У твоей боли есть имя

Пак даже не сбавил скорость, ни на чуть-чуть, ни дрогнул, ни произнёс ни слова — у него не было совершенно никакой реакции. Хосока же настолько захлестнула истерика, что он начал колотить того по спине, что в теории могло привести ещё и к их гибели, но Чону было наплевать, он не осознавал, что делает, лишь бы они наконец притормозили. Тошнота подкатывала к горлу, а взгляд застилала пелена слёз, и он не мог и не хотел их сдерживать. Нехотя притормозив у обочины, Пак заглушил движок и, не слезая с самого мотоцикла, прикурил сигарету, что красным огоньком вспыхнула средь темноты улицы, пока Хосок, переваливаясь через сиденье, рухнул на влажную землю газона, но ощущение чего-то твёрдого и недвижимого под ногами к нему так и не пришло. Он проваливался в разверженную небом бездну прямиком в ад. Сомкнув пальцы на шее, Хо припал лбом к земле, точно пытался пробить её. С большим усилием он сдерживал вопль, что неистово рвался наружу. Он же… он же практически убил его своими руками. Просто взял и обрезал ниточку «жизни», что могла тянуться ещё многие года. — Зачем… Зачем ты это сделал?! — каким-то не свойственным ему голосом прохрипел взахлёб Хосок, стараясь заглушить воющие вдалеке сирены машин скорой помощи, но те то и дело врывались в его сознание брызгами крови и обломками мотоцикла по асфальту. — Я? А что я сделал? — развёл он руки в стороны с невинно удивлённым лицом так, будто действительно не понимал, в чём тот его обвиняет. Едкий дым сигарет окутал их силуэты, скрывая от внешнего мира, но угроза была внутри. — Ты что, действительно не понимаешь? Чимин, ты убил человека?! — на эмоциях Чон даже нарушил запрет на имя и повышение голоса в его сторону, что брюнет не пропустил мимо ушей, даже в связи с такой ситуацией. Он закатил глаза, уперевшись языком в правую щёку, словно бы предупреждая, что тот перешёл границу, затем стряхнул тлеющий пел щелчком с сигареты и перепрыгнул через корпус мотоцикла. Чтобы тут же присесть подле склонившего голову Хосока на корточки и грубо схватить его за челюсть, разворачивая лицом к себе. Покрасневшие глаза, взъерошенные волосы и перепачканный грязью лоб — жалкое зрелище, от которого Чимин брезгливо поморщился, но не ослабил хватку. — Ты забываешься, щенок, — стиснув пальцы на его коже, Пак процедил сквозь зубы. — Не я, не ты не виноваты в его смерти. Не я заставлял его выжимать газ на полную, а он сам. Так бывает, когда ты играешь со смертью. В итоге, всё равно победителем выходит она, — он говорил это не чтобы успокоить бедолагу, а чтобы показать, как обстоят дела на самом деле за так называемыми им «ценностями». Он нервно сделал затяжку, после чего резко придвинулся к лицу Чона, обжигая своей горячей кожей — его. Она плавилась лишь от лёгкого соприкосновения, принимая угодную ему форму, как драгоценный металл в руках опытного кузнеца. Глаза заметались в разные стороны, в попытках сбежать от прожигающе настырного взгляда дьяволёнка, что навис застилающей всё небо тенью над ним. Пока не вонзился в его губы своими, насильно вдыхая смертельный дым ему в глотку. Хосок от шока даже не сразу начал отпихивать его, упираясь руками тому в грудь, но это не возымело никакого эффекта. Чимин не давал ему вдохнуть свежий воздух, рваными движениями губ оставляя мокрый след на его, разбитых и покусанных им же. Так нахально грубо, словно ни собирался оставить после себя ни одного живого места. Напоследок ещё и прокусил ему язык, за самый его кончик, после чего отстранился, но совсем на немного так, что на губах всё ещё чувствовалось его томное сдержанное дыхание. Пак исследовал остатки вспыхнувшей недавно бури внутри его карамельно-ореховых глаз, что продолжали разрушать такие важные для него принципы, уничтожая всё, за что он так цеплялся. Почему так паршиво от того, что внизу вдруг поселилось какое-то теплое нечто, что бунтовало, переворачивая всё вверх дном? Оно распространялось, как смертельная болезнь, по всему телу, парализуя конечности и мозг, омертвляя и очерняя своей поганой эйфорией. Почему вдруг стало тошно от самого себя за наслаждение в тот самый момент, за «Хочу ещё», «Мне мало» — что проскочило в его голове, как только тот отпрянул? Откуда взялось это отвращение, дырой в груди кровоточащее из гнилой плоти? — Твоя боль слишком прекрасна, чтобы скрывать её от моих глаз, — он наклонил голову в бок, желая рассмотреть «произведение искусства» со всех сторон и углов, взять всё и даже больше. — Что мне ещё нужно сделать, чтобы насыть твой голод? — голос звучал более-менее твёрдо так, что можно было подумать, что случившее ни капли не пошатнуло его общее состояние. Но дела обстояли куда хуже, стоит только присмотреться к деталям: напряжённая челюсть, учащённое дыхание и пальцы, что он незаметно расковырял до крови. — Умереть? — произнёс Пак, вставая, как-то слишком легкомысленно, словно выбирал вкус мороженного на десерт, ещё и руки развёл в стороны, подняв плечи вверх, с глупой улыбкой на лице. — Но всему своё время. Знаешь ли, люблю смаковать деликатесы перед тем, как проглотить. — Смотри не подавись, а то и сам можешь умереть. Чимина всё ещё забавило слышать угрозы из уст этого парня, когда он почти стоит на коленях, и те угрозы — лишь пустой звук, отголоски растопченной гордости. Огонёк сигареты почти угас, поэтому брюнет отправил её щелчком куда-то в сторону проезжей части, прокручивая в руках ключи на брелке. Дым последней затяжки высвободился из его лёгких наружу, и вместе с тем Пак снова принял обычное пассивное состояние. Перекинув ногу через мотоцикл, он расслабленно уселся на сиденье, уткнувшись лбом в руль. Видимо, таким образом, давал время Хосоку прийти в себя. Но милосердием тут и не пахнет, просто будет не комильфо, если его вдруг вырвет прямо на спину Чимина во время езды. Скажем так, обезопасил свой тыл. Чон использовал это драгоценное время сполна, успокоив дрожь в коленках и рвотные позывы своего желудка настолько, насколько это вообще было возможно в данной ситуации. Он бы и сам сейчас не против был закурить, да только попросить у того сигаретку — было выше его сил. Отряхнув пыль с одежды, что он успел собрать, пока повалялся на газоне, Хосок тяжело вздохнул, до последнего оттягивая момент, когда ему всё-таки нужно будет сесть в лодку к Харону, что с ветерком довезёт тебя прямиком в ад. — Долго тебя ещё ждать? — терпение лопнуло, Пак завёл мотоцикл, несколько раз демонстративно прорычав двигателем, мол, я, конечно, не таксист, но за каждую лишнюю минуту ожидания тебе придётся дорого заплатить. Хосок не стал испытывать его нервы на прочность, быстренько заняв своё место позади него. И они тронулись в путь. Так же резво и быстро, но на этот раз без происшествий, рассекая улицы ночного Сеула в полнейший тишине, лишь гул встречного ветра доносился до ушей обоих. Казалось, что вот Чон уже почти привык к бешеной скорости и быстро сменяющим друг друга картинкам окружающего мира по бокам, но они вдруг резко затормозили возле одного из небоскрёбов, гордо возвышавшихся в самом центре города. Кажется, в нём находился отель или бизнес-центр, но ни в том, ни в другом случае Хо не мог понять, зачем они сюда приехали. Чимин заглушил мотор и кинул ключи одному из работников, ожидавших гостей у главного входа, чтобы тот припарковал его «малышку» где-нибудь на подземной парковке, пока они будут заниматься своими делами. Но ничего же плохого не случится, да? Они ведь на людях и все дела. Хосоку было спокойнее убеждать себя в этом, хотя в глубине души понимал, что такого монстра, как Пак, ничто не остановит, захочет — свернёт глотку хоть на главной площади Кванхвамун. Пройдя внутрь, Чимин отсалютировал какому-то своему знакомому за стойкой администрации, что сначала ответил ему тем же, а потом перевёл взгляд на Чона с какой-то нескрываемой жалостью в глазах, словно бы наблюдал его последние минуты жизни. Насторожило ли это Хосока? Ещё как, он не на шутку испугался, чуть ли как не кошка надыбившись и вцепившись лапами в ковёр, категорически отказываясь входить к нему в кабину лифта, в эту замкнутую коробку. И дело даже не в клаустрофобии, он никогда ей не страдал, а в знании — что у того в рукаве ножик с его кухни, а в голове — кладезь способов изощрённых убийств. Увидя этот спектакль, Чимин цокнул языком, а его глаза закатились до самого мозга, мол, серьёзно, мне что каждый раз тебе нужно угрожать или леща давать. Он застыл внутри с пальцем на кнопке нужного этажа с вселенской усталостью в глазах, но всё равно не предпринимал никаких действий, лишь ждал, когда Чон сам войдёт в его ловушку. А он войдёт, у него просто нет выбора, лишь видимость того, что он действительно что-то решает в своей судьбе. Но та давно уже была в костлявых лапах монстра. Безмолвная манипуляция сработала и Чон таки вошёл внутрь, стараясь держаться в самом углу, подальше от поднявшего голову вверх, к потолку, и облокотившемуся руками о поручни, Чимину. Его ритмичные подёргивания ногой и шеей и тихое посвистывание изрядно напрягали Хосока, что, казалось, скукожился до размеров горошины к моменту, как двери лифта распахнулись перед ним. Он выскочил из него как ужаленный, оперевшись руками о колени, с какой-то нечеловеческой отдышкой, словно пробежал марафон, но на деле лишь задержал дыхание, стараясь не издавать никаких даже малейших звуков во время подъёма. Пак никак не отреагировал на его выходку, проходя мимо согнутого пополам Чона в сторону лестницы на крышу, он продолжал насвистывать мелодию какой-то старой песни, явно скрывая за этой легкомысленностью своих внутренних демонов, предвкушающих хаос и боль от их замысла. Этот небольшой лестничный пролёт напомнил Хосоку о входе в метро, и он бы сейчас точно не отказался оказаться в другом мире, выйдя наружу через железную дверь. Ему так нужна эта маленькая передышка в компании светловолосого добродушного паренька и слова поддержки, что всё будет хорошо. Потому что сам он уже давно в это не верит. После этой ночи точно наступит рассвет, или тьма поглотит его с головой? Но за дверью его не ожидала мягкая трава и полуразрушенные здания с вечнозелёными деревьями вместо людей, лишь просторная крыша, оконтурированная защитным ограждением, с вертолётной площадкой чуть выше. На такой высоте их встретил резких порыв холодного ветра, что в пору было бы держаться за что-нибудь, чтобы не улететь. Пока Хосок оглядывался по сторонам, Чимин уже успел запрыгнуть на выступ с ограждением и, засунув руки в карманы штанов, начал разгуливать по нему с поразительной беззаботностью и бесстрашием, даже для такого психа, как он. — Почему люди так боятся умереть? — вопрос явно был риторическим, но брюнет всё равно выдержал паузу, развернувшись лицом к ничего не понимающему Хосоку, что молча хлопал глазами, размышляя, нужно ли ему давать ответ или лучше промолчать. — Страх неизвестности? Чувство сожаления о не сделанном или наоборот сделанном? Беспокойство о близких, которым придётся научиться жить без тебя? А, может, это боль, что им предстоит испытать на смертном одре… Ты ведь тоже боишься умереть, я вижу это по твоим глазам. Да кто вообще не боится умереть, разве что безумцы вроде него. Хо не стал озвучивать эту мысль в слух, тяжело вздохнув, отвел взгляд на безлунное небо, укрытое одеялом из облаков. — Подобное притягивает подобное, — продолжил он шагать над обрывом. — Другими словами, твои мысли сами привели тебя ко мне. Я тот, кого ты боишься больше всего, но и уйти от меня ты тоже не можешь. — К чему ты клонишь? — Чего ты больше боишься меня или смерти? — вопрос, ответов на который на самом деле может быть три. Ведь вся соль в том, что Хо боится, да это на самом деле так, он боится смерти от его рук. Такие громкие слова, что они эхом начали отлетать от невидимых стен этого огромного свободного пространства. Перед ним, Хосоком, стоят огромные весы, чьи чаши обозначают выбор, от которого зависит не меньше, чем его собственная жизнь. Он слишком долго молчал, бегая взглядом от одного угла к другому, словно бы там Хо надеялся отыскать верный ответ. Естественно, Чимину это не понравилось, ему вообще мало что нравилось в этом мире, так что это было вполне ожидаемо. — Меня или… — Пак не договорил, неожиданно потеряв равновесие. Его спина прогнулась сначала назад, а затем вперёд и так по кругу с активным размахиванием рук, пока молниеносно подбежавший к нему Хосок не схватил его за запястье, да так крепко, что брюнет чуть не выдал себя, готовый покрыть того благим трёхэтажным матом. Конечно, это был спектакль с профессиональной актёрской игрой. А всё для того, чтобы птичка сама зашла в клетку. В одно мгновение он поменял их местами, и вот над пропастью весит уже не Пак, а побледневший от страха Хосок. Это чувство настолько захлестнуло его, что он не мог даже повернуть голову, чтобы посмотреть вниз. Тело окаменело, как по щелчку пальцев. Единственное, что он всё ещё мог делать, так это цепляться за рукава куртки брюнета своими дрожащими побелевшими от напряжения пальцами. Этого стоило ожидать, нет, другим это и не могло закончится. Будь Хосок хоть чуть-чуть жёстче и не ведом собственными эмоциями, он бы не оказался в такой щепетильной ситуации. — Я задал вопрос, но ты, как всегда, решил испытать мои нервы, — он сделал шаг вперёд так, что Хосок ещё больше откинулся назад. Глаза наполнялись слезами, до жадных вздохов взахлёб. Они молили о пощаде монстра, что непоколебимо стоял напротив, в них так отчётливо читалось желание жить. А в икры ног упирался до боли холодный металл ограждения, последнее, что отделяло Чона от падения в неизвестность. — Что прикусил свой острый язычок? Какой же ответ будет правильным? Кажется, что что бы он не выбрал, всё равно будет не верным. Но правильный ответ всё равно есть, Хо видит это по его глаза, что загорелись пламенем азарта, где он, Чимин, — работник казино, что до трясучки ждет решения Хосока поставить всё на зеро. Но атмосфера такая давящая: слишком мало времени, а за спиной — несколько десятков метров падения, это верная смерть. И как тут вообще сконцентрироваться? Но вдруг его словно осенило, стоило только взглянуть на его дрогнувшие в полуулыбке губы, что сами когда-то произнесли верный выбор. Да, ответ всегда был под его носом. Он перестал метаться, как загнанный в клетке зверь, уверенно уставившись в две тёмные бескрайние бездны, что были вместо глаз. Хосок упал бы так и так, либо назад, разбившись об мощённый тротуар неестественно вывернутым наизнанку телом, либо в глаза, что слыли бедствием и беспощадным разрушением. В них явно тонут корабли от шторма, гроз и молний, и он, Хосок, почти достиг в них дна. Может быть, в этом монстре больше человечности, чем в самих людях? — Так чего ты боишься больше меня или смерть? — оглушающим звоном по ушам раздался его голос сквозь железный занавес мыслей. — Страх. Да, это именно то, что так хотел услышать Пак. Хо понял это по самодовольной улыбке, что как столбик термометра в жару, поползла вверх, и тому, как внезапно их лица оказались в паре сантиметров друг от друга. Тот притянул его к себе, заставив приобнять руками худенькую талию. И как голодный кот на ухо промурчал: — Так позволь мне избавить тебя от него, — это был первый раз, когда он попросил чьего-то разрешения, и то, это прозвучало больше, как формальность, чтобы тот знал его намерения. Так заманчиво, словно бы сам дьявол нашёптывал запретные мотивы. Несмелый кивок со стороны Хосока дал полную власть Чимину над его телом. Теперь он — необработанная глина, из которой в будущем Пак слепит вазу для цветов, что тоже вырастит собственноручно. Доля секунды, пронизанная томным вздохом, навеки разделила жизнь на «до» и «после». Слишком сильно сконцентрировавшись на глазах напротив, Чон и не заметил движения рук лукавого демона, что без особой силы толкнул его в живот, как лёгкую пушинку пустил по ветру одним лишь вздохом. Защитное ограждение сыграло роль подножки, и вот Хосок уже летит вниз под силой тяжести как яблоко Ньютона. Но не один, Пак прыгнул сразу же за ним, безумец не иначе, в одно мгновение нагнав расстояние между ними и притянув его к себе за талию. Чон часто-часто заморгал, не в силах издать хоть какой-нибудь звук. Немой крик так и застыл на его приоткрытых губах, пока они единым телом проваливались в преисподнюю. Но всё это было настолько быстро, что Хо даже и глазом не успел моргнуть, как что-то жёсткое ударилось об его затылок, немой болью распространившись вниз по спине. Всё тело обволокло водой, такой холодной, что в жилах стыла кровь. Отчаянный вдох, в надежде вобрать побольше воздуха, и его лёгкие обожгло всё той же водой, а ноги схватило судорогой. Он начал цепляться руками за всё подряд, лишь бы выбраться наружу. В этой неразберимой суматохе, где его сознание начало потихоньку затуманиваться, словно вот-вот у него должна была закончиться зарядка, как на телефоне. Руки Чимина всё ещё крепко держали его за талию, они, наверняка, оставят после себя синяки, но а сейчас — служили точкой концентрации всего его крошечного мира. Хо так старался ухватиться за них, как за последнюю соломинку, но всё равно продолжал проваливаться в небытие. Словно он всё ещё падал с крыши того здания, так отчётливо чувствуя спиной сопротивление воздуха, но момент «соприкосновения» с землей всё не наставал. И ты всё продолжаешь лететь вниз, пока тьма не заберёт тебя в свои колючие объятья, пропахшие спиртом и больничной койкой. В тот вечер Чон Хосок умер. А что дальше? Нет никаких воспоминаний после. Так что же всё-таки произошло? Всё та же темнота покрыла ледяной корочкой его онемевшее тело, что совсем не поддавалось контролю. Чьи-то голоса на заднем фоне, но они настолько отдалённые, что кажется, что это просто шелест листьев за окном его квартиры. Но где же он на самом деле находится? Попытавшись разлепить тяжёлые веки, он лишь сделал себе хуже. По голове прошёлся дворовой оркестр, в котором все музыканты совершенно лишены слуха, барабаня по тарелкам и бренча на своих балалайках кто-куда, невпопад. Видимо, Чон издал какой-то звук, говоривший о том, что он пришёл в себя, ведь шум на заднем фоне потихоньку начал усиливаться и перерастать в более-менее внятные слова. — Он пришёл в себя? Хёджин позови врача! — донёсся до его сознания заплаканный голос брата, что тут же крепко схватил его ладонь, сжимая до слышного хруста. Стремительные шаги и хлопнувшая дверь — окончательно привели его в чувства, но открывать глаза он всё же не спешил, и без того чувствуя жуткое головокружение. Штормило не по-детски так, будто бы он — лодка, что в ураган кидало из стороны в сторону внезапными всепоглощающими волнами. — Хён, ты меня слышишь? Как ты себя чувствуешь? Сколько ещё раз им придётся встретиться в подобной ситуации? Неприятное чувство вины осело внизу живота, прижав его к койке двухпудовой гирей. Он действительно ужасный брат, раз каждый раз заставляет волноваться и переживать самого дорогого ему человека. Но раны и ссадины на его теле — это одно дело, пока он жив, то всё ещё может извиниться за такую неосторожность с простецкой улыбкой на устах, глупо почёсывая затылок. Но что, если в следующий раз тому позвонят не из больницы, а уже из морга? Очередная попытка открыть глаза на сей раз с горем пополам увенчалась успехом. Яркий свет белых ламп слепил до появления мерцающих пятен.