Когда дует ветер

      Ей просто не хотелось жить дальше.       В один момент всё в этой жизни стало совершенно ненужным и неважным. Единственным желанием измученной души было уснуть и никогда больше не просыпаться, чтобы просто больше никогда не чувствовать этой боли.       Боли от потери, боли от осознания того, что ты оказалась не в состоянии спасти крохотное чудо, неожиданно подаренное свыше в тот момент, когда надежды на него совсем не осталось.       От этого женская душа просто разрывалась на части и безмолвно стонала, только вот слёз на щеках… уже не было.       Незуко их все выплакала за эту ночь.       Она измученно раз за разом прислоняла ладошку ко рту, глушила собственные всхлипы, чтобы никто в больнице их не услышал. Однако облегчения это совсем не приносило.       Пытаясь хотя бы немного унять невыносимую резь внутри, Незуко из последних сил сжимала подушку ослабевшими пальцами.       Ей отчаянно хотелось кричать, но… разве от этого ей стало бы легче?       К тому же другие пациенты невиноваты в том, что она — ничтожество, которое ни на что неспособно. Они лишь просто хотят спать в своих палатах, просто уснуть в обычную зимнюю ночь, когда за окном гудит ветер и идёт снег. В такие ночи обычно всем хорошо засыпается. Всем, кроме неё. Ведь для одной никчёмной дурочки эта ночь стала самой ужасной в жизни: забрала ребёнка, отняла последнюю надежду стать мамой и почувствовать себя безусловно любимой и нужной. Этого никогда больше не будет. Ей никогда не услышать первые детские слова своего малыша или малышки, не увидеть первые робкие шаги и не подержать в своих руках крохотную ладошку. Невыносимо осознавать, что единственное в жизни чудо у неё так безжалостно отняли, забрали последний шанс быть счастливой.       Хотя зачем винить кого-то? Это она не смогла защитить своего ещё такого маленького малыша от внешнего мира. Ему ведь было так страшно и больно от тех ударов, да? Он уцепился за жизнь, вопреки всем диагнозам врачей, услышал её мольбы, поверил в то, что его ждут и никогда не обидят.       А она… не сберегла, не защитила. Какая же из неё бы получилась мать? Так… расходный материал.       Незуко снова ничего не смогла. Снова оказалась слишком слабой. Да лучше бы она просто умерла там, на этой припорошенной снегом земле, сгибаясь пополам от боли. Не нужно было её спасать, смерть была бы для неё лишь подарком, спасением от жестокого приговора врача. От невыносимого осознания:       «Её ребёнка больше нет. Их с Санеми частички больше нет. И их самих больше нет».       Не будет больше этой уютной квартиры, где Незуко чувствовала себя дома. Не будет больше этого смешного костюма с заячьими ушами, который так его смешил. Не будет больше объятий, поспешных поцелуев, утреннего кофе и полётов на мужских руках.       Ничего больше не будет.

      Она никогда не заставит его пройти через боль от потери собственного ребёнка, просто потому что, кажется, любовь к этому мужчине и чувство вины перед ним — единственное, что осталось у неё в душе после этой невыносимой ночи. Кроме этого, всё остальное сгорело и превратилось в пепел, всё же успевая оставить тяжёлый груз на плечах и на сердце.       Санеми ведь невиноват в том, что женщина, с которой он делил постель, оказалась никчёмной, неспособной защитить их ребёнка.       Оказалась слишком самонадеянной, глупой и… пустой. Оказалось той, что может приносит лишь проблемы и потери в его жизнь.       Пусть он лучше думает, что она ушла. Так ему будет легче. Так Санеми быстрее всё забудет. На её место со временем обязательно придёт другая: умная, красивая, добрая, способная родить ему детей и подарить счастье быть отцом.

А Незуко, кроме своей жалкой любви, и дать ему нечего. Больше у неё ничего нет.       Да и… разве она сама обречёт его на жизнь с собой? Позволит себе видеть в глазах мужчины, которого искренне любит, одну лишь жалость? Позволит себе отнять его драгоценное время и возможность быть счастливым с другой?

Нет.

      Когда по-настоящему любишь, то всегда отпускаешь, несмотря на то, что боль разъедает тебя изнутри. Ты просто искренне хочешь, чтобы близкий человек был счастлив, пусть и не с тобой. Санеми ведь обязательно будет прекрасным папой и мужем для кого-то другого, но не для неё. И ради его счастья ей нужно было перестать цепляться за него и отпустить.

Незуко это понимала, потому что… любила.

      Сразу после того, как ей рассказали обо всём, она попросила врача ничего не говорить Санеми, который вместе с Зеницу ожидал вердикта в коридоре.       Он приехал, нашёл её.       Даже глубокой ночью Незуко слышала его приглушённый голос за дверью. Хотя, может быть, это был лишь её сумасшедший бред.       Собрав в себе последние силы, с утра Незуко попросила врача пропустить Санеми к ней. И пусть внутри сейчас всё кололо, а её трясло, как в лихорадке, ей нужно было быть сильной.       Она не успела защитить своего ребёнка, но Санеми ещё может спасти. Хотя бы от самой себя.       Через несколько минут послышались его шаги, а потом дверь открылась, позволяя ей увидеть его. Такого близкого и родного, того, в чьих объятьях ей так по-детски хотелось утонуть.       Вот так просто броситься к нему, прижаться и спрятаться от всего мира. Рассказать всё, плакать, кричать. Однако это оставалось лишь пустой иллюзией. Незуко со всем справится. Одна, больше не причиняя никому боли. Так будет лучше для всех.       Не выдержав, она осторожно взглянула на Санеми. Он был почему-то до безумия бледен и сильно напряжён. И, конечно, он разглядывал её в ответ, такую слабую, лежащую на больничной койке с красными от слёз глазами и с синяком на щеке. Только вот что-то в его взгляде было такое, от чего Незуко едва сдерживала слёзы, которых вроде бы уже не должно было быть.       «Глупый, может быть, если бы ты всё узнал, никогда бы и не пришёл ко мне, возненавидел, а так… у меня будет хотя бы последняя возможность увидеть тебя, посмотреть в твои глаза и понять, что я всё делаю правильно. Меня уже не спасти, но ты ещё можешь быть счастливым…»       — Как ты? — после недолгого молчания спросил Санеми, сглатывая ком в горле. Видеть Незуко такой уязвимой было невыносимо. Она была похожа на раненную маленькую птичку, которой он никак не мог помочь, чувствуя себя беспомощным слабаком. Санеми не понимал, как можно было пасть так низко и ударить женщину. — Что произошло?       — Всё хорошо, меня лишь ударили по лицу, но уже ничего не болит, — пытаясь улыбнуться, ответила Незуко, при этом чересчур сильно сжимая пальцами белую ткань простыни. Санеми этот жест невольно заметил, уже подсознательно чувствуя, что сейчас его попытаются обмануть. — Я… хотела бы поговорить с тобой.       Санеми кивнул, сделал шаг к ней, но Незуко неожиданно для него вздрогнула и покачала головой. Она была зажата, словно пружина, и абсолютно точно что-то от него скрывала. С ней что-то случилось, помимо избиения. По одному беглому взгляду на женское лицо Санеми это понял, однако нарушать её планы не стал, решив выслушать до конца.       — Пожалуйста, прошу, не приходи ко мне больше, — прошептала она, наконец, посмотрев в его глаза своими печальными омутами, дрожа при этом буквально всем телом. Незуко предупредительно выставила ладошку перед собой, отгораживаясь от него. — Я возвращаюсь к мужу. Мне было очень хорошо с тобой, но я… люблю Зеницу.       — Ты в курсе, что когда врёшь, начинаешь дрожать? — равнодушно уточнил Санеми. Её слова, явно были лживыми от начала до конца. Незуко тут же непонимающе посмотрела на него. Она совсем упустила из виду, что он аналитик, поэтому подмечает абсолютно всё, поэтому легко считывает нетипичное поведение людей. — Если хочешь, чтобы я ушёл, я это сделаю, только врать мне не нужно и плакать тоже.       Незуко кивнула и отвернулась к окну. Вот так просто: скажи «уходи», и тот, кого ты любишь, навсегда исчезнет из твоей жизни. Лишь одно слово, которое спасёт его от неизбежной боли.       Давай, Незуко, ты же можешь. Всего одно слово.       — Тогда, пожалуйста, просто уходи и не возвращайся, — произнесла она, закрывая глаза. Она старалась, чтобы её голос звучал звонко и твёрдо, а вышло лишь какое-то скуление. Незуко была слишком опустошена, чтобы притворяться лучше. — Вещи мои… выбрось, я не буду их забирать, а кулон возьми, он вот… лежит на тумбочке.       Санеми мысленно чертыхнулся, стараясь не сорваться:       «Неужели, ты совсем дура и думаешь, что я на этот наигранный холод поведусь? Тон стервы тебе никогда не удавался, а с этим кулоном ты даже в душе не расставалась. Что же в твоей голове опять случилось?».       Сидит вот перед ним, дрожит всем телом, пальцами простынь до белизны сжимает. Если искренне хотят, чтобы человек навсегда исчез, так не реагируют. Санеми срочно нужны были результаты её анализов и настоящий вердикт врача, потому что пока у него слишком мало данных, чтобы пытаться выстроить нормальный диалог. Незуко сейчас явно находилась в своём закрытом мирке, где уже расписан идеальный сценарий, в данный момент она его не услышит. К тому же своими непродуманными действиями он может сделать только хуже.       — Мне он не нужен, оставь себе на память, — пожал плечами Санеми, напуская на себя маску хладнокровия. — Или можешь сдать в ломбард.       — Хорошо, — согласилась Незуко. — Уходи, пожалуйста.       Санеми тяжело выдохнул и через несколько секунд вышел. Незуко вымученно улыбнулась, всё оказалось намного проще. Видимо, Санеми и сам уже давно хотел уйти, а она лишь его подтолкнула.

***

      Спустя полчаса к ней в палату зашёл Зеницу. Уставший и не выспавшийся. Он не знал, что сказать и как быть. Видеть свою жену такой несчастной было невыносимо. Когда-то они вместе были в такой же ситуации, смотрели друг на друга, не понимая, как жить дальше. Тогда Зеницу, кажется, прижимал её к себе и шептал, что всё будет хорошо, а сейчас… мог ли он сделать так? Имел ли он право хотя бы на сочувствующее слово?       Да, это был не его ребёнок, но Зеницу всё равно чувствовал сейчас её боль, как свою. Он бы честно отдал всё, чтобы уберечь жену от этого выкидыша. Невинная душа была ни в чём невиновата, как и Незуко, которая из последних сил пыталась казаться сильной. Зеницу понимал, что Незуко будет винить себя в этом, однако, несмотря на это, не знал, как убедить её в обратном, снова ощущая вкус беспомощности.       Господи, почему же ей опять приходится через это проходить?       — Судя по взгляду, правду ты знаешь, — грустно усмехнулась Незуко, вырывая его из размышлений и смотря на него в упор. Её голос был наигранно спокойным, правда, казалось ещё немного и он зазвенит от напряжения. — Только жалости не надо, ладно? Это всё уже было в моей жизни, я знаю: сейчас просто нужно перетерпеть, потом обязательно станет легче. Когда-нибудь, наверное, лет через сто.       — Мне жаль, что всё… так, — искренне ответил Зеницу, садясь на стул возле её кровати. Почему-то неожиданно для себя он опустил взгляд на свою руку, где красовалось обручальное кольцо. — Тебе очень больно, я понимаю. Не знаю как, но я обещаю, я попробую залечить эту рану, мы вместе пройдём и через это испытание, слышишь? Я не брошу тебя, мы уедем далеко-далеко…       От его слов к глазам подступили слёзы. Незуко, как маленькая девочка, притянула колени к груди, стараясь не показать Зеницу ни единой эмоции на лице. Это только её боль, расплата за собственные грехи, больше ей никого здесь не нужно.       — Мы никуда с тобой не уедем, — покачала головой Незуко, прикрывая глаза. Она понимала, что, кажется, пришло время поговорить искренне и без недомолвок. Однако у неё совсем не было на это сил. Выбранное судьбой время оказалось слишком тяжёлым. — Если ты ещё хоть немного меня любишь, то отпусти. Хватит, этой игры в счастливую семью. Мы оба уже давно глубоко несчастны вместе, нет никакого смысла продолжать этот брак.       — Незуко, я… — попытался возразить Зеницу, но она взглядом попросила его замолчать. — Ты несчастен со мной, ведь ты все ещё живёшь не настоящим, а прошлым, в котором мы когда-то были счастливы. Признайся в этом хотя бы самому себе. Пришло время, наконец, друг друга отпустить. Если ты думаешь, что мне легко далось это решение, то ты ошибаешься. Оно зрело многие годы, а сейчас лишь стало очевидным. Просто услышь сейчас, пожалуйста, то, что я тебе скажу, и не перебивай, — Незуко шумно выдохнула и прикрыла глаза, отчаянно готовясь сказать ему всё, что за эти годы накопилось в душе. Ей нужно быть сильной, довести всё до конца, а потом она даст себе волю, закроет палату и будет просто плакать, зовя маму. — Я… знаешь, многое за это время поняла. Раньше я одного тебя во всём винила: не поверил, уехал, манипулировал, предал. А сейчас понимаю, что сама в большинстве своём и виновата. По глазам твоим вижу, что ты тоже сейчас вспомнил ту холодную зиму. Правда, Зеницу? — Зеницу кивнул, стараясь сдержаться и не задрожать, как она. Воспоминания, от которых они бежали все эти годы постепенно накрывали, в прошлом такие разговоры быстро затухали, а теперь Незуко продолжала. — Я тоже помню всё, кажется, до мелочей, какая ирония… сейчас снова зима. Наверное, зима очень на меня обиделась за прошлые проклятия, раз решила снова забрать ребёнка. Но сейчас это уже не имеет никакого значения. Тогда я была уверенна, что, если бы в тот день ты остался дома, то ничего бы не произошло. Я бы не потеряла ребёнка, и мы были бы счастливы. Но это ведь… самообман: я тогда открыла дверь твоей матери, а не кто-то другой, я поставила оскорблённую гордость выше здоровья своего ребёнка. Это была я, а не кто-то другой. Кто мешал мне закрыть дверь? Не разговаривать с ней? Дождаться тебя? Никто. А после… ты и сам помнишь тот период. Ты для меня всегда был хорошим мужем и тогда особенно: не попрекал, любил, полгода со мной за ручку ходил, а я смотрела на тебя как на виновника, не желая видеть, что твоя душа страдает также, как и моя. Ты ведь тоже потерял ребёнка, это было и твоё горе, тебе было тяжело, но тогда в центре моей жизни была лишь моя боль, мои обиды. Я никого не замечала. Правда Зеницу в том, что ты протягивал мне руку, но я не протянула её в ответ. Я не понимала, что ради меня ты задвинул свою боль, искренне пытаясь помочь, взял всё на себя. Возможно ты до сих пор думаешь, что если бы не та твоя измена, то мы бы помирились. Нет, это очередной самообман, потому что тогда я уже просто искала повод, чтобы развестись. Но не из-за того, что не любила. Просто моя обида и боль внутри была слишком сильной, и я так болезненно была не готова признать в трагедии свою вину, поэтому сделала полностью виноватым другого. Мне было так легче, проще, и чувство вины за собственную глупость казалось притуплялось. По сути, я ведь давно могла развестись с тобой, но правда в том, что мне было удобно, что ты всегда передо мной виноват. И мои отношения с Санеми… Я не к нему тогда пошла, а просто от себя убежать хотела, понимаешь? Появился бы он в моей жизни или нет, мы бы с тобой всё равно пришли в ту точку, в которой мы сейчас. Между нами стоит слишком много обид, боли, разочарований, которые отчаянно разделили нас.       — Незуко, но мы ведь всё равно любили друг друга, — подавленно заметил Зеницу, неожиданно для самого себя понимая, что жена всё-таки права. Раны в душе никуда не делись, не исчезли, а только росли внутри каждого из них, а они оба делали вид, что не замечают. — Как бы не складывалось всё между нами, в самые трудные моменты нашей жизни мы были вместе, несмотря на обиды и боль. Каждый из нас ради блага другого частенько наступал себе на горло: не только я, но и ты. Разве могут это сделать люди, которые не любят друг друга? Разве могут они даже после всего дерьма в их совместной жизни бояться причинить друг другу боль даже резким словом? Разве будут они готовы помочь в любой момент, ничего не требуя взамен? Скажи мне, Незуко?       У неё не было сил смотреть на то, как Зеницу больно, однако продолжать мучить его этими недоотношениями, как раньше, она не могла. Нужно было найти в себе силы, чтобы снова не поддаться слабости, чтобы поставить, наконец, точку в этом изломанном клубке судеб. Зеницу ещё будет счастлив, если прислушается сейчас, если отпустит их брак, который никому уже не приносит радости. Он поймёт, главное только найти правильные слова.       — Мы любили, и наша любовь, правда, была настоящей, но… мы её убили. Ни ты, ни я, а мы вместе. Нет смысла перекладывать вину друг на друга. Вовремя не поговорили, не услышали, не захотели понять, — она подняла голову и посмотрела в его глаза напротив. — Пойми ты любишь не меня, а ту Незуко из прошлого, не желая видеть, что её больше нет. Она осталась лишь воспоминанием. Мы с тобой оба слишком сильно изменились за это время: повзрослели, да и просто стали другими. В своих словах ты прав: нас связывает общее прошлое, привязанность, годы, проведённые вместе, но не любовь... Её уже нет. Мы с тобой отчаянно пытались, но не получилось. Пойми наши отношения не спас бы ни общий ребёнок, ни что-либо иное. Услышь меня, пожалуйста…       По щекам Незуко внезапно потекли слёзы. От боли, воспоминаний, напряжения. Со стороны другим бы показалось, что она говорила легко и спокойно, однако каждое слово отдавалось тяжестью в груди и скручивало её пополам. Незуко обнажала раненную душу, старалась выглядеть уверенно, но ей самой сейчас искренне хотелось спрятаться от всех и просто плакать, кричать, чтобы никто не видел. Только вот даже несмотря на это, разговор с Зеницу снимал с её души огромный камень. Она уже давно его отпустила, только вот простить кажется смогла только сейчас. По-настоящему и искренне. Принимая прошлое и отпуская его.       Я не хочу и дальше тащить этот груз вины, — тихо продолжила Незуко, сдерживая дрожь и слёзы. Её буквально трясло, но она пыталась договорить всё то, что так долго зрело в её душе. — Прости меня. Прости за то, что обвиняла, врала, изменяла, не хотела замечать твою боль. Прости меня, но я, правда, никогда не желала тебе зла.       Зеницу неожиданно усмехнулся, а потом протянул ей свою ладонь, которую Незуко осторожно сжала своей. Это прикосновение отдалось внутри него теплом. Каждое её слово залечивало его душу. Незуко, кажется, совсем не понимала, насколько она — удивительная.       — И ты меня прости… — тяжело выдохнув, всё-таки ответил он. — Я не поверил тебе тогда, когда ты в этом особенно нуждалась, не защитил. Да и потом наговорил тебе всякого. Прости меня, этот фонд всецелой твой, те слова и упрёки были лишь шагом отчаяния. Знаешь, я просто боюсь остаться без тебя, потому что я… не умею так. Сам.       — Зеницу, ты всё сможешь, слышишь? Твоя сила не во мне, а в тебе самом. То, чего ты достиг, ты добился только своим умом и характером. Ты сам победил болезнь, поборол неудачи, пересилил тягу к алкоголю. Ты, а не я! Ты вытаскивал меня из кошмаров, ты помог мне справиться с той болью, — Незуко сильнее сжала его ладонь, пытаясь достучаться до его страхов. Он смотрел на неё так внимательно, что, кажется, впитывал каждое слово. — Ты всегда был опорой. Пусть я не часто тебе это говорила, но ты всегда был сильным и независимым человеком: ты всего добился сам, а я лишь просто была рядом. И фонд без тебя бы... ничего бы не вышло, потому что он — твой, я лишь запустила процесс, а вот удержать его на плаву под силу было только тебе. Мы навсегда останемся близкими людьми, но у каждого из нас свой путь. Я должна осилить свой сама, а ты — свой.       Зеницу кивнул, сжимая её руку в ответ, а потом просто порывисто обнял её прижимая к себе. Незуко устало улыбнулась, проводя ладонью по мужской спине. Он был прав ещё кое в чём: многое можно сделать ради близкого тебе человека. Зеницу постепенно сможет её отпустить, а она ради него сможет утаить, что свекровь и была заказчиком избиения.       Не всегда людям нужно знать правду. Не всегда они просто готовы её услышать.       В тот вечер Незуко спешила домой. Ей очень хотелось увидеть Санеми и поскорее рассказать ему о смешной ситуации в классе, чтобы он улыбнулся. Настроение было замечательным, как и это день, в целом. Она привычно посмотрела по сторонам на перекрёстке и перешла дорогу. До дома оставалось совсем немного: всего лишь чуть-чуть пройти через парк, в котором, на удивление, почти не было людей. На улице горели фонари, поэтому идти Незуко было совсем не страшно. Однако она не успела сделать и пары шагов, как её неожиданно кто-то со всей силы толкнул сзади, заставляя упасть. Незуко быстро попыталась подняться, чтобы хотя бы осознать, что происходит и попробовать договориться. В сумке у неё были деньги, пусть нападавший берёт их уходит. Незуко не успела вымолвить и слова, как её со всей силы ударили вновь. А потом ещё несколько раз. Кто-то бил её с такой силой, что все жалкие попытки противостояния карались в ту же секунду.       — Отпусти меня, — хрипло кричала Незуко, когда череда ударов нападавшего в живот стала совсем невыносимой. Было очень больно, но каждая её попытка приподняться и свернуться в клубочек заканчивалась новой вспышкой острой боли. — Не надо… Я дам тебе денег, что тебе нужно?       — Привет тебе от свекрови передаю! — произнёс мужчина, замахиваясь снова. Его голос был хриплым и мерзким, а лицо было плотно закрыто чёрной маской. — Награда за верность. Надеюсь, что ты запомнила, хотя... кажется нет.       Неизвестный резко ухватил её за волосы, а потом со всей дури приложил её головой о землю. Больше Незуко ничего не помнила, потому что дальше для неё наступила темнота.