дветысячи семь

      До Курска, где Кристина провела детство и юность, всё доходит с опозданием. Древний городок с богатой историей, но постепенно увядающий. В начале учёбы она возвращалась туда каждые каникулы.       Когда в Екатеринбурге и остальных крупных городах субкультуры уже отмирали, на её малой родине они ещё цвели.       Однажды она встретила на улице компанию эмо, совсем ещё детей. Как-то заболтались, и она назвала своё имя.       Девушка с длинными волосами, что была самой активной в диалоге, чуть не заплакала — с восхищением пожала ей руку, поблагодарила.        Оказывается, её дурацкая статья про субкультуры, которую она написала в местную газету во время производственной практики, неплохо разошлась среди молодёжи.       Немногочисленные соликамские неформалы посчитали её чем-то важным, этаким одобрением, поддержкой.       Мол, субкультуры — это не что-то дикое и деструктивное, а маленькие крепкие сообщества, в каждом из которых все свои.       Она тогда тоже чуть не заплакала. 2007-й ушёл, его уже не вернуть, но на улицах Курска он ещё жил — будто замер во времени. Это был её последний шанс прикоснуться к великому и попрощаться с одним из лучших времён её жизни.       К какой же субкультуре она принадлежала. Эмо? Гот? Альтернативщица? Металлистка? А пёс его знает.       Она слушала разное и одевалась как хотелось — может и эмо, или гот, или альтернативщик. А может просто обычный говнарь и позер. Какая уже теперь разница.       Мобильники, а не смартфоны, аська, а не ВКонтакте, неформалы и реперы, всё было по-другому.       И Кристина Желточенко тому пример. Кажется, что совсем недавно она была дредастой, в то время модных скинни и футболке с какой-то металл группой, на то время очень уважаемой и слушаемой.       Это теперь она Крис Штрефонд, тогда, ещё глупая, наивная и эмоциональная Кристина Желточенко даже представить не смогла бы, чем она будет заниматься через много лет.       Увлечение школьной газетой перерастёт в образование журналистки, а прошлое среди субкультур даст базу для статей с заголовками, где неизменно будет фигурировать заветное число 2007.       Тот самый год, когда всё началось, тот самый год, в котором Кристина не выживала, а жила, тот самый год, определивший всю жизнь, тот самый год, который был жизнью.

×

      – Здравствуйте, дети, – громкий голос учительницы биологии неприятно режет слух.       Ольга Викторовна проходит к доске, начиная выводить своим слащаво-ровным почерком буквы.       Закончив, она приходит обратно к своему столу, стуча угольно-чёрного цвета каблуками по деревянному полу.       Окидывает недовольным взглядом 11 Б, прищуриваясь, и прокашливается, поправив очки.       – Сегодняшняя тема урока: размножение обезьян в дикой природе.       По классу проходят смешки, которые биологичка пресекает своим строгим взглядом. Но парочку смельчаков всё-таки этим не проберёшь, в том числе и Вилка, что сидит за предпоследней партой, и потому та, смеясь, еле как выдаёт:       – С примерами? А то тут вот, беременная самка вида обезьянних! – и тычет указательным пальцем в Кирилла, который сидит позади неё.       Теперь уже никто не может сдержать смеха, и усмиряющий чудо-взгляд Ольги Викторовны ничего с этим сделать не может.       Даже парочка отличников на первых партах посмеиваются, хотя, скорее всего, их-то рассмешил “вид обезьянних“.       – Слышь, Вилка, сама ты обезьяна, – обиженно подаёт голос Батрущенко, но всё равно посмеивается.       – А оплодотворитель-то кто? – не унимается шатенка. – Блять, только не говори, что Тёмыч.       Кто-то из одиннадцатиклассников уже, кажется, валяется под партой от смеха, кто-то лишь брезгливо поглядывает на Вилку, Кирилла и рядом сидящего, а точнее уже лежащего Даню.       А вот Артём Фокин, милашка-отличник, мамина радость и гордость класса, сидит, весь красный и смущённый, смотрит на панкуху обиженно-осуждающе, да так пристально, что, кажется, дырку прожжёт своими тёмно-карими глазами.       – Малышенко! – злостно выпаливает учительница, раздражённо глядя на девушку. – Бери пример с Жени, сидит, молчит, даже тему записала!       А Женя, буквально пять минут назад выкурившая чуть ли не половину пачки сигарет, лишь расфокусированно вглядывается в пустую тетрадь, краем уха ловя голос учительницы и смешки соседки по парте.       Учительница биологии-то новая, потому и не знает, что Маякова – явно не пример для подражания, и если вдруг во время урока от неё не слышно ни слова, то она либо накуренная, либо поспорила с кем-то из параллели на сотку, что будет молчать весь день.       Ну, или ей отрезали язык, ибо местная гопота решила, что тот слишком острый. По-другому никак.       – Алис, – Вилка теперь к другой тихоне поворачивается, – Слышала, у тебя братик или сестрёнка скоро появится, можешь ликовать!       Хохот больше не сдерживает никто, даже вечно строгую, холодную и сдержанную Дашу пробивает на улыбку.       Ольге Викторовне сохранять спокойствие всё сложнее, а поэтому она решает устранить источник юмора.       Она хлопает по своему древнему, как мир столу, кричит, да так, что Туман руками уши затыкает и на сидящую рядом Индиго ложится всем телом.       – Малышенко, вон из класса! – она машет в сторону выхода.       – Рожать Кириллу, а орёте вы.       Тут сдаётся даже Даша и класс хохочет практически до конца урока, подстегиваемые новыми шутками от Вилки.

×

      Если любовь, то до гроба.       Если пение, то переходящее в крик.       Всё это – про субкультуру эмо, которая вооружилась чёрно-розовой палитрой эмоций и поспешила окрасить в те же оттенки свою одежду и волосы.       Данное течение стало одним из самых популярных в 2000-х годах и, казалось, никого не оставило равнодушным.       Планета буквально разделилась на эмо и на тех, кого раздражали их поведение и внешность.       У каждого был знакомый, сосед или одноклассник в полосатой футболке и узких, спадающих с талии штанах на массивном ремне с шипами.       Прошло много лет, эмо-подростки давно повзрослели и сменили стиль, однако само движение неожиданно воскресло.       Его вернули в моду обладатели модных гаджетов, для которых кнопочные телефоны из 2007-го такая же древность, как и кассетный магнитофон.       А тогда, в Курске, всё было взаправду, всё было родным и тёплым, так, что теперь каждый цепляется за это время в попытках вернуться в прошлое.       Лизе и возвращаться никуда не надо было, она была в том времени как родная.       Девушка с чёрной рваной челкой, закрывающей один глаз, в джинсах на бёдрах и с пирсингом раздаёт листовки на улице.       В какой-то момент она протягивает буклет агрессивному «гопнику», который бросается за ней в погоню.       Кажется, ещё чуть-чуть, и он нападет на незнакомку в тёмном переулке, однако один пристальный взгляд друг другу в глаза – и героиня оставляет обидчику номер телефона, а потом дожидается его звонка…       «Лишь несколько слов могут убить. Но, если веришь в любовь, стоит ещё жить. Джинсы порезаны, лето, три полоски на кедах…» — эти строки группы Animal ДжаZ быстро нашли отражение в ранимой подростковой душе, которая впервые столкнулась с любовью и тяжело переживала разрыв. Песня и клип стали символом 2007 года, а главная героиня, роль которой исполнила Лера Красикова, — лицом поколения.       Лизка хотела бы на место любой героини клипа встать. Встать и испытать ту любовь, о которой песни поют. Встать и счастье ощутить на своей коже приятным покалыванием.       Лиза в 2007 целоваться научилась, Лиза за руки с парнем ходить начала, обниматься подолгу под козырьком подъезда, обмораживая костяшки неимоверно.       2007-й — предкризисный год, экономическое развитие идёт неплохими темпами, никакого особого негатива вокруг нет.       Появилось свободное время, силы подумать о том, кто же мы есть и что нам нравится, копнуть глубже в себя. Отсюда это желание поразмышлять и рассказать, что же ты там внутри обнаружил.       Однако в действительности это течение зародилось в далёкие времена молодости родителей российских эмо-кидс.       Тогда же «бабушка панк-рока» в мире моды, британский дизайнер Вивьен Вествуд вместо эпатажных коллекций представила публике одежду в стиле романтического шика, вдохновленную историческими костюмами.       – Я верил, что, забывшись, я смогу освободиться. Но сегодня утром я проснулся с куском прошлого, застрявшим у меня в горле. А потом я задохнулся, – поёт мужчина, высокий и со взглядом теплее летнего солнышка и нежнее объятий мамы.       — Я часто слышу во сне шум прошлых дней, пьяный хохот ночей бессонных. Мы играли в любовь... слёзы, боль… И вновь каждый вечер бегом из дома. Спирт и сок, спорт и рок – всё в этой жизни хотели успеть. Но мир жесток, вышел срок. Мы у черты, мы боимся взрослеть, – его голос, хриплый, но до одури приятный, отлично ложится на гитарную музыку.       Облегающие брюки и лонгсливы в полоску, пышные «кукольные» платья и юбки, узоры в виде чёрно-белой шашки, кеды фирм Converse или Vans, скейтерские кроссовки с разноцветными шнурками — все эти атрибуты школьники копировали друг у друга.       При этом необязательно было кататься на самом скейтборде или даже его иметь.       Эмо-подростков можно узнать по выпрямленным чёрным волосам с неровно подстриженными цветными прядями и падающими на один глаз челкам, чёрному маникюру, сумкам-почтальонкам, шейным платкам-арафаткам, значкам и принтам с разбитыми сердцами, черепами и костями.       Пирсинг среди эмо тоже распространен, в том числе проколы губ, бровей или так называемые тоннели — круглые украшения в растянутой мочке уха.       Тысячи тинейджеров по всей России надевают шмотки чёрного и розового цветов, отращивают чёлки, красят волосы в чёрный цвет, подводят глаза, прикалывают на штанины чёрных узких джинсов нереальное количество значков, ходят на концерты добравшихся наконец до России эмо-групп, таких как My Chemical Romance или Aiden.       И Хиккан из этой тысячи выбрал её, глупую, неказистую Лизоньку.       Её, с рваными джинсами, длинными чёрными волосами, ярко-синей чёлкой, кедами с розовыми шнурками, тяжёлыми цепями на шее и серьгами повсюду.

×

      Жёлтый старый хрипящий автобус тормозит у остановки через дорогу от школы и ждёт, когда кучка подростков с рюкзаками за спинами повыпрыгивают из салона.       Туман сидит в самом конце автобуса, поэтому выходит она последней, пропуская вперёд Индиго.       Она вдыхает свежий воздух, пусть и загрязнённый выхлопами, но лучше, чем дома, и щурится от солнца, которое слепит её своими лучами.       Девушка сжимает лямку рюкзака и двигается в сторону главного входа школы. Вчера было размножение обезьян, а чего уж ждать сегодня она даже не знала.       Юная эмо цепляется за локоть подруги и улыбается тому, что наконец-то доехала до школы, на удивление не убив кого-то по дороге, не удержавшись за поручень и свалившись, а вот на пороге возле школы она уже подумавала: а почему бы не повернуть назад?       Это было бы неплохим решением, но вспомнив нотации Пчёлки и завывания Тумана о её учебе, Индиго всё же вошла в это пристанище Сатаны.       Понурив голову и стараясь не наткнуться на учителя, она шла по коридорам так ненавистной школы, шаркая цветной подошвой обуви и слушая звонкий голос новоиспечённой панкухи.       Индиго не наткнулась на учителя, но наткнулась на Шуму.       – Лиза, – произносит она, придерживая её за запястье, чтобы та не сбежала, – Ты в порядке? Как себя чувствуешь?       – А? – она глаза на Кристину, стоящую напротив, поднимает, кивает медленно и улыбается. – Хорошо всё, жива, практически здорова.       – Я всё ещё чувствую себя несколько виноватой. – глаза в глаза и улыбка. – Так что, как насчёт покататься вечером?