Невыносимый с красным подчеркиванием

Обязанности секретаря вполне позволяют Аль Хайтаму внести, вписать красными чернилами, в конце концов хоть кровью выцарапать ещё один синоним к слову невыносимый — Кавех. Эта изрядно надоевшая, трепавшая нервы регулярно, ежеминутно, творческая натура молодого архитектора упряма, вредна, вспыльчива и упёрта. Он, словно маленький ребенок, смотрит на окружающее с любопытством, при чём ещё и является бесконечным источником страданий и любовных тяжб. А Аль Хайтам всего лишь предпочел бы остаться в тишине. Секретарь знает, что Кавеху необходимо правильное окружение: чувствительная, желающая к себе постоянного внимания от каждого, личность находится на грани между счастьем и унынием почти всегда. Важно, чтобы его оценивали, хвалили или ругали, но главное не игнорировали. Аль Хайтам давно сделал вывод - парень вряд ли когда-нибудь сможет повзрослеть. Стоит смириться — секретарь взвалил на себя непосильную ношу. — Вы соседи? — Сожители. Ответ был удовлетворителен для любого, кроме Кавеха, что часто обижался, когда Хайтам прибавлял к той фразе «вынужденные». — Чего это вынужденные?! Аль Хайтам расслаблено расположился на диване в гостиной, для вида вложил книгу в руки и не для вида надел наушники, когда Кавех, как всегда, громкий, энергичный, почти не знал, куда себя деть и в раздражении не стоял на месте: то ходил из угла в угол, то быстро-быстро постукивал ногой, то барабанил пальцами по столу, в приливе энергии теребил волосы, уже изрядно растрепавшиеся. — Эй, мне неприятно, пойми! Ну извини, что тебе приходится слушать меня, зануда. Но знаешь, как обидно, когда ты вот так меня игнорируешь! Я же к тебе со всей душой, ну честно-честно. Аль Хайтам тихо буркнул: — Охотно верю. — Да я же… — Кавех вскинул руку, вероятно, планируя продолжить изливать накопившиеся обиды, но ахнув, бросил. — Кретин! Ты ничего не смыслишь в чувствах! Последние спроектированные мной скульптуры и то более приятны для общения! — Хорошо, что ты нашёл на кого теперь будешь вешаться. — То есть тебе ещё и не понравилось?! Аль Хайтам предпочел не давать ответ. — Все с тобой ясно. Сегодня я был вынужден разбирать за тобой бумаги и книги, они занимали всё мое рабочее место, потом расставлял их в алфавитном порядке, жертвуя временем нового клиента. Хотя бы верни за это ключи. — Нет. — Да почему?! — Архитектор рванул к соседу и, оказавшись сзади, рискнул сдёрнуть с того наушники, но его руку резко перехватила другая. — Прекрати. Если твой работодатель не великий мудрец, не вижу смысла так кичиться, — вздохнув, Хайтам медленно опустил наушники на шею и наконец повернул голову к стоящему сзади Кавеху. Кивнул, мол: «Что еще тебе от меня надо». Второй отвечать и не собирался. Переполненный чувствами раздражения и обиды парень не нашел лучшего варианта развития событий кроме одного — он резко укусил Аль Хайтама в плечо. Прикусывая кожу под одеждой, Кавех, наверняка чувствовал себя на верху блаженства, зная: второму хотя бы чуточку так же неприятно, как и ему, пусть и физически. Соизволил отцепиться он только тогда, когда секретарь повторил просьбу прекратить раз, быть может, в четвертый, рыкнул: — Больно! Удовлетворенный, хоть как-то выплеснувший энергию, Кавех быстро метнулся вперед, почти получив тяжелый подзатыльник. Архитектор вскинул руки, в сдающемся жесте: — Всё, всё не буду. Наверное. Аль Хайтам раздраженно хлопнул книгой, отбросил на стол. — Кавех, этот пустой спор начинает мне надоедать. Будь ты чуть ответственнее, то пошел бы и занялся работой. Я бы не отказался от пятнадцати минут тишины. — Ты ничего не понимаешь! Давай так: я уйду и не буду тебя трогать до конца дня… — Отлично, доброй ночи. — …за поцелуй. В комнате повисла звенящая тишина. Бровь секретаря взметнулась вверх, а от неосторожного движения ошалевшего мужчины, знакомо звякнула связка ключей, скорее всего, во внутреннем кармане его накидки. — Ой, да ладно тебе, — парень театрально продолжал, растягивая гласные, будто гипнотизируя, — наезжать на меня ты не стесняешься. Ну? Це-елый вечер и ночь без твоего любимого соседушки. Соглашайся! — Не смешно. — Ты меня не любишь?! — парень широко распахнул глаза, — или же, тот малец с летающей пищухой… Никакой не типа-друг?! Хайтам нецензурно выразился, устало откинулся на спинку дивана:— Ты последние мозги пропил? — То-очно, — Кавех всё пропускал мимо ушей, — то-то ты его домой повёл сразу! — Если у тебя какие-то проблемы – это не ко мне. — Я просто… У меня проект сложный, переживаю. — Как всегда. Лишь бы всем угодить. — Аль Хайтам! Ты же тоже входишь в список этих всех, — парень почти трясся от возмущения, — а тебя не смутило, когда… — …Когда ты в качестве «извинений» решил блеснуть остатками ума и споить меня ящиком вина, да? — Именно. — Прелестно, мне это льстит. — Да ладно, думаешь, я горю большим желанием облизываться с таким снобом… — Парень, медленно ступая, вновь приблизился к сожителю. Секретарь раздражённо вздохнул: — Известно одно: ты горишь желанием всех донимать. — На себя посмотри. — Кавех не стесняясь расположился у Аль Хайтама на коленях. Поёрзал. Нарастающее возбуждение навеивало воспоминания, ощущение дежавю, как, вроде бы месяц назад, оба пьяные рассуждали то о смысле жизни то, почему-то, в перебивках, смеялись над слухами, постоянно циркулирующими по Академии Сумеру. Потом, Хайтам признался, что сосед его несоизмеримо раздражает. В конце концов сам позволил тому улечься на собственных коленях… *** — Аль Х… Мх, я должен п-признаться… Я специально все это устроил, чтоб ты не вспомнил о моих про-оступках. Я, знаю, что невыносим, и-извини меня. — Угу. Все в порядке. — Ничего н-не в порядке. И вообще, тебе просто все равно на окружающих, не от… отнекивайся. Удивительно, как я ещё не разделяю с пустынниками какой-нибудь ковер с отвратительной бахромой, тако-ой с забившимся песком и из облезлой ткани, фу, а лежу у т-тебя на коленях. — Мне не все равно, придурок! — резко отрезал мужчина, стукнув кулаком по подлокотнику, — ну, архонты, тебя не-не заметишь, конечно. Ходишь красуясь, ещё и эти твои… — мужчина ткнул пальцем на невидимки, оставшиеся в волосах парня. Получилось так, что архитектор все вынуть не позволил, начал сопротивляться после того, как Хайтам, «помогая», ещё сильнее запутал волосы. — …по всему дому. — Ты самый лучший худший сожитель, знаешь, да-а? — Кавех, кое-как обняв за талию Хайтама, прикрыл глаза. — Знаю, проспись. Последнее, что услышал секретарь перед тем, как отяжелевшие веки опустились, под влиянием нескольких бутылок крепкого вина, это тихое: — Сам проспись… *** — Иди лучше делом займись, — устало продолжал секретарь. — Ты можешь хоть раз поразить меня чувством такта? Кавех резко осёкся, пронзительно застонал от боли и в неловком жесте почти упал к Хайтаму на грудь. Мыча, прислонился лбом ко лбу, шумно выдыхая: — Чего в бедра вцепился, я тебе не портовая шлюха! Он накрыл чужие ладони своими, переплёл пальцы, слегка сдавил. А Аль Хайтам, к слову, и не собирался исправляться: руки его, всё ещё лежавшие низко, беспокоили свежие синяки, которые его сожитель заработал, часто оставаясь спать на полу, иногда из-за вредности, усталости или потери ключей. Всё это архитектор чередовал почти в равной мере. — Отдал бы ключи, а потом хватал или сам тогда на улице спи, на пользу пойдёт. Мужчина, не позволив парню коснуться себя губами, отвернулся, задев носом нос, играл полное отсутствие интереса. — Ладно, я понял. — Кавех поднялся, сильно потирая глаза, лицо. За ладонями он скрывал выражение досады и ещё пылающие жаром щёки. Подождав, когда несолоно хлебавши, Кавех решится его покинуть, Аль Хайтам поднялся, схватив одной рукой за плечо, второй он приподнял парня за подбородок. — И чтобы до утра я тебя не видел. — Мужчина грубо взял парня за шею, сдавив пальцами полуостистую мышцу, напористо накрыл его губы своими. Приятно было признать, что не сухо и не бесчувственно он целовал Кавеха. Сам бы по неимению к себе отрицательных комментариев, оценил бы на пять. Хотя, до упоительной страсти, с которой архитектор всегда жил, рисовал и рассуждал, а сейчас вторил его движениям, влажно целовал, он бы не дотянул. Кавеха часто интересовало, где же Хайтам вычитал, о чувствах: «Вряд ли кто-то кроме меня, позволил бы этому гордецу себя целовать». Парень почти обмяк в объятиях, имитируя пальцами шаги, «прошелся» по груди, запустил руку под накидку Хайтама, к нагрудному карману. Не позволив тому опомниться, сам углубил поцелуй, кончиком языка скользнул по губам, нагло прикусил. С вызовом, нахальным взором парень поймал уже испепеляющий его - упёртый, тяжелый взгляд изысканных, словно титанит, глаз, они, несомненно, из-за своей отвратительной безэмоциональности, способны в секунду остановить хрупкое сердце Кавеха. — Будь по-твоему! — парень, оторвавшись, облизнул алеющие губы, окончательно поставил точку, развязно подмигнув, — доброй ночи! Он, развернувшись на носках, поспешил удалиться, игнорируя вырывающееся из груди сердце и прожигающий спину взор. Еле сдержался, чтобы в экстазе не захохотать, как думали многие, в отличие от Хайтама, красиво и звонко. Захлопнув за собой дверь, Кавех прислонился к ней, расслабленно запрокинул назад голову, ещё не отойдя от произошедшего, растянулся в блаженной улыбке. К себе он ушёл только спустя несколько минут в роли победителя - помимо всего парень прятал в карман свои ключи.