Когда Луна встретила Солнце

Уилл гуляет по лесу, перекинув через плечо небольшую сумку, в ней болтается тяжелый дневник, один из последних, что он ведёт уже полтора года. Дневник бьётся о бедро при ходьбе, ударяясь острым краем, Уилл освобождает в сумке место, нащупывая перочинный ножик среди прочего. Снег здесь собирается кучкой вокруг корней деревьев, укрывая их от холода, а вот на земле он остается лежать клочками, образуя залысины — там растут вересковые первоцветы: маленькие цветочки, сумевшие побороть непогоду. Уилл приседает возле одного такого пучка, отрезая ножом немного. Эти цветы, конечно, красивые — напоминание о том, что пришла весна… Но они совершенно бесполезные. Он засушит их и добавит куда-нибудь ради украшения. Он вдруг слышит тихую мелодию, нежную и робкую, чувствует, что кто-то щекочет его кончик носа, пролетая мимо. Уилл поворачивает голову вслед, натыкаясь на маленьких фей, летящих ворохом. Феи, размером с дюйм, похожи на искорки. Их полёт нестабильный, малышек мотает то в одну сторону, то в другую. А эта мелодия, шипящая, словно газировка в стакане, оказывается тихим смехом. — Пойдём! Пойдём! Пойдём с нами… — феи начинают жужжать похлеще пчёл, неугомонные. Одна снова подлетает к Уиллу, цепляясь за кончики его волос, а он машет рукой, пытаясь отогнать её. — Ведьма! Ведьма… Ведьма! — Какая я вам ведьма, — Уилл фыркает, засовывая цветы между страницами дневника, а ножик убирает в карман. Он терпеть не может, когда его называют ведьмой, потому что это — прозвище исключительно женское. В их роду, по маминой линии, только женщины обладают магией. И то через одну. — Самая настоящая ведьма, — говорит Джун его матери, когда Уиллу исполняется семь лет, он ходит в первый класс всего пару месяцев, а учителя уже отчитывают его за поведение. — Тётя, — Джойс закатывает глаза, закуривая новую сигарету, она устало ходит по кухне, пока бабушка сидит за столом и подмигивает Уиллу одним глазом. — Мы уже говорили с тобой об этом, не надо втягивать Уилла, пожалуйста! Бабушка обиженно смотрит на неё, постукивая по кружке с травяным настоем кончиками пальцев, отчего звенят все её кольца с камнями и печатками. Уилл сидит рядом — у него красные от слёз глаза, опухший нос и дурацкая стрижка под горшок. Джонатан тихо возится с паззлами, пытаясь вовлечь младшего брата в игру. — А ты подумать не могла, что ему нравится? — Джун ехидно ухмыляется. — Уильям, ну-ка! Скажи, тебе нравится учиться у бабушки ремеслу?.. — Тётушка… — Джойс вздыхает, качая головой. — Ты его подстрекаешь. — Уильям! — настойчиво зовёт бабушка. Уилл вытирает глаза кулачками, хмурит брови и уверенно кивает. Конечно, ему нравится! Бабушка пусть и строгая, пусть и колотит его время от времени, и заставляет учить тонны бесполезной на первый взгляд информации, но она показывает ему, как делать разные фокусы. Как управлять магией, которая в нём пока что едва вспыхивает, как плохая спичка. — Милый, — Джойс подходит к Уиллу, потрепав его по волосам, а другой рукой взъерошивает прическу Джонатана, заставляя того ярко улыбнуться. — Я очень рада, что у тебя нашелся такой талант… Необычный талант. Но ты не можешь так поступать с другими детьми. — Чёрт тебя подери, Джойс! — Бабушка выпускает хриплый смешок, она всегда так делает, протягивая дерзкое «Ха!» — как предъявление. — Ну пульнул он тому мальчишке ложкой в лоб, большое дело, может у хулигана мозги на место встанут… Если ж там есть чему вставать. Бабушка смеется, её плечи, укутанные шалью, трясутся от смеха, утробного и басистого, как у старой укающей совы. Джонатан испуганно вытаращивается на маму, находясь в приступе подростковой брезгливости по отношению к старикам. Джойс журит его, показывая пальцем. Уилл смеётся вместе с бабушкой. — Ну, хоть не ведьма, может? — осторожно спрашивает мама. — Колдун? Чародей? Бабушка хлопает ладонью по столу, заставляя все чашки подпрыгнуть. — Какой колдун, Джойс Байерс! — возмущается она. — Какой чародей?! Он — самая настоящая ведьма, будущий лекарь, травник! Ему нужна жесткая дисциплина, а не эти… Чем бы там колдуны не занимались — воскрешения мертвых или, не дай Матерь, хороводы с бесятами… Ведьма. И точка. Уилл в семь лет думает, что ведьма — это круто. Быть ведьмой — значит быть, как бабушка, а её он очень любит. Вот только, когда его начинают дразнить так в школе, в Портленде, потому что однажды он притаскивает с собой гримуар вместо учебника, становится обидно. Его называют ведьмой, прячут в шкафчике несчастных лягушек, похищенных из кабинета биологии, на Хэллоуин заставляют надевать остроконечную шляпу и фоткаются с ним без разрешения, а на праздник урожая один особо умный парень, Трой, гоняет его с граблями вместе со своими дружками, говорит, что таких, как Уилл нужно сжигать на костре. Никто не виноват в том, что тем же вечером всё лицо Троя обсыпает уродливыми гнойными прыщами… Бабушка его не хвалит, даёт подзатыльник. Но она важно повторяет — гордись своей природой. — Ведьмы пляшут у костра, — напевают феи, перебивая друг друга, она заманивают его к узкой тропе, по которой растут не характерные для сезона грибы, явно ядовитые, с яркими блестящими шляпками. Уилл, интереса ради идёт вслед, потому что на нем их гипноз не работает. — Ведьмы мётлами стучат… — Да-да, — он закатывает глаза. — И на Шабаш они тоже летают, до сих пор… Вы когда в последний раз вообще ведьм видели? Уилл был очень любопытным ребёнком, но с годами его стал переполнять страх, колющийся под кожей в самый неподходящий момент. Этот страх не даёт ему пользоваться магией в полной мере. Бабушка ругает его, говорит, что настоящая ведьма должна бояться только Люцифера, но лишь потому что уважает его. А Уилл боится того, что скрывается рядом, но не увидишь невооруженным глазом. Феи подводят его к нежному и маленькому весеннему Адонису, желтому цветку, растущему кучками. Вот только Адонис оказывается не так прост, рядом с ним вверх стремятся ветви багульника. Багульник красивый, ярко-розовый, его можно легко спутать с обыкновенным Вереском, растущим на полянах. Но Багульник, в отличии от Вереска, пахнет в прямом смысле головокружительно — из него делают мёд, который без кипячения превращается в самый настоящий яд. Уилл сжимает нос двумя пальцами, уже чувствуя, как рябит в глазах. Феи водят хоровод вокруг багульника, впадая в приступ сумасшествия. — Я пошёл, — он салютует им. — Без меня развлекайтесь. Уилл идёт дальше в лес, стараясь припомнить дорогу до дома без всякого заклинания. Он находит местечко потеплее, прямо под сахарным кленом, где уже растаял весь снег, усаживается рядом, прислонившись к стволу дерева спиной. Дневник ложится на колени, Уилл листает страницы: засушенные цветы, пучки трав, рисунки, которые его учила делать бабушка — как правильно разделывать по частям Белладонну, свойства Дурмана и как отличить его от Бругмансии, возле каждого цветка припиской идёт его название на латыни, такое правило. Бабушка говорит, что однажды Уилл умрёт, а его записи послужат на пользу другим ведьмам. Уилл пролистывает все заклинания и правила проведения обряда, находит наконец чистый лист и спокойно его вырывает. «Дорогая Бабушка» — пишет он черной перьевой ручкой, которую она подарила ему когда-то давно. — «Как твои дела?». Уилл психует, понимая, что написать-то должен, а вот что написать — уже вопрос. Ему хочется хорошенько выругаться, сообщить бабушке, что её план ни хрена не работает. Уилл, конечно, чувствует себя намного лучше в лесу, вдали от города, но никакая гармония к нему пока что не пришла. Он заглядывает в календарь на последней странице — до Вальпургиевой ночи остаётся всего ничего. Он задирает голову, пытаясь разглядеть солнце сквозь толстые кленовые ветви, в апреле листья ярко-зеленые, молодые, а ближе к осени станут до жути яркими, красными, весь лес, простирающийся от границ штата Мэн к Канаде, окрасится, словно в сказке. Солнце видно плохо, воздух снова тяжелеет. Уилл прислушивается к ветру, туман подплывает к нему всё ближе, словно где-то в кустах сидит синяя гусеница из сказки про Алису, та, что с кальяном. Он уже слышит голос в голове: «Ты? Ха! Кто ты?!». Это напоминает ему о бабушке. Расслабиться никак не получается, Уилл захлопывает дневник, прижимая его к себе. Вдалеке, за деревьями, стоит скрытая туманом Тень. Эта чуть меньше, может футов семь-восемь, но она пришла не одна, а со своей подружкой… Или другом. Мерзкие твари. Уилл играет с ними в гляделки, показывая, что ничуть не боится. Тени не подойдут к нему слишком близко, пока он не нападёт первым, но, если от них отвернуться, перестать наблюдать, то с высокой вероятностью они захотят его сожрать… Впервые он видит Тени в свои тринадцать, летом, когда носит короткие шорты и длинные носки, а бабушка говорит, что он похож на гея. Они возвращаются поздно ночью с Черной Мессы. Так её называет бабушка. На самом же деле — они сидели в гостях у её знакомой, которую у Джун язык не поворачивается назвать подругой. Там была куча таких бабушек, они пили брусничное вино, ели вяленный бекон и горький шоколад, жгли розмарин, сидя в темной комнате в окружении свечей. И играли в лото. Перед уходом одна из бабушек зашивает в карман на футболке Уилла горсть тимьяна в качестве оберега. Бабушка причитает всю дорогу, что он не может принимать подарки от незнакомцев, а особенно от других ведьм, если он не состоит с ними в одном ковене. Бабушка ненавидит ковены, потому что её однажды из него выгнали, за скверный характер. — А кто это? — Уилл дергает её за рукав длинного цветочного платья, когда они останавливаются на переходе. — Где? — Джун, встрепенувшись, вглядывается в темноту. — О, мой мальчик! Смотри-ка, ты дорос до полового созревания… — Бабушка, — Уилл шипит на неё, смущенно покраснев. — Ты думаешь, что один такой что ли?! — она цыкает, достает из сумки мундштук и закуривает сигарету, кивая в сторони создания ростом с человека, но на него непохожего. — Чем ближе Тени к людям, тем они ниже. Знаешь, почему? — Нет, — Уилл нервно сглатывает, прячась за её спиной. На улице нет никого кроме них, почти все магазины закрыты, но уличные фонари ещё горят. — Они пытаются сойти за своих, — бабушка хмыкает, выдыхая дым и постукивает по мундштуку кольцами. — Тени хотят стать людьми, но для этого им нужно тело. Тело Теням никто не даёт, поэтому они злятся, хотят жрать. А жрут они магию! У тебя и жрать нечего, Уильям, угомонись… — Пойдём отсюда, — Уилл тянет её за руку, когда Тень вдруг начинает переходить дорогу. — Пойдём, мне страшно… Бабушка смотрит на него ошарашенным взглядом. — Страшно? — переспрашивает она, давая ему шанс на другой ответ. — Когда страшно, надо читать заклятье. Начинай, Уильям. Она стоит, не собираясь сдвинуться и на дюйм, строго смотрит на него. Заклятьем она называет дурацкий стишок, который точно придумала сама, а затем вписала в гримуар, чтобы обмануть Уилла. Он не верит, что тот на самом деле работает. — Читай! — возмущенно приказывает она. Уилл обнимает себя руками, покрывшись мурашками от ночной прохлады. — В Салеме горит костёр, полдень солнце зажигает, — он едва слышно бубнит. — Громче, — она выпускает в воздух клуб дыма. Тень подбирается ближе. — В Салеме горит костёр! Полдень солнце зажигает! — кричит Уилл на всю улицу, надеясь, что бабушка оглохнет. — Ведьма спит и видит сон!.. — Как за руку Тень хватает! — договаривает Джун, схватив Уилла за руку, она толкает его навстречу Тени. Уилл оказывается лицом к лицу с первым в своей жизни духом. Тень. Он дрожит, чувствуя, как от страха подгибаются колени, как сердце заходится в бешеном ритме. Тень стоит в шаге от него, нагибаясь, чтобы заглянуть Уиллу в глаза своими белыми пустыми пробелами. У Тени длинные руки, свисающие почти к самой земле, от неё пахнет чем-то забродившим, как испорченные фрукты, кисло-сладкий аромат. Уилл ещё никогда и ничего в своей жизни так сильно не боялся. Бабушка за спиной кладёт ему руку на плечо, её кольца холодят ему кожу даже через футболку. Джун наклоняется к уху Уилла. — Хватай тварь за руку, — спокойно и миролюбиво шепчет она. — Не бойся смотреть ей в глаза, ты намного сильнее, чем думаешь сам. Уилл в страхе поднимает руку, медленно, очень медленно, он протягивает к ней пальцы, чувствуя, как магия внутри бушует, готовая взорваться… Но он не может, нет. Он вырывается, идя назад, не спуская с Тени глаз. Бабушка долго ворчит, но, успокоившись, ведёт его обратно домой. Уилл напряженно наблюдает за тем, как Тени расходятся, понимая, что ловить им нечего. Он запихивает дневник обратно в сумку и отыскивает в ней пустой походный термос. Повернувшись к клену, со всем уважением, Уилл встаёт на колени и протыкает кору дерева ножом, делая глубокий надрез с половину пальца. Он слышал бурление кленового сока всё то время, что сидел, прижавшись к дереву головой. Сок едва капает под конец, но его хватает, чтобы наполнить термос наполовину. Вот был бы у него с собой кран или какая-нибудь трубочка… Он сделает из сока свой коронный витаминный сбор, надеясь, что хоть этой весной не простудится. Авитаминоз всё-таки. Уилл слышит шаги. На этот раз человеческие. Он осторожно поднимается на ноги, прижимая к себе сумку, глядит по сторонам, стараясь распознать источник шума, но ничего не находит. Затем снова: кто-то топчется на месте, оказываясь всё ближе и ближе. Раздается щелчок — кто-то перезаряжает ружье. Уилл отходит дальше, пятится, прячется за клён, обняв его руками. Он прислушивается к ветру, но на этот раз с ним говорить никто не торопится. Туман, плывущий по кругу, звучит тоскливо, грустно, словно он плачет. Из густой рощи ему навстречу выходит некий парень, возможно даже мужчина. Он выглядит молодо. Не слишком высокий, крепкий, со светлыми кудрявыми волосами и отстраненным, откровенно заебавшимся выражением лица. На парне тяжелая кожаная куртка с мехом внутри, прямо как те, что носят военные летчики, через его плечо перекинуто ружье, а между губ зажата сигарета… Куда, интересно, он собирается её выкинуть? Уилл немного даже злится. — Ты потерялся? — пренебрежительно спрашивает незнакомец, подходя всё ближе. Он остается на расстоянии вытянутой руки, рассматривая Уилла с ног до головы. Его взгляд заинтересованно задерживается на сумке, из которой торчат связанные пучки китайской Ремании, в народе использующейся как лекарство от диабета. — Цветочки собираешь? — Всё в порядке, — Уилл перекидывает сумку за спину, насторожившись. Вот сейчас Тени были бы к месту, он бы скормил им незнакомца… Так как он, скорее всего, человек, они бы не сожрали его полностью, просто выкачали немножко жизненной энергии, оставив без сознания, а Уилл бы спокойно себе убежал. Нет, он не жестокий, просто привык не доверять незнакомцам в лесу. — Я уже собирался уходить. Парень складывает руки на груди, буравя его взглядом. Для него Уилл звучит совершенно не убедительно. — Не гуляй здесь долго, — наказывает незнакомец. — Не хочу потом тащить твой труп на горбу… — А ты? — Уилл запинается, пересекаясь взглядом с чужими льдистыми глазами, красивыми, напоминающими ему голубой агат — камень смирения и душевного покоя, такой носит его мама, подарок от бабушки. — Ты здесь, ну, живешь где-то? Парень усмехается, а от улыбки сразу же выглядит моложе. Да, он точно не слишком-то старше Уилла. У него даже, если приглядеться, на воротнике куртки прицеплен милый значок: «Спасём Пингвинов» — что бы это ни значило. — Я — лесник, представь себе, — он залезает рукой в карман куртки, держит дотлевающую сигарету пальцами другой. — На, смотри. Уилл не подходит ближе, но вытягивает шею, чтобы вглядеться в небольшую книжку — Удостоверение Добровольного Лесного Инспектора. Он удивленно приподнимает брови: парня тоже зовут Уильям. Уилл никогда бы не подумал, что такие молодые ребята могут хотеть стать лесниками. — Это, наверное, скучно, — Уилл неловко улыбается, пока новый знакомый убирает удостоверение обратно. — Лес охранять. Тут же ничего не происходит, ну, не считая той истории с волками… — О, так ты прошаренный, — Уильям Харгроув натянуто улыбается. — Как звать, бродяжка? — Уилл, — он протягивает руку, первый, не помнит, когда делал так в последний раз. — Совпадение, да? Кольцо с янтарем касается чужих пальцев, а кожа лесника оказывается почти такого же оттенка, слегка смуглая, может, загорелая. Хотя где здесь, в Мэне, загорать? — Не зови меня Уиллом, — просит парень. — Только Билли, окей? И не шатайся тут один, пацан. Это опасно. Уилл не может перестать изучать нового знакомого взглядом. Есть в нём что-то такое, что бабушка называет чарами. Чарующая аура: она всегда розового цвета, тянется только за красивыми людьми, а ещё пахнет чем-то пряным и сладким. Билли кажется ему очень красивым, необычным, но вместе с тем туман подсказывает об обратном. Туман говорит держаться подальше, не потому что этого человека стоит бояться, а потому что тот не ищет друзей. Он ищет уединения. Возможно, они с Уиллом похожи. Но, так или иначе, эта мысль ни к чему его не приведет. Он бы не хотел встречаться с Билли снова, точно не на постоянной основе, ведь тот может заподозрить в поведении Уилла неладное. Вдруг он религиозный?.. — Бывай, — Билли обходит его стороной, идя себе дальше, его шаги твердые, но напряженные. Надоедливые феи разыскивают Уилла и подлетают к нему снова, кружа у лица, они шумят ещё сильнее, чем прежде. — Пла-а-чет, — грустно тянут феи. — Он пла-а-чет, плачет, плачет… Уилл игнорирует их и разворачивается в сторону дома, но сам как-то тоже начинает грустить. Наверное, во всём виноват багульник. Когда становится теплее, затихают холодные ветра, и снег тает, уступая сезону весенних дождей, небо окрашивается в сиреневые оттенки. Майк обожает этот цвет. Он обожает идти сквозь лес на своих двоих, чтобы чувствовать голыми человеческими ногами мокрую траву, пачкаясь в грязи. На нем одни лишь только брюки да расстегнутая рубашка, потому что отругать сейчас некому. Они с Джейн выходят к широкому вересковому полю, словно попадают в иной мир. Закатное солнце освещает каждый маленький цветок, небо сливается с полем одинаковыми красками, а вдали, за лесом, виднеется река и скалистый утес, откуда можно будет прыгать в воду, когда наступит сезон купания. Майк втягивает чувствительным носом аромат вереска, держась за дерево. Над его головой чирикает черношапочная гаичка, маленькая птица, вернувшаяся с зимовки. Майк улыбается ей и тянется рукой, чтобы коснуться толстой ветки, на которой та сидит. — Ну, пойдем же! — Джейн тянет его за руку, хватая набегу. — Побежали! Он вырывается из её хватки, игриво отталкивая подругу в сторону под возмущенный крик. Майк бежит вперед, едва не сваливаясь с высокого холма, он тормозит пятками, неуклюже размахивает руками, а затем разгоняется с новой силой, пока Джейн пытается его догнать. Ветер играет в волосах, клыки чешутся, потому что от радости хочется что-нибудь укусить, он чувствует, словно последние лучики солнца касаются каждой частички его тела, согревая снаружи и внутри, блики падают на его голую грудь, а что-то внутри трепетно сжимается, когда он ощущает это единство с природой. С лесом. Со своей волчьей сущностью, которая сейчас мирно спит внутри. Джейн с разбегу пихает его в бок, из-за чего они оба падают и катятся вниз по холму, пока не оказываются лежащими в самой низине, громко смеясь, запутавшись ногами. Майк тяжело вздыхает, скидывая с себя чужое тело. Он лежит на спине, чувствуя, как на плечо заползает маленький муравей, чешет себя за ухом и раскидывает руки в стороны, распластавшись морской звездой. Джейн лежит рядом, завороженная небом, мягкими облаками, которые совсем недавно были тучами. К ночи дождь начнется снова, но они уже успеют вернуться домой. Майк разглядывает её длинные волнистые волосы с застрявшими в них листьями и травинками. Джейн потягивается, разминая руки и спину, её ярко-розовый сарафан испачкался в паре мест, но это не страшно. Майк вздыхает. — Ты грустишь? — Джейн поворачивается к нему лицом, сложив руки на животе. — Не знаю, — Майк пожимает плечами, уставившись на свою новою клановую метку — татуировку с традиционным орнаментом, тянущуюся вокруг его руки от самого запястья. Вожак умер, но его обряд посвящения ещё не провели. — Смерть — это не конец. Джейн задумчиво мычит. — Но мы же не знаем наверняка, — говорит она. — Конец там или нет, я лично никуда не тороплюсь… — И не надо, — Майк щелкает её по лбу, зарабатывая удар в плечо. — Ауч! Вот стану вожаком и выгоню тебя из стаи. — Станешь-станешь, — причитает Джейн. — Вот только сначала найди свою пару. Не помню, чтоб у тебя был хоть какой-то романтический опыт… — А то он был у тебя! — возмущается Майк. Во время видения, которые пришло шаману Уокхэну, когда умирал старый вожак, открылась новая часть будущего, ранее тайная. Шаман впал в некий транс, напившись аяуаски, и всё твердил без конца, что Майку нужно срочно встретить свою пару, а до тех пор старейшины будут руководить стаей. Пара уже давно перестала быть обязательной частью жизни оборотней, они всё же наполовину люди и тоже умеют ценить свою свободу. Независимость. Кому-то комфортнее просто жить в стае, вести свой быт, заниматься любимыми делами… Но большинство, гребаные консерваторы, твердят о важности пары для волка. Якобы без неё его душа останется неполноценной, неспокойной, а это очень страшно, если дело касается Майка. Ведь в Майке, по словам шамана и покойного вожака, живёт сильный и могучий дух. — Если этот Таку Шканкан такой крутой, — дуется Майк. — То с хрена ли ему нужен ещё один? — Может он не ему нужен, — Джейн мечтательно вздыхает. — А тебе? — Мне и одному хорошо, — говорит Майк. — В смысле, с тобой, со всеми друзьями и семьей… Я не знаю, честно. С парой или без, мне бы хотелось просто жить дальше, как раньше. В десять лет Майк громко и четко заявляет — я хочу стать вожаком стаи Ахига! Он бегает по домам, заходит во все двери без стука с разукрашенными обрядной краской щеками, с перьями в волосах и деревянным копьем в руке, и сообщает каждому о своих намерениях. Члены стаи только умиляются, каждый, вместо того чтобы выслушать его грандиозный план по захвату власти, пытается Майка накормить. Тогда он отыскивает Джейн, дочь их главного стайного охотника, и говорит ей то же самое. — Я стану вожаком! — Майк издает воинственные клич, ударяя себя в грудь кулаком. Джейн обиженно складывает руки на груди. — Нет, не станешь. — Нет, стану. — Если ты станешь вожаком, то когда мы будем играть?! — возмущается подруга. — Ты же будешь целый день занят! Майк растерянно смотрит на своё копьё, затем поднимает взгляд на блестящие от слез глаза девчонки. — Так я же… — Майк шлепает губами. — Так мы же… — Вот-вот, — Джейн улыбается, стирая слёзы с щек. — Так что подумай ещё раз, может, лучше заняться плетением ритуальных венков? Майк думает днями и ночами, он донимает маму глупыми детскими вопросами — а что входит в обязанности вожака? а что значит быть вожаком? а что, обязательно надо быть старым и скучным, чтобы вести за собой стаю? Мама на каждый вопрос терпеливо отвечает, попутно нянчась с маленькой Холли, она плохо спит уже который день, потому что Нэнси стала поздно возвращаться домой, уезжая в город. К людям. Эта мысль, идея того, что он может стать вожаком, не оставляет Майка ни на минуту. Он обожает их вожака Шикобу — пример для подражания, настоящий воин, его мать тоже была вожаком и воспитала своего сына так, как надо: это вам скажет любой взрослый в стае. Может, Шикоба немного старый и скучный, когда ему приходится разбираться с серьёзными делами… Но они с Майком иногда вместе охотятся на кроликов, Шикоба пару раз катал его на спине, а ещё он разрешает зависать с ним вместе у костра, сидя на почетном месте, когда стая запевает традиционную песню, призывающую дождь. Когда Майку исполняется одиннадцать, Шикоба погибает во время сражения со стаей волков Роутег, живущей через реку Сент-Джон, которую их племя прозвало как Мятежная река. По понятным причинам. Хоть территории вражеских стай и разделает гигантская водная полоса, они нашли способ пересечься: охотники вышли на след дикого лося, но слишком заигрались, будучи в весёлом и легком настроении после недавнего празднества. Изгнания злых духов. Там, на смежной территории, где река образует дельту с рекой Биг Блэк, охотники Ахиги встретились с охотниками Роутег. И те, и другие были уверены в своих силах, как никогда. Кровавая бойня закончилась тем, что домой вернулись лишь пятеро из шестнадцати лучших стайных воинов. Ещё через несколько дней на их территорию вторгаются снова. Бразды правления на себя перенимает совет старейшин, а уже потом место вожака занимает один из них. Долгие дни, наполненные неизвестностью, Майк помогает своим братьям и сестрам вести хозяйство, пока войны отважно стерегут границы. Он наблюдает за тем, как тело Шикобы хоронят под большим белым дубом, растущим у скалистого утеса, близко к реке. На голову покойника надевают венок из цветов, каждый член стаи кладет по камушку в яму, а затем бывшего вожака закапывают. Мама переживает больше обычного, потому что именно в те дни она не может выйти на связь с Нэнси. Ведь Нэнси с ними больше не живёт. Мама заставляет их всех спать на одной кровати — и отца, и Майка, и Холли, чтобы ночью ничего вдруг не стряслось. Она поит их травяными отварами, чтобы никто случайно не заболел, жжет в доме шалфей, плетёт амулеты из желтых цветков арники… Майк не знает, что происходит там, в доме у других, но он в тот момент, сидя на кухне с мамой, заснувшей за столом от усталости, решает, что ему вот вообще не сдалась эта роль вожака. Пусть кто-то другой им будет. Он гладит мамину руку и мысленно обещает ей, что навсегда останется несносным сорванцом. Зато живым. — Майк, — говорит Джейн, когда небо темнеет, и надвигаются тучи, закрывая собой первые яркие звезды. Грядет полнолуние. — Ты будешь замечательным вожаком. Если тебе правда суждено им стать, то ошибки быть не может. Они поднимаются на ноги, спокойно идя в сторону поселения. Вереск становится в темноте синим, словно глубокий океан, покрывающий целое поле. Вдалеке он видит, как в кустах прячется некто с остроконечными ушами… Майк вдыхает тяжелый мокрый воздух, прохлада наполняет его легкие изнутри. — Я не самый сильный в стае, — он мнется, стесняясь говорить об этом даже перед подругой. — И не самый умный… Джейн берёт его за запястья своими тонкими теплыми пальцами. — Зато ты самый чуткий, — говорит она, с маленькой улыбкой. — Значит, стая будет счастлива. И все мы будем жить в любви! — Ага, как хиппи, — фыркает Майк. Джейн цыкает, причитая что-то, обгоняет его и идёт вперёд, раздраженно размахивая руками. Майк улыбается. Может быть, она права? И он сможет привнести в стаю нечто новое? Уилл стоит возле плиты, держа на горящей газом конфорке чугунный литровый котёл. Он делает всё строго по рецепту: добавляет правильную граммовку измельченной ясеневой коры, немного привезенного из дома песчаного бессмертника, который бабушка выращивает в своей теплице — он отлично помогает унять боль в животе. Этот отвар у Уилла никогда не получался хорошо, но в последнее время он чувствует неожиданный прилив сил. Если всё выйдет так, как надо, то он сможет разлить отвар по склянкам и продать в деревне, раз уж, по словам Стива Харрингтона, у них нет своего лекаря. Заодно заработает — Уилл в деньгах не купается. Он мычит, пританцовывая под песню, играющую по старенькому бабушкиному радио, что-то с волны ретро, рок-н-ролл шестидесятых. Уилл кружится по кухне в поисках корня имбиря, натирает его стружкой и добавляет половину чайной ложки. Следом идёт перечная мята… Уилл зависает, стоя напротив открытых шкафчиков — там её нет. На веревках, среди развешанных под потолком трав: шалфея, снова шалфея, ромашки, полыни, а затем… Шалфея. Её нет. Никакой перечной мяты. Уилл упирает руки по бокам, вздыхая. Он мог бы заменить её шалфеем, но его и так слишком много. Нужен хороший спазмолитик, а у него такого нет. Зато на ум приходит пустырниковый куст, который он видел недалеко от дома. Уилл выключает газ, накрыв котелок крышкой. Он смотрит в окно, замечая, что солнце сядет совсем скоро, а сегодня по календарю полнолуние. Но он думает, что успеет. Уилл огибает горячий радиатор, стоящий возле столика на кухне, раскрывает шкаф в спальне и тянет первый попавшийся свитер, каких у него навалом. Хватает сумку для трав, ножик, обувается и выбегает. Прохладный, но уже не морозный, воздух заставляет затылок покрыться мурашками. Уилл улыбается, разглядывая на небе целые созвездия, которые не увидишь ни в Портленде, ни даже в пригороде у бабушки. Он решает позволить себе насладиться маленькой прогулкой, идёт вразвалочку, провожая взглядом особенно обеспокоенных фей, которые всё чаще стали пролетать мимо его дома, просясь их впустить — Уилл не впускает. Он видит парочку жужжащих шмелей: одни из первых насекомых, которые появляются ранней весной. Шмели прячутся на цветках анемон, готовые отправиться ко сну. — В Салеме горит костёр, — тихо напевает Уилл, размахивая сумкой. — Ведьмы жгут янтарный молот… Он по памяти сворачивает за большим кустом пока ещё не цветущего можжевельника, идёт глубже в лес, в непроглядную тьму чащу, но не боится. У него с собой ножик, да и в полнолуние вся нечисть должна быть занята чем-то более интересным, чем он. Пусть водят хороводы с перевертышами… — Раз-искра и два-искра, — Уилл откровенно веселится, найдя наконец пустырник, приседает над ним и вооружается ножом. — Что для праздника не повод?.. В лесу кто-то есть. Уилл чувствует, что за ним наблюдают. Он уверен почти на все сто процентов, что это глупые Тени. Пустырник отправляется в сумку, собранный в маленькую связанную охапку. Уилл встаёт на ноги, не оборачиваясь. Это странное ощущение, которое больше идёт из его головы. Ты никогда не знаешь, что скрывается там — в темноте, а мозг всё придумывает самостоятельно. Ему кажется, что нечто дышит в спину. Мимо вяло пролетает ещё один шмель, толстый и пушистый… Он уносит за собой все звуки из леса. А так быть не должно. В лесу никогда не бывает тихо, если молчат даже деревья, если ветер с ним не разговаривает — значит, его предупреждают об опасности. Уилл оборачивается, сжимая нож в руке, он готов столкнуться вплотную с Тенью, лицом к лицу, послать её к черту… Но Тени там нет. Уилл выдыхает, хватаясь за сердце. Мрак развеивается светом полной Луны, на небольшом холмике, среди сосен, возвышается тощий, сухой волк. У волка вытянутая квадратная морда и острые уши. Они с Уиллом смотрят друг на друга, глаза в глаза. Волк поднимается на задние лапы, словно заяц, а Уилл вдруг понимает, что это не волк вовсе… Это койот. Вот только, насколько он знает: в этой части леса они не водятся. Койоты любят пустоши, прерии и другие открытые пространства. Уилл движется боком в сторону тропинки к дому, он прижимается спиной к деревьям, не сводя с койота глаз. Тот смотрит на него в ответ, всё ещё стоя на задних лапах. Облака расступаются, небо яснеет, полная Луна сияет на пределе своей яркости. Из-за холма ловко выпрыгивают ещё койоты, один за другим. Они повторяют за своим собратом — встают на задние лапы. Разве эти животные делают так?. Уилл вспоминает всё, что рассказывала ему бабушка Джун о лесных демонах, в голову приходит самое очевидное, но до того, как он формулирует мысль, койот неожиданно открывает клыкастую пасть. — Ведьма, — говорит койот абсолютно человеческим голосом, разносящимся эхом по округе. Уилл сжимает лямку сумки и бежит прочь, не видя перед собой дороги. Он доверяет мышечной памяти, интуиции, удаче, да чему угодно, потому что нарваться на целую банду Трикстеров в полнолуние — последнее, чего он хочет. Это не животные, это проклятые колдуны, от которых стоит держаться подальше. Трикстеры известны своей тягой к экспериментам, так что в лучшем случае с Уилла сдерут шкуру или выколят глаза, а в худшем они съедят его печень… Духи. Духи. Духи! Куда бы он не пошёл, везде его найдут эти чертовы духи… Он бежит, кровь приливает к голове, но отливает от ног. Уилл никогда не был хорош в спорте, он насквозь проходит через скопище доставучих феек, заставляя их вскрикнуть от страха. Это уж кто сейчас боится! Трава под ногами мокрая, ботинки утопают в грязи, а из сумки, кажется, что-то падает, но на это плевать… — Ведьма! — другой койот кричит ему вслед прокуренным голосом старого мужика. — Стой, ведьма! Хуже будет… — Да пошли вы! — запыхавшись кричит Уилл, срываясь на визг. — Отвалите от меня! Койот подбирается совсем близко, едва не цапая его за ногу. Уилл прыгает вперед, ускоряясь, он почти видит очертания своего дома, но, откуда не возьмись, прямо под ногами появляется овраг. Он спотыкается и падает кубарем вниз, свитер задирается до самой груди, сумка бьёт его по голове, а весь пустырник рассыпается по земле. Уилл пятится, сидя задницей на мокрой земле, зарываясь пальцами в траву. Койоты стоят над ним, все трое на задних лапах, их отделяет лишь чертов склон оврага. Господи, как же ему сейчас не хватает магии. Он ведь может? Он может попробовать? Уилл прикрывает глаза, пытаясь сосредоточиться на ощущениях, каждая миллисекунда на счету, а он может думать лишь о том, каким жалким трусом его назвала бы бабушка. Да, Уильям, смирись. Ты не можешь управлять своей магией. Ты не можешь подчинить её. Тебе не хватает дисциплины… Уилл стискивает зубы, заглядывая койотам в глаза. Он набирает горсть мокрой земли в кулак и швыряет её вперёд, попадая в морду одному трикстеру. Койоты хмуро переглядываются друг с другом своими совершенно человеческими глазами. — На вертеле тебя зажарить, что ли? — прокуренным голосом спрашивает один. Раздается громкий, раскатистый, словно гром, рык. Уилл осторожно оборачивается, боясь даже моргнуть лишний раз. За его спиной возвышается на четырех лапах бурая волчица. Точно волчица, а не волк — она утонченная, у неё маленькая аккуратная морда, но при этом не менее опасные острые клыки. Отлично, сегодня его сожрут все твари, какие только есть в лесу… — Уходи, ликанша! — тяжелым басом гремит один койот. — Это наша ведьма! Волчица приближается к Уиллу, она готовится к нападению, вцепляясь мощными лапами в землю, её острые когти блестят в свете полной Луны, а карие глаза переливаются оттенками изумрудной зелени. Уилл чувствует странное умиротворение, находясь рядом с ней, словно его окутывает невидимая теплая волна, прямо как старая бабушкина шаль. Койоты, переглянувшись между собой, отступают, окидывая Уилла с волчицей обиженными взглядами. Он чувствует, как она бодает его мокрым носом в затылок, заставляя подняться с земли. Уилл чувствует себя самым настоящим неудачником, потому что он не смог сделать совершенно ничего, чтобы спасти себя. От его магии нет никакого толка. Он просто травник, пора смириться с тем, что однажды вся родовая сила, скопившись внутри, взорвется. От Уилла останутся лишь щепки, да записи в дневнике… — Спасибо, — он отряхивается, как может, и улыбается волчице, не зная, как показать ей, что он искренне благодарен. — Я могу дать тебе что-нибудь взамен? Дома есть целая кружка малины… Волчица садится на землю, в таком виде она достает Уиллу носом до подбородка. Она любопытно наклоняет голову набок, моргая. Он всё думает — правда ли это ликанша, как её назвали койоты. Уилл за свою жизнь ни разу не встречал настоящих оборотней, а об обращении с ними знает только из старинных книг. Например, как и со всеми волками, чтобы показать оборотню, что ты ему не угроза, нужно сесть на землю, выставив шею напоказ. В волчьих стаях шеи выставляют все волки, кроме альфы, вожака, потому что это — знак подчинения. Но это устаревшие знания. Он знает, что оборотни не настолько иерархичны, поэтому решает осторожно протянуть волчице ладонь. Она игриво виляет хвостом, вытягивая шею. Уилл аккуратно зарывается пальцами в мягкую шерстку между ушами, почесывает за одним, гладит за другим. Волчица тихо порыкивает, довольная. — Ещё раз. Большое спасибо, — он чувствует, как постепенно развеивается тревога, совсем немножко, потому что его успокаивает и этот бурый пушистый мех, и стойкий запах леса — хвои, апрельских яблок и талого снега. Он собирает в сумку всё, что выпало, и делает шаг в сторону. Волчица следует за ним. — Хочешь проводить меня до дома? — Уилл удивляется. Волчица молча смотрит ему в глаза. — Ладно, пошли… Знаешь, я очень люблю тишину, но вот сейчас бы не отказался поболтать. Ты мне всё-таки жизнь спасла. Они бредут к маленькому домику. Уилл вспоминает, что хотел растопить камин, но уже не уверен — вдруг дым привлечет к нему внимание со стороны ещё каких-нибудь тварей. Волчица оказывается отличной слушательницей, она не упускает возможности заглянуть Уиллу в глаза каждый раз, стоит ему улыбнуться или засмеяться. — …вот так я здесь и оказался, представляешь! — Уилл машет рукой на дом бабушки. — Чёрт, давно ни с кем так много не разговаривал… Обычно я не такой болтливый, честно. Волчица провожает его до порога, дальше она не может зайти из-за шалфейного круга. Уилл останавливается на крыльце, махая ей рукой на прощание. — Я сниму для тебя чары, если захочешь прийти снова, — обещает он. — Ну, знаешь, в своей человеческой форме. Волчица насмешливо фыркает, а Уилл радостно улыбается. Даже когда она уходит, он чувствует, что этот день стал намного лучше. Уиллу кажется, что он в шаге от того, чтобы завести себе первого друга в лесу…