У твоей боли есть имя

Чон был уверен, что если он сейчас же не отвернётся, то его желудок немедленно вывернет наизнанку. Именно поэтому он поспешно перевёл взгляд на Чимина, ожидая услышать от него хоть какое-нибудь объяснение, которого тот и сам не знал. Он был напуган и ошарашен не меньше самого Хосока, что сейчас в панике ощупывал свой живот на наличие колющих и режущих предметов. — Ты что-то ему сказал? Или он тебе? — ещё не до конца отойдя от увиденного, Хо не сразу понял про кого идёт речь и к чему вообще эти вопросы. Но он не успел выразить свои мысли, так как Пак вдруг яростно вцепился в свои волосы и импульсивно загудел. — Господи, я был уверен, что ты сможешь остановить весь этот кошмар. Ты должен был держать его на расстоянии, постоянно приглядывая, и в нужный момент просто отобрать эту чёртову жемчужину… — Держать на расстоянии.? — зачем-то повторил он вслух его же слова, уставившись невидящим взглядом куда-то тому в ноги. — Ты сказал, что у меня нет шанса найти эту жемчужину, так как, по-твоему, я смог бы осуществить этот план? — Я сказал, что этот шанс «ничтожно мал», но он всё же есть. Я был уверен, что с теми пускай и крохами знаний, что я владею, ты сможешь спасти «нас», — Чим вновь перевёл взгляд на застывшее во льдах тело, слегка поморщившись представив себя на его месте. Скажи Пак ему эту информацию до последнего визита к монстру, что-то бы изменилось? Возможно ли вообще держать такого дикого зверя, как он, на расстоянии, когда ты уже стал предметом его любопытства? — Чимин, как мне всё это предотвратить? — он уставился на него с мольбой и, если бы мог, схватился бы его за руку, как за последнюю соломинку, пускай и призрачно тоненькую, но это всё, что у него сейчас было. — Я не хочу… больше страдать от его рук. Конечно, блондин знал о всех истязаниях, что причинил Хосоку его двойник. И больше всего ему было стыдно за то, что он никак не мог его остановить, за то, что он чувствовал те же эмоции, что и брюнет, упиваясь чужой болью сам того не замечая. Их отделял ровно один шаг, и он бывало пару раз чуть не переступил эту границу. Поэтому взгляд, которым он сверил его, пускай и закрытую плотной тканью рубашки и поверх свитера, грудь, на которой «они» собственными руками разрезали плоть, и шею, что была вся в уродливых синих пятнах от «их» пальцев, оказался слишком тяжёлым для Чона, практически невыносимым, так что он поспешил закрыть это безобразие правой ладонью. — Он придёт за тобой. И в этот момент даже не думай открыть ему дверь. Вызови полицию, обмани, сделай всё, но даже не думай открывать эту чёртову дверь. Хосок не стал спрашивать, откуда Пак всё это взял, но для себя он твёрдо решил прислушаться к его словам. Хо и так готов был прятаться от этого сумасшедшего за семью замками и трудно было представить, при какой ситуации мог ослушаться этого запрета, тем более, когда теперь знал, что тот мог запросто воткнуть ему нож в живот или ещё что похуже. Остался всего единственный вопрос, который всё ещё его мучил, и он наконец решился его задать, когда они тронулись обратно к озеру, оставляя позади эту несчастную глыбу. — Ты знаешь точную дату? Я имею ввиду, когда всё это произойдёт. — Тринадцатое июля две тысячи двадцать первого года, — он наизусть знал эту дату так, что разбуди его посреди ночи и задай этот вопрос, Чим назвал бы даже точное время. Он и рад бы её забыть, но такие вещи не забываются, они с тобой до самого конца. — Уже через две недели, — загнув пальцы на левой и правой руке, ошарашено произнёс Чон, вдруг чётко ощутив, как мало времени у него осталось. Он мог бы полностью перестроить кафе или даже наладить отношения с родителями за этот промежуток времени, но спасти мир от неминуемой гибели казалось ему чем-то невозможным и непосильным. Он не хотел давать обещаний, которых не мог выполнить, поэтому в какой-то степени ему было заранее стыдно перед этим Чимином. Молчание слишком долго затянулось. Они успели дойти до гигантского старого дуба, прежде чем Пак первый нарушил тишину. Он понимал, что Хосок погряз с головой в этих грузных мыслях, но природы их никак не мог знать, поэтому сказал первое что пришло на ум, чтобы хоть как-то его отвлечь: — Твои волосы, — он зачем-то пустил пятерню в свою шевелюру, проводя как бы аналогию, — скоро белых прядей станет больше, чем локонов твоего собственного цвета… — Мм? — Хо не сразу понял о чём тот, смотря на своё отражение в зеркале в последний раз около недели назад, поэтому никак не мог знать, что творилось у него на голове. — А, ты об этом? — он повторил жест Чимина, накручивая на палец серебристый завиток волос. — Что скажешь, мне идёт? — Ты должен перестать так часто приходить сюда, — сказал так, как будто это было пустяком, словно бы это было так же легко, как попрыгать на одной ноге, а для Хосока это являлось последним глотком воздуха, необходимой передышкой в неравном тяжёлом бою, то, чего он никак не хотел лишиться. Для Чона это было ударом ниже пояса, на какое-то жалкое мгновение он даже возненавидел эти карие невинные глаза напротив, так подло обманувшие его. Неужели для него это совсем ничего не значит? Настолько, что он с лёгкостью может перешагнуть через него и жить как прежде, тогда как для Хосока это стало необходимой потребностью. — Что будет, если я откажусь? — смутное ощущение дежавю сковало его плечи, резко ограничив доступ к кислороду комом в горле. Как и в прошлый раз Хо наперёд знал ответ на свой вопрос, но всё равно спросил, чтобы услышать это от него. От того, кто был сейчас в сто крат беспощаднее своего двойника. — Ты сам знаешь ответ на свой вопрос. Но я не за что не позволю этому случиться. Ты не принадлежишь этому миру, поэтому-то он тебя и отторгает… — Не слишком ли ты жесток, решать всё за нас обоих? — Чон вильнул в сторону вслед за взглядом блондина, чтобы тот даже не думал ему лгать, из-за чего напоролся на какой-то торчащий каменный обломок и чуть не повалился кубарем в воду. Тупая боль сразу же пронзила его лодыжку, но он старательно её игнорировал. Это он умел делать лучше всего. — Может быть, мне всё равно на весь этот мир и людей, что населяют его. Может быть, я был бы и не против стать частью твоего. Это ты грезишь о вселенском спасении, ну а мне было бы достаточно… А забудь. Бесполезно было что-то говорить такому упертому человеку, как Чимин. Тем более, когда тот всё уже давно решил для себя. Поэтому Хосок сдался, развернувшись в направлении выхода. Сейчас он не хотел видеть это лицо больше всего на свете, причём это относилось к обоим его личностям. Не ясно ещё было, от какой из ран, нанесённых этими двумя, ему сейчас было больнее. Перебитое сердце зудело не меньше, растерзанной плоти. — Подожди, — опрометчиво схватился Пак за воздух вместо чужой руки, что заметно выбило его из колеи. Он растерялся, не находясь в словах, беспомощно переводя взгляд со своих ладоней на его удаляющуюся спину. — Ты не договорил! Но Хосоку уже было всё равно. Оборись он здесь хоть всю ночь, всё равно не сможет остановить. Сейчас единственно правильным решением, как он считал, было молча уйти, не создавая ещё больших проблем. Но Чимин, видимо считал иначе, запульнув в него чем-то тяжёлым. И вот когда всего в паре сантиметров от его уха просвистел обломок кирпича, Чон всё-таки соизволил притормозить, развернувшись, мягко говоря, с ошарашенным видом. Его брови сурово изогнулись в кривой линии, а взглядом можно было шинковать овощи на салатик. — Закончи предложение, — хотя в голосе Чимина и слышались властные нотки, они меркли на фоне какого-то вселенского отчаяния, вдруг надломившего его речь. — Закончи, и можешь идти. — Ты не сможешь меня остановить, — произнёс Чон, прекрасно понимая, что это ему уже удалось. Попался на крючок, так что второй раз отвернуться он просто не сможет или не захочет. Ну раз они начали эту игру, надо её закончить. — Скажи… — его голос совсем перешёл на шёпот, так что Чон вряд ли бы смог это расслышать. Прочитал по губам, дрогнувших в попытках произнести хоть какой-нибудь внятный аргумент. И этого хватило, он показал своё неравнодушие, чего в принципе и добивался Хо. — Тебя.

***

Дни превратились в одну сплошную канитель, во время которой Хосок спал редко и урывками, как студент, сбивший свой режим. Он не помнил, как добрался до дома и уж тем более, как вырубился на заправленной постели даже не переодевшись. Может, так на него повлияли частые визиты в иной мир, или стресс постепенно накладывался друг на друга, вылившись в такую вот длительную перезагрузку организма. Сколько времени прошло с того момента, как его голова коснулась подушки? Десять часов, двадцать? По крайней мере, когда он вновь разлепил глаза, был по-прежнему вечер. И всё же такая небрежность по отношению к себе, заключавшаяся в нежелании и бессилии хотя бы даже стянуть с себя всю эту мокрую после дождя одежду и просушить волосы полотенцем, обернулась ему банальной простудой. Горло драло даже при малейшем сглатывании, а частый сухой кашель раздражал его стенки, усугубляя ситуацию. Ко всему прочему добавлялась повышенная температура, из-за которой Хо не мог понять, холодно ему или жарко, то укутываясь в одеяло с головой, то наоборот сбрасывая его на пол, невосприимчивость резких звуков и яркого света, ноющими болями в голове и по классике шмыгающим из-за постоянно текущих соплей носом. Он попытался приподняться на локтях, но это движение тут же отдалось ему в голову, так что Чон снова рухнул на подушку, что неприятно пахла потом и сыростью. Видимо, его бросало в жар, пока он спал. Нащупав в заднем кармане джинс свой мобильник, Хо лениво подтянул его к лицу, поморщившись от насыщенности и яркости красок светящегося экрана, он несколько раз потёр глаза, прежде чем вновь на него взглянуть. На дисплее тут же вылезло несколько оповещений о пропущенных звонках и о одном входящем сообщении. Все они принадлежали одному единственному человеку, и им, к счастью, оказался Ёнджун. «С тобой всё в порядке? — несколько простых слов беспокойства, заставили его прийти немного в себя. Чон даже было начал набирать более-менее сглаженную ложь о своём состоянии ему в ответ, но на экране высветился входящий звонок с надписью «Братишка», а сам телефон энергично завибрировал, рискуя вот-вот свалить тому на лоб. — Да? — теперь-то уже соврать не получится, его голос говорил всё сам за себя. Такой слабый и хриплый, будто бы Хо находился при смерти. Хотя чувствовал он себя примерно также. — Хосок? Ты что заболел? — шумные звуки на заднем фоне говорили о том, что Ён шёл по улице. И если сопоставить все факты, можно было даже назвать его точный маршрут. — Немного простудился, но всё в порядке, — а обещал же, что будет говорить ему только правду. Просто слишком уж Хо не хотел, что бы тот видел его настолько слабым, и дело даже не в болезни, а в неизгладимом отпечатке прошедших дней на его психике и личности в целом. Чувство бессилья распространялось не только по отношению к собственной судьбе, но напрямую задевала Ёнджуна. Как он может оградить его от опасностей, если даже сам себя защитить не может? Слишком невыносимо было бы взглянуть ему сейчас в глаза, это бы убило Хосока на месте. Он может казаться слабым и ничтожным перед кем угодно, только не перед ним. Только не перед Ёнджуном, в чьих глазах Чон был предметом подражания, тем, на кого стоит равняться. — Наверное, опять не взял зонтик и весь промок, — донеслись слова на другом конце трубки совершенно без упрёка, как будто бы иначе и быть не могло. — Я зайду в аптеку, всё равно направлялся к тебе. — Да не надо, у меня всё есть в аптечке… — начал было брыкаться он, вяло накрыв лицо ладонью и из последних сил подавляя обречённый вздох, но того уже было не остановить. Ён перебил его, начав разглагольствовать на тему того, какой же спрей от боли в горле лучше купить и нужны ли тому капли в нос, даже и слова «против» не давая вставить Хосоку. Закончил он свой монолог только тогда, когда подошёл к аптеке, бросив что-то типа «Буду через пятнадцать минут», и резко повесил трубку, оставив Чона наедине с такими же удручёнными гудками, как и он. И всё же, как ни крути, видеться с братом Хо не хотел, поэтому притворился спящим, только услышав звук оборота ключей в замке. А тот и не стал его будить. Тихо пройдя в глубь квартиры-студии, он оставил все необходимые медикаменты на краю кухонного стола, написал какую-то записку, положив ее примерно туда же, и, ненадолго задержав свой взгляд на яко бы мирно посапывающем хёне, также бесшумно скрылся за дверью. Сгущающиеся тени заката и вновь воцарившаяся тишина окутали всё пространство, изолировав Чона от внешнего мира. И пока он так старательно отыгрывал спящего человека, сам и не заметил, как задремал. Что всё-таки, наверное, было лишним, потому что, когда Хо проснулся где-то через два часа, его суставы рук и ног дико начало выворачивать наизнанку, как если бы он днями на пролёт работал на стройке выше своей нормы. На дворе стояла глубокая ночь, так что если бы не заботливо включенные Ёнджуном приглушённые лампы над подобием барной стойки, то тот бы непременно поранился, ударившись об какой-нибудь острый угол, которых в его доме было предостаточно. Подняться с кровати оказалось куда труднее, чем Чон предполагал. Приняв более-менее вертикальное положение, в его глазах резко потемнело и зарябило, а в ушах раздался пронзительный звон. Хо медленно осел на пол, прижав руки к ушам, пока этот противный звук, наконец, не сменился полной тишиной, а комната вновь не приобрела прежние очертания. После чего продолжил двигаться к своей цели. В пакете, что оставил Чхве, была куча всяких лекарств от сухого и мокрого кашля, несколько видов каплей в нос, жаропонижающее и даже затесались пару рулонов бинтов. Хосок с невидящим взглядом доставал по одной одинаковые упаковки, по нескольку раз прокручивая в руках, в надежде отыскать обезболивающее, но такого среди них не оказалось, да и в его аптечке вряд ли можно было их откапать. Последние закончились ещё пару дней назад, когда Чон пытался заглушить ноющие порезы на груди. Тогда он потянулся к записке, на которой аккуратным тоненьким почерком было написано «Зайду к тебе завтра утром, проследить, что ты выпил все необходимые таблетки по инструкции. Надеюсь, тебе станет лучше, потому что я хотел пригласить тебя на промежуточную оценку. Выздоравливай, хён!». Несколько раз перечитав её, Хосок сложил бумажку вдвое, чтобы потом, переодевшись в сухие чистые вещи, запихнуть в карман спортивных штанов. Прикинув, какая из аптек могла бы работать в столь поздний час, Хо сгрёб со стола ключи и направился на выход. На лестничной клетке парня встретил холодный мрак, в котором таились ужасы ночи. Лампочка на его этаже уже несколько дней предупреждающе моргала, доживая свои последние мгновения, и вот наконец окончательно сдохла. Тяжёлые шаги Хосока эхом раздавались по всему подъезду, так что на миг ему показалось, что кто-то идёт за ним по пятам. Несколько раз останавливаясь, он прислушивался к каждому шороху, но всё было тихо, если не считать мяуканья, гуляющих под окнами котов. До аптеки и обратно Хо добрался без каких-либо приключений. Вряд ли бы хоть кто-нибудь смог узнать в парне, с головой утонувшем в бесформенной толстовке с капюшоном и скрывшем пол лица за маской, Чон Хосока. Да и настроение у него было такое, что, если бы кто-нибудь захотел его убить, он бы не стал сопротивляться, подставив грудь вперёд, чтобы тот наверняка не промахнулся и попал прямо в сердце. В этом могли быть виноваты наконец подействовавшие таблетки, что он проглотил без воды, на сухую, ещё возле аптеки, причём сразу пять штук. Они не только ненадолго освободили его от мучившей боли, но и притупили его внимательность с работоспособностью мозга в общем. Это проявлялось в его заторможенности и резкой отречённости от всего происходящего. Но даже под таким сильным воздействием препаратов он долго не решался войти в подъезд, переминаясь с ноги на ногу возле пустой велосипедной стойки, с опаской посматривая в сторону тёмных окон лестничной клетки своего этажа. В их необъятном мраке так и мерещилось чьё-то до жути страшное лицо. И всё же Хо достал ключи от домофона, потянув на себя тяжёлую металлическую дверь под мелодичное пиликанье. Внутри было по-прежнему тихо, только собственное прерывистое томное дыхание отлетало от стен, создавая повторяющееся эхо. Все жильцы уже давно спали, и случись что, вряд ли бы кто-нибудь проснулся. Шаг за шагом преодолевая плитчатые ступеньки, Хосок медленно поднимался вверх, отсчитывая про себя их количество. «Сорок два, сорок три…» и он почти у своего этажа. Дойдя до середины пролёта, Чон резко остановился, заметив в самом тёмном углу лестничной площадки, там, где по идее должен был стоять высокий комнатный фикус, какое-то мимолётное движение. Возможно, ему и показалось, но теперь помимо его дыхания слышалось ещё чьё-то частое и тяжёлое. — Ну и что ты тут забыл? — он наверняка знал, кто кроется в этой темноте по еле ощутимому холодку вниз по затылку, минуя плотную ткань капюшона толстовки, запаху алкоголя, повисшему в воздухе. Хо облокотился одним плечом о стену, уставившись в самую пучину мрака, откуда на него глазели два тлеющих уголька. Он ждал ответа на вопрос, который, будь Чон в другом состоянии, и не задал во все. — Ды вот, — его тихий потухший голос звучал так незнакомо и несвойственно, а тяжёлая глубокая отдышка заставляла думать о плохом, — мимо проходил, решил к тебе на чай заглянуть. С трудом договорив предложение, он судорожно закашлялся в рукав всё той же чёрной кожанки, вот-вот рискуя выплюнуть все лёгкие наружу. Ему не надо было говорить, что произошло, Хосок и так представил у себя в голове самые ужасные мотивы, что были лишь цветочками по сравнению с реальностью. Видимо, вот об этой ситуации и говорил вчера беловолосый Чимин. Очередное распутье, перестроит будущее. По идее нужно всего лишь пройти мимо. Тот к утру уже сам окочурится и перестанет быть для него наконец проблемой. Надо бы… но ноги отчего-то крепко вросли в пол, а слетающие с пересохших губ звуки сами складываются в слова. — Ножевое? — Огнестрельное, — цепко сжимая в руках кровоточащую рану, сквозь кривую улыбку пробормотал Пак, так, словно от смерти его не отделял один ничтожный шаг. Хоть Хосок и не видел, но его тело трясло в холодной лихорадке, а вся одежда была перепачкана в крови, и совершенно не ясно в своей ли или ещё и в чужой. Он прошёл через ад, но далеко не сегодня был первый раз. — Сам сможешь идти? — звонко перебирая в руках связку ключей, Хо начал подниматься наверх, только в глубине души, на самых её задворках, понимая, что завтра об этом сильно пожалеет. Возможно, даже будет винить себя за этот выбор всю оставшуюся жизнь.