dance with a devil

      — Алло?       — Мы подъехали, босс.       Кайл, ответив кивком, который мог увидеть только он сам в зеркале ванной, отключил телефонный звонок. Напоследок он провел влажной ладонью по волосам, убирая их назад и этим приводя себя в довольно непривычный вид. Пряди вьющихся волос, которые по обыкновению спадали на лицо, сейчас непослушно лежали на макушке и медленно начинали топорщиться, норовя вернуться на места. Так оно и случилось — упругие прядки упали обратно, и тогда Кайл оставил зеркало. Внизу, под окнами квартиры, его ребята ждали, когда он спустится. Мешкать и убиваться слишком долго было нельзя, он и так потратил на это весь день.       В Нью-Йорке их с Тео пути разошлись на остаток ночи, чтобы под утро сойтись снова в номере отеля. С трудом уснувший в лучах рассвета Кайл услышал только, как открылась дверь и кто-то, шатаясь, дошел до кровати, попутно стягивая с себя одежду. Молодой азиат лежал лицом к окну и не посмел обернуться на Тео сразу. Но мужчина, похоже, страшно устал, так что совсем скоро Кайл услышал его тихое сопение. Тогда он не спеша обернулся через плечо и увидел обнаженную спину лейтенанта. Тот оказался раздет только по пояс, густые волосы скрывали одну из лопаток, а кореец в свете солнца мог разглядеть несколько небольших родинок на тонкой коже. Кайл тихо развернулся всем телом к нему и потянулся пальцем к одной из них, той, что на пояснице, и нежно коснулся. Он вспомнил, как ласково Матео целовал его собственные родинки на груди и животе. Похоже, они очень нравились Тео… и Кайлу тоже нравилась эта маленькая, скромная родинка.       Кайл уснул и снова проснулся в номере в одиночестве. Матео улетел обратно утренним рейсом, а молодому мужчине предстоял долгий путь в Монреаль на машине. Он покидал Нью-Йорк с облегчением, но не мог принять его с долей иронии. Вышло так, что он позабыл о своих переживаниях насчет Вивьена, просто заменив их на новые. Теперь он переживал за Тео. Тео, которому до него нет никакого дела. Нынче он всего лишь охотник за кайфом, такой, каких много в североамериканских кругах. Что с ним станется за ближайшие полгода? Через месяц? Да черт, что с ним будет спустя два дня — это уже большой и страшный вопрос.       Кайл, пряча ладони в карманы легкой кожаной куртки черного цвета, которую пришлось надеть из-за того, что в Монреале, оказывается, опять начались дожди, забрался в большой грозный «Рендж Ровер», за ним любезно закрыли дверь. Кайл моментально преобразился — перед своими ребятами нельзя было показывать слабость, иначе можно потерять авторитет…       — Он никак не хочет рассказывать нам, куда скинул вес, месье Со.       — Нужна рука мастера.       — То бишь, ваша.       Двое ребят на переднем сидении говорили между собой, Кайл только закатывал глаза, опять они его всячески возвышали, это ему не очень нравилось, но все же было молодому мужчине на руку. Пусть и правда думают, что он незаменим, иначе можно ждать подставы и от своих собственных людей. Хотя порой им Кайл доверял даже больше, чем себе…       Они оказались у старого заброшенного цеха, где раньше производилась всякая электроника вроде проигрывателей радио и кассетных плееров. Они бывали тут уже не раз, цех стал одним из самых излюбленных мест людей Со, потому что находился далеко от жилых домов… и все, что на нем происходило, всегда оставалось незамеченным.       Трое поднялись по пыльным ступенькам на второй этаж, где Кайл с трудом обходил мелкие разбросанные по полу запчасти и материалы для ручной сборки техники. Здесь, кажется, все еще пахло канифолью и расплавленным алюминием, а также спаянными между собой проводками в пластмассовой защите… Запах сложной и кропотливой работы. Собственно, то, чем собирался заниматься сегодня Кайл.       В одном из небольших помещений вроде старого кабинета уже сидели еще двое крепких парней и с ними мужчина средних лет, туго привязанный к стулу. Человек, который пытался обмануть их. Обмануть Кайла лично. Все в банде Со понимали, что бывает за попытки кинуть парней, но еще лучше знали, что бывает, если вздумаешь поиметь Кайла. Приближенные юного корейца всегда любили посмотреть, а особенно поучаствовать в любом из зрелищ, которые он устраивал.       — Интересная получается ситуация, месье… Боше, если я не ошибаюсь, — Кайл тряхнул одной рукой пыльный стул, схватив за спинку, и ловко развернул его этой спинкой к лицу привязанного. С неприкрытым страхом Боше смотрел на молодого мужчину, присаживающего на этот стул и обнимающего спинку перед своей грудью. Кайл разглядывал кидалу с любопытством, его парни так же смотрели, но все равно им не хватало хищности в глазах. Только сам Со мог так пугать людей своим непроницаемым взглядом…       А Кайл как раз был жутко зол. На этого мужика, на себя самого, на Тео, в конце концов. Он хотел сделать кому-нибудь больно, и этот кто-нибудь сидел сейчас прямо перед ним и смотрел в лицо, хлопая ресницами.       — Наш товар все еще у вас, а мы не знаем, где…       — Умоляю вас, я не…       — Молчать, когда босс говорит, — острый кончик ножа коснулся дрожащего подбородка мужчины. Тяжелый, сверкающий в полутьме нож находился в руке парня, который привез Кайла сюда. Юный кореец несколько секунд позволил мужчине находиться в страхе, а затем мотнул головой, веля убрать нож от лица трусишки.       — Ребята, дайте кто-нибудь сигарету, — Кайл довольно устало попросил, но уже через пару секунд к его губам протянули две пачки сигарет. Он будто нехотя дотянулся до ближайшей, третья рука тут же щелкнула зажигалкой. Услужливые псы. Если бы Кайл мог, то трахнул бы их всех, таких послушных и верных, но увы, очень немногие его ребята выказывали желание спать с мужчинами. Да и тех, с кем ему в итоге доводилось спать, он быстро убирал. Они слишком хорошо знали его слабости, это было невыгодно.       Кайл пристально наблюдал за подрагивающим коленом Боше и тем, как на его лбу между бровей образуется маленькая капелька пота. Прекрасное зрелище. Он так жалок, что не верится, что мог попытаться украсть у них такой приличный вес.       — Говорите, куда вы все спрятали, иначе я буду вынужден применить силу. Поверьте, я этого не хочу, но мои мальчики, как бешеные псы, всегда жаждут крови, — Кайл нарочно раззадоривал начинавших тихо рычать ребят, зная, как им нравится, когда он называет их своей стаей. Сила и единство, вот что они чувствовали в присутствии молодого мужчины, вот что они любили в том, что являлись частью семьи уважаемого месье Со.       — Н-но я все передал вашему человеку, честное слово!..       — Я — этот человек, — парень с ножом буквально оскалился и снова поднес лезвие к лицу Боше, так, чтобы тот видел, — и ты нихрена мне не передавал. Хватит лжи! Босс, что мне с ним сделать?! «Улыбку Глазго»? «Колумбийский галстук»? Что вы хотите на этот раз, босс?!       — Тише, тише. Давай начнем с малого. Может, выдернем пару ногтей для начала? Или вспомним наших японских братьев якудза и отрежем ему мизинец? Решайте сами, месье Боше.       Мужчина начал запыхаться. Кайл упивался его страхом, но ему не терпелось причинить Боше какую-нибудь боль, это было бы сейчас очень кстати. Кайл сможет почувствовать себя чуточку лучше, услышав крики и ощутив запах крови… Парень с ножом обошел мужчину и взял его за пальцы на связанных за спиной руках.       — Ну? Босс не шутит — выбирай!..       — Пощадите! Я ничего не знаю! Меня обокрали, когда я направлялся к вам!..       — Снова ложь. Вас видели на Сент-Катрин, где вы продавали мой товар за бесценок. Вы унизили нас своим похабным поведением, месье Боше. Знаете, я передумал. Как насчет «белорусской бабочки»? Давно хотел посмотреть, как это выглядит вживую.       — Что… что это еще такое?..       — Мы засунем твои яйца в глотку и вытащим через два разреза, — с большим удовольствием объяснил верный пес Кайла, наклоняясь и глядя на то, как Боше почти теряет сознание от ужаса.       — О Боже…       — Не упоминай Господа, если не собираешься начать молиться, — Кайл положил голову на свои сложенные на спинке ладони, упиваясь паникой мужчины.       — Босс, он мне надоел! Я отрезаю ему палец.       — Нет!       Кривая молчаливая улыбка Кайла означала согласие. Толстое, но острое лезвие прошлось по костяшке мизинца, с хрустом проникло между мягких суставов и отсекло фалангу. Истошный крик, и мужчина забился в истерике на стуле, достаточно обильно пачкая кровью пол под собой. Кайл не прекращал довольно улыбаться.       — Где мой товар, сука?       — Я не знаю!.. Не знаю…       — Режь еще.       Глаза юного корейца немного прикрылись, когда он вновь услышал хруст и крик. Ему казалось, что так ломается что-то внутри него и боль в груди понемногу ослабевает. Невыносимая, противная и навязчивая боль, которую он мог унять либо длительным отрезком времени, либо быстро, но с насилием над кем-то. Притом он мог, как сейчас, сам ничего не делать, а только распоряжаться, и это все равно помогало.       — Где. Мой. Товар.       Со скрипом стул подъехал ближе к Боше, Кайл смотрел на него в упор, держась за спинку пальцами и слушая горячее, противное дыхание мужчины. Его ладонь вдруг вытянулась немного в сторону, и в нее легко и уверенно вложили тяжелый нож. Кайл осторожно провел ребром лезвия по своей щеке, оставляя ровный кровавый след от скулы до уголка губ и глядя безумным взглядом на уже почти обделавшегося Боше. Что он чувствовал, насколько сильный животный страх его сковывал, Кайл мог представить с трудом… и ему это нравилось.       — Я сожру тебя здесь, грязный ублюдок, если так ничего и не скажешь… — все то же покрытое кровью лезвие вдруг коснулось самым острием кончика носа мужчины. Кайл жутко хотел всадить его в лицо Боше, желательно между глаз, но они никого не убивали. Только мучали. Наказывали.       — Еще палец, босс?       — Нет! — Боше с мольбой посмотрел на стоящего над собой парня, затем на Кайла и начал активно кивать и глядеть большими глазами. — Хорошо… я все скажу, все скажу. Пожалуйста, прекратите это… Я все вам расскажу…       Кайл осторожно выпрямился и принялся внимательно слушать, куда и как Боше дел его товар. Оказалось, половина уже продана, так что мужчина оказался ему должен приличных денег и не важно, где он их возьмет. Молодой кореец слушал без интереса, зная, что эта информация нужна не его ушам, а ушам его ребят. Они разберутся, сами все организуют, Кайл и в этом деле не нужен. Он нужен, только как лицо, словно амбассадор бренда «Со», которое их представляет перед людьми. Кореец давно работал в таком режиме, это для него был идеальный сценарий. Стать зачинщиком дела, которое теперь способно работать и без тебя. Ну что может быть профессиональнее?       Кайл как раз только докурил сигарету. Месье Боше выглядел радостным, надеясь, что после всего признания с ним просто не может случиться что-то плохое. Он же все рассказал.. но ладонь Кайла с тлеющей сигаретой приблизилась к лицу быстрее, чем тот успел отреагировать. Красные огоньки пепла прижались к коже мужчины аккурат между бровей, он снова закричал и начал пытаться увернуться, но крепкий парень держал за виски. Жаль, что из-за крика Боше тихое шипение потухшей сигареты не было слышно, но это ничего. Кайл и так получил свое…       — Это вам на память. Не смейте больше даже думать появляться на наших территориях.       Кайл снова лениво поднялся и начал покидать помещение в сопровождении только одного человека — водителя. Молодой азиат видел, какое довольное лицо у его паренька, как тот сдерживает улыбку. Кайл вдруг решил, что ему нужно его похвалить, чтобы показать, что ему не все равно на каждого своего, а уж тем более настолько приближенного человека.       — Хорошо поработал, Кайзер, — после этих слов Кайл увидел такой воодушевленный взгляд на себе, что даже стало завидно. Но он был также рад, что смог порадовать кого-то настолько сильно. Кайзер — парень, который, казалось, готов сам себе горло перерезать по приказу Кайла. «На таких людях, наверное, весь мир и держится», — думал Кайл, неожиданно испытывая странное, страстное желание по отношению к этому крепкому молодому человеку… но нет. Кореец прекрасно знал, что тот любит женщин и только женщин. Он невольно улыбнулся, пытаясь засунуть свои прошлые фантазии как можно глубже.       И все же, сейчас Кайзер отвезет его обратно домой, и Кайлу придется снимать сексуальное напряжение с кем-то другим. Снова звонить кому-то… снова звать, снова быть раздетым в коридоре и оттраханым на твердом полу. Вот бы найти кого-то, вроде Тео, того, кто будет так же ласков и мил, кто поцелует в родинку на груди или проведет кончиком носа по кости таза. Кайлу не верилось, что он думает об этом, но и обмануть себя он был не в силах. Человек, привыкший к грязному, животному сексу жаждал чего-то настолько нежного…       — Ваша заслуга, босс. Быстро он раскололся! Стоило ему только вас увидеть…       — Или, может, стоило начать отрезать ему пальцы?..       Кайзер растянул губы. Улыбка, похожая на улыбку Тео. Кайл с трудом отвел глаза, его брови начали дергаться и сводиться к переносице. Опять этот Тео врывался в его голову без спроса, напоминал о своем существовании, заставлял прекращать обращать внимание на других мужчин. Неужели сегодня Кайлу придется удовлетворять себя самому?.. Вспомнить бы, где лежат его резиновые игрушки…       — Как ваши дела, босс? — уже в машине спросил вдруг Кайзер, когда молодой мужчина сидел на месте пассажира спереди. Кореец дважды моргнул прежде, чем понять, что ему только что задали вопрос. Он немного растерялся и заерзал, но быстро взял себя в руки и попытался расслабиться вновь.       — Так заметно, что все хреново?       — Две отсеченные фаланги и сигарета в лоб. Вы сегодня довольно злой…       — Что же тогда со мной было, когда мы прибивали кому-то руки гвоздями к доскам? Я тогда даже сам взял в руки молоток, — пока Кайл говорил, ему протянули пачку влажных салфеток. Он послушно достал одну и начал вытирать щеку от чужой крови. В момент, когда он был напряжен, это раззадоривало, но сейчас ему и самому казалось жутким то, что он мог вот так легко смазать кожу чужой кровью.       — Если я не путаю, вы тогда расстались с Бернардом.       — Точно. Завидная память, Кайзер.       — Разве у вас не появился новый парень?       — Кто?       — Вы приходили с ним, когда мы разбирались с той лесбиянкой. Такой высокий, длинноволосый. Все, как вы любите. Правда, волосы черные, — Кайзер невольно вспомнил лицо Берни, его светлые локоны, и это вызывало улыбку. Он ранее не задумывался о том, что у месье Со есть какой-то вкус на мужчин.       Кайл ощутил приятный угол в глубину сердца. Парень… как сладко звучало это слово по отношению к Матео. Тот, кем он никогда не станет для Кайла. В груди все сжалось, молодой мужчина едва заметно скукожился и спрятал руки в карманы снова. Резко захотелось напиться и все-таки наброситься сейчас же на Кайзера, пусть даже он после этого получит по роже. Но эти губы, чем-то так похожие на губы Тео, ему безумно хотелось расцеловать…       — Не хочешь зайти на чашечку чая, Кайзер?       — Босс, простите, но я ведь знаю, что творится в вашей квартире. Боюсь, мне там не место, — они оба тихо посмеялись, и только тогда Кайл смог действительно расслабиться. Да, Кайзеру точно не место в квартире, где не бывает ничего, кроме мужского секса. И тем не менее, Кайл был не против даже просто пообщаться с одним из самых приближенных людей в своей семье Со… но, похоже, не судьба, и тогда, наверное, оно и к лучшему.              — Тео…       — Что опять «Тео»? Не нужно звать меня по имени таким жалобным голосом. От этого хочется сдохнуть в три раза сильнее. Я понимаю, что со мной, почему и даже знаю, что с этим делать. Я только не вижу смысла во всем этом. Буду я жить или умру, для меня это не имеет значения.       Путь со скопища крутых тачек в сторону острова Манхеттен, в клуб «Джой». Кайл без устали говорил с Матео обо всем, что приходило в голову, и как всегда, они не обошлись без подковыривания болезненной, но подсохшей раны Тео. Они оба были под экстази, хотелось общаться, у мужчины сильно развязался язык и он выдавал одно откровение за другим…       — У тебя есть старший брат. Подумай о том, каково ему будет, когда он узнает, что его любимый маленький Тео умер. От передоза. Или порезал себя в мясо. Одинаково болезненные новости. В любом случае, это смерть от собственных рук. Представляешь, какое лицо будет у Люсьена, когда ему скажут, что за твоим столом будет сидеть кто-то другой? Готов поспорить, он выдернет себе пару клоков волос, когда услышит это.       — Причем тут вообще Люсьен?       — А ты думаешь, ему на тебя плевать? Вы каждый день работаете плечом к плечу, это оставляет глубокий след в душе. О, Тео, только не говори, что не считаешь его своим близким человеком…       — Я… не уверен.       — Если даже сержант Декарт ничего для тебя не значит, то на каком уровне тогда нахожусь я? — за улыбкой Кайл неумело прятал обиду, — Как и любой другой парень, с которым тебе довелось переспать однажды?.. Почему ты не можешь назвать Люсьена своим другом? Что тебя пугает?       Тео демонстративно отвернулся в окно пассажирского сиденья, не желая больше отвечать на вопросы. Кайл снова поднимал острые темы, так что Матео пришлось все-таки остановить это. Может, он и хотел выговориться, признаться во всем, как есть, но его также преследовал какой-то страх показаться слабым. Тем более перед Кайлом…       — Ты боишься привязываться к людям, — Кайлу уже не нужен был ответ. Все было ясно до предела. — Ты потерял тех, кого любил больше всего на свете, и теперь тебе страшно почувствовать это снова…              — Тео?.. — Люсьен смотрел пристально в лицо почти что спящего за рабочим столом мужчины. Тиканье часов на запястье, тихое шипение радио на заваленном столе Люсьена, даже тление сигареты в пепельнице ворвалось внезапно в туманное сознание мужчины. Матео несколько раз моргнул, чтобы после снова просто спрятать лицо ладонью и жалобно промычать. Он совершенно не выспался накануне, он вообще перестал спать и это продолжалось на протяжении нескольких тяжелых дней. Вернее, ночей, в течение которых он только и делал, что снюхивал что-нибудь белое с экрана своего телефона, уже провонявшего чуть-чуть лавандой и сильно больницей.       — Тео, нам срочно нужно поговорить, — сержант Декарт оставил полуспящего Матео за столом и отошел к двери кабинета, чтобы щелкнуть замком в ней. Сегодня был первый его рабочий день после отпуска, и он, увы, не испытал должного удовольствия от возвращения на работу. Все дело в коллеге, с которым он делил кабинет. Люсьен отвык от рабочего режима за две недели и проспал, совсем забыл о кофе и предупредил Тео о том, что опоздает. Юноша знал, что мужчина будет не в восторге… но в трубке телефона ему сказали:       — Ничего страшного. Возьми мне ванильный латте.       Но какой еще, к черту, ванильный латте? Тео никогда не пил ничего, кроме орехового капучино и изредка его же с мороженым в особую жару. И то потому, что Люсьен сам ему поведал о его существовании… Это первое, что напрягло Декарта, а когда он, наконец, приехал на работу, то и вовсе повергся в шок. За рабочим столом сидел изнеможенный и исхудавший до ужаса Тео, круги под глазами стали заметны так, словно светили прожекторами прямо в лицо Люсьена. Сержант испугался, но поначалу списал это на свое долгое отсутствие и то, что мужчине пришлось две недели работать за двоих…       Но вскоре Тео не оправдал ожиданий Люсьена от слова совсем. Они сидели за работой уже часа три, и мужчина все время делал что-то, что вообще не было связано с рабочими моментами. Пытался поговорить с Декартом, рисовал на листочках блокнота каракули, вертелся в кресле, молниеносно быстро складывал самолетики из исписанных листов и отправлял их в полет, сопровождая своим тихим смехом. Люсьен в конце концов просто пригляделся и понял, что все действительно так, как ему и показалось…       — Матео? Господи, посмотри на меня, пожалуйста, — простая просьба, которая не может быть исполнена. Люсьен с трудом сглотнул и от отчаяния взялся пальцами за щеки мужчины, но и это не помогло. Огромные черные зрачки блуждали, не могли найти источник звука в виде голоса Декарта. Казалось, он прямо сейчас находится в другом измерении. — Матео? Лейтенант Дюран? Черт возьми, что ты… ты что-то принял, Тео?       — Я? Ты, должно быть, шутишь, Люси… — даже голос выдавал мужчину. Все те две недели, что Люсьен отдыхал, Матео не находил себе места после принятого в следующем после «Джоя» клубе Нью-Йорка наркотика респираторно, ему все время хотелось повторить это до тех самых пор, пока он, наконец, среди одной из бессонных ночей в своем разбитом состоянии не наткнулся в сети на маркетплейс, где можно было, кажется, купить все, что угодно. Матео знал немного о подобных сайтах и точно знал о тех, на которые лучше не соваться — там работали парни из их подразделения, выдавая себя за дилеров… но то, что нашел Тео, оказалось чем-то совершенно иным и незнакомым их скромному отделу.       — Не шучу. Ты себя видел? Боже мой, да если тебя в таком виде встретит начальство, тебе конец…       — О чем речь? Я не понимаю.       — Черт тебя дери, Тео, — Люсьен яростно шептал, наконец, на пару секунд ловя на себе опьяненный взгляд, — Что ты съел? Это от твоих таблеток? Или ты, наоборот, перестал их принимать? Что с тобой такое происходит…       Молодой сержант уселся прямо на полупустой стол Тео, продолжал держать руками его лицо и рассматривал. Декарт начинал постепенно углубляться в мысли о том, что такое в действительности мог употребить Матео, намеренно это случилось или по ошибке, один раз или уже нет… На лице Люсьена появилось разочарование, которого мужчина не видел. Он, кажется, вообще ничего не видел, кроме каких-то ярких цветных картинок, мерцающих в его собственной голове.       Люсьен быстро нашел на столе мужчины баночку из-под «Апо-флуоксетина», щелкнул крышкой и заглянул в нее. Совершенно пустая. Декарт четко осознал, что каким-то чудом умудрился столь долгое время не замечать никаких проявлений зависимости у Тео. Если бы только он был чуточку внимательнее…       — Тео… побудь здесь, ладно? Я отлучусь минут на десять, схожу в аптеку. Ты меня слышишь? Ты ведь понимаешь, что я говорю?       — Да, да. Ты пойдешь в аптеку.       На удивление, слух у мужчины работал лучше, чем зрение. Тем не менее, Люсьен все равно боялся, что Дюрана могут найти в таком непотребном состоянии. Он спрыгнул со стола и поспешил выйти, на всякий случай заперев дверь в кабинет снаружи. Если вдруг его поймают, он обязательно придумает, что сказать, чтобы хоть как-то выгородить Тео.       — Это… это все его таблетки, да, он просто перепил лекарство и это — побочный эффект, — Люсьен обнимал себя за плечи, ежась от ветерка, пронизывающего даже с учетом того, что он накинул ветровку. — Боже мой, Тео, ну что ты натворил… Только держись, теперь держись. Ты справишься.       Конечно, Люсьен дико переживал за своего коллегу. Они знали друг друга не первый год, у Декарта, возможно, даже не было кого-то еще, с кем он общался бы уже так долго за последнее время, да и в целом в общении с Тео у них никогда не возникало каких-либо проблем. Жаль, они редко выбирались куда-то вместе. Если бы Люсьен чаще видел мужчину за пределами полицейского участка, он бы понял, что с ним что-то происходит. Причем что-то поистине ужасное…       Сержант был готов на многое, чтобы прикрыть своего коллегу. Своего друга. Он нервно простоял в очереди в аптеку, накинув капюшон ветровки на голову и пригладив под ней волосы так, чтобы не выглядеть, как обычно. Люсьен почти мастерски замаскировался под странного подростка, даже брюки со стрелками были в тему — что только не взбредет голову носить человеку, у которого явные проблемы с психикой? Декарт немного скрючился и подошел к окошку аптеки, странно глядя на фармацевта, совершенно так же, как девушка в белом халате начала смотреть на него.       — Здрасьте… это… у меня, там, друг случайно таблеток переел, ему плохо стало…       Люсьен озирался и был рад, что позади него никого в очереди не осталось. Он потер пальцами кончик носа и шмыгнул, словно давая фармацевту понять, как обстоит дело в реальности.       — Каких таблеток?..       — Да там, это… ну, как их? Антидепрессанты ему прописали. Глючит его от этих таблеток, дайте что-нибудь…              Тем временем перед Тео расплывался кабинет, в котором он остался совершенно один. Привычно заставленный стол Декарта, монитор его компьютера, полки с папками документов, которые им предстояло изучить или уже изученными. Мужчина шумно выдохнул и несколько раз моргнул, словно пытаясь стянуть с глаз странную пелену, мешающую видеть все в естественном цвете.       Плохо. Больно. Нос заложен, нечем дышать. Вереницы мыслей, проносящихся перед глазами. Желание умереть. Желание повеселиться. Тео медленно наклонился к своим ладоням и спрятал в них лицо, пытаясь скрыться от всего мира в своих маленьких, жалких по сравнению с ним руках. Довольно неожиданно он начал понимать, где он и что с ним происходит. И даже то, куда делся Люсьен, он вспомнил и понял. Но ему очень, очень не хотелось бы все осознать…       Дрожь в руках. Дерганый взгляд. Тео хватает пальцами собственное колено, которое не может уняться от нервного тика. Рубашка душит, пуговицы быстро расстегиваются. Все мешается. Неудобно сидеть, неудобно быть в одежде, неудобно находиться в собственной коже. Дрожащие пальцы Тео вытягивает над столом и смотрит на них же, прислушивается к звуку наручных часов.       Вот бы снова прийти свежим утром в кабинет и подождать пару минут до того, как Люсьен принесет стакан его любимого, вкуснейшего кофе. Постойте, но ведь это уже было сегодня, буквально несколько часов назад… но Тео не почувствовал должного удовольствия от стакана горячего напитка. Он вообще, кажется, в эти минуты был не здесь, а где-то далеко в собственном, беззаботном мире.       Тео рвано и глубоко вздохнул, выпрямившись, когда в его сознание резко ворвались воспоминания за прошедшие несколько дней и ночей. Он вспомнил множество обрывков, порой бессвязных, они возвращались в память без какой-либо хронологической последовательности. Сумасшедшая техно-музыка. Его влажные пальцы сразу в двух отверстиях дико возбужденной девушки. Разговор на тему продолжения рода с каким-то бритоголовым парнем. Чья-то рука на его члене в туалете бара, пока он мочится. Невыносимый спазм в желудке и моментальная рвота. Голос Кайла, говорящий, что он ведет себя по-детски…       Тео схватился за рубашку на груди одной рукой. Откуда там Кайл? Должно быть, это старые воспоминания ворвались в более новые. Мужчина полностью осознал себя и произошедшее с ним, что заставило его почувствовать себя полным дерьмом. Неужели воспоминания этих дней, все до последнего — реальны? Разве мог он творить что-то такое? Что он употреблял?.. Этого Тео даже не помнил, да и, по сути, оно было не важно. Единственное, что его в данный момент взволновало, это то, что они с Кайлом в треск разругались…       — Пришел в себя? — Тео дернулся от неожиданно раздавшегося в дверях голоса. Это Люсьен. Он прошел и поставил на стол Тео большую пластмассовую банку с сорбентом, двинулся дальше, раздеваясь и одновременно подходя к кулеру. У Матео чуть не остановилось сердце от страха. — Твою мать, Тео… Объясняться будешь?       — Насчет чего?       — Насчет чего?! Насчет себя. Что с тобой, нахрен, такое? Ты реально своих транквилизаторов наглотался или что? — Люсьен поставил стаканчик с водой на стол Тео и развел в нем порошок, который должен был помочь ускорить выход всего шлака из организма мужчины. Матео без вопросов схватился за стаканчик и быстро выпил все. Люсьен смотрел на него, разглядывал нездоровую красноту вокруг глаз, сухость кожи и впалость щек.       — Не знаю. Отравился, наверное.       — Не неси ерунды. Рассказывай все, как есть.       Матео начал мотать головой, выдавая свое нежелание говорить правду с потрохами, тогда как рот утверждал другое:       — Что рассказывать? Мои выходные затянулись и я пил всю ночь… — Тео дотянулся рукой до баночки со своими таблетками и быстро открыл. Его взгляд потупился на несколько секунд, но быстро поднялся на Люсьена, стоящего перед его столом. — Ты забрал мои лекарства?       — Что? Нет, она была пустой, когда я заглянул в нее.       — Зачем ты в нее заглядывал?       — Я испугался, что ты обдолбался своими антидепрессантами…       — Верни мне мои таблетки, Люсьен.       — …там ничего не было, Тео.       Поломанное сознание Матео нашло врага в лице сержанта Декарта. Ну конечно, он ведь полицейский, наверняка уже сдал Тео и теперь делает вид, что они все еще друзья, что он ухаживает за ним. Внезапно мужчина швырнул пустую баночку из-под таблеток в сторону Люсьена, заставляя его испуганно притянуть руки к груди и отойти на пару шагов.       — Что значит «ничего не было»? Если я перестану принимать лекарства, я с ума сойду, ты это понимаешь?       — Так тебя от них так штырит или что? Объясни, пожалуйста, что с тобой такое, я ничего не понимаю!       — Со мной все нормально, — внезапная улыбка на лице Тео обезоружила Люсьена. Злоба, теперь широкая улыбка, а что дальше? Дюран казался совершенно непредсказуем. Его бешенные глаза изучали лицо сержанта, слово видели его впервые, словно он был человеком, который пришел с ним расправиться. Он опустошил его баночку, лишил его лекарств или что он там носил, это не важно. Это его рук дело, однозначно. Тео нужен был кто-то виноватый в его состоянии, а рядом был один лишь Люсьен, и выбор автоматически пал на него.       — Может, тебе лучше поехать в больницу?       Мгновенно в голове у Тео словно щелкнул какой-то тумблер после этих слов Люсьена. Стало дико страшно, захотелось сбежать и исчезнуть где-то, где его никто не найдет. Больница для Матео означала то, что всем станет известно его состояние и уровень его зависимости, это заставило его тут же начать ощущать дрожь во всем ломающемся от нехватки дозы теле.       — С чего бы мне ехать в больницу?       — Ну, вдруг тебе станет хуже, а я даже не знаю, что с тобой.       — Я же сказал — все хорошо, — грубый ответ, пальцы одной руки сжаты в кулак с хрустом при помощи второй. — Садись за свой стол, сержант, и продолжай работать.       — Но я же…       — Усади, мать твою, свой зад в кресло и отъебись от меня, Люсьен.       Ошарашенный взгляд Декарта встретился с разъяренными глазами Тео, и через секунду второго резко схватили за грудки. Мужчина такого не ожидал и брезгливо посмотрел на руки сержанта, крепко держащие его рубашку пальцами и тянущие в свою сторону.       — Как вмазать бы тебе, да боюсь, не поможет… — Люсьен тут же выпустил белую ткань из рук и отошел, не желая больше даже смотреть в сторону Тео. И ради этого куска дерьма он только что бегал в аптеку, придумывал на всякий случай какие-то отмазки перед начальством, ради него буквально был готов попасть под статью за то, что хотел покрывать полицейского, употребляющего запрещенные вещества? Но даже не это пугало и напрягало Люсьена, а скорее то, что Матео вел себя, как кто-то совершенно чужой ему, совсем не тот Дюран, к которому он давно привык…       Двое мужчин тихо сидели за столами. Декарт и впрямь уткнулся в монитор, тогда как Тео очень долго и бессмысленно смотрел в одну отдаленную точку. Он все еще утопал в собственном надуманном страхе, его жутко трясло и мотало из стороны в сторону. Одну секунду он хотел извиниться перед Люсьеном, вторую — послать его к черту и больше никогда не разговаривать. Мужчина видел всю свою проблему в человеке за столом напротив, даже не пытаясь понять, что Декарт вообще никакого отношения к его боли не имеет…       Быстро моральное состояние Тео ухудшалось. Еще несколько минут, и он уже держал себя крепко за корни волос пальцами, чувствовал, как изредка волоски выдергиваются вместе с луковицами, и ощущалось это так, словно из-под кожи выдирают богатые картофелем клубни. Больно. Плохо. Нечем дышать. «Ты эгоист, Тео». «Вмазать бы тебе». «Ведешь себя, как ребенок». Казалось, Матео только и ждал, когда память подкинет ему последнюю фразу, чтобы он, наконец, мог позволить себе дать слабину и выплеснуть все накопившиеся чувства самым детским из всех возможных способов.       Люсьен с трудом различил сквозь очень тихий звук радио что-то похожее на всхлип. Сержант тут же наклонился вбок, чтобы иметь возможность увидеть Тео из-за своего монитора, и лицезрел Дюрана, все так же хватающего себя за волосы и залитого болезненными слезами. Обиду Декарта как рукой сняло — он почти вскочил и быстро обошел два стола, чтобы подойти к Матео сбоку и заставить его перестать так держать себя за голову, снова посмотреть на него…       — …поезжай домой, Тео, возьми больничный. Я скажу ребятам, что у тебя какой-нибудь депрессивный эпизод или нервный срыв, придумаю что-нибудь, — Люсьен, очень и очень странно себя чувствуя, стирал большими пальцами слезы с лица беззвучно плачущего Матео. Сержант не помнил, приходилось ли ему хоть раз ранее видеть подобные слезы — соленая жидкость из пустых, безжизненных глаз. Тео, казалось, даже не дышал, но время от времени он все же всхлипывал и это давало Декарту понять, что он вообще жив.       — Я не хотел, Люсьен…       — Да, я в курсе, — сержант даже усмехнулся, уже вытирая слезы рукавом своей рубашки, потому что ладоней буквально не хватало. — Ты справишься. Слышишь? Позвони брату или своей девчонке, пусть они тебе помогут. Если они почему-то не смогут или не захотят, тогда я помогу.       — Тебе это не нужно, сержант.       Наконец-таки речь Тео приобрела ясность. Он окончательно все понял, его состояние снова изменилось и увы, неизвестно, надолго ли…       — Все равно, будь на связи по возможности. Чтобы я не переживал тут зря и мог нормально поработать. Ты за время моего отпуска почти нихрена не сделал, — кроткая улыбка тронула губы Люсьена, и Тео вдруг осторожно улыбнулся тоже, следуя его примеру. Его голова потяжелела от слез и захотелось спрятаться от стыда. Заплаканное лицо уткнулось в рубашку на животе Декарта, в голове витали мысли о том, что делать дальше. Кто сможет помочь ему? Нужен ли он кому-то больше, чем Авелю?..       Болезненно было осознать, что тот, кому он хочет позвонить больше остальных, скорее всего, даже не возьмет трубку…              — Все же было хорошо, Тео. Зачем ты так с собой? Неужели… настолько невыносимо было это чувство, от которого тебя пытаются избавить всю жизнь? Ты же больше десяти лет держался, спасался сигаретами, откуда взялись эти таблетки? Таблетки, таблетки, где мои таблетки… — на заваленном всяким хламом полу спальни Тео искал что-нибудь, что поможет ему отвлечься от собственного состояния. Футболка мокрая насквозь, волосы в ослабшем хвосте растрепаны, он листает старую книжку с картинками, где разглядывает нарисованных щенков и уточек. Его лицо ненадолго преображается и улыбается, но скоро книжка закрыта, и он снова утопает в ненависти к себе. Суставы локтей и колен потихоньку начинает крутить, ему тяжело двигаться, он продолжает искать спасение в окружающих его любимых вещах.       Скоро дрожащие руки добираются до скромной полочки с пластинками. Теми, которые принадлежат ему. Худые пальцы нежно ставят винил на проигрыватель и перемещают иглу, чтобы через пару мгновений до ушей Тео дошла музыка. С первых нот он легко узнал группу Kasabian и не возражал, чтобы именно они сопровождали его в эти тяжелые часы, пока он будет умирать на полу родной спальни. Конечно, умирать — это громко сказано, но Матео кажется, что это именно так и никак иначе.       Около часа назад он чудом дождался врача и встретил его в еще приличном состоянии, пришлось выдумать историю о том, что он перестал принимать антидепрессанты и у него произошел срыв, на что ему дали несколько дней отгулов и велели возобновить прием препарата. Тогда Тео много кивал и вытирал слезы с лица, чувствуя себя крайне уязвимым перед лицом такого всезнающего человека, как врач скорой помощи. Ему вкололи немного успокоительного, и теперь он хотя бы мог не думать о том, чтобы сейчас же вскрыться в ванной комнате.       — Что же делать? Чем себя вообще можно занять, чтобы не думать о кайфе? — Матео смотрел на свои пальцы и пытался думать, но вспомнить хоть одно занятие, кроме секса под дозой молли, которое бы ему прямо нравилось, не получалось. Тео нравилось работать, но он не мог делать это сейчас. — У тебя же нет никаких увлечений, кроме пожирания себя самого и копания в своем прошлом. Твоя жизнь, Тео, не имеет никакого смысла. Что ты такое? Несчастное дитя, страдающее всю осознанную жизнь. Трагедия сломала тебя и у тебя нет сил собраться воедино снова…       Взгляд измученного самим собой Тео начал блуждать по комнате. Книги. Пластинки. Цветочный принт на одеяле. Странная, старая люстра. Компьютерный стол. Подставка для ручек. Матео быстро встал с пола и подошел, моментально хватая из этой подставки канцелярский нож. Несколько щелчков, и лезвие выдвинуто, мягко сверкает в тусклом свете уличных фонарей. Тео слушает альбом «48:13» и размышляет о том, как лучше резать — вдоль, поперек, или просто исчертить случайными полосами свои руки и смотреть, как кровь вытекает? Насколько больно ему будет? Такого способа причинить себе боль он еще не применял…       — Смерть порождает смерть…       Заметно трясущаяся рука приблизилась лезвием к коже, но Тео вздрогнул и выбросил канцелярский нож в сторону. Он ненавистно вскрикнул, крепко ударил себя ладонями по лицу и вернулся к кровати. Там Матео улегся на бок и притянул колени к груди, обнял и зажмурился. Ему просто хотелось бы раствориться в воздухе и больше не чувствовать всего того, что с ним происходит. Хроническая депрессия вперемешку с абстиненцией — прямая дорога в могилу. Голова пухнет вместе с глазами от бесконечных слез. Хочется почувствовать хоть что-то, кроме давящей боли в груди и вечной ненависти к себе. Пальцы Тео забрались в волосы на затылке и сильно сжались, тянули за корни, больно, но немного отвлекает…       — Ну зачем ты отпустил их тогда? Почему позволил им уехать? — Тео шепотом говорил с самим собой, будто пытаясь пообщаться с двенадцатилетним Матео внутри себя. — Представь, что было бы, если бы они остались живы. Ты был бы счастлив и вырос, окруженный любовью…       — А что я сказал бы? Откуда я мог знать, что с ними случится?       — Нет, ты должен был знать. Это твоя вина, только твоя. Ненавижу тебя… — Матео говорил обидные слова себе из прошлого и осознавал это. У него всегда было желание уничтожить этот остаток ребенка в себе, а теперь, ко всему прочему, ему прямо сказали, что он ведет себя по-детски и это неправильно. Конечно, слушать обозленного и обиженного Кайла ему не стоило, но разве можно это доказать своей ушатанной психике, которая только и ищет повод и причину съесть себя заживо…       Тео начал засыпать от усталости или, возможно, желания забыться и больше не существовать хотя бы пару мгновений, но ему не позволили. Кто-то звонил. Матео, почему-то, думал, что это Люсьен и ему не хотелось вставать ради того, чтобы ответить. Не верилось, что кто-то может в действительности переживать о нем так сильно, чтобы нуждаться в ответе здесь и сейчас. Но нет, он ошибался. Телефон тут же зазвонил во второй раз после первого, и мужчина, выругавшись вслух, встал. Мобильный на письменном столе. Как же далеко…       Как только Тео увидел на экране, что ему названивает отец Бартоломео, тут же весь продрог. Холод и жар попеременно пронеслись по телу несколько раз, мужчина не знал, куда себя деть. Шмыгнув носом напоследок и покашляв, он все же ответил на звонок. Неожиданно было услышать голос священника, Матео все еще не осознавал, что происходящее реально и Бартоломео действительно ему звонит…       — Тео? Здравствуй.       — Здравствуйте, отец…       На несколько напряженных секунд между ними повисла тишина.       — Ты в отъезде?       — Нет, я дома…       — Тебя не было на службе, и я подумал, что ты уехал. Все нормально?       Матео вдруг осел в кресло у стола и коснулся пальцами собственного лба. Как он мог забыть о своих походах в церковь? Кажется, он пропустил уже два воскресения… Какой стыд. Но Тео быстро нашелся, как себя оправдать. Он же получил реакцию отторжения на свой поступок, когда в последний раз виделся с Бартоломео, так что у него есть веский повод избегать новых встреч с ним…       — Признаться, я немного приболел, отец. Сижу на больничном.       — Ох, эти перемены в погоде всех скосили. Ты простужен? Может, тебе нужно что-нибудь? Лекарства, витамины…       — Нет, это не из-за дождей… — Тео остро почувствовал необходимость раскрыть еще часть информации о себе перед Бартоломео, кроме того, что он неженатый лейтенант полиции, — Я по собственной глупости перестал принимать свои препараты. На работе у меня случился нервный срыв и… теперь я сижу дома.       — Ох, Тео… — голос Бартоломео зазвучал обеспокоенно, — тебе уже лучше? Это ничего, все под Богом ходим. Все наладится. Может, мне приехать? Поговорим, отведешь душу…       Матео вдруг задумался. Бартоломео ведет себя, как обычно, будто ничего и не было. Может быть, Тео тоже лучше сделать вид, что это была ошибка и забыть о том скромном поцелуе? Священник предлагает помощь, встречу, Тео попросту не может отказаться. Он пока единственный, кто прямо изъявил желание побыть рядом с ним, пока ему плохо. Хотя, вообще-то, Дюран никому пока и не звонил…       — Я буду очень рад встретиться. Только вы… не пугайтесь, а то я выгляжу неважно, — мужчина утер тыльной стороной ладони мокрый нос и неловко улыбнулся, услышав нежный смех Бартоломео на том конце.       — Все в порядке. Я ничего не боюсь, кроме гнева божия…       Вскоре Тео отправил священнику сообщение, где был указан адрес его дома. Он решил, что ему нужна хоть какая-то гарантия, что ему не сорвет крышу, когда Бартоломео уже будет здесь. Матео быстро подошел к письменному столу и выдвинул ящик, зная, что там точно лежит еще хотя бы одна баночка с настоящим флуоксетином. Тео взял ее в руки, и тогда его взгляд привлекло нечто яркое, лежащее прямо под баночкой.       Сердце мужчины замерло вместе с дыханием. Два красных разбитых сердечка. В голове тут же яркий взрыв, кажется, все воспоминания о времени, проведенном под кайфом, вернулись одновременно. Он спасает от любой боли, просто съешь одну, а лучше обе таблетки сейчас же, и тебя отпустит, тебе станет хорошо так, как и было эти пару лет…       Матео с грохотом задвинул ящик обратно. Никаких сердечек! Тео отказывал себе в неестественном удовольствии, кажется, только потому, что там лежали именно сердечки Кайла. Ему хотелось, чтоб Кайл почувствовал его обиду. Ребенок, значит. Отныне Тео собирается поступать только по-взрослому. Он возьмется за антидепрессанты, будет пить их по расписанию, есть, спать, делать все, что делают скучные, правильные взрослые…       Выйдя из комнаты, Матео не закрыл дверь сразу же, как обычно, а оставил, чтобы воздух в ней немного проветрился. На самой кухне мужчина поковырялся в холодильнике, но понял, что там нет ничего съестного. Естественно, ведь ему уже несколько дней не нужна была никакая пища. Тео достаточно быстро позвонил в ближайший ресторан уже под действием лекарств. Обещали привезти еду за тридцать минут. «Было бы просто чудесно», — подумал Матео, раздвигая стеклянные матовые двери в душевой кабине.       Вода пыталась смыть с его тела все остатки продуктов распада наркотика, которые он успел принять за последнюю неделю. Матео так резко сорвался и пустился в безудержное употребление, что теперь ему было плохо от мысли о том, чтобы вновь снюхать дорогу или вроде того. Снова какие-то грязные воспоминания ворвались в голову, мужчина тряс ею, пытаясь избавиться от них. После картины, где он страстно отсасывает крупному бородатому мужчине в какой-то машине взамен на пакетик с кристаллами, подступила тошнота.       Отвратительно.       Но благодаря плавно растворяющемуся в крови препарату, уже не настолько. Матео постепенно покидали дурные мысли, а вслед за ними и вообще все, он спокойно домылся, посушил волосы и заплел в нетугую косу, намазал увлажняющим кремом области щек и носа. И все еще он выглядел болезненно, но не думал об этом. Тео не любил лекарства просто потому, что из-за них он переставал переживать вообще о чем угодно вокруг…       Бартоломео уже вышел из такси, тут же прячась под большим черным зонтиком и несколько секунд стоя на месте. Он быстро оглядел кирпичный дом, в который ему предстояло войти, стал шагать ботиночками на высокой подошве по мелким лужицам на плитке, ведущей к спиральной лестнице. Он осторожно поднялся, боясь испачкать полы черной рясы. Священник сорвался прямо из церкви и не стал переодеваться, чтобы не тратить время ни на что и приехать как можно быстрее.       Звонок в дверь. Тео как раз успел застегнуть несколько больших пуговиц бежевой толстовки, надетой поверх белой футболки. Он быстро осмотрел себя и подумал, ничего ли страшного в том, что он в домашних серых штанах и теплых тапочках… Из-за дождя дома тоже стало прохладно, и он предпочел потеплее одеться тому, чтобы включать электрическое отопление. Мужчина открыл дверь и встретился с улыбчивым, светлым лицом Бартоломео.       — Здравствуй снова, Тео, — одним легким нажатием зонтик собрался в худую трость, и мужчина пригласил священника войти. Бартоломео невольно начал осматриваться. Квартира казалась маленькой: прихожая, пройдя два-три шага вперед — гостиная, а еще через три шага уже кухня. Тем не менее, священник сразу подумал, что спальня, скорее всего, находится в отдельной комнате, потому как откуда-то доносился тихий звук музыки.       — Чаю?       — Не откажусь. Хочется чем-нибудь согреться…       Скоро они расположились на кухне за столом. Бартоломео оставил свою сумку на диване, сидел за круглым столиком в рясе и держал спину ровно. Его зонтик уже сох в подставке у двери, сам он был полностью сухим, но чувствовал себя немного странно, сидя в строгой сутане перед Тео, который выглядел так по-домашнему.       — Так что с тобой случилось? Почему ты бросил таблетки?       Тео пришлось вспоминать события, которым уже было несколько лет. Тот момент, когда он понял, что препараты ему не помогают или даже делают хуже… Он перестал их принимать, и через несколько дней ему предложили первую е-шку, так что он уже толком не помнил, каково это — быть чистым…       — Не знаю. Думал, что справлюсь без них. Выходит, нет… Можно мне, пожалуйста, закурить здесь, отец? — Тео уже начал искать пачку своих сигарет глазами, но услышал то, что заставило его повернуться лицом к Бартоломео и продолжить смирно сидеть, словно за партой в школе.       — Давай сначала поедим. Я немного голоден, — пуговицы на рукавах Бартоломео стали расстегнуты и он слегка засучился, готовясь приступить к еде. Грамотный Тео успел до его приезда переложить еду из доставки в свои красивые тарелки, которыми пользовался не чаще раза в месяц. Священник сложил ладони перед собой и закрыл глаза, чтобы помолиться, благодаря чему у Матео появилась возможность рассмотреть его обнаженные запястья. Нежная, розоватая кожа, маленькие красные точки от крепко прижатых металлических пуговиц на протяжении долгого времени. Тео поджал губы от возникшего желания прикоснуться к ним и отвернулся.       Тео не дали покурить, он занервничал и начал теребить пальцами складку ткани на колене. В этот момент, немного задумавшись и опустив голову, он пригляделся и понял, что оказывается, через эти его штаны достаточно хорошо различимы очертания его полового органа, и это заставило его тут же стыдливо поднять голову и осторожно натянуть толстовку на теле чуть ниже. Как же он так не доглядел… Интересно, Бартоломео обратил внимание? И если да, не смутило ли это его…       — Это ведь не ты готовил, правда? — священник привлек внимание мужчины вопросом. Кажется, Бартоломео снова полностью игнорировал слова Тео насчет препаратов и своего состояния, и он не понимал, как к этому относиться. С одной стороны, он и не любил вопросы о своем заболевании, а с другой уже привык, что все все равно лезут.       — Нет, не я.       — Совсем не умеешь готовить?       — С голода не умру, в случае чего, но получается так себе, — Тео не стал говорить, что обычно еда ему не очень нужна, а в иные моменты он просто не может сосредоточиться на чем-то столь кропотливом. — А вы готовите?       — Да, я все время готовлю дома. Может, сделать и привезти тебе что-нибудь? Говорят, домашняя еда полезнее.       — Не утруждайтесь, отец. Я не так давно был в гостях у брата и ел рагу с олениной. К слову, мне очень понравилось.       — С олениной, — холодно повторил Бартоломео, кладя в рот очередную ложку с тушеной стручковой фасолью и овощами. Священник вообще не ел мясо, Тео это знал и потому заказал еду, где его нет. — И как? Наверняка я еще в детстве пробовал ее, но, к счастью, уже забыл вкус.       — Мне понравилось. Девушка Авеля неплохо готовит.       Матео быстро расслаблялся и отвлекался непринужденными разговорами. Они поговорили еще немного о еде и разных блюдах, которые любили, о том, почему Бартоломео отказался от мяса и связано ли это хоть как-то с его верой. Как оказалось, нет, просто священнику очень жаль живых существ, которых растят на убой.       После трапезы, они переместились на диван, вернее, Бартоломео сел на диван, закинув ногу на ногу, а Тео на пол перед низким столиком, надев очки и записывая в свой ежедневник различные варианты того, чем он мог бы разнообразить свои будни. Отец Бартоломео предлагал ему различные хобби, они обсуждали его пару минут, и тогда Тео решал, стоит ли ему вообще пробовать это, и если да, то записывал. Список пока выглядел так:       «— Питомец. Неприхотливый (аквариум, террариум?)       — Путешествия. Новые впечатления вдохновляют       — Спорт. Хотя бы снова начать ходить в зал».       — А что насчет верховой езды, Тео?       — Боюсь, не выйдет, — Матео тут же вспомнил занятия в полицейской академии и то, как быстро он свалился с коня, стоило тому лишь немного разогнаться. Мужчина попросту не мог усидеть в седле, которое так беспрепятственно каждый раз начинало отбивать его причинное место. Ему даже позволили потом вместо занятий верховой ездой посещать библиотеку…       — А что такое? — Бартоломео, конечно, ничего не зал об этом, а Тео даже не представлял, как это можно прилично объяснить священнику. Но молодой отец смотрел с любопытством, а Тео постоянно оборачивался на него через плечо, пытаясь подобрать адекватные, не пошлые слова.       — В силу физических особенностей, кое-что очень сильно мешало мне сидеть в седле.       — Ох… что, правда? Никогда раньше не слышал о такой проблеме.       Тео только пожал плечами и с улыбкой отвернулся, мысленно вычеркивая вариант с верховой ездой для себя лично раз и навсегда. Между ними повисла ненапряженная тишина, в которой они оба думали. На удивление, Матео чувствовал себя хорошо, его мысли были заняты полезным делом и не успевали даже на миг соскочить и подумать о запрещенных веществах, которые могли бы скрасить его вечер…       — Эта проблема, если честно, преследует меня всю жизнь. Если бы была возможность, я бы согласился… на меньший размер.       — Неужели ты настолько сильно пугаешь девушек своим Лох-Несским чудовищем? — Бартоломео начал смущенно смеяться, пряча рот рукой, и Тео тоже хихикнул. Этот священник время от времени шутил хуже, чем Матео мог себе представить. Он так выбирал слова, а в итоге Бартоломео сам говорил всякую ерунду, будто на самом деле вообще не боялся Бога.       — Нет… не девушек.       — Ах, да… — Бартоломео немного наклонился, его ладонь вдруг коснулась плеча Тео сквозь плотную ткань теплой толстовки. Мужчина на миг повернул голову и с трудом посмотрел на пальцы священника, забрался взглядом по вытянутой руке и остановил его на лице светловолосого молодого отца. Бартоломео выглядел несколько смущенно, его глаза привычно бегали, боясь встретится с омутами Тео. — Сын мой, я думаю, нам с тобой нужно поговорить о том, что случилось тогда…       Теперь и Тео отвел глаза. Стыд наступил ему на горло и не дал вымолвить и слова, так что он лишь кивнул несколько раз и повернул голову, глядя вперед. Пусть Бартоломео прочтет ему лекцию о том, что это грешно и неправильно, спать мужчине с другими мужчинами. Он по-своему будет прав, Матео согласится и пообещает, что придет исповедаться в церковь и попробует встать на путь исправления. Но…       — Прошу, прости меня за мое поведение. Я всего лишь испугался, это было так неожиданно… — Тео не видел теперь, как нервно Бартоломео поправлял волосы, зато чувствовал, как сжимаются его пальцы на плече. — Наверняка я обидел тебя тем, что убежал, ничего не объяснив. Я думал, что ты хочешь просто подружиться и не ожидал, что ты проявишь ко мне… такой интерес.       — Все в порядке, отец. Зла на вас я не держу. Я по-прежнему хочу общаться с вами, приняв отказ.       — Об этом-то я и хотел поговорить… Ты хотел покурить перед едой. Пожалуй, можешь сейчас.       Отец Бартоломео словно готовил его к какой-то шокирующей информации. Наверное, он скажет, что не хочет дружить с геем или что-нибудь вроде того. Матео быстро дошел на кухню за пачкой сигарет и прикурил сразу же…       — Позволишь и мне одну?       Тео чуть не поперхнулся дымом, услышав этот вопрос.       — Вы разве курите, отец?       — Очень… очень редко.       Тео напрягся. Ему показалось, что ситуация накалилась до предела. Бартоломео просит у него сигарету! Может, у него обострилась абстиненция и то, что он видит и слышит, всего лишь галлюцинации его болеющего мозга?.. У мужчины вообще никакого желания не было давать сигареты священнику. Сразу ощущалось, что он этим сделает невероятное зло, он просто не мог это допустить. Тео взял только пепельницу и ту сигарету, которую сам курил.       — Давайте одну на двоих, отец Бартоломео.       Священника такой вариант устроил. Матео сел на свое предыдущее, пригретое место и протянул тлеющую сигарету молодому отцу. Не верилось, что Бартоломео сделает хотя бы затяжку, мужчина даже обернулся и стал смотреть на то, что происходит. Нежные, невинные губы коснулись фильтра никотиновой палочки, невесомо зажатой меж тонких пальцев. Кончик сигареты тут же покраснел, разгораясь, и беловатый дым стал изящно тянуться из приоткрытого рта и того самого кончика. У Тео невольно начала отвисать нижняя челюсть, но он вовремя это осознал и сжал губы.        — Ты правда не злишься на меня, сын мой?       — Конечно, нет.       — Что ты сделал бы, если бы я ответил тебе взаимностью?       Отвечать на вопросы молодого священника было страшно. Такое чувство, что он все еще подготавливал какое-то подспорье для предстоящих проповедей. Тео нервничал, постоянно отворачивался, тогда как в пальцах Бартоломео очень медленно тлела его сигарета. Она отсчитывала секунды молчания Матео, сгорая, как и его нервные клетки в этот момент. Священник ждал, одновременно с этим прислушиваясь к все еще тихо играющей пластинке за приоткрытой дверью спальни мужчины…       — Стоит ли нам обсуждать это, с учетом того, что вы говорите «если бы»? История сослагательного наклонения не терпит.       Бартоломео кротко улыбнулся. Тео, как всегда, подходил к вопросу с холодным расчетом. Если этого быть не может, то зачем ему думать об этом? Что-то представлять, фантазировать… Матео такими вещами редко занимался, особенно на трезвую, чистую голову.       — Тогда… — Тео разглядел, как из-под рясы священника на миг появился белоснежный носочек, пока Бартоломео перекидывал ноги и садился, сжав колени. Его рука переползла с одного плеча мужчины на другое, теперь будто приобнимая, и тут уже Матео занервничал. Отчего-то казалось, будто молодой отец собирается его задушить… — …что ты сделаешь, когда я отвечу тебе взаимностью?       Голос Бартоломео раздался ближе, чем был до. Пропустив удар сердца, Тео слегка повернул голову, чтобы поймать лицо наклоненного к нему священника боковым взглядом. Бартоломео подкрался, совсем как тогда, когда Тео молился в церкви и не мог отвернуться, не завершив молитву. Теплое дыхание блондина было слышно и ощутимо на кончике уха, обнаженного благодаря собранной на затылке косе. Матео нервно выдохнул.       Тео думал, что ему предлагают всерьез представить такое развитие событий, просто использовав другой речевой оборот. Он все так же смотрел прямо, размышляя, его глаза были опущены, а щека и часть шеи снова почувствовала мягкое колебание воздуха. Теплая ладонь священника смело скользнула вверх и прижалась к голой коже на шее, пальцы уперлись в затылок и повернули мужскую голову, вынуждая встретиться со взглядом спокойных голубых глаз. Бартоломео и сам замер, на секунду погружаясь во взгляд Тео и понимая без слов, что он сделает в случае взаимного ответа от священника.       Находясь опасно близко, молодой отец заметно нервно притянул к губам сигарету и шумно затянулся, после тут же оставил ее в пепельнице дотлевать и, не успев толком выдохнуть дым из легких, подался вперед. Его рука все так же прижимала Тео за голову, не давая отстраниться от ныне терпких от вкуса табака губ. Матео еще несколько секунд не мог пошевелиться и хлопал глазами, видя лицо Бартоломео так близко. Священник прижимал, тихо выдыхал дымок, который тут же затягивали ноздри лейтенанта. Неожиданно Тео выстонал собственное чувство облегчения и щекотливой радости в самом низу живота. Надо же… он действительно был рад. Вновь забытое много лет назад чувство посетило его, потому как Бартоломео подарил ему укол счастья.       — Сын мой, прости… я должен был сделать это раньше, еще тогда, когда ты сам меня поцеловал. Но я засомневался, — Бартоломео делился с Тео своими чувствами, закрыв глаза и шепча так, что касался губ мужчины своими, — испугался, что делаю что-то крайне неправильное. Господь наверняка меня накажет. Но… это чувство в груди, оно такое… сладкое, заполоняющее. Я вспомнил его с тобой, вспомнил свою первую любовь, и все эти годы, что сдерживался, вспомнил тоже, и осознал, как сильно мне… не хватает тепла чьего-то тела рядом.       Бартоломео все же отстранился, чтобы заглянуть в глаза мужчины. Тео после услышанных от священника слов испытывал некий трепет, его вдобавок волновал сам факт того, что о подобных вещах говорит священнослужитель. Бартоломео оказались не чужды совершенно обычные человеческие чувства — страх, любовь, сожаление об упущенном. Влечение… к чему-то запретному. Матео сам дотянулся до лица Бартоломео и погладил пальцами приятную кожу, словно покрытую невесомой пудрой. Такая юная, можно сказать девственная наощупь, идеально гладкая. Тео чувствовал, как стук сердца давит изнутри на легкие, а они пытаются выдавить сетку из ребер. Неужели это и есть влюбленность?..       — Скажи что-нибудь, Тео. Мне ужасно страшно…       — Вам приходилось ранее… быть с мужчинами?       — Нет… — невинный ответ, после которого у Тео зашевелились волосы от полного восторга. Его милый, любимый Бартоломео, еще не тронутый мужской рукой, — и с женщинами… тоже…       Румянец окрасил щеки смущенного Бартоломео, машинально ласкающегося к руке Матео. Тео оттолкнулся от пола и приподнялся, мягко напирая на взволнованного священника. Терпкий поцелуй с привкусом сигарет, не портящий сладость губ Бартоломео. Мужчина целовал без напора, позволяя молодому отцу насладиться каждым мгновением, создающимся между ними. Матео собирался отстраниться, но уверенные руки священника на затылке не позволили. Тонкие пальцы в волосах, мягкие губы на губах, Тео ощущал, как все клетки тела пронизывает невидимой нитью притяжения. Хотелось большего, но в то же время становилось страшно. Возможно ли это? И нужно ли это им?..       Пальцы священника взялись за запястье Матео и опустили его руку к самому низу рясы, заставили скользнуть под нее, проникнуть в запретные места. Мужчина прикоснулся к чужому колену, Бартоломео шумно выдохнул и стал одной рукой расстегивать пуговицы сутаны с самого низа. Его ноги постепенно обнажались, Тео гладил мягкую кожу, щекотал пальцами нежную часть под коленом…       — Что я должен делать? — Бартоломео горячо шептал, хватаясь свободной рукой за плечи Тео. Воздуха казалось мало, в особенности между их целующихся тел. Матео все же присел на диван рядом с ним, очень близко, на рясе оставалось лишь несколько еще не расстегнутых пуговиц. Мужчина в ответ лишь мотнул головой.       — Расслабьтесь, — Тео помог отстегнуть последние пуговицы и отстранился, его жадный взгляд опустился. Бартоломео осторожно сорвал белый воротник с шеи и тут же слегка обнажил свое бренное тело перед глазами мужчины. Он давал к себе прикасаться, получал удовольствие, когда его целовали. Нежные слезы собрались в уголках глаз молодого священника, пока Тео чувственно одаривал его шею прикосновениями губ. Бартоломео корил себя за малодушие, неспособность отказать своим желанием. Этот невыносимый лейтенант Дюран начал являться к нему во снах, заканчивающихся влажными пятнами на постели…       Матео пришлось взять священника за руки и поднять вслед за собой с дивана. Он узкий, не подходящий для первого опыта, который вскоре состоится у Бартоломео. Священник ведомо следовал шаг за шагом за мужчиной, смотрел на него, как на некое чудо. Он все пытался подарить своим чувствам какой-нибудь божественный смысл, чтобы хоть как-то себя оправдать, но взгляд Тео, наполненный естественной страстью и низменным желанием, невозможно было объяснить как-то иначе. Матео хочет его. И Бартоломео… тоже его хочет.       Молодой священник мягко надавил на плечи мужчины, вынуждая сесть на кровать первым. С торса Матео скатывалась одежда, сначала толстовка, за нею футболка, быстро, почти молниеносно. Безудержное желание наполняло все его нутро. Бартоломео перед ним, с расстегнутой полностью рясой, из-под которой выглядывает невинное тело. Священник не мог поднять головы и даже взгляда, стягивая сутану с плеч. Тяжелая ткань слезла и упала на пол, Тео резко вдохнул, увидев худые, узкие плечи и изгибы почти что мальчишеского тела. Бартоломео выглядел, как юный архангел с масляной картины…       — Тео, пообещай, что никому не расскажешь, — священник зажмурился и просил детским голосом, медленно забираясь к сидящему на кровати мужчине. Колени уперлись в постель, Бартоломео оказался верхом на Матео, среди хаоса из цветов на постельном белье и разбросанных в беспорядке вещей. Священник постарался не замечать то, как выглядела комната, так же, как каждый раз закрывал глаза на слова Матео о его ментальном состоянии. Очевидно, именно здесь он мог быть самим собой, и не было этого вылизанного лоска, который Бартоломео встретил в его машине и остальной части дома, а так же во внешности и манере одеваться самого Тео. Всеми силами он показывал окружающим, что с ним все хорошо, тогда как внутри него, как в этой спальне, многое было не на своем месте.       Сладкий поцелуй говорил о взаимности их чувств без слов. Матео оглаживал пальцами тело, еще не привычное, совсем незнакомое, хотелось почувствовать каждый уголок. И все же Тео, погруженный в бесконечную нежность рук Бартоломео, чувствовал, что в нем будто чего-то не хватает. Молодой отец был насторожен, не знал, что делать, где трогать и как… Матео, привыкшего к развязным партнерам на одну ночь, все это казалось уже слишком чужим.       Пальцы скользили по спине священника, а голова думала о другом, о том человеке, чья спина податливо гнулась под его рукой. Губы целовали шею и грудь, ощущения приятные, но не полные. Не хватало горячего дыхания и страстных стонов, с призывом быть настойчивее хватающих за волосы пальцев, прямого взгляда искренних, никогда ничего не утаивающих глаз… И с чего Тео взял, что Кайлу нельзя доверять? У него ведь не было ни единой причины, по которой можно было потерять доверие к этому горячему азиату…       Бартоломео прижимался к телу мужчины, сантиметр за сантиметром ощущал его грудь, живот и все, что ниже. Щеки у молодого отца пылали огнем от того, что он чувствовал под собственными ягодицами. Нечто очень твердое, толстое, большое. Он успел подумать, что ранее Матео шутил о размерах… Бартоломео было странно ощущать кого-то так близко и так пошло напряженного. Ему даже было страшно подумать об этом, используя прямо те самые слова, которыми это называли. А ведь ранее он даже шутил, но теперь, когда эта штука стала предметом возбуждения самого священника… становилось страшно.       Целуя розовые губы, Тео жмурился. Что-то все еще было не так, ощущения внизу живота противные и чуждые. Он будто шел против себя, обнимая вот так этого невинного Бартоломео, поцелуи казались слишком смазанными, с прикосновениями оба осторожничали. Священник начал молиться про себя, дрожа от напряжения и страха, когда разгоряченные губы мужчины начали касаться худощавой груди. Расцеловывая ключицы, Тео не мог отвести глаза от розовых сосков на груди прямо перед собой, но чтобы дотронуться до них, у него не хватало смелости.       — Насколько далеко вы хотели бы зайти, отец? — шепот Тео прикоснулся к коже и вызвал у Бартоломео дрожь. Мужчина заметил, как вмиг съежилась она на груди священника прямо перед его лицом.       — Насколько ты… посчитаешь возможным, — Бартоломео нежно взялся ладонями за серьезное лицо мужчины и мягко повернул вверх. Наполненные страхом, но и доверием глаза смотрели сверху и ждали. Тео обязан вести, он знает намного больше о том, что должно произойти между ними. Матео понадобилось лишь несколько секунд, чтобы решить, каким способом им лучше получить удовольствие...       Два обнаженных тела в объятиях друг друга. Головы на одной подушке лежат, прижавшись лбами. Пальцы Бартоломео боязливо скользят по крепкому плечу напротив. Тео одаривает его покрасневшее лицо возбужденным дыханием и пристально смотрит на подрагивающие светлые ресницы. Нога Матео между бедер Бартоломео и плоть к плоти горячо прижаты дрожащими от сбитого дыхания животами… Тео вновь и вновь целует блестящие губы священника, ловит его сдавленные стоны и короткие взгляды…       — Не сдерживайтесь, отец Бартоломео…       — Можешь сейчас… называть меня просто по имени? — пальцы священника коснулись теплой щеки Тео, погладили с искренней нежностью и желанием выразить чувства. Бартоломео, и без того бывший мягким и нежным до ноющей боли в груди, сейчас казался апостолом невинности и целомудрия в этом грязном, пропитанном грехом мире. Грехом, который не имеет права касаться девственного тела священника, но касается благодаря Тео.       — …хорошо. Мео.       Стон священника прервался томным поцелуем. То, что он чувствовал, было для него совершенно новым. Абсолютно все, начиная с касания губами к мочке уха до горячих и влажных пальцев Тео на своем затвердевшем органе. Будет ложью сказать, что Бартоломео никогда себя не касался, но он старался не делать этого в осознанном состоянии. Во сне или умопомрачении от долгого воздержания он уже не мог ничего сделать, человеческий организм был довольно прост для понимания хозяином в подобных вопросах. Что и как нужно делать он разобрался сам и быстро. Теперь же… когда его касался кто-то другой, он понимал, что в этом может быть какая-то особая прелесть, а не только тупое удовлетворение физиологической потребности.       Тео погружался с головой в каждое мимолетное прикосновение к телу Бартоломео. Он старался запомнить все взаимодействия, все чувствительные точки, хотя заранее понимал, что это ни к чему. Это случится с ними лишь однажды, и Матео, отчего-то, четко это осознавал. Такой вроде бы печальный факт воодушевлял Тео быть расслабленным и отдаваться моменту с головой. Дурные мысли его не беспокоили, разум тек ровно и объединенно, как по речной колее. Наверное, потому мужчина и был так проницателен. По взгляду Бартоломео на него, Тео понимал, что после он попросит все забыть, оденется и снова станет порядочным священником. Иначе и быть не могло.       Наслаждение Матео происходящим иногда перебивалось мыслями о Кайле. Бесстыжий кореец вечно лез в его голову без разрешения, и на этот раз все повторилось. Пальцы на коже Бартоломео поневоле сравнивали ощущения, как и губы, как и кожа самого Тео. Сладко стонущий священник прижался влажным лбом к груди мужчины, пока тот обнимал его за талию и уверенно двигал бедрами так, чтобы они терлись чувствительными местами друг о друга.       — Тео… — жалобно, почти зовя на помощь, протянул Бартоломео, понизив голос. Жар разливался по всему телу священника, хотелось кричать от удовольствия, но вместо этого он лишь все сильнее сжимался, — Ты так… внимателен…       Матео показалось, что Бартоломео просто не знает, что говорить. Ему так хочется высказать чувства, но он их еще толком не понимает и тем более не знает, как описать. Банальным «приятно» обойтись совсем не хочется… Спина священника плавно прогибается под твердой ладонью Тео, терпкие поцелуи вновь покрывают его порозовевшую грудь. Матео чувствует жар, исходящий от тела Бартоломео, его пылающее возбуждением дыхание.       — Тео… сын мой…       — Не обязательно что-то говорить. Вы можете просто стонать… и я пойму, насколько вам хорошо.       Бартоломео прижал маленький кулачок к губам на секунду, чтобы следом разразиться громким стоном. Влажные волосы ерзали по подушке, пропитывая ее тонким запахом тела, едва уловимым среди ароматов набитого пуха и редкой стирки. Матео начинал терять рассудок при виде того, как тело священника двигалось ему навстречу, пока несмелые ладони давили ему на плечи. Худые руки неуверенно переплелись за спиной мужчины, они снова прижались, снова поцеловались. Бартоломео чувственно растворился на вершине своего экстаза, даруя Матео свой изнеможенный взгляд прямо в глаза. Мутные от мороза зимним утром стекла оттаяли, влага сочилась и скатывалась вниз, собираясь крупными каплями…       Мужчина тут же дотянулся горячими губами до дорожек слез на щеках священника и собрал их кроткими поцелуями. Грудь Бартоломео вздымалась от глубокого, дрожащего дыхания и того, как быстро стучало его виноватое перед самим собой сердце. Порочный отпечаток теперь останется на нем навсегда и никакие молитвы не в силах стереть его. Прикосновения Матео будут преследовать священника до конца жизни, он не забудет их и часто будет вспоминать, мечтая почувствовать их снова.       — Прости меня, Тео…       Бартоломео тихо плакал, прижимаясь лицом к липкой и горячей груди мужчины. Заботливые руки обнимали его, это давало священнику успокоение. Чувство вины окутало его, вины перед собой и перед Тео тоже. Он предал себя ради того, чтобы хотя бы раз в жизни почувствовать себя любимым, и предал Матео, потому как не мог себе позволить предавать себя снова и снова, ложась с ним в постель. Тео одаривал его искренне плачущее лицо любящими поцелуями.       — Я знал, что все закончится на этом.       — Я благодарен тебе… за твою чистую любовь. Мне всего лишь хотелось почувствовать, каково это, хотя бы раз...       Все еще обнаженные тела крепко прижимались друг к другу, подрагивая от того, как приятно было почувствовать мурашки на чужой коже.        — Ничего, отец. Я все понимаю. Вам не стоит брать на себя больший грех…       — Да. Но… порой мне так одиноко. Я знаю, что Господь всегда со мной, и все же… — Бартоломео всхлипнул и приподнялся, упираясь локтем в кровать, и более они оба в своей откровенной близости не видели ничего грязного и ведущего к непотребству, — я слишком часто плачу о том, что никто и никогда не полюбит меня, что я навсегда… буду заперт в церковных стенах, над книгами и молитвами…       — Ваша жизнь это только ваш выбор, отец. Можно верить, не отдавая всю жизнь служению… Но если вы решите, что вам все же хочется быть священником и дальше, то знайте, что я всегда буду вас любить.       — О Тео, — Бартоломео легко поддавался ладоням мужчины, заботливо стирающим слезы с лица, — ты так добр ко мне. Благодарю тебя. Бог справедливо воздаст за все твои заслуги в этом мире. Уж я попрошу за тебя, как следует.       — Спасибо вам, отец Бартоломео. Приезжайте в гости почаще, будем смотреть кино и просто обниматься.       Священник смущенно засмеялся и снова прильнул к Тео. Их объятия вдруг стали, словно дружеские, нежные и теплые, любящие, но по-особенному. Матео и представить себе не мог, что когда-нибудь взглянет на мужчину, от типажа которого он без ума, вот так, без единой грязной мысли в голове. Но что поделаешь — Бартоломео был таким, истинным праведником, верным своему выбору. Не без слабостей, но что взять с обычного человека? Он еще сумеет все преодолеть. Неуемная нежность друг к другу в эти долгие секунды заставила Тео полностью переменить свой взгляд на собственные чувства к нему.        Кажется, Матео и правда его любил… но точно не так, как кое-кого другого. Того, кто смотрит, прожигая дыру в груди. Кто смело пускает дым прямо ему в лицо. Чьи ладони… пусть и не настолько нежные, как у священника, но все же касающиеся с любовью. И наконец, чьи глаза поистине цвета горячего шоколада и такие же сладкие, вязкие и притягательные для человека, который давно не чувствовал ничьей заботы от всего сердца. Каждое прикосновение и взгляд на Бартоломео убеждали его в силе чувств к Кайлу, потому как все, что угодно, было лучше именно с Кайлом. Главное, чтобы дело было не только в таблетках, на которых Тео сидел…              Бартоломео отправился домой, оставляя Тео одного и не имея представления о том, что на самом деле с ним будет происходить в ближайшее время. Матео, пытаясь держать мысли под контролем, вернулся в спальню, ведомый звуком музыки, раздающейся из-под неустанно скользящей по винилу иглы. Тео побоялся снимать пластинку с граммофона. Тишина могла заставить его почувствовать себя по-настоящему одиноко.       Он написал сообщение Люсьену о том, что чувствует себя нормально. Позвонил Авелю, чтобы сказать, что немного приболел и в ближайшие несколько дней посидит дома. Отказался от помощи и от того, чтобы Магда приехала за ним поухаживать. Все-таки, Тео уже не ребенок и справится сам, да и болезнь не свалила его с ног, а всего лишь покоробила моральное состояние. Авель, как и всегда, выразил искреннее беспокойство и попросил рассказывать обо всем, что происходит с его младшим братом. Матео согласился, покусывая губы от мыслей о том, что все равно не может рассказать буквально все…       Тео долго лежал и тупо пялился в потолок. Снова пчелы в голове рылись в самой подкорке мозга, жужжали, требовали внимания к себе. Мужчина пытался размышлять о своих накопившихся чувствах к окружающим, но поставить все по нужным полочкам только мысленно у него не выходило. Натянув на голову все тот же бежевый капюшон, он поднялся с постели и подошел к письменному столу. Матео будто только в этот момент заметил, что у его кресла уже давно нет колес… может, стоит купить новое кресло? В любом случае, не сейчас.        Он сел и взялся за ручку, принимаясь записывать имена всех, кого знал близко и пытаясь обозначить одним, максимум двумя словами свое отношение к ним. Иначе просто не понимал, да и не факт, что поймет, даже когда оставит эти записи на бумаге.        Проще всего начать было с брата. Авель всегда был для него непоколебимой опорой, шел в списке важности сразу после родителей. Данный список он и вовсе возглавил, как первый, кто удостоился назваться близким. «Авель — брат, друг». Тео поставил маленькую точку левой рукой и начал искусно вертеть ее между пальцев, размышляя. Этот человек не оставлял за Тео никаких сомнений. Кто дальше?       Дольше всего после брата Тео знал Люсьена. Недолго думая, он уверенно обозначил, что Люсьен тоже его друг. На секунду на губах мужчины мелькнула улыбка. Друг — до безумия приятное слово, когда можешь назвать им кого-то, кто тебе нравится. Сержант Декарт был одним из лучших людей, которых вообще встречал Матео. Кто еще стал бы так долго терпеть его косые отчеты? А Люсьен терпел, ссылаясь на болезнь Тео. И даже когда понял, что мужчина так себя ведет не из-за своей депрессии, а из-за экстази, не послал его, он даже не ударил его, хотя ему очень этого хотелось в ту самую секунду. Но он этого не сделал… Люсьен был благороден и точно входил в те самые десять процентов, которые «взятки в Монреале не берут».       Бартоломео. Непорочный и чистый настолько, что страшно даже в лишний раз прикоснуться. Матео только теперь осознавал, что ему никогда ничего с ним не светило. Но кто он для Тео? Разве они друзья? Не похоже. Любовники? Абсурд. Просто знакомые? Слишком далеко. Матео ничего не придумал, кроме просто «близкий человек». Это не были лживые слова, Бартоломео и впрямь был ему близок, но конкретного обозначения для их связи у него не нашлось.       И наконец… Кайл. Тео опять улыбнулся, подумав, что у него, оказывается, почти никого нет. Коллеги, начальство, Магда, бармены в любимых заведениях, продавцы в магазинах, бариста в любимой кофейне… этих людей он, конечно, знал и часто их видел, но они не имели для него большого значения. Да, бедная Магда тоже. Он ведь не стал бы общаться с ней в случае, если Авель с ней порвет… и не может назвать ее близкой, пока брат не свяжет себя с ней официальными узами в виде брака или хотя бы общего ребенка. Но Тео верил, что Авель ее не оставит. Их связь выглядела крепкой в перспективе…       Тео наклонился еще ниже к блокноту и пристально посмотрел сквозь стекла очков на последнее выведенное своей рукой имя. Кайл. Кто он для Матео? Больше не дилер. Никогда друг. Что-то посерьезнее, чем любовник. Может, интрижка? Это звучит слишком оскорбительно для его великолепного Кайли. В голове Тео отдаленно прозвучал звонкий смех на типичный корейский лад, и его губы дернулись в улыбке в третий раз за одинокий вечер. Всего лишь дурацкая просьба азиата называть его «Кайли» так сильно изменила восприятие Матео о нем. Кайл не был больше тем странным парнем по другую сторону зеркала Гезелла. Он был тем, с кем Тео обменивался сигаретами на балконе и тем, кто дико хохотал, выворачивая руль в своей машине до безумного предела. А самое главное… тем Кайли, который, проснувшись, смотрел своими настоящими глазами в его сонное лицо.       Тео шумно выдохнул, выводя теперь правой рукой дрожащие буквы в слове «Гермес». Нежный возлюбленный Персея, подаривший ему крылатые сандалии. Матео долго смотрел на это простое слово, которым только и смог описать для себя Кайла. Его мраморная кожа представала перед глазами, искусно вырезанные из камня изгибы… снова хотелось почувствовать под трясущимися пальцами. Запах его тела, подобный аромату цветов, был способен исцелить Тео и подарить ему крылья для совершения настоящих подвигов.       Мужчина начинал ощущать себя беспокойно. Где-то в глубинах сознания витала странная мысль, призывы выдвинуть ящик стола и заглянуть туда. Все те же красные сердца лежали там, напоминая своим видом о Кайле. О Кайли. Матео может принять их, чтобы все эти глупые мысли об окружающих его снова покинули. Какая разница, кто его друг, кто — враг? На самом деле это не имеет значения, Тео прекрасно существует внутри себя самого, главное, чтобы и своего голоса в голове не было слышно. Чтобы ничего и никого слышно не было. Экстази всегда давал ему приятное ощущение вакуума, пространство, где он мог быть тем самым невероятно продуктивным лейтенантом полиции, достойным повышения. Нынешний Тео ему и в подметки не годился…       Тео не успел понять, как пакетик с е-шками оказался в руке. Он держал его двумя пальцами, как зип-лок с важной уликой. Доказательство существования его зависимости, больной и больше не контролируемой… Мужчина плотно закрыл глаза, подумав об этом. «Признайся, Тео… ты никогда не держал это под контролем, это невозможно». А кроме того, алые таблетки в руке доказывали существование Кайла, от мысли о котором у Матео теперь екало сердце. Он должен… обязан поговорить с ним, хотя до остервенения больно было вспоминать его слова, которыми он жутко обидел Тео в ночь в Нью-Йорке. Мужчина отчетливо помнил кирпичную стену перед собой, а за спиной голос Кайла, как его собственное осуждающее за поведение эго. Конечно… Кайл был совершенно прав, как был прав и всегда. Он был честен, как и всегда. Всегда, говоря с Тео, Кайл и являлся самим собой… и вся эта мишура в виде странных или откровенных нарядов ему была ни к чему. Все это было маскировкой, вплоть до линз голубого цвета…       Импульсивность трезвого Тео не знала границ — через секунду в его руке был телефон с набранным на нем номером Кайла. В голове ни единой мысли о том, что сказать, но это и не было важно. В дрожащей ладони две таблетки, и Тео просто ищет повод, по которому сможет быстро их проглотить. В глубине души он больше надеется на то, что Кайл так и не возьмет трубку, и Тео так будет ранен этим, что не найдет иного выхода, как забыться в новой попытке словить приход от этой ничтожной дозы. А номер Кайла он набирает лишь потому, что у этого парня есть все, что ему нужно, в непомерных количествах…              Кайл, свежий после душа, который был в свою очередь после пробежки, осторожно поправил высокий капроновый чулок на левой ноге. Он не мог оторвать глаз от своего отражения в огромном зеркале лифта. Несмотря на еще прохладную после дождя погоду, Кайл снова был в шортах с высоким поясом и укороченной футболке в черных тонах. На правом бедре чулок крепился за своеобразную подвязку из кожи и с кольцом в форме сердца. Молодой мужчина был в полном восторге от себя. Отражающегося в зеркале красавчика он бы с радостью поимел и сам, так что сегодня его особенно тянуло на путешествие в чью-нибудь постель.       Но та самая постель, к которой его манило, увы, была для него недоступна.       Кореец, к сожалению или к счастью, после ссоры с Тео убедился, что до полнейшего безумия любит этого придурошного полицейского, хочет проводить с ним каждую секунду своего времени, отдавать себя целиком только ему одному. Но у Матео теперь были свои дела, волнующие его куда больше, чем Кайл. Мужчина звонил ему уже несколько раз за последний час, но Кайл не желал отвечать и говорить с ним. Он был уверен, что услышит голос человека, требующего от него какого-нибудь вещества, и не важно, какого, главное чтобы позабористее…       Сейчас же, пока Тео только начинал приводить себя в порядок, а Кайл еще ничего об этом не знал, он решил закрыть вопрос о кое-каком другом своем беспокойстве. Молодой мужчина поднимался в лифте на этаж, где располагалась квартира его бывшего парня Бернарда. Кайл был в курсе, что они с Вивьеном живут вместе, и он надеялся застать там второго. На Бернарда ему было плевать, разве что если он окажется дома, но наверняка будет против его с Виви встречи.       Кайл наспех накрасил губы маленькой гигиенической помадой из кармана и выпрямился, когда двери лифта открылись. Юный кореец на несколько секунд ощутил легкую панику, когда снова увидел те же стены и дверь, ведущую в квартиру Берни. Он снова вспомнил, как часто приходил сюда и с нежностью обнимал Бернарда за шею, и это казалось сном или чем-то, чего быть просто не могло. Чтобы он вот так кидался на этого глупого, неосознанного мужика… просто немыслимо. И куда только Кайл смотрел?.. Любовь совершенно слепа.       Достаточно смело Кайл позвонил в дверь. Он был готов морально к тому, что ему не откроют, что швырнут в него что-то тяжелое или скинут его самого с лестницы. Но даже так, его сердце застучало, когда за дверью послышались чьи-то шаги. Это, наверное, сам Бернард. Вряд ли Вивьен в силах самостоятельно подходить к двери и открывать.       Кайл был достаточно догадлив — дверь открыл Берни. По-домашнему одетый, волосы в небрежном пучке на затылке, трехдневная светлая щетина на лице. На мгновение губы корейца дернулись в улыбке, стоило только вспомнить, как они целовались и эта дурацкая щетина искалывала ему губы и щеки, но он всегда только смеялся над этим… как же сильно он его любил…       — Нахрена пришел? — явное недовольство Бернарда читалось по лицу и без слов.       — Позволь мне поговорить с Виви.       — Нет! Я тебя не подпущу к нему.       — Ты не мог бы, для начала, спросить у него самого, хочет ли он… — Кайл по старой памяти чуть не сказал «меня видеть», но вовремя замолк, — поговорить со мной.       Бернард еще несколько секунд смотрел на своего бывшего строгими голубыми глазами, закатил их и скрылся в глубине квартиры. Кайл в голове представлял его путь, куда бы он ни пошел. На кухню ли, в гостиную или спальню, кореец хорошо помнил обстановку его квартирки. Скромная, с типичным ремонтом двухкомнатная квартира это, пожалуй, максимум, который мог себе позволить сотрудник корреспонденции…       — Кайли? Впусти его, конечно, — молодой мужчина услышал за приоткрытой дверью громкий голос Вивьена. — Входи, Кайл! Если слышишь меня…       Кайл на миг стиснул зубы. Не знать, открыта ли дверь, где находится тот или иной человек относительно тебя, видит ли он тебя или слышит… звучит, как нечто безумно страшное. Мир, в котором теперь жил Вивьен… явно показался бы опасным для Кайла. Случись что-то такое с ним, он, может, не нашел бы сил продолжать такое ограниченное существование. Представить, что чувствовал Виви, было явно невозможно.       Снова шаги, и дверь открыта шире. Бернард без восторга посмотрел на разодетого Кайла, молча радуясь, что Вивьен не узрит его наряда, и кивнул головой в сторону квартиры. Молодой кореец ступил через порог, тут же торопливо расстегивая липучки на своих босоножках на высокой тракторной подошве. Он привычно схватил домашние тапочки с обувной полки и надел их, чтобы пройти дальше. Раньше он всегда смеялся над просьбами Бернарда не ходить босиком, а надевать тапочки дома. Берни говорил, что ему не нравится, как шлепают босые ноги по полам, а в тапочках можно было ходить, как кот, ступающий мягкими лапами.       — Кайли? — Вивьен оказался в гостиной, сидел на диване перед большим включенным телевизором. Его глаза оказались спрятаны медицинской повязкой крест-накрест, и он повернул голову, демонстрируя подошедшему ближе Кайлу свой безликий образ. Единственное, что выдавало его эмоции, это, конечно же, губы. Виви улыбался. Тут же он протянул руку в воздух, и юный кореец, улыбнувшись в ответ, взялся за нее.       — Привет, Виви.       — Я и не думал, что ты придешь меня проведать, — молодой человек потянул его к себе и, посадив рядом на диван, обнял руками за шею. Кайл охнул. Он странно себя чувствовал, неловко и неудобно. Казалось, ему не место здесь. В этой квартире, где они с Берни пометили всякими жидкостями своих тел каждый уголок, теперь жил Вивьен… и это ощущалось, как нечто неправильное. Одновременно с этим азиат всеми силами отгонял все мысли о том, что виноват в произошедшей с Вивьеном трагедии. Придется таки ему сходить хотя бы разок к любимой Ясмин и получить несколько психотерапевтических советов по избавлению от чувства вины…       — Как твои дела?       — Нормально, в том смысле, в котором могут быть. Все хорошо заживает, загноений нет…       — Вивьен, — напряженный голос за спинами прервал их идиллию. Виви даже вздрогнул, — ты серьезно будешь просто улыбаться этому уебку в лицо? Ты же понимаешь, что это он виноват в том, что с тобой случилось?!       — Прекрати, дорогой. Зачем ты говоришь такие гадости? Человек ведь пришел в гости, не надо… его обижать, — пальцы Вивьена крепко держались за руку Кайла. Молодой мужчина больше не чувствовал липкости от его прикосновений, ладонь была теплой и приятной на ощупь. От Виви вкусно пахло какой-то домашней едой, а вдобавок немного лекарствами, но и это не ухудшало ситуацию. Парень казался Кайлу совершенно другим… но его наивность и по иронии слепая доброта никуда не делись.       — Ты не мог бы оставить нас с Вивьеном поговорить наедине, Берн?       Взгляд Кайла стал несколько строже, чем был и без того. Бернарду всегда было не по себе, когда азиат смотрел на него так, своими узкими глазищами без двойного века, а обращение «Берн» заставило ощутить легкую волну мурашек на спине. Бернард стоял, пытаясь морально надавить всем своим существом, но Кайл не отводил глаз… а через пару секунд Вивьен тоже обернулся и словно попытался взглянуть на возлюбленного. Привычка, которая скоро исчезнет.       Берни сдался. Пробурчав, что пойдет на кухню и поставит чайник, он все же их покинул. Слух у Виви еще не обострился, как это часто случается у потерявших зрение людей, так что он, наравне с Кайлом, не слышал мягких отдаляющихся шагов. Молодой азиат, когда они остались в гостиной вдвоем, взялся за обе ладони Вивьена, чем вызвал на его лице более широкую улыбку, чем была.       — Знаю, зачем ты пришел, Кайли, — парень тут же опустил голову, машинально пряча лицо от взгляда корейца. Вивьен еще хорошо помнил его томные глаза, нагоняющие страх до того момента, пока он не улыбнется. Интересно сочеталась искренняя улыбка с глазами серийного убийцы, как их всегда про себя называл Виви.       — Я места себе не нахожу, Виви. Понимаю, что не имею никакого морального права рассказывать тебе о том, как мне плохо…       — Почему не имеешь? Имеешь. У нас с тобой разная боль. Не нужно приуменьшать свою только потому, что кто-то страдает одновременно с тобой.       — Ты прав. Но я хотел извиниться.       — За что? — Вивьен даже усмехнулся. — Не ты сделал меня таким. Моя жизнь — череда лишь моих решений, и все, к чему я пришел, было предрешено моими же поступками. Извиняться не нужно. Хотя, если тебе самому от этого полегчает, я готов тебя выслушать.       — Прости, Вивьен…       — Хорошо, я тебя прощаю, — парень, по-доброму хихикнув, провел ладонями вверх по рукам Кайла и обнял его. Две темноволосые головы улеглись на плечи друг друга, молодой мужчина закрыл глаза и старался ровно дышать. — А Берни ты не слушай. Ты, скорее всего, знаешь его даже лучше, чем я. Он еще долго будет на тебя лаять.       — Потому что кто-то обязательно должен быть…       — …виноват, — Вивьен договорил фразу за Кайла и они оба широко улыбнулись. Кореец, поглаживая ладонью худую спину, постепенно начинал освобождаться от оков, которые сам же на себя и надел. Можно подумать, что чувство вины было способно исправить хоть что-то из того, что уже свершилось. Более того, никакой прямой вины Кайла в произошедшем и не было… но как же сложно было вбить такую простую мысль в нездоровую голову…       — О, что это? — ладонь Вивьена как-то незаметно оказалась на бедре молодого мужчины, пальчики оглаживали фигурное кольцо на бедре в форме сердца, — Кайли, ты, как всегда, сногсшибательно одет. Боюсь даже представить. Это чулки? Какого они цвета?..       Между молодыми людьми быстро завязался непринужденный разговор, сначала о наряде Кайла, а затем об удачных сочетаниях в одежде в целом. Они с Вивьеном становились немного похожи, когда начинали говорить о моде и стиле. Может быть, это было одной из причин, по которой Бернард и влюбился в Виви. Нашел себе подобие Кайла, только помоложе. Иногда разозленный на бывшего Кайл именно так и думал, но когда отходил, то тут же вспоминал, что с Вивьеном можно было поговорить о всяком, особенно когда он был под кайфом. Но теперь наркотикам в его жизни не было места и приходилось общаться в трезвом состоянии. Неизвестно, сможет ли такой простой Вивьен долго удерживать внимание Бернарда в той же мере, в какой удерживал, сидя на системе…       — Кайл, — Бернард возник в дверном проеме и отвлек двоих от разговора друг с другом, — на секунду.       Молодой мужчина нежно погладил Вивьена по плечу и оставил его одного в гостиной. На узкой кухне они с Берни встали друг напротив друга, каждый прижимаясь к чему-то спиной. Бернард к тумбочке, Кайл к высокому холодильнику с россыпью магнитиков. Некоторые из них они покупали вместе, когда ездили в короткие путешествия во время отпусков Берни.       — Чего ради ты приперся? Я и так пытаюсь изо всех сил делать вид, что все так же, как было, а ты только портишь атмосферу своими извинениями.       — Зачем тебе делать вид, что все по-прежнему? У Виви теперь будет совершенно другая жизнь, вам обоим нужно менять привычки…       — Слушай, не учи меня, ладно? Не тебе морали мне читать, — Бернард отвернулся и схватился за вскипевший только что чайник. Губы Кайла обиженно поджались, пока до ушей доходил звук бурлящего в кружках кипятка. — Я не это спрашивал. Думаешь, твои извинения что-то изменят? Пустой звук… Не надо было ему ничего продавать, вот и все. Сто раз тебя просил.       — Он доставал меня почти каждый раз, когда я появлялся в «Ренаре». Следил бы за ним получше, может, ничего и не случилось бы, — молодой мужчина стоял со скрещенными руками, наслаждаясь прохладой металлических дверей холодильника. Бернард обернулся на него через плечо и одарил озлобленным взглядом.       — Ты же знаешь, я работаю. Иногда допоздна. И до этого приходилось горбатиться за двоих, а теперь… я вообще не представляю, что будет.       — Теперь ты хотя бы не будешь спонсировать его зависимость.       Мужчина с тяжелым вздохом кивнул. Кайл был прав, как всегда и на все сто. Бернард устал быть идиотом в их союзе, может, это тоже стало причиной их разрыва… Он переставил три кружки горячего чая на прямоугольный стол неподалеку от кухонной зоны, после вернулся и подошел к холодильнику. Кайл мешался, и он отодвинул его крепкой рукой в сторону. Молодой мужчина следил за тем, как движутся мышцы чужого плеча, пока Берни что-то доставал из холодильной камеры. Кайл на секунду дернул бровями, пытаясь себя отвлечь от этого занятия. Но Берни успел поймать его взгляд быстрее, чем он отвернулся.       — Нашел себе кого-нибудь? — словно издеваясь, спросил у него бывший, вызывая непроизвольную улыбку. Кривую, насмешливую над самим собой. Нет, не нашел. Кому он вообще нужен с таким характером и огромным послужным списком половых партнеров? — Честно говоря, до того, как все это случилось… у меня уже были мысли с ним расстаться.       Берни печально смотрел на тост в своих руках, на который намазывал пасту из авокадо и сливочного сыра. Кайл понял это по запаху. Они порой завтракали здесь таким незамысловатым блюдом, которое сам Бернард очень любил. По-простому вкусным и сытным…. Да, тосты зацепили внимание Кайла больше, чем слова о расставании. Они его не удивили. Тянуть на себе человека, который только тратит, обдалбываясь в клубах — не лучшее удовольствие. Только вот… зачем Берни ему все это сейчас рассказывает?       — Я к тебе не вернусь, Берн.       Громкая усмешка Берни. Взгляд в упор, наконец, без доли ненависти. Даже как будто наоборот… Кайл мелко вздрогнул, когда увидел когда-то привычные глаза мужчины перед собой. При предыдущей встрече они как-то не успели друг другом полюбоваться, и теперь могли восполнить это желание, которое, оказывается, присутствовало у обоих.       — Возвращаться и не нужно. Можно же просто… — сопровождаемая вкрадчивым, тихим голосом рука Бернарда вдруг прикоснулась к манящему всех сегодня сердечку на бедре Кайла, — уделить друг другу немного внимания.       — Не знал, что у тебя с Виви свободные отношения.       — Не придуряйся, — тост оказался брошен недоделанным на тарелке, а Кайл крепко прижат к прохладному холодильнику. Объемные магнитики уперлись в спину и затылок, молодой кореец зажмурил один глаз, одновременно с помощью этого скрываясь от горячего дыхания на своем лице. Чертов Бернард… У Кайла не было шансов вырваться. Мужчина, кажется, со временем только прибавил в мышцах…       — Что ты делаешь?..       — Собираюсь тебя поиметь.       — Определись, ты меня ненавидишь или все-таки хочешь?       — Давно не приходилось видеть тебя в твоих нарядах. Помню, как однажды такая штука, — снова тычок в железное сердце, но теперь не пальцами, а слегка напряженным пахом. Кайл сглотнул, — превратилась в кляп. Мне бы хотелось повторить.       — Не сходи с ума. Твой парень в соседней комнате, и он сейчас, как никогда, нуждается в твоей любви…       — В любви да, а вот со всем остальным пока напряженка. Буквально пять минут, Кайл… — мужские руки вдруг пробрались за спину и вниз, схватили за голые бедра и приподняли молодого корейца над полом. Тихо охнув, Кайлу пришлось схватиться за плечи Бернарда и приобнять его коленями, чтобы не упасть. Берни опустил его на свободную тумбу рядом, не отстраняясь в лишний раз ни на миллиметр. Он умел оказывать давление, конкретно на Кайла так точно, особенно когда дело касалось секса. Бернард мог завести его, как по щелчку пальцев, смешение грубости и нежности хорошо прижилось в нем и соблазняло азиата каждый раз…       — Умоляю тебя, Берн…       — Умоляй, мне это нравится.       Твердые пальцы на щеках Кайла, вынуждающие приоткрыть рот с припухшими от больного возбуждения губами. Кореец бегал глазами по лицу напротив, пытался молчаливо выпросить снисхождения и отпустить, но уже был не уверен, действительно ли хочет этого. Мозг легко умел себя обманывать, сохраняя лишь хорошие воспоминания о прошлом, и секс с Бернардом входил как раз в список чего-то хорошего. Может быть, даже первоклассного, когда они привыкли друг к другу и выучили все приемы, с помощью которых можно было доставить максимальное удовольствие.       Бернард мягко свел колени Кайла вместе перед собой, еще пара секунд, и молодой мужчина почувствовал его пылающий от сильной эрекции член между стиснутых бедер. Нежная кожа полового органа скользила по капроновым чулкам, Кайл упирался руками в тумбочку позади себя и, краснея, смотрел в лицо перед собой. Берни выглядел как-то иначе, слишком по-доброму, когда был так сильно возбужден… Бывший парень Кайла действовал быстро, как и обещал, и напористо…       — Ребята, — после тихого голоса Вивьена на кухне ненадолго воцарилась тишина. Парень осторожно шел из гостиной в сторону обеденного стола, пока двое возле холодильника не двигались, испуганно замерев, — вы как? Надеюсь, вы не поссорились…       — Все в порядке, Вив, — Бернард начал смело отвечать, возобновляя движения. Кайл ошарашенно наблюдал за тем, как набухшая головка члена то появляется между его бедер, то снова исчезает, — Кайл решил помочь мне сделать тосты. Твои любимые, с сыром и авокадо.       Взгляды Берни и Кайла тут же пересеклись, мужчина приложил к своим губам палец и распахнул глаза шире. О, черт… да что они вообще творят? Что Кайл творит?! Юный азиат зажмурился и тихо запрокинул голову, отчетливо ощущая желание провалиться сквозь землю. Исчезнуть. Уложить в голове то, что происходило в эти секунды, ему казалось невозможным. Как он мог это допустить? Почему он просто не сказал «нет»? Теперь Виви здесь, и сделать лишнее движение опасно, но Кайлу не хотелось снова становиться причиной травмы у и без того пострадавшего парня… Несчастный Вивьен…       — Будь осторожен, на столе горячий чай, — ровным голосом отметил Кайл, тут же чувствуя, как в уголках глаз собираются слезы. Слишком поздно… Если он начнет сопротивляться, будет возня, и Вивьен сможет ее услышать. Берни получал свое удовольствие, почти не издавая лишних звуков. Мужская рука прикоснулась к покрытым приятной, тонкой тканью стопам Кайла, расположенным на плече Бернарда, пальцы мягко надавили на чувствительную точку в подошве, заставляя корейца прикусить нижнюю губу.       — Хотелось бы мне тоже вам помочь… — Вивьен нащупал спинку стула и отодвинул его, чтобы присесть. — Надеюсь, никто из вас не вздумает сейчас ко мне подскочить и начать нянчиться. Я обижусь. Занимайтесь тостами.       — Как скажешь, милый. Мы не посмеем… — Бернард говорил с улыбкой на лице, повернув голову в сторону Вивьена. Он поймал ответную улыбку на лице парня, ощущая, как тело начинает дрожать от повысившегося градуса удовольствия. Адреналин в крови заставлял сердце стучать быстрее, в ушах гудело и у Бернарда, и у Кайла. Юный азиат чувствовал толчки в свои бедра, член мужчины много раз случайно столкнулся с промежностью, которая была довольно чувствительна к подобным стимуляциям. Кайл стискивал зубы и прикрывал глаза. Скорее бы это закончилось…       — Сделаешь мне один тост с клубничным джемом, Берни?..       — Конечно…       Кайл начинал сходить с ума. Непринужденный разговор, ничего не подозревающий Вивьен и Бернард, нагло трахающий его мягкие бедра. Повезло, что не добрался до более интимных мест… Молодой мужчина осторожно повернул голову в сторону Виви и стал наблюдать, как он водит пальцами по краю кружки с горячим чаем и иногда наклоняется над ней, чтобы почувствовать пар лицом. Затуманенный разум Кайла на секунду пришел к злорадным мыслям об ослепшем парне, его губы даже тронула довольная улыбка… Вовремя он себя одернул. Как раз перед тем, как собирался нарочно издать несдержанный стон.       «Кайл… ты просто ужасен».       Молодой мужчина уже через несколько секунд осознал, как все происходящее не просто приносит ему моральное удовлетворение фактом своей запретности и неправильности, но и физическое, сексуальное тоже. Кайл наблюдал за движениями Берни и тем, как у него самого сквозь шорты быстро проступает твердеющий член, это сбивало с толку и заставляло краснеть лишь сильнее. В голове Кайла замерцали картинки, как Бернард мог бы в самом деле, всерьез поиметь его здесь и сейчас, и он позволил бы ему сделать это, если бы только Виви… не было рядом.       Бернард взял в руки бумажное полотенце, которым прикрыл головку своего достоинства. Их с Кайлом взгляды больше не пересекались, хотя время от времени оба они пытались заглянуть в глаза напротив, словно ища в них оправдание своим действиям. Но нет, не выходило. Кайл ощущал себя излишне возбужденным, но в то же время неприятно грязным, даже несмотря на то, что Бернард излился в салфетку и не уронил ни капли на одежду корейца. Вдобавок он чувствовал себя чудовищем, потому что успел подумать, что Вивьен получает таким образом то, что заслужил…       Тосты были готовы и расположились на столе между тремя кружками. Бернард сел за стол рядом с возлюбленным и поцеловал его в висок, как ни в чем не бывало. Кайл долго стоял рядом с тем же местом, где его почти изнасиловали. Хотелось расплакаться, ноги не желали идти, лицо горело от стыда за себя самого. Зря он так оделся… перед встречей с Бернардом. Будто бы было довольно очевидно, что мужчина не станет держать себя в руках…       Молодой азиат все же подошел и неловко сел за стол напротив влюбленной пары. Его изгладывало изнутри странное чувство, самодовольство вперемешку с чувством вины вихрями вертелись в голове, превращались в смерч, дерзко засасывающий в себя все остальные чувства. Ни страха, ни ревности, ни радости. Только удовольствие и стыд. Вивьен… этот придурок, который так долго действовал ему на нервы, наконец, больше не будет морочить ему голову при встрече в баре. Вивьен… которого только что обвели вокруг пальца, оставили в дураках Кайл и Берни, быстро и тихо развлекшиеся на кухонной тумбе.       Кайл нехотя пил подостывший чай, не слишком активно участвуя в разговорах. Маска доброжелателя на лице, пока внутри льется кипящее масло и обваривает его душу. Кто ты, Кайл? Милый, кокетливый парень со странными привычками в общении и в одежде? Или злобный, мстительный мужчина, еле сдерживающий смех при взгляде на чужое горе? Молодой кореец не понимал до конца, но мог уверенно заявить о том, что он лицемер. Так сладко обнимать Вивьена, а потом давать его парню себя потрахать за стеной, иначе как лицемерием не назовешь. Чего ради ты так хотел прийти? Посмотреть на Виви и убедиться в том, что он и правда больше ничего не видит?..       И ради чего, скажи на милость, ты так сильно хотел помочь Тео избавиться от зависимости? Подумай, как следует, в чем была бы твоя выгода, ведь похоже, что с благими целями ты ничего не делаешь… Кайл, и без того часто изъедающий себя за все свои деяния, нашел еще один повод, чтобы поглодать свои кости, когда он снова останется в одиночестве. А в последнее время это происходило часто.        Скоро Кайл вернется в пустую квартиру, где сможет бесконечно тоскливо курить на балконе и прятать идиотские слезы в струях воды из душа… снова использованный и выброшенный после. Так с ним поступали все. Так он себя в последствии и поставил, делая вид, что для него это в порядке вещей и никогда не ранит. Черт, даже Тео… сделал с ним тоже самое. Сидя на полу у кровати и пряча ладонями лицо, Кайл не уставал повторять в голове одну и ту же фразу Матео, которая просто уничтожила в момент все, во что он еще верил, когда услышал ее.       «Более нас ничего не связывает».       Кайл засомневался в правильности своего решения оставить звонки Тео без ответа. Что, если он хотел просто поговорить? А если он в беде и ему больше не у кого просить помощи? Молодой мужчина спрятал пылающее лицо ладонями и подавил в себе идею перезвонить. Держись, если не хочешь снова играть роль спасателя, ехать по первому зову куда придется, дрожать от любого шороха в ночи, каждый день быть на измене вместе со своим парнем-дилером, на притон которого вот-вот случится полицейская облава… Кайл простонал и запрокинул голову. Тео все-таки не его бывший и даже не дилер. Теперь он сам дилер…       Не помня, сколько времени прошло, пока он сидел полуголый на прохладном полу, Кайл смог прийти в себя только после услышанного звука уведомления о сообщении. Дотянувшись до телефона, лежащего на кровати позади, молодой мужчина несмело заглянул в него. Сквозь ставшие мелкими от долго плача слезы он увидел слово «Дюран» и следом слова о том, что он очень хочет встретиться. На влажных соленых губах невольно заиграла жалкая улыбка. Мимолетный зов Тео для Кайла из раза в раз становился спасением от любых гнетущих чувств. Друг без друга каждый из них медленно ехал с катушек, утопая в собственной жизни, но стоило им увидеться, как все вокруг будто менялось, им становилось легко и хорошо, словно под действием какого-то сильного и незаменимого вещества…       Но так же, как Тео пытался избавиться от своей привязанности к таблеткам, Кайл пытался забыть все приятное, что чувствовал рядом с ним. Этот круг не прервется, если он позволит себе слабость и упадет в свою бездонную любовь к Матео. Он будет давать ему все, что тот просит, вызывать неотложку при передозах и когда-нибудь возложит цветы на красивый гроб из покрытого блестящим лаком дерева… Кайл вдруг усмехнулся. Подшучивая над Бернардом, который теперь перестанет спонсировать зависимость Вивьена, он совершенно не думал о себе, попавшем в очень похожую ситуацию. Так что между кормлением Тео из собственных рук горстями таблеток с ожиданием его смерти на глазах и неведением о его дальнейшей судьбе, Кайл уверенно выбирал второе. Он даже не задумывался, что Матео в нем может интересовать что-то больше, чем экстази…