Пилигрим на багровой заре

      Страннику было скучно. Единственная «радость» в виде участия турниров даршанов закончилась, а развлечь себя как-то хотелось, пока Нахида не отправила его в какую-то секцию.       Среди расписания лекций он увидел кое-что знакомое. Не тему социально-экономического устройства Инадзумы, не перспективы политического сотрудничество со Снежной. Знакома не тема докладов и лекций. А имя. Её имя, въевшееся в память, как чернила в бумагу древней рукописи, над которой так старательно корпеют представители Вахамуны и Хараватата.       Мона Мегистус.       Имя вызывает странное чувство. Не то сладкое послевкусие, не то что-то острое, обжигающее рот, слизистую и вызывающее слезы вместе с пробитием заложенного носа, не то что-то горькое, как сомнительно дешевые фрукты от подозрительной торговки с базара.       Но воспоминания рисуют приятную картину. Они в тени, светит луна, рядом тихонько прибывает и убывает волна, играясь с несчастным крабом, не давая ему зарыться в холодный ночной песок. Тихо шелестят от теплого неба города свободы листья, рядом дарят свет кристальные бабочки. Вуаль его шляпы щекочет её спину, она устала, она спит, только мило кривится, на большее возмущение не хватит сил — устала.       Мона. О чем она собиралась читать лекцию, чтобы привлечь внимание к даршану Ртавахиста, Странника не интересовало. По крайней мере ему так казалось. Хотелось развлечься, смотря на знакомое лицо, брошенное им в последний раз в Долине ветров под деревом в Мондштадте.       Теперь он был не просто заинтересован. Одержим. Непонятно чем. Интерес, любопытство, желание развлечься, гнев, похоть, ревность, нежность, желание властвовать.       Удивительно, но он не сразу признал в Моне Мону, если бы не два дурацких длинных хвостика…       Которые так хотелось намотать на свой кулак и через них контролировать, попутно напористо и быстро двигаясь в ней.       … придававшие ей нелепый детский вид. Шапочка академика с отличительным знаком Ртавахиста еле держалась на её хвосте на приколотых невидимках, едва выдерживающих вес головного убор.       Как и не выдерживало терпение Странника. То ли из-за того, что изучения неба — ересь, так как небо — ложь, то ли из-за того, как по-дурацки и соблазнительно Мона выглядела в этом явно большом на неё платье. Было видно, что у хозяйки платья, сшитого под стиль формы сумерских академиков, грудь раз в пять больше мониной. Бедра у Моны тоже были меньше, чем у настоящей владелицы платья.       Удивительно, она всегда подчеркивала свои восхитительные ноги колготками и чулками, а в этом недорозумении она выглядела скромницей ради скромности. Хоть платье и оголяло ноги, но оно было не на её девичью фигуру, на фигуру состоявшейся женщины. И где же те синие чулки, которые он давным-давно подарил Моне, которая не могла уследить при властвовании Скарамуччи за тем, как он рвал ей очередные дорогие, но тонкие колготки. Он помнил, как на этих ножках оставались дорожки его поцелуев, синяки от сильных сжатий, укусы, которыми Скарамучча отмечал своё право властвовать над ней.       Лучше бы он дальше страдал от скуки. Он почувствовал тесноту в своих просторных штанах. Скука всяко лучше неконтролируемого возбуждения и похотливых, развратных мыслей, из-за которых необходимо рассуждать здраво, чтобы хоть как-то спрятать стояк. Хотя ему было все равно на других. Но в голове теплился план, как развести Мону на ночь (а может не только ночь) с ним.       Он пытался слушать её лекцию. Нечто похожее о звёздах, небесных телах она рассказывала ему, а потом часа через два отсасывала ему с превеликим удовольствием. Если бы не обстановка, он бы сейчас же отымел Мону на этой кафедре.       Он большую часть лекции посмеивался, сам не понимая от чего. То ли это была реакция на рассказ Моны, то ли на ее внешний вид, то ли его так сильно опьянили воспоминания. Если бы ему тогда сказали, что где-то через год он будет сидеть на лекции в академии Сумеру и слушать рассуждения, доводы, теории про фальшивое звёздное небо, то его хохот бы сдул все ветряные астры в районе, где они с Моной «задыхались» от свежего воздуха города свободы.       Он свободен, анемо глаза бога получают свободолюбивые. А гидро преданные чему-либо. Или кому-либо.       Будет ли Мона теперь также преданна ему, как и тогда, послушно и верно давая себя трогать и страдая от ревности Скарамуччи.       А Скарамуччи больше нет. Кому теперь она предана. Странник ревновал ее к Мондштадтскому алхимику и к той странной подруге с вороном, а сейчас что? Какая ему нахуй разница, особенно когда хуй предательски выпирает. Благо аудиторная мебель закрывает ноги студентов. Идеально для списывания.       И дрочки, куни или минета.       Мона пыталась не реагировать на его смех. Спокойствие. Он точно помнит, что ее спокойствие мнимое. На людях не покажет и вида, что она зла и готова в клочья разорвать. Неужели ему нравилась ее вспыльчивость, успокаиваемая поцелуем в нос или тарелкой мяса с морковкой в "Хорошем охотнике".       Легкие поглаживания вдоль талии тоже действовали на нее успокаивающе и возбуждающе. А вот щипок за задницу или лёгкий хлопок наоборот будоражили ее, но успокаивали тогдашнего Скарамуччу. Как же было приятно обнимать её рукой со спины, давая понять всему миру, что она только его и ближе он никого не подпустит.       Глупая-глупая сентиментальная кукла, думавшая, что сможет подавить дурацкие человеческие эмоции, такие как привязанность, влюбчивость, желание властвовать. А ведь когда-то Мона могла ему это дать.       Пытаясь отвлечься от своих мыслей о том, как же сильно он соскучился по Моне, Странник начал разглядывать лица в аудитории. Лицо Лайлы его особенно радовало: оно было полно восторга и сосредоточения. Лайла смотрела на Мону как на кумира, стремясь запомнить каждое её слово, удержать в голове каждый возникший глупый вопрос, лишь бы порадовать лекторку, не выдать очередную порцию восхищения мероприятием своей соседке за аудиторным столом.       Надо было занять себя ещё половину времени лекции. Странник ничего не мог придумать: лица в аудитории одинаковы скучны, друг в штанах хочет разрядки, воспоминания предоставляют и боль, и успокоение.       А Странник не мог больше себя контролировать. Рисунки на теле приобрели холодный голубо-зеленый оттенок, благо, он сидит далеко и это не так заметно. Конечно можно попытаться просунуть руку под стол и дать себе разрядку. Страннику плевать на все и всея, как ему казалось. Но нельзя было вызывать подозрения у Моны, нельзя. Учтя, что символы не просто поменяют цвет, а начнут предательски светиться.       О Нахида, за что такое наказание.       Полчаса.       За это время он бы мог раздеть её и себя. Она любила длинные прелюдии, любила внимание, любила касания, любила опьяняющие слова, в том числе и пошлости. Она была худа, каждый вздох смотрелся ужасно: ребра чудовищно выпирали, живот, которого итак не было, и вовсе куда-то исчезал. Как бы Скарамучча не пытался её откормить, всё было бестолку. Упрямство и гордость не давали Моне в его отсутствие поддерживать тот образ жизни, который мог в свои редкие посещения обеспечивать ей предвестник фатуи.       И он вспоминал её на архипелаге. Такую гордую со своими секретами, среди которых и тот, что она трахалась в один из летних вечеров с ним где-то в тени замка. А Скарамучча приревновал, он готов был разбить этого Арнольда Спроси-меня-как-добраться. Слишком много эта дурацкая птица хотела мониного внимая. Пусть смотрит, как сперма Скарамуччи капает на обнаженную грудь Моны. Как Мона при первой удобной возможности сбегает от друзей к тому, кто готов растоптать её гордость, но дать в обмен такое необходимое им обоим наслаждения, получая то внимание и удовольствие, которое может дать только его смешная Мона, несравнимая ни с одной из тех фатуйских подстилок, готовых продаться ради наград от высших чинов.       И так спасительно прозвучал её уставший от чтения лекции голос:       — Всем спасибо за внимание, если остались вопросы, буду рада на них ответить.       Послышалось шуршание складываемых в сумки предметов. Некоторые особо внимательные и заинтересованные студенты, среди которых была и Лайла, начали задавать вопросы. Странник поклялся себе, что если она ещё хоть раз так долго будет стоять возле ЕГО Моны, он «случайно» уничтожит всю научную работу Лайлы, над которой она старательно и страдательно трудилось днями и ночами.       — Только один вопрос, леди Мегестус.       — Не Мегестус, а Мегистус! — Мона недовольно сложила руки под грудью. — И что это за вопрос такой, который задается от человека, не имеющего интерес к моей лекции и нарушающего атмосферу познавательного процесса своим смехом!       — Не хотите ли пообедать? — Странник сдерживался, чтобы не засмеяться, обращаясь к Моне на вы. Ну ничего, сегодня вечером она будет обращаться к нему на вы, её слова и мольбы будут музыкой для её душей, а стоны — заживляющим бальзамом на шрамированную душу, забывшую, что такое любовь и ласки. — О деньгах не беспокойтесь, всё за счет организаторов фестиваля.       Лгал, нагло лгал. Смета на фестиваль едва вложилась в бюджет, который академия могла выделить. Академия даже планировала немного заработать с этого фестиваля, но не смогла.       Странник был готов оплатить даже самые дорогие блюда. Денег ему хватало, они у него всегда водились. Иногда он тратился на публикацию своих статей, но это было не так затратно для его кошелька.       — Пойдёмте обсудим это в кафе, — он знал, что Мона не удержится, когда в воздухе будет витать вкусный аромат сумерских сладостей. — Там уже собрались следующая группа студентов во главе с лектором, кажись, из Кшархевара.       И спустя пару минуту напомнил:       — О счете не беспокойтесь. Всё за счет академии.       Выйдя из академии Странник предложил:       — После активной умственной деятельности, студенты любят спуститься в кафе «Пуспа», что под академией. Поверьте, там подают вкуснейшие сладости, полезные для мозга. Вкуснейший кофе с жареной сладостью тулумба. Вам надо отдохнуть, вы заслужили.       Только вот кукла не любила все эти изыски — если бы не Нахида, он никогда бы не ходил в кафешки. Пока Нахида баловалась засахаренными орехами аджиленах, Странник задолбывал обслуживающий персонал, чтобы ему по особой технологии заварили и настояли чай.       Пока они спускались по лестнице от академии к кафе, Странник решил выведать у Моны, как она жила в его отсутствие, чем занималась и как вообще тут очутилась. Информация мало чего ему дала, её нынешняя жизнь мало чем отличалась от той, что она вела, когда Скарамучча был её тайным мужем.       Он впервые подумал о том, что тогда он был её тайным мужем. Он никогда не думал, что способен создать семью с кем-то. Он не знает, что это такое, у него не было ни матери, ни сестер, ни братьев. Он был обманут, жестоко обманут. Друзей у него тоже не было.       Была только Мона, такая дерзкая. Но такая красивая, такая болтливая, такая преданно любящая.       Такая сексуальная, такая будоражащая, такая возбуждающая.       И вот они зашли в кафе, вот сели, вот сделали заказ. И пока несли сладости, Странник не выдержал: он снял обувь и потянулся своей стопой к мониной промежности. Наконец-то он может отомстить за все те случаи, когда Мона как бы невинно и неспециально снимала свою золотую туфельку и под столом проводила стопой паху Скарамучча. А потом также невинно продолжала проводить стопой вверх вниз, невинно поедая медовое мясо в медовом соусе с морковкой, закрывая глаза от гастрономического оргазма, вызванного вкусной едой.       Мона сглотнула.       — Могу я попросить Вас убрать ногу.       — Только если очень хорошо попросите.       — Да что вы себе вообще позволяете!       — Тише-тише. Убрал.       Это он себе не позволял. Позволять он начнет тогда, когда будет оставлять синие пятна засосов по всему её телу, оставлять синяки на запястьях, за которые он будет её держать, чтобы она не посмела как-то сопротивляться. Он не собирался её насиловать, он любил грубый секс, Мона тоже.       — А почему вы себе ничего не заказываете?       — Давай перейдем на ты?       И он увидел смущение Моны, поедавшей в это время халву, и часть крошек осталась на её лице.       — Что?       Но Странник это не услышал, он через стол потянулся и едва-едва коснулся губ Моны, на которых смешались вкусы пахлавы, падисарового пудинга и тулумбы, запиваемой крепким, но сладким, кофе.       — Я сразу понял одно, — начал он говорить шепотом, надеясь на то, что эта интимность подкупит Мону, — когда я увидел тебя, впервые приехавшую в Сумеру, я понял, что меня тянет к тебе. Я пошел на лекцию только ради тебя. Не знаешь, что сказать? Ничего и не надо, просто доверься мне.       Странник смотрит на Мону как умелый гипнотизер, которому не надо прилагать много усилий. Мона и сама готова поддаться гипнозу.       И Странник громко рассмеялся.       — Ешь, тут вкусно кормят. За мору не беспокойся, за всё заплачу.       — А почему я не вижу тут других академиков, раз академия за всё платит.       — Думаешь, если бы я сказал тебе, что за весь твой обед заплачу я, какой-то непонятный человек, половину твоей лекции смеявшийся, ты бы пошла со мной. А мне надо было получить твоё расположение, доверие.       И он сжал в своих руках свободную руку астролога. Не убрала, не дернула. План исполнен, он расположил её.       И вот он уже сидит не напротив неё, а рядом с ней, закинув руку на спину, как бы приобнимая её и прижимая к себе.       — Мне плевать, что там видят люди. Я хочу провести с тобою время, ночь, день, утро, лекцию, посиделку в кафе.       Он увидел, как милое детское личико Моны скривилось, а её ноги плотнее сжали его ладонь, нашедшую промежность, закрываемую привычным купальником, надетым под платье.       Хотелось немногого: всего-то снять его и рассматривать родинки Моны, собиравшиеся в причудливые зодиакальные созвездия.       — Почему твои касания кажутся такими знакомыми.       "И не только касания. Толчки, разговоры, обращения тоже".       И он снова шепнул её на ухо.       — Слишком много хочешь знать, Звёздочка. Пойдём ко мне, узнаешь. М?       Знал, на что надавить. Знал, что сказать. Знал, как обратиться, чтобы задобрить. Знал, как обратиться, чтобы припугнуть. Знал, как обратиться, чтобы возбудить. Знал, как обратиться, чтобы рассердить и поиздеваться.Знал, всё знал, всё помнил.       — Обещаю, ты не пожалеешь.       Только вот он тысячу раз успел пожалеть. Пожалел о том, что когда-то не заговорил с тем морячком в порту, пожалел, что в попытках сбежать от Нахиды, посетил монину лекцию. А дальше жалеть поздно, надо удовлетворять своё любопытство.       — Тебе так не идёт зеленый цвет. Напиши хозяйке этого платья, пусть даст адрес портного, я закажу тебе такой же костюм, только синий. Тебе синий идет больше. Ты в нём будешь сногшибательна. И не придётся совать под грудь вату, чтобы было удобно.       — Эти хвостики такие дурацкие, я их сразу заприметил. Но они так тебе идут.       — Позволь.       И он потянулся к её губам, мягеньким, пухленьким, с запахом мятной бальзама для губ, явно купленного в качестве сувенира на большом базаре. Из всех этих запахов она выбрала самый дешевый и самый распространенный. Он готов скупить все сувениры для неё, даже если она выкинет их сразу же перед ним, растопчет или сломает, громко хохоча, надсмехаясь над тем, как Странник легко подчиняется своим чувствам, готовым пойти на всё, лишь бы вернуть всё на круги своя.       И он не почувствовал толчков в грудь, как было в их первые разы. Она боялась тогдашнего жестокого предвестника фатуи, часто отвергала его ухаживания до очередного астрологического подарка. Странник начнет все заново: он и Мона не враги, они оба академики Сумеру, хоть и разных даршанов, они оба сейчас сидят в кафе под академией. В их отношениях не будет страха перед другим партнером, будет страх за партнера       — Позволишь? Прошу, только не молчи. Молчанье убивает.       Хотел принести какую-то романтику любви в её жизнь. Романтика гаданий и небогатого существования явно её тяготила, но была продиктована её долгом астролога и желанием быть под милостью звезд и понимать их значения. Он обеспечит ей беззаботную жизнь.       Он услышал, как сердцебиение и дыхание у Моны участились. Так забилось его сердце, когда он впервые увидел её. Так часто бьет по одному месту сильный дождь, усыпляющий своим мелодичным постукиванием по окнам на лекциях в академии.       Страннику впервые стало душно. Так жарко, нужно охладиться.       — Холодный чай, будьте добры.       Мона так и не отвечала. Хотелось, повысив голос, властно сказать: "Мне долго ещё ждать?". Но так бы обратился Скарамучча, не Странник.       Он взял её за руки и прикоснулся к ним губам. Мона покраснела, как закат за окном.       — Вечереет. Пойдём ко мне? Счет!       — Да. Да. — Второе такое тихое да. Как затухающая мелодия проигранной пластинки.       Он счастлив. Она согласна. Она в его распоряжении.       Они не чурались случайных половых связей. Секс лучше драки, а впервые они занялись любовью в тот момент, когда их словесная перепалка готова была перерости в драку, но переросла в то, во что переросла. Им было плевать где они, в какой они позе, им было хорошо друг с другом.       — Пойдём ко мне. Заверяю тебя, у меня тебе покажется лучше, чем в той гостинице, куда тебя закинули. Я исполню любую твою прихоть похлеще любого обслуживания.       Они шли, вечер был на удивление прохладен. Дул ветер, приносящий с собой освежающий запах с моря. Странника это опьяняло и трезвило одновременно.       — Чулки не носишь?       — Что ты имеешь в виду.       — У тебя след от загара. Это видно: есть светлая полосочка на бедре, не закрываемая ни шортиками, ни, судя по длине, чулками.       — Они просто не идут под это платье. Какое тебе вообще дело, до того, что я ношу?!       — Хочешь подарю?       — Ты знаешь меня несколько часов.       — А если я скажу, что кажись всю жизнь?       — Бред!       — Возможно.       Бред, да, он знает её не всю жизнь, несколько лет. Но эти несколько лет он променял бы на своё долголетие, лишь бы быть с ней.       — Надо зайти на большой базар, кое-что купить. Быстро, и мы пойдём ко мне.       Нужно было купить смазку и то прекрасное масло с запахом сумерских роз. Но он взял с запахом падисар, цветущий их аромат лучше бы смотрелся на её молодом, энергичном девичьем, не женском, теле. Такое нежное, такое чарующее.       — Хочешь?       Странник неожиданно подошел сзади, напугав сосредоточенную на изучении астрологического прибора Мону.       — Мы придём завтра.       Они покинули Большой базар и направились в зону жилых домиков.       —Ты обещал, что удовлетворишь каждую мою прихоть. Почему ты не держишь обещание.       — Я отведу тебя завтра туда, где более качественное оборудование. Странник держит слово.       Он понимал всю неловкость ситуации: он за весь день ни разу не назвал своё имя. А её он знал всегда, задолго до того, как увидел её имя.       Они пришли в его скромное место, где он жил подобно обычному сумерцу. Нахида постаралась, чтобы у брошенной куклы было какое-то подобие дома, куда он мог всегда вернуться, расположить свои вещи, не драться с пустынниками за палатку под открытым небом.       У Странника даже были какие-то предметы, которые должны были придавать уют. Книжки (как и научная литература, подсунутая Нахидой, так и легкие романчики, которые нынче читает молодежь, тоже книги, переданные дендро архонтом). Найденный им серебряный колокольчик с драгоценными камнями, обладающей магической силой, которую Странник мог контролировать. Созданные им в качестве развлечения куклы из подручных материалов, некоторое подобие посуды, чайник и чашечки, которыми заметно чаще пользовались, чем всем остальным. Даже какие-то картины были, но они пылились в углу.       — У тебя даже миленько, хоть и немного пусто.       "Хочешь заполнить всё это пространство своими вещами? оно мне ни к чему. Только останься со мной рядом. Я готов стирать пылинки с каждого твоего глобуса, держать ровно твои карты, тратить все деньги на карандаши, чтобы ты чертила. Готов убирать мусор от карандашной стружки и выкинутых тобою черновиков."       Но чтобы не подавать вид влюбленного безумца, он рассмеялся.       — А чего ты смеёшься, я тебе вообще-то комплимент делаю.       И он, поддавшись раскрепощенности, что они одни, не на людях, за закрытой шторкой, снова поцеловал её, углубляя поцелуй и получая ответную реакцию в ответ. Он мог целовать эти пухлые губы вечно, если бы им хватало на это кислорода.       — Я хочу тебя...       ... шлюшка, готовая отдаться мне после нескольких часов знакомства.       — Тогда не медли. Ты не похож на того, кто так легко упускает своё.       И он провел по её мягким, как новая подушка, бедрам. Таким нежным, таким гладеньким.       — Я. хочу. с тебя. это. сорвать. Раздражает.       — Не надо, это не моё.       — Пойдём на кровать. Только помни: я тебя не ограничиваю, ты можешь делать всё, что пожелаешь. Одно слово — я уберу руки. Я покину комнату, если потребуется, я буду спать за столом, ты сможешь переступить порог моего дома. Уйти, но я буду ждать твоего возвращения.       Он вел Мону в другую комнату. Они уселись на кровать, утопая в очередном взаимном поцелуе. Странник легенько проводил по тоненьким ручкам вверх, оголяя их, хотя понимал, что рано. Но мозг отключается, хочется просто получать удовольствие от процесса.       Хотелось взять масло, снять с неё все, и сделать массаж, но нужно было раздеть её и аккуратно убрать в шкаф чужое платье.       — Не думай ни о чем. Никто ничего не узнает. Я всё улажу.       — Почему ты светишься?       — Возбуждаюсь.       Пока Мона сидит неподвижно, Странник нависает сверху, раставя свои ноги так, что девушка оказалась между ними. Мона долго не решалась, но всё же осмелилась провести по его торсу своими нежными ручками, но с мозолями от пера на средних пальцах. Пресс светился сквозь черную ткань, излучая тепло и какое-то странное ощущения, будто ветер что-то хочет вложить в ладошки.       Странник снимает шапочку, желая откинуть на другой край постели. Он снова гладит бедра, поднимая белую ткань, намереваясь снять платье через голову Моны. Он уже надеялся, что увидит её разгоряченное её тело, ляжет на мягкое ложе небольшой груди, плавно вздымающейся и опускающейся, но увидел её синий купальник, казавшийся ему в этот момент самой отвратительной одеждой на свете.       — Божественна, великолепна, так нежна, моя.       — Куда?       — Сохранять одолженный тобою наряд.       Он встал и повесил на вешалочку бело-зеленое платье с этими мерзкими розами, раздражающими его. Розы опошлены, Мона же не такая.       — Где твоё украшение на бедра.       — Откуда?!       — Загар, все тот же загар. Ты ведь ведьма, да. Глупая, маленькая ведьмочка не знает, что многое о человеке можно сказать, лишь глядя на его внешний вид. Что-то хочешь сказать обо мне? Вижу, что хочешь. А так?        Он подходит сзади, разгоряченными руками начинает массировать спину, щедро разливая падисаровое масло, не боясь запачкать монин купальник.       — Ах! — Мона запрокидывает голову от наслаждения, пересекаясь с холодными фиолетовыми глазами Странника.       Странник отвлекается, видя упавший хвост на кровать. Он наматывает его на одну руку и тянет на себя, заставляя ее ещё сильнее прогнуться и подставить для его поцелуев, перерастающих в падисары засосов, свою нежную, давно никем не целованную шею.       — Нравится?       Знал, что нравится. Был уверен, что она ответит да.       — Ты ведь знаешь ответ?       — Звёздочка, я знаю больше, чем ты думаешь.       Нашел её чувствительное место. Надавил на него, желая получить сладкий стон. Он не наслушался. Да и не наслушается никогда.       — Архонты, откуда?       Страннику не охота сейчас отвечать. Он, сидя сзади Моны, введет рукой по лифу её купальника, аккуратно его снимая.       — Сними это безобразие. Я хочу полюбоваться тобой.       Мона привстает, спускает купальник, тряся ножками, откидывает его в сторону, оставаясь полностью обнаженной и беззащитной. Свой гидро глаз бога она прикрепила к платью, которое её партнер на ночь отнес в шкаф.       Странник проводит по забавным родинкам на её спине и видит причудливый шестиугольник. Он снова льёт на руки масло, тянется к её груди, оглаживая небольшие девичьи достоинства. Зажимает аккуратненько соски, манипулируя ими вверх и вниз, иногда оттягивая.       —Нормально? не больно?       И ведь помнил, что она может повозмущаться, что ей больно и вообще природа наградила её этим не для этого, но чаще всего она не сопротивлялась.       — Хорошая девочка, — Странник проводит рукой вдоль её хребта. — А по родинкам можно что-то сказать?       И он выводит на спине аккуратное созвездие козерога, где вместо точек разного размера родинки.       — Не интересовалась, но слышала какой-то бред, мол, что родинки появляются там, где нас целовали в прошлой жизни...       "Хотел бы я знать, кто в прошлой жизни любил тебя. Сильнее меня никто любить не может. Тебя я не встречал в прошлом, хотя я и живу достаточно долго для того, чтобы твоя душа могла реинкарнироваться раз десять, а то и пятнадцать. Таких ведьм, как ты, разве не сжигали?"       — Говорят родинки могут определить судьбу человека: в зависимости от расположения и их размера. Звучит как бред, но люди в это верят.       "Поменяй родинки на звезды, и выйдет то, чем ты занимаешься. Тоже бред".       — Твои родинки похожи на зодиакальные созвездия.       — И не только на них. Уже несколько лет не могу понять, что значит этот отвратительный шестиугольник на спине.       — А на мои посмотришь? М?       Он продолжал делать массаж телу Моны, смотря на неё как божество, сошедшее для него как награда за все его страдания, за все те случаи, когда он был обманут. Он пройдёт с ней путь катарсиса.       — За этой просьбой тебе не ко мне. Прибывшие из Инадзумы ученые должны знать об этом лучше меня.       "И я прекрасно знаю, что они мне скажут. То же самое, что и ты, только другими словами"       "Как же я люблю тебя, я готов вечно слушать только от тебя про звезды. Если кто-то скажет, что астрология - бред, скажи, я разберусь. Он как миленький извинится и будет активничать у тебя на лекциях. Мона, ведьма, каким образом ты так свела меня с ума"       — Ляг.       И вот оно настоящее произведение искусства, не снившееся никому из Кшархевара. Все так восхищаются ранетейватским искусством, но вот оно искусство: бледно-молочная кожа, темно-синие, как море перед бурей, волосы, нежная, как лепесток распустивших в Пардис Дхяе первых цветов, кожа.       Странник нависает над ней. Он ждал и жаждал, чтобы Мона раздела его, но она лежала спокойная и разнеженная. Страннику пришлось самому снимать хаори и черную майку.       — Какая сила заставляет твоё тело светиться.       — Та же сила, благодаря которой ты делаешь свои точные астрологические прогнозы, Мона. — он любит, он пытается не отвечать саркастически, но нотка иронии все-таки чувствуется. — Хахаха, элементальная энергия, дурочка, — нежный поцелуй в щеку, — элементальная энергия, глупышка, — страстный поцелуй в шею, — элементальная энергия, любопытная, — поцелуй в ложбинку между грудями, — элементальная энергия...       — Да поняла я! не тупая!       — Любимая.       Мона очаровательно краснеет то ли от неожиданного для неё окончания речи Странника, то ли от того, как он покрывает поцелуями живот так часто и нежно.       И он снова тянется к её лицу и целует в губы. Мона кладет ладошки на его щеки, Странник готов поклясться, что он готов растаять, как мороженое, которое дети не успевают съесть, пытаясь охладиться от сумерской жары.       А мужские пальчики шаловливо тянутся к девичьей промежности. Мона ощущает тепло и прохладу из-за элементальных сил анемо, скопившихся в кисти Странника.       Странник забыл, как же приятно бывает, когда Мона достаточно возбужденна, а элементальные силы гидро способствует выделению смазки, упрощающей процесс. Первый палец проходит без труда, Мона словно его не ощущает. Стоит только ввести второй, как из груди вырывается такой прекрасный, но так долго скрываемый звук.       Большой палец свободен, он нащупывает клитор и круговыми движениями то влево, то вправо стимулирует возбуждение Моны.       И он видит, как она пытается выговорить её имя, ну стимуляции не дают ей сделать.       — Хочешь, чтобы я вставил?       И его розгаряченая, как уголь, на котором собрались готовить, Мона, закусывая губу еле находит силы чтобы выговорить четкое:       — Да!       — Меня долго просить не надо.       Странник встаёт, и снимает штаны. Он что-то затеял.       — Порадуешь меня?       — Ку-да е-щё?       Он долго наблюдал, как Мона сжимает простыни со всей силой, пытаясь куда-то направить свою энергию. Хотелось подчинить себе эти шаловливые и непослушные ручки. Он завтра же подарит ей широкие браслеты.       — Просто будь хорошей девочкой.       Странник снимает свои свободные шорты. На животе уже светится сгустки элементальной силы. Он наконец-то освободил то, что весь день мешало ему жить и мыслить здраво.       Он находит в кармане шорт смазку и обильно выливает её на свой член, чтобы Моне точно не было больно. Он сперва аккуратно трется, а после пытается вставлять медленно, но не выдерживает и на половине члена входит полностью.       — Будь хорошей девочкой.       И Странник поднимает её тоненькие руки над головой и крепко цепляется в них, не давая Моне и шанса на попытку вырваться. Другой рукой он поднимает её за бедро, чтобы ему было удобно входить. Мона послушна: вторую ногу она поднимает сама.       Странник начинает вдалбливаться и не сдерживается, расщедряясь на грязный, пошлый комплимент, который Мона не заслужила:       — Ты так хорошо принимаешь мой член. Кто научил тебя быть такой хорошей маленькой шлюшкой, а?       Странник вдалбливался со всей силы, в то время как Мона уже была близка к разрядке.       — Странник, я-а.       — Сделай это для меня, милая.       Он почувствовал, как Мона обмякла. Он тоже почти.       — Что ты сделал?       — Не ссы, я бесплоден.       По крайней мере все те разы, когда Скарамучча кончал в Мону, она ни разу не забеременела. Да и разве могла брошенная на произвол судьбы прототипная кукла обладать тем, чем ей не нужно.       — Ну же, ну, спать нам рано.       — Иди...       — Ты только скажи, я пойду. Даже больше — я принесу всё, что ты только пожелаешь.       Им обоим было лень что-то делать, хотелось спать, но нужно было привести себя в какой-то порядок.       — Иди ко мне — отнесу на ручках, как принцессу, в ванную.       От неё все также пахло чудесным маслом, которое он по ней так тщательно растирал. Жалко, что дома у него нет ничего подходящего для её нежной кожи. Ну ничего, он завтра все купит.       А сейчас просто хочется лечь к ней на грудь, укутаться покрывалом, создавая некое подобие интимной тайны, и уснуть. Только сначала душ.

***

      Нахида пыталась найти Странника после лекции Моны, обычно он приходит сам и жалуется на очередную скучную попытку его заинтересовать.       К своему удивлению Нахида увидела его в "Пуспе" и даже постаралась прочитать его мысли, но увидев, как он ножкой тянется туда, куда ему тянутся не следовало бы, отложила эту затею, понимая, какие обычно бывают мысли у влюблённого мальчишки, когда он находится с симпатичной девушкой.       А потом организаторы сообщили Нахиде, что одна из приглашенных гостий не ночевала в номере, явившись только под утро, чтобы сменить своё платье на новый наряд.       У них была запланирована встреча. Нахида не собирается ходить вокруг да около, она понимает, что было между двумя молодыми людьми ночью, без чтения мыслей ясно. Достаточно синей от поцелуев шеи приезжей гости.       Они вели обычный разговор, и ничего не подозревающий Странник услышал самый странный и неожиданный вопрос:       — Не хочешь создать академическую семью?