И дольше века длится день

— Иван Даниилович, имею честь передать вам привет и поклон Святослава Кривича Смоленского… — Кто это с тобой, Дешам? Представь молодых… — прошелестел почти бесплотный голос. — Обращенный Святославом Кривичем, Евгений Дятлов, из смоленских мещан, обращенный Жаном-Клодом Дешамом, Сергей Барановский, из смоленских мещан…       Сановный старик лишь мазнул взглядом по Сергею, а вот Женька поманил к себе пальцем. Подливающий же кровь молодец улыбнулся Сергею лоснящимися, словно вишня, губами.       Женёк неловко выступил вперед. Жан наставлял их с Сергеем, что древнему Калите, старшине московских вампиров, при представлении следует поклониться, причем земным поклоном, потому как они еще недоросли, да еще и из простолюдинов, но Женьку было как-то неудобно и стыдно. Поэтому он попытался изобразить нечто среднее между поклоном и протянутой для рукопожатия рукой, которую, впрочем, он спешно убрал, вспомнив, что старшему первым руку не протягивают… — Плесни молодому кровушки, — обратился к взявшемуся исполнять роль виночерпия красавцу Калита, и добродушно улыбнулся Женьку. — Не робей, садись.       Барановского же тронул за локоть и ненавязчиво указал на выход какой-то незаметный прислужник.       Жан, меж тем, не менял позы, а Калита открыл футляр, и, слегка усмехаясь, разглядывал подарок Кривича. Наконец-то, когда Женёк уже уселся и даже пригубил крови из кубка, а Барановского чуть ли не вывели обратно в общий зал, он сделал знак Дешаму, чтоб тот поднимался.       Жан остался стоять, и Калита, отвлекшись от расспросов не знающего, радоваться ему или пугаться Женька, перевел взгляд на него. — Давно вас не видно было, смоленских… Что ж. И Кривичу Святославу передавай мой привет и почтение… — Князь великий всея Руси, — подождав, не продолжит ли свою речь Калита, начал Дешам, — Святослав Вернидубович просит твоего заступничества… — Беду я вашу знаю, — перебил Калита, и прервался сделать глоток, — и брата нашего, Кривича, в нужде не оставлю. Иди с богом. — Святослав Вернидубович обеспокоен возможным вмешательством Восьмого… — Знаю, знаю, — отмахнулся Калита, — уже нашли вам человечка подходящего. Иди, отдыхай. Повеселитесь, погуляйте, пока молоды, — он перевел взгляд на Женька, — и езжайте домой… А если и захочешь, задержись, — сказал Калита ему, — может, и здесь на что сгодишься, найдешь свой интерес… — Спасибо, я пойду! — Женёк вскочил из-за стола, опасливо косясь на своих сотрапезников. Жан снова опустился на одно колено, приложился к перстню на руке Калиты, и они вместе с Женьком вышли. — Дядь Жан, у вас кровь носом пошла, — сказал Женёк в коридоре. — Merde! Заметили, нет?! — Жан спешно вытащил платок, прижал к лицу. — Иди к нашим! — А… вы? — Сейчас буду, — Жан завернул в туалет.       По понятным причинам туалет в вампирском ресторане особой популярностью не пользовался. Жан снял пиджак и галстук-бабочку, расстегнул рубаху, снял перстень, запонки и закатал рукава. Кровь капала вовсю, а стоило ему наклониться — и вовсе полилась в раковину.       Проклятье! Жан закашлялся, и сплюнул, и тоже словно малиновым желе, а потом тошнота подступила к горлу, и его вырвало в раковину — сначала черным месивом, а потом и кровавыми сгустками. Кажется, потекло струйкой и по ноге… О черт, надо срочно уходить… Нет чтоб хоть полчаса спустя! Хорошо, что не пятью минутами раньше, может, еще не заметили…       Он кое-как расстегнул и стянул жилет, и полностью избавился от рубахи. Как же, не заметили, наверняка здесь камеры… В Москве они везде понатыканы! Тем более… Он потянулся за телефоном, позвонить Генриху, сказать, что встретимся у выхода, но вспомнил, что оставил его на столе, когда пошел к Калите. Да блять! Жан снова закашлялся, и кровь потекла уже струей. Противная слабость пошла в ноги, и он начал сползать на пол, но уперся в столешницу меж раковин и все-таки не упал…       Мягко чавкнула дверь, и чья-то сильная рука подхватила его, вздернула на ноги — и Жан оказался лицом к лицу с красавцем, кромешником, опричником и кровососом Федькой Басмановым, и, глядя в его жуткие раскосые глаза, испугался до смерти глядящей на него оттуда четырехсотлетней твари… — Сколько крови-то… сильной, сладкой, вурдалачьей… зря пропадает, — жарко и как-то интимно шепнул Басманов, отчего Жану одновременно стало донельзя омерзительно и страшно одновременно, — видать, и впрямь вы там в переплет попали, скромники смоленские… Аль и вправду помочь вам?.. — Не стоит беспокойства, — сумел все-таки выдавить из себя Жан, — у нас все в порядке.       Сознание мутилось, слабость накатывала волнами, снова к горлу подступила кровь, но Жан усилием сглотнул ее и попытался встать сам, вырвать руку у Басманова, но куда там. Мало того, что тот почти вдвое старше, так еще и отрава эта… — Поря-адок, — томно протянул Басманов, свободной рукой — ему удерживать Жана и одной хватало, мазнул по кровавым разводам, облизал палец, ухмыльнулся сатанинской усмешкой — и, вплотную приблизившись, слизал кровь уже с его лица, губ… — Что-то долго его нет, — нервно сказал Барановкий, оглядывая зал. — Не суетись, Сергей, — пожал плечами Генрих, — сам понимаешь, у Жан-Клода может быть необходимость… с кем-либо побеседовать. — Дядь-Жан вроде как в уборную зашел, — непосредственно брякнул Женёк. — Не при даме, молодой человек, за столом, к тому же! — возмутился Генрих. — Это уж слишком! — Что он там забыл? — поинтересовался Барановский. — У него кровь носом пошла, - пояснил Женёк. — Пойду, проверю, — Сергей резко встал из-за стола.       Супруги Виттенбург переглянулись. Генрих снял с колен салфетку, свернул и положил на стол. — Прости, Аглаюшка, на всякий случай пригляжу. — Иди, Генрих Адамович, мы вас в гардеробной подождем. Пора, пожалуй, час поздний. — И то верно.       Женёк напрягся — а кто расплачиваться-то будет?!       Сергей Барановский застыл в дверях туалета, и от увиденной сцены лицо его исказилось от омерзения. Басманов отпустил Жана, и вперил взгляд в Сергея, и тот почувствовал, что невольно обмякает, как и осевший на пол Жан. Барановский отступил, и пятился, пока не прижался спиной к стене, сатанея от омерзения и растерянности, а главным образом, от собственного непонятного бессилия, хотя, казалось бы, тут все ясно, застал двоих гнойных пидоров, разве что и дел, что вампиров…       Басманов улыбнулся ему во весь окровавленный рот, и клыки у него были длиннейшие… — Федор Алексеевич, какая встреча приятная! — воскликнул Генрих, заходя, — давненько не случалось вас видеть, дражайший князь!       Улыбка Басманова погасла. Он облизнулся, слегка поклонился Генриху. — Прости, недосуг мне, Брюсович, — встряхнувшись, будто пес, и словно бы гася ореол какого-то темного свечения — если может быть такое, конечно, — сказал Басманов и прошел мимо Виттенбурга, — после как-нибудь поговорим. — Крови бы мне, Сереженька, — прохрипел Жан, с трудом садясь на полу.       Барановский брезгливо бросил ему пакетик «томатного сока» из кармана.