Полимерный роман

      Прекрасно, когда в жизни идёт всё как по маслу. К сожалению, в жизни Петрова всё идёт по другому объекту, а не по маслу, но что поделать. Если же всё-таки говорить честнее, то всё вроде бы было и неплохо — на работе очевидные успехи, к тому же теперь он особенно часто ошивался в театре и никто не возражал. Хотя, может Ласточкин и имел что-то против, но он слишком слабохарактерный, чтобы выступать против руководства. Театр был прекрасен — Виктор очень любил места, где создают искусство. Пожалуй, в театре было только одно очень омерзительное обстоятельство — странный бизнес Ласточкина в закулисье. Понятно, что руководству выгодно, когда прибыли больше и вещи или места себя окупают, но не таким же способом!       Виктор старался игнорировать это обстоятельство и, наверное, он бы смог и дальше, если бы не визит Сеченова в театр. То ли Ласточкин хотел что-то особое показать, то ли учёный сам захотел прийти что-то проверить. Петров не особо понял, потому что его потащили с собой в последний момент вместо Штокхаузена, который по каким-то причинам не успевал приехать.       В театре всё было как всегда и директор был в своём репертуаре. Пожалуй, тот кружил похлеще своих балерин вокруг Сеченова, что вызывало усмешку и неприязнь. Ласточкин сыпал столько разных похвал то предприятию, то роботам, то самому академику, что казалось, создаётся сплошной шум из слов. — И, конечно, Дмитрий Сергеевич, вы можете бесплатно посещать наше закулисье. Всё самое лучшее для великих умов, — казалось, что директор театра вывернется наизнанку.       Сеченов слабо поморщился, махнул рукой и тему успешно сменили. Однако Петров, который всё же был рядом с ними и всё прекрасно расслышал, почувствовал как внутри зарождается странное чувство. Несомненно, отвращение, несомненно. Или же не совсем оно?       Слава Богу, вскоре они покинули театр, точнее общество директора было ужасным, сам театр-то не виноват. Когда они оказались в кабинете у Сеченова, чтобы Петров получил необходимые новые документы и предписания по работе, воцарилось спокойствие. Наконец-то не было вечно скачущего туда-сюда Ласточкина. — Вы сегодня особенно молчаливы, товарищ Петров, что-то не так? — Сеченов наконец соизволил обратить внимание на Виктора, ведь до этого он не мог перестать ворковать с Ласточкиным. — Подозреваю, вам не очень близки мысли Стефана. — Как глупо слушать рассужденья — о, не друзей и не врагов! Тех, кто по прихоти рожденья стал сотоварищем пиров, — процитировал Петров, пожимая плечами, недовольно морщась. — Работа такая у многих, — Дмитрий Сергеевич постарался устало улыбнуться. — Но не стоит критично рассуждать и судить. Не судите, да не судимы будете.       Программист окончательно потерял расположение духа: всё это раздражало и злило. И поведение Сеченова было неправильным — он должен был пресечь эту пошлость, раз он действительно может. А Дмитрий поступал прямо как он сам — делал вид, что ничего не замечает. Хотя академику Сеченову, казалось, вообще чужды человеческие чувства — постоянно один и вежливо отстраняется в случае чего. Может проблема в том, что просто тот негласно одобряет это индустрию? Было очень неразумно и даже глупо, но Виктор не мог сдержаться и едко заметил: — Может вам стоило принять предложение Ласточкина.       Сеченов, оторопев, остановился, поражённо глядя на него. Тряхнув головой, он наконец уточнил, видимо рассчитывая, что Петров не решится повторить: — Что? — Я говорю, что может вам стоило принять приглашение в закулисье, там очевидно есть чем заняться, — Виктор продолжал, уже еле сдерживая насмешку. — Прекратите, Петров, — холодно предупредил учёный, отворачиваясь. — Отчего же, товарищ Сеченов? Неужели в этом заключается проблема? Вам роботы интереснее людей во всех сферах, м? Это даже забавно, учитывая, что вы знаете, что кто только может интересуется вами не только среди толпы, но и среди вашего рабочего круга непосредственно. Мир ханжества и мир обмана — не выше, чем престол тирана, — Виктор был беспощаден в высказываниях и шёл напролом. — Вы не исключение, как я погляжу, — гневно процедил тот разворачиваясь. — Прежде чем винить других в чём-то, сначала разберитесь в себе, Виктор. И прекратите нести театральную чушь — её оценит Ласточкин в театре, но не я.       Петров оцепенел: да, это было словно удар в поддых. Действительно, он чересчур лез к Сеченову в последние месяца, но не в этом смысле. Он в принципе человек такой — настырный и порой даже наглый, а ещё он не скрывается за идиотским подхалимством, как тот же пресловутый Ласточкин. Что-то в этих словах Дмитрия задевало, почему-то было даже обидно, наверное, чувство несправедливости, как когда в детстве отчитывают не за что. А с Сеченовым часто так, он ведь шеф! А когда отчитывает шеф — чувствуешь себя порой, как провинившийся школьник, тем более, что учёный всегда говорит с особыми интонациями, по-отечески и по-доброму, как бы наставляя на путь истинный. Это порой выводило из себя. Петрову не надо было разбираться в себе — он прекрасно знал, что именно хочет. Он хотел быть с Сеченовым наравне, нет, в профессиональном плане, наверное, это всё-таки невозможно, а как человек с человеком. Не хотелось быть как Шток или Ласточкин, хотелось быть честным и не скрывать ничего за дурацкой маской вежливости. Интересно, что Сеченов, наверняка, тоже с этой маской сидит. Воистину: весь мир — театр, а люди в нём актёры! — Я прекрасно знаю чего хочу и искусство — не чушь. Вот вы, Дмитрий Сергеевич, лучше были бы откровенее с другими, — Виктор закатил глаза, понимая, что этот конфликт может привести к разрушающим последствиям, особенно для его работы, тяжело, когда принципы перевешивают.       Он ожидал, что Сеченов окончательно разозлится и просто напросто попросит его покинуть кабинет, но тот лишь сел в своё кресло и очень устало посмотрел на Петрова. И в этом взгляде, пожалуй, отразилось гораздо больше, чем тот мог бы сказать вслух. Виктор почувствовал себя обезоруженым — невозможно злиться и продолжать спор, когда видишь, что оппонент просто напросто не имеет сил и запала. Как будто, собеседника опустошили предыдущие пререкания. — Виктор, вы хороший человек и специалист, я вижу, давайте закончим этот разговор. Я понимаю почему вы так сказали и вы постарайтесь понять меня. Похоже некоторые слухи обо мне для вас будут посущественнее, чем я вживую, — Дмитрий выглядел не самым лучшим образом теперь, было очевидно, что перепалка того не стоила. — В конце концов, я перед вами и всё достаточно прозаично. И нет, верите вы мне или нет, но я не интересуюсь роботами в тех сферах, на которые вы намекнули. То что я всегда один — это потому что я сам так хочу, а не потому что роботы для меня важнее людей.       Это было даже странно: всякий знал, что академик Сеченов не терпит пререканий и каждый, кто с ним спорит — рано или поздно получает понижение в должности или что похуже. Однако сейчас казалось, что Дмитрий Сергеевич не собирается ничего такого делать, он действительно просто хочет закончить неприятный разговор. Петров, храня слабую надежду, что его не выставят и одновременно понимая, что им движет что-то ещё, наконец ответил: — Извините, Дмитрий Сергеевич, мне не стоило так резко высказывать необдуманные замечания. Я не люблю притворятся кем-то и пытаться услужить. Я просто считаю иначе, чем, видимо, все из вашего окружения, поэтому со мной многим непросто.       Мысленно он был готов себе похлопать: «Гениально, ещё хуже решил сделать! Теперь Сеченов окончательно поймёт, что товарищ Петров не годится банально из-за своего характера». Неожиданно учёный вымотано улыбнулся и сказал: — Это мне в вас нравится, Виктор, я не часто с такими сталкиваюсь.       Глаза у Дмитрия Сергеевича как будто впервые за день искренне засияли, а Петров почувствовал как сердце пропустило удар.