Сердце льва. Противостояние

      Темное небо окрасили ярко-оранжевые всполохи фейерверка. Тысячи маленьких огоньков вспыхнули в воздухе и рассыпались в мелкую золотистую пыль. Михриниса вздохнула и улыбнулась. Блики от огоньков заиграли на ее лице и темных волосах.       Она перевела взгляд на мужа. Повелитель сидел справа и пил шербет из серебряного стаканчика. Тяжелую мантию и праздничные украшения сменил легкий и удобный кафтан из светло-серого атласа. Он смотрел на фейерверк и казался задумчивым.       Михриниса с улыбкой коснулась его руки и произнесла:       — Как хорошо! Я так счастлива, Мустафа! Иншаллах, все дни теперь будут такими же, как этот!       — Аминь, Ниса, — ответил он.       Мустафа встал с дивана и подошел к мраморным перилам балкона. Оперевшись на них локтями, он вдохнул морской воздух и устремил взгляд вперед. Синие воды Босфора, освещаемые молодым месяцем и яркими всполохами фейерверка, вспыхивали разноцветными огнями.       — Мустафа?       Он обернулся:       — Что, Ниса?       — Тебя, кажется, что-то беспокоит, — произнесла она. — В чем дело?       Мустафа покачал головой:       — Ни в чем. День был трудный. Хочу отдохнуть.       Михриниса поклонилась:       — Доброй ночи, повелитель.       — Доброй ночи, — ответил Мустафа, подойдя к ней и поцеловав в лоб.       После ее ухода он еще немного постоял на балконе, а затем вернулся в покои. Закрыв двери, Мустафа окинул взглядом комнату. Его взор задержался на узорчатом деревянном столе. Отодвинув стул, повелитель взял бумагу и перо и начал писать.       …Время было уже за полночь, но Фетхийе никак не могла уснуть. Повернувшись вправо, госпожа посмотрела на Баязеда. Шехзаде крепко спал, подложив под голову левую руку, согнутую в локте. Фетхийе повернулась на другой бок. Спать совсем не хотелось.       Встав с кровати, госпожа накинула бордовый бархатный халат поверх тонкой ночной рубашки и вышла на балкон. Он тускло освещался двумя факелами, воткнутыми в стены. Фетхийе вдохнула сырой ночной воздух и зябко поежилась. Запахнув халат, она подошла к мраморной колонне и прислонилась к ней спиной. Постояв пару минут, Фетхийе перевела взгляд на небо. По нему медленно плыли серые ночные облака. Фейерверки уже погасли. Все было тихим и безмятежным.       Госпожа посмотрела наверх. Мраморная терраса над ней была холодна и темна, но в глубине комнаты горел свет. Наверное, повелитель над чем-то работает… Фетхийе еще немного постояла на балконе, а затем вернулась в покои.       Утром, когда Фетхийе с Баязедом завтракали, к ним в покои пришел стражник и, пожелав доброго утра, доложил о том, что ее хочет видеть повелитель. Баязед и Фетхийе удивленно переглянулись. Отложив ложку в сторону, она поправила темно-зеленое бархатное платье, накинула кремовый полупрозрачный платок поверх туго заплетенной косы и вышла из покоев вместе со стражником.       Дойдя до дверей покоев повелителя, Фетхийе тихо вздохнула и постучала. Услышав: «Войдите», она открыла дверь и оказалась внутри комнаты.       — Повелитель, — она присела в поклоне. — Вы хотели меня видеть?       — Доброе утро, Фетхийе, — улыбнулся Мустафа, встав из-за письменного стола и подойдя к невестке. — Я хотел поговорить с тобой.       Фетхийе заинтересованно взглянула на него.       Мустафа вернулся к столу, поднял с него исписанный лист бумаги и протянул его Фетхийе.       — Сегодня об этом будет сообщено на заседании совета, — произнес он.       Фетхийе развернула лист и принялась читать. Сначала на ее лице отразилось удивление, затем изумление, а после — искреннее счастье.       — Все так? — произнесла она, свернув лист в трубочку.       — Да, Фетхийе. Я изменил закон моего великого предка, султана Мехмеда. Ты знаешь, что я против кровопролития, и отныне братоубийства больше не будет.       — О Мустафа! — воскликнула Фетхийе. — Ты не представляешь, насколько осчастливишь всех этой вестью!       Слезы радости блеснули в глазах госпожи, и она крепко обняла повелителя, привстав на цыпочки. Мустафа улыбнулся и обнял ее в ответ.       По всему дворцу, а затем и по всей столице, разнеслась весть о том, что закон Мехмеда Фатиха претерпел изменения. Теперь падишаху не нужно было казнить братьев. Каждый шехзаде управлял своим санджаком, в который его назначал повелитель. Санджаком главного престолонаследника, старшего сына султана, по-прежнему оставалась Маниса.       Однако Мустафа все же вписал один пункт для поддержания порядка. В том случае, если шехзаде станет поднимать восстание с намерением свергнуть повелителя, и его вина будет установлена, то независимо от того, является ли он братом, сыном или же племянником султану, его надлежит казнить. Это положение было составлено на самый крайний случай, и Мустафа надеялся, что ни ему, ни его потомкам оно не понадобится.       Эта весть обрадовала многих. Но были и те, кто не радовался произошедшим переменам…

***

      Атмаджа шел по коридору в сторону покоев повелителя.       Завернув за угол, он услышал за спиной громкий голос евнуха Сюмбюля-аги:       — Дорогу! Михриниса Хасеки Султан!       Воин поклонился. Михриниса подошла к нему и остановилась рядом.       — Хорошо, что я тебя встретила, Атмаджа. Хотела кое-что обсудить, — произнесла султанша.       — Что вас интересует, госпожа? — спросил воин.       Михриниса подошла ближе и тихо проговорила:       — Новый закон. Мустафа отменил казнь шехзаде. Теперь мое сердце охвачено тревогой.       — К чему вам волноваться, госпожа? — произнес Тугрул-бей. — Разве у нашего повелителя есть недоброжелатели?       — Нет. Однако я боюсь угрозы восстания, — ответила Михриниса.       — Не стоит. Вы ведь читали новый закон? За восстание казнь и предусмотрена.       Михриниса молчала.       — Госпожа, я понимаю, что вы тревожитесь за жизнь повелителя и своего сына, — продолжил Атмаджа, — но вам стоит забыть эти дурные мысли. Шехзаде любят и уважают старшего брата. Он сохранил им жизни вопреки законам и традициям. Подумайте об этом… Да и, в конце концов, у вашего сына ведь тоже есть старший брат, который однажды может стать следующим султаном. Новый закон предотвратит ваши страхи и опасения.       Михриниса задумчиво кивнула. Кажется, Атмаджа был прав.

***

      Закончив дела в казарме, Икрам-ага решил прогуляться по рынку. Пройдя вдоль крытых рядов и кивнув знакомым торговцам, янычар заметил Харуна-агу и еще двух командиров, сидевших за небольшим столиком у каменной стены, увитой плющом.       — Икрам-ага! — Харун махнул ему рукой. — Идем к нам! Выпей с нами шербета!       Икрам подошел ближе и сел рядом.       — Слышал о новом законе? — спросил один из янычаров.       — Разумеется. Только ленивый сейчас не обсуждает его, — ответил Икрам.       — Падишах знаменовал свое правление не кровопролитием, а жестом милосердия. Воистину добрый знак, — произнес самый молодой из командиров.       — Я так не думаю, — возразил Харун-ага. — Даже великий муфтий ¹ не одобрил его. Падишах нарушил традиции и устои предков, а там, где рушатся старые устои, появляется беззаконие. Где царит беззаконие, не будет порядка, а без порядка не будет и государства!       — Харун-ага, — возразил Икрам, — повелитель обезопасил империю от восстаний. То положение…       — Положение? Ха! Да если кто-нибудь задумает поднять восстание, разве оно остановит его? А сколько будет невинно загубленных жизней? Нет, Икрам-ага, повелитель должен понять, что совершил ошибку!       — О чем ты?       — Скоро узнаешь, — ответил Харун-ага, допив шербет.       …Недовольство новым законом продолжало расти среди янычар. Не все воины были против решения султана, однако большая часть войска все-таки примкнула к недовольным. И как Икрам-ага ни старался, ему не удалось предотвратить бунта. Через несколько дней толпа янычар под предводительством Харуна-аги ранним утром выступила из казарм, чтобы заявить о своих требованиях новому падишаху. В знак протеста воины стали грабить торговцев и ремесленников, разбивать их лавки и шатры, сея погром и увечья. Затем восставшие двинулись в сторону Топкапы…