весна безлюдна

время о времени что-то меняется, и вот она меняет меня. уже слишком поздно, я изменен — есть что-то внутри. она и не кислотная, и не щелочная, на грани между черным и белым, еще не день, но и не совсем ночь, идеальна в своем несовершенстве. я одержим ее замыслом и его соединении с моим. наблюдаю в другом свете объект своего желания. о, давай поговорим о химии, я хочу проплавиться насквозь прямо к сердцу ее молекул, пока частицы не разлетятся святой водой. так или иначе, она — неоткрытый элемент. в аду ли рождена, с небес ли послана — мне нравится это в любом случае. она и не кислотная, и не щелочная, на грани между черным и белым, еще не день, но и не совсем ночь, идеальна в своем несовершенстве. я одержим ее замыслом и его соединении с моим. наблюдаю в другом свете объект своего желания. не кислотная и не щелочная, на грани между черным и белым, еще не день, но и не совсем ночь, идеальна в своем несовершенстве. я одержим ее замыслом и его соединении с моим. наблюдаю в другом свете объект своего желания.

***

Один. Набатом по вискам колючее и совершенно невообразимо-сковывающее слово — бессмертие. Два. Иголки смрада, пыли и страха впиваются в каждую часть тела. Три. Дышать. Нужно дышать. Арсений приходит в себя в странном состоянии. Подвешенном. Он пытается вспомнить хоть что-то из разговора, но вспоминает, к сожалению, всё. А хотелось бы забыть навсегда, потому что такую правду он знать не хотел. Первое, что он видит — лицо Славы. Снова. Беспокойство эмпатично цепляется щупальцами и за Арсения, передаваясь, кажется, воздушно-капельным, а на самом деле — на эмоциях. И это беспокойство было запредельным. Ещё больше, чем когда Арсений вернулся с Изнанки 16 лет назад. Было не по себе. Внутри будто совершенно пусто. Терпкое ощущение. Ужасное, если быть честным. Арсений сглатывает, но с благодарностью кивает, когда Слава тут же приставляет бутылку к губам. Благо, что они взяли с собой воду, потому что Арсению очень не хотелось бы пить здешнюю. И дело не в брезгливости, хотя, отчасти, и в ней тоже. Суть не в этом. Арсений сейчас перепрыгивает с мысли на мысль, потому что не знает, что ему чувствовать. Он не понимает. Он чувствует всё или не чувствует абсолютно ничего? Жаль, что он не знает, что из этого хуже. Потому что тогда придётся выбирать лучшее из худшего. В знании — сила, но Арсению кажется, что силы его покинули. Слабость в ногах не даёт встать сразу. Арсений кое-как выравнивает дыхание до нормальных пределов. — Арсений, как ты? Что ты видел? Слишком много вопросов, даже если их всего два. — Сколько я был в отключке? — Пару минут. Всего пару минут. Жалких. Хотелось бы побыть в забытье подольше. — Арсений. Отвечать на вопросы не хочется. Арсений вообще ничего не хочет рассказывать, кроме той информации, которую Арсений готов поведать, потому что всё он рассказать не сможет. Сердце не поднимется. Гулко бьющееся и совершенно не желающее этого. — Антон — Хранитель моего рода. Слава не помогает подняться. Смотрит несколько секунд перед собой, а затем и вовсе садится рядом прямо на пыльный пол. Веками потрёпанный дом, веками тихий и веками живой. — Вот мы и нашли причину связи. Слава кивает. Но задумчиво. Арсению не составило труда понять, что в этой задумчивости есть что-то ещё. И понимает, что ему не хочется оставлять без информации человека, который помогает ему просто так. Арсений добавляет ещё немного. — Она сказала, для того, чтобы победить Тьму, нужно стать ею. И я не понимаю. Немного. Арсений не любил признавать, что чего-то не понимает или не знает, но здесь ситуация не располагает к данным трюкам, потому что что-то знать в данной ситуации — это невообразимо дико. Арсений бы и не узнал, если бы не решил, что сейчас самое время воспользоваться кровью. Слава реагирует, но на минимуме. Арсений хмурится, пытаясь отогнать навязчивые мысли о том, что именно Слава скрывает за своим взглядом, но не сказать не мог. — Она не говорила о тебе, Слав. Но это не значит, что она тебя не помнит. Слова давались с трудом. Потому что Арсений знает — осознание придёт позже. Возможно, когда он будет в душе, возможно, когда он будет с Антоном. Возможно, когда он будет совершенно один. Но оно придёт. И застанет врасплох. Разрушит всё. Если уже не разрушило несколько минут назад, когда Арсений даже не подозревал, какая правда его ждёт. Правда с привкусом обречённости и печали. Одиночества. Именно его. — Не нужно меня считывать, Арсений. Но спасибо за заботу. Мне печально лишь потому, что она никогда бы и не упомянула меня. На то были свои причины. — Причины? Слава хмыкает, но как-то мрачно. — Наши с ней взаимоотношения были слишком сложными. Я для неё никогда не значил столько же, сколько она значила для меня. Это трудно. Было. — Слава поднимает взгляд. И там Арсений видит безграничную тоску с примесью чего-то такого, что известно только ему одному. — Сейчас не легче, но мне просто нужно больше времени. Арсений бы хотел задуматься, да трудно. Они сидят в тишине несколько минут, слушая скрип деревьев за окнами и совершенно неуместный лай бродячих псов. Арсению хочется молчать. И домой. Но дом не здесь. Арсений, если честно, не знает, где его дом. — Ладно. — Внезапно. Слава резко поднимается, переключаясь. Арсению помогают подняться. — Пошли, отвезу тебя домой. Мне не стоит спрашивать, как ты будешь пытаться вести себя нормально с Антоном? Арсений помнит. Ему очень хочется Антона к себе не звать, потому что он хочет побыть в одиночестве. Но именно это желание и двигает его к тому, что Антона он к себе пустит. Просто потому, что один не сможет. Парадокс во всей красе, но Арсений сойдёт с ума, если будет в одиночестве. Наедине с темнотой. Может, он уже давно знал исход? Может, отрицал? Арсений выдыхает и идёт следом за Славой, поднимая по пути кинжал. Окровавленный. Совсем немного, но достаточно для того, чтобы почувствовать тремор в руках. Потрясывает знатно, но Арсений садится в машину и откидывается на сидении, пытаясь делать вид, что ему просто нужно отойти от информации об Антоне, а не от того, что он, оказывается, веками осуждён на одиночество. Абсурд. Стадия гнева? Нет, Арсений просто не в силах. Пролетающие дома за окнами уже не кажутся интересными, потому что время теперь неубиваемо. — Адрес назовёшь? Арсений отвлекается, но голову не поворачивает, все также продолжая прислоняться виском к прохладному стеклу. — Мне в участок. — Ты серьёзно так поступишь с ним? Арсению горько даже. Арсению даже грустно. Немного. И пусто. Губы поджимаются. То ли от того, что Арсений что-то чувствует, то ли от того, что не чувствует абсолютно ничего. Непрошенная влага в уголках глаз цвета самой тёмной темени выдаёт с потрохами. Наверное, Агриппина была права. Душу он не потерял. Потому что сейчас его разрывает изнутри самая настоящая и едкая пустота. Кто-то сказал, что пустота — и есть боль. Просто её настолько много. Защитный механизм выступает в роли кокона, отторгающего всё, что бьётся в стены смачными ударами. Арсений в коконе. Арсений не хочет выбираться. — Я не хочу причинять ему боль. Мы просто посидим немного и всё. Так будет лучше. Это в целях безопасности, потому что он мне не доверяет. — А ты ему? Арсений вздыхает. — Я никому не доверяю. Слава злится. Арсений уверен. Здесь даже чувствовать не надо. Человеческие эмоции. Сердце Славы бьётся хотя бы нормально. В нём больше от человека, чем от Арсения. — Не касайтесь друг друга. Я знаю, что тебя может тянуть. Это мы выяснили. Но я прошу тебя, Арсений, держись от него подальше. Арсений всё же поворачивается к Славе. Напряжённая линия челюсти кажется ещё более напряжённой в свете уличных пролетающих фонарей. — Почему так несправедливо? Он Хранитель. Мой. Так? Арсений не знает, почему это прозвучало именно так. И не хочет знать. — Так. Арсений, пойми… — Нет, подожди. — Хочется перебить, потому что намного больше хочется знать правду. — Почему тогда нам нельзя находиться рядом? Слава вздыхает, сжимая пальцы на руле ещё сильнее. До побеления кожи. — Потому что Хранители всегда наблюдали издалека. Вы с ним даже не пересекались, когда ты ещё жил в этом городе. Вы и не должны были встретиться. Антон — источник безумной энергии, которая никогда не должна взаимодействовать с Тьмой, потому что из этого не получится ничего хорошего. Один из вас пострадает. В любом случае. К тому же, Антон вообще ничего о себе не знает. Пусть проживёт эту жизнь нормально. И следующие тоже. — Слава притормаживает около участка. — Когда Свет и Тьма сталкиваются, они не сливаются. Они друг с другом именно сталкиваются. — Можно было бы получить серый цвет. Разве это невозможно? Слава усмехается, но как-то слишком горько. — Если бы всё было так просто, Арсений. Агриппина с Хранителем виделась только изредка, чтобы обговорить кое-какие дела, в которые меня не посвящали. Но она никогда не находились так близко к Антону, как ты. Арсений хмыкает, когда понимает, Слава выдал себя с потрохами. — Так ты знал, что он Хранитель нашего рода? — Арсений, я… — Что ты ещё знаешь, но скрываешь от меня? Взгляд цепляется за фигуру, выходящую из участка. Арсений чётко узнаёт Антона, который закуривает сигарету, останавливаясь около своей машины. Взглядами они сталкиваются через секунду. Антон смотрит вопросительно, но спокойно. И Арсений поддаётся этому спокойствию. — Я пойду. Слава хватает за плечо, но легонько. — Будь осторожен. И я понимаю, что ты не всё мне рассказал, но не скрывай. Я могу помочь. Теперь горько усмехается Арсений. — Слав, мне кажется, не ты мне должен говорить о том, кто и что скрывает. Поверь, с моей участью мне никто в этом мире помочь уже не сможет. Тем более — ты. И ему даже не стыдно. Арсений достаточно сегодня получил впечатлений. Арсений перебарывает слабость в ногах с каждым шагом. Машина Славы скрывается за поворотом быстро, что на руку. Становится свободнее дышать. Антон смотрит с любопытством. — Поехали? Арсений лишь кивает. Это всё, на что его хватает. И садится в машину, когда перед ним приглашающе распахивают скрипучую дверь.

***

Арсению странно видеть Антона в своей квартире. Тот осматривается, но никуда не лезет и ничего не трогает. Арсений всё ещё в прострации, поэтому дельного точно ничего сейчас не скажет. Он явно не очень хороший собеседник. — Люстру будем вешать? — А? — Арсений выплывает из мыслей. — Да. Я только в душ схожу. — Ага. Арсений встаёт, но остаётся на месте, потому что его собеседник явно хочет что-то сказать, но сдерживает себя. Арсений не выдерживает первым. — Что? Чего так смотришь? — Щас скажу что-то очень для тебя ебейшее. Можно? Можешь даже не реагировать, но слишком хочется это сказать. — Ну. — Спинку потереть? — Арсений изгибает бровь. — Знаю. Это было очень плохо. Сорян, Арс. Всё, иди в душ. Я пока здесь посижу. Арсений даёт лишь один комментарий. — Дурак ты, Шастун. — Ты мне уже говорил об этом сегодня. Арсений улыбается чуток, но тут же как-то скомкано уходит, берёт сменные вещи и направляется в душ. Смыть с себя осознание и правду — не получится. Арсений пытается переварить, но всё это попросту вызывает дикий ужас. Многие мечтают о бессмертии. Многие грезят им. Арсений никогда о таком не думал. Лишь в самом начале, когда понял, что возраст не трогает его. Но всё это страшно. Дико. Арсений стоит под душем, а в голове происходит пожар. Такое ощущение, что всё это не с ним. Что за дверью на диване не сидит Хранитель его Рода, которому будешь лишь хуже от их общения, что в участке не работает маг по имени Слава, что сам Арсений — не обречён на бессмертие в своём одиночестве. Что люди не умирают. Что нет никакого проклятья. Что нет ничего. Но если есть Арсений, значит, правда. Он стоит сейчас под прохладными струями воды и не может отделаться от ощущения, что всё стало ещё сложнее, чем было. Наспех вытираясь полотенцем, Арсений натягивает сменные шорты с футболкой и направляется в спальню. В углу тёмная материя, на кровати сидит Антон, но ничего не видит. Тьма тянется к нему. Арсений чувствует. И видит. — Люстру надо найти. Для начала. Пошли. Антон встаёт и идёт следом. Зал приветливо встречает холодными стенами. Там подтёки от воды, что когда-то проявились на стенах после того, как их топили соседи сверху. Здесь в некоторых частях вообще обоев нет. Здесь старый потрёпанный диван, старые комоды, шкафы и стол около окна. Куча доисторической посуды, книги и пыль воспоминаний. — Ты же не хотел поменять люстру на самом деле, Арс. Тебе просто нужно было, чтобы я оттуда съебался. Или скажешь, что было не так? Арсений останавливается посреди зала и разворачивается, сталкиваясь с шастуновским взглядом, полным подозрений. — Ошибаешься, я хотел её повесить. Лет 16 назад. Шастун цокает. — Арс, если ты хотел меня прогнать, у тебя получилось, не спорю, но для чего тогда я здесь? На тебя полюбоваться? — Арсений хмурится, всё ещё пытаясь привести реакции в порядок. — Шортики, кстати, симпатичные. Мне нравится. — Антон. Злиться сейчас вообще не хочется, но лучше уж какая-то эмоция. — Что вы там делали, Арс? — Ничего подозрительного. Там действительно дом моих родственников. Меня больше волнует, почему ты следил за мной. Расскажешь? Защитная реакция. Арсений знает, что Антон ответит правду. Что он не будет выдумывать какие-то причины. Ему это не нужно. Нет смысла. Как и в том, чтобы стоять здесь и смотреть в пустые глаза Арсения. Антон делает шаг вперёд. Арсений делает два назад. Ухмылка. — Ты знаешь. — Не знаю. Я ничего, Антон, не знаю. Только то, что ты совсем сбрендил со своими подозрениями. Антон делает три шага вперёд. Арсений делает один назад. — Не пытайся мне пиздеть, Арсений. Я уже говорил, что скоро перестану быть хорошим. — Ты и не был. Со мной. Хорошим. Антон делает один шаг вперёд. Арсений натыкается поясницей на стол. Больше он не сможет сделать и шага. Потому что Антон загоняет его в эту темницу намеренно. Теперь сон стал намного реальнее. Арсений даже не успевает юркнуть куда-нибудь. Антон опирается ладонями на стол по обе стороны, находясь так близко, что страшно. И как же это плохо. Потому что становится легче дышать, когда лишь секунду назад Арсений задыхался в себе. — Не убегай. — Мне некуда. К сожалению. Антон смеётся. И Арсению кажется, что сам он умирает. — К сожалению? Настолько сильно я тебе не нравлюсь? Арсений сглатывает. Чувствует близость и сам себя ненавидит за то, что становится так спокойно. Что море успокаивается. Что ветер затихает. Что не слышно ничего. Именно поэтому выставляет ладонь вперёд, пытаясь оттолкнуть. Но Антон лишь давит грудью вперёд и застаёт врасплох. Арсений пытается ещё раз оттолкнуть, но попытки провальны. И это бесит, потому что Антон сам не знает, что творит. И чем всё это может обернуться. И он в этом, конечно же, не виноват. — Да отстань ты от меня! — Антон поддаётся. Шаг назад. Маленький шаг. — Уходи. Я прошу тебя, уходи. Оставь меня в покое. Перестань вести себя так. Я уже говорил тебе. Я предупреждал тебя, но ты такой упёртый, что невыносимо. Ты меня раздражаешь. Собой. Понятно? Я не могу понять, почему ты думаешь, что между нами вообще что-то может быть? Это невозможно. И никогда не станет возможным. Антон слушает молча. Даже мускулы не дрогнули. Арсений чувствует, как сердце бьётся чаще. И становится странно. Потому что для него — это слишком. — Всё сказал? Дурак. Какой же невозможный дурак! Арсений выдыхает. Ему хочется выть. — Антон, тебе лучше уйти. Антон приближается стремительно и неизбежно. Арсений даже пискнуть бы не успел, как уже оказался в тисках. Антон с новой силой надавил на грудь своей. И Арсений всеми силами пытался на него не смотреть тем взглядом, которым мог бы, если бы не та ситуация, в которой они оба оказались. Неприятно. Даже больновато как-то. Признаваться себе в чём-то Арсений не будет. Но предположить же можно. О том, что могло бы быть. — Ты меня позвал сюда специально, воспользовался манипуляцией, знал, что я соглашусь на эту безумную затею, а теперь выгоняешь? Просто так? Арсений смотрит с волнением. Догадка. Едкая и волнительная догадка. Антон не уйдёт, пока плату не получит. За молчание? Неужели всё так банально просто? Только вот Арсений ничего Антону дать не сможет. И близость их невозможна даже в самых нереальных снах. — Чего ты хочешь? — А ты? — Не я прошу плату за молчание. — Я всё равно буду доёбываться, но да. Сейчас я уйду, но только при одном условии. Арсений не хочет спрашивать. Арсений не хочет знать. — Каком? Антон улыбается. Криво. И очень бесяче. Арсений уже задолбался. Ему жарко, одежда липнет к телу, а он после душа. И вообще — ему не так часто бывает жарко, учитывая особенности его тела. Но с Антоном всегда по-другому. С самого начала. И это раздражает. Арсений не любит выходить из зоны комфорта, но сам же и не заметил, что с появлением Шастуна в его одинокой жизни, вышел из этого комфорта за секунду. Освоиться только никак не может. — Даже не скажешь, что я охуел ставить условия? Арсений хмыкает. — Ты скотина, Шастун. Но я слишком устал для того, чтобы что-то ещё говорить. Всё равно на твоей совести. Я как-нибудь справлюсь. А ты будешь жалеть, потому что я тебя возненавижу. Возможно. Антон, о боги, отходит прямо на приличное расстояние, начиная измерять комнату шагами. — Снова манипуляции пошли. Арс, блять, ты заебал. Я же теперь к тебе не подойду. — М. Вот и хорошо. Антон останавливается и смотрит взглядом аля «как же ты заколебал, ферзь мой ненаглядный». Пока Арсений расслабляется, стараясь не смотреть на щупальца, тянущиеся к телу Антона. Они не тронут его. Но всё равно как-то не по себе. — Ладно. Я пойду. Если хочешь, даже разговаривать с тобой не буду. Или чего ты там от меня хочешь? — Я? Я ничего не хочу. Просто не подкатывай. — Ладно. Но это только на некоторое время, потому что я долго не протяну. Арсению очень хочется сказать, что как раз-таки именно так он и протянет дольше, если не будет с Арсением пытаться флиртовать и всё из этого вытекающее. Но только лишь кивает. — Люстру, если найдёшь, установлю. Ну… если надо будет. Снова кивок. Антон выходит в коридор. Почти. Пока Арсения раздирает любопытство. — И каким же было твоё условие? Антон оборачивается лишь на несколько жалких секунд. — Да я это. Поцеловать тебя хотел. Через секунду пролетает, что Антон сказал бы «засосаться», но выбрал более красивую и стандартную формулировку. И это как-то приятно. Арсений слышит хлопок двери и опускается на диван, стараясь не думать о том, что с Антоном в этой квартире было спокойнее. Нет, он не должен так думать. Не должен. Это плохо. Это показатель того, что Антону только хуже будет. Арсению ничего не грозит. Он будет существовать в этом мире ещё долго. Антон тоже будет. Но у него есть право на лучшую жизнь, детей, семью или на то, что ему ближе. Может, он хочет самореализоваться, пожить для себя, попутешествовать. У всех разный путь. И всё это имеет место быть. Арсений вообще не любил осуждать, он этого и не делал. Ему кажется, он толерантен в максимальной степени к тому, что не выходит за рамки закона. В любой стихии в этой жизни. А в этом городе он сразу же столкнулся с осуждением общества. И благо, был он в этот момент не один. А с Антоном, который оказался по мыслям ближе, чем предполагалось. Только вот в голове внезапно появляется другая мысль. Арсений набирает Славу стремительно быстро, пока бессмертие не ударило по мозгам своим величием. Даже если пошло бы это величие к чёрту. — Что-то случилось? Арсений вздыхает. — Нет. Слав, я хотел спросить. — Как скрыть тело? Арсению вообще не понять, как в такой ситуации сохранять чувство юмора, но осознаёт, что для других это защитная реакция, да и Слава всего по-прежнему не знает. — Нет. Антон ушёл. Я хотел спросить. Антон никогда не вспомнит свои жизни? На том конце провода тяжёлый вздох. Но Арсению даже не хочется знать, почему Славе так не хочется рассказывать ему все эти особенности. Он позвонил не зря. И он об этом знает. — Дело в том, что у каждого Хранителя есть родовая книга. Если Антон ничего не помнит, значит, он её не нашёл. Арсений, конечно, предполагал, что такое возможно, но всё это до сих пор воспринимается с долей неверия, даже если сам Арсений давно не из мира живых. Лишь наполовину. — А если её сожгли, например? — Уничтожить книгу невозможно. На неё не действует ничего. Если её сжечь, на следующее утро она будет лежать на прежнем месте. Арсений вздыхает ещё раз. — Значит, Антон её не нашёл. — Да. И не должен найти. — Ладно. Пауза весьма красноречива, если исходить из разговора. — Арсений. Антон не должен её найти, что бы ты там сейчас не задумывал. — Я понял, Слав. Но если он её найдёт, чисто гипотетически, что он вспомнит? — Знания. В основном. Он останется прежним. Но в нём будут знания. Повторюсь. Он не должен её найти. — Почему ты так печёшься за него? — Я думаю, ты знаешь, если честно. Арсений недоумевает. Прямо вот сильно. Догадка лишь одна. И Арсению она почему-то не нравится, хоть так и не должно быть. — Он тебе нравится. Слава молчит. Выдаёт этим молчанием себя с потрохами. Арсений же не понимает своих реакций. Губы поджимает, хмурится и тут же эти губы кусает. — Ладно. Я понял. Мы не будем это обсуждать, да? — Да. Если ты не против. Арсений молчит лишь пару секунд. — Ты же не ревнуешь его ко мне? — А есть повод, Арсений? Арсений не знает. Но ему кажется, что повод есть. Блин. Большой такой, жирный и с маслом. Тьфу ты! — Ладно. Я вешаю трубку. И мы больше не возвращаемся к этому разговору. — Ладно. Ты только что выдал свою ревность, Арсений. Но мы не возвращаемся к этой теме. У нас есть дела поважнее. Слава кладёт трубку первым. Потому что Арсению хотелось всё начать отрицать, а ему даже шанса и не дали! Такого исхода он не ожидал. И это очень как-то… Арсений даже слова подобрать не может. Он ложится в кровать с пустой головой, потому что устал. От мыслей сильнее всего. Потому что их много. А он один. Даже если теперь одиноким не является.