Мальчик бесконечность

24. Если человек в течении жизни систематически оставался брошенным, ему свойственно придумывать самые различные способы удерживать людей рядом с собой. Теодор Брукс открыл для себя мир взаимовыгодных сделок. Зачастую они никак не предусматривали собой то, что человек должен быть рядом, но так или иначе, это было связью. Его первая сделка была заключена с Руди Мейсоном, когда ему было 9. За день до выпуска подростка. Это было пугающе, это сковывало и перекрывало кислород. Но у него не было совершенно никакого выбора. Это было дело безопасности, его собственной, и конечно, его сестры. А Теодор уже давно решил, что его сестру может обижать только он сам. Все последующие сделки были проведены с его инициативы. Его любимой была сделка, заключенная с Алексом Эртоном. Во-первых, этот мальчик сам по себе был фигурой интересной, и Тео хотелось держать его рядом с собой несмотря на то, что желание это было очевидно односторонним. Слова о том, что они больше никогда не говорили наедине, ложью не были. Просто в один довольно пасмурный день 13-летний Алекс нашел у своей кровати записку: «Сделка. Да или нет? Да, у тебя действительно есть выбор.» А ниже подробно расписанные условия. Мальчик не знал, как реагировать на подобные предложения от таких людей, как Теодор. Первым порывом было резко отказаться и прятаться от мальчишки до дня своего выпуска. Это говорил в нем и без того помотанный ребенок, у которого все еще сохранился инстинкт самосохранения. Но Алекса Эртона учили, что детское слово ничего не стоит. Защитник подозревал, что это была скорее иллюзия выбора, так обычно и бывает. Это мнение оказалось ошибочным, близнецы правда дал ему право выбора, но это не имело большого значения. Ведь Алекс Эртон согласился. “1. Ты делаешь вид, что берешь надо мной защиту. Никто не узнает о том, что это неправда. Фред и Мэдисон в том числе P.s. Будто они сами не догадаются. Хотя, у меня есть определенные сомнения. 2. Ты никогда не возьмешь опеку над моей сестрой. 3. Ты даешь мне свободу в отношении Фреда, не встаешь между нашим общением. Если я не наврежу ему физически, разумеется. 4. И наконец, в ответ я стану твоими руками. Как только тебе понадобится кого-нибудь проучить, тебе достаточно отправить мне имя. Твои собственные руки не будут запачканы. Прописывай уровень повреждений. Белый— запугивание без применения физической силы. Зеленый— легкий. Желтый— средний. Красный— тяжелый. Теодор Брукс.» Алекс готов принять это. Условия не звучали опасно, хоть ему и следовало подумать о том, что после их разговора, связываться с этим человеком идея изначально сомнительная. Но порой Эртон все еще мыслил, как 13-летний мальчик, который берет на себя слишком много ответственности. Почему бы не снять с себя часть. Он действительно не был фанатом ручной расправы, но это не значит, что некоторые особо упрямые личности не нуждаются в ней. Алекс хорошо знал, что иногда грубая сила — единственное, что может заставить человека понять. Конечно, это не было правдой, ведь любое насилие ведет за собой лишь большее насилие, но уличная жизнь — это сплошной концентрат насильственных действий. Со временем, ты начинаешь к нему привыкать. А Алекс Эртон был уличным ребенком до мозга костей. Не подумайте, что за эти два года пострадало действительно много людей. Тео насчитал пятерых, и это не было чем-то серьезным. Один белый, три зеленых и один желтый. А затем, за несколько дней до смерти Фреда Деккера и разрыва их сделки, на своей кровати Теодор нашел имя: «Рональд Голдман. Красный» Что ж, Алекс Эртон, очевидно, был в ярости. Ох, это было так интересно. Дело в том, что Винсент Парсон настораживал еще до смерти Фреда Деккера. Слухи грели любопытство и тревогу, и к тому же, он был потенциальной угрозой. Тихий, дерганный, почти незаметный. Почти как Тео. Алекс не любил незнания. Как бы он не старался, прочитать нового соседа ему не удавалось. Это раздражало в несколько раз сильнее, учитывая то, как на него самого смотрел мальчишка с рыжими кудрями. Так, будто он знает. Словно видит его насквозь и знает долгие годы. Талантом проницательности Эртон не обладал, так что пришлось искать другие способы раскрытия. Решение пришло к нему неожиданно, прямо на уроке Информатики. Рональд Голдман внимательно стучал пальцами по клавиатуре, а Алекс почувствовал, как в его голове загорается лампочка. Рональд был известен статусом любимого ученика, несмотря на скудные знания. Его семья была на порядок богаче остальных учащихся и единственной причиной его пребывания здесь было личное нежелание особо напрягаться в школе с высшим престижем. Конечно, это давало ему определенные возможности. Особенно учитывая то, что его семья была не просто хорошей. Их нельзя было назвать крупной мафией, но криминала на их руках было немало. Помимо этого, в их руках всегда было много историй. Рональд знал все про тех, кто его интересовал, и только из-за этого все еще не получил радикальный урок. Сам по себе мальчишка был трусливым и мало что из себя представлял. Да и сказать, что он был абсолютным исключением тоже нельзя. Была пара ребят из неплохих семей, но Голдман превзошел их в первую очередь в умении производить правильное впечатление на правильных людей. Пусть зачастую и не самыми уважаемыми способами, но он добивался выгодных для себя положений, а в комбинации с хорошей семьей, что было удивительно для большинства учеников этой школы, Рональд становился почти неприкосновенным. Но это не значит, что с ним нельзя было договориться. Алекс считал его достаточно глупым, и это было его ошибкой. Возможно, он был пустышкой, но не глупцом. Как бы то ни было, у Эртона уже созрел план. Все-таки, люди были бы намного сильнее, если бы не чувствовали. Не испытывали это бесчисленное множество разнообразных эмоций. Пожалуй, первым чувством в списке бесполезных и разрушающих, была влюбленность. Ох, особенно подростковая. И Алекс Эртон был готов создать своеобразный любовный треугольник ради достижения своей цели. Это было безобидно и даже в теории не могло стать проблемой. — Рональд. – Алекс отсалютовал двумя пальцами от виска и приблизился к однокласснику. – Есть для тебя довольно выгодное предложение. Эртон впервые всмотрелся в Голдмана с момента их негласного знакомства. Он был ужасно низким, во рту сверкали брекеты, но это не мешало ему оставаться приятным на вид. Он не был ни худым, ни толстым, а волосы подстрижены практически под ноль. Это был тот редкий тип людей, которым это шло. — Алекс? – Ох, подросток выглядел действительно удивленным. Это был не первый раз, когда к нему обращались за помощью, но это никогда не называли «выгодным предложением». Рональд уже догадывался, о чем его просят. В основном, Эртон выглядел так, будто Винсент Парсон мешает его существованию. — Мне нужно узнать о новеньком. — Что именно? Я могу узнать для тебя его любимый цвет, а могу узнать о самом травматическом событии его жизни. — Что-то среднее, я думаю. У меня нет желания настолько вторгаться в его жизнь. Просто узнай кто он, откуда, возможно, общие сведения о его семье. — Ты говорил о предложении. — Мэдисон. После этого маска уверенности Голдмана рассыпалась. Глаза округлились, щеки порозовели, а ладони промокли. — Я не понимаю, о чем ты пытаешься со мной говорить. — Кончай, Рон. – Алекс усмехается с реакции мальчишки. Ему нравилось его смущать, это было забавно. – Любой безответно влюбленный подросток согласится провести хотя бы один вечером со своей избранницей, верно? –Эртон снова усмехается, и Голдман поражено замечает, насколько этот мальчик отличается от рассказов о нем. — И что ты сделаешь, амортенцию* сваришь? – Недоверчиво спрашивает подросток, снижая тон голоса. — Я предпочитаю магию внушения. Ну же, тебе ведь нечего терять, серьезно. Ты знаешь, что я ближе к Мэдисон, чем 90 процентов учащихся. — У нее много друзей. — Я не называл себя ее другом, но учитывая регулярность, с которой ты на нее смотришь, могу предположить, что ты знаешь, как часто она бывает рядом со мной. — Из-за своего брата—тихони. – Алекс мысленно смеется над ним. — Тебе буквально нечего терять, так что? — Ладно. Алекс Эртон планировал просто обмануть одноклассника. Получить то, что ему надо и пожать плечами, сказав, что не вышло. А если бы Рональд поставил угрозу выяснения его личной информации, уговорил бы Мэдисон с ножом у горла. Это звучало совершенно легко. На деле же, это превратилось в катастрофу. Изначально Рональд думал вообще не лезть в это, соображая примерно по той же схеме, что и Эртон, но затем ему стало любопытно. Винсент очень ошибался, думая, что он не был интересным. Голдману пришлось пообещать родителям удовлетворяющие норму оценки по всем предметам и несколько дурацких ужинов на каникулах, но в целом, это было просто. Он давно ничего не просил. Он получил в свои руки капельку больше, чем думал, и на секунду его даже выбило из колеи количество новой информации. Рон испытывал жалость и испуг, шок и смятение. Тем не менее, придя в себя мальчик решил, что ни крупица этих сводок не попадет в руки Алекса. Это могло привести к неожиданным последствиям, если Винсент и Эртон начали бы войну. А по списку выговоров за драки, которыми обладал Парсон, можно было предположить, что эта возможность весьма вероятна. Но ничто не мешало Голдману немного развлечься, рассказав пару фактов его любимому учителю, правда? Совершенно безобидных и не имеющих большой ценности в глобальном понятии. Так Мисс Ларкинс и узнала частичку истории Винсента Парсона. Ох, Рон знал, как она его ненавидела. Огорчать Алекса известием о том, что у него не вышло выяснить даже немного Рональд шел уверенно, как и всегда, когда обладал тем знанием, которого не было у других. Он вновь чувствовал собственную безнаказанность и неприкосновенность, еще не подозревая, что у Алекса Эртона есть тайное оружие. В ложной эйфории Рональд дал однокласснику понять, что он знает. Глупая дразнилка из детства «У меня есть, а с тобой не поделюсь» чуть не стоила Голдману жизни. Не стоит злить цепного пса Алекса Эртона, ведь когда его добрые глаза наполнятся кровью, смерть покажется тебе смягчающим вариантом наказания. Вот так защитник наслал беду на своего будущего друга. Но не спешите его осуждать, он достаточно извел себя в те бессонные четыре ночи, когда Винсент Парсон так и не возвращался в их комнату. 25. Теодор Брукс думал о том, как он любит сделку с Алексом, смывая кровь с рук. Он любит заставлять людей молчать также, как всю жизнь заставляли его. Ему нравится ловить на себя испуганные, порой с нотками отвращения, взгляды, зная, что они не скажут ни слова. Жаль только, что ровно через двое суток Фред Деккер умрет, и их сделка будет расторгнута за невозможность выполнить одно из условий. 26. Винсент бежал не бесцельно, не преследовал пустоту. Он бежал домой. Домой к Стиву. Бежал, заткнув уши, выкидывая мерзкие слова Мисс Ларкинс из головы. Бежал, думая, как зайдет в знакомую квартиру и увидит там родные голубые глаза, руки с мелкими царапинами от морских свинок и озорную улыбку. Мальчик никогда в жизни не верил во что-то так сильно. У него было немного денег в рюкзаке, а еще горстка украденных давным-давно конфет. Этого было достаточно, чтобы добраться до Стива, а там он накормит его любимым тортом, напоит клубничным чаем, и они вместе посмеются. С чего эта странная женщина вообще решила, что он мог умереть? А в школу эту жуткую его мама за плохие оценки отправила. А Алекс Эртон вообще очередная галлюцинация. Он же не так давно с таблеток слез, неудивительно. Винни наконец остановился у автобусной остановки. Посмотрел по картам, с трудом разобравшись, что они значат и сел на нужный с широкой улыбкой на лице. Он непосредственно болтал ногами и слушал “Home” Edith Whiskers в плохо работающих наушниках. Какая-то часть его сознания яростно кричит, дерется и умоляет остановиться. Вернуться в школу, выцепить Алекса, где-нибудь в коридоре, затащить в их комнату и окунуться в злостную исповедь ненависти к Мисс Ларкинс. А затем вновь с головой погрузиться в тайны детского дома, близнецов Брукс и смерти Фреда Деккера, стараясь при этом не задеть собственные раны. Это говорит тот Винсент, который стоял на похоронах и видел бездыханного Стива Андерсона собственными глазами. Тот Винсент, который не мог говорить и вставать еще около суток после. Но в автобусе сейчас другой человек. Не Винсент и даже не Винс. Винни. И в мире этого мальчика никогда не было страшных похорон и немых суток. В мире этого мальчика были только озорные вылазки к заброшенным зданиям, холодное пиво в жаркий день и много-много тепла. Не уличного, человеческого. И в этот раз он победил. Победил в момент, когда должен был исчезнуть навсегда. Винни вылезает из транспорта и смотрит на время. Уже поздно. Стив уже спит, да и его мама тоже. Ладно, ничего страшного, если он разок их разбудит. Он шел пешком еще минут двадцать, прежде чем оказался у нужной парадной. В рюкзаке всегда лежали ключи от домофона и квартиры Стива. Мальчик получил их несколько лет назад, когда было очень плохо. Когда весь мир был сплошной кучей боли и ломающих страданий, а Стив, конечно, был его светлячком. Зайдя в квартиру, он удивился, увидев женский силуэт. Странно, что мама Стива не спит в это время. Ей ведь рано на работу. Женщина дернулась от звука и удивленно посмотрела на дверь. Ее глаза округлились еще сильнее. — Здравствуйте, извините, что я так поздно. Непредвиденные обстоятельства. Можно, я зайду к Стиву? Я не буду будить его, если вы не разрешите, просто лягу рядом. – Парсон говорил уверенно, но что-то было ощутимо не так. Горячо любимое им помещение казалось пустым. Все было аккуратно сложено. Так, как никогда бы не было в присутствии Стива. О том, что он вообще когда-то был здесь, свидетельствовали только стоящая на столе фотография и два полотенца, врезающиеся в глаза мальчика. — Ох, Винсент… — У женщины нет сил продолжить. Она отчего то смотрит на этого ребенка с таким невообразимым сожалением, будто за его спиной горит его собственный дом. Впрочем, это почти являлось правдой. — Я не понимаю, — Винсент улыбается, но уже чувствует влагу на глазах. И чего это, непонятно. Не мог же он расплакаться из-за того, что Стив спит. Женщина подходит к нему и раскрывает руки, но мальчик лишь отчаянно мотает головой. Тело вдруг начинает болеть с такой силой, что хотелось содрать собственную кожу. Он сжимал волосы, вырывал их, кажется, плакал и болезненно стонал. Не от того, что физически выламывало, а от того, что он вновь вернулся в реальность. Это как со снами, помните? Винсент отдаленно слышал глухой плач человека, который гладил его по голове и убирал его руки от нее. Она шептала ему что-то успокаивающее, а еще что-то о том, что она понимает. Осознание нахлынуло на него так беспощадно и резко, не дав даже сделать последний вдох. Ему было так страшно, так горестно и так стыдно. Он был таким маленьким и ничтожным, прижимающим к груди одно из этих полотенец. Парсон не знал, сколько прошло времени, прежде чем его отпустило, но, когда это произошло, его действительно напоили клубничным чаем и накормили тортом. Удивительно, но уснул он быстро. На кровати Стива. На этот раз ему ничего не снилось, и мальчик чувствовал поглаживания по голове до последней секунды перед окончательным провалом в сон. Утром, ожидаемо, пришлось разгребать последствия. — Милый, ты же понимаешь, что я в любом случае должна была сказать твоей маме. – Подросток кивает. Конечно, он знал это. Неприятно, но правильно. Он мог разобраться с этим. — Когда она придет? — Приедет. Она сейчас не в городе и вернется за тобой через три дня. Либо, ты можешь вернуться в школу, и она позвонит тебе позже. – Ох, это был сложный выбор. У обеих сторон были свои изъяны, но Винсент все еще не решил, хочет ли возвращаться в школу. Точнее, готов ли он к этому. — Я останусь. — Ты не вернешься туда? — Вернусь, я думаю. Но мне нужно сделать вдох, понимаете? Там все довольно…быстро. Даже моргать бывает опасно. — Представляю, как тяжело непоседе вроде тебя. — Да, есть такое. Но в целом, это интересно. – Мальчик потупил глаза в пол, явно озадаченный. – Я ведь не буду сильно мешать вам? Женщина вздыхает и трет глаза. — Конечно нет, Винсент. Ты ведь и сам понимаешь, как мне приятно от нахождения ребенка рядом со мной сейчас. Для меня это тоже возможность…сделать вдох. – Винсент устало улыбается и протягивает мизинец. — Тогда, поможем друг другу немного подышать? Его мизинец крепко сжимают в ответ. Эти три дня прошли спокойно. Они вместе готовили, смотрели телевизор, и мальчик, в кое-то веки, нормально выспался. Это было приятно, они заменили друг другу такого родного и необходимого для обоих человека на этот небольшой срок. Но это была маленькая передышка, за которой последует ураган. Для женщины это будет одиночество, которое намеревается вновь поглотить ее, а для Винсента — возвращение в школу. Объяснения, вина и любопытные взгляды. И да, он не собирался больше появляться на математике. На секунду Парсон подумал о том, что его могут и вовсе исключить. Эта мысль казалась такой невозможной, и мальчик понял, что хочет, чтобы она такой и оставалась. Звонок в дверь заставляет его вздрогнуть. Мама. Винсент вздыхает почти поражено. Когда они виделись в последний раз, он был другим. Действительно, этот небольшой срок в школе повлиял на него. Или люди в этой школе. — Винсент. – Его мама вымотано качает головой и садится рядом с ним. – Я думала, это поможет тебе. Но видимо, я снова ошиблась. Я, судя по всему, все время ошибаюсь, когда дело касается тебя. — Не думаю, что в этот раз ты полностью ошиблась. Просто, я сорвался. Больше такого не будет. – Женщина мотает головой и в конце концов опускает ее на колени. К сыну она не притронулась. — Мне хочется накричать на тебя, и тебе повезло, что я абсолютно выжита. — Я не боюсь тебя, а тем более твоих криков, ты же знаешь. — Захлопнись, бездарь. – Эти слова больше походят на шипение, но самообладание довольно быстро возвращается к женщине. – Так, ты хочешь вернуться? Уверен? Во что ты уже ввязался? Насколько это противоречит закону? — Там просто есть человек, и я хочу ему помочь. Он почти стал мне небезразличен. – Это не было ложью, пусть и не отражало всю действительность. — Ладно. Ты вернешься. Но только подумай о том, чтобы сбежать еще раз, и ты окажешься там. – Подросток кивает. Он хорошо знал, что, если вопрос касается этого, его мать не юлит. Винсент не любил показывать маме, что он не в порядке. Это всегда ломало что-то между ними до острой вины и мелких истерик. На секунду, всего на секунду, ему захотелось вновь вернуться к препаратам, но он знал, какой катастрофой это будет. — Можно увидеться с Микки до того, как мы поедем? Вот и еще один по-настоящему важный факт из жизни Винсента Парсона. У него был младший брат. Пятилетний мальчонка с большими серыми глазами и прямыми русыми волосам. Иногда он напоминал подростку щенка, которого неплохо помотала юность. Микки был ласков и нежен со своими близкими, но сторонился и порой даже кидался на незнакомцев. Особенно на детей. Раньше старший часто задумывался о том, каким вырастет его брат, и с ужасом понимал, что у него есть шанс стать худшей версией Винсента. Парсон считал себя плохим братом, но это не мешало ему любить Микки. Он любил его так тепло и мягко, так, как любил только его и Стива. Они забрали себе всю нежность из души подростка и не собирались отдавать. И сейчас он вновь почувствовал себя ужасным, поняв, что совершенно забыл о младшем брате, запутавшись в собственном лабиринте самоуничтожения, в который сам себя и загнал. Он должен был увидеть его прямо сейчас, крепко обнять и вновь надеяться, что он простит его, когда вырастет. — Да, я оставила его за дверью. Не была уверена, в каком состоянии найду тебя. Мне вполне достаточно одного поехавшего ребенка. – Винсент кивает. Это было справедливо. Подросток закидывает рюкзак себе на плечо, осторожно прижимается к маме Стива и выходит. — Винс! – Ребенок редко называл его полным именем, оно было слишком сложным для произношения, а Микки и без того был немногословным. — Привет, малыш. – Это прозвучало облегченно. Парсон подхватывает брата на руки крепко обнимает, целует в щеку, лоб и около глаза. Стягивает с его головы шапку и ерошит примятые ей волосы. –Скучал по мне, малец? — Да. Ты уедешь? – Вот тут Винс напрягается. Конечно, этот ребенок не хотел, чтобы он уезжал. Но Винсент должен был уехать, а Микки не должен был видеть его таким. — Мне нужно учиться, Мик, прости. Я приеду летом. — Раньше ты учился и приходил домой. — Прости. – Все, что мог выдавить подросток. Микки все еще считал, что Стив уехал на море с папой, которого у Стива, к слову, никогда не было. Помогало то, что у детей, в основном, отсутствовало ощущение времени. Глаза младшего наполняются слезами, и Винсент думает, что неспособен выдержать это. Он смотрит на маму и видит в ее глазах осуждение. «Смотри, до чего ты довел. Ты не смог справиться с собой, и из-за этого страдает твой брат.» — Ты не хочешь увидеться со своими друзьями? – Вдруг подает голос мама. Да, конечно. Парсон проклял идею своего побега еще раз, после тысячи таких же. В школе от него отлетела туча ответственности за прошлую жизнь, но стоило ему выйти за пределы, как она вернулась в трехкратном размере и превратилась в бурю. Он не был уверен, что этих ребят можно назвать друзьями. В какой-то момент мальчик стал вкладывать в это слово слишком много, потому что это было единственное слово, которым он мог описать Стива. А Стив значил буквально все. Но в любом случае, он проводил с ними много времени раньше. Смеялся, и пару раз даже плакал. Ездил в парк аттракционов и бегал от полиции. Они были хорошими, и им тоже было непросто сейчас. — Я сделаю это, но позже. — Как долго ты собираешься жалеть себя? – Мальчик морщится. Это было так близко к словам Мисс Ларкинс, что он почувствовал тошноту. — Я не хочу говорить, мам. Я устал. Просто отвези меня в школу. Только сейчас он понял, как сильно недооценивал время в этом месте. Микки, тем временем, взял себя в руки и стер слезы, с интересом наблюдая за мамой и братом. — Винс, а у тебя есть друзья там? Познакомишь? – Винсент задумался, а затем на его губах появились очертания улыбки. — Думаю, я могу познакомить тебя кое с кем. Он вновь оказывается напротив этого места, но теперь он знает, что там есть, было и будет. Здание показалось почти расслабляюще знакомым. Окно. Окно его комнаты и высокая фигура, виднеющаяся в нем. Если бы он оказался ближе, точно увидел бы расширяющиеся от удивления глаза. Винс улыбается и машет рукой, а затем этой же рукой «зовет» спускаться. Микки рядом настораживается, но любопытство в несколько раз сильнее. Все же, если это друг Винса, он вряд ли может быть плохим. Фигура срывается со своего места, и подросток смеется. Кажется, его ждали. Он нужен здесь, он не пустое место. Это осознание согрело растерзанную душу и подарило слабый огонек надежды. Да, его жизнь никогда не станет прежней, он уже не будет таким счастливым и беззаботным, но у него появился шанс начать все заново, в и этом новом мире будет место радости. Алекс Эртон выбегает и несется к нему. Маленький мальчик перед Винсентом заставляет его остановиться. — Только не говори, что за время своего дебоша ты успел украсть ребенка. — Это мой брат. – Подросток закатывает глаза, но не чувствует раздражения. Алекс внимательно всмотрелся в детское лицо. — Да, чертики в глазах определенно твои. — Какой длинный. – Изумленно протягивает Микки. — Ну да, с таким карликом, как твой брат, кто угодно длинным покажется. – Эртон присаживается на корточки и протягивает ребенку руку. – Алекс Эртон. — Микки Парсон. – Мальчишка мужественно жмет ему руку со всей серьезностью. — А со мной нормально поздороваться ты не хочешь? – С напускным недовольством выдает старший Парсон. — Не заслужил. – Но в противоположность собственным словам, Алекс встает и обнимает одноклассника. Это было неожиданно, но приятно. — Очень трогательно, молодые люди, но нам с Винсентом Парсоном предстоит долгий разговор. А затем с вами, Алекс Эртон. А после, с вами обоими вместе. –Винсент стонет и упирается лбом в плечо одноклассника. — Напомни, почему ты тогда убрал нож? – Шепчет подросток. — Мне пришлось бы прятать труп вместе с тобой, а на такие риски я еще не готов. – В тон Винсенту отвечает Эртон. Подростки отпускают друг друга, прощаются с младшим Парсоном, Винсент кивает маме, а затем разворачивается к Камню. — Хорошо, Мистер Маккензи, давайте поговорим. 27. Мальчик чувствует себя тесно в этом кабинете. Воздух напряженный и мешает свободно дышать, а грозная фигура преподавателя не дает даже малейшего шанса на расслабление. — И чем же вы думали, Мистер Парсон? — Сердцем, если бы оно у меня было. Но от него не осталось ничего существенного, так что можете считать, что я думал собственными головными тараканами. — Хорошо держите лицо. – Винсент хмыкает и поворачивается к окну. — Я знаю, что доставил вам неприятностей. Не то, чтобы я думал об этом в тот момент, но это действительно так. – Подросток посмотрел на мужчину. Он выглядел ожидающим. — О, вы ждете извинений. Нет, я не собирался извиняться, просто констатировал факт. — Считаете себя умным, молодой человек? – Маккензи выдерживает паузу. – Нет, не так. Ты считаешь себя особенным. – Мальчик не оценил его внезапного перехода на «ты». — Почему выговор делаете вы, а не директор? Я вообще за все время видел его один раз, и то мельком. — Я социальный педагог, воспитательные беседы — моя забота. – Питер подходит к небольшому шкафчику и достает бутылку коньяка. –И методы у меня тоже свои. –И не успевает Винсент опомниться, как напротив него стоит до краев наполненный стакан. —Я не уверен, что это безопасно. — Ты явно не из тех, кто печется о безопасности. — Не настолько, чтобы пить с человеком, который избил меня. – Вопреки этим словам, подросток делает первый глоток. Он давно не пил алкоголь, особенно крепкий. — Покажи мне человека, который сдержался бы рядом с тобой. Кажется, ужиться с тобой может только Эртон. — Фред тоже, я думаю. Он мог бы. — Вряд ли, ему нужна была опора. Ты сообразительный, но слишком импульсивный. Тем более, я люблю друзей Фреда. А тебя нет. – Только сейчас, все еще способный трезво думать Винсент понял, что мужчина сам был пьян. — Вы не любите Алекса. — Он никогда не был его другом. –Маккензи отпивает из горла открытой бутылки и смеется. — О чем вы говорите? – Подросток снова пьет и хмурится. — Он был его щитом, стеной, телохранителем. Но не другом. Близнецы были его друзьями. Пусть, практически вынужденными под гнетом обстоятельств, но друзьями. — О каких обстоятельствах вы говорите? – Язык уже начал заплетаться, но Парсон стойко держал себя. — Детский дом, в основном. Я все еще говорю тебе не лезть туда. Это не твоя война. — Да пошел ты. – Срывается и пьет залпом, как только Камень заканчивает подливать. — Не думаю, что у вас с Эртоном что-то выйдет. У него одного, возможно, но не в тандеме с тобой. – Винсент закатывает глаза и снова чувствует себя недооцененным. Это чувство приходило к нему редко, но ощущалось довольно сильно. — Вы совершенно ничего обо мне не знаете. А если и знаете, то это все сплошная ложь. Нет ни одного источника, ни одной бумажки, которые сказали бы вам хоть что-то правдивое. — Твоя предсказуемость заключается в ощущении исключительности. – Парсон пьет и закрывает уши. – Только попробуй впасть в панику в моем кабинете, парень. Винсент мотает головой. — Вообще, наш разговор не об этом. Чтобы там не случилось, и чтобы ты не думал, тебе придется посещать уроки Мисс Ларкинс для итоговой аттестации. У нас школа, а не проходной двор для бродяг. Хотя признаю, что на первый взгляд так и есть. — А если я не буду? — Ты вылетишь. – Легко говорит мужчина и вновь пьет. – А ты пока не хочешь уходить отсюда на самом деле, правда? Мальчик не отвечает, лишь допивает свою порцию и ставит стакан на стол. — Я слежу за тобой, Парсон. Давай без выходок. Хотя бы без побегов. И без глупых расследований. А в идеале и без Алекса Эртона. — Вы хотите, чтобы я отказался от всего, что держит меня здесь? — Кончай язвить, парень. Люди с длинными языками рано или поздно остаются без них вовсе. — Только что придумали? – Подросток пьяно смеется и встает. – Что ж, спасибо, что напоили, но думаю, мне стоит удалиться, пока дело не дошло до пьяной драки. Камень лишь кивает головой в сторону двери и щелкает пальцами. Он вновь выглядел нервным, как в день, когда выронил записку. Мужчина больше не требовал ее обратно, не был столь категоричен, но все еще не хотел продолжения этой истории, словно боялся. Винсент старался держать эти мысли в голове, но выходило слабо. Голова приятно кружилась, ноги слегка путались. Слов в голове вертелось много, но сейчас они не казались отягощающими, скорее, практически незаметными. Хорошо, что сегодня была суббота. Мальчик вдруг подумал о том, как он в таком состоянии идет на урок Мисс Ларкинс. Захотелось смеяться и плакать одновременно. Винсент все же решает посмеяться, но радость длится недолго. Неожиданно. появляется тошнота, а кружащаяся голова уже не ощущается так спокойно. И без того имеющий проблемы с равновесием мальчик начинает падать, но его ловят за руку и крепко ставят на ноги, держа за плечи. — Ой, извините. Голова что-то разболелась. – Лепечет подросток, а после цепляется глазами за руки на собственных плечах. Клевер. Шрам в виде клевера на левой руке. — Может, отвести вас в комнату, Винсент? Он узнал этот голос. Учитель Биологии, мальчик не запомнил его имени. Оборачивается, действительно он. И клевер тот же. — Нет, я справлюсь. Спасибо. – Подросток вздрагивает под внимательным взглядом. Почти изучающим. — Что ж, в таком случае, могу лишь пожелать удачи и посоветовать впредь не распивать спиртное среди бела дня. Особенно в школе. С возвращением, Винсент Парсон. — Руди Мейсон подмигивает и улыбается. Улыбка его не кажется теплой, наоборот, навивает легкий ужас. Словно после этих слов он достанет кувалду и переломает тебе ноги. А может, все дело в перепутанном сознании Винсента. Мальчик спешит удалиться, но оглядывается лишь на секунду. Руди Мейсон утягивает Теодора Брукса в свой кабинет. . Парсон трясет головой Никого нет. Точно алкоголь. И клевер этот дурацкий, причудился ему. Подросток принимает довольно логичное, по его мнению, решение. Пойти к Алексу. В их комнату. Он подлетает к двери и вздрагивает, замечая, что указанное количество проживавших в комнате людей наконец сменили. Их теперь двое, а не трое. Это, по мнению Винсента был самый отвратительный отрезок времени после смерти человека. Когда его вещи убирают с видных мест, удаляют из списков и медленно подходят к ощущению того, что его никогда здесь не было. Мальчик трясет головой, отгоняя мысли, и заходит в помещение. Ох. Там был не только Алекс. Моника Картер, как всегда вовремя. От пережитого шока мальчик окончательно теряет равновесие и падает, сбивая часы с тумбы. — Винс, ты откуда такой нулевой? –Алекс слезает с кровати и посылает девчонке извиняющийся взгляд. – Живой? — Ага. Почти. Не знаю, возможно. –Мальчик закрывает лицо руками и стонет. – Ужас какой. Винсент Парсон подобрался к той самой части своего опьянения. Стив называл ее «Переживаем очередной экзистенциальный кризис и немного плачем». Подросток становился ужасно мягким, но не нежным, а скорее разваливающимся. — Согласен, в кои то веки. – Эртон ерошит волосы и поворачивается к Монике. –Извини, сама видишь. — Ничего, я понимаю, ему ты сейчас нужен явно больше, чем мне. –Одноклассница встает, отряхивает штаны и уходит, не забыв перед этим показать Парсону кулачок поддержки. — Ой, а она милая. Я надеюсь, все простыни чистые. – Мальчик с трудом садится, но сразу наваливается плечом на севшего рядом подростка. — Прекрати, маленький чудик. Мы разговаривали. — О, конечно! – Винс смеется. Много и почти безостановочно. Этот смех не звучит наигранно или истерично. Он настолько настоящий, пусть и пьяный, что Алекс поклялся периодически спаивать соседа только ради этого. Этот мальчик в целом оказался каким-то до смешного приятным. Эртон чувствовал, насколько похожи они были, но в тоже время ощущал пропасть, разделяющую их. — Я не виноват, что кто-то думает разыгравшимися гормонами, а не головой. –Подросток понимал, что спрашивать о произошедшем в кабинете Камня совершенно не имеет смысла, отложив этот разговор на завтра с красной восклицательной пометкой. — Я кое-что видел, но я не уверен в этом. – Винсент вдруг поменялся в лице, теперь мальчишка выглядел серьезным и сосредоточенным настолько, насколько это вообще было возможно. И все же, помутневшие глаза сразу его выдавали. Алекс кинул на одноклассника вопросительный взгляд. — Клевер. На руке биолога клевер. Шрам. Как на фотографии. – Парсон говорил отрывисто, нечетко, но Эртон хорошо уловил смысл сказанного. — Я уверен, что в мире не один человек с клевером на руке. Тем более, твоему пьяному рассудку могло увидеться что угодно. Мы проверим это в понедельник, хорошо? – Винсент кивает и плетется к кровати, но не доходит и решает устроиться на полу. Мальчик тяжело вдыхает и зовет Алекса к себе. — Стив. Это его имя. – Эртон не был глупцом, он понимал, какой разговор им предстоит прямо сейчас. Подросток вытянул длинные ноги и прикрыл глаза, устраиваясь рядом с одноклассником. — Ты не должен, не сейчас. Ты можешь пожалеть об этом завтра, а у нас, судя по всему, еще огромное количество совместной работы. — В этом и дело, я сброшусь с крыши, но не расскажу тебе трезвым. Я хочу, да, пожалуй, я хочу это сделать, но мне не дадут. — Кто? – Алекс открывает глаза, но все еще не поворачивается. — Я. – Эртон лишь понимающе кивает несмотря на то, что Винсент его не видит. Мальчик запускает руку в рыжую копну, делает несколько глубоких вдохов и говорит. — Это будет сложно объяснить, просто, я не знаю, как рассказать тебе о том, чем он был. Никаких слов не хватит, понимаешь? — Да. — Я попробую, хорошо. Наверное, лучшим сравнением будут соулмейты*. Ты слышал о таком? – Парсон поворачивает голову и дожидается кивка мальчика. – Отлично. Так вот, если бы мы жили в мире соулмейтов, он был бы моим. Моя жизнь рушилась так часто, но я никогда не ощущал этого, потому что он был рядом. Все вокруг казалось таким несерьезным и легким. Даже когда…—Мальчик делает длинную паузу и втягивает воздух. – Даже когда я лег в психиатрическую лечебницу. Это не казалось мне настоящей проблемой, потому что я знал, что он рядом. Он нарисовал звезды вокруг моих веснушек и дал возможность понять, что такое иметь своего человека. Любовь, это ведь не о романтике. Влюбленность да, но не любовь. Любовь это о твоей душе, и моя сияла, когда он был рядом. А рядом он был всегда, представляешь? Он сдерживал весь ужас, копившийся внутри меня, и теперь он выходит наружу в разрушающих масштабах. –Местами Алексу было сложно понимать, о чем говорит его сосед, но это не мешало сердцу судорожно биться. Этот мальчик, кажется, действительно потерял свою жизнь. — Тогда, в комнате Мэдисон, — Подросток повернулся лицом к однокласснику, чувствуя себя неуверенно. —Да. Я вижу его, он говорит со мной. Он всегда, где-то рядом. Но только сейчас, после своего побега, я осознал, что это неправда. Глупый обман моего сознания, мираж. Это не он. Его больше нет. Он не смеется на школьных уроках, не бегает по нашим улицам и не купается в карьере летом. Он снится мне, ложью будет сказать, что часто. Всегда. – Винсент резко подскакивает, но не держится на ногах и падает на колени. Шепчет что-то про бесконечность. Алекс соврет, если скажет, что понимает. Нет, он не может понять Винсента, он был один столько же, сколько себя помнил. Да, у него были люди, которых он оберегал, которых уважал, которым сочувствовал и которых хотелось спрятать от всего человечества. Их было двое, и обоих он не спас. Они умерли, оставляя после себя поглощающую вину и пустоту, но Эртон не чувствовал себя неполноценным без них. Он все еще оставался Алексом Эртоном, мальчишкой с ножом в кармане, ехидной улыбкой и острым взглядом. Он не знал, как можно заключить весь свой мир в одном единственном человека, а затем потерять его по воле жестокой судьбы. Винсент смотрит в никуда, держа руки на подрагивающих коленях. — Я не жалею, что сделал это, по крайней мере, сейчас. – Его речь совсем невнятная, но Алекс его слышит. – Это не все и это не самое важное, что нужно знать обо мне, но это единственное, что имеет значение. – Эртон верит. Верит и тоже встает на колени позади мальчишки, почти невесомо обнимая за плечи. Алекс учит Винса дышать и не дает упасть. — И все же, мы были правы по поводу того, что с твоей головой не все в порядке. – Подросток ерошит мягкие кудри и оставляет вторую руку на его голове. Винсент устало смеется и кивает. Он ловит шуточные, почти нежные усмешки Алекса и думает, что сможет привыкнуть к этому. — Я знаю, кто поможет нам в детском доме. Боюсь, меня ждет еще один побег, но теперь вместе с тобой. Завтра расскажу. – Подросток соглашается. Винсент сказал достаточно сегодня. Они остаются в таком положении еще ненадолго, а после Эртон все же доводит одноклассника до кровати. Парсон падает на нее, и Алекс оставил свою руку в волосах мальчика, пока тот не уснул. Он шепчет мягкое «спасибо» и оставляет Винсента. У него было еще много дел, о которых Винсенту Парсону пока знать не стоит. Алекс подходит к зеркалу, всматривается в глубокие темные глаза, водит рукой по таким же темным волосам и вздыхает. А затем еще раз проверяет, заточен ли его нож, прежде чем отправиться к Мэдисон Брукс.