When Bad People Kiss

      «Горькая любовь: фиалка с терновым венцом в зарослях колючих страстей, копьё печали, венчик ярости: как ты пришла покорить мою душу? Что привело тебя?» (Пабло Неруда, 3 сонет, 1959)       

I

      1988       Тревор убьёт Джереми Дайера. У этого парня всегда были враги, и Тревор окажет им всем огромную услугу, засадив пулю промеж его глаз.       Убийство — это, конечно, следующий шаг навстречу добродетели, и впервые убивать кого-то низкосортного, как Джереми, могло бы считаться заблуждением — но Тревор в бешенстве. Если ему говорят, что помогут разбогатеть быстро, и что клиент будет надёжным, что ж, Тревор надеется на ёбаную порядочность.       Сделка должна была пройти легко. Тревор сжимает руль до белых костяшек. Легко и быстро — беспроигрышно. И травки в его куртке должно было быть столько, что сам бы он никогда не выкурил столько; и дилер должен был встретить его возле магазина, незаметно передать кэш и уйти с травой. Первое дело Тревора на приличную сумму должно было закончиться именно так. Он бы ушёл, взяв себе половину, а другой Джереми подтёр бы свою жирную задницу.       Вместо этого клиент оказался грубым, несносным и уже обдолбанным. Он набросился на Тревора как только понял, кто он такой, и попытался поторговаться, хотя цена уже была назначена. У Тревора были строгие инструкции от Джереми: не отступать от 400 долларов; но парень предложил жалкие 250, а потом разозлился, когда Тревор отказался.       И если Тревору пришлось ударить парня в живот — что ж, видно, так оно и должно было случиться. Кто-то может сказать, что забирать все его деньги — чересчур, но Тревор был достаточно любезен, чтобы разделить половину неофициально оплаченной травы и засунуть долю парниши куда-то ему в нагрудный карман. Если травка окажется раздавленной и менее пригодной для курения, Тревор тут ни при чём.       Факт, что Джереми соврал, уже относится к делу. Он сказал, что парню можно доверять, что никаких проблем не будет. Он пообещал это, а ещё что Тревора не поймают копы, что его ждёт светлое будущее в мире наркотиков. Лёгкие деньги, лёгкая работёнка, лёгкое времечко для только-что-перешагнувшего-рубеж-в-двадцать-лет человека, который хочет погрузиться в другой мир.       Джереми, как оказалось, стал первым в длинной череде лжецов в жизни Тревора. Он надавил на газ, и машину едва не крутануло. Однако быстрая гибель Джереми стоит того, чтобы стереть все шины. Он не совсем уверен, что будет делать, когда столкнётся с ним и его дурацкой козлиной бородкой, но он, блядь, уверен, что это будет выглядеть ужасно.       Одной рукой Тревор поглаживает пистолет, пристёгнутый к поясу. Он отлично помогает пугать. Соседские дети любят кружить вокруг его трейлера и спрашивать, где твоя мамаша сегодня или ты, вроде, собирался в армию, или даже куда пропал твой батя, Филипс? Полицейские не раз приходили из-за того, что Тревор пускал предупреждающие в воздух.       Тревор сплёвывает через окно машины.       Та с визгом останавливается в конце вычищенной от снега дорожки, и Тревор выпрыгивает из авто, впечатывая ботинки в мягкий снег.       — Дайер! — кричит он в сторону невзрачного бунгало, последнего в ряду. Все шторы закрыты, а сейчас только три часа дня, — Дайер, выходи! Нам нужны будут свидетели того, что я сделаю с тобой!       Через три двери от него дёргается сетчатый занавес, и Тревор одаривает соседа — вероятно, какую-нибудь старую вонючую старуху — своей лучшей ухмылкой. Дом Джереми остается безмолвным. Тревор захлопывает за собой дверь машины. Входная дверь бунгало разлетается в щепки; нога Тревора застревает в дыре, но он толкает дверь и полностью выламывает её. Он падает на пол, острые щербинки протыкают тело через куртку. Ладонь левой руки вся в царапинах, кожа местами свисает, розовая и влажная. Тревор игнорирует боль и поднимается на ноги. Ярость горячее и приятнее любой боли. Он почти может дышать ею.       Бунгало не освещено, все тихо. Придурок Джереми, вероятно, прячется в шкафу, слишком напуганный, чтобы показать своё уродливое лицо. Тревор, может, и не убийца, но он умеет пугать людей. Он блядски хорош в этом. Лидер в этой индустрии.       Тревор срывает все двери. Дом крошечный, поэтому звук кочует из угла в угол. Ванная — пусто. Гостиная — пусто. Кладовка, подозрительно набитая наркотой — пусто. Тревор забирает парочку паков и идёт к последней двери; спальня, это должна быть спальня. Может, Джереми отсыпается после накурки или какая-то девчонка отсасывает ему. Или парень.       Тревор медленно вынимает пистолет. Он небольшой, но тяжелый, и может нанести урон. Этот пистолет его мама держала в своём ящике с нижним бельём. Он забрал его, когда переходил границу, оставляя грязный и преступный трейлерный парк.       — Ты здесь, маленький проныра? — шепчет Тревор. Если Джереми молча отсиживается за дверью, может, закрывая себе лицо влажной ладонью, то он точно услышал Тревора. Но никто не отвечает. Тревор ухмыляется.       Он стискивает зубы и наваливается на дверь. Петли сорвались с гипсовой стенки. Тревор толкается снова, и дверь поддаётся; с больным плечом, тяжёлым дыханием, потом на лбу и поднятым пистолетом — так Тревор врывается в спальню Джереми Дайера, готовый отомстить человеку, который втянул его в то, что могло стать смертельно опасной сделкой с наркотиками.       Пару секунд глаза привыкают к темноте. И когда Тревор начинает видеть, то опускает оружие. Потому что стрелять в мертвеца нет никакого смысла. *       Той ночью Тревор возвращается с какой-то парочкой, с которой он познакомился в клубе, что недавно обнаружил. Сначала парень неохотно достаёт свой член, потому что в комнате есть ещё один мужчина, но когда Тревор начинает трахать его в рот, он кажется вполне увлечённым. Его девушка невеста, жена, проститутка — кто угодно — целует Тревора, его руки плутают в волосах другого молодого человека, а одна из её рук находится между собственных ног.       В соседней комнате лежат остатки мета. Тревор думает только об этом.       Его должно было отвратить то, что он увидел — мёртвый Джереми с торчащей в вене иглой, весь в блевотине и крови. Тревор подумал, что должен бросить, когда уезжал оттуда; но как только вернулся домой, желание покурить затмило всё. Да и к тому же Джереми брал героин, эту грязь — Тревор даже не тронул бы её. Мет помогал гораздо лучше.       — Меньше зубов — удобнее сосать, — с резкостью в голосе говорит он.       Девушка смеётся, дотрагиваясь до щеки своего парня:       — Только послушай себя, — обращается она к Тревору, — сколько тебе? Семнадцать? Восемнадцать?       — Двадцать, — рычит Тревор.       — Ты ещё слишком молодой, чтобы раздавать приказы в постели, сладкуша, — она снова смеётся, затыкая Тревора поцелуем. Её губы влажные и горячие, манящие. Парень отодвигается, оставляя член Тревора нетронутым. Девушка опускается на него, и он входит в неё без особых раздумий; её движения медленны и обдуманны, каждый поворот бедра идеально отмерен, чтобы ему было хорошо. Но ему не так уж хорошо. Он хочет вмазаться. Ему нужен выход, настоящий выход, для всего его разочарования. Торговать травкой и побить пару парней не кажется большой местью обществу, которое так бесцеремонно выбросило его из армии.       Он приподнимает бёдра, и девушка одобрительно хмыкает, её рыжие волосы закрывают глаза.       На самом деле он хочет найти выход из этой нищенской и никчёмной жизни. Не смерть, не закончить как Джереми, с иглой в руке, и чтобы никто особо не оплакивал его. Нет… ему нужно оружие, крики и чтобы кто-нибудь понял, каким образом корпоративные ублюдки подставили его так, что он оказался здесь, под кайфом и трахая рандомных людей в грязном мотеле. Тревор знает, что он не умрёт тихо, если такова его жизнь. Ему просто нужен способ вырваться наверх — здесь не так уж много топлива для лучшей жизни.       Конечно, было бы круто управлять самолётом и зарабатывать на этом, но теперь это в прошлом. Тревор сглатывает, чувствуя горечь. Девушке надоела его безынициативность, она что-то шепчет на ухо парню.       — Хэй, тебе не весело? Не хочешь поиграть со мной, а Генри в это время поиграет с твоими яйцами? Или ты трахнешь его? Мы просто хотим, чтобы тебе было хорошо, малыш.       Тревор уверен, что она хочет грабануть его. Нет никаких причин, чтобы эта парочка была настолько сосредоточена на том, чтобы он получил удовольствие.       — Не хочу, — отвечает он.       — Нет?       — Нет, — он толкает её, и девушка падает на колени. Её парниша поднимается на ноги с опаской, порождённой опытом грабежа. Возможно, они хотели достать наркотики или кэш, но они ничего не получат.       Тревор тянется к бейсбольной бите — не чтобы убить или покалечить, а чтобы напугать. Но слышится звонок телефона, и на какой-то миг Тревор замирает, но отвечает.       — Филипс? Есть работа, — слышится на том конце провода. Тревор улыбается сам себе. Парочка быстро сбегает после того, как видит это.       ---       Адреналин заставляет Тревора практически трястись в ожидании доставки. Возможно, кокаин тоже имеет к этому отношение, но ему хотелось бы думать, что его толерантность выше этого.       После несправедливого увольнения из армии он дал несколько объявлений, обзвонил несколько контактов. Кое-кто обещал позвонить ему, если появится работа. До этого — до не слишком крутого секса втроём — её не было.       Но теперь. Сейчас. Он на пороге чего-то великого, это чувствуется. Из-за холма должен прибыть грузовик, который заберёт груз, доставит его через слепое пятно на границе прямо в руки его работодателя — какого-то низкопоставленного бандита по имени Эрик, который говорит, что у него есть все контакты, которые только могут понадобиться человеку с лётной подготовкой. Чёрт, он даже дал Тревору самолёт для работы. Наверное, он рассчитывает вернуть его, прежде чем расплатиться, но Тревор не уверен, что всё так и случится. Эрик вроде как знает, что делает. Это уже что-то да значит.       Граница между Америкой и Канадой всего в паре миль, охраны тут почти нет, с обеих сторон. Доставщик (Эрик назвал его просто «М») опаздывал уже на десять минут. Профессионализмом от него не пахло. Однако Тревор готов простить это сейчас. Он забирается на ржавое крыло самолёта и слегка покачивается, издавая низкий свист сквозь зубы. Солнце садится, и вокруг него только поля, умирающие в наступающей зиме, но погода скорее прохладная, чем холодная, и он доволен тем, что сидит в одной футболке.       Ему хорошо. Он чувствует себя намного лучше. Лёгкий ветерок, нетронутый косяк в кармане и обещание по крайней мере тысячи долларов, когда он сделает посадку самолёта, полный того, что Эрик называл «чувствительным товаром». Нащупав косяк, Тревор раздумывает, но решает приберечь его для победы: он будет наслаждаться каждой затяжкой, впервые в жизни разбогатев.       Чувствуя подходящую из-за долгого ожидания злость, Тревор замечает грузовик, несущийся по холму. Он буквально летит ему навстречу, только набирая скорость. Тревор спрыгивает с крыла самолёта, почёсывая нарыв на руке. Пистолет приятно оттягивает его пояс. В сумке ещё нож, дубинка и ракетница. Он не он, если не готов к грядущим неприятностям. И кем бы тот парень ни был, у него должно быть веское оправдание за опоздание, иначе Тревор…       Второй грузовик выруливает из-за холма. Он немного виляет, это видно даже отсюда, водитель словно бы не в себе. Тревор хмурится и делает маленький шаг вперёд. Вторая машина протяжно гудит, но ни один из водил не останавливается. Эрик обещал, что будет только одна фура. Одна.       О, Тревор снова взбешён. Никто не говорит правду. Он шарит в сумке, выбирая оружие. Просто продай травку, парень норм, никаких проблем! Просто трахнись с нами, мы хотим, чтобы ты чувствовал себя хорошо! Просто слетай туда, ах, чувствительные товары, тебя встретят на границе!       Пальцы Тревора обхватывают ракетницу, другая рука скользит к пистолету прямо в тот момент, когда первый грузовик резко тормозит рядом и забрызгивает его грязью. Парень хлопает дверью и поднимает руки, видя оружие, с покорным выражением лица.       — Бля, чувак, не целься в меня! Этот придурок сел мне на хвост прям на границе. Он или коп, или просто хочет меня ограбить, не знаю.       Парень американец. Типичный. Он едва ли старше Тревора, глаза умные, одет в дешёвенький, но приличный костюм. Тревор внезапно чувствует себя очень молодым и наивным, но он не признается, что это его первая серьёзная работа.       — Ты М?       — Майкл, — поправляет он Тревора, и тот ему верит.       Второй грузовик съезжает на взлётную полосу, из него выходит мужчина. Тревор делает шаг вперед, закрывая собой Майкла, но мужчина смотрит только на американца.       — Ты — тот ублюдок, которого Эрик взял на работу, да? Он должен был выбрать меня! Меня! Я с этим хреном работал годами, а потом внезапно появляется эта говорилка с крошечным членом, и Эрик вертится вокруг него, а мне поручают работу за пятьсот долларов!       Майкл поднимает бровь на этот высер, а Тревор начинает смеяться. Майкл бросает на него взгляд и прочищает горло:       — Слушай, я никакого отношения не имею к тому, кого и на какую работу выбирают. У тебя есть проблемы с боссом — иди и говори с ним.       — Пока ты ему на ухо ласковые слова шепчешь? Ты — ёбанный жополиз, он тебе не доверяет. Только посмотрите на себя. Малышня, играющая в мужские игры. Ты думаешь, он тебе доверяет? Подожди, пока он наебёт тебя…       Что последовало бы дальше, никто уже не узнает. Тревору надоело слушать болтовню этого идиота, и он шагнул вперед с поднятой ракетницей. На лице мужчины появляется выражение ужаса, почти как в комедиях, Тревор спускает курок, и ракета попадает ему аккурат в глазницу.       Рука Майкла мгновенно оттягивает Тревора назад. Они с нездоровым восхищением наблюдают, как глазное яблоко сразу же сгорает, становится липким, отделяется, и мужчина дико извивается, падает на спину, ударившись головой. Огонь переполз на его голову, и когда крик мужчины затихает, раздаётся шипение; поднимается слишком много дыма — больше, чем Тревор мог себе представить. Он смеётся, пока не начинает задыхаться.       — Иисусе, — шепчет Майкл, переводя взгляд с мёртвого мужчины на Тревора, оглядывая его так, будто до этого ни разу не видел чего-то столь же отвратительного и потрясающего за всю его короткую жизнь. Если честно, наверное, и правда не видел.       — Какие-то проблемы?       — У меня… Бля, нет, конечно нет, он заслужил, — запах горелой плоти достигает их носов, и они одновременно отшатываются. — Я не ожидал этого от лёгкой работёнки, понимаешь? Должно было быть просто.       — Не всегда так получается, — отвечает Тревор, будто бы он уже сто раз проделывал подобные вещи. Он не говорит, что это его первый раз. Он принюхивается, и тут же жалеет об этом.       — Не уверен, что Эрику понравится всё это, — Майкл проводит руками по лицу и делает это так, будто ему уже лет сорок. Но ему только двадцать один.       — Нахер, если ему не понравится, — говорит Тревор и тут же думает про то, что сказал. — Нам просто нужно придумать историю. Чувак слетел с катушек, да? Он собирался убить нас?       — Я не знаю, собирался он или… — Майкл опустил руку, выглядя настороженным.       — Он собирался убить нас, верно? И мы действовали в рамках самообороны, верно?       — А. А, да, да, точно. Конечно. Парень подкатил на фуре, начал верещать, крутить пистолетом у наших лиц, словно ему надо что-то доказать, сказал, что заберёт всё, что в грузовике, себе… А потом ты взял удар на себя и вышел вперёд с тем оружием, которое у тебя было, начал действовать творчески, чтобы закончить дело. Вот что случилось.       Тревору нравится этот парень. Правда нравится. Другие люди бы в ужасе отвернулись от до сих пор шипящего расплавленного мозга на земле. Другие люди предпочли бы честность стратегии и здравому смыслу. Другие люди бы сбежали. Тревор — честный человек, лояльный, но не идиот. Он знает, кого и когда можно обманывать. Он хорошо соображает, да и Майкл, кажется, тоже.       — Хорошо. Я Тревор.       Майкл твёрдо пожимает его руку. Тревор не говорит ему о том, что он никого не убивал до этого и что он еле удерживается от того, чтобы не стрессануть. Он не говорит, что на самом деле поспешил, когда направил ракетницу на мужика, пытающегося вернуть дни былой славы. И он точно не собирается говорить, что раньше управлял самолётом только под присмотром и теперь немного нервничает, что ему предстоит сделать.       — Тебя подвезти? Надо избавиться от тела и, может, ты хочешь уничтожить ещё и машину? Или оставим всё здесь. Могу докинуть тебя до Эрика, и там ты уже пересядешь на другой транспорт.       Майкл глядит на самолёт и спрашивает:       — Ты умеешь управлять этой штукой, Тревор?       — Я лучший в этом деле, — отвечает тот.       И когда Майкл начинает вопить, сидя в кабине самолета — Филипс решил слегка похвастаться своими умениями в воздухе — он полностью соглашается с Тревором. *       Майклу действительно двадцать один. И у него за плечами имеется довольно привлекательная карьера в криминальной сфере.       Эрик благодарит их и качает в недоумении головой, выслушивая рассказ о своём бывшем сотруднике, сорвавшемся на ребят. Он предлагает Майклу машину, которая должна отвезти его обратно через границу. Майкл пожимает плечами и похлопывает Тревора по спине:       — Хочу купить ему пиво. Отплатить за то, что спас мне жизнь.       Но теперь очередь Эрика платить. Он выдает им обоим по тысяче долларов и захлопывает дверь, вероятно, тут же активно начиная распаковывать нелегалку, которую ему доставили. Тревор поступает как гостеприимный хозяин и приглашает Майкла в клуб на окраине, где полно полуголых танцовщиц — Майкл соглашается. Машина Тревора припаркована возле мотеля на другом конце города, поэтому они заказывают такси.       Майкл сдерживает слово и покупает пиво — густое, пенистое и тёмное.       — Держи, приятель, — улыбка Майкла острая, словно оскал акулы. У Тревора мурашки поднимаются по спине от такой улыбки, но он не может объяснить это чувство; он совершенно точно впечатлён, но в то же время немного ошеломлён. Майкл ненамного его старше, и уже многого достиг. Тревор делает маленький глоток пива, оглядывая девушку, танцующую в углу. Она выглядит скучающей, но мужчине возле неё всё нравится.       — Это лучшее, что может предложить маленький провинциальный город Канады. Никаких тебе неоновых вывесок, как в больших городах. Так что здесь настолько хорошо, насколько может быть.       — Всё в порядке, — бормочет Майкл, тоже смотря на женщину, которая теперь дразняще подняла свою юбочку. Тревор хмыкает, внимание тут же вновь обращено на него. — Ну так что, Тревор, ты ещё не сидел?       — Пока нет, — отвечает он, Майкл смеётся.       — Ну, время придёт. Так всегда случается. Я сам только что вышел. Обокрал одного типа, который слишком много болтал. На свободе с прошлого месяца, и вот снова наблюдаю, как незнакомцы убивают друг друга, а я покупаю победителю алкоголь.       — Тебе не обязательно было покупать мне что-либо, — говорит Тревор, чувствуя укол обиды, — ты мог сказать Эрику правду.       — Чтобы он и нас застрелил? Нахер надо.       — Не надо меня морализировать. Тело на дне озера, а в карманах полно кэша, — Тревор поднимается со стула и повышает свой голос. Майкл простодушно смотрит на него и качает головой:       — Не, не, не, чувак, всё не так. Круто, что ты завалил его. Дохера круто. Этот доходяга гнал меня миллион миль. Уверен, ты оказал миру огромную услугу. Просто я говорю про то, что это немного странно, вот и всё.       Тревор снова садится, сглатывая свою ярость. Он делает огромный, огромный глоток пива, шумно облизываясь. Магия пива срабатывает, разум начинает туманиться и рассеивать всё, что произошло сегодня. Херовые, непредвиденные события — но никаких сожалений.       Тревор знал, что придёт день, и ему придётся убить. В школе он однажды пригвоздил учителя к стенке, был отстранён от учёбы, а потом и вовсе исключён за то, что немного поколдовал с хоккейными палками над кое-кем. Его сосед из трейлерного парка постоянно врубал американский рок в шесть утра, и Тревор ворвался к нему домой, разбил радио и смотрел, как парень глотает детальки от него. Поэтому ему всегда было известно, что однажды без смерти не обойтись. Он не понимал только, почему его терпение закончилось на безымянном мужике, который преследовал Майкла. Но это привело его к знакомству с парнем, которому похер, как и Тревору, и который сейчас сидит перед ним и смеётся из-за того, что в самолёте воняло.       — Я подумал, что мне придётся прыгать с парашютом или заставить тебя разбить самолёт, — он смеётся и смеётся. В какой-то момент Тревор тоже начинает хихикать — и они привлекают внимание других пьянчужек, что собрались в клубе. — Бля, это стрёмно. Хотя ты отлично управлял тем самолётом. Ты где-то учился?       Тревор отвечает не сразу. Во-первых, ему не хочется, чтобы Майкл думал, что он какой-то патриот, вступивший в армию, чтобы служить своей стране. Во-вторых, что-то подсказывает ему, что его рассказ о проваленном психологическом тесте не расположит Майкла. С другой стороны, он видел, как Тревор сжёг человека. И Майкл остался после этого.       — Старые добрые Королевские канадские ВВС, — отвечает Тревор, снимая невидимую шляпу. Майкл давится пивом:       — У тебя военная подготовка? Зачем ты тогда работаешь с людьми типа Эрика?       — У меня не тот темперамент, очевидно. Мой асессор… Эта тупорылая… Блядская… Она…       Он замолкает, надавливая пальцами на глаза, чтобы прервать поток мыслей и воспоминаний. Пиво разлилось по всему столику. Тревор вытирает его рукавом. Она только радуется, если он злится, но он не может не представлять, что стрельнул из ракетницы в глаз этой дуре. Он снова закрывает глаза и снова фантазирует, представляя всё в деталях. Тревор глубоко дышит. Открывает глаза. Майкл смотрит на него. Он не испуган — по крайней мере, не показывает этого, но держится настороже.       — Блин, извини…       — Не проси прощения. Раны ещё не зажили, только и всего. Очевидно, что моя… — Тревор дёргает пальцами, ставя воздушные кавычки, — «неспособность сдерживать себя» означала, что я не могу больше летать, хотя я был лучшим.       — Нахуй их. Они много потеряли, — говорит Майкл, и Тревор вздрагивает. Люди нечасто показывают ему свои чувства. Майкл кажется откровением, которое Тревор так долго искал. Если же всё не так, то Тревору не привыкать разочаровываться.       — Хм, ну… С твоим талантом и… темпераментом, — начинает Майкл и наклоняется чуть ближе, облизывая губы, — ты много кого убил?       — Без комментариев, — без паузы говорит Тревор. Майкл вопросительно поднял бровь.       — Я не буду осуждать. У меня была работа в прошлом году. Убил трёх копов. Один из них кричал что-то про семью, пока истекал кровью. Было жёстко, — Майкл молчит, вспоминая, и внезапно резко начиная улыбаться, — Ну так что, сколько?       Тревор прошёлся языком по своим губам:       — Если считать сегодняшнего ублюдка, то, получается… Один. Один человек.       — Один? — Майкл округлил глаза, — Всего один, и ты умудрился пристрелить его голову и не дрогнуть?       — Ну да, один, — снова говорит Тревор. Он снова чувствует прожжённую плоть. Ему не очень хорошо. Музыка слишком громкая, пальцы липкие. Он опять видит, как огонь вылетает из ракетницы, опять видит труп, скатывающийся в воду, как Майкл блюёт на траву. И сам Тревор начинает чувствовать тошноту. Он чувствует, чувствует, чувствует…       Он чувствует себя прекрасно. Лучше всех.       На его плечо ложится рука Майкла:       — Ты в порядке? Первый раз всегда жёсткий. Как и мой был.       — Всё в норме, хорошо. Просто я, кхм… Не жалею об этом, — делится Тревор, поднимая подбородок.       — Ну так и я тоже, — Майкл улыбается, Тревор тоже.       Тревор начинает следующий раунд, и Майкл поднимает ему настроение, рассказывая о каком-то своём любимом фильме. Тревору, в общем-то, всё равно — по его мнению, кино для продажных людей, фальшь для дешёвок, но Майкл так оживлённо рассказывает об освещении, сценариях и ещё бог знает о чём, что Тревор не может не наблюдать за ним с полуудивлением. Он жестикулирует во время разговора, имитируя сцены для Тревора. Спустя почти полчаса Майкл, кажется, понимает, что разговор становится монологом. Он покупает следующую порцию пива и наблюдает за танцовщицей, которой один из завсегдатаев бара бросает долларовые купюры. Она подбирает их и, подмигнув, засовывает в лифчик. Возникает пауза, во время которой оба мужчины вздыхают.       — Чем хочешь заняться, Тревор? По жизни.       Внезапный вопрос сбивает с толку, Тревор молчит, прежде чем ответить. И когда он говорит, то смотрит не на танцовщицу, а Майклу в глаза.       — Хочу ещё. Ещё поиграть. Нахуй правительство и армию. Я хочу что-то большее, чем торговать травой на углу. Хочу отвечать только за себя, понимаешь?       Майкл смотрит на него задумчиво. Он отпивает пиво, его щёки тронул лёгкий румянец из-за алкоголя. Он тянется в карман за ручкой и бумажкой.       — Вот, — говорит он, протягивая листок, — это номер одного парня, который может помочь тебе с работой. Его зовут Лестер, он в основном в Америке, так что может понадобиться… релокация или командировки. Но у него полно нужных связей. Плюс он мозговитый достаточно, чтобы организовывать такую работу. Он тебя сориентирует. Просто скажи, что ты от меня.       — Что именно ты делаешь? Развозишь товар?       Майкл смеётся:       — Нет. Не совсем. Иногда. По большей части, я ворую. У людей, у корпораций, у кого и чего угодно, если сумма в банке большая. Позвони Лестеру… А ещё лучше, поехали со мной в Америку. Не обязательно навсегда, только попробовать.       Тревор выдавливает широкую улыбку. Они тупо улыбаются друг другу. Тревор тянется к своему пиву и спрашивает:       — А как тебе тюрьма? Есть страшные истории?       — Да не. Надо было тебе видеть, что я сделал со своим сокамерником, — Майкл фыркнул, — вытатуировал своё имя на его левой ягодице. Он ревел всю ночь.       Тревор смеётся так, что у него болят рёбра. Потом, годы спустя, после стольких ошибок, смертей, после всего пережитого горя, скорби, он получает сообщение из тюрьмы, и оно напоминает ему об этом вечере в клубе. Оно напоминает ему, что в тюрьме между мужчинами ничего не может случиться, если только кто-то хочет этого. Но сейчас он смеётся и видит морщинки в уголках глаз Майкла, когда тот хохочет в ответ.       В ту ночь они меняют одноместный номер Тревора в мотеле на номер с двумя кроватями. Они не спят всю ночь и разговаривают, и к утру Тревор с горящими глазами рассказывает Майклу, что знает местное почтовое отделение, которое они должны ограбить перед отъездом в Америку в качестве прощального «пошла нахуй» стране, которая не приняла Тревора в ВВС.       Майкл не очень-то и хочет этого, но Тревор настроен решительно. Они придумывают план.       ---       Ограбление проходит спокойно. Первые десять минут.       Оружие убрано в сумки, оно куплено фейковым ID Майкла, на карточке он фигурирует под фамилией де Санта — они проходят за парочкой посетителей. Майкл предложил блестящую идею: оборвать все телефонные провода и надеяться, что в захолустном почтовом отделении не найдется ни банкира, ни другого придурка, или и того, и другого, и что с ними не окажется переносного телефона. Тревор отвлекает внимание, притворившись, что споткнулся и сбил все бумаги со стойки, а после разозлился на персонал. Они пытаются успокоить его.       — Ковёр неровно лежит! Я тут убьюсь у вас!       — Сэр, если вы успокоитесь, мы могли бы…       — Успокоиться? Да я вас всех засужу!       Майкл тихонько обходит стойку и обрезает телефонные шнуры. Когда он выходит, то многозначительно глядит на Тревора и получает понимающий кивок. Тревор оборачивается к работникам, двум женщинам, и извиняюще говорит одной из них:       — Боюсь, твоих извинений недостаточно, золотце. Я мог бы упасть и сломать себе шею. Как ты думаешь, твоё «простите, сэр» помогло бы?       Женщина мотает головой, прикусывая нижнюю губу.       — Нет? Так я и думал. Мне нужна компенсация. Наличными. Сейчас.       Произнося последнее слово, он вынимает пистолет из сумки и направляет на сотрудников, которые начинают кричать и пригибаться к полу. Предупредительного выстрела в дальнюю стену хватает, чтобы посетители поползли к двери, где стоит Майкл со штурмовой винтовкой наперевес:       — Не так шустро, — уверенно говорит он. Тревор ухмыляется.       — На пол, быстро! — кричит он, сотрудница бросается на колени, поднимая руки над головой.       — Пожалуйста, не надо стрелять! Мы дадим денег, только не стреляйте.       Тревор указывает на всё ещё стоящую женщину с обесцвеченными светлыми волосами и большими накладными ресницами. Похоже, у неё больше нервов; она стоит на своём, сложив руки на груди:       — У нас нет ключей от сейфа, — повторяет она, поджав розовые губы, — Мы можем дать вам только то, что есть в кассе. Я не думаю, что сумма стоит того, чтобы отправиться в тюрьму.       — А я чё, спрашивал тебя? — говорит Тревор и, когда женщина не отвечает, прикладывает руку к своему уху. — Не слышу, дорогуша! Я спрашивал?       — Я… Нет, — отвечает она. Она метнула взгляд от задней двери, и Майкл, вероятно, заметил это, потому что подошёл к двери, всё ещё держа винтовку наготове.       — Там кто-то есть, да? Кто-то с ключами? Зови их!       — Никого там нет, — настаивает женщина, вновь оглядываясь, и Тревору ничего не остаётся, кроме как приложить дуло пистолета к её голове, так, чтобы она точно почувствовала себя в опасности.       — Ты его слышала, блядь, зови! Я уверен, что ты обворожительная женщина, так что легко тебе не будет, — Тревор чувствует её нерешительность и проводит оружием по её коже. Она вскрикивает, пытаясь увернуться. — Сука, зови!       Она смотрит на него, и он восхищён её непокорностью. Но пистолет, холодный и твёрдый, прижимается к её лбу, и она сильно вздрагивает, плечи опускаются — это поражение.       — Пол! Пол, выйди сюда, пожалуйста! Они… Он застрелит меня, Пол, пожалуйста!       Глаза всех на почте прикованы к двери. Вокруг тишина, если не считать плачущую женщину на полу и Майкла, который громко дышит через нос. Затем дверь медленно открывается, и оттуда выходит мужчина с поднятыми руками.       — Не стреляйте! — он выдыхает, когда видит оружие. — Копы уже едут.       Тревор знает, что они не предусмотрели, что в другом офисе могут быть телефоны. Что они даже не подумали, что у кого-то будет возможность туда забежать. Пол весь в крошках. Вероятно, он был на обеденном перерыве, когда услышал всю эту возню.       Опустив пистолет, Тревор направляет его на Пола и подходит к нему. Их глаза встречаются, и они оба тупо смотрят друг на друга, а у Тревора желудок распирает от паники. Пол. Пол Кокс. Пол Кокс, который сидел позади него на истории и однажды описался перед всем классом физкультуры. Пол Кокс, который жил в пяти минутах от Тревора, в их родном городке на самом краю границы. Пол Кокс, здесь, в этом крошечном канадском городке. Тревор многозначительно поднимает пистолет, но прежде чем он успевает это сделать, Пол кричит…       — Тревор Филипс! Ебать, Филипс, опусти пистолет!       Майкл поражён, но он подходит к Тревору до того, как тот успевает выстрелить, и удерживает его:       — Не надо, — шипит он ему на ухо, и Тревор перестает сопротивляться, — теперь они все знают твоё имя. Мы должны выбраться отсюда. Если нас прижмут за резню, они будут охотиться за тобой, но с грабежом мы сможем просто бежать, давай!       Тревор матерится и сдаётся, следуя за Майклом. Они находятся уже почти у двери, когда снаружи раздаётся вой сирены, и сквозь открытые окна мелькают огни. Они останавливаются, смотрят друг другу в глаза, и Тревор снова ругается.       Он был так близок, так близок к тому, чтобы уехать отсюда, из страны, которая уже показала ему, как сильно она его ненавидит. Он был так близок к тому, чтобы сбежать с этим сумасшедшим Майклом Таунли и устроить свою жизнь в мире, который мог бы оценить его вклад. Теперь он точно идёт ко дну и тащит за собой Майкла. И всё из-за какого-то дурацкого совпадения, из-за дурацкого поворота судьбы.       — Иди, — говорит он тихо, нетерпеливо пихая Майкла к выходу, — они сейчас в заднюю дверь будут ломиться, иди! И окружат, если ты не двинешься!       — Я тебя не оставлю, — Майкл смотрит на Тревора как на сумасшедшего — может быть, он правда такой. Жертвует собой ради свободы Майкла, но только вот это вина Тревора, что его узнали, его вина, что он не засадил пулю в этого ебанутого Пола Кокса до того, как он открыл свой рот, — Тревор, ты новенький, но братья никогда не бросают друг друга.       — Иди отсюда, — повторяет Тревор, его глаза сверкают, когда он сталкивается взглядом с Майклом, — или я сам тебя сдам.       Майкл смотрит на него:       — Да я же не…       — Иди нахуй! Уходи. Я тебя потом найду, — Тревор хватает парня и пихает в плечо к двери, — Иди, М, иди…       — Ты сядешь. И это моя вина, твои страдания. Я должен был тебе сказать, что это плохая идея, что это…       В дверь начинают стучать. Взгляд Тревора рассеивает все надежды на лёгкий побег.       — Заткнись, хорошо? Просто свали. Извинишься передо мной в Америке, когда я туда приеду.       Майкл тянется к нему и крепко сжимает его руку. Тревор не уверен, является ли это частью братско-рабочего кодекса, но он чувствует себя так же тепло, как стакан виски, и когда Майкл убегает в безопасное место, он улыбается, несмотря на надвигающуюся бурю.       

II

      1989       Его выпускают спустя четыре месяца. И как только Тревору отдают его старую одежду и выставляют за дверь, он немного скучает по тюрьме. Там была особая рутина, которая сначала сводила его с ума, но потом превратилась в детскую игру; он с удовольствием нарушал её, нервируя и охранников, и сокамерников. Его любимым развлечением было злить одного из самых крупных мужчин в блоке, пока за ним не начиналась погоня, а затем проноситься мимо офиса тюремщиков, чтобы тот получил строгое наказание.       Поначалу он засыпал с фиолетовыми синяками и багровыми от крови корочками болячек, но к концу его стали уважать; он рассказал им о своих планах ограбить Америку и об инциденте с ракетницей, и в его глазах появилось такое выражение, что люди начали верить в то, на что он способен. Он даже завёл там несколько связей — люди обещали когда-нибудь связаться с ним, если им понадобится пилот.       Однако теперь осталась только Канада, ни средств, ни надежды на то, что ему удастся связаться с Майклом или Лестером. Он даже не знает, как начать.       Тревор рассчитывает, что ему придётся ловить такси или добираться домой автостопом. Его машина, вероятно, всё ещё стоит на стоянке в том маленьком городке, который он пытался ограбить, собирая пыль и ржавчину под дождем. Мало кто в этой стране скучал по нему, пока он отбывал свой срок, и ещё меньше тех, кто будет ждать в его обетованной Америке. Сам Майкл сейчас, вероятно, зарабатывает себе на воровстве, даже не задумываясь о своём так называемом брате по ту сторону границы.       Чего Тревор не ожидает, так это того, что на заснеженной дороге у тюрьмы будет припаркован старый грузовик, к которому стоит, прислонившись, женщина со скрещенными руками и хмурым лицом в утреннем мартовском свете.       — Тревор, — протяжно произносил она, — что, даже не обнимешь свою мать?       Он спотыкается, делая то, о чём она просит, слишком крепко сжимает её в объятиях, от которых у него краснеет лицо. Он не разговаривал с мамой с момента поездки в тот роковой городок несколько месяцев назад и даже когда отбывал свой тюремный срок менее чем в пяти милях от их трейлерного парка — на этот раз на канадской земле, на которой они провели почти целый год — он не писал ей. Однако она здесь, хмурая и в одежде с ярким принтом.       — Тебе не обязательно было забирать меня, — садясь на пассажирское сиденье, говорит Тревор.       — Будь благодарным, — огрызается она. — Я знаю, что не обязательно. Мне вообще не надо бегать за тобой в твоём-то возрасте.       — Я понимаю. Извини, мамуль.       Он угрюмо опускается в кресло и думает, нравится ли ей это. Ей всегда нравилось выставлять себя жертвой и ожидать целого мира взамен. Ему стыдно даже думать об этом. У неё была тяжелая жизнь: его мать, с его отцом-мудаком и жизнью, которую ей пришлось выкраивать для себя и своих сыновей. Он понимает её, но от этого не становится легче.       Мягкий хруст снега под колёсами — всё, что заполняет тишину на некоторое время, снег и тяжёлое дыхание его мамы. Тревор прижимается лбом к окну и закрывает глаза, пытаясь сдержать искушение. Часть его хочет рассказать о том, как он провел время в тюрьме, часть хочет выйти из грузовика, а часть хочет просто обнять маму и никогда не отпускать.       Он не выбирает ни один из вариантов и притворяется, что спит.       Этот грузовик повидал многое. Он видел драки между матерью и отцом, между братом и братом, между матерью и сыном и, что самое жестокое, между отцом и сыном. Жить в мотелях и на заднем сиденье машины в течение месяца было гораздо предпочтительнее, чем перспектива вернуться домой в трейлерные парки, которые видели ещё худшее, абсолютное худшее дерьмо в его жизни.       Тревор вздохнул, и от его дыхания запотело стекло. Мама посмеялась.       — Что? Даже не поблагодаришь меня? Или ты планировал остаться в засранном мотеле снова, а? Другая мать отказалась бы от своего сына после того, что ты сделал мне.       Тревор тут же выпрямился и забыл про то, что притворялся спящим.       — Мотели? Как ты узна…       — Парень приходил. После того, как тебя арестовали. Молодой такой. Он забрал твои шмотки, сказал, что это из мотеля, где ты жил.       Тревор сжал руки в кулак, чувствуя приятное волнение:       — Кто это был?       — Он не сказал своего имени, — мама пожала плечами. — Красивый. Немного коренастый, но красивый. Американец.       Майкл. Майкл. Он притащил его вещи после грабежа. Может быть, даже тысячу долларов. Тревор не знает, как Майкл нашёл его адрес по одному только имени, но, наверное, у закоренелых криминалов свои методы. Улыбка на лице грозит порвать его мордашку надвое. Мать это замечает.       — Перестань так ухмыляться, сопляк, — она усмехается. Улыбка тут же пропадает. Сердце начинает бешено колотиться. — Ты стал ещё большим эгоистом, да? Тебе сказать, на сколько я похудела? В каком стрессе я была?       Они подъезжают к трейлерам. Тревор смотрит на свою маму, её губы драматически поджаты. Она выглядит так же, как и всегда: красивой, яркой, немного грустной. И на ней меньше синяков с тех пор, как его идиот-отец бросил их на произвол судьбы. У неё такое же отношение: она подминает Тревора под себя и тащит вниз, пока он не оказывается на дне, как она. Он любит её, но не знает, как вести себя с ней. Как жить дальше, когда он вкусил криминальный плод.       — Ты выглядишь хорошо, — честно говорит он, — Если ты подавлена, то этого не видно. Ты выглядишь замечательно.       Всего на несколько мгновений на её лице застывает улыбка — так она улыбалась Тревору, когда он был маленьким. Но потом они въезжают в зону трейлеров, и она возвращается к себе нормальной.       — Хватит пресмыкаться передо мной, Тревор. Я не верю тебе.       — Я не пресмыкаюсь, я так правда считаю.       Она аккуратно паркуется возле их раздолбанного трейлера, который в последний раз чинили лет десять назад, и выключает машину.       — Я скоро буду в тюрьме, Тревор, — говорит она без всяких предисловий. — Меня забрал прямо с улицы какой-то коп под прикрытием, пока я — ты понимаешь, о чём я — работала. Я попыталась сбежать. Возможно, я задела его и разбила его машину. В любом случае, я… Я отсижу два года. Заседание на следующей неделе, у меня нет шансов.       Она собралась открыть дверь машины, Тревор потянулся к ней, не давая ничего сделать и схватившись за её запястье.       — Ты опять работала на улице? И где, чёрт возьми, был Райан? Он обещал заботиться о тебе, пока ты не будешь нормально трудоустроена!       — Твой брат… — она мешкает, резко отходя от сына, — у твоего брата проблемы. Мне пришлось сделать то, что я сделала, чтобы прокормить нас, он согласился со мной.       Тревор не слушает. Он выпрыгивает из машины. Его брат — это отродье его отца, такое же лицо, такой же характер — наверное, сразу предложил ей пойти продавать себя, чтобы он мог целыми днями сидеть на своей жирной ленивой заднице. Тревора хоть и посадили за ограбление, но он хотя бы что-то пытался сделать.       — Он дома? — тихо спросил Филипс.       Его мать нервно и внимательно осмотрела сына:       — Тревор, это не его вина. Он до сих пор ищет работу.       — Он ищет уже три года! Ему двадцать семь, и он скорее позволит чтобы его мать трахали какие-то чужаки, чем пойдет работать, — Тревор напрягся, ощущая нехватку оружия на своем поясе. — Отойди, мам. Я его щас, блять, научу…       Её глаза сверкнули:       — Не смей материться при мне. Тебе легко осуждать его, когда самого выперли из воздушных сил, да? И где ты был? Когда ты мне последний раз помог?       Тревор проходит мимо неё и поднимается по ступенькам трейлера, со всей дури распахивая дверь. От удара стены пошатнулись. В комнате включен телевизор, и — вот он! Смотрит рекламки, покрытый крошками от еды. Тревор пошатнулся при его виде. Его отец сидел на диване точно так же, поджав ноги, очухиваясь только для того, чтобы наорать на сыновей, которые мешали смотреть телевизор.       — О, привет, — поприветствовал Райан, приподнимая банку пива, — Иди сюда, маленький засранец. Обними своего большого брата.       Тревор подошёл к нему, выбивая банку из рук в качестве приветствия. Райан вскакивает, возвышаясь над братом, но только на мгновение, потому что в следующее он уже летит на диван, сражённый ударом Тревора. Тюрьма научила его не только защищаться: теперь он умеет неплохо атаковать.       — Скажи мне, Райан, — начинает он, чуть ослабляя хватку на горле брата, когда тот начал слегка синеть. Где-то сзади кричит их мать. Она пытается отодвинуть его, дёргая за плечи, но и с места не может сдвинуть, когда он так одержим яростью, — скажи мне, ты счастлив? Счастлив, нихуя не делая, пока наша мама ходит на панель? Счастлив быть бесхребетным дерьмом?       Райан или трясет головой, или старается еле-еле дышать. Тревору всё равно.       — Её скоро посадят. И чем ты занимаешься? Чем зарабатываешь? Может, ты пойдешь продавать себя, а?       Райан выдавливает только что-то вроде «это ты любишь трахаться с мужиками», но не договаривает, потому что Тревор бьёт его, костяшки сталкиваются с носом, разбивая его. Мама снова кричит, умоляя Тревора остановиться. Он плюет на Райана, который развалился на диване в полубессознательном состоянии.       — Ты всё тут починишь, пока она будет в тюрьме. Ты найдёшь работу и начнёшь жить своей жизнью, и заплатишь маме за то, что пользовался ей. Ты подаришь ей идеальную жизнь, когда она выйдет.       Райан изображает впечатлённый взгляд, с трудом переводя тело в вертикальное положение:       — Что насчет тебя?       — Я еду в Америку, — отвечает Тревор.       Он идёт в свою спальню. Там всё почти так же, как он оставил, — мягко говоря, неубранно, — за исключением кучи вещей на кровати, которые вернул Майкл. Там одежда, его вещевой мешок с оружием, недопитая бутылка виски — и коричневый бумажный конверт. Тревор открывает его с любопытством.       Внутри тысяча долларов, номер Лестера из бара и маленькая записка:       «Т,       Я твой должник. Найди меня.       M» *       Во время перелёта через границу и на средний запад Америки его немного тошнит. Пилот не очень хорош, и Тревор уверен, что мог бы справиться лучше, но догадывается, что любое подобное предложение стюардессам может быть расценено как попытка захвата самолёта. Поэтому он молчит, смотрит в окно и думает о том, что его ждёт.       По телефону Лестер говорил очень осторожно и был немного возмущён, когда Тревор послал его нахер, если не может помочь, потому что Майкл Таунли сказал ему позвонить по этому номеру, но он не собирается играть в эти игрушки. Но после того как имя Майкла возникло в разговоре, Лестер стал чуть более откровенным и назначил встречу. Он сказал, что в этом районе есть работа — причём, хорошая работа, — и он прямо сейчас организует дельце, которое может его заинтересовать.       Голос мужчины был хриплым и каким-то болезненным, но всё-таки чувак оказался достаточно полезен. Тревор сел на ближайший рейс, и вот он здесь, уже приземлился и чувствует тошноту.       — Я отправлю кого-нибудь за тобой. Ты же не можешь заказать такси, это будет выглядеть подозрительно. Ну, в общем, ты поймёшь, кто за тобой приедет, увидишь.       В аэропорту полно людей, полно неприятных, раздражающих, убогих подонков. Тревор идёт через толпу, ловя на себе свирепые взгляды, но его взгляд подавляет их. Аэропорты и в лучшие времена ужасны, а он скучает по одиночным полетам, буквально по небу над головой и самолёту, предоставленному самому себе. Тревор берёт свой багаж и направляется к выходу. Если Лестер честный парень — а он в этом сомневается, благодаря прошлому опыту общения с большей частью человеческой расы — водитель, скорее всего, будет снаружи, возле их машины. Если Лестер не такой — что ж, придётся сделать ещё один телефонный звонок.       Снаружи даже хуже. Идёт мелкий дождь, ветер сильный; Тревор застёгивает куртку до самого подбородка. Таксисты толкаются между собой, а рядом стоят люди с дурацкими табличками. Кто-то с Эдди Уордом, кто-то с Семейкой Шилд, кто-то с Моникой Тайлер и…       Тревор резко тормозит, сумка с его вещами падает на землю. В конце этой человеческой вереницы стоит Майкл с его собственной идиотской табличкой, на которой ручкой написано простое «Тревор». В животе что-то переворачивается. Кто-то врезается в Тревора, но сейчас он не отталкивает этого человека. Майкл глядит в пол, очевидно, от скуки, а Тревор спотыкается на пути к нему.       — Ну вот и твой должок, — говорит он, и Майкл поднимает глаза.       — Тревор! Ты прилетел!       Майкл отбрасывает табличку и обнимает его до ломоты в костях. От него пахнет дешёвым лосьоном после бритья. Тревору вспоминаются боссы мафии, которых он видел в фильме в прошлом году. «Брат». Так однажды назвал его Майкл.       Глупо так сильно доверять кому-то после столь малого, но Тревор ничего не может с собой поделать. Он обнимает его в ответ.       — Я вызвался встретиться тебя, чтобы извиниться лично, — говорит Майкл, когда они разрывают объятия. Тревор подхватывает свою сумку, пока какой-нибудь прохожий не наступил на неё, — я не должен был соглашаться грабить это место вместе с тобой, не спланировав всё как следует. И я определенно точно не должен был убегать и оставлять тебя там.       — Не хочу слышать ничего из этого, — говорит Тревор, следуя к припаркованной машине. — Что случилось, то случилось. В любом случае, тюрьма была чем-то…       — Поучительным? — спрашивает Майкл, и Тревор кивает. — Конечно, это всё равно опыт, но ты взял вину за нас обоих на себя, и я ценю это. Если я тебе понадоблюсь, то просто спроси.       Они садятся в машину. Тревор задумывается на минутку, пока они трогаются с места, и прочищает горло:       — Мне, кхм, негде ночевать.       Майкл отвечает без промедления:       — Ну, у меня нет постоянного места жительства сейчас. Я просто живу там, где есть работа.       — Жизнь в дороге, да?       За исключением месяца, проведенного в мотелях на окраинах Канады, и времени в тюрьме, Тревору доводилось бывать только в трейлерных парках по обе стороны границы. Свобода преступной карьеры — звучит почти идеально.       — Типа того. Прямо сейчас я снимаю какой-то дерьмовенький дом, но только на месяц. Пока мне не нужно будет свалить отсюда, — Майкл затихает, переходя на другую полосу дороги, и бросает взгляд на Тревора. — Ты можешь переехать ко мне, пока не встанешь на ноги.       Когда-то Тревор, может быть, скромно согласился бы, исполненный благодарности. Но потом армия и тюрьма оставили в нём отпечаток, так что теперь ему плевать, что подумают о его манерах. Если только ему не делают заманчивое предложение.       — Бля, да. Нам только надо достать алкашки и, может, немного мета, да? По-настоящему освятим это место. Может, этот Лестер присоединится к нам.       — Звучит неплохо, чувак, только Лестер не всегда любит веселиться. Это зависит от того, хорошо ли он себя чувствует, — Майкл закатывает глаза, — или от девушки, которую он пытается подцепить. Трудно понять, пока не увидишь его, но Лестер может быть реальным пацаном.       — А ты, держу пари, настоящий образец добродетели, Майкл.       С ухмылкой Майкл смотрит на него исподлобья. Его голос странно низкий, когда он говорит:       — Конечно. Если ты хочешь так думать.       От тяжёлого взгляда у Тревора покалывает кожа на щеках, поэтому он отворачивается и смотрит в окно. Город кажется оживлённым, почти удушающим. Обрывки разговоров, которые он улавливает, когда они останавливаются на светофоре, произносятся с акцентом, похожим на акцент Майкла. Тревор, конечно, будет выделяться, он знает, но к чёрту.       — Нравится то, что ты видишь?       Тревор поворачивает голову.       — Что?       — Америка, — Майкл подделывает южный акцент, Тревор смеётся. — Страна свободных, родина храбрых.       — Вообще-то, выглядит херово.       Теперь очередь Майкла смеяться. Он наклоняется ближе, хлопая Тревора по спине.       — Тебе понравится. Здесь слишком много людей, у которых денег больше, чем ума. Они только и ждут, когда появятся такие, как мы.       Майкл проезжает мимо мотеля Лестера, чтобы показать Тревору банк, который они планируют ограбить. Они полностью его изучили, с гордостью сообщает он, паркуясь напротив здания. Он рассказывает о планах, включающих много оружия, много запугивания и как можно больше спешки, и его голос звучит самодовольно. Тревор считает, что имеет на это право. Если всё пойдёт по плану, его команда может выйти с пятьюдесятью тысячами на одного, а, может, и больше.       Он не уверен, входит ли он сам в этот план. Он не хочет спрашивать, вдруг Майкл ему откажет. В его послужном списке… одно неудачное ограбление, за которое он получил тюремный срок, и одна доставка груза, закончившаяся поспешным хладнокровным убийством. Тревор сомневается, что они позволят ему участвовать в этом ограблении, но, может быть, в следующий раз, если он…       — То есть, Лестер сам тебе всё в деталях расскажет, когда мы доберёмся до него, — продолжает Майкл. — Будет классно, если ты присоединишься, Тревор.       Тот почти что отговаривает Майкла от того, чтобы они взяли его в план. Это большая работа для новичка, просто огромная. Одно неверное движение, и их всех переедет автобус. Но потом он вспоминает о парне из тюрьмы, о том, что, по его словам, нужен лучший выход для гнева, чем просто избивать людей. Он думает о своём брате, который ничего не делает целыми днями. Он думает о своём отце, который говорил ему, что он ничего не стоит. Он думает о Майкле, таком высокомерном и уверенном. Тревор хочет эту работу, хочет так сильно, что ему больно.       — Звучит классно.       Проходящие мимо дети прерывают их разговор, сильно ударив по капоту машины.       — Гомики! — кричит один из них.       Майкл легко отмахивается от них, но Тревор выходит из машины прежде чем успевает подумать, что собирается делать. Он каким-то образом прижимает одного из детей лицом вниз на капот машины, раздаются крики пешеходов, а ребенок продолжает сопротивляться, несмотря на то, что Тревор упёрся в его спину коленом и заломил ему руки.       — Что, маленький гадёныш, считаешь себя умным? — кричит Тревор, чувствуя жар, распространяющийся в его животе, — попробуй, блядь, сказать это ещё раз.       Дети нервно переглядываются. Какой-то старик смотрит на них и начинает размахивать своей тростью. Тревору наплевать на публику. Его ногти глубоко впиваются в кожу мальчика.       — Извини! — мальчик плачет, сопливый и пускающий пузыри, — извини! Я просто пошутил.       — Т, что за хрень?       Майкл выходит из машины, оттаскивая Тревора, и ему приходится приложить все усилия для этого. Тревор отталкивает его и снова пытается схватить мальчишку, но Майкл заслоняет его.       — Нет! Пока этот сопляк не извинится — по-нормальному!       — Мне жаль, правда!       Мальчик поднимается с колен и убегает, его друзья семенят за ним. Старикан цокает, но ничего не говорит, даже когда Тревор встречается с ним взглядом.       — Иди в машину, — тихо приказывает Майкл. В голосе его ярость, но Тревор игнорирует это и идёт к переулку, рядом с которым они припарковались. Майкл запирает машину и идёт следом.       — Отъебись, — выплёвывает Тревор, и Майклу приходится грубо прижать его к стене.       — Это ты сейчас отъебёшься. Что за фигня? Этот ребёнок просто идиотничает. Зачем надо было нападать на него?       — Надо было преподать ему урок.       — Я ручаюсь за тебя, не облажайся из-за такой ерунды. Если ты так выйдешь из себя рядом с Лестером, и он увидит в тебе преграду, ты вылетишь с этой работы через секунду. Держи себя в руках, блядь.       — Большая, блядь, проблема, — Тревор усмехается. Его зубы обнажены, но Майкл не выглядит испуганным; он держит его прижатым к стене, лицо близко, — он задел твою машину. Ты позволяешь маленьким детям руководить тобой, да?       — Я знаю, когда стоит драться. И нападать на какого-то вредного тринадцатилетнего мальчика, назвавшего меня геем, точно не стоит того. Я лучше сосредоточусь на своей работе — ну ладно, ещё на том, чтобы не попасть в неприятности с законом.       Они смотрят друг на друга, и Тревор уверен, что Майкл собирается ударить его, или что он собирается ударить Майкла.       — Ты меня не знаешь, — говорит Тревор, но вместо угрозы получается грустное предупреждение, и его лицо горит от стыда. — Ты не знаешь, какой я, как я себя веду. Ты позвал меня сюда, не зная меня. Я не знаю, кем ты меня видишь, но могу сказать, что я не такой. Кто-то пытается наебать меня? Я покажу им и их жалким попыткам. Кто-то попытается поиздеваться над тобой, и… я сделаю то же самое. Мне всё равно, было тому парню тринадцать или тридцать, был он идиотом или боссом грёбаной мафии. Я не собираюсь терпеть, и я не собираюсь позволять тебе терпеть тоже.       Майкл смотрит на него, глубоко вдыхает через нос. Тревор чувствует его дыхание на своем лице. Майкл отпускает его и делает шаг назад, проводя рукой по волосам. Тревор поправляет пиджак и пытается перестать дрожать.       — Ты прав, — неожиданно говорит Майкл. Его голос смягчился, плечи опустились. — Ты прав, мне жаль. Те дети были засранцами, но… Я не хочу, чтобы ты снова попал в тюрьму. Я думал, мы с тобой поладили. Что мы на одном уровне. Я не хочу, чтобы ты рисковал собой, особенно ради меня.       Тревор всё понимает. В нём бурлит адреналин, он весь горит, и ему хочется, чтобы Майкл отвернулся.       — Хорошо, — наконец говорит он, и Майкл облегченно выдыхает, — хорошо. Извинения приняты. Мне… мне тоже жаль. Я буду стараться.       Он не уточняет, как именно он будет стараться и в чём, но Майкл всё равно кивает, и они возвращаются в машину.       *       Лестер Крест — совсем не тот человек, которого Тревор ожидал увидеть в роли «мозгового центра» криминальной индустрии. Ему девятнадцать, у него акне, и он с трудом может бегать из-за мышечной недостаточности, о которой кратко упоминает в первые тридцать секунд разговора. Когда они заходят в комнату, Лестер тут же суёт стопку журналов для взрослых под кровать, но Тревор, как только парень отвернулся, сразу же достает их обратно.       — Вау, — только и может произнести он, переворачивая страницы. — Как только это может убраться в ней?       — Я заберу это, спасибо, — говорит Лестер, выхватывая журнал. Тревор поднял руки в жесте «сдаюсь», но не смог сдержать улыбку, наблюдая, как Лестер бережно кладет стопку под подушку. — Немного уважения, ладно?       — Мне жаль, — Тревор врёт, Майкл ухмыляется и падает на кровать, похлопывая по покрывалу, приглашая сесть.       — Так-так, — прихрамывая, Лестер подошёл к столу, выглянув из окна мотеля, — за вами не было слежки?       — Я был начеку весь путь, — заверил его Майкл. Он скидывает ботинки и ложится.       Когда Лестер нервничает и дёргается, когда Тревор, как обычно, ждёт, что что-то пойдёт не так, Майкл спокоен, уверен в себе, своих друзьях и работе, которую ему предстоит выполнить. Тревор завидует ему, но не может реагировать так же. Не раньше, чем у него за плечами будет хотя бы одна успешная работа.       Разговор уходит от порнографии и преследователей и переходит к ограблению; они обсуждают технические приёмы чтобы проникнуть в банк и, что более важно, скорость и точность. Они называют имена людей, о которых Тревор никогда не слышал, а затем решительно вычёркивают их из списка или рассматривают более тщательно. Они говорят о стратегиях отхода, об оружии, о возможных осложнениях с гражданскими или правоохранительными органами.       Тревор наблюдает за ними, переминаясь с ноги на ногу, жаждая получить всю информацию, какую только можно. Если он хочет быть в этом деле надолго — а он хочет этого, — он должен узнать всё это и быстро запомнить. Это ободряюще, что рядом будут Майкл и Лестер, но если он хочет быть самостоятельным в этой стезе, то ему необходимо научиться разрабатывать планы тоже.       Поэтому Тревор слушает, впитывая каждое слово, лишь изредка вставляя своё мнение со стороны, если видит какой-то существенный недостаток. И ребята прислушиваются и берут его идеи на вооружение. Это приятно. Он хочет уже начать действовать, прямо сейчас, но понимает, насколько важно последовательное планирование. Провал ограбления на почте — прямое тому доказательство.       Единственное препятствие возникает, когда Лестер бросает на Тревора нервный взгляд и говорит тихим, но почти неслышным голосом:       — Ты уверен, что он будет твоим стрелком? Не сомневаюсь, что он хорош, но у меня полно реально опытных людей, которые хотят работать, они могли бы лучше подойти для этого.       Тревор уже почти поднялся, когда Майкл успокаивающе положил руку на его локоть и встал сам.       — Хэй, слушай, я понимаю твои опасения, — говорит он Лестеру, и Тревора бросает в дрожь даже когда он возвращается на своё место на кровати, — Тревор не проверен тобой лично, я знаю. Но я доверяю ему. Я верю в его способности и верю в его преданность. Он отлично справится — если нет, помни, что я за него поручился, и это будет на моей совести.       Лестер долго думает, но потом сдаётся, пожав плечами. Он начинает рассказывать им о том, откуда легче всего будет достать боеприпасы, и Тревор ухмыляется Майклу. Майкл улыбается в ответ — и улыбка широкая, смелая и блестящая.       ---       Тут слишком много людей и шума. Пешеходы проходят прямо перед дешёвеньким «Фордом», и неумелый водитель, которого нанял Лестер где-то в южной части города, не справляется с потоком. Тони, водитель, весь уже вспотел, пытаясь оторваться от копов, и вся машина провоняла им. Тревор и Майкл пытаются помочь, высунувшись из задних окон. Майкл застрелил уже как минимум двоих, но пули Тревора стреляют мимо — по асфальту или в бамперы чёрно-белых полицейских машин.       — Блядь! — кричит он, когда машина налетает на бордюр, из-за чего Тревор случайно стреляет в небо, — ты что, не можешь нормально рулить?       — Я пытаюсь! — кричит Тони в ответ. Он сворачивает с основной дороги, где специально для них был установлен блокпост, — подвеска херовая!       — Езжай быстрей отсюда!       Тони прислушался к Майклу — может, потому что это Майкл, или потому, что у него все награбленные деньги. Если не считать неудачного побега, ограбление прошло успешно. Они пришли, получили деньги, вышли. Лестер предусмотрел все осложнения с почти пугающей точностью — особенно для человека, который сам никогда не был на поле боя. Если бы Тревор не был занят другим, он был бы потрясён этим.       Самые настойчивые из полицейских машин подъезжают к ним вплотную и задевают их своими бамперами. Майкл матерится, Тони орёт, а Тревор стискивает зубы и слышит только биение своего сердца, наполовину высунувшись через заднее окно машины. Если кто-то из полицейских стрелял с перепугу, он знает, что его кровь забрызжет тротуар. Он подавляет страх — у него нет на него времени, никогда не было, — и поднимает пистолет. Лобовое стекло полицейской тачки, уже разбитое меткими пулями Майкла, не представляет никакой преграды. Водитель получает пулю в шею и отпускает руль. Тревор не видит ничего, кроме крови.       — Бля! Круто, Т! — поддерживающе орёт Майкл.       Тони заворачивает к автосалону, когда копы резко сворачивают с дороги. Они вылезают из «Форда» и бегут ко второй машине, припаркованной у обочины. Она выглядит так, как будто на ней ездит какая-то неадекватная мамаша, но Тони садится в неё, как в спортивный автомобиль, и к его щекам возвращается румянец. Когда через несколько секунд они снова выезжают на оживлённую центральную улицу и вливаются в поток машин, ни один водитель не обращает на них внимания.       Тони улюлюкает на переднем сиденье, а Майкл поднимает кулак в воздух, но Тревор на всякий случай следит через окно. Всё было слишком просто, слишком легко. Он знает, что копы выследят их, как только найдут пустую машину в переулке. Их арестуют, он вернется в тюрьму, он…       — Тревор, хэй, — зовет его Майкл. Тони тоже наблюдает за ним через зеркало заднего вида, — расслабься. Всё почти кончилось, можем делить деньги. Не беспокойся ни о чём.       — Не беспокоиться? Нас гнали полгорода!       Сейчас глупо волноваться, он это понимает. В тюрьме было не так уж и плохо. Но его пугает мысль о том, что он подведёт Майкла и Лестера; потерять их — значит потерять всякий реальный путь к работе, и тогда ему придётся вернуться домой к своему брату и попытаться начать всё сначала у границы. Но паника, что ж… это тоже, скорее всего, отпугнёт остальных. Он справился. Он чертовски блестяще справился. Майкл, очевидно, думает о том же:       — У тебя прирождённый талант. Вспомни, как ты застрелил копа. Бля, я бы не хотел перейти тебе дорогу однажды.       — Ну, если ты продолжишь в том же духе, то не перейдёшь, — отвечает Тревор. Они улыбаются друг другу. Тони смотрит на них через зеркало и хмыкает:       — Мы скоро приедем. Отдашь мою долю сейчас?       — Точно, точно, — говорит Майкл. Он выглядит отстранённым, расстёгивая сумку с деньгами и пересчитывая пачки банкнот. Тревор отводит взгляд и смотрит в окно. Вдалеке слышен вой сирен, но транспорт вокруг едет плотно.       Никто не смотрит на них.       Никто не убегает с криками.       Всем плевать.       — Мы сделали это, — тихо говорит Тревор, а потом смеётся так громко, что Тони подпрыгивает, — мы, блядь, сделали это! Где Лестер? Я этого мудака расцелую!       — Ему это понравится, — фыркает Тони.       Выбравшись с оживленной улицы, они поехали более тихим путем к захудалому дому, который Майкл снял на месяц. Майкл шикает на них, чтобы сосредоточиться на подсчёте суммы. Тревор некоторое время наблюдает за ним, думая о том, что он сможет позволить себе весь метамфетамин, который захочет. Причём хороший, а не тот, дерьмовый, разбавленный, который он брал в Канаде.       Тони высаживает их, аккуратно укладывая свои вещи на пассажирское сиденье.       Майкл направляется к холодильнику, когда они закрывают за собой дверь, и бросает Тревору пиво. Без полицейских сирен, криков Майкла на испуганных банковских служащих и красочных ругательств Тони в машине становится непривычно тихо. Тревор с трудом делает большой глоток пива. Его распирает от адреналина.       В конце концов, он может это сделать, жить этой жизнью.       — Пей, — просит Майкл, чокаясь бутылками, — нам надо отпраздновать.       Тревор открывает свою сумку. Он проводит по пачкам денег, смакуя ощущения на кончиках пальцев. Он поднимает голову и видит, как Майкл ухмыляется ему:       — Уже пристрастился?       — Можно и так сказать.       Он вновь встаёт. Они смотрят друг на друга, и Тревор мнётся, хочет спросить, может ли присоединиться к Майклу на постоянку. Одновременно спрашивая «так что ты хоч…», оба так же одновременно замолкают.       — Ты первый, — предлагает Тревор, имитируя поспешность в голосе. Во рту пересохло.       — Я просто хотел узнать… То есть, ты можешь сказать нет, если не хочешь, всё нормально, но… — Майкл поправляет воротник и пожимает плечами, — но, может, мы могли бы скооперироваться. Лестер хороший парень, на самом деле умный, но он не участвует в заданиях напрямую. Никто не задерживается. Но у тебя есть талант, Тревор. Я думаю, мы с тобой сработаемся там, так что…       Тревор пригубил половину своего пива и вытер рот, по-напускному самоуверен.       — Тебе не нужно спрашивать. Я правда хорош. И я согласен.       

III

      1989-1990       Майкл и Тревор заработали себе не только состояние, но и репутацию в криминальном мире.       Они бессердечны, точны, обворовывают банк за банком, магазин за магазином, хранилище за хранилищем, дома богатых и знаменитых. Они никогда не стоят на месте; один месяц они покоряют Нью-Йорк, затем оказываются в Техасе, куда предлагает умчаться Тревор, вступивший в перепалку с расистом на парковке бара, а потом, не успев оглянуться, снова оказываются у канадской границы.       Майкл предлагает им навестить брата Тревора. Тревор не отвечает.       Жизнь в дороге с Майклом оказывается увлекательным занятием, к которому Тревор никак не мог подготовиться. После первого удачного раза на работе с Майклом, Тревор становится наглым. Пистолет в руке и деньги в сейфе дают ему оправдание, в котором он всегда нуждался, чтобы сказать людям, насколько раздражающими, фальшивыми и смешными он их считает.       Они живут на деньги, которые легко зарабатывают, и с помощью никогда не задерживающихся в команде людей; Лестер всё ещё тут, по большей части, помогает им планировать, и, что более важно, заметает их следы в нескольких штатах, перехватывая полицейские отчёты. Тони отказывается работать с ними после того, как Тревор выталкивает его из машины после почти проваленного из-за отвратительного вождения задания, но его место с готовностью занимают другие.       Лица меняются. Единственными константами в жизни Тревора становятся голос Лестера и иногда его физическое присутствие, Майкл и мет. На метамфетамине сходство Майкла и Тревора заканчивается; Майкл отказывается прикасаться к нему, хотя и не возражает, чтобы Тревор курил рядом с ним, если он делает свою работу и не блюёт в съёмном жилище.       Майкл, с другой стороны, тратит свои деньги на алкоголь — а иногда и на кокаин — и обычно заблёвывает весь пол. Тревор помогает ему убрать за собой, но иногда он получает свою долю удовольствия, видя, как Майкл мучается с похмелья. Остальные деньги Майкл тратит на девушек, будь то заносчивые проститутки в элитных барах, которые просто хотят получить бесплатную выпивку и уйти, или шлюхи на улицах, которые удивляются тому, сколько им платят — Майкл их обожает. Тревор не может их винить, потому что он сам приводит девочек домой.       Он не приводит домой парней. Эта тема ещё не поднималась, и хотя ему плевать на то, что Майкл скажет, он не хочет разрушать то хорошее, что есть между ними.       А иногда, поздно ночью, когда в номерах мотеля тихо, за исключением храпа Майкла, Тревор думает о теле, которое так близко к нему. Он думает, но ничего не делает. И когда, просыпаясь по утрам, видит сонную улыбку Майкла, жалеет, что бездействует.       *       — Можешь сказать этому мудаку, чтобы он заткнулся? Я тебя почти не слышу, — Тревор выслушивает, как она кричит на тюремного охранника, а затем возвращается к телефону.       — Тревор, ты знаешь, что мне не нравится, когда ты ругаешься матом при мне. Придержи язык, когда разговариваешь со своей матерью.       Он буквально прикусывает язык. Он слегка накурен, поэтому почти ничего не чувствует. Это единственный способ не сказать что-то грубое и язвительное женщине, которая ему надоела. Он чувствует привкус крови во рту.       — Я бы не сказал, что он мудак, если бы не… — он замолкает, когда мать демонстративно хмыкает, и он рад, что она не видит, как он закатывает глаза. — Ладно, конечно, извини. Я просто не расслышал тебя. Что ты говоришь?       — Я сказала, что тебе давно пора позвонить мне. Я здесь уже несколько месяцев, а от тебя ни слова. Твой брат писал, звонил, три раза заходил ко мне. Я уже начала думать, что ты забыл обо мне.       — Я не смог бы забыть о тебе.       Он подносит стеклянную трубку ко рту и раскуривает её. Иногда ему хочется забыть её. Когда он был моложе, она была доброй. Но когда отец превратился в того, кто он сейчас, исчез блеск в её глазах и мягкость в тоне. На её месте — имитация. Он не винит её, но иногда оплакивает, словно бы настоящая мама умерла.       — Ладно, неважно, — говорит она. — Какое ты найдешь оправдание тому, что не навещал меня?       — Я был занят, мам. Я не в городе даже.       — Ну а где ты тогда? Райан сказал, что не видел тебя с тех пор, как ты избил его, — в ответ на его протесты она только фыркает. — Надеюсь, ты не набрал себе проблем.       — Я… — его разум мутный, под кайфом, — Эм, я в Америке, я на севе… Я в Америке.       — Один? — подозрительно спрашивает мать.       — Нет, с другом. Майкл. Американец. Он…       — А, который твой хлам тогда принёс, — на том конце провода громко и протяжно вздохнули. Тревор игнорирует это и затягивается снова, выдыхая дым, — из-за которого ты попал в тюрьму.       — Я... Да не… Нет, не из-за него.       — Ты меня даже не спросил, как у меня дела тут. Наверное, для тебя это было бы слишком нормальным. Тебе же всегда надо быть бунтарем.       Справедливо. Тревор вдыхает дым в последний раз. Он смеётся, и его голос кажется очень низким.       — Беру с тебя пример, мамуля. Райан же не был в тюрьме. У него яиц не хватит для этого.       Мать сдавленно смеётся, но смех превращается в хриплый кашель. Она до сих пор курит.       — Перестань. Он твоя семья, всё ещё, хотя для тебя это ничего уже не значит. Ты же богач.       — Я не богач, мам. Просто…       — Я даже не закончила, Тревор. Я хотела сказать, что он всё ещё твоя семья и сейчас ему трудно. Он не работает и не может оплатить наш трейлер. Я не знаю, чем ты там занимаешься, но предполагаю, что это нелегально, и, наверное, ты зарабатываешь достаточно, чтобы выжить в другой стране в одиночку. Я хочу, чтобы ты послал Райану немного денег.       Если бы Тревор не был накуренным, возможно, он бы сделал так, как ему сказано. Он, наверное, кивнул бы, немного попререкался, но в итоге согласился на любую просьбу матери. Потом, скорее всего, поплакал бы.       Если бы он говорил с кем-то другим, то всё было бы нормально. Но это мама. Это совершенно иной разговор. Но метамфетамин придаёт ему мужества. Тревор откидывается на спинку кровати и фыркает от смеха.       — Да пошел он нахуй. Он не получит от меня ни доллара.       Молчание.       И крик.       Одновременно с этим открывается дверь мотеля, входит Майкл с руками, полными пива и с маленьким пакетиком продуктов. Он начинает что-то говорить, но потом видит выражение лица Тревора, слышит ор, который доносится через динамик телефона, и чувствует запах метамфетамина в воздухе. Он кладет пиво на барную стойку, вопросительно подняв бровь.       Тревор почти не слушает свою мать, пока она разглагольствует о том, какой он ужасный сын и брат. Вместо этого он закатывает глаза и ловит пиво, которое бросил ему Майк.       — Если бы у тебя было хоть какое-то чувство преданности, хоть какое-то, ты бы помог ему. Он обещал мне, что в следующем месяце начнёт работать! Но нет, ты просто хочешь видеть в людях самое худшее, даже в собственном брате, ты всегда…       Майкл исчезает на кухне, а Тревор держит телефон подальше от уха. Это не помогает, он всё равно прекрасно слышит каждое её слово. Она переходит к обычным ругательствам, оскорблениям и угрозам, и к тому времени, когда она переходит к попыткам навязать вину, Майкл возвращается с парой тарелок холодных бургеров.       Тревор снова подносит телефон к уху и тут же вздрагивает.       — …мог бы сказать мне, где ты! Уехал в тот же день, не сказав ни одного чёртова слова, а я должна была…       — Мама, — спокойно прерывает Тревор, — Райан не получит от меня ни единого цента. Он не получит, блядь, ничего.       — Но…       — Мне пора. Потом позвоню. Береги себя, мам.       И он вешает трубку. Майкл только хмурится. Они работают вместе уже семь месяцев. Они знают, кто какое пиво пьёт, когда нужно дать другому побыть в одиночестве. И когда Майкл подходит и слегка ударяет своим коленом о колено Тревора, то последний знает, что тот хочет узнать. Тревор знает много о Майкле. Иногда случается проговориться, когда ты под кайфом после удачного рабочего дня или же буквально под кайфом от наркоты.       Майкл однажды выкурил полтора косяка в одиночку и рассказал Тревору о своих успехах в школе, где он был квотербеком в футбольной команде, и о том, что его родители никогда не приходили на игры, потому что всегда были пьяны, о том, что это компенсировалось той популярностью, которую он приобрёл. Он говорит, что мечтает сняться на большом экране, но это, как они оба знают, никогда не сбудется. Он говорит о том, что не видел отца пять лет, а мать — четыре, и нисколько по ним не скучает.       Тревор обнял его в тот вечер. Он тоже был немного под кайфом.       — Она была зла, — Майкл кивает на телефон, — она в порядке?       — Настолько в порядке, насколько может быть женщина, отбывающая свой срок в тюрьме, у которой нет никого, кроме двух хуёвых сыновей.       Майкл всё больше хмурится. Он отпивает пиво, пока Тревор впивается в свой бургер. Он плохо сочетается с метом, поэтому желудок противно скручивает. Майкл, к его чести, ничего не сказал о стеклянной трубке на кровати. Они сидят в тишине, за которую Тревор очень благодарен.       Он уже не так боготворит Майкла, как семь месяцев назад, хотя никогда и никому не признается, насколько сильно был очарован им тогда. Они всегда вместе и даже в моменты уязвимости, вызванные алкоголем, так что он начал воспринимать Майкла как равного себе.       Меньше всего ему хотелось бы обсуждать свою мать с его лучшим и единственным другом.       — Мне скучно, — объявляет Тревор, опуская свою тарелку на кровать, не обращая внимания на крошки, — нам нужен новый план. Или просто что-нибудь, что мы могли бы сделать. Что угодно.       Он встает с кровати и смотрит на Майкла. Он помнит, как Майкл со слезами рассказывал ему о своей маме.       — Ну, — говорит Майкл, медленно, обдумывая, — мы всего в паре часов от Вегаса.       *       Они игнорируют казино и идут прямо в стриптиз-клуб, направляясь в самый большой и оживлённый из тех, что они смогли отыскать. Тревора не интересуют азартные игры, а Майкл переживает, что спустит все центы, которые у него есть, поэтому они довольствуются тем, что смотрят на девушек.       Охрана здесь строгая, слишком строгая, чтобы что-то пробовать. Вышибалы стоят у дверей, спереди и сзади, и, насколько Тревор может судить, бегло оглядев пространство, тут достаточно сотрудников и сигнализаций, будто бы это здание правительства. Наверное, это сделано для кого-то важного, кто часто бывает в клубе. Хотя мысль о том, чтобы ограбить их, привлекает. Тревор слышал много всего о Вегасе. Семья Альварес управляет клубом уже много лет и платит всем заведениям вокруг, чтобы другие банды даже не пытались подняться так же высоко. Ограбление на улице привлечёт внимание к ним с Майклом. Поэтому, пусть это и звучит смешно, но они просто хотят тут отдохнуть. Тревор не собирается рушить всё, чего он достиг, ради горстки кэша и звуков выстрелов.       Девушки в этом месте с лихвой компенсируют желание. Они более дерзкие, красивые и опасные, чем все танцовщицы, которых он видел раньше. Они подходят прямо к клиентам и затаскивают их за бархатные занавески, где стоят вышибалы и беспокойно караулят, явно прислушиваясь к каждому стону позади них. Тревору понравилась рыженькая, Майкл же смотрит на брюнеток.       — Что будете пить? — спрашивает их женщина за стойкой бара, голос у неё резковатый, волосы короткие.       — Э-э, алкоголь? Очевидно же, — отвечает Тревор. Дамочка выглядит оскорблённой.       — Вам необходимо что-то заказать, сэр, иначе вам придется уйти. Это не зоопарк.       — Дорогая, извини, у него был тяжелый день, — говорит Майкл, она отводит взгляд от Тревора. Она тает, мгновенно поддаваясь обаянию Майкла, и наливает в каждый из их стаканов дополнительную порцию водки, от которой сразу кружится голова.       — Ты должен перестать флиртовать с каждой тёлочкой, которую ты видишь, — предупреждает Тревор, пока Майкл ведёт его ближе к углу, где они могут наблюдать за сценой в центре клуба. — Однажды ты влюбишься, если одна из них слишком близко потрясёт своим задом перед твоим носом.       Майкл фыркнул.       — Ты боишься, что это случится, Т?       Тревор толкнул его локтем.       — Мечтай.       — То, что происходит в моих мечтах, остаётся между мной и моим одеялом, — усмехается Майкл. Какое-то странное выражение пробежало по его лицу, и он поник, — в любом случае, это не для меня. Жена, дети, дом? Деньги и дорога — всё, что нужно.       Тревор думает так же. Он не говорит, насколько легче ему было бы, проведи он эту жизнь с Майклом, потому что Майкл в самом деле рядом и будет тут.       — Может быть, ты встретишь ту самую, — размышляет Тревор, просто чтобы не молчать.       Они оба смотрят, как мимо проходит женщина: на ней так мало одежды, что её можно было бы назвать голой. Они смотрят друг на друга, и Майкл смеется.       — Та самая женщина, которая вытащит меня отсюда? О, да.       Большинство людей вокруг них — сплошная фальшь; фальшивые сиськи, загар, золото, очарование в глазах мужчин. Тревор ненавидит их за это, всех и каждого. Даже самая красивая танцовщица, сидящая на коленях у жирного бизнесмена, с дикими рыжими волосами и ещё более дикими зелёными глазами, не может избежать его ненависти.       Не то чтобы Тревор желал, чтобы люди влюблялись, посвящали себя друг другу или даже говорили правду. Он сам — жалкий образец добродетели. Но когда эти люди покинут клуб в Вегасе и начнут жить своей повседневной жизнью, они станут другими, снова погрузятся в себя и будут врать своим усталым жёнам о том, где они были всю ночь.       Если бы люди просто поняли, насколько они фальшивы, мир стал бы лучше. По крайней мере, Тревор не притворяется тем, кем он не является.       Майкл уходит за добавкой, и Тревор смотрит вслед ему, а не на рыжую девушку. Майкл… весь такой обходительный, кивает, принимая комплименты персонала, или нагло ухмыляется, когда другой мужчина хвалит покрой его костюма. Люди вокруг становятся блёклыми по сравнению с ним, и Тревору тошно от этой мысли. Иногда ему хочется ненавидеть Майкла, потому что Майкл вживается в несвойственные ему роли, предавая всё, что Тревор о нем думает.       А потом, в конце концов, он снова становится самим собой: приветливым, надёжным и иногда диким. Тревор видит эту перемену в друге даже сейчас, наблюдая за тем, как возле Майка появляется стриптизёрша.       Она маленькая, светловолосая, улыбается широко и ярко, и Майклу она явно понравилась. Она подходит к нему и берёт один из напитков, делая маленький глоток.       — Привет, — говорит она, практически мурлыча, — я Селия. Как тебя зовут?       — Майкл, — отвечает он с полуухмылкой.       Тревор наблюдает из угла. Он чувствует лёгкую тошноту.       — Майкл? Ммм, — у неё конфетно-розовые губы, — ты ведь не местный, да, малыш?       — Нет, я из… — он благоразумно замолкает. Её брови ползут вверх. — Неважно, откуда я. Теперь я здесь.       Она берёт его за руку.       — Ты здесь, — соглашается она. Тревор встаёт. — Не хочешь потанцевать, милый? Где-нибудь в тихом месте, только ты и я.       Майкл смеётся и смотрит на Тревора. Он выглядит искренне сожалеющим, когда говорит:       — Я хочу, очень хочу, но я с другом. У него был трудный день.       Селия смотрит на Тревора всего секунду, а затем дуется на Майкла, который уже отходит в сторону со стаканами в руках. Тревор берёт полный стакан, из которого никто не пил. Он вздрагивает, когда Майкл хлопает его по плечу.       — Сегодня я только твой. Никаких девочек.       Чувствуя головокружение, Тревор выпивает всё пиво и проталкивается мимо Майкла, хватая Селию за предплечье, прежде чем она успевает найти другого клиента.       — Хэй, зайка, не хочешь для меня потанцевать?       Она смотрит скептически, пока он не сует ей в руку двадцатидолларовую купюру. Это действует, и она снова становится мягкой и улыбчивой, ведя его через весь клуб за шторки. Тревор только раз оглядывается на Майкла, и его внутренности сжимаются. Майкл смотрит на него с кислым выражением лица, которое заставляет Тревора стиснуть зубы.       Он пытается думать о Селии, когда она танцует, но всё, что он чувствует — это боль, которая преследовала его, когда он уходил с ней.       *       Если бы Тревор объяснял непросвещённым, как курение мета заставляет его чувствовать себя, он бы описал это как удовольствие за пару мгновений до того, как кончишь.       Он чувствует, что может сделать всё что угодно, как будто он на грани невообразимого удовлетворения и славы. Но они всегда недосягаемы. Словно зудящая кожа, которую сколько не чеши — будет мало. Но каждый раз, исчезая в мете, он верит, что именно в этот раз сможет достигнуть цели. Поэтому он продолжает курить, и продолжает достигать, и… и продолжает не достигать.       Но всё равно, быть под кайфом — классно. Слишком классно, думает он, выдыхая идеальные кружочки дыма, лёжа на кровати. Селия отлично потанцевала, он оставил ей за это слишком много чаевых и убрался из клуба как можно быстрее. Тревор взял такси, ему хотелось покататься.       Майкл в любом случае сможет доехать до дома, если не будет занят тем, что позволит какой-нибудь танцовщице отсосать ему в переулке за клубом — что, теперь думал Тревор, вероятно, как раз и происходит. И он видит это. И даже слышит; он представляет, как Майкл издаёт гортанные звуки, потягивая девушку за волосы.       Стеклянная трубка выпадает из его рук и разбивается. В горле что-то застряло, он матерится и почти видит, как желанная нирвана отдаляется от него. Чей-то высокий голос скребёт по внутренней поверхности черепа.       Он жалеет, что не остался рядом с Майклом. Он хотел бы, чтобы Майкл был сейчас здесь, накуренный или нет.       В этот момент дверь открывается, и в комнату, спотыкаясь, входит Майк. Он пьян, это Тревор понял сразу. Пьянее Тревор его ещё не видел. Глаза налиты кровью, одежда помята, воняет виски, он захлопывает за собой дверь. Тревор вскакивает, понимая, что надымил больше, чем полагал. Но Майкл не совсем в себе, чтобы заметить заторможенные реакции Тревора.       — Привет, — тихо говорит он.       Майкл поднимает на него глаза. Стоит, как олень, попавший в свет фар: он видит надвигающуюся бурю, но застывает. Тревор видит своё собственное отражение в этих больших глазах. Он ненавидит. Он вспоминает ракетницу с той роковой встречи между ними, фантомно чувствует, как его пальцы сжались вокруг неё; на мгновение, только на мгновение, он хочет выжечь эти большие глаза. Чтобы больше никогда их не видеть.       — Привет, — отвечает Майкл. Голос звучит растерянно, — где… где ты был сегодня вечером? Мы скучали по тебе.       — Мы? — спрашивает Тревор. В голове эхом отдаются эти слова. Тревор щёлкает челюстью, — кто, ты и какая-то девушка?       — Ммм, — Майкл, к его чести, умудряется подойти к кровати и не споткнуться. Кажется, это был настоящий подвиг, и когда он всё-таки дошел до неё, то победно улыбнулся, шатаясь и гордясь, — мы. Я.       — Ты, — тупо отвечает Тревор.       Он потирает лицо руками. Каждая клеточка внутри него напряжена и он вдруг не может сглотнуть. Приятное ожидание завтрашнего дня куда-то пропало. Он протягивает руку, словно может ещё ухватиться за это ожидание, словно оно осязаемо. Но вместо этого натыкается на Майкла, и тот неловко отходит назад.       — Ты… Э-э-э… — Майкл видит стеклянную трубку, — ты накурился.       — А ты напился, — парирует Тревор. Он смеётся так сильно, что его кости болят. — Ты нахрюкался, Майки. Глянь на себя. Я тебя на час оставил, и ты едва ходишь.       — Ты оставил меня на час, а сам уже истерично ржёшь из-за фигни, — отвечает Майкл. Он немного оскорблён, — но мораль в том, что мы должны держаться вместе, да? Держаться ближе друг к другу.       Тревор снимает ботинки и закидывает ноги на кровать, скрещивая их.       — Как скажешь, ковбой.       Майкл фыркает. Он откидывает одеяло и ложится в постель, не снимая ни одежды, ни обуви.        — Это ведь моя кровать, да? — бормочет он в подушку.       Проходит мгновение, и Тревор понимает, что так оно и есть: его собственные вещи сложены на другой кровати.       — Да, — говорит он, ухмыляясь. Он не двигается и чувствует, как Майкл ворочается, чтобы устроиться поудобнее, его колено натыкается на локоть Тревора.       — Ты в моей кровати. В моей.       — Да, — легко соглашается Тревор.       — Ага.       Майкл больше ничего не говорит, и Тревор его не заставляет.       Здесь тепло, и пока метамфетамин творит свое волшебство, Тревор представляет, как лежит на горячем песке, проваливается сквозь него, чувствует, как он ускользает сквозь пальцы. Он не вспотел, его не тошнит, мозг опять затуманивается и проваливается в сон.       *       Он просыпается спустя несколько часов. Рука Тревора обнимает Майкла за талию. Он безмятежно спит.       ---       Тревор почёсывает руку и смотрит, как Майкл открывает дверь в магазин.       Майкл хотел сигарет, а Тревор пытался объяснить ему, что они отравляют его организм. Однако Майкл остался глух к поучениям, поэтому подъехал к обочине, махнул рукой и скрылся в здании. Тревор отпустил его, ухмыльнувшись, и покачал головой.       Месяцы перетекли один в другой, и вот они уже больше года работают вместе. Та степень доверия, сформировавшая между ними и позволявшая работать так долго без серьёзных ссор, не означала, что один из них будет молча смотреть, как другой пропадает в пороках… Хотя Тревор до сих пор курил мет, когда желание было непреодолимым, а Майкл до сих пор курил табак. Тревор пытается перестать подвергать себя неправданному риску, когда рядом с ним есть кто-то, кто нуждается в защите. Он не всегда осознан и стабилен, но этого достаточно для того, чтобы помочь Майклу.       При гарантии, что Майкл не погибнет без помощи Тревора.       Он наблюдает, как Майкл болтает с кассиршей, легко и дружелюбно, как будто он не угрожал десятки раз таким же кассирам, как она. Девушка накручивает прядь волос на палец и жуёт жвачку. Она выглядит карикатурной, как персонаж из дурацких фильмов, которые любит смотреть Майкл в любом месте, где есть телевизор. Она хорошенькая. Майкл смеётся.       Тревор тяжело вздыхает и скрещивает руки, облокачиваясь на дверцу машины. Он смотрит, как мимо проходит пожилая пара, за ней группа молодых мам с колясками, а потом мужчина на пару лет моложе его, который…       — Козёл, — бормочет он, заметив взгляд Тревора. У него большие губы, взъерошенные волосы и квадратная, твёрдая линия челюсти, и он как раз из тех парней, которых Тревор трахнул бы в переулке, прижав к грязной кирпичной стене.       Он иррационально возбужден и рационально взбешён.       Он открывает дверь и идёт к мужчине.       — Козёл? Ты имеешь в виду меня, дружище?       — Ну, я не вижу здесь других козлов, кроме тебя, — звучит в ответ усмешка.       Во взгляде Тревора чувствуется жар, который пронизывает его с ног до головы. Он чувствует щекотку в пояснице, на скулах и шее.       Кончики ушей мужчины внезапно краснеют. Он уставился Тревору на грудь.       — Окееееей, — говорит Тревор, бросая взгляд на магазин и видя, что Майкл всё ещё увлечён разговором с хихикающей кассиршей. — Хочешь, зайдем за этот дом?       Он кивает на переулок рядом с магазином. Мужчина облизывает губы, колеблется, и желание Тревора грозит затмить всё вокруг.       Он не встречался с мужчинами с тех пор, как начал работать с Майклом. Тот до сих пор не знает о его влечении к парням, а клубы, в которые они ходят, не были гей-френдли. Он пытался ускользнуть, пока Майкл спит, зайти в такие тёмные уголки, где любят собираться мужчины, но чувствовал себя как неверная жена, позволяющая курьеру трахнуть её разочек.       Так что… Он ждал, он хотел и не делал абсолютно ничего.       Он не уверен, почему чувствует себя так с мужчинами и только с мужчинами. Он трахался с женщинами и обычно он не думает о Майкле, когда удовлетворяет их. Но когда он думает о плоских грудях и мускулистых ногах, ему становится слишком не по себе, слишком тошно. Ему не стыдно, он никогда не стыдился себя, но… Он не может рисковать, он не хочет увидеть ненависть или разочарование в глазах Майкла, когда тот узнает, что Тревор любит члены.       Однако этот мужчина смотрит на него, и Тревор просто хочет сгореть в пламени.       Мужчина говорит тише:       — Пошёл ты. Слишком боишься взять меня прям здесь?       — Ну, если тебе такое нравится, — легко отвечает Тревор, — тогда конечно.       Это проверка. Тревор дразнится. Потому что они оба знают, что готовы сложить все свои карты и выебать друг друга здесь и сейчас.       …но из магазина выходит Майкл и останавливается, глядя на них.       Должно быть, он заметил напряжение незнакомца и поджатые губы Тревора, потому что он немедленно переходит к обороне, одна из его рук направляется к поясу, где спрятан пистолет.       — Все в порядке, Т?       Мужчина смотрит на него. Тревор видит и узнает выражение его глаз; это паника, чистая паника застигнутого врасплох за тем, что он готовится засунуть руки в штаны другого парня. Инстинкт берёт над ним верх, и прежде чем кто-либо успевает среагировать, он достает пистолет из внутренней части пиджака и направляет его на Майкла.       — Кто этот педик? — спрашивает он Тревора, — твой парень?       — Иди нахуй, — говорит Майкл, и Тревор сжимает правый кулак. Он смотрит на него с ещё большим непониманием. — Всё в порядке? Ты в порядке?       — Я в норме.       Если Тревор немногословен с Майклом, то только потому, что стояк уже начал спадать, и он чертовски разочарован и взбешён тем, что люди прячутся, что ему самому приходится прятаться, чтобы не оскорбить чьи-то нежные чувства. Раньше ему было всё равно, всё равно даже на брата, который избивал любого ребёнка в школе, показавшимся ему педиком.       Мужчина всё ещё выглядит нервным, но его рука тверда, когда он направляет пистолет прямо в лицо Майклу. Тревор не знает, может ли он выстрелить. Возможно, он сможет выбить пистолет из рук, но пуля всё равно попадет Майклу в щеку.       — Опусти пистолет, — говорит он, не в силах сдержать гнев в голосе. — Опусти его, или я засуну его тебе так глубоко в задницу, что ты будешь выть…       — Заткнись, блядь!       Тревор оглядывается. Кассирша из магазина не видит их, разговаривая по телефону и смеясь. На улице уже никого нет, но Тревору кажется, что он видит чей-то смутный силуэт вдалеке.       Майкл смотрит на Тревора и тяжело сглатывает.       — Послушай, — успокаивающе говорит Майкл. Он делает шаг вперед, медленно тянется к прикладу пистолета и осторожно прижимает к нему ладонь. — Слушай, я всё понимаю. Ты не хочешь опускать пистолет, в тюрьму ты тоже вряд ли горишь желанием попасть. У нас есть дела, у тебя тоже. Так что просто отдай пистолет, и мы все уйдём отсюда, не вызывая копов.       Сердце Тревора заколотилось. Чтобы убить Майкла, нужно всего одно нажатие на спусковой крючок. Одно нажатие, и он снова останется один.       Майкл улыбается.       — Ну же, парень. Опусти пистолет.       Если бы Тревор был тем, кто направляет оружие, он бы выстрелил прямо сейчас, только чтобы избавиться от самодовольного засранца, пытающегося указывать ему, что делать. Он был бы весь вымазан в крови и сбежал бы от копов. Но Тревор не направляет пистолет, а незнакомец явно только языком болтать и может. Майкл сжимает пальцы вокруг пистолета, берёт его, и без колебаний бьёт им наотмашь мужчину так, что тот без сознания валится на землю.       — Ублюдок, — говорит Майкл и плюёт на него.       Тревор пару секунд сожалеет, что так и не трахнется сегодня вечером.       Он мрачно смотрит на Майкла и садится в машину, громко хлопая дверью.       Майкл молча везёт их обратно в мотель и с любопытством поглядывает на Тревора на протяжении всей поездки, но Тревор только смотрит в окно и скрипит зубами.       Он всё ещё возбуждён и всё ещё зол, как чёрт, что Майкл пошёл на такой глупый риск. Что, если бы тот идиот выстрелил в него? Что, если бы Тревору пришлось смотреть, как его единственный друг истекает кровью? Он бы покромсал того красавчика на куски, а потом отправился бы обратно в Канаду, попутно сжигая за собой каждый штат, в котором он побывал.       Майкл, однако, всё ещё жив, и Тревор очень зол на него за то, что тот обломал ему вечер.       Они добираются до мотеля чуть меньше чем за двадцать минут, и Тревор сразу же достает из морозилки бутылку хорошего виски и один стакан. Майкл наблюдает за этим, встав возле дверного проёма, скрестив руки на груди и нахмурившись.       Тревор насыпает в стакан лёд и выпивает виски.       — Значит, мне не нальёшь?       — Нет, — Тревор плеснул себе ещё.       — И почему это?       — Я, блядь, не хочу, Майки.       Майкл опускает руки и хмурится, делая осторожный шаг вперёд.       — Ты злишься.       — С хуя ли.       — Ты злишься, что я вырубил того парня, да? Или потому, что ты хотел сделать это сам?       Тревор выпивает вторую порцию виски, затем третью. Слова крутятся на кончике его языка. Я злюсь, потому что захотел трахнуть парня впервые за год. Я злюсь, потому что чуть не потерял тебя сегодня и не хочу оставаться один. Я злюсь, потому что ты – причина… Ты – причина…       — Как насчёт того, что ты остаешься при своих мыслях, а я напьюсь?       Он проходит мимо Майкла в спальню, но тот останавливает его, хватаясь за руку. Виски проливается от внезапной остановки, и буквально через мгновение Тревор кипит от ярости. Он отталкивает Майкла.       — Не трогай меня, блядь.       Майкл поднимает руки.       — Ты иногда такая, блядь, загадка. Любой бы подумал, что ты влюбился в этого членососа.       Стакан с виски летит на ковёр, но Тревор думает только о том, как его кулак врезается в щёку Майкла. Удар выходит почти беззвучным, а ругань Майкла звучит для Тревора как услада.       — Чё за хуйня?       Он тяжело дышит, вытирая рот. Тревор стоит со сжатыми кулаками и вздымающейся грудью, готовый нанести новый удар при любой реплике. Майкл, однако, разговаривать уже не собирается и переходит к грубой силе; через секунду он прижимает Тревора к стене локтем.       — Чё за хрень, Филипс? Я тебя сейчас нахер пристрелю.       — Только попробуй, блядь, — Тревор усмехается. Рука Майкла давит ему на горло.       Майкл отпускает его — то ли из жалости, то ли чтобы достать свой пистолет, Тревор не уверен. Но он готов: как только рука покидает его горло, Тревор бьёт Майкла ногой в живот и отбрасывает его к противоположной стене. Он тяжело ударяется о неё и рычит, глаза затуманены от гнева.       — Ты пизд…       Тревор хватает его за лацканы пиджака и сильно трясёт. Голова Майкла снова бьётся о стену. Тревор чувствует запах табака, и что-то сжимается в его животе.       — Иди нахуй, Майкл Таунли. Иди нахуй.       Они близко. Слишком близко. Майкл тёплый, Тревор чувствует это, и всё его тело резко вспыхивает от желания.       Глаза Майкла опускаются к губам Тревора. Его дыхание сбивается.       — Иди нахуй, — повторяет Тревор.       Пятнышко крови застыло где-то в уголке рта Майкла, и Тревор сглатывает, крепче сжимая пальцами ткань пиджака.       Он хочет этого. Он хочет его.       Майкл наклоняется вперед, внезапно всё становится лёгким. Его губы слишком сухие, действия слишком нерешительные, но Тревор всё равно целует его, прижимаясь к Майклу всем своим весом.       Это не похоже ни на один поцелуй. Он знает Майкла, а может, только думает, что знает. Он знает, как тот пахнет после того, как не мылся несколько дней. Он знает, какой он пьёт кофе. Он знает, каким был бы его идеальный день. Он знает, каким был бы его идеальный партнёр.       Тревор знает, что не подходит ни под один критерий.       Но он целует его, и когда отстраняется, то видит тёмные глаза и красные щеки, он начинает тонуть.       — Мне нужно… мне нужно…       Он отрывается от желанных губ, спотыкается, отступает назад.       Он хочет.       Ему нужен мет. Он уходит, ни разу не оглянувшись.       

IV

      1990       Тревору хочется постоянно, поэтому он каждую ночь пробирается в кровать к Майклу или же наоборот. Они не трахаются и никогда больше не целуются, и Тревор старается не показывать никаких эмоций, когда Майкл встаёт с кровати в тот момент, когда утренний свет заполняет комнату.       

V

      Конец 1990       Когда на Америку начинает надвигаться зима, Майклу в два часа ночи звонит Лестер.       Он знает, где они остановились (он всегда так или иначе знает), но он никогда раньше не звонил просто так, если это не рабочий вопрос. Майкл перебирается через полусонное тело Тревора, чтобы ответить, и проводит рукой по его голому животу. Тревор ухмыляется, даже когда слышит нервный голос Лестера.       — Лестер. Здорово.       Тревору редко удается увидеть Майкла таким, сонным и тёплым. Когда они не спят, они находятся рядом только когда этого требует работа или когда они дрочат друг другу под одеялом. Сейчас Майкл почти любовник, с блуждающими, слишком нежными пальцами, которые заставляют Тревора прикусить нижнюю губу, чтобы не рассмеяться.       — Не называй меня по имени, — огрызается Лестер и тяжело дышит, — тебе звонил кто-то из наших сегодня вечером? Хоть кто-нибудь? Пытался ли Тони связаться с тобой?       Майкл смотрит на Тревора, моргая в замешательстве. Его рука застыла на лобке Тревора.        — Тони? Тот дерьмовый водитель, которого Т вытолкнул из машины тогда?       — Тот самый. Единственный и неповторимый.       — Нет. Я его не видел, и никто, кроме тебя, сегодня не звонил.       Они оба слышат, как Лестер тяжело вздыхает в трубке.       — Эй, Л, все в порядке? Ты… ты в безопасности?       — Я в порядке. Я в порядке, я...       В течение нескольких мгновений не слышно ничего, кроме затрудненного дыхания. Тревор садится и берёт телефон у Майкла, чувствуя себя более бодрым.       — Лестер, чувак, давай, блядь. Расскажи нам, что случилось.       — Если твой телефон прослушивался, я…       — Мы единственные, кто был в этой комнате, мы зарегистрировались здесь четыре часа назад под вымышленными именами и никуда не выходили. Блядь, выкладывай.       Лестер раздумывает пару мгновений.       — Я… нет. Прости, Тр… Т. Я не могу сейчас рисковать. Вы поймёте, когда я смогу всё объяснить лично. Приезжайте сюда как можно скорее.       Тревор в ярости и, должно быть, это написано у него на лице, потому что Майкл быстро забирает у него телефон.       — Эй, Лест. Извини, эм, Л. Тебе нужно успокоиться. Мы сейчас в Нью-Мексико. Я знаю, что ты недавно был в…       — Северный Янктон. Да. Ты знаешь адрес. Мне всё равно как, просто приезжайте сюда. Это правда важно.       Майкл и Тревор смотрят друг на друга. Тревор хочет отсосать ему, и похер на паникующего Лестера. Может быть, он даже попробует поцеловать его снова. Майкл облизывает губы.       — Я не знаю, — он в замешательстве проводит рукой по лицу. — Надо опять срываться с места. Ты уверен, что не можешь всё по телефону объяснить?       — Уверен, — твёрдо отвечает Лестер. — Скоро увидимся.       Он кладёт трубку. Тревор тут же садится на Майкла, держа своё лицо как можно дальше от его губ, но рукой обхватывая его член. Майкл укладывается на спину с широкой ухмылкой. Когда он кончил через десять минут, его губы всё ещё были растянуты в улыбке.       *       До Лестера они добираются спустя 30 часов. Он тут же затаскивает их за дверь, как только они очутились на пороге.       — Вы вообще не торопились. Кому-нибудь из вас известно, что такое срочность?       Тревор скидывает свою куртку.       — Если хочешь, я могу срочно засунуть мой ботинок тебе в…       — Извини, — Майкл прерывает его. На улице холодно, и его щёки порозовели от мороза, — мы сели на первый же рейс, а потом на машине тащились сюда. Ты ж не поселился где-то рядом с аэропортом.       — Вообще-то я рассматривал разную недвижимость, но я не собираюсь оставаться в штате вечной зимы, — говорит Лестер, проводя их в едва обжитую кухню, — в любом случае, моё местонахождение сейчас не имеет значения.       — Что-нибудь другое должно иметь значение, — бормочет Тревор.       Даже жалко, потому что он получает удовольствие от рытья грязи и снега, а Лестер только арендует это место. Если бы он не позвонил и не прервал их сон, они бы или спали, свернувшись калачиком, или же накурились бы.       Они сидят за столом. Лестер выглядит так, словно не спал три ночи подряд. Его руки дрожат. Майкл наклоняется вперёд, опираясь локтями на стол.       — Лестер, может, тебе стоит выпить? Ты принимаешь свои лекарства?       — Конечно принимаю, спасибо, — огрызается Лестер. Майкл вопросительно поднимает брови. — Ну, хорошо, может, я забыл выпить их сегодня утром. Я не знаю. Не помню.       — Это довольно опасно, не стоит…       — Мы можем перестать говорить обо мне? Я в порядке. Я беспокоюсь о тебе.       Майкл смотрит на Тревора. Они в замешательстве.       — Я? Почему? У меня нет никаких опасных заболеваний. Я в полном порядке.       — Тони. Водитель, — Лестер тяжело выдыхает через нос. — Его арестовали. Он связался с какими-то идиотами и согласился на рискованную работу, за которую ему почти ничего не досталось бы. Остальные сбежали, поймали только его.       — Пиздец, — сухо комментирует Тревор. Ему никогда не нравился Тони, всегда слишком нервный. Его поимка — не большая потеря для преступного мира. — Ну и что? Он всё равно придурок.       — Может, и так, но он также золотая жила для копов. Он знает имена, лица, он знает систему изнутри. Он стоит для них гораздо больше, чем ещё одна занятая тюремная камера. Он может сдать нас всех.       Майкл хмурится.       — Но люди постоянно попадаются. Не всем подходит такой стиль жизни. Должны же быть какие-то, не знаю, негласные правила? Я был в тюрьме, Тревор был, но мы не проболтались. Ты не продаёшь своих братьев не только потому, что они тебя убьют, как только ты выйдешь.       Тревор кивает, потому что это всё, что он может сделать. Сейчас не время для того, чтобы быть возбуждённым, но всё, о чем он может думать — позапрошлая ночь, когда он впервые отсосал Майку. Ему хотелось поцеловать его, но он не хотел испытывать судьбу, поэтому вместо этого он проглотил все до капли.       — Ходят слухи, что наш дорогой друг Тони не совсем согласен с твоими словами, Майкл. Ходят слухи, что он будет говорить, много, за большие деньги, какие только сможет выторговать.       Лестер сжимает руки в кулаки.       — Он работал со мной. Он работал с вами обоими. Он знает нас по полным именам. Нас могут схватить ещё до конца этой недели.       После этого наступает тишина. Тревор медленно опускает голову, а затем бьётся о стол. Через некоторое время Майкл встаёт на ноги. Тревор не видит его, но его крика достаточно, чтобы он представил себе выражение чистой ярости на его лице.       — Какого хрена? Этот маленький ублюдок нарывается, попомни мои грёбаные слова. Если он осмелится назвать наши имена, то всё — я убью его сам, если никто другой не сделает этого. Я его, блядь, прикончу.       — Он может, и, скорее всего, назовёт. Если одно из наших имен станет известно, это будет катастрофа, но мы можем с этим справиться. Поддельные имена, новые личности. Мы уедем из страны, если надо будет. Тревор, ты, конечно, можешь вернуться в Канаду, но тебя там быстро найдут. Может, Южная Америка…       — Не будем мы прятаться из-за Тони, — огрызнулся Майкл.       Тревор мычит в согласии, всё ещё лежа головой на столе.        — Вот грёбаный подонок. Нельзя предавать людей, нельзя. Ты не должен предавать людей в этой игре. Мы должны быть, блядь, я не знаю — компаньонами, братьями, вместе навсегда и всё такое. Ты не можешь продаться. Это игра на всю жизнь.       Тревор снова поднимает голову.       Внутри него что-то набухает, большое и болезненное. Майкл озвучивает все мысли Тревора; его глаза горят, кулаки сжаты, он выглядит таким живым, живым. Тревор не может сдержать улыбку. Если у него и были какие-то опасения, что Майкл может однажды оставить его, то теперь они полностью исчезли.       В конечном счёте, это всё, чего Тревор действительно хочет. Деньги — это классно, но они — просто напоминание о возможностях. В конце концов, неважно, где он окажется, в особняке или в трейлерном парке, лишь бы остаться в этой жизни, в этой игре, с Майклом в качестве так называемого брата, с которым он время от времени спит. Вот где начинаются и заканчиваются его мечты. Майкл, мать его, Таунли.       Майкл становится только лучше с возрастом. Двадцать два, почти двадцать три. Поначалу он, конечно, был самоуверенным, но теперь у него есть на то причины: во-первых, он отличный стрелок, а во-вторых, он как никогда решительно настроен на успех, как никогда решительно настроен на успех их обоих.       Если маленький крысёныш и вправду настучит в тюрьме, Майклу и пальцем не придется пошевелить, чтобы причинить ему вред. Тревор с удовольствием разорвёт его на части.       Лестер бросает на улыбку Тревора странный взгляд, Майкл, кажется, не замечает его вовсе. Он просто в бешенстве.       — Нам нужно успокоиться и подумать об этом рационально, — говорит Лестер успокаивающим голосом. — Расслабься, Майкл. Сядь, пока не навредил себе.       — Отвали, — отвечает Майкл. Тревор фыркает от смеха, и они оба с Лестером смотрят на него, — я иду за… Боже, мне нужно покурить и немного пива. Я принесу что-нибудь, или… или ещё что-нибудь.       Он уходит, прежде чем кто-либо попытается остановить его.       Лестер вздыхает и проводит руками по лицу. Он исчезает на кухне и возвращается с двумя рюмками и бутылкой водки. Тревор охотно берёт их, наливая обоим. Он чувствует себя немного неловко, немного на грани; они с Лестером редко остаются вдвоём, особенно в напряжённых ситуациях.       Они чокаются, выпивают по рюмке, и когда Лестер наливает вторую порцию, тихо говорит:       — Никогда не смей предавать Майкла, Тревор Филипс.       Тёплое возбуждение, которое Тревор испытывал с тех пор, как Майкл так воодушевился от ситуации с Тони, исчезает. Он берёт напиток и, поднеся его к губам, смотрит на Лестера. Он не глотает его сразу, смакуя во рту.       — Принято, — говорит он, а затем широко и злостно ухмыляется. — Принято, Лестер-Педолестер.       Лестер глупо моргает.       — Это же просто бессмыслица, я не…       — Лестер-Педолестер, — твёрдо повторяет Тревор, и Лестер бросает на него мрачный взгляд.       — Ты научился рифмовать. Поздравляю.       Он наливает им третью рюмку.       — Но я серьёзно. Ты видел, как Майкл относится к доверию в этой работе, и ты единственный человек, на которого он действительно полагается.       — И ты думаешь, что я из тех, кто не воспринимает это всерьёз?       — Я думаю, что ты обуза. Я думаю, ты слишком часто срываешься с катушек. Ты вытолкнул Тони из чёртовой машины на полном ходу, а он вообще-то твой напарник. Если ты потеряешь самообладание на работе, что ты сделаешь? Выстрелишь Майклу в лицо?       Тревор чуть не опрокинул стол, вскочив на ноги. Он обошёл его, схватил Лестера за воротник рубашки и потряс изо всех сил, словно собираясь выбить эти мысли.       — Ты, кусок дерьма! Что ты пытаешься сказать, а? Принудить меня к чему-то? Ты хочешь сказать, что я несерьёзен? Хочешь, чтобы я убрался нахуй, чтобы вы с Майклом снова стали этаким дуэтом? Пошел ты нахуй, жуткий маленький…       Лестер выглядит испуганным. Он борется, но не может вырваться из железной хватки Тревора.       — Ты просто смешон. Я… я только пытаюсь защитить его, защитить всех нас. Если он пострадает, пострадает наш денежный поток.       — Наш денежный поток, — прошипел Тревор и снова встряхнул его. — Я должен был догадаться, что тебе плевать на Майкла и на меня.       Он отталкивает Лестера от себя. Сердце стучит в ушах, слишком быстро, и он хочет ударить что-нибудь, что угодно. Вместо этого он идёт в ванную и захлопывает за собой дверь. Если бы Майкл пришёл домой и увидел, что Лестер весь в синяках, он мог бы начать думать, что Тревор тоже способен на предательство. Тревор, который не ценит ничего больше, чем честность, который никогда никому не доверял так, как доверяет Майклу, который хочет свернуть шею любому, кто хотя бы волос с его головы сорвет.       Когда он успокаивается, то возвращается на кухню и видит Майкла, который закрывает дверь ногой, потому что его руки заняты бутылками пива, и Лестера, говорящего по телефону.       Лестер тоже успокоился; он выглядит совершенно невозмутимым, но бросает нервный взгляд на Тревора, когда замечает, что тот вернулся.       — С кем он говорит? — спрашивает Майкл, и Тревор пожимает плечами.       — Не знаю. Ты как, ковбой?       Майкл фыркает на это прозвище. В любом случае, он выглядит намного лучше, и в его взгляде меньше злости.       — Я в порядке. Я всё ещё злюсь и всё ещё собираюсь убить Тони, если он что-нибудь скажет, но я в порядке. А ты? Ты выглядишь немного, эм… Красным?       — Мы начали пить водку, — коротко отвечает Тревор.       Майкл выгибает бровь и открывает рот, но Лестер кладёт трубку. Они поворачиваются к нему и видят перед собой смерть; Лестер бледен, дрожит, его колени едва держат его.       — Он признался, — говорит он и опускается в кресло. — Он… он мёртв, но успел наговорить кучу всего. Копы отпустили Тони, и кто-то забрал его, но… но он заговорил, он назвал им имена, и теперь он мёртв.       — Имена? — спросил Тревор, — Наши имена?       — Некоторых наших знакомых. Некоторых людей, о которых я никогда не слышал. И… и ещё одно, ещё одно имя.       — Чьё? Какое имя?       Лестер смотрит на потолок, сглатывает.       — Майкл Таунли.       *       — Блядь, — выдыхает Майкл.       Его пальцы крепко держат задницу Тревора, когда он почти полностью поднимает его с кровати. Тревор держится одной рукой за плечо Майкла, а другой — за грязные простыни под ним. Трахаться — не совсем подходящее слово, чтобы описать то, что происходит; они ещё не трахались, если это означает засунуть член в задницу. Майкл сейчас не признается ни в чем. Тревор твёрд до боли, того, что Майкл слегка проводит рукой по нему, просто недостаточно.       Но это приятно. По-настоящему приятно.       Обычно Тревор хватает его так сильно, что остаются синяки, но сегодня Майкл контролирует процесс. Жар его гнева, кажется, направляется прямо к члену, и он потирается им о бедро Тревора, о его живот, его член — везде, где только удаётся.       Если бы Тони не был мёртв, Тревор позвонил бы ему и поблагодарил.       В Майкле есть сила, которую Тревор до сих пор не замечал. Второй рукой он обхватывает его за шею. Майкл держит его, не издавая никаких звуков, кроме стонов.       Лестер в соседней комнате, и они оба прекрасно знаю об этом. Тревору, конечно, всё равно; он рассказал бы любому — любому прохожему, другу или члену семьи — кто он такой и с кем трахается. Но Майкл… Майкл ни разу сам не поцеловал его. Он никогда не говорил о том, чем они занимаются, когда выключают свет. Днём он Майкл Таунли, натурал, зацикленный на любой симпатичной девушке, которая проходит мимо. Ночью он принадлежит Тревору. Если бы это было возможно, Тревор убил бы солнце, чтобы оно никогда не всходило по утрам.       Но секреты всё равно раскроются сегодня. Тони выдал копам настоящее имя Майкла, и хотя Лестер дрожащим голосом заверил его, что они не дадут ему спуску, если понадобится, сделают ему действительно хорошее прикрытие, Майклу не по себе. Так что если Лестер услышит, как они трахаются — а он должен услышать, они вряд ли ведут себя тихо — ну и что?       Эта мысль в любом случае распаляет Тревора. Честность всегда помогает.       Тревор стонет.       — Я хочу отс…       Майкл опускает его на матрас, прежде чем он успевает закончить. Он нависает над Тревором, весь красный, с пятнами на ключицах, в его глазах Тревор видит самого себя. Он едва узнаёт Майкла. Нахмурившись, облизывает губы.       — Ты в порядке?       Ответа нет. По крайней мере, Майкл ничего не говорит. Вместо этого его рука движется вниз и обхватывает член Тревора. Когда он едва может сдерживаться, горячий и покрасневший между его пальцев, Майкл нагибается. Он берёт его в рот.       Майкл не медлит, его движения далеко не нежные, но Тревор не возражает, совсем не возражает. Майкл грязно проводит языком, вылизывая влажную дорожку от основания до кончика, а затем снова заглатывает целиком. Одна из его рук лежит на бедре Тревора, легко царапая, удерживая на месте.       Тревор не питает иллюзий по поводу того, что Майкл волшебным образом научился отсасывать. У него явно есть опыт. И хотя его немного раздражает, что Майкл до сих пор никогда не говорил о своих предпочтениях, Тревор понимает: он ведь тоже был не до конца честен. Кроме того, он не жалуется; прошло много времени с тех пор, как какой-нибудь мужчина отсасывал ему, да и делал это чертовски хорошо.       Когда Майкл поднимает голову, чтобы вдохнуть, он двигает рукой по члену Тревора, его пальцы покрыты слюной. Майкл смотрит, как тот раздвигает ноги шире, лёжа на простыне.       — Хорошо, да?       — Д-да. Было, пока ты не остановился.       Майкл разражается смехом. Теперь он немного больше похож на себя, более узнаваем, как уравновешенный Майкл Таунли. Тревор начинает улыбаться несмотря на то, что в его груди и в животе скручивается плотный узел от каждого движения Майкла.       Они смотрят друг на друга, просто ухмыляясь, пока Майкл снова не опускает голову. Он держит свой член в другой руке, и, когда его движения становятся более отрывистыми, они оба стонут. Майкл наклоняется и прижимается лбом к Тревору, языком смачивая покрасневшие губы, и если бы Тревор не был в состоянии блаженства, он мог бы попытаться поцеловать его или, по крайней мере…       Он кончает с придушенным звуком, который заглушает, кусая губы так сильно, что кожа грозит лопнуть.       — Чёрт, — бормочет он и бессильно опускается на кровать.       Он бы тоже хотел отсосать, но Майкл, похоже, всё равно скоро кончит: он размашисто водит рукой по члену, щёки пылают розовым румянцем. Тревору достаточно просто наблюдать за ним, за тем, как обнажается его шея, когда он поднимает подбородок, за тем, как его свободная рука хватает руку Тревора, словно желая немного заземлиться, и за тем, как, когда он наконец кончает со стоном, он тянется, чтобы сжать руку Тревора. Тревор услужливо отодвигается, позволяя Майклу опуститься лицом в подушку рядом с собой. Они не утруждают себя уборкой. Они придвигаются ближе друг к другу, и Тревор обнимает его, чувствуя, как соприкасается их влажная кожа.       Они не целуются, но Тревор дрожит, когда Майкл прикасается губами к его шее. Он бормочет что-то бессвязное.       — А?       Майкл сглатывает.       — Не оставляй меня, Т. Никогда не оставляй.       *       Спустя несколько часов Майкл крепко спит, а Тревор думает о том, что он сказал перед тем, как провалиться в сон. Уличный фонарь, кажется, сломался. Спальня становится маленькой частью ночного клуба, она то светится оранжевым, то совсем не светится; стены временами утопают в свете. Тревор лежит и наблюдает за спокойным выражением лица Майкла, на котором отражается игра фонаря. Желание поцеловать его становится слишком сильным, и он встает с кровати. У него нет с собой никаких наркотиков, вообще никаких, но в другой комнате есть пиво и водка, они манят его.       Он никогда не оставит Майкла. По крайней мере, никогда по своей воле. Полицейские могут его пристрелить, но он никогда, никогда намеренно не оставит своего лучшего друга.       Когда он тихо пробирается на кухню, Лестер сидит за столом, не спит. Мешки под его глазами кажутся больше, чем когда-либо. Перед ним стоит бутылка водки, наполовину пустая.       — Привет, Т, — он звучит мягко и печально, — пришёл меня прикончить?       Тревор серьёзно задумывается. Во взгляде Лестера нет ни ужаса, ни презрения, ни осуждения того, что он, очевидно, только что услышал из спальни, а Тревор всё ещё довольно измотан. Всё, что он делает — это подходит к столу и берёт бутылку водки за горлышко. Он делает паузу, встречает взгляд Лестера.       — И ты никогда не предавай его.       — Не предам, — говорит Лестер. Они обмениваются взглядом, который говорит об их скрепленном обещании.       ---       Все трое решают, что им надо ненадолго выйти из «игры». Майкл решает вернуться домой и убедиться, что его семья в безопасности теперь, когда его настоящее имя известно копам в Арканзасе; а Тревор вряд ли хочет ещё раз остаться наедине с Лестером. Майкл предлагает ему тоже повидаться с семьёй, и Тревор неохотно соглашается.       Как только он сходит с самолета и ступает на канадскую землю, его начинает тошнить. Это не то место, куда он когда-либо думал вернуться; это место настолько пропитано прошлым и нежелательной ностальгией, что он скорее сожжёт его дотла, чем позволит этим чувствам вернуться в свою кровь. Он берёт такси прямо до трейлерного парка. Теперь он может позволить себе такую роскошь, да и таксист вполне доволен, когда он говорит, что ему придется платить в американских долларах, но он доплатит за хлопоты.       Последние полтора года совершенно изменили его, разделили на то, что он знал в Канаде и чего не знал, так что поначалу он не понимает, что чувствовать, когда мимо проносятся знакомые просторы. Через три дня Рождество, а он ещё не купил ни одного подарка. Он надеется, что мама будет рада его компании. Он надеется, но сомневается.       Его мама уже должна выйти из тюрьмы, по крайней мере, если она хорошо себя вела, а Райан определенно точно всё ещё дома и продолжает вытягивать из матери каждый цент, который только может. Тревор прекрасно знает, что трейлер не изменился несмотря на то, что он когда-то просил своего брата починить его. Ничего не изменится, не говоря уже о том, что Райан — грёбаный тупица.       Это первый раз, когда он не с Майклом больше суток. И ему хуже, даже чем в тот момент, когда он пытался перестать курить мет.       Он пересаживается на заднее сиденье машины и смотрит в окно, водитель бросает на него странный взгляд в зеркало. С тех пор как он покинул границу страны, которая даже не позволила ему защищать её, он переезжал больше, чем когда-либо в своём бурном детстве. Копы нуждаются в гонках чаще, чем отцы-неудачники, а они с Майклом слишком талантливы в привлечении внимания.       Но всё хорошо. Это было действительно хорошее путешествие. Когда Тревор смотрит в зеркало в эти дни, он видит, что его взгляд стал более маниакальным, а складки вокруг рта чёткими. Бывают дни, когда он выкуривает столько мета, что кажется, будто его челюсть вот-вот оторвётся от остальной части черепа. Бывают часы, когда он так чертовски зол, что хочет убить придурка, который только что обогнал его на шоссе. Бывают моменты, когда Майкл так чертовски разочаровывает его и так бесит тем, как он строит из себя невесть кого, как он боготворит мудаков из фильмов, которые они иногда смотрят по телевизору, что он хочет уйти от него навсегда. Бывают секунды, когда он думает, что его сердце может просто разорваться в груди, когда Майкл улыбается ему.       Всё хорошо, он принимает все обстоятельства.       — Налево поверните, — говорит он таксисту. Через пару минут появляется знак трейлерного парка, а на горизонте зловеще маячит серая туча. Его мать и брат здесь. Он мог бы убить этого идиота прямо сейчас, вымолить у матери прощение и убраться отсюда ещё до того, как такси отъедет.       Он расплачивается, выходит из машины, она уезжает. Всё ещё запущенный, всё ещё дерьмовый, всё ещё его грёбаный дом.       Тревор испытывает странное чувство зуда по всему телу. Если бы только Майкл был здесь с ним.       Но его тут нет, Тревору пора повзрослеть и столкнуться с болью в одиночку. Он не слабак, не созависимый. Он Тревор Филипс, который не может побороть тошнотворное чувство в животе и приблизиться к тому, что он должен считать своей крепостью. Сглатывая вязкую слюну, он поднимается по ступеням к лестнице и пинает её. За дверью слышится крик, но совсем не такой, не прокуренный. Голос высокий и немного забавный, он затихает, и его владелец появляется в проёме, Тревор расширяет глаза в недоумении.       — Ты чё тут забыла?       Женщина, одетая в какой-то старый халат, явно только что гладила поношенные брюки, снова кричит и размахивает утюгом, как крестом.       — Это мой дом, ублюдок! Это ты что тут забыл?       — Я… — Тревор даёт себе секунду на размышления, но нет, всё верно, — это его трейлер. На кухне всё ещё старые надоевшие розовые обои в полоску и вмятина на боковой стенке шкафа, которую он сделал, когда Райан украл его деньги два года назад. — Это дом моей матери. Она уехала из города и что, ты подумала, что можешь сюда въехать?       Женщина мотает головой. В её взгляде какой-то протест, и она довольно красива даже без макияжа и с рыжими волосами в бигуди. Ей не больше тридцати. Всё в ней говорит о домашнем уюте, о том, что она целыми днями скучает в этом месте, пока её муж работает и трахается с каждой стриптизёршей в городе. Она такая же, как и большинство других женщин в этом трейлерном парке. Она не похожа на тех, кто ворует. Тревор стискивает зубы.       — Ты в порядке? — спрашивает она, но даже не пытается немного опустить утюг. — Ужасно выглядишь.       — Это ты будешь ужасно выглядеть, когда я прикончу тебя, — говорит Тревор без запала. Она всё равно вздрагивает. — Где владельцы этого дома? Бывшие владельцы, без разницы. Филипсы?       — Мы купили этот трейлер четыре месяца назад у парня… Как же его звали-то? — женщина явно напугана, её глаза бегают по трейлеру и часто останавливаются на телефонной трубке, — Рэй. Эм, нет, не Рэй, что-то похожее, начинается на «Р», кажется. Да, точно, на «Р».       — Райан?       — Райан! Да, да, оно. Чуть постарше тебя. Мой муж купил дом у него, и с тех пор мы не видели ни его, ни старой женщины, с которой он был.       Тревор ходит взад-вперед. Пол в трейлере помнит шаги его матери.       — Они что-нибудь оставили? Адрес?       — Ничего.       — Ничего для… никакой записки для Тревора?       — Они ничего не говорили про Тревора, — женщина качает головой.       Тревор смотрит на неё, но не видит ничего, кроме рыжего цвета. Его брат-идиот и драгоценная мама смылись отсюда без задней мысли. Они уехали, не проявив ни малейшей заботы, ни малейшего беспокойства. Он мог бы быть мёртв, он мог пытаться найти их, чтобы сказать, что любит их, или быть в камере смертников, а им было бы наплевать на него. Сначала его отец, а теперь мать.       Ему трудно дышать. Тревор понимает, что лежит на полу, только когда женщина кладёт руку ему на плечо.       — Солнце, это была твоя семья? Я уверена, что ты их найдешь. Может, они передали новый номер через друзей?       Тревор чувствует тяжесть в груди, он стоит на четвереньках в трейлере, который больше даже не его. Когда он поднимает голову, чтобы окинуть взглядом суетящуюся женщину, его глаза наполняются слезами. Он ненавидит её. Он ненавидит себя. Тревор так любит свою маму, так скучает по ней, что, когда он встает и бьёт кулаком в стекло окна, то всё ещё плачет. Женщина снова начинает кричать, и он уходит, спотыкаясь, спускается по лестнице. Канада не принесла ему ничего, кроме несчастья, и он уже чувствует её влияние; кровь быстро и густо течёт из его пальцев по запястью, а всё лицо мокрое от слёз.       Крики женщины стихают только тогда, когда он подходит к краю парка. Только один человек проходит мимо него — бывший сосед, которого он смутно узнаёт, но он опускает голову, когда видит, в каком состоянии находится Тревор. Его мать, его мама — если бы только он не уехал в Америку, возможно, она бы не исчезла. У их семьи мало друзей, и нет ни одного настолько особенного, чтобы оставить какие-то контактные данные. Его мать уехала, уехала бог знает куда, и если бы Тревор только попытался остаться, может быть… может быть… Он спотыкается, когда доходит до телефона-автомата. Его рука сильно порезана, и голова кружится.       Тревор заставляет себя сосредоточиться и роется в кармане, доставая смятую бумагу, которая вскоре намокает от крови. Номер дома родителей Майкла, написанный от руки — можно разобрать — и Тревор вбивает его дрожащими пальцами. Ему нужен какой-то якорь. Ему нужно знать, где его мать. Ему нужно перестать плакать.       — Алло? — звучит женский голос. Тревор делает глубокий, дрожащий вздох.       — Майкл дома?       — Майкл? Да. С кем я говорю?       У женщины такой же акцент, как у Майкла, только более мягкий, с нотками претенциозности. Мама Майкла, миссис Таунли, женщина, которой можно позвонить и узнать, где она находится. Тревор закрывает глаза и старается вернуть баланс, равновесие.       — Тревор.       — Ох, да, он говорил про тебя, — её тон внезапно становится более холодным, — ты его друг, да? Сейчас позову.       В тишине он вытирает лицо, вероятно, размазывая кровь по щекам. Прошло два дня, а он уже сдаётся и звонит по номеру, который Майкл дал ему для экстренных случаев. Что именно у него случилось? Его мама сбежала от него, явно не желая, чтобы её нашли? Майкл посмеётся над ним и скажет, чтобы он не утруждал себя полётами обратно.       На заднем плане слышится спор, а затем Майкл подходит к телефону.       — Тревор? Что случилось? Ты в порядке?       Тревор делает глубокий вдох и сжимает свободный кулак.       — Да. Да, я… я в порядке.       — Ты звучишь чертовски расстроенным. Что случилось?       Тревор смотрит вниз на свою руку, на глубокий порез на средней костяшке. Швы накладывать не нужно, но, тем не менее, ужасно саднит.       — Ничего особенного. Я не знаю, почему… — он делает паузу на мгновение и смеётся, звук короткий и резкий. — Я действительно не знаю, почему я позвонил тебе.       — Ну, я очень рад, что ты это сделал, Т. Я уже устал. Теперь я вспомнил, почему я никогда сюда не возвращаюсь, — его мама начинает орать на заднем плане. — Заткнись, блядь, ладно? Ты всегда говорила мне быть честным, мам.       Тревору становится плохо.       — Не говори с ней так. Она твоя мать, чёрт возьми.       Он так скучает по своей маме. Он практически чувствует запах её дешёвых духов, видит яркий принт её кардигана и ощущает острый удар её ладони. При мысли об этих болезненных шлепках он снова плачет, сопливый и жалкий, и цепляется за телефон, словно это единственная осязаемая вещь, которая у него осталась.       — Что ты сказал? — Майкл колеблется, и Тревор представляет себе его, с обеспокоенными глазами и поджатыми губами. — Тревор, дружище, ты… ты плачешь?       — Я порезал руку, — тупо отвечает Тревор.       — Ты нашёл свою семью? Где ты?       Тревору удаётся снова рассмеяться.       — Мою семью? Нет. Нет, я не нашел их. Я у телефона-автомата.       — Ты в порядке? Ты в безопасности?       — Да, — он вздыхает и опускается на пол, упираясь коленями в пыльную землю. Его оплаченное время почти закончилось, больше мелочи нет, — я в безопасности. Я в порядке.       Он хочет вернуться в свой старый трейлер и сжечь его дотла. Он хочет найти свою мать, обнять её и никогда не отпускать. Он хочет подняться выше, чем когда-либо прежде, так высоко, чтобы никогда не спуститься и не столкнуться с тем фактом, что он потерял единственную женщину, о которой он когда-либо действительно заботился, женщину, которая явно больше не заботится о сыне, которого она когда-то пыталась оградить от всего плохого.       — Хорошо, — неуверенно говорит Майкл. — Если ты не со своей семьей, как насчёт того, чтобы вернуться в аэропорт?       — А?       Майкл понижает голос:       — Я не могу тут оставаться дольше чем на секунду. Я хочу уехать. Мы отметим наши каникулы вместе, как обычно. Наберём себе всякой дряни, бля, не знаю, попытаемся забыть обо всём дерьме. Только мы с тобой, да?       — Мы против целого мира, — Тревор слабо смеётся.       — Мы. Против целого мира, — подтверждает Майкл.       Кровь засыхает на щеках Тревора, и он стирает несколько застывших дорожек.       — Окей, — говорит он, — хорошо. *       Возвращение на Средний Запад едва не становится катастрофой — рейс задерживается три раза, и Тревор почти теряет самообладание из-за сидящего рядом ребёнка, который не перестаёт плакать и кричать, что они разобьются. Но самолёт приземляется, а ребёнка уводят родители, заметив, что у Тревора дёргается глаз.       Когда он снова оказывается на твёрдой земле и выходит на парковку, ему становится немного легче дышать. Он всё ещё одет в ту же окровавленную одежду, в которой улетел, но хотя бы немного привёл себя в порядок в туалете самолета. Порезы на пальцах зарубцевались, кровь почти вся смыта, но каждый раз, когда он сгибает их, они снова болят.       Та дамочка из его бывшего трейлера, наверное, всё ещё верещит и пытается убрать стекло. Тревор пытается не думать о том, что произошло.       Больше всего он старается не думать о своей матери.       У него получается, когда он ищет машину Майкла, его старый «Датсун», которым он пользуется, когда необходимо залечь на дно. Тревор думает о том, как Майкл практически умолял его прилететь обратно. Неважно, сколько стоил перелёт, неважно, сколько времени он потратил, чтобы снова добраться до границы. Не важно, что с его мамой, неважно, что он снова страдает от одиночества.       Он не думает ни о чём, кроме Майкла (которого Тревор заметил в углу парковки, он прислонился к двери бледно-серого «Датсун»), машущего ему рукой. Тревор останавливается и мгновение просто стоит и смотрит на него, собираясь с мыслями. По крайней мере, он не вымазан в крови. По крайней мере, он больше не плачет.       В этот момент Майкл поднимает глаза, и их взгляды встречаются. Это всё, что ему нужно; Тревор просто тает, его желудок ноет. Его заливает тепло. В голове пусто, кроме смутного осознания, что он только что споткнулся. Во рту сухо.       Он в полной и абсолютной жопе.       — Майки, — говорит он, подходя к другу, — сто лет не виделись.       Майкл закатывает глаза.       — Похоже на то, чувак. Мои родители — худшие из худших. Напомни мне никогда больше не навещать их.       Тревор сопротивляется, чтобы не сказать ему, что родителей надо ценить. Но вряд ли после того, как его бросила мать, он может говорить такие вещи.       — Всё так плохо, да? Теперь я понимаю, почему меня не пригласили на Рождество.       — Да нет, тебя не пригласили, потому что ты можешь попытаться спрятать тело под столом, — смеётся Майкл, когда они садятся в машину, и после паузы говорит. — Я немного рассказал о тебе своим родителям.       — Да? Что они думают о твоей жизни?       — Я не говорил им, чем именно мы занимаемся, — пожимает плечами Майкл. Тревор не уверен, говорит он о грабежах или о сексе. — Я сказал им, что путешествую с тобой.       — Да, и что? Они отнеслись к этому благосклонно?       Майкл фыркает. Он сосредотачивается на том, чтобы выехать с парковки аэропорта, а потом смотрит на Тревора боковым зрением, когда они выезжают на шоссе.       — Честно говоря, я не думаю, что им было до этого дело. Я имею в виду, не принимай это близко к сердцу, им всегда было пофиг, даже когда я был квотербеком. Им всегда насрать, чем я занимаюсь.       В голосе Майка нет ярости или грусти. Он настолько серьёзно говорит о том, что его родителям действительно безразлично, что он делает, что Тревор прилагает все усилия, чтобы подавить злость. Майкл заслуживает большего. Тревор заслуживает холодной улыбки своей матери, Майкл заслуживает любви.       — Ублюдки, — это всё, что он говорит, и Майкл смеётся.       — Это точно, — он меняет полосу движения и бросает на Тревора мимолётный, нервный взгляд. — Хватит о них. Что насчёт твоей семьи? Тот телефонный звонок…       — Чш-ш-ш-ш-шш, — громко прерывает его Тревор и делает вид, что застёгивает губы на молнию, на случай если Майкл не понял, о чём идёт речь. Майкл смотрит на него, будто собирается отругать, но всё равно замолкает. Это последнее, о чём Тревор хочет говорить, теперь он снова на Среднем Западе, вдали от этого проклятого трейлерного парка.       Когда они останавливаются у светофора, Майкл прикуривает сигарету. Тревор открывает окно, но это только для вида. За последние пару дней он уже успел соскучиться по этому запаху, хотя и не хотел признавать этого, но сейчас этот запах просто пьянит его. Он знает, какой вкус будет во рту у Майкла.       Он знает, что потерян.       Майкл выдыхает большие клубы дыма. Тревор глубоко вдыхает. Его глаза закрываются. Он поднимает руку, хочет положить её на его колено, плечо или щёку — куда угодно, лишь бы прикоснуться к нему, но натыкается на воздух. Когда он открывает глаза, Майкл смотрит на него, неподвижно, только облизывает губы. Горло Тревора внезапно сжимается.       Светофор зелёный, мгновение уже упущено. Майкл сосредотачивается на дороге, переключает радио и слишком громко смеётся.       — Должен сказать, Т, быть в розыске очень скучно. Я постоянно думаю о том, что буду делать, пока всё не утихнет, и, господи, единственное, чего мне хочется — вернуться в дело.       — Если бы это зависело от меня, я бы сказал — бери и делай, — пожимает плечами Тревор. Прошла всего пара недель с момента их последней работы, но он тоже соскучился по азарту погони и звукам сирен.       — Кому какое дело, что они знают твое имя? Ты для этого называешь себя Роджерсом, или Де Сантой, или Смитом, или кем там ещё. Ты не можешь позволить одному мудаку разрушить всю твою карьеру, даже если он мёртв.       Майкл хмыкает, а затем тяжело вздыхает; его плечи опускаются.       — Может быть, — медленно произносит он, — то есть, не может быть, а да. Да, я согласен. Но ведь дело не только во мне, правда? Я рискую назвать своё имя, значит, я рискую Лестером, Моисеем, всеми остальными парнями. Я рискую тобой.       Тревор фыркает. Его костяшки пальцев побелели.       — Тогда рискни мной.       Майкл ухмыльнулся так широко и ярко, будто бы рядом зажглась лампочка в тысячу ватт.       — Конечно. И дать Лестеру грохнуть меня?       — У него должен быть какой-то запасной план, — Майкл не верит, поэтому Тревор сдаётся и наконец прикасается к Майклу: проводит по линии его челюсти, ненадолго, кончиками пальцев. — Не унывай. Он что-нибудь придумает. Для этого он с нами в доле, да?       — Угу, — соглашается Майкл. Если его голос звучит ниже, чем обычно, Тревор изо всех сил старается не обращать на это внимания.       Следующий светофор мигает красным, и Майкл ругается себе под нос, полностью поворачиваясь на своём сиденье, чтобы посмотреть на Тревора.       — Эй, слушай. Чёрт, мужик, я… — он проводит рукой по волосам и краснеет. — Не хочешь вернуться в мотель, и… я имею в виду, я не могу… блядь, Тревор, я думаю о том, чтобы трахнуться, с того момента, как только увидел тебя в аэропорту, так что… Да, ты согласен?       Тревор пытается вести себя учтиво, но он говорит, не выдерживая паузы, нетерпеливо:       — Да. Да, я тоже хочу.       По крайней мере, Майкл уже забронировал номер в мотеле, с одной двуспальной кроватью, достаточно большой для них двоих. Это значит, что Тревору не надо бронировать номер на стойке регистрации, где управляющий — какой-то странный чувак с липкими руками, оставляющими следы на ручке, когда он чиркает ей по бумаге.       Это лёгкость, это удобство; это значит, что они могут пройти прямо в номер, и Тревор через секунду поцелует Майкла.       Вкус у него такой же, как он помнит, немного табачный, потрясающий. Их языки и зубы сталкиваются; Майкл прижимает Тревора к двери, пальцы обхватывают его бицепсы.       Это борьба, но вместо того чтобы оттолкнуть противника, Тревор старается подобраться к нему как можно ближе. Майкл повторяет каждое его движение. Тревор грубо тянет нижнюю губу Майкла зубами, а тот впивается в него ногтями. Утром там наверняка останутся следы. Тревор уже хочет, чтобы их увидели все. Он прикусывает губу Майкла, и в лицо ему ударяет вырвавшийся стон. Он стонет в ответ. С тех пор как Майкл произнёс ту самую фразу, у Тревора стоит.       Майкл отстраняется, его губы зажаты между зубами Тревора, и смотрит на него с покрасневшими щеками и широко открытыми глазами.       — Я скучал по тебе, — говорит он и на мгновение опускает голову, чтобы их лбы соприкоснулись. Тревор чувствует, как внутри зарождается томительное чувство, которое грозит поглотить его, и крепко закрывает глаза.       — Я тоже, — говорит он. — Я всегда скучаю по тебе.       Это признание вызывает у Майкла дребезжащий смех, и он наклоняется, чтобы поцеловать Тревора, всего один раз, нежно, в уголок рта. Изматывающее чувство усиливается.       Момент исчезает так же быстро, как и наступил, Майкл опускается на колени и возится с пряжкой ремня Тревора. Он не осыпает поцелуями все бёдра Тревора, как это делают некоторые более нетерпеливые партнёры. Он не проводит губами по его коже, не проводит пальцами по его спине и не подталкивает вперёд. В его движениях больше нет нежности; он берёт его в руку и начинает водить ею по члену.       — Блядь, — говорит Тревор, глядя вниз, Майкл широко улыбается ему в ответ. — Ты хотя бы предупреждай в следующий раз.       — В следующий раз? — спрашивает Майкл, его глаза матово блестят, — кто сказал, что он будет?       — Лучше, чтоб он, блядь, был.       Майкл смеётся. Его руки сухие, и Тревор говорит ему об этом, поэтому Майк бесцеремонно плюёт на свою ладонь. Когда Тревор подаётся бёдрами вперёд, он скользит прямо в мокрый кулак.       Когда всё только начиналось, Майкл был не слишком умелым. Он был полон энтузиазма и отдавал все силы, дрочил до тех пор, пока его запястье не начинало болеть, но Тревор никогда по-настоящему не чувствовал его всем телом, всем нутром, чтобы ощущения проходили через голову и опускались к пальцам ног. С тех пор Майкл многому научился. Он практиковался.       Тревор держит глаза открытыми, взгляд прикован к Майклу, наблюдая за рукой, которая гладит его по всей длине, сжимает, пока другая рука скользит к яйцам, слегка поглаживает и дразнит.       — Что у тебя с пальцами? — рассеянно спрашивает Майкл, пока его руки продолжают двигаться.       — А?       — Твоя рука. Что с ней?       Тревор сгибает пальцы и тут же жалеет об этом. Порезы не зажили, кое-где запеклась кровь. Ему, наверное, стоит все это вымыть, чтобы не было заражения.       — Неважно.       — Конечно, это, блядь, важно, — Майкл наклоняет голову в задумчивости и приостанавливает свои движения лишь на мгновение, прежде чем продолжить еще более агрессивно. Рука Тревора превращается в кулак, и он откидывает голову назад, толкаясь бёдрами вперед, — кого ты ударил?       — Я никого не бил. За кого ты, блядь, меня принимаешь?       Майкл бросает на него взгляд. Тревор не видит его, но он чувствует его жар, который перемещается в низ живота.       — За кого я тебя принимаю… — говорит Майкл, и, должно быть, придвигается ближе, потому что Тревор чувствует горячее дыхание на своем члене, — …так это за парня, которому нужно расслабиться. Мне можно доверять, ты же знаешь. Я просто хочу знать, что случилось. Ты виделся с семьей?       Тревор поднимает голову и смотрит на него сверху вниз.       — Не начинай, блядь, про мою семью. Я же сказал тебе, что не хочу об этом говорить. Я говорил тебе.       — Я помню, — нагло говорит Майкл. Прежде чем Тревор успевает оттолкнуть его и, возможно, ударить, его член оказывается в жарком рту Майкла, проскальзывая мимо его зубов и сталкиваясь с его влажным, жаждущим языком. Тревор с шипением вдыхает воздух и притягивает Майкла за волосы ещё ближе.       — Ты ублюдок, знаешь об этом? — бормочет Тревор, и Майкл смотрит на него. Ярость покидает его при одном взгляде в его глаза. — Я не знаю, где они. Куда-то уехали, чёрт знает куда. Я разбил окно. На этом всё.       Никакой реакции, Майкл только отводит голову назад, проводя покрасневшими губами по всей длине члена. Он заглатывает его снова, шумно, непристойно. Тревор тонет в нём.       Тревор, уже взмокший, тянет Майкла за волосы так, что тому становится больно; и он встаёт, облизываясь. Через секунду он уже целует Тревора, сильные руки обхватывают его спину, его член упирается в джинсы, в Тревора.       — Нахер их, — говорит он, и Тревор должен чувствовать как минимум возмущение, но сейчас его разум помутнел. Он тонет в этом высокомерном американце. Просто тонет.       — Пошёл ты, — он улыбается и ведёт Майкла к кровати. *       — Итак. Если предположить, что ты снова в деле, что мы должны делать дальше?       — Если предположить? Я не предполагаю. Я точно возвращаюсь к работе.       Тревор бросает свою бутылку с пивом с крыши машины. Какие-то коровы, пасущиеся на поле, поднимают голову от резкого звука. Он смотрит на них и не чувствует себя ребенком.       — Рад это слышать. С кем бы я ещё сработался? Представь нас с Лестером, а?       — Не знаю, дружище, этот парень полон сюрпризов, — смеётся Майкл, а потом грустнеет, глядя на свои колени. — Я думал о том, что этот мудак сдал меня. Я подумал, может… может, если ты хочешь работать дальше, то тебе лучше сойтись с Моисеем. Он лучший, и ты не пытался его убить. Пока что.       — Пока что, — радостно подтверждает Тревор. Вообще-то ему нравится стоический, безжалостный Моисей, но он не смог бы заменить того, кто сейчас развалился на крыше машины рядом. — Я нашёл бы кого-нибудь, это легко.       Майкл выглядит обиженным.       — Ну спасибо…       — Отъебись, — говорит Тревор. Он зубами откручивает крышку следующей бутылки. Майкл гримасничает. — Это не то, о чём ты мог подумать. Не устраивай истерику.       Майкл легко ударил его локтем, но этим движением почти сбил с капота «Датсуна». Тревор хватается за бедро Майкла и задерживается так дольше, чем это необходимо. Его незлобно отталкивают.       Сейчас канун Нового года, и мысль о том, чтобы вступить в 1991 год без обязательств и с постоянно растущим благодаря Лестеру банковским счётом, представляется фантастической перспективой. Майкл скоро ссохнется от скуки, прячась на Среднем Западе, а магазины и банки грабят полунищие преступники. Тревор и Майкл вернутся к работе, вернутся к игре. Возможно, Майклу придётся навсегда принять псевдоним. Это всего лишь имя.       Вместо того чтобы отправиться в местные бары с кучей пьяных, счастливых людей, они выехали на окраину города, на фермерские угодья. Отсюда не видно фейерверков, но звёзды очень красивые, и этого достаточно.       — Куда сначала поедем? Куда потом?       — Сначала в стрип-клуб. Немного выпить, немного поразвлекаться с девочками, — ухмыляется Майкл. Тревор закатывает глаза, но втайне он доволен; залечь на дно — значит провести много ночей вместе, выпивая и общаясь. Это всё, конечно, круто, но иногда ему не хватает цивилизации. Тревор скучает по тому, с каким звуком ломаются кости.       — Окей, — говорит он. — Но я имею в виду после этого.       — Не знаю, чувак. Куда угодно. Меня уже тошнит от этого места. Мои родители живут в этом городе, я его ненавижу.       Майклу не терпелось уехать с тех пор, как приземлился самолёт Тревора. Это уже известно. Он всегда хотел уехать почти сразу, как только они приезжали в новое место. Тревор никогда не был уверен, хочет ли он этого, чтобы не попасться копам, или просто ненавидит постоянство, но он не возражает. Он привык. Его родители переезжали много раз, и он никогда не беспокоился о том, чтобы заиметь место, которое можно назвать домом.       — Мы могли бы снова навестить Лестера. Потом можно сразу начать работать.       — Да, — с радостью вздыхает Майкл, — да, было бы охуенно. Бля, не могу дождаться. Это будет охуенно. Мы должны как-нибудь сделать что-то глобальное. Не типа ограбить магазин с одним охранником. Это должно быть что-то, из-за чего нас все будут помнить.       Энтузиазм Майкла заразителен, и Тревор смеется, качая головой.       — Ты набухался, Таунли. Что ты предлагаешь?       — Просто что-то грандиозное. Типа… чёрт, не несколько тысяч наличными, а что-то большое. Золото, может. Не знаю.       — Золото? Типа, закинуть на спину и побежать? Да ну.       — С каких это пор ты здраво мыслишь? — спрашивает Майкл, и Тревор пинает его. — Я не имею ввиду завтра. Не обязательно даже вдвоём. Это так, на подумать.       Тревор думает об этом, но совсем немного. Предложение звучит глупо и нереально, но он встречает взгляд Майкла и улыбается, широко и ярко, представляя, как в его рту сверкают золотые зубы.       — Угу. Есть о чём подумать, согласен. Есть о чём, бляха, подумать. Большой куш.       — Большой куш, — повторяет Майкл.       Когда-то Тревор мог бы назвать Майкла оптимистичным засранцем и уйти от него, но теперь он поглощён его энергией, теперь он думает, что они могут провернуть всё что угодно. Никто из них уже не боится. Пальцы обхватывают запястье Тревора. Майкл придвигается ближе и прижимается к нему, бедро к бедру, плечо к плечу. Тревор смотрит на часы; до полуночи ещё пять минут, а он уже хочет, чтобы этот год закончился, и они могли начать всё сначала.       Он усаживается обратно в машину, скрещивает руки на груди и смотрит на ночное небо. Через мгновение Майкл присоединяется к нему и испускает долгий, удовлетворённый вздох. Радио в машине врубает какую-то ужасную пошлую дрянь — Майкл настоял, чтобы они дослушали. Воняет сеном, коровы мычат. Майкл в розыске в двух штатах. И сейчас ничего из этого не имеет значения.       Тревор грубо тянет Майкла на себя.       На мгновение он задумывается о том, что в этот момент может делать его мама. Возможно, она пьяна или под кайфом, возможно, сидит в трейлере с Райаном, возможно, сидит одна, возможно, сидит с каким-то странным мужчиной, который платит ей за компанию. Где бы она ни была, она не с Тревором, и это её выбор. Майкл сжимает ладонь Тревора, и они выбираются из машины и идут по полю.       — Ты в порядке? — осторожно спрашивает Майкл.       — Да.       Майкл смотрит на него задумчиво, а затем снова вздыхает. Он оставляет на его челюсти грубый поцелуй. Тревор закатывает глаза и старается не улыбаться.       Они лежат на земле ещё пару минут, прежде чем Тревору приходит в голову посмотреть на часы, и он вскакивает.       — Чёрт. Сейчас три минуты пополуночи. Мы всё пропустили.       Майкл поднимается, строит рожицу. Тревор целует его в губы.       — С новым годом? — притягивая Тревора, говорит Майк.       — С новым годом, членосос, — соглашается он и снова целует чужие губы.