When Bad People Kiss

XV

      1997              Работать с Брэдом сперва сложно, но к концу года дела налаживаются.       Поначалу Брэд был откровенно плох. Он едва не вылетел из команды, когда в пылу погони уронил пистолет и чуть не отстрелил ухо пожилой даме. На следующем задании, которое принесло по паре тысяч баксов, в маленьком банке в глуши, Брэд упал навзничь, повалив вместе с собой и Майкла. От него он получил удар в ухо и безмолвный сильный толчок в сторону машины.       Так проходят первые несколько месяцев: Майкл спасает Брэда, Тревор спасает Брэда, чистая случайность и дикое везение спасают Брэда. Всё это доходит до ссоры. Лестер выговаривает ему за то, что он чуть не поставил под угрозу их деятельность, а у Майкла дёргается глаз всякий раз, когда Брэд открывает рот.       А ещё Брэд ленив. Это становится ясно с самого начала, когда он вместе с Тревором остаётся на некоторое время у Лестера. Тот начинает сходить с ума от их компании и большую часть времени проводит взаперти в своей комнате. Дни проходят так: Тревор выпивает или веселится с незнакомцами, Майкл проводит неделю со своей семьёй, а Брэд лежит на диване, ест, пока его живот не раздувается ещё сильнее, и смотрит мультфильмы по телевизору.       Он грубый, грязный, противный, и это значит, что он должен отлично вписаться к ним в команду — но этого не происходит. Брэд не всегда участвует в заданиях, к его большому огорчению. Ему поручают лёгкую работу, и даже её он умудряется проваливать. Даже если он не лажает, его навыки всё равно на среднем уровне. Его место мог бы занять кто угодно. Ему дают шанс за шансом, но лучше не становится.       Когда они работают, приходится снимать номера в мотелях с отдельными кроватями. Тревор пробирается под одеяло Майкла в драгоценные часы до пробуждения, и Майкл трахает его, прикрывая рот рукой, чтобы заглушить звуки.       Однажды ночью Тревор прокусил подушечку большого пальца, что заставило Майкла двигаться ещё быстрее. Однажды ночью Тревор трахает его, и всё происходит слишком громко. Брэд едва не просыпается. Они встречаются взглядами и разражаются хохотом, и Брэд действительно просыпается, обнаружив, что Тревор снова заваливается в свою постель.       Немного обидно, что он не может дотянуться до Майкла, когда они едут в машине — просто провести пальцами по его скуле или ещё что-нибудь такое же глупое. Но, по крайней мере, ему разрешено прикасаться к нему, когда они одни. По крайней мере, это уже что-то.       Брэд не трогает Майкла, и это тоже кое-что да значит.       Однажды, когда Майкла нет рядом, Брэд говорит об Аманде на одной из фотографий, и обо всех грязных вещах, которые он хотел бы с ней сделать. Тревору становится немного не по себе и он бьёт его по руке достаточно сильно, чтобы оставить красный след, и шипит ему, чтобы тот прекратил и никогда, никогда не говорил о ней в таком тоне в присутствии Майкла. Брэд только ухмыляется и закатывает глаза.       Тревор мечтает прикончить Брэда, но поскольку не считает себя двуличным, не станет этого делать. Лестер не доверяет Брэду. Майкл, который поручился за него и убедил остальных, похоже, сам терпит Брэда с большим трудом.       Но потом, в грязный и дождливый понедельник в каком-то захолустном небрасском городишке, всё начинает меняться.       Брэд спасает их жизни.       Задание с самого начала было провальным: Майкл и Тревор поссорились, обсуждая производство наркотиков, и потом не разговаривали. Все их движения и действия слишком неаккуратные. Полицейский даёт им отмашку, а затем загоняет в угол, и Тревор чертовски уверен, что это конец, это всё, он умрёт рядом с Майклом, как и планировал. Их пальцы соприкасаются, но Брэд с внушительного расстояния всаживает пару пуль в спину копа, и тот, захрипев, падает на землю.       Наступает момент шока. Пальцы Майкла касаются пальцев Тревора.       Они стоят как идиоты — немые, ошеломлённые, до тех пор, пока Брэд не начинает орать. Он запыхался и вспотел, светлые волосы прилипли к его влажному лбу.       — Давайте, мать вашу! — рычит он на них. — Нам нужно убираться отсюда немедленно!       И они действительно выбираются, и они действительно едут, и как только оказываются на свободе, закрывая за собой дверь мотеля, Майкл по-братски обнимает Брэда.       — Спасибо, — говорит он, отстраняясь. — Мы обязаны тебе жизнью.       Брэд скромно пожимает плечами, как будто это пустяк, но выглядит довольным. Тревор кивает ему и дарит короткую кривую улыбку, и Брэд ухмыляется в ответ. Это начало чего-то лучшего. Брэд не идеален, решают они, но сойдёт.       Он выполняет с ними больше заданий. Правда, всё ещё не все — в запасе есть люди, которые лучше водят машину, и есть те, кто умеет обращаться с дробовиком с гораздо большей смертоносной точностью. Но когда они не работают вместе, Брэд по-прежнему сидит на заднице ровно, смотрит телевизор и поглощает бургеры. Он покупает собственную квартиру рядом с домом Лестера. Тревор тоже решает обзавестись своим жильём — он не может жить с Лестером вечно, иначе они поубивают друг друга — поэтому, чтобы не быть засранцем, тратит деньги на небольшой домик в квартале отсюда и появляется там по ночам с полными руками пива и головой, полной снов.       Лестер, вздохнув, обычно впускает его, и они напиваются. Когда к ним присоединяется Брэд, их попойки становятся весёлыми. Когда появляется Майкл, то все они становятся буйной золотой компанией из четверых, и когда Майкл просовывает руку под стол, чтобы сжать колено Тревора, а тот видит ухмыляющиеся раскрасневшиеся лица своих друзей и товарищей, он чувствует себя на вершине мира и думает, что, возможно, — просто возможно — потом окажется, что это лучшие дни и ночи в его жизни.       

XVI

      1998              — Это оно? — Брэд поднимает брови. — То самое место?       — Естественно. На кой хер мы стали бы парковаться на другой заправке.       — Ладно тебе, Л. Не надо огрызаться…       — Закончили, — коротко прерывает Майкл, сидя в водительском кресле, и в машине повисает тишина. Он ёрзает, проводит рукой по волосам и смотрит поверх приборной панели на тихую заправку.       Тут всё довольно стандартно. Заправка находится на дороге, соединяющей один большой город с другим, но движение здесь довольно редкое. Сейчас тут лишь грузовик, заправляющийся бензином, да скучающий старик за прилавком. Кроме этого на горизонте — грунтовые поля и полная пустота, и ни одной полицейской машины или дорожного патруля на мили вокруг. Это лёгкая мишень. Идеальная.       Тревор наклоняется вперёд и стучит ладонями по спинке подголовника.       — Какое очаровательное зрелище, да? Мы чё делать-то будем?       — Терпение. — Голос Лестера тихий, взволнованный. Он редко выполняет какую-либо черновую работу, но ему стало не по себе и он решил поучаствовать в этом деле. Его глаза расширены и жадно изучают место. — Мы должны дождаться, пока этот дальнобойщик уедет.       Тревор тяжело и разочарованно вздыхает.       — Супер, ничего не грабим. А четыре парня, которые сидят и наблюдают за шоссе — это вообще ни разу не подозрительно.       — Терпение.       — Но…       Майкл встречается взглядом с Тревором в зеркале заднего вида и слегка кивает ему, что хоть немного расслабляет. Он откидывается на спинку сиденья и скрещивает руки, и Брэд вздыхает вместе с ним. Между коленями Брэда балансирует бутылка пива, которую он продолжает потягивать, несмотря на правило Лестера не употреблять алкоголь и наркотики во время работы. Тревор подозревает, что Лестер просто не хочет поднимать сейчас шумиху.       — Что делать вы помните. Двое из вас заходят и вежливо беседуют с владельцем — ничего агрессивного или подозрительного — пожалуйста, помните об этом… И запоминаете всё, что можете. Любые камеры, сигнализация, как работает касса. Точки выхода. Всё, что может нам помочь.       — Мы всё сделаем, Л, не волнуйся так сильно. Мы с этим дерьмом сталкивались тысячу раз.       — Тогда ты должен знать, до чего может довести излишняя самоуверенность. План может выглядеть достаточно просто, но что, если у этого мужика под прилавком пистолет? Нам нужен план «Б». План «С». План «D», если понадобится.       — Думаю, мы с Т справимся с каким-нибудь старым слепым дедулей. Он в нас не выстрелит.       — Но мы должны быть готовы. Это может показаться мелкой работой, но…       — Это и есть мелкая работа, — перебивает его Майкл. Он расправляет плечи и слегка надувает грудь. — Ты редко выбираешься на дела, Л. Ты должен доверять нам. Мы знаем что делаем.       — Но…       — Лестер. Расслабься.       Лестер бросает на Майкла яростный взгляд, после чего его плечи опускаются и он скрещивает руки на груди.       — Ладно. Если вы двое — эксперты, вперёд за дело. Я уже хочу выпить.       — Терпение, — дразнит Тревор с ухмылкой. Лестер показывает ему средний палец, а Брэд смеётся.       Но они всё же приступают к делу. Майкл ведёт их из не слишком заметного укрытия на другой стороне дороги и заезжает на заправку, припарковавшись аккурат у одного из насосов. Грузовик уехал, оставив их четверых и мужчину внутри, и Тревор склонен предложить им просто ограбить эту захудалую заправку. Они могут убить мужчину или просто вырубить его и убраться отсюда задолго до того, как появится кто-нибудь ещё.       Он может пролежать здесь связанным несколько часов. Между ними и этим местом может оказаться полштата, и никто не успеет опомниться.       Лестер, похоже, знает, о чём он думает, потому что бросает на него строгий взгляд в зеркало заднего вида.       — Помните, — сурово говорит он, — помните о своих ролях. Вы два обычных парня, которые хотят купить бензин, пиво и конфеты. Не устраивайте сцен. Ни один из вас.       — Я страшно обижен на тебя, знаешь ли. Вообще подумать, что мы можем устроить такое!.. — фыркает Тревор и, следуя примеру Майкла, выходит из машины.       Майкл заправляет машину, а Тревор, заложив руку за спину, покачивается на пятках и изучает станцию. Он видит только одну камеру, направленную на насосы. Это крошечная, старая и дерьмовая штука. Скорее всего, она даже не работает. Тем не менее, это повод задуматься. Им придётся скрывать свои лица, а может, и вовсе выстрелить в камеру или украсть кассеты и деньги.       Тревор сплёвывает на землю. Детская игра, правда. Работа для дилетантов.       Это может быть любая дорога в любом штате, а они могут быть любыми обычными покупателями. Рано утром они с Майклом подробно обсудили свои роли; они решили быть друзьями из колледжа, только что окончившими школу и отправившимися в долгожданное путешествие. Странно думать, что другие парни их возраста сейчас живут такой же бессмысленной жизнью. Тревор им ни капли не завидует.       — Я всё, бак полный, — говорит Майкл, вытаскивая насос и слегка встряхивая его. Его улыбка сверкает в лучах полуденного солнца.       — Неплохо, Фил, — тянет Тревор, потому что без дурацких фальшивых имён это была бы не работа. Он бросает быстрый взгляд на Лестера и Брэда, после чего направляется в сторону заправки. Майкл следует за ним.       — Спасибо, Роберт, — бормочет Майкл. Тревор распахивает дверь.       Человек за прилавком сначала смотрит на них, а затем снова возвращается к своим бумагам. У него слишком большие для его рта зубы, седая щетина по всему подбородку, а кожа тёмная от грязи. Майкл морщит нос и проводит рукой по волосам, вживаясь в роль избалованного выпускника колледжа и задирая подбородок чуть выше.       — Здорóво, — говорит он. Мужчина тяжело вздыхает через нос и опускает глаза, — У вас здесь есть ви́ски?       Мужчина тычет пальцем себе за спину.       — Ты что, слепой, что ли? Конечно тут есть виски.       — О, круто, чувак. Спасибо.       Он начинает спрашивать у мужика совета в выборе, а Тревор, играя роль раздражённого тихого друга, качает головой и оглядывается по сторонам. Есть пара плохо заполненных полок, и он, когда никто не смотрит, берёт шоколадный батончик и засовывает его в карман. Он думает, что так может поступить кто-то полунормальный — какой-то бунтарь, но не закоренелый грабитель банков. Он съест батончик позже, в разгар празднования их успеха.       Больше ничего интересного здесь нет. Камер нет, насколько он может судить. Одна дверь за прилавком, которая, возможно, ведёт в сейф — а может и нет. Может быть, этот человек забирает с собой домой всю мелочь, которая у него есть. Может, он спит в этой задней комнате.       Лестер бы содрогнулся от всех этих предположений. Тревор принимает разумное решение не говорить ему об этом.       Майкл играет в свои игры у прилавка — он слишком легко вживается в роль маленького потерянного парнишки, и мужчина, кажется, потакает ему. Тревор, однако, замечает острый взгляд Майкла и то, как он постоянно заглядывает за прилавок, словно там можно найти оружие. Через грязное окно Лестер и Брэд всё ещё наблюдают за ними.       Тревор отмахивается от них.       — Эй, парень, — говорит мужчина. Он встаёт, и звук скрежета его табурета о кафельный пол заставляет Майкла вздрогнуть. — Слушай, я понимаю, что ты не знаешь, что тебе выпить, но я не грёбаный продавец. Тебе нужно заплатить за бензин и виски и убраться отсюда. У меня есть другие клиенты, которых я должен обслужить.       Майкл оглядывается на пустой магазин, потом на Тревора.       — Эм, вы про Роберта, что ли? Не-не, мы вместе.       Что-то тёмное проступает на лице мужчины, делая его ещё более уродливым. Тревор не обращает внимания на внезапную резкость в горле и на то, что он не может удержаться, чтобы не расправить плечи и не подойти. Он отчаянно пытается вспомнить о своём прикрытии. Студент колледжа не стал бы отрезать этому человеку язык.       — Вместе?       — Вместе, — повторяет Майкл и, внезапно понимая, округляет глаза, — Ох, Иисусе, не в том смысле вместе. Мы не педики. Он мой друг.       Тревор молча кивает. Теперь он хочет убить и Майкла тоже. За то, что так легко растоптал их красивый фасад. Теперь от этой фразы может зависеть весь исход — но Майклу не нужно говорить вещи, от которых Тревору становится так плохо, что хочется сблевать прямо здесь, а потом ткнуть Майкла лицом в это месиво. Он тяжело дышит и смотрит вдаль, на небо. Тревор не замечает, как тот украдкой смотрит на него.       — Понятно. Ну, у меня всё ещё нет времени на то, чтобы рассказывать вам о трёх марках виски, которые у меня здесь есть. Все они будут на вкус как дерьмо, так что выбирайте побыстрее и валите отсюда.       Майкл хмыкает и смотрит на ряд бутылок, пока Тревор осматривает пояс кассира, пытаясь угадать очертания пистолета. Он не видит ничего кроме выпуклости пивного живота и выцветших золотых пуговиц рубашки.       — Наверное, я возьму… — Майкл стучит пальцем по подбородку. Мужчина хмыкает. — Я возьму эту. Слева.       — Хороший выбор, Фил, — одобряет Тревор.       Мужчина ставит бутылку на прилавок и пробивает её.       — С вас тридцать долларов.       — Точно, точно! Чуть не забыл про оплату, — с невинной улыбкой говорит Майкл и лезет за бумажником.       Мужчина наблюдает за ним, совершенно не впечатлённый.       — Я также хочу увидеть твоё удостоверение личности, Фил.       Майкл замирает. На его лице появляется выражение не его псевдонима, а Майкла — он сам по себе. Он выглядит убийственным, великолепным и взбешённым одновременно. Тревор переминается на другую ногу и прочищает горло. Майкл снова исчезает.       — Конечно-конечно, секунду… — он заглядывает в бумажник и прячет большим пальцем поддельные права. Тревор думает, что на них он записан как Майкл Смит, Майкл Адамс или Майкл Энтвистл, — Я… я, наверное, оставил его в отеле. Извините.       — Понятно, — отвечает мужчина. Бутылку он убирает. — Ты за рулём и без прав?       Тревор чувствует, как Майкл напрягся.       — Я… Да. Я заплачу за всё это и потом заберу права из отеля, обещаю.       — Я должен вызвать копов, знаешь?       — Пожалуйста, не нужно. Пожалуйста. Мой отец убьёт меня.       — Не вижу причин, по которым я должен не выполнить свой долг, как приличный гражданин. Молодой парень, без прав — а что если ты убьёшь кого-нибудь или убьёшься на дороге сам?       — Хэй, да ладно тебе, — встревает Тревор, — он уже не ребёнок, умеет водить. И хорошо это делает. Просто продай ему виски.       В последнюю минуту он решает изменить своего героя Роберта, изначально молчаливого скучного и занудного типа. За секунду он выстраивает предысторию вымышленной пары из среднего класса; Роберт, решает он, может быть крутым. Он хорош в математике и геометрии и мечтает о службе в армии — может, и пошёл бы туда, если бы не его лучший друг Фил, изучающий английскую литературу. Он много говорит и иногда пишет стихи, а Роберт со своим отцом-военным и молчаливой матерью должен ненавидеть Фила, должен его отталкивать и называть геем, но вместо этого он мечтает о нём долгими тёмными ночами и короткими холодными днями, мечтает прикоснуться к нему. И однажды они поцеловались — тоже поздно ночью и под действием алкоголя. А на следующее утро Фил завёл себе девушку и больше никогда об этом не вспоминал, но Роберт всё равно остаётся рядом и защищает его, и всегда думает, прежде чем говорить — кроме тех случаев, когда ему приходится открывать рот, чтобы защитить Фила.       Тревор может сыграть эту роль. Он отлично может сыграть влюблённого в Фила Роберта — Роберта, которому наплевать на мир, где нет его лучшего друга.       — Я не продам никому из вас виски, не увидев документов. И я не могу отпустить вас.       — Я сказал, — говорит Тревор, стиснув зубы, — дай ему этот чёртов виски.       — Роберт, — резко осаживает его Майкл. В глазах мелькает предупреждение. — Остынь. Всё в порядке. Нам не нужна выпивка. Нас отпустят.       — Ничего не выйдет, ребята. Не могу.       — Но вы должны. Пожалуйста.       — Он нас не отпустит, Фил. Перестань строить из себя невесть кого.       — Эй, я и не строю. Позволь мне разобраться с этим. Всё будет хорошо.       Но Роберт, как знает Тревор, не позволит своему лучшему другу разобраться с этим по-своему. Он отчаянно пытается придумать, как разрядить обстановку, не прибегая к насилию или просто убегая, рискуя нарваться на копов, и у него ничего не получается. В венах и в голове у него бурлит, ему хочется схватить этого старого засранца за волосы и впечатать его лицом в прилавок.       Он смотрит на ряд бутылок, чтобы увидеть самое толстое стекло — такое, которое могло бы изрядно испортить физиономию этого человека. Его глаза скользят влево от бутылок, на табак и на большой американский флаг, который там задрапирован. Выцветшие звёзды и полосы занимают почти всю стену. Он смотрит на него мгновение, а затем бросает взгляд на мужчину, всё говорящего о копах, будто это лучшая идея в мире, а не возможный последний поступок в его жизни.       — Подождите, подождите, — говорит Тревор, прерывая разговор мужчины и Майкла, — я позвоню отцу. Он всё уладит.       Майкл хмурится. На мгновение его игра срывается.       — Твоему…       — Моему отцу, да, — он достаёт свой мобильный телефон — недавнее приобретение Лестера, который с энтузиазмом и одновременно с настороженностью относится к новым технологиям — и набирает фальшивый номер. Мужчина наблюдает за ним и нетерпеливо барабанит пальцами по стойке. Майкл просто смотрит с любопытством.       — Привет, пап… Да, да, извини, я знаю, что мама сказала не звонить, когда… Я знаю, сэр, но послушай, — Тревор закатывает глаза на Майкла и в отчаянии качает головой. — Мы на заправке, а Фил забыл свои права, и мужик не даёт нам выйти… Нет, я знаю, это было глупо. Прости. Мы уехали в спешке и… ладно, ладно, извини, да, я… Нет, нет, я понял, тебе не нужно… Да, я знаю, что не самый умный, и я знаю, что всё было иначе, когда ты был во Вьетнаме. Господи, ты не должен всегда вспоминать о войне… Нет, я не проявляю неуважение… Хорошо. Ладно. Спасибо. Я позвоню тебе позже. Увидимся, па.       Тревор убирает телефон в карман. Майкл смотрит на него расширенными, потрясёнными глазами, а мужчина за прилавком просто наблюдает за происходящим без выражения.       — Боже, мой отец такой засранец. Он постоянно твердит о том, что я его не уважаю.       — Твой отец служил во Вьетнаме, — неожиданно говорит кассир, и Тревор моргает.       — Ну да? А тебе-то что?       — Тогда тебе следует проявить к нему больше уважения. Ты не должен так с ним разговаривать.       — Эй, приятель, ты ни черта не знаешь о моём отце и…       Мужчина издаёт сильный вздох, заставляющий Тревора замолчать. Он думает — надеется — что это может сработать. Майкл всё ещё выглядит растерянным, но это соответствует его характеру, поэтому Тревор толкает его локтем и снова поворачивается к стойке.       — Послушайте. Мы очень сожалеем, что ездим без прав, но мы сейчас как раз пытаемся организовать все дела после колледжа, пока я не записался в…       — Хватит, — мужчина поднимает руку, и Тревору на мгновение хочется его убить. — Слушайте, парни, вы должны понимать, что ездить без соответствующих документов очень опасно. Если вас поймает коп — вам конец. И тогда да, ваши отцы будут в бешенстве. В этот раз я вас отпущу — без виски, заметьте — но в следующий раз вам может не повезти так. Просто помните об этом.       Майкл издал преувеличенный вздох облегчения.       — Спасибо. Большое спасибо.       — Ага, — поддакивает Тревор. И больше он ничего не говорит, а мужчина только удовлетворённо кивает.       — Всё в порядке. Просто будьте осторожны и, ради всего святого, всегда носите с собой удостоверения.       — Да, сэр, — рапортует Майкл. Мужчина мягко улыбается.       Вернувшись в машину, они обнаруживают, что у Лестера чуть не случилась аневризма на пассажирском сиденье, а Брэд дремлет на заднем. Тревор садится в машину и быстро толкает спящего, чтобы разбудить.       — Что это было, чёрт возьми? О чём ты с ним говорил? Кому ты звонил?       — Заткнись, Лестер, — огрызается Тревор. — Давай просто уберёмся отсюда.       — Не говори мне заткнуться. Почему так долго?       — Жопосранчик за стойкой просил предъявить документы, а он уже знал моё… э-э… моё имя, понимаешь. Ничего не смог придумать.       Лестер хмурится. Майкл уезжает с заправки на открытую пустую дорогу. Брэд, проснувшись, преувеличенно громко зевает и делает большой глоток пива. Тревор тут же выхватывает у него бутылку и выливает себе в рот, к вящему возмущению Брэда. Тревор снова толкает его локтем.       — Дети, — огрызается Майкл, и Лестер кашляет, чтобы скрыть смех.       — Извини, пап, — отзывается Брэд.       Некоторое время они едут в относительной тишине. Майкл сосредоточен на дороге, Брэд — на том, чтобы заснуть, Лестер просто пребывает в глубокой задумчивости. Тревор же старается ни о чём не думать — особенно о том, как Майкл с таким глубоким отвращением произнёс слово «педики». Он закрывает глаза, но не может перестать вспоминать это, поэтому смотрит в окно. Однако и это не помогает.       Он пинает спинку кресла Майкла. Тот вздыхает.       Они остановились в мотеле в ближайшем городе. Это какая-то потрёпанная стандартная комната со стенами, коврами и заплесневелыми кроватями, которые слишком напоминают дом. Лестер с непривычки громко жаловался, когда они только заселились, пока Майкл не усадил его и не объяснил, что анонимность и отсутствие внимания в таких местах идут им на пользу. После этого Лестер замолчал, но всё равно бросал подозрительные мрачные взгляды на слегка влажные занавески и пятна на матрасах.       Теперь они направляются именно туда. Майкл включает радио, и как только голос Фредди Меркьюри заполняет машину, что-то должно проясниться и разрешиться, потому что все снова начинают разговаривать. Майкл рассказывает им о фальшивом телефонном звонке Тревора и упоминании Вьетнама. Брэд смеётся и сильно хлопает Тревора по спине, на что получает удар в ответ.       — Серьёзно, вы бы видели лицо этого парня. Внезапно он стал нашим лучшим другом или что-то в этом роде. Это было здорово.       — Это было очень… умно, да, — хвалит Лестер. Он стучит пальцами по приборной панели. — А ещё вам очень повезло, что это сработало. Тебе вообще не нужно было врать. Всё должно было пройти легко.       — Да ладно, Л. Успокойся, всё получилось. Т молодец. Если бы он больше использовал в игре голову, а не кулаки, каждая работа проходила бы так хорошо.       — Мы ещё не выполнили ничего… — замечает Лестер как раз в тот момент, когда Тревор щёлкает Майкла по уху.       — Ай! — Майкл шипит и чуть не сворачивает с дороги. — Какого чёрта это было?       — Я всё время пользуюсь головой! А ты всегда так и норовишь ударить!       — Да, блядь, точно.       — Да, да, блядь, верно! У тебя такой же скверный характер, как и у меня. Не обманывайся.       — По всей стране куча трупов, которые с тобой не согласятся, Т.       — Да? А сколько трупов появилось благодаря тебе?       — Ребята, ребята, — громко говорит Брэд, — завязывайте. Какая разница, сколько людей мы все убили? Мы здесь все одинаковые.       — В кои-то веки я вынужден с тобой согласиться, — вздыхает Лестер, — хотя, думаю, мне стоит добавить, что на самом деле я никогда никого не убивал.       — Нихуя себе! — смеётся Майкл, ударяя по рулю ладонью. — Да у тебя список жертв такой же длинный, как и у нас. Даже если ты сам на курок не нажимал, это не значит, что ты невиновен.       Это выводит Лестера из себя, и вскоре они все кричат ​​и ссорятся, и Тревор снова щёлкает Майкла по уху, а Лестер даёт щелбанов всем. Брэд наносит удар ногой по спинке кресла Лестера. Спор бесполезен, но он заставляет всех улыбаться.       Рука Тревора зависает возле уха Майкла, его палец касается кожи, и лёгкое давление, как он надеется, заставляет Майкла сжаться внутри.       Взгляд Майкла встречается с его глазами в зеркале заднего вида. Его взгляд восторженный, любящий. Тревор держит руку возле его уха до конца пути. ---       Они возвращаются под покровом ночи втроём.       Всё прошло гладко и быстро, как и предполагал Тревор. Они отключают никудышную сигнализацию за секунду после того как вскрывают входные двери. На камерах нет ни огоньков безопасности, ни маленьких красных лампочек. Они невидимы, скрытны, им нет равных. Хозяина нигде нет, а в задней комнате почти пусто — кроме нескольких шатких полок с фасолью и банками газировки.       Зато есть сейф, на который они нацелились в первую очередь. Он аккуратно спрятан под кассовым ящиком, и Брэду, которого Лестер часами обучал искусству взлома замков, удается вскрыть его за несколько минут.       Майкл прислоняется к прилавку, а Тревор следит за проезжающими машинами. Он громко смеётся, когда сейф наконец открывается, и смотрит на Тревора. Его глаза блестят.       — Отлично, Б.       — Да, спасибо. Может, возьмёшь вот это?       С ворчанием Майкл берётся за дело и наполняет три сумки наличными. Через стекло видно, как машина мчится по шоссе, и Тревор, сжимая винтовку в пальцах, не сводит с неё глаз, пока она не проезжает мимо. Машина не замедляет ход, не останавливается и не ведёт себя как-то подозрительно, а просто продолжает ехать. Тревор испускает долгий вздох облегчения.       — Поторопитесь, — кричит он под недовольное бормотание, — Мы не будем тут целую ночь торчать. Пойдёмте.       — Остынь, мать твою. Мы справимся.       — Ну, почему бы тебе не продемонстрировать, насколько ты справляешься на самом деле…       — Завалитесь уже, вы оба, — пресекает их Брэд, с трудом поднимаясь на ноги. — Мы как будто не все вместе, не одна команда.       — Ты здесь только потому, что приносишь нам пользу, — предупреждает Майкл, и Брэд закатывает глаза.       Тревору едва удаётся подавить ухмылку, когда он отворачивается, чтобы снова посмотреть на дорогу. Это такая же работа, как и большинство других — быстрая и лёгкая, простая. Их поддразнивания и подначки только способствуют тому, чтобы всё шло как по маслу, и Тревор знает, что он в этом мастер.       Он подходит к Майклу, сидящему на корточках и наполняющему последние сумки, и бьёт ногой по его колену.       — Чё, смягчяешься опять, старик?       — Я тебе задницу оттяпаю… — говорит Майкл, но его заглушает злобное хихиканье Брэда. Тревор смеётся и снова пинает его.       — Хорош, сейф уже пуст. Давай, поднимайся и уходим отсюда, друг.       Майкл бормочет про себя, вставая и бросая парням по сумке. Они выходят из магазина.       Их улов небольшой — даже домой нечего прислать, но всё же это что-то. Тревор положит их на свой растущий сберегательный счет, Брэд, вероятно, потратит на пиво и аренду, а Майкл раскошелится на последнюю пластическую операцию Аманды или ещё какую-нибудь новую навязчивую идею счастливой парочки. Тревор не собирается спрашивать.       Впрочем, ему это и не нужно, его это почти не волнует: пока Брэд сосредоточен на дороге, Майкл наклоняется прямо к Тревору. Его лицо раскраснелось от адреналина, вызванного удачной, хотя и небольшой, добычей, и шепчет что-то настолько грязное, от чего щёки Тревора пылают и жар опускается в глубину живота. Его член подёргивается от смутного интереса, и Майкл, смеясь, проводит рукой по выпуклости.       Брэд едет дальше, не обращая внимания на происходящее, и мир продолжает существовать, как и положено.       ---       В комнате мотеля царит странная тишина. Празднование сменилось чем-то более сдержанным; Брэд пьян и растянулся на потёртом диване у окна; Лестер спит, похрапывая в старом кресле; Майкл лежит на одной из кроватей, между его пальцев догорает сигарета. Свет от неоновых огней снаружи проникает сквозь окна, почерневшие от многолетней грязи. Маленький обогреватель в углу еле справляется.       Тревор прислоняется к кровати Майкла и вытягивает ноги перед собой, глядя на свои ботинки. Вдыхая, он чувствует вкус Майкла. Дым проникает в горло, в лёгкие, в кровь. Время от времени пальцы Майкла спускаются по краю кровати и Тревор закрывает глаза, когда они дотрагиваются до его волос.       Несправедливо, что это единственный контакт, который они могут позволить себе сегодня вечером, думает Тревор, немного сонный. Настроение, конечно, изменилось, но оно изменилось таким образом, что Тревора устроит только если он останется наедине с Майклом и сможет забраться на него и трахнуть. Лестер бы ничуть не смутил Тревора, но вот насчёт Брэда Майкл был непреклонен — он не хотел, чтобы тот узнал об их дружбе, даже если у них с Брэдом уже был секс.       Тревор вздыхает и отстраняется от нежной обманчивой руки Майкла. Без обещания чего-то большего он просто не в настроении.       — Отвали от меня, — бормочет он, неуверенно поднимаясь на ноги, чтобы взять ещё пива.       Майкл глядит на него.       И в нём не читается желание отомстить или похоть. Он просто скользит взглядом, немного пьяным и скучающим, по Тревору, и в следующую секунду отводит его. Тревор слегка злится на то, что его друг не воздыхает по нему, и злится на себя уже сильнее за то, что вообще обращает на это внимание. Он тянется к своей куртке и вздыхает так громко, что мог бы разбудить целый мотель.       — Ч-чего? — бормочет Лестер, потирая глаза. Брэд вскакивает на кровати.       Тревор щёлкает молнией куртки и смотрит на всех:       — Я просто пива пойду возьму. И продолжу веселиться, даже если такие сосуночки, как вы, уже уснёте.       — Отъебись, — стонет Лестер. Брэд встает на ноги.       — Я с тобой.       — Знаешь, я и сам могу дойти, без твоей руки помощи, Брэд.       Тот поднимает брови.       — Эм, да я и не пытаюсь ничего тебе предложить, мне просто нужен свежий воздух.       — Боги. Ладно, пофиг, — Тревор хватает куртку Брэда и пихает ему в лицо. Застёжка попадает парню прямо в глаз, и тот дёргается, — Давай быстрей. Ждать твою ленивую задницу я не буду.       — Окей-окей. — Брэд одевается. — Иду уже, угомонись.       Когда они выходят в холод ночи, Тревор всё ещё хмурится. Он надеялся побыть наедине с собой, чтобы проветрить голову и, может быть, купить пачку сигарет, которую он тайком выкурит, когда никого не будет рядом — меньше всего хотелось видеть Майкла, который сразу же обзовёт его лицемером, хотя Тревор курит только для того, чтобы снова и снова пробовать его на вкус — но вместо этого рядом с ним худший из всех идиотов Брэд Снайдер, рассказывающий наперебой о работе, которую они только что провернули, словно они ограбили Белый дом или что-то вроде того. Тревору начинает казаться, что вселенная против того, чтобы у него было хоть какое-то подобие спокойствия.       Он поднимает воротник, кутаясь от ветра. Прошло несколько месяцев с тех пор, как Тревор в последний раз стригся, и волосы спрятаны за воротник, служа импровизированным шарфом. Вчера вечером Майкл сказал ему, что в последнее время он выглядит как отмороженный ублюдок, а Тревор отмахнулся и ответил, что он сам выглядит как чертовски жирный ублюдок, так что пусть лучше заткнётся. На другом конце комнаты Брэд и Лестер застонали и накрыли головы подушками.       — Нужны перчатки? — спросил Брэд, предлагая, и Тревор выбил их прямо у него из рук.       — На какой хрен мне нужны твои перчатки. Я вырос в снегу. Мне не холодно.       Брэд только вздыхает и наклоняется.       — Ладно. Иисусе. Просто проявляю заботу.       — Да? Не нужно. Ты грабишь банки. У тебя яиц нет, что ли?       — Тебе скорпион в жопу залез, Т? Всё прошло идеально. Мы получили деньги! Вообще никаких причин, чтобы ты на меня так шипел.       Тревор и впрямь не знает, что и сказать на это. Брэд прав.       Просто у него плохое, плохое предчувствие — но в этом нет ничего нового. Он достаточно давно в этой игре, чтобы знать, что предчувствия могут означать не более чем то, что скоро кончится бензин или он столкнётся с каким-нибудь грубым засранцем, любящим разевать рот. Но он весь дрожит от этой ночи и фантомного ощущения пальцев Майкла у себя над головой. Что-то не даёт ему покоя. Он хочет сказать Брэду всё это, а ещё — чтобы тот держался подальше и перестал его злить — но не может. У него нет сил даже на гнев.       — Ничего страшного, — врёт он, легко обнимая Брэда за плечи и притягивая его к себе, — не беспокойся обо мне. Как насчёт того, чтобы устроить сегодня что-нибудь посложнее для нас двоих, а?       — Чувак, — фыркнул Брэд, — ты иногда прям как пидорас, ты знаешь об этом?       Тревор отпускает Брэда и слегка толкает его, отчего тот чуть не падает на тротуар. Он не злится на его слова, но тонко завуалированное отвращение Брэда приводит его в ярость.       — Заткнись. Хочешь чтобы я отправил тебя домой к твоему папочке в виде миллиона маленьких кусочков, да? Хочешь посмотреть, как долго я смогу сохранять тебе жизнь, нарезая, как говядину?       Он хочет добавить, что не Брэду вообще говорить о том, что он «прям как пидорас» — или гей, или какие там ещё слова сорвутся с его жирных сальных губ — не тогда, когда он сам трахался с Майклом Таунли в первую ночь знакомства. Но Тревор не может найти в себе силы пережить это особенно болезненное воспоминание сегодня. Вместо этого он просто отвечает на взгляд Брэда и ждёт, когда тот отвернётся.       Он, конечно же, отворачивается. Тревор всегда побеждает.       — Давай просто пойдём в магазин, — бормочет Брэд.       — Нет, нет, как я и говорил — ты никогда, блядь, не слушаешь?.. Мне нужна одна спокойная ночь, а не адреналин. Ты иди в магазин, а я пойду найду кого-то, кто продаст именно то, что нужно.       Он суёт Брэду в руки скомканную двадцатидолларовую купюру и показывает вниз по улице на круглосуточный магазин.       — Купи пива и сигарет, если сможешь.       — Но ты же не куришь.       — Я делаю всё, что мне захочется.       Брэд поднимает глаза к небу в многострадальной манере, но уходит, не жалуясь. Тревор смотрит ему вслед, затем качает головой и поворачивается, чтобы попытаться найти кого-нибудь, кто выглядит так, будто знает, где можно купить наркотики.       Это довольно милый городок, в котором они остановились на ночь. Здесь нет проституток, притаившихся на углах улиц, и хотя Тревор стоит посреди перекрёстка в центре, он видит только один довольно убогий на вид бар и никаких банд детишек, нищих или подростков, пытающихся уговорить взрослого купить им пива. Он вздыхает и направляется по ближайшей улице.       Пока он идёт, он не думает ни о чём таком глубоком, как лицемерие Брэда или краткие прикосновения Майкла, но вместо этого он думает, что бы ему хотелось купить. Уже не в первый раз он жалеет, что не готовит наркоту сам. Приходится искать нового наркодилера каждый раз, когда они переезжают из одного города в другой. Это может быть утомительно, а постоянно быть новым клиентом означает невозможность получать самые выгодные предложения. Может, ему удастся убедить Лестера помочь ему организовать небольшой побочный бизнес.       Может, ему даже удастся убедить Лестера попробовать немного самому, а не пить постоянно джин-тоник и время от времени дуть. По крайней мере, было бы весело.       Эта идея напомнила Тревору о том, как он впервые попробовал кристаллы. Это случилось всего за несколько месяцев до встречи с Майклом, когда Тревор был намного моложе и так зол на мир. Почти так же, как сейчас. Какая-то девушка на вечеринке завела его в комнату и дала прикурить, предложив сколько угодно, если он хорошо заплатит.       Он хорошо заплатил.       Сначала Тревор хотел нюхать, потому что именно так он привык принимать наркотики, но она сказала, что это сведёт его с ума. Поэтому он вдыхал глубоко и сладко, ощущая вкус её помады на трубке. Сначала это было всё, на чём он мог сосредоточиться, пока его мозг не раздулся от метамфетамина и он не оказался на ногах, вышагивая по комнате и находясь на вершине мира. Он чувствовал, как всё рушится под его ногами: его дом, этот ублюдочный трейлер, девочки, которые не смотрели на него в школе, парни, которые смотрели на него, отец, который бросил его, мать, которая никогда не бросит. Он был полон сил. Он впервые в жизни находился в сознании.       На следующий день он понял, что так сильно изжевал внутреннюю сторону губы, что она покрылась струпьями, и каждый раз, когда он осторожно прикасался к ней языком, она словно горела.       На следующий день он пошёл и купил ещё.       Это было начало одного из величайших любовных романов в его жизни, а всего несколько месяцев спустя он сидел, качая ногами, на старой пыльной взлётной полосе и видел дымные следы двух машин, несущихся к нему, и за долю секунды выбрал, на чьей он стороне, в какое самодовольное лицо пустить ракету. Метамфетамин — лишь часть его жизни, как и жизнь Майкла. Для него это одна зависимость за другой.       Он выдыхает и наблюдает, как выдыхаемый воздух становится белым и дымным в холодном воздухе, и так отвлекается на это, что долгое время не замечает шагов за спиной.       — Хэй! — раздаётся шипение возле его левого уха.       Он замирает, потянувшись рукой к поясу.       Пистолета там нет — лежит на прикроватной тумбочке в номере мотеля.       — Да? — спрашивает Тревор со всей сдержанностью и вежливостью, на которую способен, и поворачивается на пятках. Быстрый подсчёт заставляет его задуматься о том, насколько он был одержим метамфетамином. На него смотрят шесть злобных ублюдков, одетых во всё кожаное. Байкеры. Грёбаные байкеры. Конечно.       — Ищешь что-то, приятель?       — Я? — невинно спрашивает Тревор. — Не понимаю, что вы, благородный джентльмен, можете иметь в виду. Я просто гуляю и наслаждаюсь прекрасной погодой.       Мужчины обмениваются растерянными взглядами. Тревор знает, что такое замешательство бывает только у чертовски тупых людей. Он чувствует, как его охватывает знакомый жар ярости, но ему удаётся сохранять спокойствие и улыбаться; если он и собирается получить наркотики от кого-нибудь, то, скорее всего, от этих придурков.       — Ты действительно думаешь, что ты забавен, да? — смеётся человек, стоящий впереди, и делает шаг, чтобы оказаться с Тревором лицом к лицу. — Ты ведь не здешний, не так ли?       На самом деле это может означать что угодно. Они могут предположить, что он живёт в двух кварталах отсюда или что он из другого штата. Тревор, как бы то ни было, начинает злиться. Он не может удержаться от того, чтобы не сузить глаза.       — Ну вот, теперь забавный тут только ты. Что ты пытаешься сказать, а? Я, чёрт возьми, гражданин Америки.       — Конечно, дружище, а я — ебучая королева Англии.       Рука Тревора вырывается раньше, чем он успевает остановить её, и пальцы быстро смыкаются на горле мужчины. Их носы практически соприкасаются.       — Да? Наденешь на меня диадему, ага? Должен сказать, что мне нравятся мальчики, которые не забывают о своей феминной стороне.       Грустно видеть, как этот вековой страх отражается в глазах мужчины. Тревор слегка подталкивает его, и тот отступает к своим друзьям, которые начинают выстраиваться в квадрат, готовые к драке, как чёртовы мультяшные злодеи. Он более чем готов сыграть для них роль героя. Он сжимает пальцы в самый крепкий кулак, на какой только способен. В конце концов, он разбивал лица и лучшим противникам, чем эти идиоты.       — Я бы на твоём месте не угрожал мне. Особенно когда я просто пытаюсь продать тебе кое-что.       — Мне не нужно то, что ты продаёшь. Ты мне не нравишься. Мне не нравится твоё отношение, — Тревор ухмыляется. — Я предлагаю вам съебаться обратно в ту дыру, из которой вы все вылезли, может быть, вернуться к полировке своих красивых мотоциклов, которые компенсируют жалкие предложения, которые вы засунете себе в зад, и оставить меня в покое, пока вы не оказались на земле.       Он очень надеялся на остроумный ответ — может, кто-нибудь скажет ему, что это их улица, а не улица для иностранцев, или ещё что-нибудь, но вместо этого время для колючих разговоров закончилось.       Один из самых крупных мужчин выходит вперед и бьёт Тревора в челюсть.       Если бы их было на одного меньше. Если бы было только пять пар ботинок вместо шести. Если бы только Брэд не послушался Тревора. Если бы пистолет был в руке Тревора, а не в дюйме от головы Майкла. Если бы только у него было хоть на унцию больше сил.       Если бы только. Это всё, о чём он может думать, когда двенадцать кулаков бьют его, когда двенадцать ботинок врезаются в его бока, когда шесть голосов кричат о кровавом убийстве. Он сворачивается калачиком на тротуаре и пытается заставить себя не испытывать боли.       Всё, о чём он может думать — это о том, что никогда не было и никогда не будет, о том, как толстеет Майкл и о мягких, мягких руках его матери. Его тело становится не его собственным, оно поглощено болью, которую с удовольствием причиняют байкеры, и это нечто чуждое ему. Такой беспомощности он не испытывал со времён, когда отец рыскал по трейлеру в поисках груши для битья, то есть Тревора. Он кричит и надеется, что кто-то — кто угодно — увидит и остановит это, чтобы он мог начать мстить. Он не собирается вот так истекать кровью. Он не умрёт от рук, столь чертовски недостойных.       Он кричит в последний раз, а затем байкеры разбегаются, как чёртовы городские голуби, разбегаются, как крысы. Вдалеке раздаётся чей-то ор, который Тревор лишь смутно различает, перекатываясь на спину. Грудь болит и вздымается, но звёзды выглядят очень красиво даже за слоем тонких облаков. Он прищуривается и смотрит на них. Он не знает ни одного созвездия.       — Тревор? T? Блять, ебать, что они тебе сделали? Кто они? Хочешь, чтобы я пошёл и перестрелял их всех?       Тревор облизывает пересохшие губы, а когда говорит, чувствует вкус крови.       — Э-э… э-э, нет. Нет. Отпусти их… пока что.       Конечно же, это не Майкл в бронекостюме, а Брэд, нависший над ним, с обеспокоенными и широкими глазами, смотрящими на него сверху вниз.       — Давай, парень. Давай. Вставай, вставай, я… я пойду позову М или ещё кого-нибудь. Мы можем притащить каждого из них обратно.       — Не надо Майкла, — говорит Тревор. Он ощупывает свои рёбра и живот и не находит ничего сломанного или кровоточащего. Синяки, конечно, есть, но ему определённо не нужно, чтобы Майкл беспокоился и суетился вокруг него. — Просто… помоги мне подняться или ещё что-нибудь, ладно? Перестань, блядь, материть меня. Я… я в порядке. Подними меня.       К чести Брэда, он так и делает. Он просовывает руки под плечи Тревора и тянет его вверх.       Встать на ноги удаётся с трудом, и в какой-то момент Тревор уже уверен, что никогда больше не сможет стоять без посторонней помощи, но, опираясь и ругаясь, он в конце концов освобождается от Брэда. Он держится за грудную клетку, тяжело дыша через нос. Его ноги дрожат, но держат. Руки и плечи болят и пульсируют. Его торс принял основной удар, и Тревор откровенно удивлён, что нет серьёзных повреждений, но его лицо почти не пострадало, кроме разбитой губы.       Он чувствует себя как дерьмо, но он в порядке. И будет в порядке.       — Ты уверен, что не хочешь, чтобы я позвал остальных?       — Уверен. Хватит о них говорить.       — Мы не можем позволить этим ублюдкам уйти. Мы должны их выследить, понимаешь? Они заплатят за то, что сделали.       Тревор вытирает рот. Когда он отдёргивает руку, на пальцах остается кровь.       — Нет, — тихо говорит он. Брэд моргает. — Я сказал «нет», ясно? Я сказал «нет». Прекрати усугублять ситуацию или ты станешь тем, кого я заставлю заплатить — и перестань, блядь, пялиться на меня!       В конце концов он кричит, отчего Брэд вздрагивает и отводит взгляд.       Они стоят на, казалось бы, достаточно тихой улице, дома тёмные и непритязательные, а байкеров давно нет. Может быть, все они дали друг другу пятюни или пожали руки, может быть, смеются над тем, что шестеро мужчин смогли одолеть гиганта, но Тревору всё равно. Часть его хочет выследить их, но другая внезапно устала, тело и сердце болят, и он унижен. Этого не должно было случиться. Не с ним.       Брэд пытается снова, тихо:       — Ты хочешь вернуться…       — Нет.       — Но Майкл и Лестер могли бы…       — Нет.       — Как ты думаешь, нам стоит поехать в больницу?       — Боже, нет.       — Чёрт. Тогда ладно. Что ты хочешь делать?       — Я не знаю. Я… — Тревор снова прикасается к губам и тут же жалеет об этом. Он на мгновение задумывается. — Я хочу… я хочу… чёрт, я хочу напиться, чувак. Давай напьёмся. Нахер остальных, давай найдём хороший бар и нажрёмся до усрачки. Вот чего я, чёрт возьми, хочу.       Брэд смотрит на него странным любопытным взглядом, который ему не совсем идёт.       — Я… да. Конечно. Звучит, эм, мило, но… Не кажется, что тебе нужен врач?       — Я в полном порядке, — отвечает Тревор и обнимает Брэда за плечи, чтобы доказать смысл своих слов. Если он немного прислонится к Брэду, когда они начнут идти, это никого не касается. — Да ладно. Мы ведь молоды, не так ли? Молодые, горячие, нам нужно пиво и хорошенькие женщины. Ты не можешь этого отрицать.       — Не могу, — медленно признаёт Брэд.       — Тогда нет никаких проблем!       Есть, конечно, довольно насущная проблема: всё тело Тревора словно горит. Алкоголь, конечно, поможет.       Им требуется некоторое время, чтобы найти свободное и подходящее место, и в какой-то момент Тревор чуть не падает в обморок, после чего ему приходится кричать на Брэда за то, что он позволил этому случиться. Они всё-таки находят достаточно приятное место — маленький бар на углу города, полный завсегдатаев, которые странно смотрят на них, но молчат. Именно это и нравится Тревору. Люди, которые знают, когда нужно держать свой поганый рот на замке по поводу крови на его лице и синяков, проступающих из-под одежды.       — Что вам подать? — спрашивает барменша. Её рукава татуировок ненадолго завораживают Брэда.       — Пару кружек пива, спасибо.       — Только не разбавленное дерьмо. Мы хотим настоящего, — добавляет Тревор.       — Конечно, — мило отвечает она, но он замечает, как она поднимает глаза к небу, отворачиваясь. Брэд, который всегда считал себя божьим даром для женщин, не упускает возможности бесстыдно заценить её довольно симпатичную задницу.       Тревор бьёт его по плечу с меньшей силой, чем ему хотелось бы. Но это всё равно отвлекает Брэда.       — Перестань капать слюнями и найди нам хороший столик, — приказывает он, но Брэд только смеётся, несносно громко, как будто девушка собирается обернуться и восхититься тем, что он такой забавный.       — Что?       — Сядем тут, — говорит Брэд и опускает толстый зад на один из барных стульев.       — О? Это ведь тебе решать?       — Господи. Это не решение и не соревнование. Это лучшее место — то, что нам нужно. Лучшее.       — Ты чёртов чудак, — бормочет Тревор, но всё равно неуверенно садится на табурет. Его задница и бёдра ужасно болят.       Барменша возвращается с их напитками. Тревор расплачивается окровавленными, исцарапанными пальцами. Она смотрит на них, потом на него, застыв на месте. Он задается вопросом, может, эти ублюдочные байкеры всегда именно сюда ходят. У девушки красивые зелёные глаза, которые чем-то напоминают ему мамины, так что он не стал её корить за то, что она так смотрит. Он просто тонко улыбается.       — Оставь сдачу себе.       — О. Спасибо, — благодарит она и улыбается в ответ.       Брэд громко прочищает горло.       — Спасибо, — вторит он, пододвигая к себе пиво. — Выглядит отлично.       — Заткнись, — стонет Тревор, и женщина слегка смеётся, а затем поворачивается к следующим посетителям, неприметной пожилой паре, которая бросает на Тревора одинаковые обеспокоенные взгляды.       — Какого хрена, чувак? — шипит Брэд, как только она скрывается из виду. — Эта сука хочет, блядь, стать тебе мамочкой? Почему она стала такой нежной, когда ты ей улыбнулся?       — Может, попробуешь проявить к ней хоть немного уважения, прежде чем я сломаю твою шею?       Брэд смотрит на него, Тревор скалится в ответ. Какое-то время он чувствует что-то близкое к товарищескому отношению к Брэду, мать его, Снайдеру, но сейчас вспоминает, почему тот его так раздражает. Словоохотливый, отвратительный, неуважительный маленький говнюк.       Он вдруг вспоминает, как Майкл в его присутствии называл женщин суками, как шлёпал их по задницам, когда они проходили мимо. Он вспоминает, как сам поступал примерно так же. Волна отвращения к себе захлёстывает его и заставляет болеть ещё сильнее.       Он пригубил половину пива.       Вскоре становится немного лучше. Алкоголь действительно помогает, и его мысли становятся приятными, а не вызывают желание поджечь это место, заперев себя внутри. Он подталкивает ногу Брэда своим ботинком и ухмыляется.       — Не злись на меня. Я раненый человек. Конечно, она хочет стать мне матерью.       — Ну да. А как же. Только вот я лучше к ней подкачу.       Тревор фыркает в своё пиво, пена летит во все стороны.       — Конечно, приятель, — смеётся он, вытирая нос, — я ни на секунду в тебе не сомневался.       — Очень смешно, Т, — говорит Брэд. Уголки его рта дёргаются вверх. — Я принесу следующую порцию. Хочешь чего-нибудь покрепче или тебя устраивает эта дрянь?       — Я всегда в настроении выпить чего-нибудь покрепче.       Брэд приносит им ещё по одной кружке пива, но к ним прилагается пара бокалов виски, которые легко расходятся. Вскоре Брэд закуривает сигарету. Они рассказывают друг другу о своих планах на то, как потратить или сэкономить вырученные деньги, фантазируют о большом выигрыше, о богатстве и покое, которые он может им принести.       На самом деле всё становится так легко и спокойно, что Тревор почти забывает, что он весь в синяках и сидит рядом с Брэдом Снайдером. Кажется, что Майкл рядом с ним и ухмыляется каждому его слову, и что они снова молоды, по-настоящему молоды, как и тогда, до свадеб, кричащих детей и игры в дочки-матери. Тревору ещё нет тридцати, но он жаждет вернуть те дни. Вернуть того Майкла.       Он проглатывает горечь вместе со следующим бокалом, потом ещё один, а потом Брэд, держась обеими руками за барную стойку, встаёт.       — Господи, оно наружу щас вылезет. Я сейчас вернусь.       Он, спотыкаясь, идёт в сторону туалета, по пути пропуская пару недовольных пожилых мужчин. Тревор наблюдает за ним всю дорогу.       — Хэй. Могу я предложить вам что-нибудь ещё?       Когда он дёргается и поворачивается к барной стойке, то видит, что та девушка тянется к нему и улыбается. Её рыжие волосы дополняют милую улыбку, Тревор сразу же забывает о Майкле. Ему хочется, чтобы всё всегда было так просто.       — Может быть, — говорит он, ухмыляясь. Он наклоняется вперёд, опираясь локтями на барную стойку, и старается не вздрагивать от того, как горит его тело. — Что именно у тебя есть?       — Мы в баре, и я подаю напитки. У тебя большой выбор.       Её глаза блестят. В них что-то таится — какое-то смутное желание или странная защита, вызванная его очевидными ранами, и на мгновение он теряется в этом; Тревор мог бы забрать её в мотель сегодня вечером — к чёрту остальных — и трахать так громко, что остальное сразу же померкло бы. Он и сам соблазняется и собирается это сделать, не обращая внимания на парней, не обращая внимания на Майкла…       И в следующую секунду всё прекращается. Это застаёт его врасплох, он вынужден несколько раз моргнуть, а женщина начинает выглядеть немного обеспокоенной, между её нахмуренными бровями образуется милая складочка.       — Ты в порядке, парень? Выглядишь немного ошарашенным.       — Я в порядке, — говорит он резче, чем собирался.       — Да? В чём дело тогда? Я просто забочусь о тебе.       Ему вспоминается другая красивая женщина, которая когда-то была соблазнительницей в этом сценарии.       Аманда выглядела такой красивой в огнях стрип-клуба, такой красивой, что надолго увела Майкла. Барменша в этом не виновата — даже Тревор не настолько пьян, чтобы так думать, — и она не заслуживает его гнева, но он ничего не может с этим поделать. Аманду отвезли обратно в мотель и трахнули в той самой кровати, которую Майкл и Тревор делили накануне. И вот тогда-то всё и пошло наперекосяк.       Тревор бьёт себя по лбу плоской стороной ладони.       — Бля, бля, бля-я-я, — шипит он. Прошли годы. Прошла вечность. Майкл снова делит с ним постель, а Аманда не имеет никакого значения. Больше не должно быть больно.       — Ёбнутый, — бормочет женщина, удаляясь.       — Что за хрень ты мне только что сказала? — Тревор рычит ей вслед. Гром в его голосе застаёт его самого врасплох, и он успевает мельком взглянуть на испуганное лицо барменши, прежде чем огромная фигура выходит из комнаты рядом, вырисовываясь перед ним и навсегда закрывая к ней путь.       — Вам нужно уйти, — говорит вышибала.       — Заставь меня, блядь, — прошипел Тревор, а мужчина действительно не лезет за словом в карман.       Брэд находит его через несколько минут распростёртым у бара, лицом вниз на тротуаре, и жалеет, что у него нет и восьмой части его обычной силы. Тревор не уверен, что когда-либо чувствовал себя более жалким и несчастным, чем когда Брэд помогает ему подняться на ноги во второй раз за ночь. Этот засранец даже не может сдержать ухмылку на своих губах.       — Т, — вздыхает он, — я оставил тебя на пять грёбаных минут. Что случилось? Тебе нужно, чтобы я надрал тебе задницу?       — Ты звучишь так же пошло, как и блядь, — говорит Тревор, отстраняясь от него и засовывая руки в карманы.       — Эй, чувак. Не нужно оскорблять своего спасителя.       — Спасителя? Где ты был, когда меня на кусочки драли?       — Справедливое замечание, — говорит Брэд. Он ухмыляется и толкает Тревора локтем. — Да ладно, чувак. Расслабься. Нас всех раньше выкидывали из баров, в этом нет ничего постыдного.       И если бы у Тревора была вся его сила и воля, он бы заставил Брэда стыдиться того, что тот вообще посмел говорить ему такие вещи. Он схватил бы его за волосы и тёр бы его лицом о землю, пока оно не стало бы красным, и он вывернул бы ему руку за спину и, возможно, тоже наставил бы на него пистолет, приставив его прямо к челюсти, только чтобы увидеть, как этот парень наложит в штаны. Он бы смеялся при этом. Он бы плакал от счастья.       Но пока что он просто качает головой и смотрит в сторону.       — Давай просто пойдём домой, — бормочет он и жаждет вспомнить, что это вообще такое — дом.       ---       Когда они возвращаются, Лестер и Майкл громко храпят. Лестер всё ещё сидит в кресле, очки надвинуты на нос, а Майкл всё ещё лежит на кровати. Брэд и Тревор обмениваются быстрым взглядом, после чего Брэд пожимает плечами и ныряет на свою кровать, зарываясь лицом в подушку. Он не удосуживается переодеться или раздеться.       Пока он погружается в сон, Тревор подходит к окну. На улице темно, если не считать света вывески мотеля. Прижавшись лицом к стеклу, он наблюдает, как на стоянку заезжает машина и из неё вылезает явно ссорящаяся пара. Он закрывает глаза.       Его щёки раскаляются от осознания того, что Брэд видел его таким слабым сегодня вечером. Ему плевать, что он думает о нём — да и вообще кто бы то ни было, — но осознание того, что он способен на такую физическую уязвимость, приводит его в ужас. Он и вправду думал, что всё прошло. Он действительно думал, что после отъезда из дома с ним больше никогда такого не случится, что он больше никогда не будет чувствовать себя таким маленьким.       Тревор отходит от окна. Его лоб влажный от конденсата, покрывающего стекло — он вытирает его рукавом куртки. Ему двадцать восемь лет, он слишком силён и слишком опасен, чтобы так думать. Эти байкеры ещё где-то там, они думают, что одержали над ним верх.       Он стиснул зубы. Кулаки сжимаются сами собой. Знакомая ярость — её не хватало, когда его били, она была слишком слабой, когда его выгнали из бара, — снова бьётся в нём.       На этот раз она не пройдёт даром.       Ковёр, к счастью, мягкий под его ботинками, когда он шарит в поисках пуль. Храп Брэда становится всё громче и громче, пока полностью не заглушает его рысканье. Даже Лестер, который, как известно, спит очень чутко, видит спокойные сны.       Только Майкл шевелится. Тревору приходится перегнуться через него, чтобы взять пистолет с прикроватной тумбочки, и с губ Майкла срывается слабый стон, а его тело начинает двигаться. Тревор замирает и смотрит на него сверху вниз. Майкл снова стонет. Его веки вздрагивают. Он замирает. Он выглядит умиротворенным. Почти как ангел, думает Тревор, с гладкими щеками, заросшим щетиной подбородком и длинными тёмными ресницами. Тревор проводит пальцами по челюсти Майкла, а затем выхватывает пистолет.       Недолго думая, он берёт себя в руки. Не стоит думать об ангелах и мягких ищущих руках, когда сегодня он намерен искупаться в крови.       Однако сначала он идёт помочиться и умыться. Он умудряется снова открыть полузарубцевавшийся порез на губе, и проходит несколько минут ругательств, прикладываний и пощипываний, прежде чем кровь перестаёт идти.       Он в последний раз смотрит в зеркало. Глаза у него звериные. Голодные. Он надеется, что эти мудаки будут громко кричать перед смертью.       Он распахивает дверь ванной, засовывает пистолет за пояс.       — Куда-то собрался?       Тревор сразу же останавливается, застыв в дверном проеме, как олень в свете фар. Майкл стоит у кровати хмурый. Его руки скрещены на груди, волосы взъерошены и лезут в глаза.       — Что?       — Ты меня слышал. Куда ты идёшь? Где ты был всю ночь? Почему ты выглядишь так, будто кто-то пытался тебя убить?       — Это не твоё дело.       — Не моё дело? Конечно, это моё дело.       Тревор проталкивается мимо него к двери. Майкл протягивает руку и железной хваткой держит его за предплечье.       — Отпусти меня. Я ухожу.       — Ты пьян, — говорит Майкл, наклоняясь к нему и морща нос. Голос у него мягкий, но глаза жёсткие, пылающие. — Ты никуда не пойдёшь. У тебя изо рта воняет мочой, а в кармане лежит пистолет.       Тревор слегка подталкивает его, но не может оторваться.       — Да, ковбой, ты ведь всё знаешь о пистолете в моём кармане, не так ли? Отпусти меня, пока он не выстрелил.       — Нет. Я задал тебе вопрос. Что случилось? Что ты сделал?       Это выводит Тревора из равновесия, и он, споткнувшись, отступает к двери. Лестер что-то бормочет во сне.       — Почему ты решил, что это я что-то сделал, а? Это я стою здесь, пока ты меня полощешь. Я ничего не сделал. Отвали от меня на хрен.       — Не будь таким ослом. Скажи мне правду.       — Мы с Брэдом пошли погулять и хорошо провели время вместе. Всё остальное, что произошло, тебя не касается, Майки.       На лице Майкла появляется что-то новое. Тревор не сразу понимает, в чём дело: Майкл выглядит злобным, раздражённым, ревнивым. Тревор отступает назад и изо всех сил старается не ухмыльнуться. Несмотря на синяки и то, что ему пришлось пережить сегодня, всё, о чем он может думать, — это о том, как приятно ощущать над Майклом такую власть.       — Б не вернулся избитым, — огрызается Майкл, указывая на толстый комок на кровати. — Хочешь сказать, что он бросил тебя, чтобы ты надрал себе задницу?       — Никто не оставлял меня, чтобы надрать задницу.       — Да, а похоже на то. Не нужно никуда с ним ходить, особенно когда мы не знаем местность. С тобой могло случиться что угодно. Хотя так и случилось. Что, если копы попытались бы помочь тебе и поняли, что ты причастен к тому ограблению?       Он проводит пальцами по рукоятке своего пистолета. Это проще, чем протянуть руку к Майклу.       — В чём дело, а? Мне больше нельзя выходить на улицу без твоего разрешения? Мне не нужно, чтобы ты за мной присматривал. Я могу за себя постоять.       — Да, блядь, точно. Оно и видно.       Тревор закипает от злости. Он уже готов врезать Майклу в челюсть, как вдруг комнату заполняет странный писк — какая-то глупая песенка, которая заставляет их обоих моргнуть и посмотреть в сторону источника звука. Это будит Лестера, который резко встаёт и трёт глаза.       — Что это?..       — Мой сотовый телефон, — удивлённо говорит Майкл. Тревор не думает, что кто-то из них раньше звонил на свой, и от этого звука у него сразу же начинает болеть голова. Он убирает пальцы с пистолета.       — Твой сотовый, — уныло повторяет Тревор, — Ты не собираешься отвечать?       Майкл берёт телефон в руки и на мгновение хмурится, а затем неуверенно жмёт на кнопку, нахмурив брови.       — Эм… Алло?       Брэд продолжает спать, но Лестер и Тревор переглядываются. Майкл хмурится ещё сильнее и ни на кого не смотрит, уставившись в пол. Его щёки пылают.       — Дорогая, я же просил тебя не звонить мне, когда я работаю, если только это не срочно. Да, я знаю, я…       Он моргает. Его брови взлетают вверх.       — Подожди, что? Что она сказала? Что?       Тревор понимает, что что-то не так. Он видит это по напрягшимся плечам Майкла и по его сжатым губам. Тревор делает шаг к нему. Его сердце сжимается.       Телефон падает на пол.

XVI

Конец 1997       Отца Майкла похоронили осенью.       День выдался холодным. Ветер налетает на кладбище и душит людей сырыми тёмными листьями, а чёрную шляпу миссис Таунли сдувает прямо с головы. Она катится в сторону церкви. Женщина равнодушно смотрит, руки безвольно висят по бокам. Её единственный сын догоняет шляпку и возвращает матери. Могилы — новые и старые — усыпаны влажными букетами цветов — единственное, что остаётся неподвижным. И также ужасная церковь, нависшая над ними тенью.       Служба была недолгой и простой, всего несколько слов от пастора и ещё несколько от разных кузенов и племянников, а в конце прозвучал гимн, которому Тревор и не пытался подпевать. Всё проходило под песню Синатры «My way», и Тревор представил себе этот путь, полный кулаков, синяков и ненависти, — детство Майкла, прошедшее так, как хотел его мёртвый отец-говнюк. Тревор остался стоять на улице и ждать, пока процессия уедет.       Он и сам не знает, зачем он здесь. Когда Майкл закончил разговаривать с женой, он отключил телефон и свесил голову так низко, что, наверное, повредил шею. Тревор отвёл друга в ванную и целовал костяшки его пальцев, пока тот не ожил. Майкл рассказал ему о сердечном приступе и о ссоре, которая привела к этому, и попросил поехать с ним, пожалуйста, потому что не был уверен, что сможет встретиться с матерью в одиночку. Итак, Тревор здесь, конечно же.       Но он не единственный.       Аманда сидела рядом с мужем на протяжении всех похорон, а Тревор расположился сзади, одинокий и затаившийся. Джимми с матерью Аманды, но Трейси здесь. Она заняла место на коленях у матери и смотрела, как пастор говорит с таким странным напряжением, что это только нервировало её родителей.       — Она слишком маленькая… — услышал Тревор бормотание Аманды, когда подъехали похоронные машины и их семья вылезла на улицу, мать Майкла — следом, — чтобы быть здесь.       — Я хочу, чтобы она была здесь, — коротко ответил Майкл, и на этом всё закончилось.       Тревор размышляет, разгребая почву под ногами и наблюдая за тем, как мистера Таунли опускают в могилу — может, именно этот аргумент Майкл использовал и в отношении него? Аманда наверняка подняла бы шум, но после смерти отца взгляд Майкла стал таким холодным и серьёзным, что он не может представить, чтобы она осмелилась с ним спорить. Скорее всего, она просто стиснула зубы, кивнула и постаралась не думать о том, что Тревор, должно быть, трогает её мужа так, как она никогда не сможет.       Эта мысль заставила Тревора улыбнуться. Трейси бросает на него взгляд, и он тут же меняет выражение лица, устремляя взгляд в землю.       Маленькая девочка потеряла дедушку, которого едва знала, но это всё равно будет странно и больно для неё. Интересно, понимает ли она в свои шесть лет, что такое смерть? Ему интересно, как родители объяснили ей это и кивнула ли она, глядя своими умными глазами, слишком яркими и мудрыми для столь невинного человека. Она одета в чёрное, сжимает руку матери и молчит, и Тревор просто сгорает от чувств, которые он испытывает к этой семье: обжигающий жар, от которого ему хочется засунуть Аманду в могилу, боль, которая тянет его к Майклу снова, снова и снова, щекотка внутри, которая заставляет его хотеть защитить Трейси от всего мира и многое другое. Он наблюдает за ними.       Пастор взмахивает рукой над могилой перед собой, голос его торжественный и тяжёлый.       — Но помните, собравшиеся здесь, что на небесах не будет разделения, что Бог не намерен позволять нам страдать, когда мы находимся рядом с Ним, и что Кеннет Таунли не будет забыт в наших сердцах.       Трейси наклоняет голову в сторону. Тревор, опомнившись, хочет назвать пастора брехуном и лжецом.       Он замечает поникшие плечи Майкла и возобновляет свой шаг; он не мешает похоронам и примерно тридцати собравшимся, которые сгрудились поблизости — но обходит вдову, её сына и семью широким кругом. Он напоминает себе, что сегодня не его день. Он не должен устраивать сцен.       Когда гроб с тихим стуком опускается в землю, он представляет себе, что в нём лежит его собственный отец. Майкл слишком много рассказывал о крепости отцовских костяшек и резких словах, и если бы Тревор наблюдал за тем, как хоронят его отца, он бы плюнул прямо на гроб. Он не стал бы бросать розы или читать молитву. Он бы рассмеялся прямо в лицо пастору и сказал, что надеется, что его отец будет гореть в аду.       Он всё ещё хочет, чтобы его отец горел в аду. Он, быть может, уже мёртв, насколько Тревор знает.       И надеется, что так оно и есть.       Миссис Таунли разражается слезами, когда гроб засыпают пригоршнями земли. Она бросает туда свою горсть, а затем принимается всхлипывать, уткнувшись в плечо сына. Аманда неловко сдвигается с места, вытирая глаза, но Майкл стоически держится, его напряжённость не утихает. Тревор слишком хорошо его знает и может только догадываться о последующих вспышках гнева.       Тревор впервые видит мать Майкла, и она выглядит примерно так, как он и ожидал: невысокая, приземистая, лицо изъедено временем, но в нём сохранились остатки былой красоты. Она немного похожа на своего сына, но также и на ведьму, которая оставила бы своего единственного ребёнка быть звёздным квотербеком без всякой поддержки. Она похожа на мать, которая предпочла бы целыми днями валяться на диване, а не помогать сыну реализовать свой потенциал. Майкл ненавидит её, он знает. Сейчас он не обнимает мать и не гладит по спине. Он даже не смотрит в её сторону.       Его сухие глаза устремлены на могилу отца. Тревор жаждет притянуть его к себе — но это пытается сделать Аманда, однако ничего не получает в ответ; с тем же успехом она может обнимать манекен. Майкл лишь моргает и продолжает смотреть на гроб.       Может быть, думает Тревор, на секунду замирает сердце, может быть, он думает о своём будущем. Может быть, он думает о том, как копы и ФРБ будут радоваться его смерти и воздвигнут памятник себе за то, что убили его. Может быть, он думает о том, что его жена будет жить рядом с ним. Тревор закрывает глаза при одной мысли об этом.       Он хочет быть рядом с Майклом вечно. Он не хочет, чтобы Аманда имела это особое право.       Начинает идти снег. Тревор застёгивает куртку.       — Т? — раздаётся шёпот. Трейси вырвалась от матери и, шаркая, подошла к Тревору, глядя на него широко раскрытыми глазами. Аманда смотрит, как она идёт к нему, и вздыхает, прежде чем снова повернуться к своему никак не реагирующему мужу.       — Привет, Трейс, — шепчет в ответ Тревор. Он опускается на колени.       — Почему эта дама плачет?       — Эта дама — твоя бабушка. Она мама твоего папы.       — Я знаю, — говорит Трейси, как будто это не имеет значения, а Тревор понимает, что так оно и есть. Насколько он может судить, для Трейси эта женщина вообще не была бабушкой — не то что заботливая мать Аманды, которая, кажется, присматривает за детьми каждую вторую ночь. Он хмурится и снова задаётся вопросом, как много она знает.       — Она плачет из-за своего мужа. Твоего дедушки. Ты понимаешь, о ком я говорю?       Девочка кивает:       — Да. Он много кричит. Из-за него папа грустит.       Тревор представляет себе сморщенного орущего старика; сначала на Майкла, потом, возможно, на жену, а потом даже на внуков, которые совершенно не заслуживают повышенного голоса в свою сторону. Он игнорирует вспышку гнева, которая проходит через него, и вместо этого трогает костяшкой пальца нос Трейси, она улыбается ему, и на лице Тревора вспыхивает кривая улыбка.       — Всё в порядке. Он больше не будет кричать ни на тебя, ни на папу.       — Потому что он мёртв, — отвечает Трейси. — Мама говорит, что он умер.       — Да, он умер, — Тревор щёлкает языком и смотрит за спину девочки; Майкл всё ещё стоит на том же месте, всё ещё смотрит вперёд. Миссис Таунли теперь рыдает на плече другого члена семьи. Аманда просто стоит рядом с мужем и сжимает руки в чёрных перчатках, время от времени оглядываясь на дочь. Ветер усиливается.       — Он покинул нас, — добавляет он, и Трейси кивает.       Она заговорщически наклоняется ближе:       — Я счастлива, — признаётся она ему, и Тревор отступает назад, пристально глядя на неё, — что он ушёл и больше не кричит на нас с папой.       — Он когда-нибудь обижал тебя? — спрашивает Тревор, и Трейси качает головой. Светлые локоны падают ей на глаза.       — Нет. Но он был громким. Я хочу, чтобы он ушёл. Я не знаю, почему она плачет.       Тревор думает о своём собственном отце, похороненном и остывшем, и думает, как бы он был счастлив. Потихоньку он начинает улыбаться и ухмыляться Трейси, а она улыбается ему в ответ, и жар её щёк, сбитый холодным ветром, снова заливает кожу.       — Я тоже счастлив, — смеётся Тревор, девочка смеётся в ответ, пока Аманда не поворачивается и не говорит ей, чтобы она замолчала, пожалуйста, потому что сейчас действительно не время, Трейси.       Девочка не сводит глаз с Тревора и слегка хихикает, прикрывая рот пухлой ладошкой. Он поднимается на ноги и ласково ерошит её волосы. Он снова и снова удивляется ей, этой маленькой девочке с дьявольской жилкой. Тревор хочет оградить её от всего мира.       Похоронная служба заканчивается незаметно для обоих, потому что люди начинают возвращаться в церковь и к своим машинам на маленькой парковке, вероятно, готовясь к ожидающей их еде и напиткам. Миссис Таунли устраивает небольшой ужин у себя дома. Тревор надеется, что Майкл не пойдёт, а если и пойдёт, то не захочет, чтобы Тревор присутствовал. Здесь слишком душно. Видеть людей с носом Майкла, улыбкой Майкла или слышать голос Майкла из уст стольких разных Таунли…       Трейси смотрит, как её семья проходит мимо, не говоря ей ни слова; ведь она — дочь «паршивой овечки» — человек, который опозорил семью — и, следовательно, недостойна их. Она берёт Тревора за руку.       Он решает не стрелять в них всех только потому, что её маленькие пальчики крепко обхватывают его. Он уважает Трейси больше, чем кого-либо другого здесь.       Последними от могилы отходят миссис Таунли, Майкл и Аманда. Пастор берёт миссис Таунли за руку и осторожно ведёт обратно в церковь; она опирается на него и устраивает такую сцену с плачем, что Трейси морщит нос. Тревор с трудом подавляет улыбку. Она не бросает взгляда ни на него, ни на внучку и не оглядывается в поисках сына.       Майклу наконец удаётся встряхнуться и отвести глаза от могилы. Он бросает такой взгляд на Аманду, словно её и нет, а затем оглядывается в поисках дочери, которая тут же отпускает руку Тревора и бежит к отцу.       — Папа, — говорит она и обнимает его, — ты не плачешь.       Аманда вздрагивает.       — Трейси, ну же, оставь папу в покое ненадолго. Не будь грубой.       — Эй, — влезает Тревор, — она не грубит. Ей просто любопытно.       — Тревор, ты не помогаешь. Пожалуйста, просто не лезь.       — Мне жаль, но кто-то должен присматривать за девочкой.       — И это должен быть ты? Ты? Я её мать, чёрт тебя дери. Я только и делаю, что забочусь о своих детях.       Тревор открывает рот, чтобы гневно ответить, но тут ему на глаза попадается лицо Трейси. Она не обращает внимания на спорящую мать и так называемого дядю, но смотрит на отца, глядящего на неё в ответ своими сухими пустыми глазами. Тревор замечает, как она нежно поглаживает тыльную сторону его ладони, словно это может его как-то успокоить.       Похоже, её маленькая хитрость сработала. Часть напряжения уходит из плеч Майкла.       Постояв минуту, глядя в обеспокоенные глаза дочери, он опускается на колени в снег и протягивает вперёд свои большие руки, чтобы взять её личико в свои ладони.       — Да, я не плачу, Трейс. Не волнуйся за меня, я в порядке. Как ты?       — Всё хорошо. Дядя Тревор присмотрел за мной.       Аманда отворачивается и качает головой. На её тёмных волосах лежит снег.       — Хорошо. Это хорошо. — Майкл опускает руки и снова смотрит в могилу, на едва прикрытый гроб. Он сглатывает. — Мы должны пойти на одну маленькую вечеринку в доме твоей бабушки, а потом сможем пойти и забрать твоего брата, хорошо? Мы не останемся надолго.       Она кивает и снова обнимает отца за шею. На мгновение Майкл удивлённо смотрит на неё, а затем на его губах появляется глупая улыбка. Тревор, который знает, что сердце Майкла уже ожесточено, почёсывает нос, чтобы скрыть, что он и сам улыбается. Аманда уходит вслед за свекровью и пастором. Никто не окликает её и не просит подождать.       — Тревор сказал, что твой папа покинул нас, — говорит Трейси, и Тревор так залюбовался тем, как мило она произносит «Тревор» — мягкая «ф» вместо «в», — что только через мгновение понял, что именно она говорит. — И хорошо, — продолжает она с таким ожесточением, что Майкл откидывается назад, удивленно моргая. — Я хочу, чтобы он покинул нас.       — Трейси, — резко говорит он, — Никогда больше не говори ничего подобного, ты поняла меня? Никогда больше.       Теперь её очередь удивлённо моргать, но она сдерживает слёзы, отшатываясь от него.       — Прости, прости меня.       — Твой дедушка умер. Ты не должна радоваться, — Майкл встаёт и вытирает снег с колен, с отвращением качая головой. Тревор наблюдает за тем, как слёзы начинают катиться по щекам Трейси, и чувствует внезапный прилив неприязни к Майклу. Он понимает, понимает, что Майкл, вероятно, так сильно переживает потерю отца и пытается понять, как ему реагировать на это, что сам не осознаёт свои слова. Однако это всё равно не оправдание для того, чтобы обижать Трейси. Она заслуживает гораздо большего, чем грубые слова отца.       — М, чувак. Оставь её в покое.       — Не надо, Тревор. Просто не надо. Ты не имеешь права забивать голову моей дочери всякой ерундой.       — Эй, всё было не так. Ты должен контролировать свой ёбан… свой чёртов нрав, когда твоя дочь рядом.       Ему хочется сделать Майклу больно и сказать, что если он не будет осторожен, то станет таким же, как его покойный отец, который кричит на детей — но один взгляд на лицо Майкла убивает эту мысль: тот смотрит на землю и дышит так тяжело, что его грудь вздымается, и каждую секунду его глаза возвращаются к гробу. В его зрачках таится предчувствие собственной смерти.       Вместо того чтобы причинить ему боль, Тревор внезапно и отчаянно хочет обнять его. Его пальцы сгибаются. Он не двигается к своему лучшему другу.       — Тебе нужно… — говорит Майкл, тяжело дыша через нос, — держаться подальше от моей дочери. Ей не нужно такое влияние.       Тревор подходит к нему и протягивает руку вперёд, чтобы положить на плечо.       — М. Майки, перестань. Посмотри на меня. Я просто… Я не пытаюсь повлиять на неё, ясно? Мы просто немного поговорили. Я понимаю, что тебе сейчас больно, но это не моя вина, и не вина Трейси — так что прекрати.       Майкл не смотрит на него, но не отстраняется — а это уже что-то. Тревор сжимает его плечо и чувствует, как оно напрягается.       — Я знаю, — бормочет Майкл. Он проводит руками по лицу, — Я знаю. Прости, Т. Просто мой отец, он просто…       — Я знаю. Правда. Всё в порядке.       Майкл наконец отстраняется от него и смотрит на Трейси. Слёзы уже прекратились, но она всё ещё выглядит нервной, пока отец не наклоняется и не берёт её на руки.       — Прости, — шепчет он ей в волосы, — прости меня, Трейс. Я не хотел на тебя сердиться.       — Я хочу к маме, — отвечает она.       Он целует её в макушку и направляется в сторону церкви.       — Хорошо, — говорит Майкл со вздохом. Тревор смотрит на то, как они уходят, и следует за ними, не оглядываясь на свежевырытую могилу.       ---       Оказывается, Майкл действительно хочет, чтобы Тревор остался.       Тревор оттаскивает его в сторону, прежде чем они снова садятся по машинам. Он держит Майкла за локоть, а тот смотрит на него измученными глазами, держа дверь машины открытой для жены и ребёнка.       — Да? — спрашивает он.       — Я тебе больше не нужен, верно?       — Что ты имеешь в виду?       — У твоей мамы. Я тебе там не нужен. У тебя есть Аманда.       Майкл захлопывает дверь внезапно задрожавшей рукой. Он проводит пальцами по лицу и по усталым морщинкам под глазами, по складкам на лбу.       — Я… — Он отворачивается. Смотрит в пол. Смотрит на машину и кладбище позади Тревора. — Т, пожалуйста. Я пригласил тебя сюда не просто так. Я хочу, чтобы ты был со мной. Я не думаю, что смогу встретиться с мамой в одиночку.       — Ты не один.       — А ты был один, — говорит Майкл, — Был. Когда мы ездили к твоей маме в тюрьму, ты был один, и я бросил всё тогда ради тебя. Всё, о чём я прошу, — чтобы ты хоть один день сделал то же самое для меня.       У Тревора всё горит внутри, и он уже готов огрызнуться, ударить, затолкать Майкла прямо в машину, но не может. Не сейчас. Не сегодня. Он разгибает пальцы и щёлкает языком. Он вдыхает. Выдыхает. Пытается сосчитать до десяти.       — Ладно, — бросает он в конце концов, — ладно. Конечно, приятель. Я помогу.       В глазах Майкла выражение облегчения. Всё становится на свои места, и они садятся рядом в машину, которая везёт их к дому миссис Таунли. Аманда играет со своими волосами и смотрит в окно, а Трейси засыпает у неё на коленях. На переднем сиденье едет какой-то дальний кузен Таунли, время от времени затевая с Майклом светскую беседу, которая затихает после нескольких вежливых отрывистых вопросов.       Они приезжают вовремя и до нескончаемых волн ближайших к семье скорбящих. Майкл благодарит кузена коротким рукопожатием и ведёт всех внутрь дома своего детства. Его тело затекло от тяжести.       Тревор переступает порог дома и старается не смотреть по сторонам.       Это место так присуще Майклу, так неотъемлемо от всего, чем он был, есть и будет, и всё же оно совсем не такое, как Тревор себе представлял. Он всегда знал, что Майкл не из богатой семьи, но предполагал, что здесь будут красивые ковры, семейные портреты на стенах и коллекция моделей машин его отца на камине. Он представлял себе, как мистер Таунли устраивается перед телевизором с пакетом чипсов, а миссис Таунли готовит ужин на кухне, полируя гранитные поверхности и желая, чтобы её сын наверху сделал музыку потише.       Вместо этого дом маленький, приземистый и совсем не похож на те трейлеры, в которых вырос Тревор. На стене висит пара фотографий. Они сделаны на свадьбе мистера и миссис Таунли, за несколько лет до зачатия Майкла. Здесь нет никаких следов Майкла — кроме пальто, которое он набросил на спинку старого потёртого дивана, и крошечного трофея в углу, который, как полагает Тревор, принадлежит ему в дни футбольной славы. Трейлер завален бумагами — счетами, бесконечными счетами и газетами — и трофей привлекает внимание Тревора только тогда, когда на него падает свет.       Он моргает, и всё снова исчезает на заднем плане.       Миссис Таунли входит в парадную дверь. Майкл не смотрит на неё — вместо этого усаживает Трейси на диван и разговаривает с ней тихим голосом, а Аманда подходит и обнимает женщину за плечи.       — Пойдём, — успокаивающе говорит она, ведя её на кухню, — я приготовлю тебе кофе.       — О. О, хорошо, дорогая. Спасибо. Спасибо.       Они вместе исчезают на кухне, миссис Таунли всё время фыркает. Кузен Майкла неловко следует за ними, и как только он уходит, Тревор бросается на диван рядом с Трейси. Его тело едва оправилось от побоев, полученных на прошлой неделе; он вздрагивает, когда Трейси прислоняется к нему, прижимая локоть к нежному месту на ребрах.       Майкл сидит на полу перед ними. Теперь он выглядит покорённым, снова опустошённым; скрестив ноги, он незаинтересованно оглядывается по сторонам, переводя взгляд с цветов и открыток на журнальном столике на тапочки отца, всё ещё спрятанные под диваном. Трейси играет с подолом своего чёрного бархатного пальто. Она напевает себе под нос, и этот милый девичий звук наполняет комнату и заполняет голову Тревора, пока он не начинает ёрзать.       Ему хочется протянуть руку и утешить Майкла, или встать и выбить окно, или ещё что-нибудь, но вместо этого он просто жуёт губу и спрашивает:       — Ты в порядке, Майки?       — Я в порядке, — устало отвечает Майкл. Он неловко потирает руки. — Я в порядке. Не беспокойся обо мне.       Наступает пауза, во время которой Тревор не очень-то ему верит, и Трейси вздыхает, покачивая ногами. Майкл поднимается со своего места и криво улыбается ей, беря в руки один из её ботинок и слегка встряхивая его.       — Мне нужно в одно место, — говорит она просяще, широко раскрыв глаза, и Тревор замечает, как она скрещивает ноги. Он быстро отодвигается от девочки.       — Ванная рядом с кухней, — говорит Майкл. — Иди туда, куда мама ушла.       Она кивает и спрыгивает с дивана. Перед тем как уйти, Трейси быстро целует отца в щёку, а затем бросается вслед за мамой. Тревор смотрит ей вслед. Так легче — смотреть на неё, а не на своего грузного лучшего друга, который опустился на диван, ссутулившись так низко, что кажется, будто он хочет провалиться в диван целиком. Его бедро прижимается к бедру Тревора, и тот ненавидит себя за то, что сейчас замечает это.       — M…       Майкл вздыхает так тяжело, что Тревор сразу замолкает. Он просто наблюдает за тем, как тот зарывается головой в свои ладони и вздрагивает всем телом. Тревор не может этого понять. Он знает Майкла, правда знает; он должен был подумать, что тот будет бегать по комнате, ликуя при мысли о том, что его отец будет гнить вечно, гореть в аду. Тревор знает, что именно так бы отреагировал он сам, а они оба не так уж сильно отличаются друг от друга.       Тревор оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что Трейси не прокралась обратно в комнату, а затем быстро целует Майкла в плечо. Майкл снова вздыхает.       — Мне очень жаль, чувак, — лжёт Тревор.       — Спасибо. Но со мной всё в порядке. Я просто вымотался. Я не сомкнул глаз прошлой ночью.       Тревор тоже не спал. Он остался в гостевой комнате в доме Майкла, изо всех сил стараясь не слушать ни стонов, ни шёпота, ни споров, которые могли доноситься из комнаты Майкла и Аманды. Матрас был жёстким, но голова не давала ему уснуть до рассвета. Всё, чего ему хотелось — это немного метамфетамина или даже травки, но в доме были Трейси и Джимми, а даже у него есть границы.       Всего пара, но тем не менее.       Они сидят так некоторое время. Тревор прижимает голову к плечу Майкла, а тот продолжает смотреть в пол. Тонкие волоски на затылке Майкла не дают Тревору покоя; он пересчитывает их, словно звёзды — из которых любит каждую так, как никогда не любил целые созвездия.       Тревор может только представить, что вспоминает Майкл, впервые за много лет оказавшись здесь. Он не так часто рассказывает о своём детстве, не считая восторгов по поводу того, что когда-то был любимым квотербеком. Но когда он пьян или под кайфом — или и то, и другое — он выплёскивает всё наружу. Однажды он рассказал Тревору, как наговорил маме гадостей, а отец в ответ прижал его к себе и отшлёпал тапочкой по бёдрам. Он признался, что в шестнадцать лет пришёл домой пьяным и половину лета ему не разрешали выходить из своей комнаты. Однажды он прошептал Тревору в волосы, когда они лежали, переплетясь, на кровати, как толкнул отца и после был вынужден ехать в травмпункт со сломанным запястьем.       Тогда — и сейчас — Тревор был полон такой ярости к мистеру Таунли, что она грозила поглотить его. Он хотел убить человека, который посчитал, что можно тронуть пальцем такого гениального сына — почти так же сильно, как и своего собственного отца, который посчитал, что можно тронуть такую гениальную жену.       Но теперь этот дьявол мёртв и исчез навсегда, и никогда в жизни не причинит вреда ни одной живой душе. Тревор в полном восторге. Он не может понять, почему Майкл выглядит таким разбитым.       Словно услышав мысли Тревора, Майкл поднимает голову. Его глаза, к счастью, всё ещё сухие.       — Прости, — говорит он, как будто они не сидели в тишине целую вечность, — прости, парень. Я ужасный хозяин.       — Ты не должен быть никаким хозяином, и ты это знаешь.       — Я знаю, я просто… — Майкл качает головой. Он дарит Тревору дрожащую улыбку. — Я очень ценю то, что ты здесь.       Тревор не говорит ничего душещипательного в ответ, просто толкает Майкла локтем и слегка усмехается, но этого достаточно. Это снова успокаивает их.       Дом начинает заполняться членами семьи. Входят пожилые, старые и ужасно молодые. Есть и несколько малышей, с которыми Трейси робко идёт играть, несмотря на чёрную одежду и влажные от слёз глаза. Миссис Таунли выходит из кухни немного пьяной, и Аманда поддерживает её, бросая при этом усталый взгляд на мужа. Тревору почти жаль её.       В конце концов в крошечный домик втискивается около двадцати пяти человек семейки Таунли и их друзей. Майкл пристроился в углу у своего наполированного трофея и с кислым выражением лица наблюдает за всеми, а Тревор преданно стоит рядом с ним, неловко дёргаясь в своём тёмном костюме.       Больше всего его удивляет Аманда: пока миссис Таунли плачет и предаётся воспоминаниям со своей семьёй, Аманда берёт на себя обязанность носиться вокруг и следить за тем, чтобы у каждого был напиток, сэндвич или место, где можно присесть, если это необходимо. Она — любезная хозяйка, и вскоре все уже удобно расположились, а некоторые даже улыбаются.       Тревор не замечает, как один громоздкий дядя Майкла наблюдает за ней, когда женщина протискивается мимо него — и его взгляд устремлен на её задницу.       Он не говорит об этом Майклу, только не сегодня. Вместо этого он приносит им две бутылки вина и пару бокалов и говорит о делах. У них запланирована хорошая работа в Южном Янктоне, над которой Лестер трудился последний месяц, и с неё они уйдут с неплохим кушем. Он восторженно болтает об этом и предлагает Майклу после этого уехать куда-нибудь в сладкое и жаркое местечко, чтобы отвлечься. Майкл рассеянно кивает.       —Думаю, отпуск был бы неплох, — признаёт он после долгих уговоров, — но ты-то что будешь делать?       — Я вполне способен прожить жизнь без тебя, Майкл, — говорит Тревор, закатывая глаза. Он даже тронут тем, что Майкл вообще думает о нём. — Полагаю, я более чем доказал это после ваших различных… экскурсий за последние несколько лет.       Он смотрит на Аманду, когда говорит это, и Майкл тихо смеётся, и кровь приливает к его щекам.       — Конечно, доказал. Кого я обманываю?       — Да, не такой уж ты и особенный, жирный уродец.       — Засранец.       — Это точно.       Тревор скрещивает руки на груди, опираясь на стол позади них и осматривая комнату. Семья Таунли тоже не такая уж и особенная. Есть несколько человек, которые так сильно напоминают ему Майкла, что на них даже странно смотреть. У некоторых приятные лица, красивые улыбки или умение владеть словом, что явно завораживает остальных, но большинство из них выглядят довольно средне. Странно, что среди них есть такой наглый дерзкий человек, как Майкл, готовый ограбить мир во всём его великолепии.       — Значит, ты не разговариваешь ни с кем кроме меня.       Майкл тоже прислоняется к столу и бросает на Тревора косой взгляд.       — Чёрт, Т. Вокруг да около ты не ходишь.       — Просто спрашиваю. Это же твоя семья.       — Да? Впервые, блядь, об этом слышу.       — Да уж, — фыркает Тревор, вспоминая заброшенные трейлеры и ленивых братьев и сестёр, — мне это знакомо. У тебя нет, что ли, каких-нибудь, ну не знаю, кузенов, которых ты любишь? Семья-то большая.       — Как я уже сказал, это не моя семья. Я завёл себе новую.       Тревор прекрасно понимает, что он имеет в виду Аманду и детей, но притворяется, что говорит про их разношёрстную компанию весельчаков.       — Мм. Мило. Теперь ты снимаешься в фильме под названием жизнь?       — Шёл бы ты нахуй.       — Как пожелаешь.       Приятно наблюдать, как глаза Майкла комично расширяются, а Тревор ухмыляется ему со всем пылом, на который способен. Они стоят так с минуту — Тревор со своим грязным взглядом и Майкл с красными щеками — и Тревор уже собирается не слишком деликатно предложить им пойти проверить старую спальню Майкла, когда перед ними возникает мужчина.       — Майкл, — говорит он рокочущим голосом, от которого Тревор щурится, — как же давно я тебя не видел.       — О, эм. Привет, дядя Уильям.       Голос Майкла нервный и какой-то побеждённый, как будто это кто-то, с кем он отчаянно не хотел встречаться. Мужчина выглядит как отец Майкла — или так думает Тревор, судя по фотографиям, — и он может только предположить, что это брат покойного. В его лице, голосе и поведении нет ничего от Майкла, но Тревор всё равно не может поднять на него взгляд.       В конце концов он видел, как тот пялился на жену его племянника.       — Мы с твоей тётей не думали, что когда-нибудь увидим тебя снова. Мы даже не знали, что ты женат. Эта твоя девушка заботится о тебе?       — Эта девушка?.. Ох. О, Мэнди, да, она замечательная. Она замечательная, она и дети.       — Дети? Никогда бы не подумал, что ты семейный человек. Я удивлён, — Уильям качает головой, а затем резко поворачивается к Тревору. — А вы кто? Откуда вы знаете моего брата?       — Я? — Тревор отталкивается от стола и встаёт во весь рост. Он намного выше этого не слишком впечатляющего мужчины, и смотреть на него сверху — одно удовольствие. — О, мне так никогда и не довелось…       — Он мой друг, — быстро добавляет Майкл.       Брови мужчины взлетают вверх, и он смеётся, громким уродливым смехом, который заполняет комнату, словно рой ос.       — А, один из наших друзей с севера, да? Как тебя зовут, сынок?       — Меня зовут Тревор, — отвечает он сквозь стиснутые зубы, — и я не…       — Скажи мне, Тревор, ты когда-нибудь играл в наши национальные виды спорта? Я знаю, что ваш народ любит хоккей, но ты когда-нибудь пробовал свои силы в футболе? Мой племянник в своё время был чемпионом.       Уильям так сильно хлопает Майкла по плечу, что тот едва не падает. Тревор уже готов оттащить его, но Майкл бросает умоляющий взгляд, который заставляет его оставаться на месте и вести себя прилично, и ему приходится довольствоваться тем, что он просто стискивает зубы и смотрит в другую сторону. Неважно, что ему сегодня больно. Неважно. Это не его момент. Он здесь в качестве наблюдателя и помощника, а не для того, чтобы устраивать сцены.       Он случайно прикусил язык, но резкая боль как бы помогает ему. По крайней мере, кто-то страдает.       — Я бы не сказал, что был прямо-таки чемпионом, — говорит Майкл.       — Не скромничай. Пока мой мальчик не получил футбольную стипендию, я думал, что ты станешь лучшим, что когда-либо было у этой семьи. Я всегда говорил брату, что это такой позор, что он позволил тебе уйти из команды.       Майкл краснеет, как школьник перед своей первой пассией. Он отворачивается и смотрит на Тревора, сильно сжимая челюсть.       — Папа никогда не приходил ни на одну из моих игр.       — Он гордился тобой. Тогда, по крайней мере, — качает головой Уильям.       — Он никогда не говорил мне об этом.       — Ну же, сынок, не будь ребёнком. Ты уже взрослый мужчина, — Уильям морщит нос, глядя на бокал в руке Майкла. — Хотя, должен сказать, вы двое пьёте вино? Может, я всё-таки ошибаюсь — и ты не мужчина.       Он снова громко смеётся. Мозг Тревора грозит взорваться от назойливого звука и пьянящего алкоголя, и он прижимает ладонь ко лбу, зажмуривая глаза. Он хочет ударить этого человека. Он хочет причинить ему боль. Он хочет вырвать зубами его яремную вену и впечатать его голову прямо в ковёр. Он хочет убить, он хочет убить, он хочет причинить боль, он хочет уйти…       — Т? — зовёт Майкл, и Тревор открывает глаза, чтобы увидеть, что двое мужчин смотрят на него с одинаковыми выражениями замешательства на лице. — Э-э… всё в порядке, чувак?       — Похоже, твоему другу вино в голову ударило, — снова хохочет Уильям, от души хлопая Тревора по плечу.       — Ничего мне не уд…       Ещё один взрыв ярости в его нутре, ещё одна острая боль в голове. Он снова прикусывает язык, и на этот раз до крови.       — Мне нужен воздух. Уйди с дороги, старик.       — Эй… — начинает Уильям, но Тревор протискивается мимо него.       Он не соврал, что ему нужен воздух, потому что он чувствует себя так, будто задыхается. Но он уходит, чтобы не засунуть кулак в горло дяде Майкла, пока тот не схватится за своё больное сердце.       Трейси пытается привлечь его внимание, когда он проходит мимо неё, но пока Тревор игнорирует её; она со здоровыми и счастливыми людьми, а не с человеком, который хочет убить, которому нужно сделать что-то, что причинит боль первому попавшемуся человеку. Он не хочет знакомить Трейси с этой стороной её названного дяди и не хочет проливать кровь на похоронах отца Майкла. Это случится позже, на следующем задании. И да поможет Бог тому, кто встанет на его пути.       Ему удаётся добраться до входной двери, не втягиваясь в игры Трейси или чьи-либо разговоры, а когда он оказывается на улице, то вдыхает огромный глоток свежего воздуха и захлопывает за собой дверь с большей силой, чем это необходимо. Домик с тонкими стенами сотрясается от этого.       Снег всё ещё идёт. Тревор в своём тонком костюме дрожит.       Он здесь не для того, чтобы любоваться тем, как красиво падают снежинки или как звёзды выглядывают в просветах между облаками. Кроме того, у него так кружится голова, что он не в состоянии сейчас оценить даже самую очевидную красоту. Ему нет дела ни до искусства, ни до снегопада, ни до неба, ни даже до тех, кто дорог ему. Ему горячо, его мозг и сердце так раскалены, и всё внутри болит. Эта боль напоминает ему, что нужно контролировать себя.       Не сегодня. Сегодня он не может этого сделать.       Вместо этого он закуривает сигарету. Он курит почти каждый день с тех пор, как его избили, и в последнее время это меньше связано с Майклом, а больше — с тем, как дым смягчает горло и успокаивает его, когда он выпьет слишком много. Он ещё не сказал об этом Майклу — он ещё не готов к тому, чтобы открыть эту банку с червями, и не хочет бить своего лучшего друга за то, что тот назвал его лицемером — но в этом нет ничего постыдного. Он вообще мало чего стыдится.       Сигарета помогает, и вскоре Тревор выбивает окурок из-под ботинок в снег и прикуривает другую.       Он чиркает зажигалкой как раз в тот момент, когда открывается входная дверь. Он поворачивается, и сигарета болтается между губами. Тревор ожидает увидеть Майкла или, может быть, Аманду, но вместо этого только удивлённо моргает.       — Миссис Таунли?       Женщина не отвечает. Она слегка пошатывается под тяжестью выпитого и захлопывает входную дверь почти так же сильно, как Тревор. Её щеки испачканы тушью, сливовая помада на зубах, а грудь вздрагивает от рыданий. Тревор наблюдает, как она чуть не падает со ступенек в снег.       Если бы это была не эта женщина, которая родила Майкла, а потом игнорировала его все детские и подростковые годы, Тревор мог бы почти пожалеть её. Он мог бы даже помочь ей, когда она немного поскользнулась.       — Эй, вы со мной? Миссис Таунли?       — Мм? — она оглядывается по сторонам и даже протягивает свои большие руки в поисках источника шума. Когда её покрасневшие глаза останавливаются на нём, им требуется мгновение, чтобы сфокусироваться. — О. Это… это ты. Мой сын, вы моего сына…       — Друг, — заканчивает за неё Тревор.       — Друг, — соглашается она. Женщина замирает и смотрит на свои ноги, на то, как её каблуки проваливаются в тонкий слой снега, словно нож в масло, — Ты… эм. Ты его друг. Ты Тревор.       — Ага.       Она роется в кармане в поисках своей пачки Camel Lights. Когда она зажигает сигарету и зажимает между пальцев, то направляет её на него, как оружие, и глаза становятся всё острее и острее, пока, наконец, не видят его.       — Ты Тревор. Ты как-то звонил мне домой.       Тревору приходится задуматься, но он вспоминает, конечно же, вспоминает, как они с Майклом провели некоторое время порознь, чтобы навестить свои семьи. Он помнит, как искал свою собственную мать в их трейлерном парке и не нашел её, помнит, как позвонил Майклу и услышал, что тот уже устал от своей собственной. У Майкла была его мать, но он её не любил, а она, совершенно очевидно, не любила его. Тревору хочется встряхнуть их обоих, и сказать, что они не знают, как им повезло.       — Ну да, звонил. Это проблема?       Её брови сошлись на переносице:       — Прости? Не смей говорить со мной в таком тоне.       — Я буду говорить с тобой, как захочу. Мне плевать, смею я или нет.       — Ты на похоронах моего мужа.       Она испускает жалкий всхлип. Тревор делает шаг к ней и видит своё отражение в водянистых глазах. Он видит и её прошлое, как она игнорировала то, с какой жестокостью её муж обращался с их сыном, видит, как Майкла, должно быть, задевало, когда его били снова, снова и снова. Он знает, как ему было больно в том возрасте.       — Думаешь, мне не похуй на него? Я рад, что он мёртв. Надеюсь, он сгниёт в аду.       — У тебя нет права говорить такие вещи. Никакого права. Ты никогда не знал его. Ты даже не встречался с ним.       — Я знаю о нём достаточно. Я знаю достаточно о тебе, — он делает ещё один шаг к ней. Она не вздрагивает, а смотрит на него с удивительной трезвостью. Её сигарета догорает. — Я знаю, что он сделал с Майклом, и я знаю, что тебе было наплевать на это. Всегда было всё равно.       Если бы Майкл мог это слышать, он мог бы встать на защиту мамы или поддержать Тревора, но в любом случае это не имеет значения: Тревор сделал всё так, как хотел. Он пьян от одной бутылки вина, и не важно, что эта женщина говорит в свою защиту или как пытается выкрутиться. Она бросила своего сына даже когда он был маленьким. Она и вполовину не та мать, которая есть у него.       — Кен никогда… Кен никогда бы… Он делал то, что должен был. Он делал только то, что должен был, и посмотри, во что Майкл превратился. Всё было бессмысленно, — она яростно смотрит на него. Её глаза испепелили бы его, если бы могли, — В конце концов, он встретил тебя, и ты, чёрт возьми, погубил моего мальчика.       Тревор подаётся вперёд. Его наполовину сгоревшая сигарета всё ещё зажата в пальцах. Другая его рука ложится на плечо женщины. Она врезается спиной в стену дома, снег падает с крыши прямо на короткие тёмные волосы, и Тревор смеётся. Он смеётся прямо ей в лицо, даже когда она издает пронзительный крик.       Желание причинить боль и убить вернулось — вернулось сильнее, чем когда-либо прежде — и это будет она, это должна быть она, она заслужила это, должна умереть, должна…       Она вздрагивает. Женщина выглядит испуганной.       В её лице он видит свою мать.       И Тревор отпускает её.       Миссис Таунли облегченно вздыхает, когда он отходит. Тревор и слова не может сказать и почти ошеломлён собой; сейчас он напоминал себе своего отца. Он начинает становиться тем человеком, который впечатывает матерей в стены, причиняет им боль и терроризирует их. Он — чудовище самого худшего сорта.       Его ненависть к себе сгорает вместе с гневом, смешивается с ним. Он снова поглощён. Она плачет.       — Я… я…       Из дома доносится крик. Извинения Тревора замирают на его губах, в то время как губы миссис Таунли начинают дрожать. Он понимает, что один из этих голосов — голос Майкла. Майкл в беде, и жар в животе Тревора снова обретает цель. Его желания властвуют над ним. Он силён как никогда.       — Убирайся отсюда, — шипит миссис Таунли — видимо, она хочет уйти совсем, но Тревор лишь качает головой и распахивает входную дверь.       Это не та кровавая бойня, которую он ожидал увидеть, но всё достаточно ужасно. Трейси и другие дети плачут, Аманда с бледным лицом смотрит на свою дочь, а в углу Уильям кричит в лицо своему племяннику, забрызгивая его слюной и разглагольствуя о том, что он не уважает своего мёртвого отца. Майкл кричит в ответ рваным, надрывным голосом.       Тревор долго смотрит на них. Уильям хватает Майкла за лацкан его дорогого костюма и сильно трясёт его, а Тревор оглядывается по сторонам в поисках кого-нибудь, кто мог бы вмешаться, не содрав бы скальп с черепа Уильяма.       — Тревор, — умоляюще говорит ему Аманда, и большего ему не требуется.       Он бросается к ним, пробиваясь сквозь небольшую толпу. Раздаётся несколько криков, которые он игнорирует, чтобы оттащить Уильяма назад, обхватив его за шею. Глаза Майкла светятся благодарностью, и он протягивает руку, словно желая помочь. Однако Тревор справляется. Он наконец-то позволяет себе сдаться.       Мужчина борется. Он не маленький, в конце концов, и вкладывает все силы, которые только может, но Тревора это не волнует. Этот человек мог бы весить и триста фунтов чистой мускулатуры, но он не вышел бы из этой схватки победителем. Внутри Тревора живут демоны, способные повалить любого.       Мужчина бьётся как бык, и Тревор едва не выпускает его. Только угол наклона позволяет ему удержаться — его рука, обхватившая шею Уильяма, удерживает его на месте, и щёки его неуклонно становятся ярко-красными.       — Отпусти меня, ёбаный ты маньяк!       Эти слова разжигают его ещё больше, и он со смехом вдавливает сигарету прямо в щёку Уильяма, так сильно, что тот кричит и бесполезно хватается за руки, запястья, кисти Тревора. Его ноги стучат по полу, в итоге пиная Майкла, чьи благодарные глаза только больше расширяются. Он опускает руки и просто смотрит.       — Наслаждайся, маленький ты кусок дерьма! — Тревор шипит на ухо Уильяма. Он крутит сигарету, пока она не оставляет след — идеально сформированный волдырь. — Может быть, в следующий раз ты не будешь бить больше своего веса, а?       Две пары рук обхватывают Тревора, оттаскивая его в сторону. Удар попадает ему в живот, и он падает на колени, прижав одну руку к животу, и наблюдает, как двое кузенов Майкла помогают отцу подняться на ноги. Самый высокий и красивый, должно быть, — тот, у кого футбольная стипендия. А тот, что помоложе, с железными кулаками, повалил Тревора на землю.       — Ты в порядке, пап?       Их отец вздрагивает и осторожно потирает щёку. Тревор смотрит на него с пола. В комнате царит тишина и страх, нарушаемые лишь тяжёлым дыханием двух мужчин. Они не смотрят ни на кого, кроме друг друга.       — Я… я в порядке. Я буду в порядке, как только сломаю этому ублюдку его чёртову шею.       Уильям делает шаг вперёд. Он убирает руки от лица и закатывает рукава, а его рот складывается в мрачную и решительную линию. Его сыновья стоят по обе стороны от него, глядя на Тревора, и все трое представляют собой почти впечатляющий триптих запугивания, над которым тот может только посмеяться.       — Ты правда думаешь, что уделаешь меня?       — Нет, Тревор, я так не думаю. Я знаю. Я надеру тебе задницу так сильно, что ты побежишь к своей мамочке.       Меньше секунды у Тревора уходит на то, чтобы подняться, и он упирается лицом прямо в лицо Уильяма.       — Скажи это ещё раз. Только попробуй, блядь, сказать это ещё раз. Я вырежу тебе язык прежде, чем ты доберёшься до второго слова.       Уильям сжимает кулаки и отступает назад. Он собирается ударить — Тревор знает, что это так. Лицо Тревора уже болит от предвкушения, и он готов отомстить. Этот человек не уйдёт из этого дома живым.       — Тревор! — раздаётся негромкий крик, и сквозь толпу пробивается решительная Трейси Таунли. Она мчится к нему на полной скорости и хватается за ногу, обнимая его. Её дядя замирает и смотрит на девочку сверху вниз. Кулак всё ещё глупо поднят.       — Трейси! — шипит Аманда. Тревор бросает на неё взгляд: она выглядит болезненно, лицо её странного зелёного цвета. Её руки трясутся. — Трейси, немедленно иди сюда!       — Вы злые! — Трейси кричит на Уильяма и его сыновей. — Вы все злые! Оставьте Т в покое! Прекратите!       — Трейси, пожалуйста. Вернись!       Уильям наконец опускает кулак. Он поворачивается к Майклу, беспомощно смотрящему на дочь, дядю, жену и лучшего друга, как будто кто-то собирается крикнуть: «Сюрприз!» — и закончить эту битву за него. Когда все умолкли, он прочищает горло и говорит:       — Если ты хоть пальцем тронешь Тревора, дядя Уильям, клянусь…       — Заткнись. Заткнись, мать твою, — Уильям качает головой и диким жестом показывает на одну из фотографий на стене, где изображён одетый в костюм мистер Таунли, обнимающий свою новоиспечённую жену. — Твой отец сейчас вертится в могиле, зная, что ты позволяешь своей дочери общаться с подобным отродьем. Неудивительно, что он постоянно рассказывал мне о том, как ты его позоришь, как он желал, чтобы у него вообще не было сына, как он предпочёл бы, чтобы ты умер, чем возвращался домой и бесчестил его, как…       Остальное, по крайней мере для Тревора, происходит словно во сне.       Был один ужасный момент, когда Тревор смотрел на Майкла и видел сломленного человека. Он не из тех, кто вздрагивает от слов или заботится о том, что на него кричат. Он из тех, кто в ответ ещё громче кричит, пускает в ход кулаки или придумывает умное ответное слово, которое звучит слишком похоже на цитату из тупого фильма. Тревор часто наблюдал его в ярости, особенно защитной; и видеть, как Майкл стоит и смотрит на дядю с расширенными глазами, бледный и с выражением опустошённости на лице — ну что ж. Вот и всё.       Трофей на столе снова загорается. Он ослепляет Тревора. Он заставляет его разум наполниться светом. Это именно та лампочка, которую он так долго искал.       С нежностью, которой он не испытывает ни к кому другому, Тревор осторожно отстраняет Трейси от себя. Девочка отходит без особого сопротивления, но не сводит с него глаз.       — Тревор? — тихо спрашивает она, и он кивает ей.       — Всё хорошо, Трейси. Всё хорошо.       Она тут же исчезает на заднем плане, становится бесцветной, и Тревор видит только сокрушённого Майкла. Он делает шаг вперёд с силой, которая застаёт всех врасплох — особенно кузенов, которые с удивлением отступают назад, и ещё больше — Уильяма, который с лёгким хлюпаньем приземляется на стол. Рука Тревора вырывается и находит трофей, не глядя на него. Его пальцы сжимаются на ручке, словно всегда должны были быть там.       С праведной яростью и оглушительным смехом он поднимает трофей высоко над головой и думает, что именно так на самом деле ощущается слава.       Первый удар металла о кожу похож на звук раскалывающегося фрукта.       Второй звук более влажный, более тяжёлый.       Третий заставляет крики дяди Уильяма прекратиться, а крики вокруг них — начаться.       Четвёртый… Четвёртый останавливает сильная рука, которая ловит запястье Тревора. Майкл вновь оживает и выходит на передний план. Всё вокруг стало таким красным и прекрасным. Майкл дрожит, и Майкл тоже прекрасен, и смех Тревора звучит так сладко в его собственном мире. Кажется, что прошло много лет с тех пор, как он чувствовал себя так спокойно.       — Что за хуйня, чувак? — спрашивает Майкл. — Какого хуя? Моя чёртова дочь здесь! Что ты творишь?       — Может, твоей дочери пора узнать, что некоторые люди заслуживают того, чтобы им заткнули рот!       — Может, тебе нужно, блядь, успокоиться, мать твою! Прекрати!       Тревор стряхивает с себя Майкла. Месиво, в которое превратилось лицо Уильяма, ясно вырисовывается перед ним, и он поднимает трофей, словно чемпион.       В отражении он видит толпу позади себя, испуганные лица семьи Таунли, выражения, которые подпитывают его. Он видит движение, золотистые волосы и маленькое, жалкое личико, принадлежащее единственному человеку в этой комнате, ради которого стоило остановиться. Он смотрит на Уильяма. Жжение в его нутре утихает, проносится, становится постыдным и уродливым.       Тревор опускает руку, и трофей с глухим стуком падает на пол.       Где-то в глубине комнаты раздаётся телефонный звонок — миссис Таунли, придя в себя, вызывает полицию. Грудь Тревора вздымается, когда он отворачивается от стонущего Уильяма. Трофей смотрит на него, забрызганный кровью, и даже отсюда он видит, как густые красные капли стекают по имени Майкла Таунли.       — Я…       — Не надо, — говорит Майкл, отходя от него. Слишком далеко, — Не смей.       Тревор уходит, отталкивая всех и вся с дороги. Он не ищет Трейси или её мать, не ищет Майкла, чтобы тот последовал за ним. Он просто толкает и идёт, толкает и идёт, и только оказавшись на улице просыпается от своего сна.       Тревор закрывает глаза. Он хочет оказаться в объятиях матери.       ---       По словам персонала из «Роксбери», номер двадцать семь занят на ночь мистером Сэмюэлем Аддамсом, довольно неряшливым молодым богачом, который заплатил заранее, да к тому же наличными.       Согласно правилам отеля, при оплате никаких вопросов возникать не должно. Тревор пододвинул скомканные купюры к девушке за стойкой регистрации и сказал, что он здесь по делам и только на одну ночь, и если с ним будут хорошо обращаться, он потратит чёртову кучу денег в баре отеля и ещё больше на обслуживание номеров.       Номер далеко не похож на унылые мотели и его дом рядом с домом Лестера, и это одновременно смущает и вызывает приятные чувства. Сбросив сумку и всю одежду у двери, он набирает себе слишком глубокую и горячую ванну, которая почти погружает его в сон. Из-за крови на его руках вода становится немного красной. Ему нравится этот цвет.       Лёжа в ней, Тревор думает о вечере, а пар от воды завивает его волосы. Зеркало тоже распаривается, и это к лучшему: он не хочет видеть себя сейчас. Он и в лучшие времена не хочет себя видеть.       Горячая вода ненадолго усмиряет его. Как только он выходит из ванной и облачается в пижаму, у него снова закипает кровь и мечутся мысли. Он думает только о собственном эгоизме, о том, как устроил сцену на похоронах отца Майкла, о том, как ужасно выглядела Трейси в отражении трофея, о том, как Майклу не хватило смелости дать дяде отпор, о том, как отец Майкла однажды избил его в этом самом доме, о том, как его собственный отец таскал его за уши за их трейлером и бил, пока мама не вышла и не закричала, чтобы он прекратил.       Он подошёл к шкафчику с напитками. Тревор заказал виски у стойки. Бутылка уже ждёт его. Одна рюмка ничего не даёт, две тоже, но к четвёртой у него уже плывёт голова. Это не слишком приятно.       Поэтому Тревор закуривает сигарету, подходит к окну и смотрит на снег. Он думает о Канаде и жизни у границы. Сигарета снова напоминает ему о Майкле и о том, как он отдалился от него после своей вспышки, и что-то, должно быть, поднимается в его желудке, потому что, не успев опомниться, он, спотыкаясь, идёт в ванную — но уже слишком поздно: его рвёт на прекрасный ковер. Тревора трясёт.       Он чувствует вкус виски, сэндвичей с лососем и Майкла. Он чувствует себя не столько пьяным, сколько уничтоженным.       «Роксбери», решает он, не место для него. Он в любой день согласится на грязь, пыль и здравый смысл, а не на этот обман.       Комната наполняется звуками чего-то странного, и ему приходится сдерживаться, чтобы не заплакать, только чтобы услышать — это звук, жужжащий у двери, грубо отрезвляет его. Он подползает к двери, расстёгивает сумку и смотрит на свой телефон.       Возможно, ему стоит разбить его. Это может помочь.       — Да? — отвечает он вместо этого. В трубке раздается долгий тяжёлый вздох. — Кто это?       — Это… это я. Майкл.       — Майкл? — переспрашивает Тревор. Его сердце почти останавливается в порыве подскочить к горлу.       — Ага.       Тревор всегда знает, что сказать, но сейчас он не может ничего придумать. Ему не стыдно, но он зол, и в основном на себя.       — Я не… я имею в виду, я… чёрт возьми, Майки, почему ты терпел всё это дерьмо? Почему ты не надрал ему задницу?       — Ты не дал мне ни единого шанса.       — Я сделал тебе одолжение.       — Ты разрушил мою жизнь, — устало говорит Майкл. — Трейси не переставала кричать целый час.       — Я не… Я не хотел, чтобы она…       — Просто, — Майкл делает паузу, и Тревор готов к этому — готов к тому, что ему скажут навсегда уйти из жизни под страхом смерти. Он вздрагивает в предвкушении. — Просто выйди на улицу, ладно?       — А?       — Я на парковке. Я хочу тебя увидеть.       — То есть ты хочешь меня убить?       — Нет. Если бы я хотел тебя убить, то не стал бы обставлять всё так очевидно. Просто спустись.       Майкл вешает трубку. Тревор сглатывает и встаёт. Он натягивает ботинки и халат, предоставленный отелем. Ткань белая, пушистая и нелепая, и это всё, о чём он беспокоится, пока идёт вниз по лестнице, через вестибюль и мимо встревоженных сотрудников.       — Я просто выйду покурить! — кричит он им, махая рукой. Никто не пытается его остановить.       Парковка находится за отелем, на дороге, где почти никто и никогда не ездит. Здесь припарковано всего четыре машины, и вряд ли их будут беспокоить, что вполне устраивает Тревора. Свежий снег хрустит у него под ногами, и он вздрагивает. Это не трейлерный парк, в котором он вырос, даже близко не он, но Тревор чувствует себя здесь так же плохо, как и дома.       Майкл прислонился к капоту своей машины. Его лодыжки скрещены, он нервно вертит ключи на пальце, пожёвывая уголок губы. Когда Тревор медленно приближается, он просто наблюдает за ним. Глаза его тёмные, куртка застёгнута до самого подбородка. Их освещает лишь пара уличных фонарей, и в мягком свете Майкл выглядит прекрасно, а Тревор замирает, когда понимает как сильно его сердце хочет — несмотря на то, что он сам себя наебал, возможно, навсегда.       — Ты выглядишь обеспокоенным, — замечает Майкл. Он говорит тихо, но его голос пробирает Тревора до самого позвоночника.       — Я не беспокоюсь.       — Ты плохо врёшь, Т.       — Я не вру, — продолжает Тревор. Он потирает руки и смотрит на небо, — я просто думаю, вот и всё. Теперь это преступление?       — Нет, — Майкл придерживает ключи, ловя их в ладонь. В выражении его лица есть что-то, что Тревор не может уловить, но, наверное, это может быть разочарование.       Он встаёт во весь рост и расправляет плечи.       — Если ты приехал, чтобы заставить меня извиниться, то зря. Как я уже сказал, я не вру. Ни тебе, никому вообще.       — Мм, — это всё, что говорит Майкл.       — Мне не жаль. Мне не жаль, что я набил морду этому дерьмовому тупому старику, который, вероятно, и своих детей избивал. Так же, как твой отец бил тебя.       Майкл бесстрастно кивает.       — Понятно.       — Нет, не понятно! Ты не понимаешь, Майкл. Ты никогда, блядь, не понимаешь. Ты можешь стоять и осуждать меня, но я сделал это ради тебя, и всё потому, что я единственный человек в твоей жизни, у которого хватит смелости постоять за тебя. Даже ты не можешь этого сделать! Без меня ты был бы никем.       — Верно.       — Мне жаль, что Трейси пришлось это увидеть, но знаешь что? Пошёл твой дядя нахуй. Нахуй твоего дядюшку-мудака и его детей-мудаков. Нахуй всю твою ебучую семью, и нахуй твоего отца, и нахуй моего отца, да, нахуй моего отца, нахуй его, нахуй его!       Он выкрикивает последнее слово, и ему чертовски приятно это делать. Майкл, однако, не выглядит впечатлённым. Он просто смотрит.       Немного сдувшись, Тревор сглатывает.       — Ты меня ненавидишь, да? Ты меня ненавидишь.       Майкл убирает ключи в карман. Он наклоняется, и Тревор хмурится, пока не понимает, что Майкл сгребает снег. Он выпрямляется и сжимает его в кулак. Выражение его лица абсолютно нейтральное, и прежде чем Тревор успевает спросить, в какую дурацкую игру он играет, снежок попадает ему прямо в лицо.       Он удивлённо выдыхает и застывает на месте от раздражения. Уголок рта Майкла подёргивается вверх.       Тревор бросает снежок в ответ.       Вскоре снег летит между ними шквалом, и сырость и холод даже не имеют значения, когда они смеются, как школьники, и кидаются снежками, чаще всего промахиваясь. Они замёрзли насквозь, и Тревор не может перестать ухмыляться так широко, что у него болят щеки. Фонарь отсвечивает на них оранжевым оттенком, а снег продолжает падать и покрывать их обоих.       Особенно большой снежок попадает в Тревора, и он падает с мягким звуком. Он лежит и позволяет тающему снегу впитываться в халат. Тревор вспоминает о том, что был дома, в снежные зимы до наступления холодов, и вытягивает руки, чтобы сделать снежного ангела.       Он часто создавал их в детстве, когда его мама ещё делала милые фотографии своих сыновей, играющих, как обычные мальчишки — и сейчас это заставляет его снова почувствовать себя приземлённым и нормальным. Он смеётся, глядя в небо, и наблюдает за ним, пока у него не перехватывает дыхание.       Майкл вскоре оказывается на нём. Тревор даже не замечает, потому что ощущение близости так напоминает ему о доме. Майкл сияет, его щёки и нос розовые, руки пробираются под халат, чтобы почувствовать тепло кожи сквозь пижаму, и, несмотря на холод, ощутить биение измученного войной сердца. Тревор обнимает Майкла за шею и притягивает к себе.       — Майкл, — шепчет он, и тот обхватывает его челюсть и целует так нежно, что Тревор полностью разрывается.       Они падают обратно на землю, когда парковка наполняется отвратительным звуком автомобильного клаксона. Майкл вскакивает с Тревора, как непослушный мальчишка, которого поймали за велосипедным сараем, и яростно вытирает рот.       Тревор полусидит, опираясь на локти и глядя на того, кто решил прервать лучший момент его жизни за последние месяцы.       Возле парковки скрипит по снегу машина, и из неё вылезает мужчина лет пятидесяти. У него наметился живот, руки, которые когда-то могли быть мускулистыми, с обвислой кожей, а отвращение на его лице заметно даже с такого расстояния. Тревор вздыхает и размышляет, кто там наверху и что он сам сделал такого плохого, чтобы заслужить это. Конечно, он грабит банки и убивает, но ему бы хотелось хотя бы одну ночь покоя, прежде чем Вселенная отымеет его по полной программе.       — Грёбаные пидорасы! — кричит мужчина им вслед, — неужели в вас не осталось ничего приличного? Держите свой чёртов разврат подальше от улиц Америки, Господи Иисусе. Я окажу миру услугу и избавлю вас обоих от страданий.       Майкл, покраснев до безобразия, подходит к нему.       — Закрой свой чёртов рот, или я закрою его за тебя. Ты умрёшь раньше, чем подумаешь о том, чтобы достать свой пистолет.       Рука мужчины дёргается у пояса. Это происходит так неожиданно и так резко, что Тревор, не успев подумать ни секунды, поднимается на ноги и бежит к нему.       — Я не боюсь трусишек, — смеётся мужчина.       Майкл достаёт из-за пояса пистолет и направляет его прямо ему в лицо, рука его тверда:       — Ты уверен?       Пока мужчина растерянно смотрит на Майкла широко раскрытыми глазами, Тревор решает, что не позволит другу запятнать свою душу сегодняшним вечером. Он уже проломил один череп и не боится проломить другой. Майкл — его, его, только его, и он не допустит, чтобы этот факт разрушился. Не сейчас, не тогда, когда он думал, что почти потерял его из-за того, что позволил Трейси увидеть кровь и насилие, не тогда, когда Майкл проделал весь этот путь, чтобы увидеть его, поцеловать его и любить его, несмотря ни на что.       Тревор заталкивает мужчину обратно в машину. Тот ударяется о капот и скользит по снегу, падая на задницу и ругаясь.       — Ты не хочешь этого делать, — говорит мужчина, пытаясь встать, и Тревор снова толкает его.       — Вообще-то, я думаю, что хочу, — хохочет Тревор, обхватывая пальцами дверцу машины сверху, — Ты ещё пожалеешь, что проехал мимо нас, клянусь.       — Тревор, — предостерегающе говорит Майкл — но уже слишком поздно: выбор сделан, неизбежное должно случиться. Тревор упирается ботинком в грудь мужчины и прижимает его, откидывая голову назад. Он захлопывает дверцу, и леденящие кровь крики мужчины оседают у него в животе, как самые приятные наркотики в мире.       Он хлопает ею снова. И ещё раз. И опять, опять, опять, опять, опять…       Тревор не осознаёт, что смеётся, пока не прекращается этот странный шум, это жужжание, пока Майкл не валит его обратно на снег, и смех резко прекращается. Он падает назад и делает ещё одного снежного ангела — раздавленного, неправильной формы.       Упавшего, упавшего так далеко, что когда голова Тревора ударяется о лёд, он видит кровь, которая окрашивает идеальный нетронутый снег в ярко-красный.