У твоей боли есть имя

Очередная попытка открыть глаза на сей раз с горем пополам увенчалась успехом. Яркий свет белых ламп слепил до появления мерцающих пятен. И сколько бы раз Хосок не моргал, они не исчезали. Тут еще в добавок в палату вскочил запыхавшийся доктор, доставший из кармашка халата маленький фонарик. Сначала он посветил им в один глаз, а потом и во второй так, что теперь Чон видел одно сплошное белое пятно, чистой скатертью, закрывшей его кругозор. — Так, зрачки на свет реагируют нормально, значит организм функционирует более или менее хорошо, — сделал он заключение, положив фонарик обратно. — Господин, скажите, вы помните, как вас зовут? — Чон Хосок, — еле слышно прохрипел он, почувствовав, как всё горло начало трескаться и рваться на куски. Видимо, знатно он наглотался воды с хлоркой. Вместе с тем к нему пришло осознание, что Пак всё лихо подстроил, как нельзя удачно сыграв на его трусости. «Он настолько боится высоты, что даже и не посмотрит вниз» — вероятно, вся задумка стояла на этом, иначе бы Чон сразу заметил бассейн на крыше, в который они и упали. Видимо, у Хосока был настолько задумчиво потерянный вид, что доктор решил позадавать ещё пару наводящих на диагноз вопросов, чтобы убедиться в целостности его воспоминаний. — Вы помните, кто этот человек по правую руку от меня, — он заставил Хосока наконец повернуть голову и посмотреть на брата, что покрасневшим и опухшим взглядом с надеждой смотрел на него. Чёрт, а это и правда сложнее, чем ему казалось. Начинаешь чувствовать себя настоящим подонком. Его хватило всего на несколько секунд прямого контакта, после чего он снова вернулся в прежнее положение и, накрыв пол лица рукой, произнёс: — Чхве Ёнджун, мой… брат. — Хорошо, сколько пальцев вы видите и насколько чётко? — этот полуседой дядечка начинал его знатно бесить. Он бы просто хотел, чтобы его оставили в покое, на едине с самим собой, без назойливых расспросов и беспокойных взглядов. Но разве это возможно? — Четыре, размыто, — ему пришлось приподнять руку и приоткрыть один глаза, чтобы сухо и кратко ответь на поставленный вопрос, с протяжным вздохом в конце, что хоть чуть-чуть должен был им намекнуть — не задерживаться тут надолго. — Я вас понял, — обратился он к Чону, после чего развернулся к его опекунам, чтобы сделать заключение, — скорее всего, у него легкое сотрясение мозга, но, чтобы сказать точно, ему нужно будет пройти пару процедур. Эти «пару процедур» растянулись на три часа, за которые он успел постоять в очереди несколько раз и выяснить от брата и Хеджина, что его без сознания и полностью мокрого принёс в больницу какой-то странный парень. Он же позвонил им по мобильнику Хосока и проинформировал, что тот в больнице. Когда же они приехали, его и след простыл. Что было странно для Ёнджуна и Хенджина — для Чона было обычным делом. Чудом было уже то, что Пак не бросил его там же около бассейна с мыслями: «Сам как-нибудь доберется, он всего лишь в отрубе. Руки, ноги — целы, значит, справится». Ведь это совсем не в его стиле помогать кому-то, тем более без личной выгоды. Вот так вот быстро и пролетел его день: за бесчисленными походами от одного кабинета к другому и молчаливым выслушиванием нотаций со стороны этих двоих. Единственное, когда он хоть как-то поддержал беседу, это когда речь зашла о стажировке Ёнджуна. Оказывается, за то время, что они не виделись, он успел пройти итоговую оценку, на которой присутствовал сам председатель Ким. По словам брата, тот выразил огромное желание встретиться с Хосоком на этой неделе и поговорить насчёт «драгоценного таланта» Чхве. Но Чон не придал этому никакого особого значения, сделав заметку в голове — «выделите время для посещения агентства брата». Когда же настал вечер, все наконец оставили его в покое, включая врачей и брата с лучшим другом. Вся это бесконечная болтовня и шум сменились мёртвой тишиной так, что даже собственный вздох казался неоправданно громким, заполняющим всю палату от стен до потолка. И вот когда он оказался один на один со своими эмоциями, его разум поглотило опустошение. Гнев, страх, тревога — они были так далеки от него, их просто не существовало. Обхватив своё лицо двумя руками, Хо откинулся назад так, что его голова свисала вниз с больничной койки. «Так лучше думается» — говорила ему мама в детстве. Но даже, когда кровь прилила к его мозгу, он так и не нашёл верного ответа, как лучше ему поступить. Протянув руку вверх, так что сквозь пальцы сочился всё тот же ослепительно белый свет, на какой-то момент его словно заглючило. И вместо своей палаты Чон увидел лишь её очертание с полуразрушенными стенами, утопающими в вьющемся вязе, и полнейшим беспорядком из обветшавшей мебели. Не трудно догадаться, что за мир он увидел. А ведь время поджимает и до конца света осталось уже меньше недели. — Могу ли я прийти к тебе? — медленно утопая в потоке мыслей, задал Хо вопрос в пустоту. Прошла целая неделя с последний их встречи, когда блондин сказал ему завязывать с похождениями в иной мир. И ни то, чтобы Хосок и правда его послушал, ему было плевать, останься он там даже навсегда, но тот другой Чимин был постоянно с ним, не давая даже в туалет нормально сходить, что уж говорить о другой реальности. И теперь Хо колебался, не зная, готов ли он вновь увидеть его виноватое лицо за грехи, что совершил даже не он. Но даже если не готов, плевать, он слишком соскучился, чтобы что-то кому-то доказывать. В одном больничном одеянии и накинутом сверху вязанном кардигане, он ринулся на улицу чуть ли не босиком, в странных зелёных кроксах в виде лягушек, совершенно не обращая внимания на косые взгляды прохожих. Бежал так быстро, что лёгкие полыхали огнём, а влажные от пота волосы неприятно прилипли ко лбу. Бежал, наплевав на светофоры, так что его чуть нет сбила машина, яростно сигналящая ему вслед. Бежал, но перед самым входом вдруг остановился, так резко, словно вжал педаль тормоза в пол. Вдруг тот его не ждёт и будет зол, что он пришёл? От кого, от кого, но от этого Чимина он не выдержит презрения и злости в глазах. Его последний спасательный оплот. Хо не может его потерять, не сейчас, когда так сильно нуждается, иначе в битве просто не будет смысла. Он проиграет, даже не начав. Не смелый шаг, как в первый раз, что будоражил его тело всё теми же палитрами эмоций — от удивления до дикого ажиотажа. И вот он снова здесь. В месте, где время совсем не властно над окружающими его вещами. У них своя история, своё начало и конец, что в прочем, может, так и никогда не наступит. К счастью или же к сожалению, его не вышел никто встречать. Так что у Хосока было некоторое время, чтобы подумать, в какое русло нужно увести их разговор, пока плёлся по протоптанной им же дорожке к лунному озеру и его хранителю. Багровые лучи заката сжигали этот мир в своих объятьях, потихоньку уступая место ночной мгле, что было только на руку Чону. Так или иначе, ночью его язык был более развязанный на откровенные разговоры. И мысли настолько увлекли его, что он и не заметил, как прямо перед ним выросло огромное дерево всё с той же шикарной зелёной кроной, а прямо возле его корней, что то тут, то там массивными стеблями вылезали из-под земли, дремал белокурый парень. Его утончённая грудь, на которой мило посапывал его друг, светлячок, умиротворённо вздымалась вверх при вдохе, и также спокойно упускалась вниз при выдохе. Так непринуждённо и размеренно, словно бы сон его длился уже целую вечность. Подойдя ближе, Чон присел прямо подле его ног аккуратно на корточки, так чтобы не дай Бог не разбудить это чудо. Положив голову на колени, он просто наблюдал за его пушистыми белыми ресницами и такими же ниспадающими на лоб кудрями, за сладкими пухлыми губами цвета спелых персиков и румяными пухлыми щёчками. Всё в этом парне было таким нереальным, но таковым он и был на самом деле. То, до чего ты не можешь дотронуться, всегда прекраснее всего на свете. Запретный плод, что ты не вкусишь никогда. — Пришёл? — всё также с закрытыми глазами сонно пробормотал Пак, до лёгкой дрожи напугав Хосока, что в прочем так и не сдвинулся с места, продолжив любоваться его прекрасными чертами. — Угу, — промычал Хо, в тайне желая, чтобы их разговор и дальше был на такой ленивой и спокойной ноте. Пустая болтовня о странствиях и погоде, о старой книге и о несбыточной мечте. Неважно, только бы слышать его заспанный медовый голосок. — Как ты? — распахнув слипшиеся глазки, он лениво потёр их правой рукой, как маленький полярный медвежонок после спячки. Как много вопросов он хотел ему задать. Ведь слишком много всего произошло за эту жалкую неделю. Но вместо этого спросил лишь «Как ты?». Жестоко не правда ли? Ведь сам всё знает, лучше всех, наверняка. — Паршиво, если честно… — маленькая веточка на земле, что так его заинтересовала, превратилась в кисточку, а рыхлая почва — в мольберт. Он выводил на ней круги и зигзаги, раздумывая о чём-то своём, — А ты? Ты злишься на меня? — Ты всегда думаешь о других в первую очередь или только по праздникам? — заметив всю иронию ситуации, решил отшутиться Чим, стараясь говорить не слишком громко, так как на его груди всё ещё дремал огонёчек. — Ты и никто другой здесь имеешь право злиться на меня. Возможно, это и так, но тот, на кого Чон злился, был лишь он сам. За то, что позволил себя сломать, с звонким хрустом под тяжестью непрерывной боли и лукавых речей, что как мёд на уши, лился из уст черноглазого демона. Стыдно признаться, но в ту ночь он действительно потерял какую-то важную составляющую, что предостерегала его от опасностей, активируя рефлексы и ответные реакции организма на внешнюю угрозу. Нет, Хо не лишился чувства страха на совсем, просто близость с демоном не казалась уже чем-то жутким или страшным, словно бы та неизвестность, которая его так пугала — стала для него лучшей подругой, которую ты знаешь от корки до корки, настолько хорошо, что можешь предсказать её любые действия. Банальное самовнушение, но от этого так легко на сердце. Может, он просто, наконец, принял тот факт, что не зависимо от исхода судного дня, его ждёт гибель? Смирился с уготованной участью, стоя на краю эшафота, а позади виселица, что покачиваясь на ветру ждёт своего времени. — Ты тут? — помахав пятернёй перед его застывшими на массивном корне дерева глазами, позвал того Чимин, несколько перепуганный таким его удручённым видом, после затянувшейся паузы длинною в пару минут. Уж слишком тяжёлым был тот взгляд для обычного человека. Отгоняя подальше дурные мысли, Чон замотал головой в разные стороны, вызвав тем самым лёгкое головокружение, пошатнувшее его и так неустойчивое положение. Только когда он шлёпнулся пятой точкой на землю, Хо понял, насколько это было плохой идеей. Усмехнувшись от своей неловкости, он запрокинул голову вверх, тут же наткнувшись не мириады небесных светил, ослепивших его своим мерцающим блеском. Такие яркие, что режет глаза до выступающих в уголках глаз слезинок. Или причина вовсе не в них, и мокрые солёные капли на его щеках с подкатившим к горлу горьким комом вызваны всплеском эмоций? — Что будет с тобой, если мне удастся спасти это мир? — не отрывая взгляда от устланного созвездиями небосвода, чуть еле слышно прошептал Хосок. И слова с его губ слетали так неохотно, будто его заставили их произнести с приставленным к затылку пистолетом. Блондин неуверенно поджал губы, сжав кулаки до посинения. Правда была слишком жестока, чтобы озвучивать её в слух. Вполне возможно, что прямо сейчас, их последняя встреча. И очень не хотелось бы растрачивать ту крупицу времени, что у них есть, на бесполезные ссоры и поиски решений, которых попросту нет. — Вероятно, большинство звёзд, что ты видишь сейчас, уже давно мертвы, — от его слов так и веяло, чем-то ароматным и сладким. Так мягко звучал его голос, что трава под его ногами превращалась в тёплую удобную постель, а белесые облака — в пушистых овечек, что прыгают через ограду. Одна, две, три — и ты уже готов уснуть. — Что же я тогда вижу? — Лишь отголоски их былого величая. Последние лучи света, что удалось испустить перед погибелью. Для людей звёзды всегда будут чем-то призрачным. То, чего давно уже нет, но они так упорно продолжают это видеть. Словно сами всё выдумали. — А ты… Тебя я тоже выдумал? — опустив дрожащий взгляд на бледное лицо Чимина, он впервые так остро понял, что земля под ним не такая уж и твёрдая, а больше похожа на зыбучие пески, что как бы он не пытался удержать этого парня подле себя, когда-нибудь он раствориться в воздухе, словно и не бывало, с туманом и росой на рассвете, что он так жадно цеплялся за то, что никогда не было и не будет… Пак не нашёлся, что ответить, мучительно наблюдая, как крупные лоснящиеся капли стекают по его багровым щекам из вопрошающих ответа утомлённых глаз. Хуже того, что он даже не может доказать ему обратного. Не может позволить коснуться своей живой пылающей плоти к его израненным рукам, дать ощутить ему своё присутствие, не только на словах… В его глазах он лишь мираж, такой желанный, но не достижимый. Луна средь ярких звёзд, что словно на ладони, стоит только протянуть руку. Но как бы сильно ты не тянулся, тебе никогда её не достать. — У меня есть для тебя подарок, — Чим не придумал ничего лучше, чем просто соскочить с темы на более приятную, но напряжение в воздухе, что возникло между ними, как грозовая туча в ясный день, так никуда и не делось, искрящимся туманом нависая над их головами. — Что это? — уставившись на протянутую самодельную коробочку, перевязанную каким-то золотым шнурком, искренне удивился Чон. На какое-то неуловимо-малое мгновение действительно позабыв о прячущейся за спиной тревоге и подступающей к горлу обиде. Приняв загадочный подарок, он неуверенно потряс его в руке, сначала подумав, что она пустая, уж слишком та была лёгкой. Но еле слышный звон чего-то об стенки картонки убедил его об обратном. — Я сплёл её из лунного света, — повернув голову набок, произнёс дракон, только тот приоткрыл коробочку. Внутри оказалась тончайшего плетения серебристая нить, словно и правда луч молодой серебровласой Селены. Такая хрупкая, что Чон попросту боялся её трогать, но от того она ещё больше завладевала его вниманием. — В пауки заделался, дядя Шнюк? — улыбка на его лице сейчас казалась чем-то нереальным, очередной выдумкой, написанной художником на полотне картины. Казалось, она могла исцелить все раны и стереть прошедшие в одиночестве года по дуновению ветра. Один лишь взгляд и Пак был готов повернуть назад, отказаться от всех планов, что он веками кропотливо выстраивал на развалинах погибшего мира. Был готов оставить его здесь, подле себя навсегда. Но ноша, что он нёс на своих плечах, давно поставила его на колени, заставляя пресмыкаться пред собственными ошибками. Он так устал… — Кстати о пауках… один из них сейчас сидит на твоём плече, — указав пальцем куда-то ему за спину, мастерски отыграл заику Пак так, что даже бы Станиславский аплодировал стоя, увидев его актёрское мастерство. Хосок боязливо дёрнулся в сторону, чуть было не выронив драгоценный подарок из рук, но тут же по-детски обижено надул губы, поняв, что его разыграли. Метнув в сторону блондина ледяной взгляд, он прижал коробочку поближе к сердцу чуть ли не со словами «моя прелесть», но отбирать у него её никто и не собирался. Это позабавило Чимина и он заливисто рассмеялся, заставив светлячка на его пузе скакать, как на батуте, а Чона — просветлеть во взгляде. Так легко, когда не думаешь о том, что грядёт, когда закрываешь глаза на чернильное небо, затянутое тучами, упиваясь тем единственным лучом света, что упал на твои ладони. — Наденешь его? — робко подобрав коленки к груди, Пак вдруг резко посерьёзнел, переводя взгляд то на серебряную ниточку, то на лицо Хосока, на котором, игриво переливаясь, ютились отблески лунного света от озера. Его маленькие чёрные как у оленят зрачки были сведены к центру и отчего-то ярко поблёскивали, точно жемчужины на дне моря, и сам он был настолько крошечным, что хотелось спрятать его в кармашек от всех невзгод, но что Чим мог сделать, кроме как безучастно наблюдать за тем, как его двойник день ото дня кромсает это невинное тело и душу, без возможности вмешаться? — Угу, ведь его сделал ты, — оторвав наконец взгляд от драгоценности, чья стоимость могла насчитывать миллионы и миллиарды вон, Хо перевёл его на того, кто был в триллионы раз дороже, на того, кто был бесценен. — Спасибо. — Может настать момент, когда станет слишком тяжело… — как много он хотел ему сказать, но те слова растворились в бесконечности, и вместо них Чимин выдал лишь шумный вздох, холодком по телу пробежавшийся по обоим. — Просто позови меня. — И ты придёшь? — надежда в его голосе одновременно заставляла блондина трепетать и ненавидеть себя больше всех на свете. — Да. Я обязательно приду. В ту ночь Хосоку хотелось в хлам напиться, до беспамятства и дурного помешательства. Он не был глуп, напротив он всё прекрасно понимал. Что тот подарок был прощальным, как и слова что Пак так страстно произнёс. Ложь, приправленная их же болью. Такая сладкая, что организм просто отказывался её воспринимать. Но и правда не была лучше. Она застряла в горле, так что дикий кашель раздирал его легкие, выхаркивая капли крови. Её горечь отпечаталась на кончике языка, ежесекундно давая о себе знать. Так что же лучше? Чон плёлся по пустому переулку, в надежде набрести на неприятности, в лучшем исходе на чьи-то крепкие кулаки. Чтобы они вбили в него эту суровую истину, неизбежную и оттого жестокую. Наверное, поэтому он, сам того не ведая, набрёл на порог клуба, возле которого в столь позднее время выстроилась километровая очередь из расфуфыренных дамочек всех возрастов и их чересчур самоуверенных кавалеров. Они как мухи, что слетелись к упавшему куску мяса, так громко жужжали, что за их гомоном не слышно собственных мыслей. Один из вышибал, прохлаждавшихся в сторонке за углом с увесистым косяком какой-то шмали между зубов, узнал в нём игрушку своего любимого криминального босса, отчего сразу же поспешил подойти к нему. — Сегодня не лучший день, для… — то ли ему не хватало слов в его скудном словарном запасе, то ли он и правда пытался не обидеть и без того жалкого Хосока, но его пауза затянулась на приличное время, — встречи с боссом. Он, мягко говоря, не в духе. — А он когда-нибудь бывает в нём? — грустная усмешка, заставила громилу на пару секунд чувствовать себя виноватым, за что, он сам не знал. Но Чону и не нужны были его сочувствие и жалость, тот нуждался в них не меньше его самого, а, может, даже в какой-то степени и больше. — Просто отведи меня к нему. Пожалуйста.