приёмную). Тот должен был эссе запечатать в конверт и отправить в Академию Мидланда, а Эдварда ждали другие дела. Через полтора часа к нему должен был прийти Корнелиус Уэр, один из разработчиков сети и старый приятель Филиппа. И к этому моменту нужно было закончить один отчёт…       Раньше гостей Эдвард не ждал. Если кому-то из министров нужна была аудиенция, если хотели зайти Филипп или сэр Рейверн, его всегда предупреждали секретари; друзья сообщали о планах заранее, чтобы точно занять место в рабочем графике (Эдвард и сам удивлялся, что у него такой появился), и только Хелена появлялась без предупреждения, часто без стука, но ей он это прощал и готов был её видеть в любое время.       Только в этот раз появилась не она. Вероломно разрезая барьеры, как обоюдоострый меч — любой тренировочный объект, в кабинете появился Один. Его единственный глаз смерил Эдварда взглядом опасным и навеивающим неприятные предчувствия.       — Ваше величество. — Один поклонился в знак приветствия, но взгляд не отвёл ни на мгновение. — Надеюсь, я не сильно отвлекаю вас от работы?       Эдвард задумался. Один никогда не внушал ему доверия, он был холодно-агрессивен, совсем как Филипп с Лифом, и Хелена реагировала на него очень странно. До помолвки Эдвард думал, что Один — её близкий друг, телохранитель. Ходили дикие слухи об их романе и о том, что мадам Арт хотела выдать дочь замуж за этого таинственного иностранца.       Тогда слухи не подтвердились. А вскоре после свадьбы перестали подтверждаться и предположения Эдварда: Хелена Одина будто опасалась, держалась настороженно и отстранённо, когда он появлялся, и не позволяла им с Эдвардом оставаться наедине, будто между ней и Одином был секрет, который он не должен был знать, и секрет этот был страшнее и серьёзнее работы Эдварда с Нефритом.       И вот теперь, после нескольких неудачных попыток, Один стоял перед ним, ждал — и жаждал — разговора. Это и пугало, и разжигало интерес.       — Думаю, у меня есть минут пятнадцать, сэр Один, — ответил Эдвард, откладывая работу в сторону. — У вас что-то важное?       — Определённо. И этот вопрос я могу обсудить только с вами.       — Что ж. — Эдвард, заинтригованный вкрадчивым тоном Одина, откинулся в кресле. — Я вас слушаю.       Но начать Одину не дали: распахнулась дверь, и Хелена, отчего-то бледная и нервная, ворвалась в кабинет.       — Один!       Взгляд её скользнул на Эдварда, и у него встрепенулись все тревоги, подозрения и сомнения. Теперь он не мог не ощутить повисшее в воздухе напряжение, не мог не заметить, как страшно усмехнулся Один и половина его лица изогнулась, скорчилась в гримасу, которую не могли осветить даже резкие лучи зимнего солнца.       — Рад вас видеть, ваше величество, — сказал Один. — Какое необычайное совпадение.       — Совпадение, сэр Один? — огрызнулась Хелена. — Я знаю всё, что происходит в моём замке. Тем более, когда происходите вы.       — Чувствуешь, значит. — Один обвёл взглядом кабинет, будто сканировал его, и цокнул языком, что-то обнаружив. — Ты чувствуешь меня?       — Какая разница? Уйдите. Исчезните из моего замка. Если у вас нечто важное, поговорите с сэром Рейверном.       — О, это то, что я могу обсудить исключительно с сэром Керреллом. — Насмешка в его голосе прозвучала слишком явная, жестокая. — Мелочи, Хели. Я обсужу — и исчезну.       Эдвард, молча переводивший взгляд с одного на другую, не выдержал:       — Да что, чёрт возьми, происходит? Ваши пятнадцать минут моего свободного времени истекают, Один. У меня есть работа и встречи, и я не намерен выслушивать ваши хождения вокруг да около весь день!       — Один, не смейте. Вы мне обещали!       — Я ничего тебе не обещал, Хели.       В руке Одина вспыхнуло копьё с острым кристаллом. Хелена отшатнулась и едва заметно покачала головой.       — Эд, это того не стоит, — воскликнула она, и было в её тоне, в лице столько страха, обречённости, что и послушать бы, отступить, но Эдвард отчего-то не смог.       — Почему? Что такого он может сказать? Почему тебя это так волнует?       — Что бы он ни сказал, это ложь!       — Действительно? — усмехнулся Один, и кристалл на его копье засверкал, магическим светом освещая весь кабинет.       — Эд, пожалуйста, не слушай его, — взмолилась Хелена.       У неё дрожал голос. А у Эдварда пульсировало в висках. Совсем сбитый с толку, теряющийся от противоречивых и ужасающих предчувствий, он видел, как она хочет что-то сказать, тянется к нему, но раздался глухой удар древка копья об пол — и звуков больше не было. Не было цвета. Кабинет обратился длинным тёмной спальней, и Эдвард призраком стоял в нём, глядя в одну точку: на два силуэта впереди.       Хелена сидит в кресле, вцепившись в подлокотнике. Один — перед ней. Их разделает расстояние меньше протянутой руки, и он этим пользуется. Его пальцы скользят у неё по лицу, задевают губы, её взгляд стекленеет…       Быстрый разворот — и Один прижимает её к себе со спины. Она что-то говорит, но звуков здесь не существует, и Эдвард только видит, как Один целует её волосы.       Он нервно смаргивает — и его снова перекидывает. Место ему не знакомо, но он сразу же узнаёт платье: белое в мелкий цветок, — и безошибочно определяет день. От этого ещё больнее видеть, как Один целует Хелене лицо, шею, губы. Его руки яростно сжимают её руки, пытаются стянуть платье, задрать юбку. А она не сопротивляется…       Прежде чем он успевает подумать о чём-то ещё, всё снова меняется. Эдвард узнаёт гостиную Ренджерелла без ошибки. В ней горит камин, свет приглушённый, в креслах — два человека, а вокруг — мерцающая плёнка заглушающих чар. У Хелены в пальцах сжат бокал, и напиток в нём ярко-золотого цвета. Неожиданный проблеск света на фоне серого мрака.       Один подходит беззвучно, будто крадётся, и наклоняется. Нарочито медленно. Его ладонь ложится Хелене на плечо. Она вскакивает, но снова оказывается в кресле. Их губы шевелятся, но Эдвард не слышит ни звука. Лишь видит поцелуй.       Эдвард едва дышит, мечется, хочет броситься вперёд и всё прекратить, но не может сдвинуться. Руки бессильно хватают воздух. А картинки перед глазами становятся страшнее. Эдвард хочет избавиться от них, не видеть, не знать, но они уже въелись в него, словно его собственные воспоминания, и остаётся только следовать за ними, переместиться в знакомую спальню, краем глаза заметить свадебное платье — и увидеть, как эта нереальность рассыпается наконец, как разбитое стекло.       Эдвард будто вынырнул: вдох вышел резким, глубоким, громким. Взгляд не хотел сосредотачиваться — носился по кабинету как сумасшедший. В голове шумело от переизбытка эмоций, и звуков, и света.       — Что… Это… Было… — выдохнул он, и мир наконец остановился.       Первой он увидел Хелену. Она всё ещё стояла напротив. Бледная, с обречённым выражением в глазах, с опустившимися плечами — она точно понимала, что произошло. И они молча стояли друг напротив друга, растерянные и разбитые, чувствующие одно и то же, и оба не в состоянии выразить это словами.       — Пища для размышления, — ухмыльнулся Один и исчез, оставляя их наедине в этой гнетущей, давящей тишине.       — Это правда? — просипел Эдвард, упираясь ладонями в стол.       Мысли и образы смешались, и от них осталось лишь чувство тошноты.       — Без понятия, что он тебе показал. — Хелена пыталась маскировать желчью горечь, а сама едва не отводила взгляд и бесконтрольно расцарапывала ладони.       И хуже всего — она лгала.       — Вот не надо этого! — Эдвард ударил по столу и схватился за виски. У него раскалывалась голова. И всё шло неправильно. — Ты знаешь. Поэтому ты здесь.       Хелена порывалась что-то сказать, возразить, но в итоге отступила, схватилась за спинку кресла и опустила глаза.       — Так зачем тебе мои слова, раз ты и так всё знаешь?       — Значит, правда… — сказал Эдвард глухо, не глядя на неё. Хелена молчала. — Тогда… Тогда зачем здесь я? К чему это всё?! — Эдвард раскинул руки в стороны. — Я — один из тех идиотов, да? Просто в отличие от них мне повезло получить несколько месяцев с тобой? Наверно, было очень наивно думать, что всё может быть иначе. Всё было слишком хорошо.       Хелена вскинула голову и посмотрела на него взглядом полным злости и обиды.       — Действительно. Когда вообще свадьбы означали долго и счастливо? — выплюнула она. — Я сделала то, что должна была, Эдвард, и мы оба получили, что хотели. Ты не можешь меня за это осуждать. У тебя всё ещё нет на это права.       Он распахнул глаза, поражённый и не знающий, как реагировать. Столько яда и ненависти было в её словах, столько горечи во взгляде и уверенности в осанке — как никогда прямой. И только спинку кресла она сжимала, впиваясь ногтями в обивку так, что ткани впору было разорваться.       Эдвард осел, уткнулся невидящим взглядом в столешницу и сжал виски до боли. Если бы можно было сбежать так далеко, чтобы никогда не смотреть ей в глаза, он бы, наверно, сбежал, потому что лгать Эдвард не умел, а что сказать — не знал.       — И что мы будем с этим делать? — спросил он наконец, чувствуя смирение и пустое, неизбежное спокойствие.       — Без понятия. Делай что хочешь. Хочешь уйти — пожалуйста. Мне наплевать. — Хелена прикрыла глаза, и губы её дрогнули то ли в усмешке, то ли от бесконтрольных эмоций, но слёз, которых ожидал Эдвард, не последовало. — Я всё подпишу. А оправдываться и извиняться мне перед тобой не за что. Что бы он там ни показал, это ложь!       — Может, тогда расскажешь, что было на самом деле? Вы не были вместе? Он не прикасался к тебе, не целовал, вы не…       Эдвард попытался произнести последние слова, но будто задохнулся. И снова те видения пронеслись перед глазами, снова ударили так сильно и так глубоко, как только могли. А Хелена смотрела на него глазами, полными слёз, ужаса и понимания. Она сжала кулаки и шипящим, подрагивающим голосом заявила:       — Я не собираюсь тебе ничего говорить, раз ты готов поверить не мне, а человеку, которого даже не знаешь.       Она крутанулась, вылетая из кабинета так же стремительно, как ворвалась в него. Дверь с громким ударом закрылась, и этот удар снова оборвал все звуки. Только тяжёлое дыхание осталось с ним.       И Эдвард взвыл, разрывая тишину, скинул со стола всё — статуэтка коня на дыбах раскололась пополам — и уткнулся лицом в ладони, сквозь пальцы глядя в стол.       Он проиграл.       Как он мог думать, что она его любит. Это неправда и никогда правдой не было. Это всё он: захотел, придумал, уверовал и стал жить иллюзией. Она была мила, учтива. Ей было это нужно и, он надеялся, приятно. Почему он вообще решил, что особенный? Разве он не видел её такой же с Лифом?       Эдвард сидел неподвижно долго, атакуемый разочарованием. Ничего больше не имело смысла, и ему хотелось сдаться, поднять руки, сказать «всё» — и забыться.       Эдвард вызвал секретаря и сказал устало:       — Отмените…       — Что именно, ваше величество? — уточнил секретарь с раздражающей педантичностью.       — Всё. Всё. Я… В Орионе. Если вдруг… — Он замотал головой и махнул рукой. Мысли путались, слова звучали несвязно. — Идите.       И Эдвард исчез из замка.

***

      Хелена заперлась в отцовской библиотеке, сжалась в любимом кресле у окна и уткнулась лицом в колени. Она ругала себя, Эдварда, ненавидела Одина и всю свою жизнь. Беззвучные рыдания вырывались из груди, и она больше не знала, как себя успокаивать.       И тут воздух пошёл волнами. Хелена замерла. Её сердце забилось быстрее, руки задрожали, и она вцепилась пальцами в юбку. Подступающая бессильная злость поднималась в груди и душила.       — Ты… — выдохнула Хелена, поднимая голову. Один стоял прямо перед ней, смотрел сверху вниз, и лицо его не выражало ни единой эмоции. — Что ты наделал!? Ты всё испортил! Зачем? Зачем ты так со мной?!       Он сел на корточки перед ней, заглядывая в лицо, и был так близко. И она так ненавидела его сейчас!       — Ты ведь обещал мне! Обещал!       Она замахнулась, хотела ударить его, оставить на лице среди морщин полосы от ногтей, но ладонь замерла в паре сантиметров от его щеки. Один до боли сжал её запястье: ни ударить, ни вырваться.       — Я ничего тебе не обещал, Хели, — с холодной жестокостью повторил он, и от этого стало так больно и обидно, что снова потекли слёзы. Напряжённые пальцы обмякли.       — Отпусти меня, — попросила Хелена, неуверенно поглядывая на его ладонь. Казалось, она раза в два больше и, если сдавит чуть сильнее, — раздробит кости. — Один, мне больно…       Голос дрогнул. Один смерил её взглядом, но отпустил. Хелена прижала руку к себе и отвернулась, вжимаясь в кресло.       — Но правда… — безнадёжно прошептала она, — зачем?       — У меня было видение. Этот замок будет разрушен. Он сгорит, Хелена. Керреллы используют тебя. Для своих политических планов.       Хелена затрясла головой, снова уступая рыданиям.       — Нет… Это… Нет. Пирос, Элиад… Может, но… Эдвард… Он бы никогда. Он… он любил меня. И уже, наверно, нет.       Она закрыла лицо руками. Хрупкое новообретённое спокойствие, которое она строила последние несколько месяцев, разрушилось в один миг. И Хелена не лелеяла надежд, что это можно как-то восстановить. Она ненавидела себя за то, что позволила всему случиться, и сделала всё, чтобы Эдвард возненавидел её тоже! Сказала самые «правильные» вещи, использовала его же слова против него… Идеальная стратегия, когда хочешь уничтожить сама себя.       Тяжёлая ладонь легла ей на плечо, Хелена вздрогнула и подняла голову, в ужасе распахнув глаза. По руке Одина поползла корочка из инея. Он не замечал этого, глядя на Хелену в упор, и глаз его светился. Всё внутри задрожало от понимания: он её сканирует, будто что-то ищет…       — Я чувствую энергии, Хелена, — сказал наконец Один. Он убрал ладонь с её плеча, сжал кулак, и ледяная корка осыпалась на пол. — Даже те, которых ещё нет.       — Что?       Хелена смотрела на него в недоумении.       — Ты поймёшь. Очень скоро…       Он отошёл от неё в глубочайшей задумчивости. Хелена следила за ним, не решаясь задать вопрос, что ещё он такого увидел, какие энергии в ней искал?       Но вопроса не понадобилось. Осознание свалилось на неё само.       — Нет. — Хелена мотнула головой и прижала ладонь к груди. — Небо… Ты не можешь этого знать! Ты не человек, ты не можешь!..       — Я знаю именно потому, что не человек, Хели, — повернулся к ней Один. Он облокотился на полку открытого книжного шкафа и снова уставился на неё, подозрение и озадаченность не сходили с его лица. — Многие маги высокого уровня чувствуют это.       — Нет. Чёрт возьми, я тебе не верю. Так не может быть…       — Не верь, Хели. Но скоро ты поймёшь, что мне нет смысла тебя обманывать.       И Один, поклонившись, исчез.       Хелена осталась одна в смятении и неверии. Это всё было так некстати, так невовремя! И точно, точно не к лучшему…       Спустя час или два, успокоившись и приведя себя в порядок, чтобы не задавали лишних вопросов, на которые отвечать она была не готова, Хелена попросила мадам Бэрроуз вызвать ей врача, и гувернантка сразу поняла зачем. Хелене показалось, что мадам Бэрроуз даже обрадовалась, хоть ничего и сказала, а сама она не знала, что и думать.       Когда намёк Одина подтвердился, у Хелены снова задрожали руки. День будто стремился с каждой секундой стать хуже и добавить новых проблем. Ребёнок! В голове не укладывалось…       — А сколько?.. — сдавленно спросила она, широко распахнув глаза.       Ей нужно было знать. Иначе она сошла бы с ума. Ведь зелье… Тогда, два месяца назад, то зелье оно не могло не подействовать. Не могло ведь?..       Ногти вонзились в кожу на ладонях.       — Недели две-три, ваше величество, точнее сложно сказать…       Хелена выдохнула и кивнула, сглатывая ком. По крайней мере так…       Они с Эдвардом никогда не говорили о детях, не пробовали специально, но и не осторожничали. Она не принимала зелий и знала, что рано или поздно это случится. Ей нужно было, чтобы это случилось! Потому что кто-то должен был идти после, кто-то должен был унаследовать страну, а кроме неё сейчас не было никого. Не оставлять же страну чёрт знает насколько далёким и более не имеющим к Санарксу отношения людям.       — Вы не счастливы? — удивилась и будто расстроилась мадам Бэрроуз, беря Хелену за руки.       Та растерялась, не зная, что ответить. Она должна была. Наверно, в иной ситуации — если бы не узнала обо всём от Одина, если бы перед этим Эдвард не смотрел на неё так, будто разочаровался во всём мире, если бы ей было с кем разделить эту новость, — она была бы. Но теперь все поздравления от придворного врача, от мадам Берроуз звучали как издёвки, и она не могла заставить себя улыбнуться.       — Я просто… растерялась, — соврала Хелена. — Это… неожиданно. И… — Она обвела врача и гувернантку угрожающим взглядом и тихо заявила: — Никто не должен об этом знать. Даже сэр Керрелл.       Две пары глаз уставились на неё с непониманием, но она не стала объяснять, лишь дождалась кивков и попросила себя оставить. Мадам Бэрроуз смерила её подозрительным и осуждающим взглядом, уходя, а врач, на миг обернувшись, поставил на тумбу вытянутый бутылёк, совсем как тот, что давал ей несколько месяцев назад, и Хелена долго сидела напротив, глядя на мутную голубоватую жидкость. И чем дольше смотрела, тем больше понимала: она не станет, не хочет. Пусть над миром нависла страшная угроза и её личная жизнь висела на волоске. Может, она не переживёт это всё и шанса больше не представится…

***

      Эдвард сбежал. Сбежал так, как хотел, пусть и не так далеко, как мог бы. Возвращаться домой, на Пирос, искать Филиппа — слишком жалко, позорно, но к кому ещё ему было идти…       — Что произошло? — удивился Филипп. Видеть Эдварда таким подавленным и напряжённым было странно. Он избегал смотреть в глаза, держал руки в карманах и молчал. — Может, лучше поедем в Вальд и поговорим там?       Эдвард тяжело вздохнул и согласился. Всё же говорить в семейном замке, в столице было странно, неуютно. Будто у стен был уши, и всё сказанное неизбежно стало бы достоянием общественности. Вальдский замок, который Филипп облюбовал после свадьбы с Анной, казался лучшим местом: дикий, тихий, окружённый лесами, как неприступной стеной, прячущей от мира и никому не угодное счастье, и разбивающие сердца ссоры, и даже неприглядные секреты…       Они отправились туда. Сели в кабинете. Филипп приказал никого не впускать до следующего распоряжения. Эдвард попросил принести выпить. И только тогда, осушив залпом рюмку виски и откинувшись в кресле, он рассказал, что произошло.       Филипп выслушал молча. Отчего-то не хотелось вставлять ехидное или наставительное «я так и знал», он лишь подумал, что, возможно, зря не попытался предупредить брата перед помолвкой…       — И что ты теперь будешь делать?       — Не знаю, — пожал плечами Эдвард. — Извини, что отвлекаю тебя от дел этим всем… Но мне нужно было поговорить, а я не хочу, чтобы кто-то об этом знал.       — Не волнуйся. Это останется здесь.       — И отец не узнает?       — И он тоже. Вообще, знаешь, Эд, — Филипп отставил рюмку и посмотрел на то, как виски в графине отражает дрожащее свечение шаров, — очень забавно так сидеть и пить вместе.       — Вообще нет, — кашляюще рассмеялся Эдвард. — Мы как два неудачника.       Он запрокинул голову и прижал ладони к лицу.       — Всё ведь так хорошо начиналось!..       — Ты это переживёшь, — хмыкнул Филипп, — и исправишь, если захочешь. Хотя я бы на твоём месте…       — А-а-а, Фил! — перебил Эдвард, поднимая руку. — Извини, но не тебе раздавать советы по отношениям. И я не за ними пришёл. Так что налей мне ещё и давай не будем это больше обсуждать.       Филипп помрачнел и только рукой взмахнул; графин, взлетев, разлил по рюмкам остатки виски. Какое-то время они просто молча пили. Слуга принёс второй графин, третий, и когда тот опустел на половину, Филипп вдруг сказал, покручивая рюмку в двух пальцах:       — Отец хочет связаться с Анной, чтобы она свидетельствовала против Роуэла для Совета.       Эдвард моргнул, будто не понял смысл сказанного, а потом раскрыл рот. Филипп горько усмехнулся, закивал и встал.       — Спокойной ночи, Эд. Если хочешь, оставайся здесь на ночь. Или сколько тебе надо… Вальд — отличное убежище.       И он медленно, пошатываясь, пошёл к выходу из кабинета, а Эдвард развалился в кресле, подпёр подбородок кулаком и, глядя прямо на световой шар, стал думать, пока третий графин полностью не опустел…