Отражение прошлого, или Никто здесь не говорит о Вэй Усяне

– Вэй Ин, – тихий, ласковый голос отвлекал от крепкого сна. – Ммммм… – неудачная попытка ответить. – Завтрак принесут позже. Я не могу остаться, старейшинам нужна помощь. – Ммм мммм мм... – Хорошо. Спи, – Лань Ванцзи поправил одеяло и почти бесшумно покинул цзинши, не желая более тревожить супруга. – Мгх… – Вэй Усянь перевернулся на живот, растянулся в постели и вновь погрузился в сон. На этот раз не такой крепкий, со снами, которые пытались испортить такое прекрасное, уютное и спокойное утро. Заклинатель через некоторое время все же сонно открыл глаза, тут же щурясь – комнату освещали яркие лучи горного солнца, которые отражались от поверхностей, а наличие в убранстве помещения белых тканей только усиливало эффект. Не в состоянии терпеть такое издевательство над своими глазами, Усянь повернул голову на другую сторону и вновь зажмурился. Хотелось еще немного полежать в постели, насладиться теплом, которое она хранила и удобством той позы, что приняло тело. Еще хотелось человеческого тепла, но нужно было смириться с тем, что Лань Чжань, вот уже который день, вынужден рано покидать его и поздно возвращаться. Лань Цижэнь находился на совете кланов, а его супругу приходилось решать проблемы в Гусу. И если быть откровеннее, «приходилось» неверное слово – Лань Ванцзи это нравилось, и это было заметно. А ему пора было договориться с собой и убедить собственное тело, что пора вставать. Однако то само уже считало, что настало время для пробуждения. Заклинатель неловко поелозил на простынях, а потом вынужденно перевернулся на спину и все же открыл глаза, отважно бросая вызов яркому свету солнечных лучей. Взгляд вновь пробежался по комнате, бесцельно цепляясь за предметы и узоры, пока не остановился на стойке с Чэньцин. Темная поверхность инструмента словно не отражала, а поглощала свет помещения. Сама флейта была в превосходном состоянии – единственное, что сохранилось с прошлой жизни и не было поломанным. С нижнего колена древка свисала подвеска с красной кистью. Удивительно, но ему всегда казалось, что, за время службы инструмента, та должна была быть более изношенной. В воспоминаниях она была более потрепана, но сейчас каждая нить словно новая, а незапятнанный алый шелк красиво переливался в лучах. Возможно ли, что ее привели в порядок, пока она хранилась в Юньмэне? На этот вопрос нельзя было искать ответ, а потому Вэй Усянь прервал поток своих мыслей, потянулся и вздохнул, нарушая идеальную тишину комнаты. Нужно было вставать и заниматься делами, подумать о чем-нибудь другом. Да и утреннее возбуждение настойчиво давало о себе знать. И вроде бы ничего необычного, но почему-то именно сейчас не хотелось быть одному. Мужчина нуждался в объятиях, ласке, тихом шепоте, который бы отвлекал и звал по имени, вырывая из размышлений. Идея о том, как себя можно занять, пришла сразу. Их близость с супругом была давно все из-за тех же дел, которые свалились на Лань Чжаня, и болезненность, ощущаемая в мошонке, намекала на долгое воздержание. Он же не нарушит правила? А если и нарушит, никто не узнает. Вэй Усянь устроился на постели удобнее, развязал завязки ночных штанов, которые приспустил вниз, освобождая возбужденную плоть. – Ну что ж… – хмыкнул, однако тут же нахмурился, задумавшись на мгновение, но после, все же проиграв спор с самим собой, взял в руку член и медленно провел по нему, закрывая глаза и выдыхая с облегчением. Рука двигалась мерно, позволяя стволу больше окрепнуть, пальцы аккуратно оттянули крайнюю плоть, чтобы освободить из нее головку. Ласка неторопливая, но достаточная для снятия напряжения. Пока в голову не начали прокрадываться образы. Вновь. Мужчина медленно потянул носом воздух, желая отвлечься на собственные действия и ощущения. Но именно эти ощущения удовольствия ослабили защиту и позволили скрытым желаниям выбраться наружу. «Вэй Ин» – родной и ласковый голос. – Шиди… – почти беззвучно. Вэй Усянь рвано выдохнул, замерев и закусив губу, сомневаясь, стоит ли продолжать. Однако тело сильнее отозвалось, когда в голове возник голос, последнее движение было чувствительнее, а на головке проступила еще капля смазки. Он опять проиграл? Недолго думая, мужчина продолжил ласкать себя. Ночная рубашка задралась, ткань дразнила грудь и шею, вызывая мурашки. Движения руки поменялись, стали нежнее, не столько такими, как любил сам Усянь, сколько такими, когда его мучил Цзян Чэн. Именно мучил, дразня прикосновениями, лаская подушечками пальцев головку члена, а после уздечку, доводя до исступления, чтобы вновь почти невесомо вести ладонью, не позволяя достичь желаемого оргазма. «Хочу слышать твой голос...» – Ах, – тихо, на крае сознания понимая, что сейчас нельзя было полностью отдаваться наслаждению. Но негромкие стоны невозможно сдержать, когда собственная рука касалась так. Воспоминания сами всплывали в голове, давали волю чувствам, запертым в сердце. Мужчина уперся ступнями в постель, приподняв таз и напрягая бедра. Несмотря на нынешнюю позу, представлялось совсем иное. Фантазия в ярких красках подкидывала образы, как его прижимают к стене, кусаче целуют, давят собственным весом, не давая отстраниться от твердой поверхности, не позволяя и самому ласкать в ответ. На него, возможно, злятся за новую выходку на совете кланов и это удовольствие – своеобразная месть, наглядная демонстрация его же слабости, которую он и сам с желанием показывает Цзян Чэну. Тихий шепот в голове дразнил тело, вынуждая иногда выбиваться из темпа, сильнее сжимать головку или более дергано дрочить под ней. «Вэй Усянь» – рычаще, так, что мурашки забирались на макушку. Почти ощутил, как сильная рука особенно настойчиво потянула за волосы, чтобы открыть доступ к шее. Как горячий язык прижался к кадыку, чтобы поймать стон и лишить дыхания. Не знает, не помнит, было ли когда-нибудь то, что так отчетливо сейчас видел и чувствовал, но образы в голове яркие и отчетливые, а горячее обжигающее удовольствие на члене несет к высшей точке наслаждения, к обманчивой свободе. Хотелось своими руками прижать к себе желаемое ближе, зарыться в черный шелк волос, потянуть за уголок пурпурной ленты, чтобы после запутаться в ней же. Утонуть в глазах цвета грозового неба, а после жадно, требовательно поцеловать, привычно забирая себе все, даже воздух. Они были почти одного роста, а потому ему бы даже не нужно было тянуться, чтобы ощутить вкус и побороться за главенство в ласке рта. Сейчас бы так не получилось. Сейчас это не то тело, что некогда любил Цзян Чэн. Сейчас он тот, кого он ненавидит. Такое больше невозможно. «Ну же. Давай. Вэй Ин…» – последнее особенно повелительно. А после тихое рычание у самого уха, которое будто вибрацией отдается в самом сердце. – А-Чэн… – мужчина подкинул бедра, упираясь пятками в кровать, и продолжил коротко и инстинктивно толкаться в руку, чтобы в следующий миг излиться. От ощущений пришлось запрокинуть голову, словно в попытке найти еще одну опору, чтобы поймать ртом воздух и вдохнуть полной грудью. Но не получилось. Этот оргазм, как и другие после возрождения, такой же неполноценный, он не дал полной легкости телу, не освободил от сковывающих душу цепей, не отогнал прошлое, о котором просил забыть и Цзян Чэна, и себя тогда в храме Гуаньинь. Это оргазм не такой, как с Ним. Он, наоборот, прижал, придавил к постели. Постели, в которой он спал с другим. В его с супругом постели. Заклинатель поднял испачканную руку и посмотрел на результат своей слабости. Наверное, ему нужно ощутить стыд, ненависть к себе. Но почему-то это самоудовлетворение казалось более правильным, чем любая из близостей с Лань Чжанем. Вэй Усянь сморгнул влагу с глаз и повернул голову, цепляясь взглядом за множество разноцветных бликов, которые отражались на стене, и сфокусировался на том самом, единственном. Недоступном. Аметистовом.