Идеальный для Майка Уилера

      В самолете Майк решительно думает, что следующие несколько дней каникул превратит в незабываемое время для своей любимой девушки и лучшего друга. Он не видел их несколько месяцев, он соскучился, он будет потрясающе умным, весёлым и нормальным. Он наладит общение с другом, будет веселить Эл, он будет клёвым и всё пройдет отлично. Он так долго предвкушал эту поездку, буквально не спал ночами, представляя, как это будет — целых несколько дней за пределами Хоукинса в компании двух самых важных людей.              Когда Майк видит встречающую его в аэропорту разношерстную компанию, первое, о чем он думает: нужно развернуться обратно к самолету и улететь домой.              Потому что при первом же взгляде издалека на изменившегося практически до неузнаваемости лучшего друга, тело буквально отказывается подчиняться, ноги наливаются свинцом, руки потеют, а во рту пересыхает, хотя Майка совершенно точно не мучает жажда.              Или мучает. Но не жажда.              Перед глазами вспыхивает целая вереница смазанных нечетких снов. Воспаленное ночное воображение рисует отнюдь не невинные объятия с лучшим другом. Воспроизводит на бесконечном повторе начало обычных прикосновений и намерения их продолжать. Мозг отказывается визуализировать желаемое свершившимся и падает в бездну сладкого тумана, не показывая ничего конкретного.              После пробуждения Майк точно знает, что должен хотеть прикасаться так к Эл. Но во сне вместо Эл всегда оказывается Уилл, так идеально ощущающийся в объятиях, со своими дурацкими идеальными ногами и чертовой родинкой над губой, на которую невозможно не смотреть.              Ну, то есть Майк предполагал, что эти сны не вполне нормальны. Но уговаривал себя, что просто очень скучает по Уиллу, что устал от отсутствия тактильного контакта с ним, что Уилл уже наверняка вырос и перестал казаться таким… притягательным для… ну, пусть для объятий.              В одном Майк оказался прав: Уилл вырос.              И теперь это совершенно точно проблема.              Нет, не так. Теперь это совершенно точно ПРОБЛЕМА, блядь.              Майку крышка.              Он изо всех сил пытается переключиться на Эл. Целовать и обнимать ее нормально, она льнет первой, не отпускает руки, смотрит по-прежнему влюбленным открытым взглядом, улыбается, чуть склонив голову, накручивает на палец пряди отросших волос. Эл — красавица. Эл доверчивая. Эл приятно пахнет. Эл будоражит; Майк знает, что и по ней скучал всё это время.              Но чертово тело предает Майка. Он пытается не пялиться на Уилла. Но органы чувств буквально настроены на друга.              Майк видит каждую мелочь, касающуюся Уилла. Смотреть прямо оказывается тоже проблемой, потому что… тело решает, будто, если смотреть можно, то и всё остальное можно, и двигается само по себе, поэтому проще смотреть искоса.              Друг, только что восторженно тянущийся к нему с объятиями, разочарованно достает рукой до плеча: большего Майк не может позволить, чтобы не вести себя странно. Уилл вздыхает, закатывает глаза, молчит и изредка невпопад отвечает Эл или задает той вопросы, смотрит под ноги и на собственные руки… Майк обнимает Эл, свою любимую девушку, целует ее в висок, заставляя себя вспомнить, к кому приехал, о ком скучал, как следует себя вести…              Каникулы, которые Майк так предвкушал, оборачиваются катастрофой. Майк — самый отвратительный парень на свете, потому что, когда он думает о причинах этого, он вспоминает не только арест Эл, но и чертовы облегающие брюки лучшего друга.              Уилл вырос, это точно. И не просто стал неуклюже высоким, как сам Майк, с тонкими ногами-руками-спичками. Уилловы идеальные, прости господи, ноги, по-прежнему крепко стоят на земле, стройные и, определенно, мужские. И венчает эти ноги определенно мужская задница. Обтянутая плотной тканью. Майк не может отвести взгляда. От чертовой ткани, конечно.              И кто вообще разрешил Уиллу носить такой дурацкий фасон?! Он практически чувствует, как половина идущих навстречу людей разных полов и возрастов сворачивают шеи, провожая эту задницу похотливыми взглядами.              Когда-то Майк думал, что ему плохо исключительно тогда, когда Уилл в коротких шортах. Теперь у него трижды на дню случается микроинфаркт, и ладно бы погони и перестрелки имели к этим неудобствам хоть какое-то отношение! Но он пытается, все ещё пытается вести себя нормально. Эта установка иногда подводит, и Майк знает, почему Джонатан сверлит его недовольным взглядом, и Майк ведет себя ещё ненормальнее, увеличивая скорость и уже не закапывая могилу с агентом, а выкапывая чертову новую мариинскую впадину, только бы не пялиться на Уилла и не облизываться, как чертов сумасшедший гей!              Майк ведь не гей, так? Майку нравятся девушки. Майк целовался с Эл и получал от поцелуев удовольствие. Касание к мягким теплым губам, ответное прикосновение языков… В голове тут же появляются губы Уилла и мысли о том, что на вкус те должны быть такими же идеальными, как весь целиком их чертов владелец, и Майк отправится в рай прежде, чем коснется их, потому что Джонатан наблюдает за ним с таким вниманием, как будто знает без подсказок, что творится в его воспаленном мозгу.              Майку хочется сдохнуть. Погибнуть по-геройски (не по-гейски!) под пулями, спасая Эл от ублюдков-ученых, а Уилла — от окончательно поехавшего на его идеальности друга. Было славно напоследок перед смертью коснуться руками уилловой задницы, тогда и смерть стала бы немногим слаще.              Майк уверен, что будет гореть в аду за то, что представляет и в момент собственной смерти пятую точку Уилла. Но они в чертовой раскаленной добела пустыне, заперты в желтом фургоне, где пахнет пиццей и травкой, и мозг Майка иногда отключается от случайного прикосновения локтя или колена лучшего друга.              Наверное, Майк уже в аду. Но здесь, Уилл хотя бы сидит в этих своих чертовых брюках. Майк прикусывает язык и молится всем богам, только бы он не встал.